Текст книги "Дело в шляпе (СИ)"
Автор книги: Екатерина Белецкая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)
– Это точно здесь? – с сомнением спросил Шини.
– Точно, – Бакли выглядел растерянным. – Видишь, шарлы карту нарисовали? И точка мигает? Мы на месте.
С шарлами он за последние пару дней сдружился. Подкидывал им сахару, без опаски залезал при надобности под капот. Говорил, что шарлы – это, оказывается, здорово. Что пикап можно месяц не заправлять, потому что они что-то сделали с бензином. Что мотор работает теперь почти бесшумно. А больше всего ему, разумеется, понравилась светящаяся прозрачная карта, которую шарлы рисовали прямо на стекле. На дорогу она смотреть не мешала, и сама подсказывала, где нужный поворот, где подъем, где спуск. Бакли думал, что такая карта была бы очень полезна в городе. Шенадор большой, и порой, чтобы найти нужный адрес, приходится долго рыться в старом потрепанном справочнике.
– Если мы на месте, то как попасть на улицу? – резонно поинтересовался Фадан. – Дальше дороги нет. Остроухий нам ничего не сказал.
– Давайте выйдем, что ли, – предложил Шини.
– Ну, давайте, – пожал плечами Бакли. – Может, поближе что-то сможем разглядеть.
На поверку выяснилось, что разглядывать особенно нечего. Всё те же камни, всё тот же ровный пол. Бакли походил туда-сюда, поднял каменный обломок размером с кулак, и стал простукивать стену.
– Что ты делаешь? – удивился Фадан.
– Если где-то камень тоньше, звук должен измениться, – объяснил Бакли. – Как при перкуссии.
Рядом с Бакли появился Сеп, и, одновременно, рядом с Фаданом возник Шеф.
– Видал? – гордо спросил Сеп.
– Видал, – кивнул Шеф. – А остальные лохи. Согласен?
– Согласен, – хмыкнул Сеп.
– Эй, полегче, – попросил Фадан. Тоже подошел к стене, и стал ее внимательно рассматривать. Безрезультатно, впрочем.
Бонни и Шини дошли до дальнего угла зала, и тоже принялись осматривать стену. Аквист же остался у машины. Он стоял, о чем-то задумавшись, а потом спросил в пространство:
– Как бы на потолок посветить?
Ему никто не ответил.
Аквист залез обратно в машину, долго там рылся, а потом вылез обратно, держа в руках фару, снятую с мотика, и его маленький аккумулятор.
– Эй, Шини, помоги, – позвал он.
– Ты чего хочешь сделать?
– Вверх посветить хочу. Подержи провода.
Вскоре все смотрели наверх – а там, наверху, оказался вовсе не камень. Больше всего материал потолка напоминал старые и ржавые листы металла, вот только…
– Только никакой металл не простоит столько лет, – констатировал Шеф. – Теперь задача. Как поднять с фургоном наверх?
– Летать фургон не умеет, – медленно произнес Аквист. – Но… Шини, вниз посвети, пожалуйста.
– Что ты ищешь? – с интересом спросила Бонни.
– Ну, я подумал, что машинам, которые тут когда-то ездили, тоже, скорее всего, не летали. Ну или летали, но не высоко. Должно же быть что-то, что помогало им подняться.
– Верно, верно, – покивал Шеф. – Хорошо. Бакли, что ты там настучал?
– Вот в этом месте звук отличается, – отрапортовал Бакли. – Везде глухо, тут гораздо звонче.
– И снова верно. Аквист?
– Внизу есть щель. Тонкая совсем, но она идет… идет… по всему периметру зала. Она и на въезде есть. Но если бы не подсветка, мы бы ее в жизни не заметили.
– Хорошо, – одобрил Шеф. – В общем, такие места, как это… это подъемник. Не буду больше утомлять, поэтому, пожалуй, помогу. Садитесь в машину… Бакли, Аквист, высший балл за наблюдательность. Остальным – повод задуматься.
– Так что делать-то? – Бакли влез на водительское кресло, завел пикап.
– Прежде всего – взять предметы, которые вам дал Остроухий, – серьезно ответил Шеф. – Шини, Аквист, наденьте браслеты. Скажите им, чтобы стали невидимыми. Бонни, убери коробочку в карман. Она прекрасно там поместится. Фадан, возьми свою рамку, и тоже спрячь. Бакли, обруч надень на голову.
