Текст книги "Мемуары белого медведя"

Автор книги: Ёко Тавада

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

Сюзанна не справилась с болью разлуки, уволилась и вышла замуж за человека, безответно любившего ее еще со школьных лет. Спустя четыре года, став матерью, она пришла с дочкой в тот зоопарк. Сюзанна узнала Яна издалека. Дело было не в самом медведе, который, конечно же, очень вырос за истекшие годы, а в выражении морды, по которому Сюзанна вмиг определила, кто перед ней. Она замерла, не в силах пошевелиться, и чувствовала себя так, будто перенеслась в прошлое. Ощутила на руках белого медвежонка, силу его челюстей, которыми он крепко вцеплялся в соску бутылочки с молоком. Вспомнила тепло его тела, ускользающее выражение мордашки. Ветер подхватил запах Сюзанны и донес его до Яна. Тот насторожился, поводил носом и быстро поднялся по склону к самой вершине искусственной горки. Поскольку медведи близоруки, Ян, вероятно, не мог разглядеть очертания Сюзанны, но безошибочно узнал ее запах.

Рассказ Кристиана подошел к концу. Роза вытерла слезы с глаз.

Из коридора послышался топот и гомон. Роза убежала, ее место занял мужчина в костюме. Кнут видел его прежде, он помнил, что этот мужчина называется «директор». Следом появился еще один человек, в облике которого было что-то медвежье. Директор пожал руки Кристиану и Матиасу, взглянул на часы и произнес:

– Кнут будет находиться на публике с половины одиннадцатого до двух. Сразу после этого состоится пресс-конференция. Я ничего не перепутал?

Он обвел взглядом помещение и с удивлением спросил:

– А где же тот, кто сумеет остановить нежелательные изменения климата?

Матиас неохотно подошел к шкафу и крикнул в зазор между ним и стеной:

– Кнут, выходи!

Медвежонок прижался спиной к стене.

– Кнут немного взволнован. Давайте пока оставим его в покое, – тихо, почти безучастно проговорил Матиас.

Пол заскрипел под подошвами упитанного директора. Когда тот приблизился к шкафу, скрип прекратился. Директор наклонился, чтобы собственными глазами увидеть, что происходит в таинственном пространстве за шкафом. Его ноздри были черными, они напугали медвежонка. Неужели в носу нужно иметь столько волосков, чтобы защититься от грязного городского воздуха? Директор не сообразил, что Кнут видит в нем не человека, а лишь волосы в носу, и произнес доверительным тоном:

– Я горжусь тобой. Будущее нашего заведения зависит от тебя.

Медведеподобный господин тоже заглянул за шкаф. Его лицо сморщилось, он не мог скрыть восхищения и ляпнул:

– Ох, какой он сладкий, этот Кнут. Почти как мой ребенок.

Кристиан спокойно протянул руки за шкаф, с профессиональной ловкостью вытащил оттуда медвежонка, приподнял его на уровень глаз двоих посетителей и покрутил. Затем ветеринар унес питомца в угол, повернулся ко всем спиной и сухо пояснил:

– Надо почистить ему уши.

Кристиан вынул из кармана брюк синий носовой платок и попытался с его помощью залезть медвежонку в уши. Кнут развернулся, чтобы дать ему оплеуху, однако Кристиан оказался проворнее и в последний миг уклонился, после чего с некоторым кокетством в голосе пояснил:

– Я отлично уворачиваюсь от пощечин. Спасибо жене, натренировала!

– Пожалуйста, позвольте мне сфотографировать министра и Кнута! Господин министр, прошу, возьмите Кнута за лапу!

Кристиан мягко взял лапку медвежонка и подал ее мужчине, тот деликатно прикоснулся к ней и улыбнулся народу в объектив камеры. Вспышкам фотоаппарата не было конца.

– Мы готовы. Команда «Нью-Йорк таймс» уже прибыла. Собралась пресса со всего мира: из Египта, Южной Африки, Колумбии, Новой Зеландии, Австралии, Японии и так далее, – раздался из щели в двери взволнованный голос молодого мужчины.

