Текст книги "Анималотерапия (СИ)"

Автор книги: Елена Зайцева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

– Эй, пошли! Автобусов нет... – лениво махнула она Яне, и это было прямо-таки царским приглашением, со всеми его плюсами и минусами. С одной стороны, раз она позвала Яну, значит, всё-таки не такая уж Яна неприятная мелочь, чтобы пройти мимо неё и только хмыкнуть, а то и вовсе головы не повернуть. С другой – а может ли Яна отказаться? От такого безумного счастья. Или случайного несчастья. Или чем бы там оно ни было – какой у Яны выбор? Это приглашение или приговор?.. И Яна не отказалась. Она сорвалась с места, с остановки – и пошла за Куприенко и Ко. Ей даже пробежаться немного пришлось, чтобы их догнать. Шли они быстро... И вот, когда она уже практически до них добежала – подскользнулась! На ровном, что называется, месте, да ладно на ровном – и льда-то там, вроде, не было! Подскользнулась и ТАК упала, что, думала, не поднимется. Внутри у неё что-то шваркнуло, щёлкнуло... А потом она услышала смех – и как Куприенко говорит: «Да ну её... Кривоногая...». Пока Яна вставала, отряхивалась, они ушли довольно далеко. А догонять, хромая и щёлкая чем-то там внутри, было бы... Да и зачем догонять? Зачем она вообще послушалась – пошла, побежала? Разве хотела она с ними идти? НЕТ. Так зачем пошла?.. Эти «зачемы» щёлкали в ней потом вместе с внутренностями, пока она шла – шкандыбала! – до дома. На остановку она не вернулась. Как-то неудобно было – там люди стояли, они всё видели. Глупо вышло. Смешно. Так, как Яна не хотела бы, чтобы когда-нибудь получилось ещё...

Когда Алина выдала своё «Вперёд, гоу!», Яна почувствовала что-то такое... как будто ветерок подул с той зимней остановки. И не пошла. Нельзя же наступать на одни и те же грабли! А вот теперь получается, что всё равно наступила. Не на те, так на эти... Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что мстящая Алина – не подарок...

– Космонавтами животные уже были... – приговаривала Алина, прилаживая «парашют» к своей прозрачной кружке в алых цветочках. – А парашютистами? О парашютистах мы ещё услышим!

Грач скучающе бродил под «люком».

– Придурки... Я сейчас их хозяйку позову! – Яне ужасно хотелось что-нибудь забрать у Алины, выхватить – золотистую тесёмку, или кружку, или сам «парашют» – но она знала, что не сделает этого. Это как напасть первой, а Яне бы, дай бог, защищаться научиться. Словно какая-то грань, какое-то стекло не давало ей сделать это первое движение. «Бей первой!» – учил отец, пока был жив. Теперь его нет, есть дядя Валера. На папу он ничем не похож, да и есть он где-то там – в последний раз Яна его месяца четыре назад видела. Яну он замечал только когда приходил и уходил (всегда здоровался, всегда прощался), да ещё когда какой-нибудь «околовоспитательный» разговор заходил. И тогда, при всей своей непохожести, он говорил практически то же самое: «Закон джунглей, язык силы. Или ты – или тебя!»...

– Неужели тебе не хочется посмотреть? – уговаривала Алина. – Если ты уйдёшь, мыши полетят с крыши. А если останешься – здесь полетают. Выбирай! – Алина залезла на балки и, высоко подняв руки с «парашютом», примерялась, как ей запускать «мышей». Ну, если так, то... То от них только мокрое место останется!

Но ведь их ещё по чердаку поискать надо, поймать! Яна поискала глазами – так сразу, кажется, не видно. Может быть, если очень быстро сбегать за Люсей...?!

19.

– Хорошенькие дела! Мне, значит, не просто на этот чердак надо забраться, а ещё и живенько, да? Бегом, да? – Люся второпях наматывала малиновый шнурок на свой пожухлый хвостик, у неё ничего не получалось, хвостик разваливался, а шнурок соскальзывал. – Мы же только уснули!

Когда Яна заглянула, Гоша действительно спал. А Люся, кажется, нет. Она просто лежала и о чём-то думала. По крайней мере, так казалось со стороны...

