Текст книги "Анималотерапия (СИ)"

Автор книги: Елена Зайцева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

После уроков Яна накинула плащик и направилась к выходу, за маячившим впереди красным Дашиным ободком. Но её тут же догнал обречённый «новенький» голосок:

– Уходишь?..

– Все уходят, – повела плечами Яна. Она старательно делала вид, что к ней ещё никто не приклеился.

– А, ну ладно... – И это значило как раз обратное – что нет, не ладно. Что никто никуда не уходИТ, – теперь они только уходЯТ. Вместе. Вместе в школу, вместе в школе, вместе со школы, вместе после школы... С «после школы» и возникли самые большие трудности.

Во-первых, Катя сразу же не понравилась Яниной маме («Какая неприятная!»). Во-вторых, Яна не собиралась быть вместе так много! Вернее, она вообще не собиралась быть вместе, но если уж от этого никуда не деться (а от этого никуда не деться!), то она надеялась обойтись малой кровью. Помочь новенькой освоиться – почему нет? Познакомить с классом, показать кабинеты... Иногда приходить или уходить вместе – хорошо, отчего ж плохо? «ОТТОГО, ЧТО МАЛО!» – сказала бы Катя, умей она формулировать почётче. Но она не умела. Она вообще мало говорила. Она только спрашивала или просила.

Кроме «Ты чё?..», было, например, «А давай...», после которого Катя предлагала (просила!) увековечить их дружбу каким-нибудь экзотическим образом – вроде смешивания крови или замуровывания в дубовое дупло прядей волос. Янина прядь – и Катина прядь. Узел. Навек!

Но, может быть, это просто весело? Интересно? Может быть, это такое приключение – не особенно умное, конечно, так ведь приключения и не обязаны быть «интеллектуальными». Но они могут быть забавными. Захватывающими. Романтическими. Да просто красивыми! Пойти к этому дубу на закате, а там: прозрачная роща, малиновый солнечный диск и... Но нет. Катя по-прежнему уныла. Она просто таки обречена. Она – а теперь и Яна. Обречены запихивать эти несчастные пряди, не глядя ни на какие диски! Такие вот... скучные обязанности дружбы. Дело не в роще, не в закате, не в приключениях, а в каком-то странном долге, который непрерывно надо выполнять. Дружба безостановочно нуждалась в каких-то жертвах, неприятностях, проблемах, в Катином беспокойном «Ты чё?..». «НИЧЁ!!!» – хотелось крикнуть Яне – и докричаться, наконец, до уныло-печально-обеспокоенной Кати. Чтобы она вздрогнула – и проснулась. Перестала быть унылым лунатиком, глупым фанатиком каких-то нелепых долгов...

Яна не кричала. Катя продолжала спрашивать. Спрашивать, и упрашивать, и приходить в семь утра, и уходить по темноте (она оказалась сово-жаворонком! поздно ложилась и рано вставала!)... Мама смирилась. Точнее, она смирялась, потом снова вспыхивала, потом опять соглашалась, что не выпроводишь же взашей человека, пришедшего в гости. А по-другому этот человек не понимал. Последнюю попытку как-то отучить и что-то объяснить Яна проделала в то мокрое воскресное утро. Катя собиралась уйти (чтобы вернуться – через двадцать минут, через пятнадцать!) и пропела своё ничегошечки не значащее «А, ну ладно...», а Яна поймала её за руку, как следует тряхнула и выпалила:

– Нет, не ладно! Я спать хочу! И через полчаса буду хотеть! И не надо говорить «ладно»! Или... надо. Я сейчас спрошу – «Ты дашь мне поспать?», а ты говори – «Ладно»!

– Ладно...

– Ты дашь мне поспать?!

– Ты чё?.. – насупилась Катя.

Но узнав, что Яна ложится в больницу, Катя не спросила, ни на сколько, ни в какую. Вот тут бы и обидеться поразительно необидчивой Яне! Не обиделась. Она, в общем-то, так и думала. Даже знала. Знала, что навестить её у Кати и мысли не возникнет – хотя бы потому, что та никогда и никуда не ездила одна. А ещё у Кати было вот какое презабавное свойство: ко всему, что удалялось, она относилась как к исчезнувшему (соответственно, ко всему, что далеко – как к несуществующему; может быть, поэтому ей не давался ни один предмет, даже «пустяшная» география – и где находится эта Австралия, когда её и вовсе нет?!). В июне, когда Яна уезжала в санаторий, Катя просто забыла про неё. А Яна-то боялась – и всё-таки ждала! – звонков, расспросов, нытья, сожалений. Но никто не звонил и ни о чём не сожалел. Наконец, Яна позвонила сама.