Оба господина вышли из комнаты, половина журналистов последовала за ними. Вторая половина осталась в комнате и продолжила снимать Кнута.

Матиас поднял руки, покачал головой и крикнул:

– Будьте любезны покинуть помещение! Если Кнут испытает стресс, он не захочет играть при посторонних. Слишком много новых впечатлений для одного дня, ведь он еще ни разу не был на площадке!

Голос Матиаса слегка дрожал. Замолчав, он тут же устремил взгляд обратно в пол. Почему он всегда говорил так тихо, когда другие шумели? Что такое площадка? Сердце Кнута забилось чаще при мысли о том, что он сможет наконец оказаться снаружи.

– Удачи! – пожелали напоследок журналисты и вышли из комнаты.

Кнут обратил внимание на их странные жесты. Вон тот человек сжал четыре пальца и поднял один, а вот этот сделал вид, будто плюет кому-то на плечо.

В комнате воцарилась тишина. Кристиан спросил Матиаса, придут ли сегодня его жена и дети. Матиас покачал головой – точнее, Кнут предположил, что он сделал именно это. Медвежонок успокоился.

Кристиан ободряюще похлопал Матиаса по плечу, и тот словно вышел из оцепенения. Он завернул Кнута в одеяло и взял его на руки, потом вынес из знакомой комнаты. Они покинули здание, медвежонок вдохнул запахи других зверей и вскоре попал в другое здание, в другую комнату, где, по-видимому, ему предстояло дожидаться своего выхода. Матиас попытался выглянуть наружу, но его, кажется, что-то ослепило. Кнут вытянул шею. Его близорукие глаза смогли различить лишь очертания большой каменной плиты, все остальное было размыто. Услышав гул голосов, медвежонок предположил, что по ту сторону плиты стоит многолюдная толпа.

Матиас расстелил одеяло, усадил в него Кнута и потащил за собой, как на санках. Медвежонок был так счастлив, что забыл о присутствии публики. Забыл он и о том, что не владеет искусством, которое можно было бы демонстрировать на сцене. Санки въехали на небольшое возвышение на каменной плите, с которого открывался вид вдаль. Послышались ликующие возгласы. Кнут заметил, что на него смотрит множество гомо сапиенсов, но не мог разглядеть их четко.

Матиас осторожно перенес медвежонка на каменную поверхность, поднял пушистые медвежьи лапки и погладил теплый животик. Кнуту захотелось играть, он высвободился из объятий Матиаса, повернулся, приподнял попу, чтобы встать. Раз за разом он смело набрасывался на руку Матиаса. Во время очередной атаки его когти коротко царапнули тыльную сторону ладони Матиаса, и тонкая человеческая кожа слегка закровоточила. Матиас не вскрикнул от боли и продолжил весело играть с медвежонком. Тот вспомнил историю Сюзанны и испугался, что потеряет Матиаса, однако быстро позабыл свои тревоги, когда его замотали в одеяло и ему пришлось выпутываться. Кто-то из публики выкрикнул:

– Ну просто как сосиска в тесте!

Кнут не хотел быть сосиской. Его противником сейчас был не Матиас, а одеяло, тактику которого Кнут достаточно хорошо изучил. Победа была не за горами. Медвежонок пнул одеяло, впился зубами в его тряпичную плоть и храбро продолжил бой. Когда одеяло уже было готово капитулировать, Матиас забрал его и снова попытался закутать в него Кнута. Матиас явно сражался на стороне одеяла, это предательство лишило Кнута возможности победить. После недолгой борьбы Кнут сумел снова высвободиться из одеяла и побежал. Он споткнулся и покатился колесом. Зрители дружно рассмеялись. Кнут догадался, что своим падением объединил людей. В этот миг медвежонок сделал важное открытие, к которому рано или поздно приходит любой талантливый клоун. Или это знание уже было заложено в его генах?

На другой день в комнату вошел директор зоопарка со стопкой газет, которые он держал на вытянутых руках, точно подношение.

– Вчера нас посетило более пятисот журналистов. Министр сказал, что был приятно удивлен. Кто бы мог подумать, что мы привлечем столько внимания?