– А это? – потрясла Люся длинными полами халата. – Ты думаешь, это подходит для... для верхолазания? – И она углубилась в сумки и пакеты за кроватью. Подлетала одежда, какие-то тряпки, ленты, а вот на подушку бахнулся длинный рулон золотистой фольги...

– Не могла найти! – обрадовано пояснила Люся, выглянув из-за кровати.

Яна глянула на свой кулончик с часами. Время, время!..

Наконец, Люся выудила что-то вроде трико – и, путаясь и чертыхаясь, его натянула. Заправив длинные, широкие – да вообще огромные! – полы своего чудо-халата вовнутрь. На кого она стала похожа!..

– Вы похожи на Карлсона. Без пропеллера... Так идти нельзя.

– Без пропеллера нельзя?

– Мы не успеем! – застонала Яна.

Люся выправила халат наружу и села.

– Да мы уже не успели... – сказала она тихо.

– Как?..

– Ладно. Пойдём.

И они пошли, очень быстро. Яна даже удивилась, как стремительно мелькают у неё под ногами кривенькие линолеумные ромбы...

Секция, холл, коридор... Яна подняла глаза. Подняла – и обомлела. Навстречу им вышагивала Казакова. Чуть позади – Алина и Грач.

– Ну, что-то вы... разбродились туда-сюда, – оценила обстановку старшая.

– Мы немножко! – улыбнулась Алина. Её голые руки были кокетливо заведены за спину.

– Ходишь так... В маечке. По лестницам! – пожурила её Казакова.

– Не холодно! – поклялась Алина.

Яна встретилась с ней глазами и вдруг тоже поняла – поняла, как Люся – что они уже не успели. Что Алина уже сделала всё, что грозилась. Сделала – и довольна! Хотя это и было невероятно. Это было против всяких правил! Каких правил? Каких-то таких, по которым солнце светит, дома стоят, люди ходят – ведь всё это как-то уживается друг с другом? Забор не мешает дому, а Люся – Яне. Ну, Казаковой, может быть, и Яна, и Люся, и Алина, и Грач мешают (разбродились!), а Казакова – так, пожалуй, им, но... вот же они, только что стояли нос к носу! И в окна друг друга не повыкидывали, не вытворили ничего такого... безвозвратного. А вот Алина... Алина вытворила. Алине так Яна помешала, что помешали и эти несчастные крысята... Скольких она «запустила»? Одного? Двоих? Всех?

Яна шагала по инерции, кое-как справляясь с наворачивающимися слезами. И краем глаза видела, что Люся тоже идёт, не останавливается...

– Тпрр, – наконец, сказала Люся на площадке между вторым и первым этажом.

Яна шмыгнула носом.

– Да-а... Вот это дрянь! – восхитилась Люся.

– Она не дрянь... Она убийца! У неё ещё и день рождения сегодня... – почему-то вспомнила Яна. И, как от холода, поёжилась. Как можно так испортить свой собственный праздник? Угробить крыс. Пусть и не своих, чужих. Или даже ничьих... А с другой стороны – почему «испортить»? Вспомнить Алинину мордочку – да ничего она себе не испортила. Довольна! Может, всё-таки...

– Может, всё-таки там кто-то остался? – всхлипнула Яна.

– Да никого. Она потому и Трапецию забрала, что там – никого...

– А она Трапецию забрала?!

– Эх ты. Внимательная моя! А за спиной она что держала?

– Не заметила...

– Вот и хорошо. Если бы заметила ты, так Казакова бы тем более!.. И не шмыгай. Придёшь в палату и поплачешь.

– Не приду! Не поплачу! И... вообще!! – завопила Яна. Да и сколько можно сдерживаться? Сама она разберётся, шмыгать ей или не шмыгать. И где плакать! Она не просила вмешивать её в эту историю. Может, она и плакса, но... не смеяться же она должна! Теперь-то ей – конечно, жаль этих крысят, теперь, когда она столько носилась с их нелепым домиком, когда она видела, как они спят, бегают, едят. Знает, как их зовут... Знала, как звали...

– У-у... Валерьянки, срочно, – констатировала Люся, проводя пальцем по подоконнику. – Вроде чисто...

– Конечно! Вы-то плакать не будете! Вы их... вообще непонятно зачем приручили!

– Да не приручала я никого! С чего ты взяла?

– Ну, как... А домик?

– Первое, что я увидела, когда зашла в эту палату, была крыса, – сказала Люся, устраиваясь на подоконнике. – Я не завизжала – потому что крыс я не боюсь. Я не погналась за ней – потому что она и не убегала. Я не убила её – наверно, просто потому, что мне это было бы неприятно. Вот, собственно, и всё...

Яна пыталась сесть на перила, но было неудобно, и она всё время пересаживалась.

– А домик? – повторила она, продолжая гнездиться.

– А что домик? Через пару дней, когда стало ясно, что крыса не собирается пакостить, собирается дружить, я нашла у себя в сумке её выводок... Думаю, дней десять от роду им было. О чём это говорит?

– О том, что они родились десять дней назад...

– Умница! Оценка пять. Вверх ногами... Говорит это о том, что она приглядывалась ко мне, понимаешь? Не сразу мне свои сокровища показала... Но показала – и не собиралась забирать. Что мне их было – силком вытряхивать? Вот я их и переселила. Благо, ящичек этот под руку подвернулся...

– Он на чердаке остался...

– Остался... – эхом отозвалась Люся. Она о чём-то задумалась. – А ведь плохо, что остался! – встрепенулась она. – Сходишь и заберёшь! Яночка, а Яночка... Ты помнишь, кто я по профессии?

– Кукольщик... Ой... Кукольница...

– Не помнишь... Педагог, – усмехнулась Люся. – Ну ладно, не в этом дело. Дело в том, что нам надо не только вернуть Трапецию, но и эту маленькую дрянь повоспитывать!

– Как это... повоспитывать?

– А мы ей подарок подарим! День рождения, говоришь?..

 

Люся шила очень быстро. Она уже дошивала первого крысёныша, когда на пороге появилась Яна с ящиком. Выкройки на остальных – серым бархатным веером на тумбочке.

– Ух ты ж!..

– Да какой там «ух ты ж». Так, на скорую руку... – Люся посадила крысёныша на ладонь и надавила на спинку: – Горбатый он какой-то... Нет?

– Вроде нет...

– Не люблю, не люблю, терпеть не могу, когда смотрят, как я работаю! – рассердилась вдруг Люся. – С другой стороны, – рассудила она, – разве это работа? Так, баловство...

Через двадцать минут пятеро бархатных крысят с глазами-бусинами и хвостами-косичками из нежно-голубой пряжи сидели в чисто вымытом ящике.

– Да, здорово... Только ничего мы ей не растолкуем. – Яна, поджав ноги, сидела на кровати, машинально поглаживая Гошину ручку.

– Наверно так, – на удивление легко согласилась Люся (она ползала на четвереньках, обрезки с пола собирала). – Но что-то же мы сделать должны, правда? Я шить умею. Вот и сшила... Ох! С детства ненавижу этот этап работы – прибирать да подчищать...

– Но вы же сами не хотите, чтобы я!..

(Яна предлагала, Люся отказалась. «Кто шил, тому и ползать!» – отрезала она.)

– Хочу, не хочу... Всё это слова, – кряхтела Люся, – названия. Прибираю да и всё... Вон ещё нитка. Надо же, в какой ровный круг свернулась...

– А почему... почему вы Трапецию так назвали? – спросила Яна. Давно хотела спросить!

– Ты сама представь: трапеция – и хвост. Крыса! Вид сбоку. Ну, представила? Так, так, так, так – и так! – нарисовала она пальцем на полу.

– Ясно... Эта дура нам её не отдаст!

– Если дура – не отдаст. Но я не думаю... Посмотрим.

Что-то в Люсином тоне насторожило Яну.

– Мне ведь их нужно только... подарить? – переспросила она.

– Да.

– Сказать можно что угодно?

– Да.

– И можно даже ничего не говорить?

– Да, да, да. Не надо спрашивать! Всё это... неважно.

– А что важно?

