Текст книги "Белое на голубом (СИ)"

Автор книги: Екатерина Кариди

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 30 страниц)

Глава 34.

Как и предполагал Вильмор, первый рабочий день государыни принес ей несколько сюрпризов. Когда она явилась в кабинет своего мужа, имея совершенно определенное желание поработать во славу теперь уже своей страны, ее ждал у входа хранитель царской печати Омнигус.

– Государыня, – старик согнулся в поклоне.

Онхельма ответила легким кивком, про себя подумала:

– Не переломись, дедуля.

И прошла в кабинет. Только царица уселась в кресло, старый хранитель подступил к столу, церемонно поклонился еще раз и произнес:

– Ваша Величество, по обычаю я должен прежде всего представить Вам символы власти.

– Так в чем проблема, уважаемый? Принесите мне их, и будем считать этот вопрос исчерпанным. У нас и без того масса дел.

– Ээээ... Простите, Ваша Величество, это не так просто. Вам придется проследовать со мной туда, где они хранятся.

Онхельма слегка разозлилась, но не стала показывать свое недовольство, просто сказала:

– Ведите.

Однако нечто, дремавшее в глубине ее души, это ее второе, внутреннее 'я', заворочалось, и подняло голову с интересом, всплывая на поверхность, словно гигантский спрут из морских глубин.

Хранитель снова поклонился и вытащил ключ. А после подошел к стене и нажал на... Онхельма даже не заметила, куда он нажал, надо бы потом узнать поподробнее. Каменная кладка расступилась, и взору открылась простая деревянная дверь без всяких украшений. Это было странно, потому что стены кабинета, как и почти все во дворце, были выложены из мрамора, украшенного резьбой, Пилястры с капителями, резные фризы, фрески. Все удивительно красиво и богато. А эта простая дверь выглядела так, словно она намного древнее всего, что здесь есть. Гораздо древнее.

Омнигус отпер дверь своим ключом и жестом пригласил Онхельму войти. За дверью было помещение, слабо освещенное непонятно откуда проникающим мягким светом. Еще одна дверь. Около нее закрепленная на стене металлическая рука, держащая факел. Хранитель взял факел, зажег и отпер следующую дверь. За дверью был наклонный коридор, пол которого уходил вниз по кривой против часовой стрелки. Они пошли дальше, Онхельма заметила, что двигаться трудно, будто идешь, преодолевая незримую преграду. На пути несколько раз им попадались факелы на стенах, проходя мимо, Омнигус зажигал их. Чем ниже они спускались, тем становилось холоднее. Под конец дыхание вырывалось белым паром, Онхельма поежилась.

– Прошу прощения, государыня, здесь не жарко, – произнес хранитель, – Но мы уже пришли.

Они действительно пришли. Очередная дверь, отпертая ключом. Маленькое пустое помещение. Омнигус зажег факел. В центре на каменном пьедестале стоял ящичек из черного дерева, выложенный серебром.

– Это здесь, Ваше Величество.

Он открыл ящичек, благоговейно протянул руки и вытащил содержимое. В небольшой черной бархатной шкатулке на подушке лежало два предмета. Печать и кольцо. То, что скрывалось внутри колдуньи, при виде простецких, но явно древних безделушек, почему-то испытало тревогу и затаилось. Онхельма хмыкнула:

– Белая звезда на голубом поле, как оригинально. В точности как герб.

Омнигус был серьезен:

– Это и есть древние символы власти царей нашей страны. И главная ее тайна.

– Это всего лишь кольцо и печать. Не более.

Хранитель только стрельнул в нее пронзительным взглядом и произнес:

– Попробуйте надеть кольцо, Ваше Величество.

Царица подкатила глаза и, пожав плечами, взяла с подушечки кольцо из белого металла, с оправленным в него круглым медальоном. Как ей показалось, из голубой эмали. С восьмиконечной белой звездой в центре. Осмотрела его со всех сторон и надела на указательный палец правой руки. Кольцо было великовато и болталось на пальце.

– Покажите, – строго сказал старик.

Онхельма собиралась было возмутиться, что он посмел так, без всякого почтения обратиться к царице, но внутренний советчик, уже взявший над ней власть, велел молчать и слушать. А хранитель в этот момент затряс головой и воскликнул:

– Плохо! Очень плохо... Ладно... Возьмите печать.

Она еле смолчала, но взяла печать.

– И что?

– Поставьте оттиск вот... хотя бы вот здесь.

Он вытащил листочек бумаги из кармана, похоже, какие-то его записи. Онхельма фыркнула и приложила к листу печать.

– Вот!

На листе не осталось следов. Хранитель всплеснул руками и забормотал:

– Плохо! Плохо... Ужасно...

– Послушайте, вы, – ей так и хотелось обозвать его старым ослом, – Если печать не макнуть в чернила, то никаких следов и не будет! Неужели не ясно?!

Тот мученически сморщился, потом выдавил:

– Я должен объяснить... показать... Дайте мне кольцо.

Онхельму все это стало просто бесить, и к черту того, кто сидит внутри! Но она в очередной раз смирилась, сдернула с пальца кольцо и протянула старому хранителю. Тот взял его, надел на палец. И Онхельма поразилась. Оправа кольца исчезла, а голубой медальон со звездой казалось, просто приклеен к руке.

– Что это еще за фокус?

– Ваше Величество, чтобы владеть нашей страной, нужен особый дар. И не один. У меня один из даров есть, но проявляется он не в полной мере. Видите, кольцо принимает меня, но не до конца.

– А до конца, это как?

– Оно должно стать невидимым, стать частью того, кто имеет право им владеть.

Онхельма кивнула. Ситуация все больше и больше выводила ее из себя.

– А печать?

– Печать меня вовсе не принимает, – предвосхищая ее вопрос, сказал, – в руках того, кого принимает этот символ власти, он оставляет оттиск. Белую звезду на голубом поле.

– Понятно. Ваши символы власти меня не принимают. И что из того? Я все равно царица.

– Да, Ваше Величество, вы царица... Но нам срочно, в ближайшее время, необходим наследник, владеющий всеми дарами, либо пара наследников, каждый из которых владеет хотя бы одним даром. Иначе...

– Что иначе? Что?! Это всего лишь побрякушки! – Онхельма вышла из себя, а то, что контролировало ее изнутри, жадно желало услышать ответ.

Хранитель прищурился, глядя на нее так, словно гнев этой женщины его совершенно не трогал:

– Ваше Величество, вы никогда не обращали внимания на то, что цари Версантиума ходят по городу без охраны? И границы наши не охраняются? А стража наша? Армия? Небольшие отряды, символические, ради статуса. Да, у нас есть застенок. Но, Ваше Величество, узники в застенке появились впервые за последние пятьдесят лет, и то...

О том, что казненные были, скорее всего, не были виновны, старый хранитель не стал говорить, но Онхельма поняла, именно так он и подумал.

– И что из того? – недоверчиво спросила царица, ее внутреннее Я приготовилось услышать главную тайну этой страны.

Омнигус вздохнул.

– Сила этих символов власти охраняет страну, охраняет ее народ, ее царей. Дает нам возможность пользоваться плодородием земель и морскими богатствами. Понимаете?

– Чушь какая-то... Скажите на милость, и как другие народы обходятся без ваших символов власти?

– Символы власти указывают на того, кто достоин быть властителем.

– Ты хочешь сказать, что я не могу быть царицей, раз эти побрякушки 'не принимают', как ты говоришь, меня?

– Вы сами это сказали, Ваше Величество.

– И нам следует найти подходящих людей для этой цели? Так?

– Да. В Версантиуме многие имеют дар. Вы будете исполнять обязанности царицы, пока наследник или наследники не смогут принять власть, но надо как можно скорее обратиться ко всем...

– Довольно, – она вскинула руку, – Проводи меня обратно.

Обратный путь прошел в полном молчании. Когда хранитель Омнигус запер последнюю дверь, вернув на место мраморную кладку, царица устало улыбнулась и сказала:

– На сегодня довольно. Я хотела бы остаться одна.

