Текст книги "Анималотерапия (СИ)"

Автор книги: Елена Зайцева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)

– А, ты просто дурень ещё...

– Ну, я бы забрал, – подал голос Репка. Вздохнул и добавил: – Если б с клеткой...

Яна глянула на Грача. Он опять «уснул». Она, конечно, и не думала, что он соберётся забрать многострадальную Трапецию, но, может, хоть что-то скажет? Как-то отреагирует?..

Ничего и никак.

– Может, Люся заберёт? – вдруг сказала Яна. За Люсю, разумеется, не решишь. Да и куда ей забирать? В промороженный домик? В общежитие, где и без того кому-то там необходимы круглосуточные уколы? А ведь есть ещё «лежачий» Гоша... Но, в конце концов, вернуть Трапецию они собирались именно Люсе! – Я не знаю. Может, Люся...

– Эта? Может, – согласился «спящий» Грач. А что за тон! Там, на чердаке, – было другое дело. Там они были одни. А тут...

– Какая ещё «эта»?! – возмутилась Яна.

– Сумасшедшая...

– Сам ты...!

Трапеция сиганула на пол.

– Ты так не ори. А то она опять сбежит куда-нибудь. Не видишь, она громких звуков не любит... – Тарутин вернул беглянку на кровать, почесал её за ухом и, снова подняв за шкирку, протянул Яне: – На. Спросишь свою Люсю...

Машук проводил страждущим взглядом свою утраченную добычу, а Репка разозлился.

– Зачем сумасшедшей крыса? Давайте сами... – он запнулся. Чуть не сказал «поиграем»! Не солидно-то как!

– А как я её понесу? – растерялась Яна. Трапеция уселась у неё на плече – так же, как сидела у Машука – и начала умываться.

– Как я носил!

– Ты не носил, ты носился, – сказал Тарутин. – Хорошо, хоть не заметили... Дурень – он и есть дурень... За пазухой, наверно! – переключился Тарутин на Яну. – Хотя... – критически оглядел он её водолазку.

– А чего бояться? – продолжал недоумевать Машук. – На посту-то сёдня – Валя!

Валю бояться никто и не думал. Она была «добрая» – никого не бралась воспитывать (что водилось за нудной Ингой Константиновной), ни на кого не жаловалась (как Диля). Обычно она, опершись кулачками о стол и придерживая трубку плечом, мычала в неё что-нибудь одобрительное («Ну, ну, ну...», «Мугу, мугу...») или чуть ли не до слёз сокрушалась («Ну что ты!..», «Ну нет!», «Я же говорила!..»). Когда её отвлекали, она не сердилась. Только морщилась. Гусиные лапки ранних морщин превращались в лапищи. Но только на одну секунду. А потом – всегда очень заинтересованно – она спрашивала: «Что-что-что?». Захарченко её как-то передразнила: «Фто-фто-фто? Нитиво-нитиво-нитиво!». И действительно – ничего! Ничего Захарченко за это не было, хотя она Вале в дочки годится. Валентине Алексеевне. Более того, попало этой самой Валентине Алексеевне. Казакова терпеть не могла этих «мугу» на посту!.. Опасалась Яна не Валю. А Казакову. Хохлачёву. Да мало ли... Мало ли, кроме Вали!

– Машук, а ты правда у нас такой... герой? – спросил Тарутин настолько фальшивым голосом, что ни один человек на белом свете не подумал бы, что это всерьёз. Вернее, один бы подумал. И он подумал. Он, конечно, немного опешил от такой неприкрытой лести, да ещё и из уст Тарутина. От смущения он даже пару раз подпрыгнул на месте, потом надул щёки, хлопнул по ним изо всех сил и только потом сказал:

– Йес!

– Вот и проводи их... до чего там? до кого? До Люси?

Но Машука это предложение не заинтересовало. Одно дело – носиться со «своей» крысой, честно пойманной, наверняка дикой, и совсем другое – помогать тащить чужую да ещё и домашнюю. К тому же – «проводи»! Не хватало. Он не «джентльмен» какой-нибудь!

– Да щас... – огрызнулся он.

Однако долго отнекиваться ему не пришлось – предложение не понравилось и Яне. Ей нужна помощь, а не этот детсад. Машукову, пожалуй, самому сопровождение нужно, он... дикий!