Люся молчала. Она села на кровати напротив и тёрла колени.

– Сейчас нам важно красиво это упаковать... – наконец, сказала она, вставая. – Где там наша фольга?

20.

Ящик с игрушечными крысятами был грустно лёгким и страшно красивым. Он весь сиял золотом, покачивал бантом и помахивал лентами, как будто Яна действительно несёт какой-то замечательный подарок. Но лицо у Яны было таким напряжённым, что когда она вошла в бывшую свою палату, это напряжение моментально перезаразило всех, кто там был. Почти всех. Захарченко оторвалась от сотика, Колмановская перестала щёлкать Юсупову по носу (та проиграла в карты), Вичка перестала рисовать, а Фролова – смотреть, как она рисует. И только Алина не перестала делать то, что она делала – а она ела сладкий хворост...

– Это что за... что за посылка? – спросила Захарченко.

– Это подарок... – Яна встала как вкопанная с этим своим «подарком»в дверях, даже не пытаясь куда-нибудь его поставить, не то что «вручить».

– Лёгкий! – догадалась Колмановская и, неожиданно стукнув по дну ящика, чуть его не выбила.

– Да перестань ты! – возмутилась Захарченко. – Кому подарок? – продолжила она дознание – видимо, на правах старшей.

– Мне! – пошутила Алина, хрустя хворостом.

– Тебе, – подтвердила Яна.

– В смысле? – озадачилась Алина. – А-а... День рождения! День рождения у меня в августе. А сейчас февраль. Андэстэнд?

– Ты же сказала...

Тут Колмановская снова стукнула по «подарку», Яна едва успела его поймать за ленты, бант развязался...

– Да Колмановская же!.. – крикнула Захарченко.

Но та не успокоилась и стукнула ещё. «Подарок» подскочил и шлёпнулся: фольга порвалась, крышка слетела. Крысята вывалились прямо к Алине под ноги...

– Фу, что это? – попятилась Колмановская. Алина тоже как-то испуганно дёрнулась. Крысята выглядели жутко правдоподобными – они так удачно рассыпались, как будто убегали врассыпную. И в то же время они были неприятно искусственными, безжизненными. Как нелепо закрутились их голубоватые хвосты! Какая-то застывшая судорога...

– Идиотизм... – процедила Захарченко.

– А я их нарисую, – прогундела в свой вечно заложенный нос Вичка.

– А я их боюсь... – сказала Фролова и накрыла голову одеялом.

– Да ты всего боишься! – махнула на неё Колмановская.

Алина пришла в себя и пнула одного из крысёнышей:

– А я не боюсь! – хихикнула она.

– Вот и зря, – сказала Яна. Она просто сказала, а получилось с какой-то... угрозой.

– Убери это, а? – поморщилась Захарченко. – Ты там в своей пятой совсем с катушек того... – покрутила она у виска. – Вот с чего ты это сюда притащила?

Захарченко, получается, не знает... Да наверняка никто не знает! Яне захотелось, чтобы все узнали. Прямо сейчас. Кто же на самом деле эта хронически улыбающаяся поедательница хвороста!..

– У МЕНЯ КРЫСА! – влетел в палату счастливый Машуков. На плече у него сидела... Трапеция!

– Дай сюда!! – заорала Яна так, что высунувшаяся было из-под одеяла Фролова снова там исчезла.

– Ну щас, – отпрыгнул Машуков. – Я её сам поймал. В коридоре!

– Их потравили, вот они и носятся, – решила Захарченко. – Надо сказать кому-нибудь...

– Вообще не боится! – похвастался Машуков, скосив глаза на Трапецию. Через секунду он пулей вылетел из палаты.

Яна выскочила за ним. Но напоследок она всё-таки глянула на Алину. Всё-таки глянула. О чём потом сожалела. Что-то окончательное, ничем уже не поправимое узнала она об этой Алине-Диле-2, когда увидела, как та смотрит на хворост. Не на дверь, в которую только что выскользнул Машуков с бессовестно выпущенной ею крысой. Не на валяющиеся «чучела» крысят. Не на Яну, которой она хотела напакостить – и напакостила! Она смотрела на хворост, выбирала «хворостину» получше...

Машуков кинулся в четвёртую палату. И его бы, как обычно, оттуда выставили, если бы не «животина».

– Ничего себе животина! Машук, ты... зверь! – успел одобрить Репка прежде чем вбежала Яна.

– Это моя! – крикнула Яна – практически одновременно с Машуком. Крысу он быстро пересадил на другое плечо, подальше от Яны, а потом и вовсе сунул за пазуху.

– Я сам её поймал, в коридоре...

Грач лежал с закрытыми глазами и, похоже, не думал их открывать.

Тарутин сел на кровати:

– Вам лекцию сегодня – читали? Крыса – источник инфекций! Поэтому... моя! – и молниеносным движением он выхватил Трапецию из-за пазухи Машука.

– А как же инфекции? – попробовала напугать Яна.

– Да! – поддакнул Машуков. – Как? – Смотрел он обиженно, но перечить не смел. Пару раз Тарутин уже давал ему возможность ощутить, кто тут хозяин.

– Инфекции... – зацвёл Тарутин, как будто говорит о деликатесах. – Ты кому-нибудь другому о них расскажи, ладно? – доверительно попросил он Яну и подмигнул.

– Что, инфекции отменяются? – съёрничал Репка. Ему было досадно, что «животину» схватил не он.

– Это домашняя крыса, – сказал Тарутин.

– Ну да. Серая. И в больнице... – «проснулся», наконец, Грач.

– Серая, белая... Домашние крысы какими только не бывают! – Тарутин улёгся, пустив Трапецию гулять у себя по подушке. Она пробежалась пару раз туда-сюда и принялась вить гнездо из его кудрей. – А в больницу, – продолжил он, – её чуваку одному принесли. Тяжелобольному... Вот ты, Грач, – симулянт. И кашляешь ты только чтобы меня достать. Но не все же такие, да? Ну вот... Чувак этот болел сильно, лежал долго. Попросил крысу. Даже ты бы ему, наверно, не отказал! Ну а тем более родители... Родители принесли – а она потерялась. Ну, потерялась и потерялась. Чувак этот даже не сильно расстроился, наверно. Не нашёл, а выписался...

Репка хмыкнул.

– Выздоровел, значит!

– Но... как она могла потеряться? – Яна не то чтобы не верила – просто не могла представить.

– Под Новый Год дело было – кто-то где-то пару хлопушек взорвал, она и ускакала, поджав хвост. Испуга-алась! – почесал Тарутин продолжающую гнездиться Трапецию. – Я так думаю, на балкон она выбралась. Видели, какой у нас балкончик во второй палате? Вот такой же и у них, в нефрологии! – ткнул он пальцем в потолок. – Ну а потом – брык к нам, на четвёртый...

– А ты-то откуда знаешь? – выдохнула Яна. Ей даже показалось, что она только сейчас дышать начала. А то стояла – и не дышала...

– Про балкончик?

– Про... всё.

– Да от верблюда! От верблюдицы. Сусанна рассказала, тётка моя. Работает она тут. Она работает, а я – отдыхаю... – вспомнил Тарутин и сладко потянулся. – Ладно, ладно, хватит уже, – оттащил он Трапецию. – Не расчешусь...

– Может, это не та крыса! – предположил Репка.

– Да, – поддакнула теперь уже Яна. Хотя ей, конечно, ужасно хотелось, чтобы – та! Она и поддакнула как раз для того, чтобы её начали убеждать: та, та, какая же ещё!

Тарутин поднял брыкающуюся Трапецию за шкирку и развернул её мордой к недоверчивой публике:

– Похожа она на дикое животное?

– И что мы с этим... недиким животным делать будем? – спросил Репка как можно более равнодушно. Не хотел, чтобы его нетерпение стало заметным. Детское оно какое-то... Когда уже этот Тарутин наиграется! Когда уже можно будет перехватить добычу!

– Раз она домашняя, надо её домой забрать... – тихо предложила Яна – прекрасно понимая, что к себе домой она её не заберёт. Мама канарейку-то отдала...

– Я заберу! – подпрыгнул Машук.

Тарутин только отмахнулся: