Текст книги "Анималотерапия (СИ)"

Автор книги: Елена Зайцева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)

Яна заметила, что у неё трясутся руки, и на минутку присела. Надо успокоиться. Разволновалась! Да и как не разволноваться – что будет, если не сработает? Если что-то кому-то покажется странным и этот кто-то надумает рассмотреть поближе, что же Яна тащит? Вряд ли её погладят по голове, а уж крысам и вовсе... крысец!

Яна нервно хмыкнула – надо же, «крысец»! «Плюнь три раза, не моя зараза» – прошептала она. Надо чтобы всё получилось, безо всяких «крысцов»!

Она вышла и быстро-быстро зашагала по отделению, прижимая к себе свою «комообразную» шубу. Вот уже холл, вот коридор... игровая... столовая... и вот она, лестница!

По лестнице Яна спускалась поспокойнее – это была как бы нейтральная территория, уже не отделение, не конкретный этаж, а так, между...

Выглянула в фойе... На кожаной кушетке сидела женщина в длинной распахнутой дублёнке («Мама, наверно, чья-то. Ждёт...»). Секунду помедлив, Яна села на кушетку напротив, а «ком» поставила рядышком. Подходы к приёмному были отлично видны сквозь огромные окна.

Женщина сидела неподвижно. Полы дублёнки лежали на полу, но она этого совершенно не замечала. Яну она тоже не замечала, только сначала как-то вся дёрнулась ей навстречу. «Точно. Ждёт...».

И действительно, вскоре вышла толстая девочка лет восьми – и мама начала её кормить, сокрушаясь, как же она похудела.

Пару раз мимо пробежали молоденькие медсёстры, а один раз прошагал врач, но, слава богу, Яной никто не интересовался.

Яна поглядывала на часы на кулончике – без пяти, без трёх, без двух... Шесть!

Но возле приёмного было пусто.

Пять минут седьмого... Может, часы спешат?

– Вы не подскажете время?

– Седьмой час, – как-то недовольно буркнула женщина – как будто не хотела отвлекаться от кормления своего «похудевшего» чада.

– Нет, мне поточнее...

– Семь минут седьмого, – раздельно, совсем уже раздражённо произнесла мамка, мельком сверившись с телефоном.

– Спасибо. – Яна даже хотела обидеться (как? да вот так: сидеть и смотреть на них обиженными глазами! или свысока – сколько можно кормить? сколько можно есть?), но потом подумала, что если бы мамочка не была так увлечена этим кормлением, она бы, конечно, заметила, расслышала, как шебуршатся под шубой крысы...

– А кто там? – вдруг насторожилась девчонка. Услышала!

– Да никто. Шуба – это не «кто», а «что», – копируя мамочкину манеру, раздельно проговорила Яна. И смерила «худышку» сожалеющим взглядом – мол, ты что, шуб не видала?

«Худышка» продолжала прислушиваться, пялясь на шубу и почти прекратив жевать, чем очень огорчала свою маму. Та сначала цыкала, а потом стала уговаривать «деточку» «не выдумывать». «Вот именно! Развыдумывалась. Ешь себе!» – фыркнула про себя Яна, а на мамочку посмотрела с благодарностью... Ещё раз глянула на часы – ну всё, Любитель просто не пришёл. И что теперь делать? А делать теперь, кроме как вернуться обратно – с крысами! – нечего...

Такого варианта Яна не предусматривала, не представляла, что ей придётся пройти весь этот опасный путь дважды, туда и обратно. Она даже схватилась за голову, когда вдруг подумала, что обратно – ещё опаснее. Нелепее! Одно дело попасться на выносе крыс из отделения, другое – когда ты их вносишь!

– Вон, смотри, – показала мамочка пальцем на Яну, – у девочки уже голова болит. Потому что вас плохо здесь кормят!

– Там кто-то бегает, – не сдавалось чадо.

– Это блошки. – сказала Яна. – Блошки в шубке живут! – и, чувствую на себе изумлённый взгляд мамки, подхватила свою «блохастую» шубку.

Ей понравилось собственное – немного мстительное, конечно, – остроумие. Вообще, настроение было какое-то... отчаянное. И ей повезло. Повезло на лестнице, повезло в коридоре, повезло в холле – нигде никого не было («Всё-таки как тут пусто по выходным!»). Но, видимо, везение не может быть бесконечным. Повернув в свою – теперь свою – левую секцию, она так и отпрянула. Навстречу ей беззвучно шла Инга Константиновна. Если бы шла Диля, её было бы слышно издалека (каблуки!), а вот Инга Константиновна... С другой стороны, была бы это Диля, она бы бог знает с какого расстояния рассмотрела, что Яна что-то тащит, а Константиновна видит так себе, но очков почему-то не любит...

Буквально в двух шагах – туалет. И Яна эти два шага – два скачка! – сделала. Завернула за стенку из зелёных горшков (кошмар, их штук сто! зачем столько?) и затихла...

Куда можно деться в отделении, если оно на то и отделение, что от всего отдельно? Чтобы каждого видно, с каждым всё ясно...

...Ну хорошо, Инга Константиновна уже прошагала, за Яной она не бросилась (да и видела ли её?), и можно попробовать отнести этот крысиный домик «на родину», в шестую. Но завтра – прямо с утра, сказала Казакова! – с крысами начнут бороться. Прямо с утра, прямо с этой секции...

– Вот так-то... – Сидя на корточках, Яна смотрела на суетящихся крыс – она отогнула шубу, совсем чуть-чуть отогнула, с самого края, чтобы если кто зайдёт... Хотя – если кто зайдёт, какая разница! Если Яна на полу, рядом шуба... Шуба и вот это всё. А запах... – Мы вам подстилку обещали, а сами...

«Подстилку обещала не я!» – заупрямилось что-то в Яне. «Ой, да какая разница!» – осадила она это что-то. Ведь главное, что обещали. А сами даже не сходили в эту самую вторую палату. Ту, где... ремонт!

Яна не понаслышке знала, что такое этот самый ремонт, они с мамой и тётей Наташей только что его закончили. А ведь думали, что не закончат, думали, это навек!

Бардак – до самого потолка, где что и что где, как выражалась тётя Наташа, понять было совершенно невозможно. Какие-то рулоны, какие-то баллоны, дебри из вёдер и банок – мама в них однажды коляску потеряла! И Яна вдруг подумала: а что если завтра – завтра прямо с утра – «потерять» запретный крысоящик во второй палате? До прихода Люси, до новой – хоть какой-нибудь – идеи? Там ведь наверняка – до самого потолка, чёрт ногу сломает, рулоны и баллоны... И рабочих, Казакова сказала, до обеда не будет. И Констанция спит до самой пересменки. Уткнётся носом в стол и, говорят, хоть из пушки пали. Вроде бы тревожно спит, ворочается или даже что-нибудь бормочет – и надо же, так крепко...

14.

Спала Яна плохо. Ей снилось, что крыс обнаружили: что она спрятала их среди золотистых, пышущих жаром рулонов, но пришёл целый отряд маленьких снеговиков, и они таяли и искали, таяли и искали... Почти растаяли – и нашли.

Вчера вечером она благополучно – и даже легко, и даже слишком легко – вернула крыс в шестую. Просто вышла из туалета и просто принесла их в палату.

Размотала шубу...

– Ну что, завтра у нас операция... – Трапеция подняла голову, словно вникая в Янины слова. – Ты, наверно, думаешь, я тебя зову? «Трапеция», «операция»... Нет, я говорю: на завтра у нас план. Чтобы вас не заметили. Будете сидеть тихо?..

Яна поставила телефонный будильник на пять. Где-то она слышала, что предрассветный сон – самый крепкий. Вот и всем хорошо: Инга Константиновна будет крепко спать, крыски – возможно тоже, а Яна... Яна спать не будет, Яна будет Чипом и Дейлом в одном лице. Быстрым, шустрым и осторожным. В конце концов, разве сегодня она не замечательно со всем справилась? И разве её вина, что Любитель Крыс оказался недостаточно Любителем? Да и был ли он вовсе? Не странно ли, что он вот так, когда и где надо, подвернулся Люсе?.. Но думать об этом не хотелось. Если так, то Яну просто обманули. Обманули – а теперь повесили на неё этих крысят во главе с их полуприрученной мамкой с необъяснимым «геометрическим» именем! Зачем обманули? Зачем приручили? И даже не обмануЛИ и приручиЛИ, а обмануЛА и приручиЛА! Как-то всё совсем уж безысходно. Неприятно и грустно одновременно. И не до быстрого и шустрого, и не до осторожного. Но так нельзя. Нельзя и всё. Не надо. Надо думать об «операции», а не о том, какая ты бедненькая. Постараться, и тогда всё получится...

Но не получилось.

Едва открыв глаза, Яна поняла, что план у неё какой-то невозможный. Невозможно вот так, Чипом-Дейлом, прокрасться в соседнюю секцию, пройти мимо поста, спрятать, прокрасться обратно... Невозможно спрятать так, чтобы рано или поздно их не нашли, а то ведь и сами они найдутся, носы повысовывают! Яна хоть и придумала намотать поверх шубы свой длинный-предлинный шарф, но сколько они так просидят?

В общем, утро вечера оказалось мудренее, и оно говорило: план плох! Каждым своим звуком говорило. Где-то шумела вода, где-то что-то упало, на каком-то из этажей заплакал ребёнок – это были далёкие, едва слышные, сдавленные стенами звуки, но они были уже понедельничными, будничными. Выходные закончились, говорили они, и всё теперь будет по-другому...

Но Яна встала. Умылась. Оделась. Вздохнула и взяла шарф (шубу она вечером из шестой и не забирала). По-другому так по-другому. Здесь этот «крысотель» всё равно не оставишь. Здесь у них нет шансов, никаких. А там, наверно, есть какие-то. Небольшие. Но ведь это лучше, чем ничего?

Только бы Трапеция не подвела, только бы она была на месте...

 

И Трапеция не подвела. Она как будто ждала. Посмотрела на Яну так, что казалось, говорит: ну, поехали! Выводок сонно копошился вокруг.

Не подвела и Констанция. Спала и даже не ворочалась. Видимо, это и был тот самый, крепкий-прекрепкий утренний сон.

Яна тенью (тенью, которая тащит ком, обмотанный шарфом, боится его уронить и вообще боится) проскользнула ко второй палате. Легонько толкнула дверь.

Потом снова – легонько.

Снова и снова – и не легонько уже!

Разумеется, дверь не подалась.

Дверь была закрыта.

Ответственной Казаковой.

На ключ.

Яну охватило такое отчаяние, что она осела. Села на пол, около дверей. Села – и зажмурилась...

Наверно, надо остаться здесь, прямо у этих дверей. Проснётся Константиновна, проснутся остальные, все будут смотреть на неё обалдевшими глазами, спрашивать, смеяться или пытаться поднять, и кто-нибудь сообразительный, наконец, поинтересуется, что же в шубе. И она скажет: «Просто крысы!..». Хотя – так ли уж просто? Были бы они просто крысами, не сидели бы тут. А Яна не сидела бы рядом. Теперь это какие-то... сложные крысы. Усложнённые. И всё с ними ох как не просто!..

Кашель!

Яна распахнула глаза: Грач. Яна уже слышала, что при сильных приступах он уходит и подолгу не возвращается...

Сейчас он этим своим кашлем разбудит Ингу Константиновну!

Яна прижала палец к губам и, сделав страшные глаза, кивнула на ком.

Грач зажал рот ладонью (но разве кашель удержишь?) и быстро направился к выходу...

Яна вскочила на ноги и так бодренько схватила свой «крысятник», как будто она только Грача и ждала. Ждала – и дождалась!

– Грач, – зашептала она, как только они вышли из секции, – ты куда?

– Туда... – Он продолжал кашлять.

– Я с тобой...

Грач как-то неопределённо кивнул, закашлял сильнее и пошёл быстрее.

– Да постой ты! – взмолилась Яна, когда они, наконец, оказались на лестнице. – Куда ты всё-таки идёшь?

– На лестницу, – сказал Грач. Он уже прокашлялся и говорил спокойно, даже как-то безразлично, но лицо у него было всё ещё красное и глаза слезились. – А ты?

– На какую лестницу? на эту?..

Грач не ответил.

– На эту? – повторила Яна, готовая расплакаться.

– Тебе зачем? – спросил Грач.

Яна молча поставила свой чудо-ком на пол, размотала шарф и шубу, и даже крышку открыла – как будто хотела продемонстрировать товар лицом.

– Вот... – сказала она. И добавила: – Вот так-то...

Потому что – а то тут скажешь? Действительно: вот и вот так-то!

– Твои?

– Не мои. Не совсем мои... Их спрятать надо, а потом их заберут...

Грач каким-то взрослым жестом потёр подбородок, и Яне сразу стало как-то легче. Как будто она разделила свою «крысоношу» пополам. Как будто теперь есть на что надеяться!

– Бери, пошли...– сказал Грач, и Яна чуть не подпрыгнула от радости.

Они спустились на первый этаж («На выход?» – удивилась Яна), прошли фойе («Ну точно, на выход! Или... нет?»)... Грач, не сбавляя скорости, шагал всё дальше и дальше. Яна догоняла его, недоумевая. Хорошо хоть не темно, кое-где под потолком тлели длинные сиреневые лампы...

– Это как на кварц? – не выдержала она.

– Слева – кварц, рентген, кислород, справа – УЗИ всякие...

– А мы куда?

– А мы – в середину. – И они действительно уткнулись в «середину», в стену из зелёных стеклянных блоков. Но в стене была дверь!

Грач дёрнул за ручку. Закрыто?!.. Посмотрел на Яну. Вид у неё был несчастный. Взмокший и поникший – как будто её водой окатили (она действительно вспотела – в больнице топили, что называется, с запасом, а она ещё и всю дорогу шубу к себе прижимала).

– Сим-сим, откройся! – И Грач как следует дёрнул ручку.

Сим-сим открылся.

За дверью было темно – совсем темно, чёрная дыра. Яна вдруг вспомнила про привидение...

Грач достал фонарик:

– Когда покупали, вроде и не нужен был...

Свет от фонарика был каким-то туманным, синевато-голубым. Яне от этого света стало ещё жутче. Наверно, привидения вот так и светятся...

– Пошли, что ли... – сказал Грач.

– Угу...

Яну только на это «угу» и хватило. Жутко. Жарко. А тут у неё ещё и руки заболели. Устали и заболели. Вот Грач! Джентльмен чёртов! Мог бы и понести Янин ящик... Люсин ящик... Да не важно чей, мог бы – и всё!..

Они вошли, и Грач, стараясь не хлопнуть, закрыл двери. Кромешная тьма.

Покрутил фонариком влево-вправо-вверх-вниз – ну, лестница как лестница...

Сел на ступеньку, опершись спиной о перила – прямо как на кресле расселся.

– Так чьи это мыши? Ты их, кстати, размотай, им жарко...

– Это не мыши, а крысы, – взбрыкнула Яна. Не очень-то ей понравился этот тон – размотай, расскажи... Но она уселась на пару ступенек выше и всё-таки начала разматывать.

– Да. Вот это запашок... – покривился Грач. – Я щас опять начну кашлять.

– Не начнёшь... Свети сюда. А ты из-за кашля сюда приходишь, да?

– Мне здесь нравится, – уклончиво ответил Грач.

– А мне нет...

– Ну и зря. Зайти сюда можно только с этого этажа. Вот никто и не заходит. Я захожу.

– Давно?

(Так он и есть привидение?)

– Да сразу как положили. Я сидел в очереди на ингаляцию. Раскашлялся. Ткнул эту дверь – она открылась... Мышей твоих когда заберут?

– Крыс. Не знаю. Они Люсины. Она придёт и... И что-нибудь скажет! В общем, не знаю я...

– Люся – это та? Ну... такая?

– Какая «такая»? Нормальная. Она...– И Яна рассказала Грачу про «нормальную» Люсю.

Чем больше она рассказывала, тем яснее было, как далеко тут до нормального. Как будто есть какая-то прямая и светлая дорога – и есть кривая, петляющая тропинка. И Яна, вслед за Люсей, на эту тропинку вылезла. А до дороги – далеко... «Ну-ну», «Да уж...», – только и было слышно от Грача, но в этих «поддакиваниях» было столько... подныкивания! И от кого? Подумать только! Он же сам... вечно сгорбленный, носатый, кашляющий – не похож он на тех, кто по прямой и светлой расхаживает! И вот тебе на! «Хмы-хмы» да «ну-ну»...

– ...И что мне было делать? Оставить их, пусть травят? – Яна тихонько постучала ногтём по крышке ящика. Мол, это я так, для красного словца, никто вас оставлять не собирается.

– Тебя ведь предупреждали, – сказал Грач. Ну прямо... неумолим!

– О чём?

– О том, что мамаша сумасшедшая.

– По мне так они сами тут все... сумасшедшие...

– Все не могут быть сумасшедшими.

– Ну да, все хорошие. И поэтому ты торчишь на этой лестнице, а не в хорошей палате, со всеми... со всеми хорошими!

– Просто мне здесь нравится, – повторил Грач.

– А мне ты почему помогаешь?

– Я себе помогаю. Если бы ты разбудила Констанцию, она бы и ко мне привязалась.

– А-а... – разочарованно протянула Яна.

– Да и потом... – Грач как будто размышлял, говорить или нет. – Потом... у меня так много здесь всего... Я не всё ещё показал. Я же говорю: мне здесь нравится. Не про ступеньки ж говорю! – и посветил – на ступеньку, другую, третью...

– Нет, наверно... – пожала плечами Яна. – Хотя красиво... Красиво луч прыгает!

– Ну очень красиво. Фонарик садится, лестница грязная...У меня тут целый город!

– А-а... – опять протянула Яна, теперь уже как-то опасливо. Не сумасшедший ли он сам, этот Грач? – Как это – город?

– Пошли... – И Грач направился вверх, светя себе под ноги. – Ты этих своих... тоже возьми.

– Свети сюда! – Нет, он великолепен. Уходит! – Свети, блин, сюда!!

– А, ну да... – Грач вернулся и направил хлипкий синеватый луч на Янины колени.

– Под ноги, а не на ноги!

– Ну да...

15.

– Красиво... – вырвалось у Яны.

– Опять «красиво»! – передёрнулся Грач. И Яне показалось, она поняла. Какое ещё «красиво»! Это было... волшебно. Невозможно. Что-то такое, про что не расскажешь. Ну, или так, как Грач, скажешь – не совсем понятно (совсем непонятно?): целый город.

Они стояли на крыше. Вернее, это Грач стоял, а Яна так прижалась к раме окошечка, из которого они вылезли (к «люку», так назвал его Грач), что... Прилипла, вот это ближе к истине. Пятый этаж, а надо же, как высоко. Да и крыша покатая...

Утренний февральский город лежал как на ладони. Мигал пока ещё редкими огоньками. И каждую минуту становился чуть более утренним. Чёрное небо так отчётливо отливало синевой, как будто чёрное – это просто очень-очень много синего...

– Чёрное – это очень много синего... – так и сказала Яна.

– Чёрное – это чёрное, а синее – это синее. Всему своё место, – поучительно сказал Грач. В другое время Яну бы это возмутило. Но сейчас получалось, что он здесь хозяин. Он знает больше. Он, в конце концов, стоит уверенно – а ей страшно! К «люку» прилипла... К тому же она начала подмерзать. Февраль не июль. А шубка её – там, снизу, на чердаке. На крысах...

– Я спускаюсь... – сказала Яна, нащупывая ногой ступеньку.

– Да иди ты сюда! Здесь неопасно. Здесь... лучше!

– Я спускаюсь... – повторила Яна. Туда, где «лучше», она не пошла бы ни за какие коврижки, там до края буквально метр.

– Ну как хочешь... – буркнул Грач и покарабкался к выходу. Он шёл как-то боком – как краб. Яну это рассмешило.

– Под ноги смотри... – не понравился Грачу Янин смешок.

Интересно, а он боялся когда-нибудь – так же, как Яна, тогда, в столовой – что «опять заржут»? Чувствовал себя странным? Думал, что нормальные люди где-то в другом месте, не там, где он?.. Сейчас он был совсем другим, чем в отделении, другим, чем всегда. Даже крабом он был местным, крабом-специалистом, так сказать. По покатым крышам. Или... по всему?