– А, это ты?.. – то ли удивилась, то ли вспомнила Катя. И замолчала.

 

...Так есть ли у Яны подруги? Что сказать на Люсино «Нет, нет и нет!»?

– Вот именно. Нет, нет и нет! – вдруг подтвердила Яна – почти весело.

И без того длинное Люсино лицо вытянулось, а жёлто-зелёные глаза раскрылись так, что, казалось, в них что-то щёлкнуло.

«И вовсе она не противная! Смешная...».

– Вы похожи на робота!

– А на Карлсона? Уже не похожа?

Трапеция встрепенулась и зевнула.

– Ну что, разбудила животное?! – взревела Люся.

– Я не...

– Молчи, не зли меня. А ты, животное, иди сюда. Не туда, а сюда, ну... – Но животное, оглушённое Люсиным «рёвом», неслось на все четыре стороны...

– Вот она! – зазихнули в дверях.

Люся то ли не успела, то ли не захотела спрятать Трапецию и, придерживая её за шкирку, с серьёзным выжидательным видом уставилась на заявившуюся Валю.

– Мне дети сообщили. Девочки... – сказала Валя, отводя глаза. Взгляд у Люси был тяжёлый.

– Что же они вам сообщили? – спокойно спросила Люся.

– Крыса! Действительно... недоразумение! Может быть, их как-то неправильно потравили? Что они тут...

– Их потравили правильно, – уверила Люся. – Вы садитесь, садитесь. Я вам сейчас всё расскажу...

Валя села на краешек кровати, брезгливо поглядывая на Трапецию.

– Боже... Как вы её трогаете?!

– Я её не трогаю, я её держу. Жду, когда подвезут клетку. Это моя крыса.

– Ваша?..

– Да. Вы знаете, что такое анималотерапия?

Валя как-то неопределённо кивнула.

– Это лечение с помощью животных. Общением с животными, – объяснила Люся, не дожидаясь внятного ответа. – Собака или кошка нам бы не подошли – мы слишком часто лежим в больницах. Крыса – подходит...

Валя смотрела на Трапецию как кролик на удава.

– А лечащий врач, а старшая сестра... знают?

– Я не знаю, знают ли они. Я им ничего не говорила. Но они меня и не спрашивали. Вы считаете, им это не понравится?

– Я даже...

– А вот Гоше – нравится! – Люся быстро перекинула Трапецию Яне и вынула Гошу из-за его одеяльной «баррикады».

Гоша повис у неё на руках как-то особенно беспомощно.

– Когда он заболел, ему не было и четырёх месяцев. С тех пор он только и делает, что болеет...

Зашёлся истерикой Валин телефон.

– Извините... – виновато заулыбалась Валя. – Да, алло... Хорошо, хорошо... Ну, ну... Не хозяйственным! Нет... Не хозяйственным, говорю же, детским! Ну, ну... Хорошо, хорошо... Правильно... Да. Попозже перезвоню... Попозже!.. Извините ещё раз, – глянула она на Люсю, сжимая телефон так, словно собирается его придушить. Ей было явно неудобно.

– С кем вы разговаривали? – поинтересовалась Люся.

– С дочкой... Она у меня молодая мама. Ну а я... я молодая бабушка.

– И сколько внучке?

– Внуку. Четвёртый месяц...

– Поздравляю. Главное – не болейте! – Люся прижала покрепче обмякшего Гошу. – Яночка, дай-ка нам таблеточку...

Яна растерялась.

– Какую?

– Крысоцетин. Или крысодил. Или крысальгин!.. О господи, вот тупень. Дай мне крысу!

Люся посадила Трапецию Гоше на живот. Не крысальгин, а крысогрелка получилась! Но оставаться на месте эта крысогрелка, разумеется, не собиралась. Помчалась и была поймана, вырвалась – снова поймана. Наконец, когда она «спряталась» (сунула голову куда-то Гоше в подмышку), Люся взяла Гошину руку и пару раз аккуратно провела ею по крысиной спинке.

– Осязание, – пояснила она. – Осязание очень важно, – провезла она Трапецию по Гоше от плеча к пальчикам. – Общение. Наблюдение... – поднесла её к Гошиным глазкам. Гоша моргнул! – Мне важно, что это полезно моему ребёнку, а вот понравится ли это старшей медсестре... – Люся с сожалением цыкнула, – нет, не важно. Вы меня понимаете?

Валя кивнула.

– Я... понимаю. Я ведь совсем о другом. Мне дети другое сказали... Ой, эти дети! Такие выдумщики! – затараторила она, поспешно спрятав телефон. – До такого порой додумаются! Вы только представьте: девятилетний мальчик мне только что в любви объяснился!

– Машуков? – обалдела Яна.

– Машуков. Но вы лучше спросите, как! Записку мне подкинул – «Я вас л.»! Я из процедурного выглядываю – а он около стола вертится. Поймала, как говорится, с поличным. Обрадовалась сначала – ну, думаю, я хоть и бабушка, а ещё ничего, а он... Расстроил, можно сказать! – обиженно хихикнула она. – Да я, говорит, всем медсёстрам... Представляете? Всем!

– Это уже интересно, – Люся живенько перебазировала Гошу с Трапецией к обалдевшей Яне и подпёрла голову руками (Идеальный Слушатель!).

– Он, знаете ли, в карты проиграл. Девчонкам, на желание. Ну а какие у девчонок желания – иди, говорят, медсестре объяснись! А он, хоть и малявка, а тоже сообразил. Я, говорит, всем медсёстрам объяснюсь, только по-своему. Понаклепал эти свои записочки – и подкидывает. Фантазёр... Дети – ужасные фантазёры! – Тут Валя буквально подскочила – но вовсе не от воодушевления. Завопил из кармана её телефон...

– Да, алло! Да, хорошо. Да!..

– М-да... – задумчиво протянула Люся. – Фантазёры...

Яна как-то заморозилась.

– Яна, ау! – позвала Люся.

– А?..

– О чём ты там у нас... заразмышлялась!?

Вряд ли Яна смогла бы сказать, о чём. Обо всём. И она не то чтобы размышляла, а просто... пыталась как-то вместить. Но всё было таким угловатым и неудобным... Оно не вмещалось! Ни в какие рамки...

Не вмещался Грач. Который не помогает и не мешает. Которому действительно нравится (невероятно, но факт!) Алина и действительно не нравится (оказывается!) Диля. Который терпеть не может (почему-то!) Люсю. Который там «привидение», а здесь – «птица», там кашляет и смущается, а здесь всё знает и разбрасывается советами, как... как Алина крысятами!

Не вмещалась Алина. Та вообще изо всего выпала. Изо всего, что Яна могла воспринимать. Яна больше на неё не обижалась, не стала бы ссориться, не пыталась бы переубедить. Алина как будто в танке сидела – в прозрачном таком, с красными цветочками. И жала наобум, не разбирая, на все рычаги и кнопочки. Похрустывая своим хворостом. Похрустывая, как хворостом, всем, что попадало под гусеницы... Что тут скажешь? Вылезай из танка? Так ведь ясно, что не вылезет!

А Валя? Куда определить её? В плохие медсёстры или в хорошие бабушки? И если она такая плохая медсестра, то почему все так довольны, что дежурит она? Все вообще и Люся с Яной – в частности? А если хорошая бабушка, то почему телефонная?

Яна глянула на часики... Плохая Валя и на обед её не отправила, а хорошая бы – во что бы то ни стало, и очутилась бы Яна на очередной «пытке стульями»... Да, а эту «пытку», это столовское безобразие – куда его вместить? Как определить? Как игру? Хороша же игра, когда тебе её изо дня в день навязывают! Забыть и не вспоминать про такие игры, лучше никаких, чем такие... Слава богу, хоть взрослые не играют. И тогда... хорошо быть взрослым? Может, для них всё не так неудобно и неясно?

Трапеция упорно вырывалась. Наверно, рвалась к своим несуществующим уже крысятам. Но об этом лучше было не думать. Как о том, будет ли Гоша дураком. Всё это тоже никуда не вмещалось, торчало острыми углами, которые надо тщательно обходить. Как и это, и это, и это, и то...

23.

Кеша подъехал после пяти, когда Яна и Люся окончательно вымотались.

– К вам пришли, – заглянула Валя. – Там, на первом. С клеткой! – заговорщески подмигнула она. Вернее попыталась. Видно, заговорщицей ей приходилось быть не часто, и вместо лукавого подмигивания получилось какое-то косенькое прищуривание.

– Да, иду, – прохладно отозвалась Люся.

Настроение у неё было «ни к чёрту, вот ни к чёрту и всё!». Она устала. И она, и Яна. Казалось, даже Гоша устал. Он как-то изнурённо раскинул ручки и, казалось, не просто лежал, а отдыхал...

Крысу держала Люся (была её очередь). Буквально десять минут назад Трапеция уснула.

– Как я не хочу её будить... – запричитала Люся. – Может, пусть уже спит до самой клетки?

– Наверно... – пожала плечами Яна, не вполне понимая, к чему вопрос.

– Тогда возьми вон ту сумку, найди там пакетик с денежкой, спустись на первый этаж, забери клетку, скажи спасибо, спроси, сколько стоила клетка, заплати, скажи ещё раз спасибо – и возвращайся. Ясно?

– Ясно... – опешила Яна. Разумеется, она не ожидала, что вопрос к этому...

Откопав, наконец, в одной из бездонных Люсиных сумок вышеназванный пакетик, Яна совсем растерялась: это был не пакетик, это был ПАКЕТ. Но ведь Люся говорила, что даже на автобус, на билет не хватило... Не прошло и двух дней! А что говорил Грач? Что-то про мешки, деньги, которые Яна будет таскать в этих самых мешках... Глупости какие-то! Неприятные глупости. Неприятное чувство...

– Я не пойду. Не хочу... – сказала вдруг Яна, сунув пакет обратно в сумку.

– Ну и дура, – сказала Люся. – Я тоже не пойду.

– Почему?..

– Мало ли... Трапеция спит, вот почему. Я решила, что пойдёшь ты, вот почему. У меня тяжёлый характер, вот почему!

– Грач говорит, вы сумасшедшая...

– Ну разумеется, – ни капельки не обиделась Люся. – Я же на него зарычала!

– Но зачем? Теперь он... просто уверен!

– На тебя я тоже рычала. Но ведь ты – не уверена?

– Я не знаю. Вы... не сумасшедшая. Но вы обманываете!

– Когда? – изумилась Люся.

– Тогда... Про деньги, про темень... Зачем вы спросили, боюсь ли я темноты, если не собирались возвращаться так поздно? Там, в домике...

– Сходи за клеткой – и я всё тебе объясню. – И Люся прикрыла глаза, откинувшись на подушку у стенки. Весь её вид говорил: разговор окончен. Трапеция вздрогнула во сне, Люся глянула на неё и снова прикрыла глаза...

– Хорошо... – И Яна спустилась на первый этаж...

24.

Кеша не был похож на алкоголика. По крайней мере на такого, который валяется по коридорам, внезапно вывалившись под ноги. Скорее на робкого – очень робкого, даже пугливого – и очень аккуратного человека. На нём была старенькая, но очень чистая куртка, шарф он сложил на кушетке идеальным квадратом, а сверху – идеально, одна на одну – перчатки...

– За клеткой? Вы? – удивился он.

– Ну да, я, – улыбнулась Яна, стараясь говорить взрослым тоном (не зря же Кеша ей выкает!). – Сколько... сколько она стоит?

Клетка была водружена на кушетку и выглядела, прямо скажем, недёшево. Белоснежная. Двухэтажная. С большим полупрозрачным колесом, с настоящей поилкой, с фарфоровой чашечкой... Две дверцы, одна сверху!.. Сначала надо заплатить.

Но Кеша как-то засмущался.

– Нисколько, наверно... Я посчитал. Действительно посчитал... Люся столько для нас сделала... Это чумка, собачья чумка. Теперь я сам колю Кешу! – уверил он с таким жаром, будто Яна может и засомневаться.

– Нет, – запротестовала Яна, – Люся сказала, чтобы я заплатила.

– Да, деньги у неё есть... – то ли с уважением, то ли с завистью заметил Кеша. – Из воздуха делает, – доверительно наклонившись к Яне, сообщил он.

– Из воздуха?

– Да. Из кукол. А что такое куклы? Пшик. Игрушки, пустота. Воздух... У меня на глазах, – перешёл Кеша на какой-то излишне горячий шёпот, – у меня на глазах! купили ещё одну!!

Яна слушала молча. Ей показалось или...

– Но я это так... просто чтобы объяснить... – совсем смутился он. – Люсенька мне помогла, я всё посчитал – и вот, благодарен! – Кеша поднял клетку и как-то слишком уж порывисто протянул Яне. При этом он оказался ближе, и Яна поняла: не показалось. Это запах алкоголя, вот что это...

– Хорошо, спасибо. Я пойду, – заторопилась она, перехватив клетку. Ей было неприятно. Неприятно и досадно, что она поняла не сразу. «Внимательная ты моя!» – сказала бы Люся...

Да и насчёт Люси она поняла не сразу, напридумывала бог знает что, испугалась чего-то... Пакета с деньгами! А ведь Люся говорила, Люся рассказывала – делаю и продаю! дорого!..

– Из-за этих кукол, – всхлипнул вдруг Кеша, – она не умеет обращаться с сыном. Обращается с ним... – опять зашептал он, – обращается с ним как с куклой! Вы видели?

Яна посмотрела на него с удивлением.

– Нет, – твёрдо сказала она. – Мы – не видели...

 

... – Кеша, говоришь, разбушевался? Это он может... – И Люся снова отвернулась.

Она была занята: усадив Гошу на гигантскую седушку из подушек и одеял, она «прогуливала» по нему Трапецию. Гоша, казалось, никак не реагировал на эту «прогулку», он только... смотрел! Вот именно, он не просто повесил голову, он смотрел! Люся то сдерживала, то подталкивала Трапецию, не давая ей ни разогнаться, ни остановиться, а Гоша водил за ней глазами. Водил не всё время, конечно, но... но тем не менее! Он реагировал. Реагировал и ещё как!

Однако и сама Яна какого-то внимания требовала. О разбушевавшемся Кеше она вообще Люсиной спине рассказала!

Яна подняла клетку и снова – громко! – поставила ее на пол.

Люся не обернулась.

– Не шуми, не шуми. Ты умница, хвалю и так далее. Хорошая клетка. – (Опять же, не оборачиваясь!) – Но сейчас я думаю не об этом...

– А о чём?

– Об анималотерапии! О ней, родимой... Я ведь просто так это ляпнула, понимаешь? Но знаешь что? Это работает! Никогда и ни за чем он не следил так долго, так... так ясно! Посади-ка её пока... Туда, туда, в клетку.

Миг – и Трапеция у Яны.

– Она чуть не упала! – рассердилась Яна. – Вы слишком быстро всё делаете!

– Наверно. Наверно, я дура... – отмахнулась Люся. – Но вот кто не будет у нас дурачком! – восторженно потрепала она Гошу. – Вот кто будет умным! Очень! А потом... потом вырастет. Вырастет – и будет мудрым!

– А взрослые мудрые? – тихо спросила Яна. Она хотел спросить что-то другое, как-то по-другому... Хотела спросить, лучше ли быть взрослым, поменьше ли у них неясностей и неудобств. Ведь может же быть поменьше! От того, например, что к ним привыкаешь. Перестаёшь замечать. Или учишься преодолевать. Или... или что-то ещё! Но она спросила то, что спросила.

– Взрослые? – удивлённо глянула на неё Люся. – О, конечно! Взрослые – это такой особый клан, куда принимают только особо мудрых. Лоб у них высоченный, глаза ясные, а уши – мокрые...

– Уши-то почему?..

– Мозги сочатся. Чтобы давление не увеличивалось. А то череп треснет!

Яна молчала. Она открыла клетку и впихивала туда упирающуюся Трапецию, изо всех сил пытаясь показать, что занята только этим.

– Посмотрите-ка на неё, она ещё и дуется! Объявила меня врушкой – а теперь щёки надула... – Люся вздохнула. – Ни про какую темень я не обманывала. Это бабушка Закира обманула. Взрослые, знаешь ли, врут. Бывает! Даже с очень взрослыми, даже со старыми. Даже с Закирой, хотя на неё это и не похоже...

– А... как она обманула?

– Да вот так. Сказала, что все в её домике темноты боятся.

– Расскажите! Давно это было?