Текст книги "Анималотерапия (СИ)"

Автор книги: Елена Зайцева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)

– ...Тоже мне, новости. Да моргал он и раньше. И давился только кабачками. Супами – никогда... – Люся сидела на единственном стуле, на столе перед ней торчал догорающий кусочек свечки в банке из-под утреннего пюре. Выглядела Люся устало. Устало – и недовольно... – Ладно. Полседьмого. Иди уже!

«Иди» – это обратно, в больницу? Яна ушам не верила. Нет, она пойдёт конечно, она так и собиралась, её так и отпрашивали, но... И это всё?? За всё, что она сделала?? Тогда как Люся... Ну, чем бы она там ни занималась, а явно не тем, чем должна была. Она даже теперь их встречать не вышла. Яна, спотыкаясь, пробиралась с Гошей через тёмные сенцы – а она не вышла, не посветила!

– Ты в обуви?! – Даже в полумраке было видно, как округлились и без того шарообразные Люсины глаза.

– А зачем разуваться, когда так холодно? И грязно. И тапок нет. Я ещё тогда хотела спросить... – Яна смотрела на Люсю прямым-прямым, вызывающим взглядом.

– Как это зачем? Да затем, что мы в доме!!

 

Через полчаса Яна, Люся и Гоша (Гоша – на руках у Люси, да, не у Яны, теперь-то всё как полагается) выдвинулись в сторону больницы. Люся – ну и Гоша соответственно – провожали Яну.

Настроение у Люси было хорошее – непостижимым образом оно наладилось. Наладилось после двух ссор – ссорищи и ссорки. Глядя на неё, можно было решить, что именно ссорища и ссорка прекрасно восстанавливают силы человека!

А вот Янины силы были на исходе. Она действительно устала – от неизвестности, от ответственности, да просто от страха, а потом ещё эти «выяснялки» были... Яна ведь, едва вошла, спросила Люсю, где же она была! Так началась ссорища.

– Где я была? – усмехнулась Люся, и пламя свечки заметалось. – Где я только не была... Я ведь, Яночка ты моя, вот уже год нигде, кроме больниц, не бываю. Больницы – и врачи, больницы – и врачи... Ты сколько в этой больничке лежишь? Два дня, четыре?

– А сегодня считается? Уф... – Яна положила, наконец, Гошу на кровать и села (бухнулась!) рядышком.

– Не перебивай. Я – неделю. Ты, наверно, думаешь: что такое неделя! Но до этого-то я в микрорайоне лежала, а до этого – на Некрасова, а до этого... Ты меня слушаешь?

– Да. Сегодня пятый день... – досчитала Яна. – Я слушаю, слушаю, где вы лежали.

– Да не «мы»! Не «мы», понимаешь? Гоша ведь дней не считает, правда? Считаю я. Вот и говорю тебе, сколько я насчитала. Я насчитала – двести двенадцать. А ему это, может, всё как один день. Может быть такое?

– Может...

– И все эти двести двенадцать дней мне от него не отойти.

– Но вы же нам даже памперс не оставили!

– Но вы же и обошлись!!

Яна немного испугалась, но остановиться уже не могла. Как не могла перестать смотреть этим прямым вызывающим взглядом. Осуждающим.

– Вы сказали, что сейчас придёте, вы только в магазин!

– Мало ли кто что сказал! Господь, например, сказал, возлюби ближнего. Возлюбили?.. Всё, отправляйся-ка ты в палаты, тоже мне, принцесса. Перетрудилась?

– Я не перетрудилась. Но было...

– Трудно? В общем, «я не трус, но я боюсь!» – ухмыльнулась Люся. – А мне было – легко. Может, в первый раз за эти чёртовы двести двенадцать дней. Я просто вышла – без никого на руках. Шла и шла – и магазин прошла, и ещё много кварталов. Потом на автобус села – и уехала до самой конечной, до микрорайона. Подальше от больнички. Но походила по микрорайону – и опять на больничку вышла! На другую, конечно. На ту, где мы до Нового года лежали. Мы там ёлку на окне нарисовали, так до сих пор её не стёрли, представляешь?.. Вот видишь – говорю «мы». Ты не злись, мы с Гошкой... конечно «мы». И какая разница, кто там дни считает...

– И что было потом? Мы тут замёрзли, как...

– Потом: села бы я на автобус – да обратно. Села бы, да? Сунулась в кошель, а там... – сделала она выразительную паузу, – что там? Да ничего! В общем, на билет-то и не хватает. Замёрзла я тоже, будь уверена. С микрорайона пешком топать. Топаю, а время идёт, топаю – идёт... По дороге в магазины заходила – греться. Я ведь и в магазинах теперь почти не бываю. Так, в буфетик больничный выскочишь... – Люся вздохнула. – Ну так во-от... Грелась я, грелась в магазинах, а тут – рынок. Я, конечно, сразу в павильон. А там – гусей продают! Стою любуюсь, а время идёт, любуюсь – идёт...

– Так до вечера и дошло?

– Добежало, Яночка! Добежало! Ты не злись...

Яночка и не злилась. Она тоже вздохнула. Странные какие объяснения. Но... и не странные тоже! Если вот так, раз в год, выйти без никого... Если легко, если автобус, если гуси! Ведь это можно понять? Можно. Наверно, можно. Яне другое было неясно: зачем, уходя, Люся спрашивала про темноту? Ведь не знала же она, что затемно вернётся! Или?..

– Я не злюсь, – сказала Яна. Она решила, что – не знала. Без «или». Решила на этом остановиться. Так легче было, куда легче, чем наоборот, а она так устала...

На этом ссорища закончилась. А вот как началась и чем закончилась ссорка:

– Да, ещё раз обутой увижу – пеняй на себя, – в какой-то особо обидной интонации заявила Люся, когда они уже выходили из дома (Люся надумала таки её проводить).

– Ну почему?

– Потому что дом, – повторила Люся своё малопонятное объяснение.

– У меня опять горло болит! Это из-за пола холодного! – возмутилась Яна. Надо сказать, не вполне искренне возмутилась. Не пол она винила, а льдину-«мороженое»...

– Тёте доктору расскажешь, – отрезала Люся. – Вечер-то какой! Бери-ка сумку...

На этом настроение её наладилось.

Шли они не спеша, Люся-то никуда не торопилась. А вот Яна как раз побыстрее бы пошла – было так по-ночному темно, что она начала опасаться, а впустят ли её. Зайдёт ли она обратно, в больницу...

– Смотри, какая кошка! Люблю кошек! – закатила Люся глаза. Перед этим она восхитилась: огоньками, снегом, крышей подвала («Прямо блестит!»), заледеневшей колонкой, «заевшим» светофором, вороной...

– Как бы Трапецию не отравили, – угрюмо напомнила Яна.

– Ах э-это!.. Завтра вечером её заберут.

– Куда? И крысят?

– И крысят.

– А... кто?

– Дед Пихто! Там, возле гусей, дедок один морских свинок продавал, так он...

– Это правда?

– ...Так он – любитель. У меня, говорит, свинки, хомяки, белые мыши – мне бы, говорит, ещё серых. Ну, или крыс. В общем, завтра в шесть он у приёмного будет, а я ему вынесу наш крысятник...

– А вы точно уже вернётесь? Ну, к шести...

– К трём, – твёрдо сказала Люся.

– А это правда, что тот дом сейчас ничей? Мне соседка сказала...

– Да? – остановилась Люся. – А что она ещё сказала?

– Да ничего...

– Тот дом сейчас Гошин. Ему прабабка оставила. Так и написала – ГО-ШЕ. Меня она не любила. Устраивает тебя?

Яна кивнула. И тут же смутилась – получается, что она согласилась с тем, что Люсю не любили? А сказать, что просто её устраивает само объяснение – тоже как-то... получается, могло бы и не устроить?

Люся стояла и молча смотрела на Яну. Рассерженно, наверно. Взгляд Яна чувствовала, но голову поднять боялась – вдруг действительно рассерженно? Опять ссора?..

– Пришли уже почти... – наконец, пробормотала Яна, искоса поглядывая на светящуюся окошками больницу.

– «Пришли» да «пришли»... Спрашиваешь, а не слушаешь.

– А что?

– Не «что», а «кто». Прабабушка Гошина, вот кто!

– Прабабушка? Нет, я слушаю...

– Пойдём-ка на скамейку. Раз слушаешь. – И Люся усадила на эту самую скамейку Гошу. Он, разумеется, не уселся, стал клониться и сползать куда-то вбок. – Ну, садись, – кивнула она Яне, Яна поёжилась, но села – и тут же получила Гошу «в подарок»: – На-ка тебе! Подарочек. У меня руки отваливаются... Слушаешь или нет?

 

Что рассказала Люся о Гошиной прабабушке – своей бабушке

 

В детстве Люся редко видела бабушку, та к ним не приходила. Иногда они – Люся и мама – сами к ней приходили, и хоть бы раз она была довольна!

Бормоча что-нибудь себе под нос (чаще всего по-татарски), бабушка непрестанно перекладывала с места на место часы, ободки, расчёски, очки... Однажды она взялась переставлять обувь и так всё передвинула, что собравшиеся уходить мама и Люся долго не могли найти своих туфель.

– Просто больше не буду разуваться в этом доме, – тихо, но твёрдо сказала мама.

– Тада не войдёшь, – пообещала бабушка. И стоило к ней прислушаться. Бабушка Закира считалась колдуньей.

Как это – «считалась»? Была или нет? Да так: никто не мог сказать, насколько это правда. И сама она на этот счёт ничего не говорила. Но что-то зловещее было во всём её облике, в этом бормотании, а главное – нет-нет да случались какие-то странные истории, сбывались, казалось бы, бессмысленные, слова, в общем, происходило нечто, заставлявшее так думать.

Как тогда, когда бабушка вдруг назвала Люсю рыжей. «Начинается...» – сказала мама. Люся плохо понимала, что же именно начинается (в последний раз они навещали бабушку чуть ли не год назад), но поскольку рыжей она не была, догадывалась, что ничего хорошего.

– Я не рыжая, – сказала Люся.

– Рыжая. Красная! – сказала бабушка, ероша Люсину чёлку.

– Мы пойдём, – вздохнула мама, поднимаясь со стула, на который бабушка Закира то и дело что-то вешала. Снимала – и снова вешала. Сегодня она непрерывно перебирала одежду...

– Мам, а за что нас бабушка не любит? – спросила Люся, оглядываясь на дом.

– За тебя, – тихо сказала мама.

– ?

– За то, что ты родилась.

– Но ведь я уже родилась! Что же теперь делать?

– Ничего. Что тут сделаешь!

– Это всё потому, что у меня нет папы?

– Не знаю, – сквозь зубы сказала мама. Так она говорила, когда знала...

А на следующий день Люсе разбили голову. Во дворе, когда мальчишки камнями кидались. Сначала они играли в мяч. Но мяч был один, а мальчишек – целая орава, и в конце концов они начали перекидываться всем, что под руку – под ногу попадалось. Попадались камни. Кому-то должно было не повезти. Не повезло Люсе.

Мама чуть в обморок не упала, когда двери открыла. Стоит Люся – весь лоб в крови. Глазами хлопает – и даже не плачет.

– Ну вот тебе и красная... – только и выдохнула мама.

Потом, вытирая кровь со лба и промазывая его как следует зелёнкой, мама, как заведенная, повторяла: «Вот сидела ты дома – как хорошо было. Сидела с тётей Зоей – никаких разбитых голов...». И Люся не выдержала:

– Это всё бабушка! Это она накаркала!

– Да уж конечно. Ворона она, что ли... – скороговоркой пробормотала мама и продолжила свои «вот сидела ты дома...».

А вскоре после того случая бабушка в больницу попала. И надо было ей что-то из вещей принести – из дому. Люся во дворе жука осталась ловить, а мама деловой походкой, не разуваясь, направилась в дом.

– Ай!! – только и услышала Люся. Забегает – а мама лежит на полу. Каблук, как меч, в половицу вошёл, еле вытащили. В травмпункт потом поехали. Вывих, растяжение...

– Это всё бабушка!

– Молчи-ка, тебя не спросили...

– Ну ты же знаешь, знаешь!..

– Не знаю, – сквозь зубы ответила мама.

 

– Так эта бабушка действительно колдунья была! – восхитилась Яна. В больницу – не хотелось. Хотелось слушать и слушать. – А что ещё с ней... то есть с вами... то есть вообще случалось?

– А как же «пришли уже»? – усмехнулась Люся, вставая со скамейки. – Поздно. Завтра, всё завтра!

Люся довела Яну до самых дверей и помахала ей Гошиной ручкой:

– Пока-пока!

– Кха-кха, – эхом отозвалась Яна и поморщилась: – Горло...

– Да не будет болеть твоё горло, – отмахнулась Люся.

– Вы-то откуда знаете...

– Знаю, – без тени улыбки сказала Люся.

– Знаете? Будущее? Это что, тоже колдовство? Ну, там, способности... да?

– Да, – сказала Люся – и уже каким-то неясным, обтекаемым тоном. Шутит?..

Яна глянула в огромные окна фойе. Никого, пусто. Только две кушетки в голубом свете.

– А меня впустят? Надо наколдовать, чтобы впустили!

Её впустили. Только шубку-шапку сдать в гардероб не получилось, он был уже закрыт.

13.

Всё воскресенье Яна прождала. Проснулась она рано, и до трёх часов ждала, когда же, собственно, будет три, а после трёх – когда же, собственно, будет Люся. Люси не было.

В этом «режиме ожидания» Яна несколько раз пыталась проведать Трапецию с её выводком, но проведался только выводок, Трапеции не было.

Яна так и не решилась взять кого-нибудь из крысят на руки (она боялась, что Трапеция их потом не признает, где-то она про такое слышала) и просто разговаривала с ними:

– Скоро вы переедете. Понятно вам? Там будет хорошо. Ну, по крайней мере... нормально. Там живут всякие... другие грызуны. Такие же симпатичные, да... Ну, чего носитесь? Понятно вам?

Наверно, им было понятно, выглядели они бодренько – и действительно все носились. Соня – а это, конечно, была она – время от времени останавливалась, чтобы зевнуть. Философ периодически задумывался и поводил носом, глядя куда-то вдаль, за клетку. Виля то и дело прихорашивалась. Бегун – просто бегал по периметру, то огибая своих сородичей, то натыкаясь на них. А тот, что подстилку царапает (как его Люся звала? Копайка? Ройка!) крутился, в основном, посередке, и вид у него был какой-то ищущий... Да – а подстилку неплохо бы помыть. Но тогда пришлось бы их всё-таки взять, дотронуться... Надо ждать Люсю. Берёт она их или нет?

Яна смотрела на кулончик, на часы. Возвращалась в свою палату. Опять смотрела. Всё-таки какое это дрянное состояние – ждать! Правильно тётя Наташа говорит, хуже нет, чем ждать и догонять. Яна даже на завтрак решила сходить, всё лучше, чем ничем не разбавленное ожидание...

На завтраке стало ясно, что сегодня войны за стулья не будет, самых главных «воинов» нет: Колмановской и Машукова (как ни странно, этот обормот был приверженцем навеки фиксированного «своего» места), – да вообще со всего отделения пять человек было, остальных на выходные забрали. Так что на обед Яна шла уже как на рядовое мирное мероприятия. На обеде даже кое-что приятное произошло. Приятное и забавное – поначалу. Потом – пожалуй, нет, потом непонятное какое-то...

Рядом с Яной уселась новая девочка – ну просто копия Дили! Такая же пухлая, круглолицая, брови – и те похожи... Яна так и застыла с непрожёванной котлетой во рту.

– Привет, – сказала ей Диля-2. И улыбнулась. Приятная улыбка. Очень даже... располагающая.

– А разве в выходные... – начала было Яна.