Кристиан не появлялся весь день – вероятно, у него был выходной. Матиас сидел на стуле, погрузившись в свои мысли. Вид у него был изможденный. Едва директор скрылся за дверью, Матиас закутался в одеяло и, точно больной, лег в углу комнаты. Кнут расценил это как приглашение к борьбе, ведь одеяло принадлежало ему, а Матиас присвоил его себе. Медвежонок радостно набросился на Матиаса, разинул пасть, чтобы спровоцировать его, сделал вид, будто кусает ему руки, царапает ткань рубашки, но Матиас не реагировал. Кнут заволновался, ткнулся мордочкой в его бороду, проверяя, дышит ли ее хозяин. Наконец полуживой человек открыл рот и произнес:

– Не беспокойся! Так быстро я не умру.

Кнут посвящал государственной службе два часа в день. Его работа заключалась в том, чтобы играть с Матиасом на площадке. Зрители выстраивались стеной по ту сторону рва и ликовали. Если бы не эта преграда, они набросились бы на Кнута. Поначалу медвежонку было жаль бедняг, которые не могут участвовать в игре, потому что их не пускают на площадку. Медвежонок телом ощущал, как людская масса жаждет схватить его и тискать долго-долго.

Кнут быстро сообразил, что публика издает одобрительные возгласы в ответ на его собственные движения. Проведя несколько экспериментов, он разобрался, какие позы особенно воодушевляют посетителей, а какие нет. Чистый восторг не был приятен медвежонку. От пронзительных воплей у него болели уши. Поэтому Кнут научился манипулировать зрителями: он медленно поднимал их настроение и незадолго до кульминации резко ронял его. Крики смолкали, и медвежонок снова подогревал всеобщее любопытство, уже начиная наслаждаться своим божественным всевластием. Он манипулировал приливами и отливами общественных настроений.

Утреннее солнце еще не рассеяло тьму, когда в дверях комнаты появился Матиас в новой куртке.

– Кнут, с сегодняшнего дня нам можно гулять по зоопарку. Тебе разрешили прогулки, – проговорил он запыхавшимся голосом.

Кнут не знал, что за игра эти «прогулки», которых с таким нетерпением ждал Матиас. Дверь открылась, медвежьи лапы последовали за ботинками Матиаса, которые широкими шагами выбирались наружу. Вскоре они очутились на свежем воздухе, но не на знакомой площадке. Ветер доносил отовсюду новые запахи, однако на пути Матиасу и медвежонку никто не встречался.

За проволочной сеткой летали птички в курточках цвета яичного желтка. Кнут уже знал их голоса и запахи, но видел впервые. Свободные воробьи приземлились перед сеткой, подобрали с земли несколько зернышек и упорхнули. Воробьи могли путешествовать, куда им вздумается, а красота, населяющая птичью клетку, такой свободой не обладала.

– Здесь живут птицы с Африканского континента. Взгляни! Разве они не восхитительны? В странах, где круглый год цветут красные и желтые цветы, пестрые оттенки считаются маскировочными. В индустриальных странах все одеваются в серое, это тоже что-то вроде маскировки, – объяснил Матиас.

Кнут присмотрелся к птицам. Цвет его собственного тела показался ему неуместным. Медвежонку стало неловко. Матиас тоже не выглядел ярко, но в его одежде хотя бы имелись синий, зеленый и коричневый цвета. Белым у Матиаса было только нижнее белье. А вот Кнут носил исключительно белое. Чего доброго, тропические пташки решат, что он ходит в одном нижнем белье, и станут презирать его. Кнут предпочел бы носить коричневый свитер и синие джинсы.

Нахальные птицы щебетали без остановки. Их пение звучало так:

– Медвежонок, медвежонок! Гуляет в одних трусах!

Возможно, все это просто почудилось Кнуту. Он перекатился по земле, утемняя лапы и плечи. Затем лег на спину и с наслаждением потер зудящее место о землю.

– Ты что творишь? – вскричал Матиас, поднимая медвежонка. – Зачем перемазался? Мы еще не были у бегемота, а ты уже ведешь себя, как он. Где ты этому научился?