– Лучше Грач... – сказала Яна. Какой-то чёртик в ней это сказал! Ей вдруг захотелось посмотреть, как же он будет вести себя, если ему придётся таки «проснуться». И каким он будет за пределами палаты...

Грач открыл глаза и глянул на неё как на явление природы – наверно так, с таким же бессильным недоумением смотрят на неизвестно с чего вздыбившуюся волну.

А вот Тарутину эта идея показалась хорошей.

– Вставай, птица, – сказал он. – Пора...

Яна испугалась, что Грач не послушается – уж больно тон был непререкаемый. Так и хотелось попререкаться! Но Грач поднялся.

– Птица! – понравилось Машуку.

– Сделаешь, птичка, доброе дело... – продолжал Тарутин. Зря продолжал. Ну зачем? Грач ведь и так не спорил! – Это тебе не Диле-крокодиле записки подбрасывать...

Яне покосилась на Грача... Отчего ей стало так неприятно?

Зато Машук пришёл в полный восторг («Крокодиля!»), хотя меньше всего Диля «крокодилю» напоминала. Скорей уж «бегемотю».

– Никому я ничего не подбрасывал, – насупился Грач. – Давай сюда... – стащил он Трапецию с Яниного плеча и затолкал её под свою чёрную рубашку. Грудь у Грача впалая, сам худой, а рубашка широкая... Где крыса? Нет крысы!

– Вэл! – резюмировал Тарутин.

– Ага! – подтвердил Машуков.

Репка ничего не сказал. Он обиделся. Вместо «вэл» ему хотелось сказать – «вай?». Почему Грач, а не он? Он что, хуже Грача? Да была бы клетка, он бы кого угодно завёл, ему ведь не запрещают. Да что там «не запрещают» – мать и не заметит! Но и клетку не купит, это-то он знал. А без клетки... Что без клетки? Жил у него хомяк в трёхлитровой банке. Выбрался – и убежал. Совсем...

– ...Слушай, Грач, а у тебя фамилия – Грачёв? – спросила Яна, когда они вышли из палаты. Спросила, чтобы заговорить. Не важно о чём. Чёртик в ней замолчал, и теперь ей было просто неудобно – за то, что Грач шёл, в общем-то, против своей воли...

– У меня фамилия – Грач, – отрезал он. И пошёл так быстро, что Яне пришлось бежать.

На входе в левую секцию она споткнулась о порожек – да как!..

– Ты хоть на ногах-то – держись... – процедил Грач, всё-таки остановившись.

Яна сидела на порожке, обхватив коленку:

– Щас, щас...

– Я же тебя предупреждал, говорил...

– Когда? – не поняла Яна.

– Склероз у тебя, что ли... Ноль общения! Без «здрасте»! И что? И куда мы опять идём?

– К Люсе...

– Всё, я понял, тебе это нравится. Общаться с ненормальными, бегать с крысами...

– А тебе что нравится? Крысят выбрасывать?

– Их Алинка выкинула.

– Я думала, ты мне помогаешь!

– Я же сказал, что нет. Я и Алинке...

– Алинке? Ты что, влюбился?

– Я и Алинке не помогал. Не помогал – и не мешал. Вставай, – передёрнулся он, – царапается!

– Влюбился? – не вставала Яна.

– Она мне нравится. Вставай!

«Нравится»! Прямо как про служебную лестницу!

– Да что это за «нравится» такое! – возмутилась Яна. – Тебе и Диля...

– Диля – нет.

– Ладно, – поднялась Яна, – отдавай уже...

«Диля – нет»! Разумеется, он врёт. Как жаль. И какой тогда смысл говорить? Как с пустым местом... И ещё жаль, что он такой же, как дядя Валера. Да, получается, он дядя Валера наоборот. Тому все подряд «тростиночки» нравятся, а этому – «пышечки». Все подряд. Любые. Любые! Это... смешно. Смешно, неприятно и глупо. Это... взвешивание, а не чувство!

– ...Отдавай, говорю! – рыкнула Яна.

Но освободить Трапецию было не так-то просто. Она в очередной раз пронеслась по Грачу и остановилась где-то на плече, от чего у него вздулся этакий «бицепс». Грач полез к этому «бицепсу» через ворот, но тот тут же превратился в «горб»...

– Что, не нравится? – поддразнила Яна.

Грач поморщился. Вид у него был несчастный.