– А меня по «скорой». Маминому брату показалось, что я вдохнула бусину и задыхаюсь. Завтра выпишут! Я же не задыхаюсь. – И она опять улыбнулась.

– И где?.. – вдруг спросил Грач. Странно. Он никогда не влезал ни в чьи разговоры!

– Что «где»? – вскинула бровь Диля-2. Ну совсем как Диля-1, вот бывает же такое!

– Бусина...

– Вот она. – И Диля-2 достала из кармана джинсов довольно крупную прозрачную бусину, скорее даже шарик.

– Так почему же ты... – начал Грач, но Диля-2, хихикнув, перебила:

– Весело. Пусть поволнуются! – Она опять лучезарнейше улыбнулась – и перестала нравится Яне. Никакая она не «располагающая»! Сколько можно лыбиться? Да ещё этот Грач... Никогда он не совал свой длинный птичий нос куда его не просят. А теперь получается, что это он разговаривает с новенькой, а не Яна!..

Грач вдруг закашлялся и весь покраснел.

– Ты задолбал, – прокомментировал Тарутин.

Но Грач, видимо, и сам «задолбался». Не переставая кашлять, он вылез из-за стола и быстро вышел. Яне стало его так жаль, что... Пусть, пусть бы он и дальше совал свой птичий нос! Да не такой уж он – теперь казалось – и птичий!..

В столовку заглянула медсестра. Сегодня дежурила Инга Константиновна – маленькая, седая и вечно чем-нибудь озабоченная Констанция.

– Где новенькая? – подслеповато уставилась она на обедающих. – Быстренько со мной.

Новенькая молчала и с места не двигалась, с интересом глядя на Ингу Константиновну, как будто ожидала, что же забавного она скажет ещё.

– Новенькая!

Диля-2 сидела всё так же тихо.

– Глухая или как? – не выдержал Репка.

– Я ем, – спокойно улыбнулась новенькая.

– Потом поешь, – улыбнулся и Тарутин, воткнув свою вилку в её недоеденную котлету.

– Когда потом?

– Завтра, – елейно пообещал Тарутин.

– Завтра?.. Конечно, поем. Очень даже. Тортики там всякие. Завтра у меня – день рождения! – победно заявила Диля-2, но всё-таки встала и, не торопясь, направилась к Инге Константиновне...

– «Завтра у меня день рождения!» – довольно похоже передразнил Репка, но Диля-2 даже не оглянулась. Последнее слово оставалось за ней, хотя, если подумать, – ну при чём тут тортики?

На полднике её не было. Грач был, ел свои сырники, как всегда уткнувшись в тарелку. Или... ещё больше уткнувшись? Уж не расстроен ли он?

Тут Яна рассердилась – не на Грача, на себя! Люся опаздывает уже на час, вот об этом и надо думать. На целый час! Что бы это значило?

Что она может опоздать и ещё на два!

А дед придёт за крысами.

И будет ждать.

И уйдёт ни с чем.

И тогда – никакого выхода, был выход да пропал! Вот что должно её заботить. А не настроения Грача...

Яна, как заведённая, перемешивала компот. В одну сторону, в другую, в одну, в другую... И вдруг перестала. Она кое-что решила... Это она вытащит крыс, если Люся не появится.

Люся не появилась.

 

Без пятнадцати шесть Яна принесла свою шубку в шестую палату и расстелила её на кровати.

– Ну, Трапецийка... надеюсь, ты тут! – и, закрыв глаза, она выдернула из-под кровати ящик-клетку. Приоткрыла один глаз: – Ура. Тут.

Трапеция отдыхала, окружённая выводком. Она недовольно подняла голову – кто там нас дёргает?

– Это я. Вы переезжаете! – Яна водрузила клетку на шубку и попробовала этой самой шубкой её замотать. Получилось. Конечно, выходил какой-то невнятный ком, чёрт-те что, но сработать могло. Должно было! Если Яну спросят, что это, она скажет – одежду несёт в гардероб. Просто ком одежды. А там – выскочит к приёмному и отдаст Любителю Крыс: здравствуйте-здравствуйте, вот вам крыски, до свиданья – до свиданья.