– Я чего, дурак, что ли? – удивился Бакли. – Чего я, девушка, с обручем ходить?
– Он станет невидимым, так же, как браслеты, – спокойно объяснил Шеф. – Теперь дальше. Бакли, отведи пикап назад, и с разгону – в стену, пожалуйста.
– Чего?! – Бакли аж поперхнулся.
– Того. Разгоняйся, и стукни в стену. В тот участок, который тебе показался звонким.
– Шеф, ты рехнулся? – ласково спросил Бакли. – Я что тебе, идиот? Или мне, по-твоему, машину не жалко? Разобью же!
– Не бойся, не разобьешь, – усмехнулся Шеф.
– Да ладно…
– О, всемогущий и всеведущий, дай ума этому неумному, – пробормотал Шеф. – Ладно, объясняю. Вот представь себе транспортника, который, допустим, торопится. Очень торопится. Он проскочил через эти секретные тоннели половину континента, и… неужели ты думаешь, что он станет тратить время на то, чтобы выходить из своей машины, чтобы она поднялась наверх?
Бакли почесал в затылке. Нахмурился.
– Нет, наверное, не будет, – согласился он. – Но я-то тут при чем?
– Да при том, что машина твоя сейчас, благодаря нашему Остроухому другу, получила точно такие же права, как машина транспортников. Разгоняйся и врезайся. Увидишь, что получится. Так, все сидите на местах, и держитесь покрепче.
* * *
Пикап стоял на солнечном пригорке, посреди молодого леска. За ним зияла сейчас огромная яма, которая на глазах уменьшалась и затягивалась – казалось, сама земля стремится поскорее зарастить место провала. Еще минуту назад он был глубиной метров пятнадцать, если не больше, но теперь яма стремительно переставала быть ямой. Она с каждой секундой становилась всё мельче и мельче, мало того, поверхность голой, словно бы вспаханной земли оживала: по ней уже вовсю ползли вьюнки и начинали подниматься первые травинки. Становилось ясно, что еще минут десять, и место примет абсолютно первозданный вид, словно никакой ямы и не было вовсе.
Вот только…
Только вокруг пикапа сейчас стояли греваны. На почтительном расстоянии, метров в сто. В руках многих из них находились странные предметы – Фадан, не смотря на слезящиеся от внезапно яркого дневного света глаза, успел понять, что предметы эти состоят из деталей подсвечников и другой храмовой утвари. За греванами виднелись странные, никогда не виданные им машины: грязного серо-зеленого цвета, широкие, приземистые, похожие на автобусы, но явно не автобусы.
– Броневики, – беззвучно подсказал Шеф. – Я не ожидал… такого я не ожидал…
– Шеф, у нас неприятности? – тихо спросил Аквист.
– Да. И еще какие.
– Что делать? – шепотом поинтересовался Фадан.
– Сдаваться. Иначе они вас за минуту перебьют.
– Но у нас же есть… есть шарлы, наручи, и эта штука у Бонни… – робко начал Шини, но его тут же перебил Шеф.
– Вы не умеете этим всем пользоваться, и потом, никакая шарла не успеет за минуту починить машину, если ее превратят в решето! На это надо хотя бы полчаса! Сдавайтесь, дальше разберемся… по ходу дела.
– Они нас не убьют? – со страхом спросила Бонни.
– Если будете сидеть так и дальше – убьют. Если сдадитесь – у вас есть хотя бы минимальный шанс выжить.
– Шеф, что у них в руках? – прозревая, спросил Аквист.
– Огнестрелы, – подтвердил его догадку Шеф. – Нечета тому пистолетику, из которого ранили тебя. Гораздо более мощные. Сдавайтесь, скорее! Они на взводе, у них вот-вот посрывает крыши, они пойдут в разнос, и перестреляют вас всех! Фадан, открой окно… повторяй, что я тебе сейчас буду говорить.
* * *
– Итак, я снова повторю вопрос, – Олка стояла, опираясь на стол, и буравила Фадана тяжелым взглядом. – Что за учебные программы? Как они выглядят, и как вы сумели получить их у диска?
– Я ничего вам не скажу, – упрямо повторил Фадан. В который раз уже повторил. – Обойдетесь.