Омнигус поклонился и пошел к выходу. Внезапно решение проблемы пришло к колдунье из глубины сознания. Лицо царицы сначала осветилось, а потом его исказила злобная гримаса, и когда хранитель печати был уже в дверях, в его спину врезалось смертельное заклинание. Старик беспомощно взмахнул руками, схватился за сердце и рухнул на пол, закатив в агонии глаза. Онхельма чуть двинула рукой, дверь за ним закрылась, отделяя ее от того, что будет происходить в коридоре. Тут она вспомнила про стражу, стоявшую у дверей, нехорошо усмехнулась и щелкнула пальцами. Резной каменный карниз над головами людей, склонившихся к упавшему хранителю, обрушился, придавив всех троих.

– Очень хорошо, – подумалось Онхельме, – Отлично проделано. Казалось бы, бесполезные архитектурные излишества, а и от них может быть польза.

Она откинулась в кресле.

Опять это ощущение второсортности. Второсортности!

Проклятая страна. Проклятая! Не желает принимать ее? Она мрачно расхохоталась. Ничего, об этом уже никто не узнает. Мертвые не умеют разговаривать. Пусть себе их драгоценные символы власти полежат в хранилище. Она и без них прекрасно обойдется.

***

– Зря ты так думаешь, женщина с золотыми волосами, – подумал темный дух Сафор, на глазах которого и произошла вся сцена, – Зря...

Глава 35.

В коридоре за стенами царского кабинета слышалась возня, вскрики и какой-то навязчивый шум. Онхельма скривилась, не дадут спокойно поразмыслить. Потом беготня стихла, в двери царского кабинета стали деликатно стучаться. Царица приняла невозмутимо-серьезный вид, встала и открыла дверь. Один из советников.

– Государыня, Ваше Величество, хранитель Омнигус... он скончался... Сердечный приступ. Еще и карниз отвалился и придавил его вместе со стражей. Нужен срочный ремонт...

– Ах, какое несчастье! – Онхельма была сама озабоченность и сочувствие, – Он недавно вышел от меня и был в полном порядке... До этого мы с ним ходили... в общем, принимать символы власти, а после он сказался уставшим, и я его отпустила. Все-таки наш хранитель в почтенном возрасте... Что вы говорите... Какое горе...

– Да, Ваше Величество, увы... Другого хранителя у нас нет. Его нужно найти среди жителей страны. Дар...

Она не дала советнику договорить. И снова внутренний советчик подсказал ей верный ход:

– Принесите мне ключ, я сама позабочусь о сохранности символов моей власти.

Тот замялся, но не решился возразить.

– Да, Ваше Величество...

Онхельма взяла ключ, поблагодарила советника кивком и велела:

– Сегодня объявляется торжественное прощание с нашим Хранителем печати. Прошу, передайте мою волю. А заседание Совета переносится на... послезавтра. Все, идите. Нет, постойте. Пусть в дворцовом храме отслужат молебен за здоровье нашего государя Вильмора. Дай Бог, чтобы наш государь скорее поправился.

– Будет исполнено, государыня Онхельма, – советник мялся, не решаясь уйти.

Царица взглянула на то, как поблескивает в отраженном свете лысина советника, окруженная кустиками седых волос, и очередное озарение снизошло на нее изнутри.

– Ах, я бы сейчас выпила глоточек вина, столько волнений... Не хотите выпить со мной?

– Почту за честь, Ваше Величество.

Государыня Онхельма улыбнулась, поражаясь тому, насколько верны и своевременны подсказки, которые приходят из глубины сознания. Ключ у нас, теперь этот старикан передаст остальным ее распоряжение. А дальше... Дальше, чтобы он не болтал лишнего, куда дел ключ, его пора отправить на отдых. Вечный отдых.

Она налила им обоим по бокалу красного вина со специями из серебряного кувшина, стоявшего на резном столике. Незаметно уронила в его бокал несколько крупиц того темного порошка, что носила в перстне. Для разных подобных случаев. А потом чокнулась с ним и выпила за здоровье государя Вильмора.

Советник ушел, исполненный уверенности, что ослепительно прекрасная молодая царица просто кладезь мудрости, и полна заботы о народе. И им несказанно повезло, что государь Вильмор на ней женился. Правда, голова немного кружилась, но это верно оттого, что вино слишком крепкое. А может от красоты царицы...

Онхельма долго смотрела на ключ, потом подбросила его в руке и опустила в карман, решив припрятать до лучших времен.

***

Сегодня Нильда снова выводила Голена на воздух, подышать. Василий специально для него соорудил кресло на колесиках и велел выносить на солнышко, потому что раны заживали медленно, и еще долго ему запрещалось даже пытаться вставать. Парень побледнел и осунулся, и разом как-то повзрослел. Теперь юный философ выглядел не на свои семнадцать, а на двадцать семь.

Чувствовал он себя в этом кресле ужасно, особенно, когда молодые здоровые парни-контрабандисты, перешучивались с Нильдой, катившей его вдоль всего их маленького поселения. Голен болезненно ощущал на себе жалостливые взгляды, и готов был провалиться сквозь землю от ненависти к себе и унижения. Какой он ей муж?! Какой из него муж?! Калека! Бесполезный, бездарный балласт! Не будь его, она могла бы быть счастливой, выйти замуж за молодого, здорового мужчину, за одного из этих парней хотя бы. А не возиться с ним, с безногим...

Но Голен терпел. Ради погибших товарищей, которым обещал жить за всех, ради того добра, что сделала для него Нильда. Он должен. Должен им. Должен стать достоин, так она сказала. И он пытался, когда никто не видел, он пытался. Тренировал руки, силу мышц пресса и спины, раз не ходят ноги, значит надо возместить это как-то по-другому. Было тяжело, он выматывался до изнеможения, а Нильда, когда видела, что опять вспотел, тут же кидалась смотреть, нет ли у него жара. Ворчала на него, обтирая потный лоб. Гладила по волосам. Он млел под ее руками, млел от счастья и умирал от горечи. А когда она его мыла, это было для него тайное действо, полное затаенной горечи и блаженства, Голен закрывал глаза, представляя себя здоровым, представляя, что она его жена по-настоящему.

И вот ради того, чтобы однажды назвать ее женой по-настоящему, он напрягался из последних сил.

Прогулка подошла к концу, Нильда прикатила его 'царское кресло', как в шутку назвал эту конструкцию Василий, в дом, пересадила в широкое удобное дедовское кресло, а сама ушла в кухню готовить. Голен напрягся. На столе недалеко от него стоял стакан с водой. Недалеко, но, тем не менее, он не мог сам дотянуться. Ему хотелось пить, а звать Нильду по каждому поводу не хотелось, он и так слишком долго был беспомощным. Он тянулся, прикладывая все силы, напрягался, и вдруг...

Вдруг он вместе с креслом влетел в стол, а стакан каким-то образом влетел ему в руку. Он и сам не понял, как это случилось, сидя с полупустым стаканом в руке весь облитый. Колдовство какое-то... Не понял, но радостно рассмеялся. Впервые с того дня, в который праздновали восемнадцатилетие Алексиора.

– Дары...! Дары...! – все твердил он, захлебываясь смехом, когда перепуганная Нильда примчалась из кухни.

Та посмотрела удивленно на смеющегося Голена и только глаза подкатила. А потом отвесила ему подзатыльник и хотела уйти на кухню, но парень не дал, схватил за руку и прижал ее ладонь к щеке. Нильда притворно рассердилась:

– Ну-ка, быстро перестал баловаться! А то Василия позову!

Голен примирительно поднял руки вверх, в знак того, что не имеет желания лишний раз встречаться с этим коновалом, как он его за глаза и называл. Девушка грозно свела брови, изо всех сил стараясь сдержать улыбку, и вышла из комнаты, а на душе у нее стало легко и весело.

Легко, потому что парень теперь действительно пошел на поправку.

Глава 36.

Странная смертность стала наблюдаться в последнее время среди членов Совета Страны морского берега. То сердечный приступ, то опять сердечный приступ. Царица даже высказывала озабоченность, рекомендовала старейшинам не переутомляться, и вообще, следить за своим здоровьем. Да и освободившиеся должности надо кем-то замещать, желательно, молодыми, здоровыми и полными сил советниками. А то так они рискуют в один прекрасный день вовсе остаться без Совета. Кто же будет помогать царице принимать верные решения?

Было решено наметить в стране кампанию по отбору достойных кандидатов из числа, скажем так, мужчин не старше сорока. Приятной наружности. Этим государыня Совет и озадачила, а сама потихоньку, как она выразилась, начала обживаться в рабочем кабинете.

Итак, Совет занялся поиском молодых да мудрых, царица – наведением порядка в кабинете мужа, а граждане – ожиданием перемен.

Потому что слишком тихо было во дворце, подозрительно тихо.

И пока все это происходило, голубка Евтихия жила себе в своей пещере в фиордах высокого берега, а государыня Онхельма с завидным упорством искала ее везде, особенно после того, как камеристка Мила ухитрилась добыть ленту для волос, принадлежавшую слепой девчонке. Это было не совсем просто, пришлось переспать с одним из стражников за эту ленточку. Но зато царица была ею довольна, да и подозрений никаких. А ночь, проведенную в объятиях молодого мужчины, можно было считать дополнительным бонусом.

Государыня наградила верную служанку щедро, преданных слуг следует ценить, их у нее не так уж много. Онхельма улыбнулась камеристке и отпустила взмахом руки, та ушла довольная, прижимая к груди ларчик с восточными благовониями, который стоил целое состояние, если продать его. Но Мила не собиралась ничего продавать, она собиралась сохранить подарок как талисман, чтобы за ним последовали другие. А в том, другие подарки последуют, камеристка не сомневалась, потому что царице еще понадобится ее помощь.

Девушка-прислужница ушла, а Онхельма осталась сидеть в кресле, разглядывая ленту, которую держала в руке.

– Ну-с, птичка... – пробормотала она, – Давай, покажись-ка мамочке...

***

Тот ритуал, что Онхельма собиралась проводить, был описан в одной из книг, доставшихся ей в наследство от старой колдуньи, от которой она получила имя, силу, дар и чуточку зла в придачу. Вообще-то, с помощью этого ритуала можно было найти живого человека по его вещи. А девчонка, строго говоря, была мертвой, но Онхельма кое-что придумала. К тому же, она была уверена, что слепая не совсем мертва.

Действительно. Ритуал позволил убедиться, что не мертва. Однако мерзкая стрелка так безостановочно вертелась во все стороны, пытаясь выяснить направление поиска, что скоро царице ясно. Так она ее не найдет.

Прибравшись в будуаре и скрыв следы колдовства, она вызвала камеристку.

– Мила, скажи, ты не видела там... Ну, там, где живут эти...

– Семьи казненных?

– Да. Ты не видела там белую голубку?

Мила удивленно приподняла брови:

– Ваше Величество, здесь везде полно голубей! К тому же они живут недалеко от дворцовой голубятни. А молодые... ну, эти... они вечно торчали там, на верхотуре, и гоняли голубей. Только белых я не видела.

– А ты присмотрись внимательно, увидишь, тут же ко мне. Поняла?

– Поняла, Ваше Величество. Сразу сказать вам.

– Хорошо, милая, а теперь иди.

Не нравилось это все Онхельме. Совершенно не нравилось. Искать ее, эту хитрую слепую дрянь, все равно, что искать иголку в стоге сена. А найти надо.

Она бы еще долго раздумывала, как быть, но тут на помощь царице пришел внутренний советчик. Зачем искать иголку? Когда можно просто весь стог уничтожить?!

Просто уничтожить всех голубей. Белых, сизых, бурых, пестрых. Всех. Для верности. И незачем мучиться и сомневаться: угадала, не угадала!

У царицы Онхельмы враз улучшилось настроение. Она пошла проведать мужа, вечерний обход уже превратился в своего рода семейный ритуал. Отпустив ненадолго сиделок, она присела рядом, поболтать о том, о сем.

– Знаешь, Вильмор, а ты оказался прав, – она подмигнула, глядя в неподвижное восковое лицо мужа, – Насчет даров.

И тихонько хихикнула, как проказливая девчонка.

– Но мне это нисколько не помешает, – она погладила несчастного по груди, привычно влив немного силы, и сказала, – Пока. Спи, дорогой.

Потом она ушла.

А ведь Онхельмна догадывалась, что, продлевая ему жизнь, просто продлевает его страдания. Потому что к жизни Вильмор больше не вернется. Куда человечнее было бы дать ему умереть. Но. Он нужен был ей живой. Пока. Пока она не почувствует себя на троне настолько уверенно, что перестанет в нем нуждаться.

Впрочем, в качестве игрушки, просто чтобы проверить на нем свою силу и власть, неживой, но и не мертвый муж тоже неплохо выглядел. Так что, с какой стороны ни посмотри, а душе бедняги Вильмора еще долго не видать покоя и отдохновения.

О том, что собирается приказать убить всех голубей в Версантиуме, Онхельма мужу не сказала. Зачем? Ее могут услышать. Она отдаст приказание завтра. Да.

И пусть всем будет объявлено, что это жертва.

За здоровье государя Вильмора.

Глава 37.

Евтихия ожидала появления Морфоса, мечтательно насвистывала балладу о любви, сочиненную знаменитым поэтом древности. Та история, рассказанная духом земли, произвела на голубку неизгладимое впечатление, посеяв в душе ростки надежды, что со временем все наладится и будущее еще принесет ей счастье. Она даже стала прибираться в пещере, выметая хвостиком пыль и каменную крошку. Правда птица не совсем понимала, зачем это нужно девушке, но возражать не стала. Вообще, они постепенно становились одним целым, воспринимая прошлый опыт и убеждения друг друга. Вероятно, оттого что были во многом схожи.

А когда покашливая появился дух земли, показав свое лицо из скалы, она радостно зачирикала:

– Добрый день, уважаемый Морфос, добрый день, дедушка!

– Кушать будем?

– Будем!

– Ягоды или зернышки?

– Ягоды... и зернышки!

– Вы уж определитесь, милые, – Морфос затрясся от смеха, но вырастил и то, и другое, – Тогда вперед! А потом сказку...

Но последнюю фразу он вслух не произнес.

Через минут пятнадцать сытая голубка вернулась, вертя головкой и блестя глазками-бусинками. Она пританцовывала на месте и покряхтывала, не решаясь напомнить древнему духу о том, что обещанные легенды пора бы уже начать рассказывать, потому что любопытство просто раздирает ее, но Морфос сжалился сам.

– Ну, милая, о чем мы сегодня будем слушать?

– Ммммм... О драконах!

– Так понравились?

– Да... – она мечтательно подкатила глазки.

– Ну, выбирайте, какую вам легенду: веселую, грустную, или поучительную.

– Пожалуй, лучше сначала поучительную, – сказала девушка.

– А про любовь нету? – чирикнула птица.

– Они все про любовь, – ответил древний дух земли.

– Ну, тогда пусть будет поучительная, – согласилась птица.

– Так вот, слушай Евтихия. Эта история будет о том, как властители Страны морского берега обрели символы власти. Вернее, как вообще появилась Страна морского берега.

– О... так это про нашу историю? Мне Алексиор рассказывал...

– Этого девочка Алексиор не мог тебе рассказать, об этом теперь, кроме непосредственных участников, помню только я, да еще может быть Сафор.

– Ух ты... – птица даже присвистнула, – Дедушка, вы такой... и так много чего знаете...

– Кх-кх-кхммм... – прочистил горло древнейший и смущенно заулыбался.

Ибо искреннее восхищение приятно всем, даже тем, кто помнит, как над землей впервые взошли луна и солнце.

– Значит так. История эта про синего морского дракона, – Морфос повел бровями, – Раньше они населяли моря и океаны, и были царями всего, что живет в воде, но со временем враги, пользуясь их природной добротой и благородством, стали истреблять их, и теперь уже много веков морских драконов никто не видел.

Древнейший вздохнул.

– Когда появились первые люди... Они охотились на морских драконов. Да и вообще, охотились на драконов.

– На драконов? Охотились... – была потрясена Евтихия, – Но зачем? Как? Разве их мясо можно есть?

– Нет, их мясо есть нельзя. А охотились в основном для самоутверждения, ради славы. Ну, представь, огромное крылатое чудище, зубастое, дышащее огнем, и его побеждает герой. Обычный человек. Любой мужчина мечтает стать героем.

– Я слышала, что драконы уносили скот, похищали принцесс, потом требовали выкупа, а рыцари, освобождая прекрасных дам, сражались с драконами, и побеждали этих злобных чудищ.

– Нет, милая, никогда драконы не нападали на людей первыми, никогда. В их сердце слишком много любви, она и порождает тот драконий огонь. Любой дракон превыше всего ценит жизнь других существ. И только доведенные до крайности, они иногда предпринимали эти акции протеста. В надежде как-то договориться с людьми о ненападении. Но люди безжалостны.

– То, что вы говорите, ужасно, – поникла голубка.

– Да, ужасно. К тому же кровь дракона и его шкура, особенно чешуя, пригодны для создания мощных артефактов. Потому тех драконов, которых не убили чванливые рыцари ради славы, потихоньку добили колдуны, чтобы растащить на артефакты. А ведь и тут можно было договориться... Однако люди бывают жадны и безжалостны.

– Все это очень печально слышать, и если эта история поучительная, то какова же печальная? – пробормотала Евтихия.

Морфос покряхтел, морщась, потом лицо в скале разгладилось и осветилось улыбкой:

– Так вот. Я ведь сказал, что история про любовь, не так ли?

– Ага... – голубка затихла в предвкушении.

– Жил в те времена простой рыбак по имени Силевкс.

– Ой, так звали отца Алексиора! – воскликнула Евтихия.

– Да, это очень древнее имя. Да... А Силевкс этот был красивый молодой парень, сильный, добрый, справедливый и умный. Парень был беден, но доволен жизнью и всегда готов поделиться с любым путником всем своим добром. Из имущества у него была всего только лодка да сеть, да еще маленькая хижина. Здесь в скалах, у самых фиордов. Родители его уже состарились, он один выходил в море, но того улова, что приносил Силевкс, им с лихвой хватало. А подальше от моря, вглубь, там, где зеленые луга, жила семья Борегарса. Тот был богат, имел обширные земли и много работников, его семья занималась скотоводством и земледелием. И было у него три сына и одна дочь Нириам. Нириам была красавицей, – Мрофос вздохнул, вспоминая высокую краснощекую жгучую красотку с копной вьющихся каштановых волос, – Она веселая была, всегда смеялась...

Голубка устроилась поудобнее, истории про любовь надо слушать внимательно, чтобы ничего-ничего не упустить.

– Надо сказать, – продолжал Морфос, – Что в те времена людей на свете было мало. Не то, что теперь. Во всей округе жило всего несколько семейств. Вот... Пришла пора выдавать Нириам замуж, Борегарс объявил всем, что лучшему из лучших достанется его красавица дочь, а вместе с ней и половина всех его богатств.

– А почему половина его богатств достанется дочери, а как же сыновья? Разве не старший сын должен стать наследником?

– Вот в этом все и дело. Сыновья у Борегарса были слабы, жадны, ленивы и жестоки. А он хотел, чтобы его достояние перешло в руки сильного человека, способного сберечь и приумножить, а не разорить. И тогда Борегарс назначил соревнования. Пришли молодые мужчины со всех концов, и многие из них издалека. Всего тридцать человек. Три дня длились соревнования, а на четвертый день прекрасная Нириам должна была выбрать победителя, лучшего среди трех самых лучших. Один, Маврос, был великий охотник и стрелок из лука. Второй, Кессор, был воин, лучше всех владевший мечом. А третий Силевкс, он был умнее всех, и не было ему равных в решении разных загадок и головоломок. Сила у всех троих была равная, только способности разные.

Прекрасная Нириам выбрала Силевкса.

Потому что он был добр, а еще, потому что она с первого взгляда в него влюбилась, и отчаянно хотела, чтобы рыбак, как его презрительно именовали ее братья, выиграл. А он давно смотрел на нее влюбленными глазами, как он мог проиграть? Не мог. Потому и стал лучшим из лучших. Мужем Нириам.

Конечно, те двое проигравших не успокоились. Возмущались, за что этому голоштанному такая удача?! Богатство, да еще и девушка! Обвиняли его в корысти. Тогда Силевкс просто отказался от того богатства, что давал Борегарс за своей дочкой, и ушел вместе с Нириам жить в свою хижину на берегу. И жили они счастливо.

Чтобы быть счастливым ведь совсем немного нужно.

А когда зять от своей доли наследства отказался, сыновья затребовали ее себе, но Борегарс возьми и скажи:

– Докажите сперва, что достойны. Лежите в шатре, только пьете и жрете, как бесполезные жирные коты, Сделайте что-нибудь, прославьте себя.

Прославить себя? Долго им пришлось думать над этим, если бы не те двое отвергнутых женихов, возможно, так ничего и не пришло бы в их ленивые головы. А те двое завидовали Силевксу, следили за ним постоянно, но напасть не решались. И вот, однажды, наблюдая за домом рыбака, заметили с другой стороны скалистого берега отдыхающего морского дракона. Вдвоем идти на него им показалось страшно, они позвали братьев Нириам, договорившись, что потом все поделят честно поровну. Разумеется, каждый при этом думал обмануть остальных.

– Что за ужасные люди, – возмутилась Евтихия.

– Обычные, – мягко проговорил древнейший.

И все-таки, не показались они обычными ни птице, ни девушке.

Эти пятеро устроили засаду на морского дракона, и напали внезапно, отрезав ему путь в открытое море. Изранили всего, вытащили и бросили на берегу умирать, а сами побежали к Борегарсу, чтобы предъявить ему мертвого дракона как доказательство своей доблести и великой силы.

И умер бы дракон, если бы случайно не проплывал на лодке мимо Силевкс, заметивший, как уходили те пятеро. Он пришел в ужас при виде того, что сотворили с морским владыкой жестокосердые люди. Знал рыбак, что дракон никогда не стал бы сражаться с людьми, применять против них свою силу. Однако дракон умирал, а времени оставалось совсем мало. И откуда только взялась в рыбаке такая сила нечеловеческая... Привязал он дракона за хвост к лодке и налег на весла, трудно было неимоверно, но вытащил его на воду, а в воде дракон немного пришел в себя.

– Не бойся, морской властелин, я не причиню тебе зла, – крикнул Силевкс, – Я хочу спрятать тебя от убийц. Если можешь, помоги мне немного.

Дракон не ответил ничего, но из последних сил подгребал плавниками, помогая рыбаку. Тот спрятал его в фиордах, а сам быстро вернулся домой и все рассказал своей жене Нириам. Вместе они и решили сделать они вид, что абсолютно ничего про того самого дракона им неизвестно.

Привели сыновья и их сообщники Борегарса на берег, предъявить доказательства своего геройства – труп дракона, и застали на берегу только разворошенный песок да следы драконьей крови на нем. Голубой крови.

– Голубой?

– Голубой, – кивнул Морфос, – Ибо голубая была кровь у морского дракона.

– Как странно, – проговорила Евтихия, – Люди употребляют это понятие как имя нарицательное. Говоря 'голубая кровь', имеют в виду, что редкая, аристократическая...

– Она и вправду редкая, – засмеялся Морфос, – Но самая, что ни на есть, настоящая.

– Чудны дела Создателя...

– Да, чудны и непостижимы. Дальше рассказывать?

– КОНЕЧНО! – воскликнула голубка, вытаращивая глазки.

И вот, прибежали на берег, а там все залито голубой драконьей кровью. А дракона-то и нет. Обидно! Тем более что Борегарс поднял их всех на смех. Тогда-то и пришла в голову одному из отвергнутых женихов мысль:

– А надо у рыбака Силевкса спросить, он должен был видеть!