Внезапно Кнут увидел каменную плиту.

– Это площадка, на которой ты всегда играешь.

Медвежонок с удивлением уставился на знакомое место, которое открылось ему с нового ракурса. В памяти опять раздались восторженные крики публики. Итак, сейчас перед ним другая, оборотная сторона сцены. Что же такое эта оборотная сторона? Кнут почувствовал, как подрагивают клетки мозга. Мозговая масса медленно повернулась вокруг оси, и из ее середины что-то вылетело. А это как понимать? Кнут взглянул на небо, что-то в нем выглядело не так, как прежде. Если бы он мог осматривать мир сверху, смена перспективы не поражала бы его так сильно.

– Кнут, что ты ищешь? Северную полярную звезду? Скоро солнце поднимется высоко и звезд на небе совсем не останется. Идем дальше!

Медвежонок зашагал вслед за Матиасом вдоль забора, на смену которому пришла перегородка из деревянных жердей и соломы. Пространство по ту сторону перегородки было огорожено проволочной сеткой, за которой Кнут увидел белых собак, сидящих кругом. Их узкие мордочки отличались благородной пластичностью, а тонкие костлявые ноги казались слабыми. Как и Кнут, они были полностью в белом, то есть принадлежали к тем видам, которые ходят в одном нижнем белье.

– Подойди, Кнут, отсюда тебе будет лучше видно. Это семейство волков из Канады.

Медвежонок подбежал к Матиасу, который махал ему рукой. Один из волков, очевидно глава семьи, сразу оскалил клыки, едва заметил Кнута. Кожа вокруг его носа была покрыта глубокими морщинами. Он зарычал, поднялся и направился к Кнуту. За ним подошла самка, а потом и остальные члены семьи. Они образовали треугольник, словно пытаясь вместе превратиться в одно огромное животное. Построившись так, волки могли бы победить великана, хотя по отдельности выглядели не особенно грозными противниками. От этой мысли у Кнута по коже побежали мурашки, и он спрятался за Матиаса.

– Не бойся! За сеткой находится глубокий ров, просто отсюда его не видно, – успокоил медвежонка Матиас. – Волк тебе не очень понравился? Понимаю. Волки всегда держатся вместе. Всех, кто не относится к их клану, они считают врагами. Волки убивают врагов, потому что они не из их стаи. Таков волчий обычай. Вы, белые медведи, – сильные одиночки. Вам не понять образ мыслей волков.

Чуть дальше впереди Кнут обнаружил пустой вольер с террасой из каменных плит.

– Тут обитает гималайская медведица. Она еще спит. Может, это разница во времени так на нее влияет. Она азиатская медведица, как и вон та, малайская.

Итак, в Африке поют нарядно одетые птицы, в Азии спят медведи, а в Канаде опасные волки ведут мирную семейную жизнь – таков был скромный итог, который Кнут подвел в конце прогулки.

Медвежонок вернулся в свою комнату, ощутил сильный голод, сунул мордочку в миску с едой и стал есть так жадно, что подавился.

– Сперва прожуй, потом глотай! – пожурил Матиас, но в слякотном завтраке не содержалось ничего, что можно было бы жевать.

Люди хотели кормить медвежонка исключительно легко усваиваемой пищей, чтобы он подрос как можно скорее. Не только белые медведи, но и вообще большинство медведей рождается некрупными. Кристиан говорил, что малый вес новорожденного медвежонка – это скорее плюс, ведь матерям приходится производить их на свет в период зимней спячки. Но тревога за маленького Кнута по-прежнему не покидала Кристиана. При каждом удобном случае он подчеркивал, на сколько граммов успел поправиться медвежонок. Своими провокационными вопросами журналисты то и дело задевали Кристиана за живое:

– Уровень младенческой смертности у белых медведей высок, особенно если их разлучают с матерью. Можно ли сказать, что риск смерти Кнута все еще очень велик?

Кнут облегченно вздыхал, когда слышал спокойный ответ Кристиана:

– Нет. Эта опасность миновала.

– Миновала во всех отношениях? Больше никакой угрозы нет?

– Больше никакой.

– Ноль процентов?