– Глупец, – Грешер, сидевший в кресле у стены, встал, прошелся по комнате. – Вы глупец, Фадан Киго, не смотря на это ваше так называемое образование и должность. Вы не понимаете, что происходит.
– Почему же, – хмыкнул Фадан. – Очень даже понимаю.
– Что понимаете? Что натрепал вам Остроухий? Или эта баба из диска? – Грешер рассмеялся. – Кретин. Вашу глупую голову не посетила мысль, что они могут вам лгать?
– Зачем им это делать? – Фадан приподнял брови. – Да и потом… простите, но их ложь выглядит более правдоподобно, чем то, что пытаетесь внушить мне вы.
– Я пока что не начинал ничего внушать, – резонно заметил Грешер. – Я констатирую факты.
– Они тоже, – пожал плечами Фадан.
– Вы ничего не знаете, – Олка, наконец, отошла от стола. Налила себе воды в резной стеклянный стакан, отпила половину. – Именно поэтому вас так легко было поймать на ложь. Похожую на правду, но все-таки ложь.
– И в чем же эта ложь заключается? – вкрадчиво поинтересовался Фадан.
– Что ж, раз так получилось, придется, видимо, вас просветить, – ответил Грешер. – Слушайте…
Этот разговор происходил там, где Фадан и команда меньше всего ожидали оказаться после того, как попали в плен – на той самой атомной станции, куда они и сами стремились. Увы, нечего было даже и думать пробраться туда тайком, как они изначально планировали. Станция буквально кишела греванами, причем вооруженными; греваны были везде, мало того, станция, как беззвучно пояснил Фадану Шеф, находилась в двойном кольце оцепления.
На станцию их доставили, как понял Фадан, с эскортом. В первом броневике повезли их, всех пятерых, предварительно сковав руки и ноги; пикап каким-то образом закатили во второй броневик, размером побольше. Мало того, их сопровождали еще и несколько автобусов, в которых сидели угрюмые и хорошо вооруженные греваны. Речи не шло о том, чтобы попытаться как-то сбежать – при таких раскладах побег означал бы верную смерть.
«Зачем нас привезли сюда? – думал Фадан, когда увидел в окошке броневика вывеску с названием станции. – Ах, да. Диск. Они думают, что мы умеем взаимодействовать с диском… и ведь, Остроухий их раздери, они правильно думают. Хотел бы я знать, что они от нас потребуют».
Когда броневик заехал внутрь, и их вывели на улицу, Фадан понял, что все только начинается. И что самое плохое еще впереди. Сперва их разделили. Двое крепких греванов увели Бакли, потом подошли четверо новых, и потащили куда-то Шини и Аквиста; затем еще двое пришли за Бонни, и, наконец, оставшиеся четверо повели куда-то внутрь здания самого Фадана.
…Сначала он довольно долго сидел в маленькой комнате без мебели совершенно один. Через пару часов Фадан понял, что, во-первых, ему ужасно хочется пить, и, во-вторых, ужасно хочется в одно такое уютное небольшое заведение. Фадан, прежде никогда не ловивший себя на подобных вроде бы взаимоисключающих желаниях, удивился, однако решил, что надо не сдаваться и терпеть.
Терпения хватило еще на два часа, после чего Фадан принял следующее решение – он сперва робко, но потом всё отчаяннее начал стучать в дверь и просить, чтобы выпустили. Безрезультатно. В коридоре явно кто-то был, но этот кто-то на стук и крики Фадана и не думал реагировать.
Когда еще через три часа за ним, наконец, пришли, Фадан был уже обозлен до крайности и слегка напуган. По счастью, в туалет его всё-таки отвели – и он даже успел глотнуть воды из-под крана, хотя пить ему не позволили. А после туалета Фадана препроводили в эту самую комнату. На беседу с Олкой и Грешером.
– …так вот. Придется, видимо, вас просветить. Если вы думаете, что мы не знаем ни про вашего Остроухого товарища, ни про тоннели, ни про то, что спрятано под Круглой Горой, вы ошибаетесь. Знаем. Причем гораздо больше вас. Ах, Фадан, неужели вы считаете, что мы скрыли эту информацию от народа просто так, к своей выгоде? – Грешер печально усмехнулся. – Вы думаете, что мы строим какой-то заговор, призванный к тому, чтобы сделать всем ныне живущим – хуже?
– Да, примерно так я и думаю, – честно ответил Фадан. – А для чего вы это делаете, раз знаете?
– Для того чтобы уберечь наш народ и наш мир от большой беды! – рявкнул Грешер. – Вот для чего! Единственное, что мы хотим – так это чтобы наша планета жила мирно и счастливо.
– И была тупой, максимально, – подсказал Фадан.
– Счастье в неведении, – отрезал Грешер. – И в вере. И учтите, Фадан, не стоит ровнять всех ныне живущих по себе. Да, Триединый наградил вас… нет, не умом, а всего лишь немного пытливым умишком, и вы, как только представилась возможность, ощутили в себе этот слабенький позыв – действовать. Но поймите, другим этого не нужно. Это не сделает их счастливыми.
– То есть умирать от апчихита в тридцать пять – это нормально? – ехидно спросил Фадан. – Это такое счастье?
– Да, это счастье, – серьезно ответил Грешер. – Для них это действительно счастье. Пусть короткая, но осмысленная жизнь. Родиться. Вырасти. Влюбиться. Родить потомство. Радоваться первым шагам и словам своего живого продолжения. И – умереть, с гордостью осознавая, что жизнь прожита не зря. Что ты, хоть и уходишь рано, оставляешь за собой следующую ступень. Родную кровь.
– Я не думаю, что мой старший отец был счастлив, умирая от удушья, – тихо сказал Фадан. – И гордиться ему было особенно нечем. Он умер, оставляя семью нищей, и мать с отцами были обречены на…
– Не равняйте всех по себе, – снова приказал Грешер.
– Я не ровняю, – отмахнулся Фадан. – Но это… подло. Почему вы взяли на себя такую ответственность – решать за всех? Вы народ спросить не пробовали? Может быть, они пожелали бы чего-то другого?
Олка рассмеялась. Грешер тоже. Фадан переводил недоуменный взгляд с одного на другую, не понимая, что именно их так сильно развеселило.
– Спросить… ох… у них? – хихикала Олка. – У этого… стада вельшев?.. Они пожелают, да… Знаете, чего они пожелают, уважаемый Фадан? Не работать, иметь много денег, и чтобы праздник Пресуществования был каждый день. Вот чего они пожелают. Или вы думаете, что все массово захотят учиться грамоте? Захотят хорошей медицины? Захотят строить красивые города или моделировать быстрые поезда и автобусы, развивать эту вашу несчастную науку, или еще чего? Не смешите, Фадан. Мы слишком хорошо знаем, чего они на самом деле хотят. Именно поэтому мы вправе решать за них.
– Народ – это биологическая масса, – уже серьезно произнес Грешер. – Понимаю, для вас это звучит кощунственно, но это, к сожалению, чистая правда, как бы горько она не выглядела. Это масса, которая существует и возобновляется, которая может становиться больше или меньше, которая достаточно пластична, и которой необходимо мудро управлять. Не дрожать над каждым представителем, не цепляться за каждую жизнь, а управлять – целиком. Сейчас, например, нам необходим прирост населения. И мы запускаем программу, благодаря которой даже самые неимущие семьи обзаводятся тремя, а то и четырьмя детьми. Потом, возможно, нам будет необходим спад – и мы сделаем упор на другое. Они в течение пары десятилетий перейдут на модель – один-два ребенка в семье. А то и вовсе ни одного. Для чего это нужно? Я не могу вам объяснить, Фадан. Потому что вы не имеете представления о глобальных экономических моделях, о прогрессе, о разработках ресурсов. Да ни о чем. И лезете туда, куда вам ход заказан.
– То есть всё уже решено за нас? – уточнил Фадан.
– Конечно. И решено теми, кто умеет решать, – отрезала Олка. – Скажу не так. Имеет право решать.
– И всё это делается исключительно для того, чтобы наш народ выжил, – добавил Грешер. – Понимаете? Не надо делать из нас чудовищ, Фадан. У нас благая цель. В отличие от ваших новых друзей.
– Каких друзей?
– Главной программы из диска и вашего остроухого хлыща из-под земли, – фыркнула Олка. – Эти твари уже один раз едва не погубили наш мир, Фадан! И если их сейчас не остановить, погубят его уже точно! Равор-7 стоял на грани смерти, когда его увели в тайное место, спрятали, и очистили. Про это вам, конечно, никто не рассказал?
Фадан молча ожидал продолжения.
…Давным-давно, когда звезды на небе были другими, Равор-7 являлся частью цепочки из миров, и действительно стоял в ней седьмым звеном. «Друзья» подобрались вроде бы хорошие, но, конечно, не без корысти. И когда цепочка, в которой находился Равор-7, ввязалась в одну из бесчисленных экономических войн, которых в Большом Пространстве идет множество, Равор-7 «друзья» решили использовать, как разменную монету. Им предполагалось откупиться от врага…
– Каким образом? – уточнил Фадан.
– Продать. В рабство. Всю планету, – отчеканил Грешер.
– И в чем бы заключалось рабство?
– Мы были бы вынуждены отдавать им почти всё, что производили и добывали, оставляя себе лишь малую толику. Мы должны были бы предоставлять им ресурс – солдат, технику – по первому запросу. Мы должны были бы передать им власть и подчиняться во всем чужой воле. И мы приняли решение…
…Нас тогда спас Триединый. Это он сумел вывести всю систему, и звезду, и планету, в безопасное пространство, где мы стали недоступны. Конечно, не обошлось без волнений, тот самый обожаемый вами, Фадан, народ уже тогда оказался не в состоянии понять, что происходит на самом деле – он видел лишь минусы. Ну, конечно, исчезло транспортное сообщение с другими мирами, жизнь стала сложнее, потому что во всем теперь следовало опираться только на себя, и…
– И вы приняли, видимо, следующее решение, – прошептал Фадан.
– Именно так, – кивнул Грешер. – Решение. Начать процесс полного регресса цивилизации. Потому что спасти ее можно было лишь подобным образом, никак иначе.
Тридцать поколений.
Тридцать поколений шел этот процесс – а заодно «подчищались хвосты», стиралась прежняя, опасная для умов, история, разрушались постройки, уничтожались технологии. С того времени и по сей день всеми процессами на Раворе-7 руководят Мудрые, потомки Трёх Самых Умных. Это было очень и очень давно, с тех пор Равор-7 развивается и деградирует волнами, следуя четкой, продуманной, и тысячелетиями опробованной дорогой. Подъем – падение. Прогресс – регресс.
– Сейчас, если я правильно понимаю, нас ожидает как раз регресс, – Фадан удивился тому, как слабо прозвучал его голос.
– Верно, – кивнул Грешер. – Слишком умные все стали. А этого не нужно.
– И что же нужно?
– Поменьше мыслей. Побольше бога. И надо обязательно освежить генофонд, перемешать его, – пояснила Олка. – Поэтому мы создадим в ближайшем будущем несколько государств, и слегка их стравим. Война – самое милое дело для этого. А после встряски можно начинать работать. Поколений за десять дойдут до нужной кондиции. А то, понимаешь, распустились. Даже быраспас себе придумали. Слишком жить хотят. Это не естественно.
– Вы тоже хотите жить, – напомнил Фадан.
– Мы – это другое дело, – отрезала Олка. – Мы не вы. Мы не стадо.
– Вот это верно, – пробормотал Фадан. – Вы действительно не стадо. Уж куда нам… до пастухов. Но что вы хотите конкретно от меня и от… от моей команды? Почему вы привезли нас сюда, зачем? Не проще ли было убить нас сразу?
– Убить потомков Лердуса и уничтожить такую хорошую кровь? – удивилась Олка. – Вот еще. Лердус был, конечно, тот еще подлец, но качество крови это не умаляет.
– Он был отступником, – спокойно пояснил Грешер. – Он, прекрасно зная, что к чему, пошел против нас. Нашим предкам составило большого труда качественно дискредитировать его. Неужели вы думаете, что он первый полез в тоннели общаться с Главным Техником, которого сейчас называют Остроухим? Мы прекрасно знаем, что там, под нами, он до сих пор функционирует, и что уничтожить его невозможно, потому что он привязан к энергетическому полю планеты.
– Так что нужно от нас? – снова спросил Фадан.
– Вам придется остановить процесс, который вы же сами инициировали. Заставить межмировой имитатор деактивировать Красную Гору, вывести генератор, и отключить всю систему.
– А если я этого не хочу? – упрямо спросил Фадан. – Что тогда?
– Тогда придется вам показать, что мы настроены серьезно, – пожал плечами Грешер. – Вряд ли вы оцените появление в вашей камере ваших любимых гермо… по кускам. Постепенно вы, конечно, соберете весь комплект. Руки, ноги, тела, головы… Им будет больно, и я гарантирую, что их смерть не будет быстрой. Но, мой дорогой Фадан, начать нам придется непосредственно с вас. Итак, диск сообщил нам, что вы пятеро получили от него учебные программы. Теперь по порядку. Что они собой представляют, и чему они вас уже успели научить?
– Погодите, – попросил Фадан. – А если, допустим, я соглашусь сотрудничать, что тогда?
– Тогда вам будет позволено оставить потомство. И после этого ваша смерть будет относительно легкой. И быстрой. Поверьте, это не так уж мало, – улыбнулся Грешер. – Вернемся к нашему первому вопросу. Что за программы?
* * *
Бакли сидел на стуле, вжавшись в спинку, а над ним нависал здоровенный мужик, одетый поверх дорогого костюма в греванскую черно-белую таргу.
– Ты отвечать будешь или нет? – грозно осведомился мужик. Бакли отрицательно помотал головой. – Будешь, будешь, куда ты денешься… А ну-ка давай говори, где научился этому? И кто надоумил антибиотики спереть?!
– Я сам, – наконец, решился Бакли.
– Саааам? – протянул мужик. – Ой, насмешил! Мы ж его смотрели сейчас, Аквиста этого. Чистые косметические швы, от дренажа след, аккуратная работа – хирургическая. Этому что, в быраспасе учат?
– Я по книжкам…
– По каким таким книжкам? – заржал мужик.
– По старым. Из библиотеки.
– Ой, не ври, там даже методик этих нет. Ты еще скажи, что шов-нитку сам придумал.
– И скажу. И придумал! И чего?
– Того, что врешь ты много, Бакли Рут. Ты упер из нашей клиники самые лучшие препараты последних поколений. Самые дорогие. Ты взял лучшие инструменты. И ты, что показательно, профессионально ими сумел воспользоваться. Абсолютно грамотно и разумно. Я бы даже сказал, мастерски. Лучше, чем наши специалисты. Поэтому я повторю свой вопрос – кто и когда тебя этому обучил?
– Никто. Я сам.
– Угу. И переворот внутриутробный ты тоже научился делать сам, – хмыкнул мужчина в тарге. – Когда все отлично знают, что до гинекологии допускаются только женщины. А ты гермо, смею тебе напомнить. Хватит лгать, отвечай, давай.
– А если не отвечу, что будет? – с вызовом спросил Бакли, и тут же об этом пожалел – мужчина сунул ему под нос пудовый кулачище.
– Сам догадаешься? – едко поинтересовался он. – Говори! Говори, давай!.. Сам. А то я потом посмотрю, как ты будешь сам вставлять себе зубы.
* * *
– Что это такое? – допрашивающий кивком указал на стол. На столе, в ящике с низкими бортами, покоился сейчас универсальный модуль.
– Мячик, – жалобным голосом ответила Бонни.
– Мячик, ага. Весом десять килограмм. Имеющий температуру сорок градусов. На кого это вранье рассчитано, девочка? Ты же греван. У тебя же должна быть совесть! Ответь по-хорошему.
Бонни всхлипнула. Весьма натурально. Вот только допрашивающего это не проняло.
– Ну? – неприязненно спросил он.
– Я не знаю, что это, – Бонни опустила голову. – Мне это дали…
– Врешь. Да и про остальное тоже врешь.
– Это про что?
– Хотя бы про маршруты, по которым вы от нас уходили. Это какую светлую голову надо иметь, чтобы выстроить дороги так хитро! Упреждение на два-три шага, всё распланировано чуть не до минуты, и, что самое главное, ни единого пересечения с патрулями и охотниками! Одного ты, конечно, предугадать не смогла… что у нас тоже есть схема тоннелей, и мы догадаемся, где вы захотите выйти, – допрашивающий, черный греван преклонных лет, ухмыльнулся. – Или это была не ты? Хотя подчерк в тех блокнотах, несомненно, принадлежит тебе. Под чью диктовку писала?
– Я не буду отвечать, – Бонни нахмурилась.
– Почему?
– Потому что вы всё равно не поймете.
– Пойму, не бойся, – заверил ее греван. – Ах, девочка, девочка… быстро же ты однако проделала путь от дурочки, шьющей шляпы, до хитрой твари, с легкостью предающей себе подобных. Опомнись и покайся. Пока не поздно.
* * *
– Где. Вы. Прячете. То. Что. Вам. Дали!!! – Аквист невольно втянул голову в плечи, а Шини досадливо поморщился. Он терпеть не мог, когда на него кто-то орал. – Ну?
– Нигде, – пожал плечами Аквист.
– Но было?
– Было, – подтвердил Аквист.
– А теперь? Где теперь?!
– Говорю же. Нигде. Всосалось, – Аквист улыбнулся. – Или рассосалось. Не знаю.
– Как это выглядело?
– Как тонкий браслет, – совершенно честно ответил Аквист. Собственно, ему сейчас давал подсказки Эл. – В один прекрасный день он просто исчез. Видимо, стал не нужен.
– У всех остальных – то же самое? – спросил греван. Аквист кивнул.
Это греван ему категорически не нравился, и, что самое плохое, он не нравился Элу.
– То же самое, – подтвердил Аквист.
– Учебные программы как-то себя обнаруживали?
– Как голос в голове, – ответил Шини. Ему сейчас давал подсказки Ал.
– А внешне?
– Никак. Только голос.
– Сейчас с вами кто-то говорит?
– Нет, – помотал головой Аквист. – Последний раз под землей говорили. Давно уже молчат. У меня, по крайней мере. Шини, у тебя говорит этот твой голос?
– Не-а, – Шини зевнул. – Заткнулся пару дней назад.
– И о чем же они с вами беседовали? – поинтересовался греван. Аквист снова украдкой посмотрел на него. Высокий, на голову выше Фадана. Широкоплечий. Тарга сбоку оттопыривается, а это значит, что под ней прячется кобура с пистолетом. Фигура… у спортсменов в универе были похожие фигуры, вот только спортсмены по сравнению с этим черным греваном сейчас казались Аквисту совершеннейшими рохлями. Чтобы такого завалить, спортсменов, наверное, нужно десятка два. Если не больше. И совсем не факт, что сумеют справиться. Во всех движениях гревана чувствовалась скрытая сила, и какая-то хищная грация. Как у крупной южной птицы-мясоеда. Если взлетит, то высоко. Если ударит, то насмерть.
Аквист поежился.
– Ну, обо всем… так… – Шини задумался. – Рассказывали кое-что…
– Например, как притвориться полисами, и выйти из участка? – подсказал греван. Шини, против воли, кивнул. – Учти, тут этот номер не пройдет.
– Да я как-то и не собирался, – промямлил Шини. – Жить-то хочется.
– Вот это правильно, – похвалил греван. – А теперь, пожалуйста, подробно. Что говорили, что показывали, чему учили.
– Я не хочу отвечать, – вдруг решился Аквист. Произносить такое было страшно, но почему-то ему показалось, что сейчас озвучить это решение важно. Необходимо. – Это не ваше дело.
– А чье же?
– Моё. И программы. Но точно не ваше.
– Похвально, похвально, – покивал греван. – Впрочем, упорство всегда было присуще этой ветви крови. Учтите, юноши, сейчас я только предупреждаю – вы всё нам расскажете. Не сегодня, так завтра. Не завтра, так послезавтра. И лишь от вас будет зависеть, какое количество боли придется на временной отрезок от сопротивления до начала рассказа.
– Бить будете? – полюбопытствовал практичный Шини.
– Нет, – покачал головой греван. – Резать. По частям. Сначала кисти рук, потом предплечья. Уши. Глаза. Носы. Постепенно, мы же не торопимся. Вам ведь потребуется время, чтобы осознать всю важность происходящего. Не думайте только, что мы будем делать это всё для своего удовольствия! Нам будет искренне вас жаль, но что поделать? Если вы не хотите сотрудничать по-хорошему…
– А можно нам подумать хотя бы до завтра? – дрожащим голосом спросил Шини. – Ну или хотя бы до вечера? Я… мы… мы должны решить…
– Подумайте, подумайте, – покивал греван. – Я, пожалуй, даже распоряжусь, чтобы вам в камеру доставили воды и хлеба. Видите, какой я добрый?
– Видим, – кивнул Аквист. – Теперь видим.
* * *
– Ит, чего ты понаписал, а? – с упреком спросил Скрипач. – Ну ни хрена не смешно!
– А может, мне сейчас не смешно, – Ит отвернулся. – Кому-нибудь из вас смешно?
Гел и Скрипач промолчали.
– Ит, просто эта твоя писанина больше похожа на Сод, а не на… ну, на этот Равор-7, который ты придумал, – осторожно начал Скрипач. – У меня ощущение, что ты снова включаешься в работу. И совсем не в ту, которой мы теперь занимаемся.
Ит коротко глянул на него, и тут же опустил взгляд.
– Что за Сод? – с удивлением спросил Гел.
– Мир такой, с осколком Сонма, – неохотно ответил Скрипач. – Долгая история. К тому, что сейчас происходит, отношения не имеет. Совсем.
– Понятно… – Гел вздохнул. – Ребята, а если честно – вы ведь собираетесь уходить?
Ит и Скрипач переглянулись.
– Не сейчас, – Ит отрицательно покачал головой. – Потом. Не знаю, когда. Но не в ближайшие годы. А как ты понял?
– Ветер, – слабо дернул плечом Гел. – Зарзи и Олле мне рассказывали про вас. Много. Еще тогда, когда вы… когда вы попали в госпиталь, когда локация находилась на Земле-n. Я уже тогда понял, что не всё так просто, как могло показаться. А потом, когда мои очутились тут, на Терре, и я год добивался перевода к ним… – Гел с трудом подбирал слова. – Я попробую объяснить то, что вижу, только сперва попрошу, чтобы вы не обижались.
– Мы не будем, – кивнул Скрипач.
– Хорошо. Вы… как бы правильно сказать… Вы – другие. Вы не такие, как мы. Не такие, как все. Не в хорошем, и не в плохом смысле этих слов. Ит, ты, например, выжил… я не идиот, прости, и ваша семья не идиоты, мало того, вы все врачи, и ты сам знаешь не хуже меня, что выжить ты не мог, и Ри не мог восстановиться после утраты половины мозга. Вы оба прекрасно понимаете, что после таких травм… да еще и не первый раз подобное… любой разумный, если он разумный, отходит от дел на всю оставшуюся жизнь, не лезет на рожон… я правильно сказал?
– Да, правильно, – кивнул Скрипач. – Русский сам учил?
– Сам, – кивнул Гел. – Так вот. Любой разумный живет совсем другой жизнью, потому что понимает для себя некоторые вещи… но только не вы. Когда Олле мне рассказал о том, что ты, – кивок в сторону Ита, – рвешься на работу и добился ввода в основной состав, я дар речи потерял. Сколько тогда было девочкам? Два и три года?
– Четыре и три, – поправил Скрипач. – Хотя на «Балтику» мы поступили работать раньше. Ну да, мы начали работать – и что с того?
– В боевых госпиталях «на ходу», с «полем», с выкладкой, в ненормированном режиме? – Гел прищурился. – После эндоротезирования половины тела? Ну-ну. Вы…
– Ну, допустим, мы ненормальные, – хмыкнул Ит. – И что с того?
– Да нет, вы нормальные. Это как раз ветер и есть. Причем сейчас вы еще немножко остепенились. Из-за детей. Но дети вырастут. Уже довольно скоро. И… я прав?
Ит прикусил губу.
– Вообще-то да, прав, – беззвучно ответил он. – Прости, Гел.
– И сейчас. Ит, вы… вы оба… и Фэб… вы с легкостью перешли ту грань, которую… я перейти не смог. И никто не смог. Ведь я знаю, кто… их там трое, но я знаю, кто…
Гел не договорил.
– Ты знаешь, кто доводит задуманное нами до конца? – напрямую спросил Ит. Гел кивнул. – Я тоже знаю. Фэб. Они не скажут никому, кто именно, но у меня сомнений нет. Собственно, это было ясно с самого начала.
Гел отвернулся.
– Руки, – вдруг произнес Скрипач. – Чистые руки, да, Гел? Знаешь, а ведь нам нечего терять. Уже. Не смотря на обратный отсчет. У нас руки по локоть в крови. Или даже больше. Это вам нельзя пачкать руки. Нам можно. Грехом больше, грехом меньше. Нам нечего бояться. Фэбу тоже.
– Именно поэтому вы и уйдете, – кивнул Гел. – Вы уже сейчас собираетесь дальше. Не знаю, куда.