– Слушай, – примирительно сказала Яна, – но ведь есть же и ещё что-то... кроме «нравится» и «не нравится»!

– Нету... – Грач, сжав зубы, пытался вытащить крысу. Ей, похоже, надоело быть такой ручной, она неистово вырывалась, а оказавшись, наконец, у Яны, даже легонько цапнула её за палец.

– Кусается!

– Ей не нравится, вот она и кусается, – буркнул Грач и быстро зашагал прочь...

21.

– ...Ну вот видишь – всё получилось! – не дослушав Яну, подытожила Люся. Да она и слушала вполуха – её внимание было занято Трапецией. Внимание – и руки! Не так-то просто удержать разнервничавшееся животное.

– Ну куда, куда ты стремишься? Ты же, говорят, вообще домашняя, а ведёшь себя... как дикарка! Приходи-ка в чувство! – Люся потрясла её, приводя в это самое чувство, а потом подняла за шкирку, поднесла к самым своим глазам и в поэтически-приподнятом стиле повторила: – Куда стремишься ты? Стремглав!.. На пол её пускать нельзя, – «объяснила» она Яне.

– Я знаю! – возмутилась та. Хотела добавить: – Я не дура! – но только повторила: – Я – знаю.

– Хорошо... А ты, грызучая-царапучая, – тоже знаешь? – строго спросила Люся и поднесла Трапецию к уху. – Она мне сказала – тоже знает! Представляешь?

В другое время Яна бы улыбнулась. Но сейчас ей не казалось это удачной шуткой. Скорее наоборот – на больной мозоль! Ведь Трапеция как раз не знает! И на пол ей действительно нельзя – если, конечно, она не хочет стать жертвой «декрысизации». И даже если Яна сходит в третью палату – сходит ЕЩЁ РАЗ, об этом даже думать не хочется, и всё-таки! – и заберёт чисто вымытый ящик – кто ж его отдаст, хоть он им и не нужен! – это ничего не изменит. Абсолютно. Ведь Трапеция свободно из него выбирается. Выходила и заходила, когда хотела. И теперь захочет. А теперь – нельзя...

– А в чём, собственно, проблема? Что за тоска в глазах? – удивилась Люся.

– Долго мы её так не удержим...

– Как «так»?

– В руках...

– Делать мне больше нечего, как нянчить её круглосуточно, – рассердилась Люся. – Я, между прочим, тут не с крысой лежу, а с ребёнком. Вот я, вот ребёнок, – ткнула она для достоверности в Гошу, кренящегося с какого-то сложного трона из одеял. – Я же спрашиваю – в чём проблема? В том, что в руках мы её долго не удержим. И на пол ей нельзя. Так? Так. Нужна клетка!

– Нужна... – вяло согласилась Яна. Она бы и поактивнее согласилась, даже бы крикнула – нужна!!! А толку? Клетка от этого не появится, не встанет как лист перед травой.

– Клетку нам Кеша привезёт, – сказала Люся таким тоном, каким напомнила бы, наверно, что солнце встаёт на востоке.

Яна не удивилась. По крайней мере вслух. Она внимательно посмотрела на Люсю. Шутит? Дурит? Несёт всякую чушь, чтобы просто нести всякую чушь? Если Кешу она вчера к ветеринару водила – то... он кто? Собака? Кошка? Крокодилица?.. Да нет, не крокодилица точно, Кеша всё-таки мужское имя... Яна так и спросила:

– А он собака или кошка? То есть... кот?

– Он человек. Сосед мой по общежитию.

– И он может привезти для нас клетку?

– Для Трапеции, – уточнила Люся. – Может. И привезёт.

– Раньше не привозил...

– А раньше, Яночка, он мне должен не был!

– А теперь – должен?

– Да.

– Денег?

– Хорошего отношения! Денег у него нет и не было. Но есть барбос. Тоже Кеша, между прочим... Кеша очень любит Кешу – и наоборот: Кеша очень любит Кешу. В общем, все друг друга любят, не запутаешься... Мы ведь вчера уже оделись – в больницу возвращаться собрались – а тут их дверь открывается, и они дружно оттуда вываливаются! И начинают валяться. Кеша, который человек – потому что пьян, а Кеша, который пёс – потому что болен. Глаза у Кеши-пса текут, нос потрескался, лапы не держат...

– И вы сразу начали его спасать?

