Текст книги "Тайна, покрытая глазурью (СИ)"
Автор книги: Екатерина Риз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)
– Лилечка, ну не плачь. Всё пройдёт, вот увидишь.
Из спальни я сбежала. Сестра продолжала меня жалеть, почувствовав, что нашла мою болевую точку, принялась на неё давить, в надежде, что я позабуду о её проступке, сосредоточившись на бегстве Данилова и своем горе из-за этого, и я поторопилась уйти. Дверь за собой закрыла, и на минуту забилась в первый попавшийся мне тёмный угол. Никак не могла со слезами справиться. Никто и никогда не видел меня такой, даже сестра, и я очень хотела, чтобы так и дальше продолжалось. Я не из тех людей, который ищут жалости у других, даже в самых тяжёлых ситуациях. Я не Лиза.
– На завтрак не останешься? – спросил Олег, встретив меня у подножия лестницы с чашкой кофе в руке. Мне её протянул, но я отказалась. Прятала от зятя глаза, покрасневшие от слёз. Сумочку с кресла взяла.
– Нет, я пойду. Спасибо, Олег.
– Лиля, что она тебе сказала?
Я остановилась, стоя к нему спиной и глядя на входную дверь, до которой всего каких-то три метра.
– Как всегда. Она всё делает ради семьи.
У него вырвалось ругательство, смешанное с пренебрежительным смешком.
– Не знаю, что ещё делать, – признался он. – Приковать её наручниками к батарее?
Я не ответила, из дома вышла и быстро спустилась по ступенькам. Направилась по выложенной мраморной плиткой дорожке к своему автомобилю, торопилась, почти бежала от волнения. В какой-то момент каблук попал в небольшую выбоину, нога подвернулась, и я остановилась. Боли не почувствовала, но, будто волной, накрыло отчаяние, и я испугалась, что остановлюсь посреди сада и зареву навзрыд. Потом почувствовала за своим плечом безмолвное присутствие, и буквально заставила себя сделать глубокий вдох.
– Ногу подвернула? – спросил Халеменчук.
– Нет, всё нормально. – Я пошла медленнее, а он двинулся за мной.
– Почему ты мне ничего не сказала? – проговорил он в некоторой досаде, когда мы подошли к машине. – Я бы давно всё выяснил. Не пришлось бы слёзы лить. К Калашникову зачем-то пошла…
Я дверцу открыла, провела ладонью по сверкающей крыше.
– А, может, я не хотела знать? Первый раз в жизни, я ничего не хотела знать.
Он замолчал, не зная, как реагировать, а я, так и не взглянув на Аркадия Николаевича, так по-доброму ко мне отнёсшемуся, села на водительское место.
Что я могла сказать друзьям и родным? Что интуиция с самого начала бунтовала, но я предпочла отмахнуться от её подсказок? Я не хотела знать, не хотела разочаровываться. Я хотела смотреть на Андрея и верить в то, что все его слова и обещания – правда. Что любит, что бережёт, думает о будущем. Он с такой лёгкостью заверял меня в том, что обязательно что-то придумает, чтобы мы были вместе, проводили вместе больше времени, не смотря на мою работу здесь, а его в Москве, и я, понимая, что такое вряд ли возможно, соглашалась с ним. Он ещё ничего не предлагал, а я уже соглашалась. Он подарил мне радость, полёт, то самое одуряющее счастье, от которого щемит сердце и вырастают крылья за спиной. Как я могла ему не верить? Это было мечтой, самой главной за долгие годы – поверить в заслуженное, заработанное женское счастье. Когда он обнимал меня и целовал, своё природное недоверие я старательно задавливала каблуком, и мне становилось хорошо. Это чувство, для такого человека, как я, как самый сильный наркотик. Однажды попробовала, и пропала.