Казалось, некоторые журналисты втайне желают медвежонку смерти.

– Вероятность того, что Кнут умрет, не равна нулю. Мы с вами тоже запросто можем умереть завтра, – отзывался Кристиан раздраженно.

– Это чудо, что Кнут до сих пор жив, – со вздохом заметил однажды директор в разговоре с Кристианом.

Кнуту показалось, будто его ударили по затылку. Как это так – чудо, что он еще не умер? Кристиан лишь коротко кивнул директору.

– Людям удалось вырастить немало белых медведей. Я изучал этот вопрос. За последние двадцать пять лет в Германии зарегистрировано семьдесят таких случаев.

Директор откашлялся.

– Но рассказывать об этом нашим журналистам неразумно. Кнут уникален тем, что привлекает к себе столько внимания. Как Иисус. Многие люди воскресали, но известным стал только Иисус. В этом его неповторимость. Кнут родился под особой звездой. Он обязан нести нашу надежду на своих плечах.

Мимолетное высказывание директора в итоге превратилось в патетическую речь.

Матиас сиял от радости, когда ему разрешали выводить Кнута на «прогулку перед открытием». Под открытием он подразумевал открытие главных ворот, которыми не пользовались ни он сам, ни Кристиан, ни директор, ни Кнут. Главные ворота предназначались для людей, купивших билеты. Воробьи, вороны, крысы и кошки никогда не интересовались часами работы зоопарка и заявлялись в любое время и без входного билета.

Посетители, желающие посмотреть на медвежонка, выстраивались в змею, которая подползала к площадке, где каждый день играл Кнут. В выходные эта змея оказывалась просто бесконечной. Матиас с иронией называл происходящее словом «шоу». Журналисты же называли это арестантской прогулкой.

– Арестантская прогулка ассоциируется с тюрьмой, принудительным трудом и запиранием в камере на ночь. Мне кажется, слово «шоу» больше подходит, – сказал как-то раз Кристиан Матиасу.

Шоу доставляли Кнуту удовольствие, но вскоре он заметил, что во время шоу не учится ничему новому, тогда как прогулки были очень познавательными. Зоопарк стал для медвежонка огромным учебником. Мимо некоторых вольеров Кнут пробегал, не перемолвившись с их обитателями ни словечком. Например, он никогда не разговаривал с жирафами или слонами. Их фигуры колыхались вдали, будто миражи. Тигр в ухоженном зеленом саду не реагировал на появление медвежонка и как заведенный бегал из угла в угол. Тюлень при первой встрече так привлекательно блеснул черным бочком, что Кнут был уже почти готов наброситься на него. Матиас остановил медвежонка в последний момент и с тех пор не показывал ему тюленя. Обитали в зоопарке и такие животные, которые мало чем отличались от гомо сапиенсов.

Утренние прогулки стали неотъемлемой частью жизни Кнута. Директор спросил Матиаса и Кристиана, нельзя ли кому-нибудь из журналистов сопровождать медвежонка во время моциона.

– Кнуту уделяется много внимания в прессе. Я в долгу перед вами за это. Представляете, в интернете есть сайт, полностью посвященный нашему медвежонку! Если мы не будем сообщать новостей, разговоры о Кнуте понемногу сойдут на нет.

Вот я и подумал, что мы могли бы раз в неделю предлагать публике нечто новое, допустим на этой неделе прогулку, на следующей – урок плавания и так далее.

Матиас сглотнул, а Кристиан сделал шаг вперед и сказал:

– Еще слишком рано. Пусть пресса наберется терпения. Если во время прогулки Кнут испугается камеры и прыгнет в ров возле вольера с бурыми медведями, будет беда. И потом, как нам быть, если поклонники узнают о прогулках Кнута и проникнут утром в зоопарк? Смерть Джона Леннона доказала, что нет никого опаснее фанатов.

Директор провел левой рукой перед носом, будто веером, и вышел из комнаты.

Во время прогулок я знакомился с представителями других видов медведей. Один из них расслабленно сидел на высокой ветке, на нем была облегающая рубашка, которая придавала ему сексуальный вид.