– Ну, не сразу. Первые десять минут я ещё надеялась до больницы добраться. Но эти же десять минут Кеша надеялся, что я таки спасу его Кешу. И оба они лежали такие несчастные-несчастные!.. Свинство, конечно. Барбос-то раскис ещё утром. Но Кеша-человек – вот и какой он человек после этого? – решил, что всё обойдётся и продолжил свои жертвоприношения Бахусу... Пьянку то есть! – пожалуй, слишком громко пояснила Люся, чем и спугнула успокоившуюся было Трапецию. – Ладно! Надо Кеше звонить... Держи-ка эту даму! – И Трапеция серым мячиком полетела в Яну.

Яна и сама не знает, как её поймала. Чудо, случайность. А Люся углубилась в свои бесконечные сумки...

– Что вы ищете?

– Телефон!

22.

Трапеция устроилась у Люси на коленях (пришлось устроиться, удрать-то не удалось). Яна, поджав ноги, расположилась возле Гоши и считала его пальчики:

– Это – один, это – два, это – три, это – четыре, это – пять! Это – один, это –два, это – три...

– Яна, а Яна... – как из трубы позвала Люся. – Как ты думаешь, он так и останется дураком?

Яна притихла. Она ничего не думала! Гошу ей было жаль, но чтобы находиться рядом с ним и не превращаться во что-то ноющее и вечно сожалеющее, надо было не думать. Не представлять, не загадывать, не задаваться вопросами – что-то другое делать. Вот сейчас, например, надо было сидеть и перебирать – пальчик за пальчиком, пальчик за пальчиком... Пока они Кешу ждут. Ждать ещё долго, он только после четырёх обещал приехать.

– Это – один... – продолжила Яна.

– Всё правильно. Вот и я этого не люблю. Рассуждать да обсуждать. Да и не с кем мне всё это обмусоливать. Нет у меня подружек с длинными языками...

– А с короткими – есть? – пошутила Яна.

Но Люсе не понравилось:

– Знаешь, как это называется? ОСЛОУМИЕ! – И, поджав губы, она замолчала.

Яна испугалась, что это «ОСЛОУМИЕ!» разбудит Трапецию, но та только повела ушами.

– Не обижайтесь, – попросила Яна.

Молчание.

– Ну не обижайтесь вы!

– А почему ты думаешь, что я обижаюсь? – сурово спросила Люся. Десять из десяти, что обижается!

– Вы... молчите.

– Угу. Молчу. Надоело болтать. Кончилось, – усмехнулась Люся, – «В гостях у сказки»!

Яна вспомнила, как была довольна, что Люся говорит с ней как с равной. А теперь вот... Теперь это тяжело. Яна даже не знает, что ответить...

– Ну хотите... хотите, я что-нибудь расскажу?

– Ну хотим, – передразнила Люся препротивным голосом.

– Про школу? Про дом?

– Про школу, про дом, – продолжала дразниться Люся. – А лучше про друзей! Да, вот это лучше. Намного лучше! ПРО ДРУЗЕЙ И ПРО ПОДРУГ! – програссировала она.

– Ну, у меня...

– Ну, у тебя их нет, – заключила Люся. Какой всё-таки противной она бывает!

– У меня они есть! Точнее, она...

– Нет, – замотала головой Люся. – Нет, нет и нет!

И это было неправдой. И правдой. Вот так, сразу, и тем и другим...

Неправдой, потому что подруга была, Катя. А правдой, потому что подруга была – Катя. Именно Катя, самая «подружистая» в мире подруга, да она только и делала, что дружила! Но, оказывается, самое-самое – не обязательно лучшее. Слишком яркое солнце обжигает, слишком сильный ливень – просто катастрофа. Вот и Катя была катастрофой. Яна хорошо помнит, когда впервые подумала об этом. Когда в очередной раз открыла двери. В семь утра, в моросящее, сонное воскресенье...

– Я ещё сплю... Мы ещё спим... Я же говорила!..

– А, ну ладно... – тихо согласилась Катя – и тут же развернулась, чтобы уйти. Она вообще была тихой катастрофой. Даже какой-то... унылой. Не солнце и не ливень, а какой-то меланхолический ручеёк. Но – непрерывный! Он тёк, и тёк, и тёк, и никакие затворы не помогали. В данном случае – дверь. Что такое какая-то дверь для непрерывно текущего ручейка? Что такое воскресенье, семь часов и «мы ещё спим»? Может ручеёк это понять? И всё-таки Яна попробовала:

– Кать, ну ты... Ты опять рано!

– Не выйдешь? – печально спросила Катя.

– Не сейчас! Я же говорю...

– А, ну ладно... – Катя снова собралась уходить, но Яна знала цену этому «собралась». Яна знала её не первый год! Не первый, а второй. Катя появилась в их классе прошлой осенью...

Почему-то она сразу к Яне подошла – «Можно?». Но у Яны уже был сосед. «Тут сидят», – сказала она. Новенькая не отходила. «Тут Телеутов сидит», – уточнила Яна. Новенькая стояла минуту, две, три... – пока Яна ни сдалась: «Да ладно, может, его и не будет!..». Этот «унылый напор» Яне не понравился, и, честно говоря, она понадеялась, что Телеутов таки придёт. Придёт – и выгонит. Но он не выгнал. Проскользнул куда-то на задние парты... Не пересадили её и учителя. А классная – Татьяна Александровна – даже похвалила: «О, да вы уже подружились!». «Мы не дружились!» – крикнула Яна. Не вслух, про себя...

Янины «дружбы» так волновали Татьяну Александровну потому, что они как-то не очень волновали саму Яну. Так, по крайней мере, казалось Татьяне Александровне. «Понимаете, она общается... – описывала она ситуацию Яниной маме, – общается, но не образует глубоких эмоциональных связей!». Мама пожимала плечами. Не образует так не образует! «Я, например, своих одноклассников вообще не помню!» – говорила мама. Конечно, не Татьяне Александровне. С ней-то зачем спорить? Её-то классное руководство обязывает. Много к чему. В том числе и переживать об этих самых связях...

Яна действительно «общалась, но не образовывала». До школы она добиралась с Дашей (они жили в одном доме). В классе перекидывалась парой слов с теми, кто готов был ими перекинуться. Врагов и недоброжелателей у неё не было, разве что Куприенковская компания поглядывала на неё не вполне дружелюбно – но они на всех так смотрели... Обратно, со школы – опять с Дашей.

Яна считала, что всё идёт более или менее нормально, а когда она думала об этих необразовавшихся «глубоких связях», ей представлялись какие-то подводные канаты, которые надо соединять. И нырять, нырять, нырять... Брр! И ведь нырять-то надо не только тебе, но и той, второй, дружественной стороне. И ту, вторую сторону Яне тоже было жаль. Пожалуй, даже больше, чем себя. Просто никого не хотелось макать в эту холодную воду, в нервотрёпки, отношения, выяснения... Уж очень сложные дружбы были у... Да у кого ни возьми. Дружбы эти кончались ссорами, а ссоры – дружбами с какими-то умопомрачительными перестановками, – даже в команде Куприенко было две подкоманды, которые всё время «перестраивались», выясняли, кто и с кем дружит больше, чьи «эмоциональные связи», выражаясь языком классной, глубже. И только Яна не мерила никаких глубин. Приходила с Дашей, перекидывалась парой слов с кем получится – и с ней же, с Дашей, чаще всего, уходила. Пока не появилась Катя...

Почему она выбрала Яну? Случай? Или всё-таки интуиция? Ведь Яна не просто сидела одна, она была одна внутренне. Свободна. И вот, поймана Катей! Да так, что вырваться... ну, наверно, возможно, но... Но Катя бы плакала. Катя бы говорила умирающим голосом. Катя бы смотрела с печальным непониманием – и с огромной обидой. А обижать её было вроде и не за что. И поэтому... вырваться было невозможно. Оставалось только терпеть.

«Ты чё?..» – было первым испуганным вопросом новенькой, стоило Яне отвернуться от неё вполоборота. «Ничего, – удивилась Яна. – Там линейку попросили...». Но Катя уже начала дружить. Её не устраивала Яна вполоборота, её вообще не устраивали какие бы то ни было половины и части, всё только целиком. Вся Яна. Так будет раз за разом, изо дня в день – «Ты чё?..», «Ты чё?..», «Ты чё?..». Если Яна покажется ей какой-то отстранённой. Или расстроенной. Или разозлившейся. Или – это Кате чаще всего почему-то казалось – обиженной. «Ты чё?..» – чтобы с Яной всё было ничё. Ничего, кроме их дружбы!..