Несмотря на внутреннее сопротивление, нежелание знать правду о том, какая же я всё-таки дура, я отправилась на встречу с Димкой Калашниковым. Не знаю, как он узнал о бегстве Данилова: может, слух сам собой по городу пополз, хотя я вроде не кинозвезда, чтобы кому-то были интересны мои любовные драмы, а может, Лиза старалась изо всех сил, чтоб уж наверняка убить во мне последние надежды и хорошие воспоминания об Андрее, но Димка сам позвонил и предложил встретиться в кафе в его обеденный перерыв. В обычных обстоятельствах я бы удивилась, а то бы и съязвила по поводу того, что у него ещё обеденные перерывы бывают – удивительное дело, а сегодня лишь угукнула, и начала собираться. На работе я не появлялась уже второй день, Жорик мне не докучал телефонными звонками, видимо, испугался безжизненного голоса при первом разговоре. Я изнывала от тоски дома, то и дело принимаясь реветь, и тут же ругать себя за это. Старалась не задаваться бессмысленными вопросами вроде того: почему это со мной, и как он мог так поступить. Старалась, но получалось не очень. И с одной стороны, была рада из дома выйти, но с другой… чувствовалось, что грядут испытания.
Когда я приехала в кафе, что находилось недалеко от городской прокуратуры, Димка уже сидел за столиком у окна и с непонятным для меня аппетитом, поедал борщ, весьма жиденький на вид. Я села напротив, Калашников на меня глянул, кивнул в знак приветствия, и предложил:
– Хочешь булочку?
Булочку я не хотела, но зачем-то взяла румяную плетёнку с тарелки и отщипнула от неё кусочек.
– Ты бледная какая-то, Лилёк.
– А ты на меня не смотри, – посоветовала я. Придвинула к себе стакан с компотом, заказанный на мою долю, и сделала глоток.
– Как же я могу на тебя не смотреть, если ты напротив сидишь? К тому же, ты мой друг.
Я взглянула умоляюще.
– Завязывай меня лечить, Дима. Говори, что узнал.
Он борщ доел и поменял тарелки, принялся за плов. С ответом тянул и выглядел недовольным.
– Как тебе сказать…
– Как есть, так и говори, – поторопила я. Скорее бы уже эта пытка закончилась. Мучилась я из-за предстоящего, а злилась на всех вокруг: на Димку, других посетителей, которые, как мне казалось, на меня глазели, и даже на этот злосчастный компот, который, как назло, оказался вкусным.
– В общем, субъект любопытный.
У меня зубы по краю стакана стукнули.
– В смысле?
– Не бандит. По крайней мере, точно этого установить не удалось. Не сидел, не привлекался, но несколько раз его имя всплывало в отношении интереснейших ситуаций.
– Говори нормально, хватит усмехаться.
– Если нормально, то я очень рад, что он из нашего города уехал. Надеюсь, не вернётся. А уж рядом с тобой ему делать точно нечего.
– Кто он?
– Да чёрт его знает, кто он, – ухмыльнулся Калашников. – Поначалу ничего выяснить не мог. Номер телефона не на него зарегистрирован, а на какую-то левую контору, занимается переработкой макулатуры. При этом, в самой фирме никто об Андрее Данилове слыхом не слыхивал.
Я сглотнула, но решила повредничать.
– А тебе откуда знать? Ты же не ездил…
– Я не ездил, но мой приятель ездил. Сначала одолжение мне сделал, а потом самому любопытно стало, вот и начал копать.
– Рассказывай.
– Ну, сама понимаешь, с телефоном пролетели, а куда с одним именем в Москве сунешься? А вот уж когда ты про этот «Альков-Дом» сказала… Как это называется?
– Девелоперская контора.
– Вот-вот. Саня, короче, туда поехал и выяснил, что Андрей Данилов, с тем же отчеством и датой рождения, на самом деле у них работал, но совсем недолго. Около года, и уволился два года назад.
– Но я же видела у него в компьютере документы с названием и логотипом.
– Да мало ли что ты видела! Может, и видела, потому что должна была увидеть. Так вот, слушай дальше. Саня взял данные в отделе кадров: где раньше работал, а, главное, адрес, место прописки, что в паспорте Данилова указан. Поехал он туда, а по этому адресу никто не проживает да и проживать не может, старые дома, их под снос готовят. В паспортном столе тоже тупик: не проживал по этому адресу никакой Данилов. Старичок-ветеран жил, но родственников у того не было, а квартиру он государству отдал, когда в дом престарелых перебрался. А вот на одном из прошлых мест работы, – надо сказать их было не слишком много, и подолгу твой Андрей нигде не задерживался, – повезло. Кое-кто из бывших сослуживцев припомнил, что Данилов как-то упоминал о том, что учился в Бауманке, хотя никаких сведений об этом в его личном деле нет. Это уже странно, разве не так? Предъявлять работодателям диплом среднестатистического ВУЗа, когда за плечами такой институт. Проверили, и вот тут уже начинается самое интересное. Студента Данилова там очень хорошо помнят. Педагоги отзываются о нём едва ли не с придыханием, талантливый молодой человек. До четвёртого курса, кроме как успеваемостью, ничем не выделялся, а вот потом неожиданно интерес к учёбе потерял. Педагоги шёпотом говорят, что его едва ли не завербовали, но если судить по тому, рядом с чьими именами встречается его фамилия в дальнейшем, то если и вербовали твоего Андрюшу, то люди с большими деньгами и не совсем хорошими помыслами. Паренёк он был талантливый, чертовски обаятельный и не трус. Саня когда пробивать эти дела начал, ему тут же по рукам дали, посоветовали не лезть, деньги там очень большие и люди серьёзные. Но, как я понимаю, там дела о мошенничестве в безумно крупном масштабе, нам с тобой такое и не снилось.
Я кашлянула, прочищая горло, в котором неожиданно запершило.
– И что?
– Ну что? Вор он. Конечно, в банках маски-шоу не устраивает, у него другие методы, компьютерные технологии и тому подобное, но сути это не меняет, согласись. Как его к нам занесло, не знаю, с его-то аппетитами. Может, приценивается. – Димка ухмыльнулся, но совсем невесело.
А я, позабыв обо всём, голову опустила и прижалась лбом к прохладной столешнице. Мысли в голове были тяжёлыми и неповоротливыми, и уж точно не радовали.
– Лиля, – с тревогой проговорил Калашников, а я зажмурилась. Руками загородилась, но долго так сидеть было нельзя, обязательно бы внимание привлекла, и я выпрямилась, постаралась удержать спокойное выражение на лице. Но руки сцепила, пальцы дрожали.
– Дима, ты думаешь…
– Я не знаю. – Он, кажется, аппетит потерял, и тарелку с остывшим пловом от себя отодвинул, глотнул компота. – Но даже если что-то… Мы не найдём его, это просто не реально. И уж точно он не вернётся.
Я, конечно, знала, что после разговора с Калашниковым, мне вряд ли станет лучше, но подобного я всё-таки не ожидала. К моему разочарованию примешалось ещё и беспокойство, весьма серьёзное. Я снова принялась вспоминать, анализируя поведение и слова Андрея, и ничего хорошего в нём для себя уже не находила. Я методично, шкаф за шкафом, ящик за ящиком, обыскала свою квартиру, пытаясь понять – пропало что-либо или у меня уже началась паранойя. Но если Димка прав… Если Димка прав…
Просто придти к сестре и её мужу и прямо высказать все свои подозрения по поводу сбежавшего Данилова, я в себе смелости так и не нашла. Понимала, что если Калашникова нюх не подводит, то последствия могут быть серьёзными, и не для меня, а для всей нашей семьи. Но я тянула с решением, надеялась, что время пройдёт, ничего не случится, и тогда можно будет сказать, что обошлось. Что судьба меня ещё бережёт. Что в наших с Андреем отношениях не всё было ложью, можно будет сохранить хоть какое-то хорошее воспоминание о нём, без риска умереть от угрызений совести. Я уже хотела, от всей души надеялась, что он просто сбежал. Бросил меня, я ему надоела, что угодно, только не те страшные предположения, которые мне теперь ночами спать не давали.
Лиза звонила мне каждый день. Отмахивалась от того, что я с ней говорить желанием не горю, всё ещё злюсь, искренне не понимая, откуда в ней столько уверенности, что она может делать, что угодно, прикрываясь интересами семьи. Даже в постель в мою влезть, в душу мою. И, хотя, такое случалось уже не раз, но впервые настолько сильно меня задело. Практически раздавило. А она ждала, что я быстренько свою обиду и непонимание переживу, и снова стану её младшей сестрёнкой, которая обязана понимать и поддерживать во всех принятых ею решениях.
– Ты меня беспокоишь. – Этими словами она в последнее время начинала любой наш разговор. – Лиля, это неправильно и даже ненормально. Ты не ходишь на работу, не приезжаешь к нам. Чем ты занимаешься?
– Думаю, – не стала я скрывать.
– О чём?
– О том, что меня беспокоит, Лиза.
Сестра не сочла нужным подавить недовольный вздох.
– Ясно. Опять Данилов. Его нет уже больше недели. Ты что, похоронить себя решила заживо?
– А ты решила этому помешать и свести меня с ума своими вопросами?
– Я не свожу тебя с ума, я беспокоюсь. Лилечка.
Я поморщилась.
– Не называй меня Лилечкой, ты же знаешь, как меня это раздражает.
– Вот и хорошо! Лучше на меня раздражайся, чем о нём думай.
– Хорошо, буду раздражаться на тебя. Не звони мне хотя бы три дня. Пожалуйста.
– А чем ты будешь заниматься эти три дня? – насторожилась Лизка.
– От тебя отдыхать! – не сдержалась я, телефон выключила и швырнула его на подушки.
Что самое интересное, после этого разговора, я раздражения не чувствовала. Сидела на разобранной постели, не смотря на то, что время приближалось к полудню, в халате, сложив руки на груди, и таращилась на стену напротив. Не знаю, что я на ней увидеть надеялась, но смотрела, и это мне казалось безумно важным занятием. Я думала.
Звонить сестра на самом деле перестала, но, как оказалось, просто тактику сменила, потому что следующим утром ко мне заявился Горин. Я не ждала ни его, ни кого бы то ни было другого, так и бродила по дому в халате, растрёпанная и бледная от недостатка свежего воздуха и добровольного постельного режима. Я ещё подумала, стоит ли открывать Лёшке дверь, в глазок на него смотрела, но он, кажется, решил не отступать, жал и жал на кнопку звонка, а когда внизу хлопнула подъездная дверь, принялся опасливо озираться. Конечно, кое-кому это может показаться довольно забавным: застать мэра города под дверью соседки.
Замки я отперла, и дверь открыла.
– Я уж думал, тебя дома нет, – проговорил он с явным облегчением, бочком проникая в мою узкую прихожую. Дверь за собой поторопился прикрыть и тогда уже на меня посмотрел. Нахмурился.
– Я дома. Разве Лиза тебя не известила?
Алексей Дмитрич окинул меня взглядом с головы до ног. Я глаза отвела, закуталась в длинный халат, но так как его взгляд даже под него старался пролезть, весьма настойчиво и беспардонно, я решила пройти в комнату. Это позволило мне отвернуться, отойти на почтительное расстояние, а потом и в глубоком кресле устроиться, съёжившись.
– Лиля, что с тобой?
– А что со мной?
– Ты ужасно выглядишь.
Я только рассмеялась.
– Спасибо тебе.
– Но это на самом деле так. – Лёшка подошёл и присел передо мной на корточки. Глазами меня ел. – Ты бледная, как мел. И худая. Ты хоть ешь?
– Да. Забыл кто я? Кексы из воздуха напеку.
– И что, пекла?
Я вздохнула.
– Лёш, ты зачем пришёл?
Он недовольно пожевал губами.
– А ты не понимаешь? Я беспокоюсь за тебя…
– Сейчас ты скажешь, что знал, чем всё закончится.
– Даже если я это скажу, ты мне не поверишь.
– Ну отчего же?
– Лиля. – Он осторожно, будто боясь меня покалечить, за руку меня взял. Погладил мои пальцы, выглядел расстроенным. – Всё будет хорошо.
Этому утверждению я удивилась, брови вскинула, а Горин уверенно кивнул.
– Вот увидишь. Всё пройдёт, всё забудется. – Он над моей рукой склонился и губами прижался, потом щекой, как путник, вернувшийся домой.
– Наверное.
Горин на меня посмотрел.
– Ты так убиваешься по нему? Не стоит. Он уехал, и этого следовало ждать. Но наша жизнь здесь. И твоя в первую очередь.
Я в кресле откинулась, смотреть старалась в окно, а не на Алексея Дмитрича, которого, видимо, моё спокойствие воодушевило, и он не торопился отпускать мою руку.
– Тебе Лиза позвонила?
– Позвонила, – покаялся он. – Она просто не знает, что делать.
– Конечно, – вырвалось у меня, и я даже пренебрежительно усмехнулась. – Только как предлагать себя моим мужчинам, она знает, а что делать – не знает.
– Что ты имеешь в виду?
– Ты понял.
Он всё-таки поднялся, наверное, оскорбившись.
– Не путай меня со всеми.
– Но разве я не права?!
– Она твоя сестра! А этот заезжий… был, и нет его. Смирись, наконец.
– Не надо говорить мне, что делать!
– А как быть? Просто смотреть, как ты над собой издеваешься и превращаешься в тень? И из-за кого? – Горин зло махнул рукой и всё-таки сказал это, в пылу и злости: – Я тебя предупреждал!
Я лицо руками закрыла и головой покачала.
– Замолчи, я не хочу больше этого слышать.
– Не хочешь? – Он навис надо мной, упираясь руками в подлокотники кресла. – Я люблю тебя. Я всегда тебя любил, а ты раз за разом пытаешься от меня убежать. – Горин покаянно склонил голову. – Я знаю, это моя вина. Я не должен был, я… Надо было найти какое-то решение. Но я его не нашёл. Лиля, посмотри на меня.
Я снова отчаянно замотала головой, а Лёшка попытался убрать от моего лица руки.
– Малыш, ну пожалуйста. Я так скучаю… Я чуть с ума не сошёл, думая, что ты с ним… Что я тебе больше не нужен. Скажи: нужен?
Слёзы текли, и даже мои ладони, прижатые к щекам, совсем не помогали. Я принялась их вытирать, губы дрожали, а от Лёшкиного вкрадчивого голоса у меня самая настоящая истерика грозила приключиться. А он ещё прикасался ко мне, гладил, что-то шептал.
– Прекрати, – попросила я.
Он замолчал, голову опустил и прижался лбом к моим коленям.
– Чёрт с ним со всем, я разведусь.
Я дышать перестала, если честно.
– Что?
Господин мэр голову поднял и глянул на меня мутным взором. Но кивнул достаточно уверенно.
– Разведусь. Ну, невозможно так жить, Лиля. – Вскочил и взволнованно забегал по комнате, я же наблюдала за ним с недоумением, позабыв о слезах и своём горе. – Что может случиться? – Горин остановился и развёл руками, принялся рассуждать, видимо, вдохновлённый приступом смелости. – Меня с должности снимут? Нет. На второй срок не пройду?… Пусть попробуют найти кандидатуру лучше. Разве я плохой мэр? Вот скажи, плохой?
Отвечать я не спешила, промолчать мне показалось лучшим вариантом. А Лёша, ещё и улыбнулся, задорно так.
– К тому же, разве не у нас в семье лучший пиарщик? Она может всё. – Он ко мне шагнул, в глазах огонь. – Скажи мне, может? Раз уж Галку представили, как целомудренную и высокоморальную особу, то ты… – Он снова опустился передо мной на корточки и взял меня за руку. – Ты моё счастье.
Я смотрела на наши руки, размышляя о том, что он только что нагородил.
– Лиля, скажи что-нибудь.
– Сейчас? Лёша, сейчас я не готова.
Горин поторопился кивнуть.
– Да, ты права. Просто… ты ведь сама всегда говорила, что самое верное решение – самое простое. И я давно должен был это сделать. Развестись с ней, и жениться на тебе. Так должно было быть, с самого начала. Ты будешь королевой.
Это было произнесено с лёгким придыханием, и я не стала огорчать Алексея Дмитрича своими мыслями о том, что невозможно быть королевой, когда королевства и в помине нет. Он не князь, и в безраздельное владение этот город ещё не получил. И вряд ли когда получит.
Но моя задумчивость была куда лучше слёз и рыданий, и Горин успокоился и даже подобрел и воодушевился, глядя на меня. Кажется, уже планы начал строить, судя по мечтательному взгляду и одухотворённому лицу. Я ему не мешала, сидела тихонько, а раздумывала о том, что бедный Лёшка даже не подозревает, в какой мы все, возможно, заднице находимся. Тут не то что второй срок на посту мэра не получишь, как бы реальный не схлопотать, лет на пять.
Я посмотрела на него, пытаясь представить его в тюремной робе, а не в итальянском костюме, любимого когда-то мужчину стало искренне жаль, и я машинально коснулась его волос. Он тут же поднял на меня глаза и улыбнулся. Уверенно кивнул.
– Всё хорошо, малыш. Ты меня любишь?
– Люблю, – сказала я, причём даже не соврала. Я, правда, его любила, вот только не той любовью, на которую он рассчитывал. Но что-то мне подсказывало, что таких нюансов Алексей Дмитрич знать не желал. С его-то больным самолюбием…
С отъезда Андрея прошло больше двух недель. Ничего не происходило, жизнь как-то незаметно вошла в свою колею, я на работу вернулась, и даже вела себя и выглядела, как обычно. По крайней мере, знакомые при встрече со мной не хмурились в недоумении и не принимались ахать. Я старалась улыбаться, лучиться энергией, но если раньше всё это было моим обычным поведением, то теперь отнимало много мил. Притворство есть притворство. А когда врёшь, что любовь прошла, и ты истинно ненавидишь предателя, то каждая такая ложь, пусть и маленькая, забирает у тебя частичку души. Сердце замирает, а вокруг начинается пожар – это глубокая рана начинает кровоточить, и никто, кроме тебя самой, помочь тебе не в состоянии.
Жорик без конца лез ко мне обниматься и целоваться, видимо, понимал, что я вру, и мне очень тяжело это даётся. Я была благодарна ему за то, что он хотя бы не заговаривал о Данилове, в кондитерской вообще все дружно делали вид, что его и не было никогда. Он не заходил выпить кофе, не улыбался никому, попросту мимо прошёл, и мы никогда не встречались. Меня это более чем устраивало. Вернувшись к работе, в первую неделю я в ней попросту увязла. Заказов столько накопилось, что хоть день и ночь работай. И мы работали. Я вся, с головы до ног, была в сахарной пудре, муке и глазури, но творила с большим воодушевлением, соскучившись по любимому делу. Приходила домой за полночь и валилась без сил на постель, чтобы в семь утра снова спешить на работу. Сил на размышления о своих горестях попросту не оставалось. Краем сознания я отслеживала время – часы, дни, недели, ждала – ждала! – новостей, но ничего не происходило. Но, признаюсь честно, что просто так я Андрея из своей памяти не вычеркнула. Его искал Калашников, его искал Халеменчук, но ничего утешительного или интересного так и не узнали. Данилов, как выяснилось, умеет растворяться в воздухе, остаётся только поаплодировать.
– Плюнь, – наконец посоветовал мне Димка.
Я промолчала, зато Аркадий Николаевич пренебрежительно усмехнулся.
– Плюнь. Вам бы только плевать, молодёжь. А я бы его нашёл и подвесил за одно место. Он бы мне всё рассказал.
Калашников глянул насмешливо, потом живот втянул, важно поведя плечами.
– Ваши методы, товарищ, противозаконны.
– Что?! – Халеменчук выглядел не на шутку обескураженным таким заявлением. – Поговори у меня! Я двадцать лет следователем, а ты? Сосунок.
– Лиля, ты слышишь?
– Прекратите, – тихо попросила я. Вздохнула и расстроено кивнула. – Не надо больше ничего. Я не хочу.
В конце концов, в моей жизни ничего не изменилось. Семья, дом, город, любимая кондитерская. Даже бывший любимый, которого так увлекла перспектива развода с женой, что он является ко мне каждый день, чтобы со мной об этом поговорить. Нашёл себе сообщника, ей-богу. Вот и получалось, что об Андрее просто следует забыть. Я поклялась, что сделаю это, у меня получится. Например вчера полчаса стояла над мусорным ведром, с его футболкой в руках, полная решимости от неё избавиться… Что ж, Москва не сразу строилась. Не получилось вчера, получится сегодня… или завтра. Выброшу её, и тогда точно ничего не останется.
С Лизой тоже, вроде бы, помирились. Она, по всей видимости, узнав от Горина потрясающие новости, решила, что я одумалась, и при нашей встрече воочию, изо всех сил играла роль лучшей в мире старшей сестры. Хвалила мой внешний вид, планы на будущее и даже мою работу, раз пять обойдя вокруг стола, на котором красовался свадебный торт, весь в шоколадных вензелях и лепниной из марципанов.
– Знаешь, мне так жаль, что когда я выходила замуж, не ты нам торт пекла. Ты талантище, Лилька. Я когда на такое смотрю, о диете напрочь забываю.
Я руки вымыла и вытерла их бумажным полотенцем. Похвалы сестры меня не сильно впечатлили, к тому же, я чувствовала усталость и всё чего хотела – это спать.
– Съешь пирожное, – предложила я.
Лиза на меня взглянула и укоризненно улыбнулась.
– Не соблазняй. – Она кухню оглядела. – У тебя работы много? Может, по магазинам пройдёмся?
– Если честно, не хочу. Я устала.
– Много работы?
– Лето, сплошные свадьбы.
– Это да. – Лиза снова к торту присмотрелась, наклонилась и вроде бы хотела коснуться белой марципановой лилии, но я её одёрнула:
– Не трогай.
Руку она тут же убрала и над самой собой посмеялась.
– Так и тянет пощупать. – Отошла от стола и присела на высокий стул. – Ты когда к нам приедешь? Денис без конца о тебе спрашивает.
– Скоро, – пообещала я.
– И Олег…
– Я вчера была в офисе, когда Олег успел по мне соскучиться?
– Я не говорю, что соскучиться, но он у меня спрашивает, как ты себя чувствуешь, а я не знаю, что ему ответить. Ты же скрываешь.
– Не скрываю. У меня всё в порядке. – Я широко улыбнулась. – Я вернулась к работе… То, что было, это лишь небольшая депрессия. Я себя пожалела, и всё прошло.
Лиза негромко хмыкнула.
– Давно надо было себя пожалеть, может, Горин одумался бы куда быстрее. Всё-таки мужская ревность – великая вещь, согласись.
– Лиза, ты на самом деле веришь в то, что он разведётся?
– А ты нет? – вроде бы удивилась она.
Я плечами пожала.
– Не знаю.
– Так потормоши его чуток. Он тебе уступит.
– Вопрос в том: хочу ли я этого. Представляешь, что начнётся, когда все узнают?
Лиза хищно усмехнулась.
– И что? Всех заткнём, Лиля. О чём ты переживаешь?
Я от сестры отвернулась, не желая обсуждать эту тему. А Лиза подошла и обняла меня сзади, прижавшись щекой к моей щеке.
– Лиля, я так рада, что ты в порядке. Ты меня беспокоила, честно. – Она в щёку меня поцеловала, потом потёрла место поцелуя, стирая след от помады. И рассмеялась. – Но ты у меня умница, я всегда это знала.
Я кивнула и заставила себя улыбнуться. Никак дождаться не могла, когда Лиза уйдёт и даст мне спокойно поработать.
– Тебя подвезти до дома? – спросила она.
– Нет. Я ещё поработаю, у меня ещё один заказ.
Лиза озабоченно нахмурилась.
– Попроси Жорика остаться.
– Мне нужно сделать это самой, – объяснила я, с удивлявшим даже меня терпением. – А ты поезжай. Дениске привет, я ему позвоню завтра.
– Ну, хорошо, – нехотя согласилась Лиза, но уже через секунду добавила: – Нажалуюсь на тебя Лёшке, честное слово.
Будто мне не наплевать. Я почувствовала настоящее облегчение, когда Лиза из кухни вышла. Жорик в зале гремел ключами, провожая её, потом ко мне заглянул.
– Ты как, справишься?
– Конечно. Тут часа на два работы, не переживай, иди домой.
Он в дверях помялся, потом посмотрел на мой телефон, что завибрировал на столе. Я тоже обернулась, недовольно поморщилась, а любимого помощника попросила, с мольбой:
– Жора, скажи ему, что я занята.
Тот попыхтел, подтянул ярко-зелёные подтяжки, щёлкнул ими о наметившееся от любимой работы пузико, и всё же протянул руку за мобильным. Звонил Горин, а говорить с ним Жорик не любил. То ли просто не был расположен к этому человеку, то ли побаивался власть имущих, но когда через минуту он нажал на «отбой», выглядел крайне недовольным. А я со всей искренностью произнесла:
– Спасибо.
– Ты что, помирилась с ним?
– Не знаю, я пока не решила.
– Да? А он, кажется, всё уже решил. Так говорил со мной, будто я ему чем-то обязан.
Я улыбнулась.
– Мы все ему обязаны, Жора. За любовь и заботу, о нас, рядовых гражданах.
– Мы с тобой не рядовые.
– А какие же мы?
– Мы – особенные, – со всей уверенностью произнёс Жора, чем меня насмешил.
– Как скажешь.
Оставшись одна, я сосредоточилась на торте. Время полетело незаметно, я немного выбилась из графика, и в итоге, когда на часы в очередной раз взглянула, поняла, что уже одиннадцать. Чертыхаться, злиться или удивляться на себя не стала, быстро всё прибрала, поместила торт в холодильник, и поторопилась к умывальнику, чтобы смыть с рук сладость. Посмотрела на своё отражение в зеркале над небольшой раковиной в служебном туалете, и ненадолго замерла, отметив печаль во взгляде, которой раньше не было. Оставаясь одна, переставала притворяться, и на плечи будто камень наваливался, который мне дышать мешал. Я даже попыталась плечи расправить и вдохнуть полной грудью, но ощутимого результата это не принесло. Просто хотелось поскорее попасть домой и лечь спать. Спать, чтобы не думать. Лишь бы не проснуться среди ночи: вот тогда-то самое веселье и начиналось.
Я выключила везде свет, позвонила на пульт охраны, и из кондитерской вышла. Заперла дверь, подождала, ожидая, когда за стеклом замигает лампочка сигнализации. На улице уже стемнело, машин почти не было, и лишь на площади, у памятника, слышались голоса загулявшей молодёжи. Я прислушалась к тишине, почти наслаждаясь ею, и совсем не ожидала, что её нарушат хлопнувшие одновременно двери автомобиля неподалёку. Через плечо оглянулась, ещё не успев убрать ключи от кондитерской в сумку, и так замерла, с тревогой наблюдая за приближением двух молодых людей. Они вышли из темного «лексуса», припаркованного на обочине, и деловитыми походками направились ко мне. Фактуру они имели внушительную и отличались завидной решительностью. Один из них вполне вежливо мне улыбнулся.
– Лиля Германовна?
Я помедлила, но всё-таки кивнула.
– Да. Кто вы?
– С вами хотят поговорить. Сядьте в машину, пожалуйста.
Я на «лексус» посмотрела, в окно со стороны водительского сидения, видела ещё одного субъекта, его тяжёлая челюсть мерно двигалась, пережёвывая жвачку, а на меня он посматривал без всякого благодушия.
– Кто хочет со мной поговорить? – задала я вопрос, который, в принципе, волновал меня не сильно. Куда более весомым было желание сбежать, и я даже отступила на пару шагов, возвращаясь обратно к крыльцу кондитерской. По сторонам огляделась, но, как назло, поблизости никого. Даже если я начну кричать, в надежде докричаться до шумной молодёжи, то это вряд ли мне чем-то поможет. Если они и услышат, то помочь не смогут, а то и не захотят.
– Вам нечего бояться, – продолжал уговаривать меня вкрадчивый голос, а его хозяин протянул ко мне руку. – Пройдёмте.
«Пройдёмте»?
– Вы из милиции?
– Нет.
– Тогда я точно с вами никуда не пойду. – Я попыталась освободить свою руку. – Отпустите меня.
– Лиля Германовна, давайте не будем создавать друг другу проблем.
– Что?! – Я посмотрела на всех по очереди. – Кто вы такие?
Парень, который всё это время со мной говорил вполне вежливо, поскучнел, видимо, осознав, что просто так я в машину к ним не сяду, его губы превратились в тонкую линию, что подразумевало, что он крайне недоволен моими вопросами, и на товарища глянул. Молча кивнул. А я, круглыми от ужаса глазами, наблюдала за тем, как второй без всяких лишних слов направился ко мне, подхватил, как мешок с картошкой, и взвалил на плечо. Правда, я завизжала на секунду раньше, чем он меня коснулся, но это, кажется, никого не обеспокоило, мои похитители никак не отреагировали и не принялись воровато оглядываться. И пока я звала на помощь и сучила в воздухе ногами, самый говорливый из них, открыл заднюю дверь, потом наклонился и подобрал с земли мою сумочку, что я уронила. Меня, как куклу сунули на заднее сидение автомобиля, я неудачно тюкнулась лбом о край сидения, и пока пыталась собрать ноги и руки воедино, чтобы принять более-менее подобающее положение, и попросту сесть, в ноги мне полетела моя сумка. Моя сумка от «Louis Vuiton»! Они, вообще, представляют, сколько она стоит?