– Не хочешь поговорить с малайским медведем?

Кнут не стал отвергать это предложение, потому что малайский медведь не выглядел ни надменно, ни отталкивающе.

– Похоже, сегодня опять будет жаркий день. Еще утро, а уже так припекает, – высказался Кнут.

– Вообще не жарко. Холодно, – буркнул малайский медведь.

– Ты слишком легко одет. Взгляни вот на Кнута, у него отличный свитер.

Услышав это, малайский медведь рассмеялся, отчего по его морде побежали морщины.

– Ты называешь себя Кнутом? Медведь в третьем лице! Давненько я не слыхал такой глупости! Ты что, все еще младенец?

Медвежонок разозлился и дал себе зарок больше не заговаривать с малайским медведем. Кнут – это Кнут, и точка. Почему Кнуту нельзя произносить слово «Кнут»? Однако язвительное замечание малайского медведя не шло у него из головы. В самом деле, если вслушаться в разговор между Матиасом и Кристианом, можно было заметить, что Матиас не называет себя Матиасом. Он не использовал собственное имя, как будто оно не имело к нему отношения, а оставлял его другим людям. Что за странность! Как бишь называл себя Матиас? «Я». Но еще более странным было то, что и Кристиан называл себя «я». Как они не путаются, когда используют одно и то же слово, говоря каждый о себе?

На следующее утро «я» снова шел мимо вольера малайского медведя, но того, к сожалению, не было видно. Вероятно, он все еще спал в своей пещере. В одном из соседних вольеров я заметил гималайскую медведицу, прочистил горло, а затем впервые произнес слово «я»:

– Я – Кнут, если вы еще не знаете.

Гималайская медведица пристально взглянула на меня, прищурила свои и без того узкие глаза и пробормотала:

– Каваий.

Я не раз слышал это слово, но всегда из уст маленьких тоненьких девочек.

– Из какого языка это слово?

– Из языка, на котором говорят в Сасебо, где родилась моя бабушка. В последнее время это слово распространилось как чума. Здесь, в зоопарке, его то и дело повторяют посетители из других стран.

– Я тоже это заметил. А что оно означает?

– Что кто-то выглядит настолько сладким, что его хочется взять в лапы и съесть.

Стать одним из блюд ее меню я не хотел и ушел, не попрощавшись. Матиас, который не понял ни слова из нашей беседы, догнал меня и засыпал вопросами:

– Что с тобой? Зачем так спешить? Ты обратил внимание, какой у этой гималайской медведицы грязный воротник? Его неплохо бы отдать в чистку! Но сначала придется простирнуть тебя. Зачем ты катаешься по песку? Думаешь, тебе нужна маскировочная окраска? Зима в Берлине серая, и потому тебе тоже хочется стать серым. Представляю, как прекрасны белоснежные зимы на Северном полюсе…

Кнут лихорадочно соображал, что означают слова гималайской медведицы. «Взять в лапы и съесть»? Неужели на ее родине Сасебо такие обычаи? Я еще не видел ни одного зверя, который показался бы мне «каваий». Матиас всегда был со мной приветлив, но мне никогда не хотелось его съесть. Я безуспешно искал связь между симпатичностью живого существа и желанием его съесть.

Мое прогулочное обучение успешно продолжалось, но оставляло глубокие раны на сердце. Тот, кто говорит о себе в третьем лице, приравнивается к младенцу. Этим заявлением малайский медведь уязвил мою гордость. Поскольку я симпатичен, меня могут съесть. Малайский медведь превратил меня в пугливого кролика. С тех пор как я начал называть себя «я», слова других стали ранить меня, будто камни. Я ложился спать измученный и обессиленный, думая, как было бы здорово, если бы я мог проводить все время наедине с Матиасом. Быть с ним вдвоем так же приятно, как быть одному, вернее, даже лучше, потому что рядом с Матиасом я мог бы снимать с плеч новую ношу, которая называлась «я», и расслабляться, вновь чувствуя себя Кнутом. Впрочем, после спокойного ночного отдыха я опять хотел узнавать новое о внешнем мире.

Во время одной из прогулок нас сопровождал фотограф. Он не мешал мне. Кристиан настаивал на том, чтобы репортер был только один, потому что большая группа людей могла поставить мою жизнь под угрозу. Видеозапись моей прогулки показали тем же вечером в теленовостях, так что я смог увидеть себя на экране. Кристиан сказал Матиасу:

– Не пойму, как тебе удается вести себя так естественно во время съемок? Перед телевизором сидит толпа нервных людей, которые тревожатся за Кнута или просто напряженно гадают, умрет он или нет. А ты преспокойно выгуливаешь его, словно беспородного пса, которого подобрал на улице.

– Будь Кнут беспородным бродячим псом, я был бы счастлив.

– Не стоит недооценивать силу звезды. Звезда может влиять на общество подчас даже сильнее, чем политик. Я мечтаю, чтобы однажды Кнут, как Жанна д’Арк, поднял в лапе знамя защитников окружающей среды и возглавил большую демонстрацию.

Прогулки по зоопарку можно было сравнить с получением академического образования, а шоу – с заработками на хлеб насущный. Чтобы облегчить себе труд, я пытался выяснить, при каких условиях и по какому поводу возникает человеческая радость, а также когда она исчезает. Чем больше я размышлял на эту тему, тем сложнее она мне казалась. Если я делал что-то намеренно, публике это обычно не нравилось. Мне не разрешалось ничего планировать заранее. Публике было скучно, если я слишком часто повторялся, но при этом она быстро пресыщалась, когда гениальные идеи шли сплошной чередой. Зрители переставали смеяться и погружались каждый в свои неглубокие мысли. Я управлял возбуждением толпы, точно волнами океана. Стоило мне почувствовать, что воодушевление нарастает, я ненадолго прерывал выступление. Если отклик слабел, я снова усиливал его.

Дорожку, на которой жили бурый медведь, гималайская медведица, малайский медведь и медведь-губач со своими семьями, я именовал Медвежьей. Постепенно мне становилось ясно, почему Матиас причислил всех этих непохожих между собой животных к семейству медвежьих.

Ночами большинство медведей отдыхали в спальнях, которые было не видно снаружи, а по утрам выходили на каменные террасы с бассейнами. Только панды жили в другой части зоопарка, хотя тоже относились к этому же семейству. Они обитали не в открытом вольере, а в огромной клетке. Террасы у них не было, зато в своем распоряжении они имели бамбуковую рощицу. Матиас рассказал мне:

– Кристиан так трогательно заботился о Ян-Ян. Когда Ян-Ян умерла, он был безутешен. Оплакивал ее на протяжении многих месяцев. Прийти в себя ему помог ты.

Я попытался представить себе, каково это – потерять подопечного, долго горевать о нем и возродиться к жизни благодаря новому питомцу. Поток моих мыслей прервался, когда одна из панд, мирно грызшая шуршащие листья, оглядела меня с головы до пят и сухо заметила:

– У тебя довольно милый вид. Берегись! Звери, которые выглядят слишком мило, вымирают.

Я вздрогнул и спросил, что она имеет в виду.

– Ты симпатичный, я тоже. Поскольку нашим видам угрожает вымирание, мы должны активировать у гомо сапиенсов инстинкт защитника. Для этого природа старается изменить наши мордочки так, чтобы они вызывали у людей еще большее умиление. Взгляни на крыс. Им нет дела до того, нравятся ли они людям. Этим грызунам вымирание не угрожает.

Перед каждой прогулкой я ощущал напряжение, поскольку не знал, какие новые впечатления напугают меня сегодня. Матиас, напротив, выглядел расслабленным и до, и во время прогулки, его шаг был спокойным и размеренным. Однако чем ближе подходил час шоу, тем более рассеянным он становился, и когда перед началом шоу я запрыгивал ему на спину, его лопатки были твердыми, как каменная стена. У меня шоу не вызывало опасений, потому что я был уверен в его успехе. Матиас считал, что во время шоу нельзя делать никаких пауз. Он непрерывно предлагал мне то одно, то другое, но я понимал, что ему совсем не хочется играть. Это не очень тревожило меня в минуты, когда мы боролись, потому что я чувствовал тепло рук Матиаса, но вот когда дело доходило до игры в мяч, ситуация менялась. Не от всех мячей, которые он бросал мне, я был в восторге. Один мяч не хотел даже трогать. Он был цвета золотой монеты и пах резиновыми сапогами. На нем были написаны три слова: «Глобализация, инновации, коммуникация». Заметив, что я игнорирую этот мяч, Матиас заволновался. Смекнув, что мяч – подарок важного спонсора, я подскочил к нему, но не мог схватить. Я был готов к сотрудничеству, однако мне оказалось трудно притворяться, будто я люблю этот мяч. Катнувшись назад, он взлетел высоко в небо, и публика возликовала.

Следом Матиас бросил мне красный мяч меньшего размера. Я прижал его к сердцу, лег на спину и несколько раз легко ударил мячик ногами. Публика затаив дыхание ждала, что будет дальше. Сердце публики стучало все быстрее, ожидание нарастало с каждой секундой, но я не знал, чем удовлетворить это ожидание. Я продолжал лежать на земле, аккуратно держа мяч на животе.

– Сколько ты еще будешь отдыхать? Когда уже гол-то забьешь?

Реплика из публики развеселила зрителей, и от их смеха у меня загудело в ушах.

Я понимал, что должен предложить нечто новое, дабы шоу продолжалось. Но, поскольку в голову ничего не шло, я опять принялся пинать мяч, который держал на животе. В какое-то мгновение я увлекся и ударил ногой слишком сильно, мяч вылетел у меня из лапы, покатился по каменистому склону и упал в бассейн. Люди радостно захохотали. Иногда осчастливить взрослого гомо сапиенса очень легко, потому что по натуре он тот же ребенок. В который раз я вспомнил: неожиданное интереснее всего. Я и сам не думал, что мяч упадет в воду, и получилось здорово. Маленькая девочка умоляюще воскликнула:

– Кнут, пожалуйста, прыгни в воду! Принеси мне мяч!

Но я не хотел лезть в воду, ведь у меня еще не было уроков плавания.

В одном из снов мне опять привиделась прекрасная древняя королева в сияющей белой шубе. Она похвалила меня:

– А ты, оказывается, не так и плох! Я тебя недооценивала.

За то время, что мы не встречались, я вырос на целую голову.

– Ты сам придумываешь, как должна выглядеть твоя сцена. Ты не показываешь ничего необычного, а пытаешься продемонстрировать, насколько увлекательна простая детская игра. Возможно, это новое искусство, о котором я не подозревала.

– Кто ты? Ты моя бабушка?

– Я не только твоя бабушка, но и прабабушка, и прапрабабушка. Я – единый образ твоих многочисленных предков. Спереди видна только одна фигура, но позади меня стоит нескончаемая линия твоих прародителей. Я не одна, я – множество.

– Так ты и моя мать?

– Нет, я воплощаю лишь мертвых. Твоя мать жива. Почему бы тебе не навестить ее?

Конец шоу всегда означал для Матиаса начало разрядки, теперь он мог наконец расслабиться. Возвращаясь в комнату, он заваривал себе кофе и листал бесплатную газету. Я долгое время считал, что газеты надо мять, комкать и рвать, ведь это просто игрушки. Но по мере того как Матиас каждое утро зачитывал мне из нее какую-нибудь статью, у меня складывалось впечатление, что газета хочет быть прочитанной.

На страницах газет рассказывались странные истории, например о том, что зоопарк якобы поставляет в рестораны высокой кухни мясо кенгуру и крокодилов, чтобы преодолеть финансовый кризис. Мясо предлагалось в меню как деликатес, его заказывали посетители, которым хотелось отведать чего-нибудь эдакого. Холодная дрожь пробежала по моей спине, когда я вспомнил слова гималайской медведицы: зверь может выглядеть «таким сладким, что его хочется взять в лапы и съесть».

– Ох, бедняги, как мне их жаль, – горько вздохнул Матиас.

Я подумал было, что он сочувствует кенгуру, которых пускают на антрекоты, но тут Матиас добавил: