Текст книги "Три седьмицы до костра (СИ)"

Автор книги: Ефимия Летова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 19 страниц)

Глава 39. Финальная.

С маленькой Танитой на руках, довольно тяжелой, надо сказать, но к счастью, крепко спящей, я шла, по собственным ощущениям, бесконечно долго. Странное дело, усталости как будто и не было, переживаний, слез, тревог, страданий – ничего этого не было, внутри поселилась одна бездумная серая пустота. Тьма то бежала за мной волком, то летела над головой вороком, я не смотрела на нее, но всегда чувствовала ее присутствие. Иногда я сама ощущала себя летящей птицей – прочь, куда-то вглубь лесов, дальше и дальше от деревни, Вилора, воспоминаний, прошлой жизни.

Конечно, с маленьким ребёнком на руках совсем обойтись без людей я не могла.

Иногда мы выходили на дорогу и останавливали экипажи, чьи возницы забывали о странной лассе с ребенком сразу же, как я их покидала. Заходили в деревни за едой для Ниты и ночлегом, два раза останавливались на небольших постоялых дворах. Тьма была рядом. Грела и чистила воду в реках, подсказывала путь, подталкивала встреченных людей к нужным решениям.

Когда я наконец-то набрела на подходящую деревню, прошла почти седьмица, время близилось с закату. Тьма прижалась холкой к бедру, недобро глядя на поселение. Обычная деревня, не лучше и не хуже. Не самая маленькая. Аккуратные домики. Редкий лай собак. Прочий бытовой шум.

За эту седьмицу Тьма старательно поработала над внешним видом, таким, чтобы не пугал людей до обморока. На домашнюю псицу она, конечно, не очень-то еще походила, скорее все же на диковинную помесь рыси и чёрного волка, но зубы уже вполне смахивали на собачьи, да и глаза имелись, узкие, неестественно маленькие, но все же лучше, чем ничего. Облик зверя слегка менялся от горсти к горсти, но я надеялась, что больше никто этого не замечает.

В нужную мне избу я постучалась не без внутреннего трепета. Странствия были не по мне. Хотелось остаться. Остановиться. И там, где я подумывала жить, не хотелось бы начинать с принуждения тьмой.

Нита проснулась и стала тихонько хныкать.

Мужчина, открывший мне дверь, чем-то неуловимо напоминал нашего старосту Чигу: не внешностью, у этого были густые русые волосы с изрядной примесью седины, борода лопаткой, а взглядом: цепким, хмурым.

– Что за печаль, ласса?

Его взгляд скользнул по Таните, примотанной ко мне шалью.

– Денег не дам, а вот накормить...

– Я не за тем, – перебиваю, стараясь, чтобы голос звучал посолиднее и поувереннее. – Не требуется ли в деревне знахарка, лас? Я умею лечить.

– Не требуется, – отрезал мужчина и сделал шаг назад, но в этот момент из-за его спины выглянула худенькая остроносая женщина.

– Что ты такое говоришь, Грем! Нам очень даже нужна знахарка, а ты даже ничего не выяснил...

– Выяснять у бродяжки с ребенком на руках, да еще и на закате? – недобро хмыкнул неприветливый  лас.

– После мора вы не скоро дождётесь целителя из Гритака, – сказала я. – Ничего плохого у меня в мыслях нет и простите за беспокойство в столь поздний час. Но вы правы, есть ребенок, он голоден, и мне срочно нужно найти крышу над головой и какую-нибудь еду на ужин. Я готова работать так много, сколько это будет нужно.

– Чем это ты собралась лечить? – подозрительный лас оглядывал мешок у моих ног. – Да пока травы нужные найдёшь, да пока обустроишься...

– Я заговоры знаю. Я буду полезной, лас. Проверьте меня.

Мужчина нахмурился и явно собирался сказать что-то против, но тут снова выступила вперед женщина:

– Если сможешь помочь, останешься у нас. Жили у нас и целитель, и знахарка, но как мор начался – всем приказано было в город ехать, да там они, судя по всему, и останутся. А дом знахарки сейчас пустой стоит, он тёплый и вещей много осталось, на первое время хватит, – тараторя без умолку, женщина схватила меня за руку и решительно потащила вглубь дома, небрежно бросив своему грозному, но такому послушному мужу. – Снаружи подожди. Светлое Небо, какая ты молоденькая! Сколько же лет тебе? Как твоё имя?

– Ве... – я спотыкаюсь на самом простом вопросе и продолжаю неожиданно для самой себя. – Висания. Можно Саней звать, – глупо, но мне почему-то хочется продолжить жизнь сестры хотя бы как-то... хотя бы так. Хотя бы в имени, которое будут продолжать произносить вслух. – А лет мне двадцать, ласса, – я надеялась, что почерневшие волосы меня состарят, но, видимо, зря.

– А на вид так совсем дитя. Одна растишь? – кивнула женщина на Таниту.

Я хотела что-то сочинить, чтобы не выглядеть в глазах этих незнакомых мне людей гулящей девкой, но передумала и просто пожала плечами. В конце концов, замужняя знахарка – это и звучало-то дико.

Женщина настаивать не стала. Выкричала девочку лет тринадцати, отдала ей капризничающую Ниту, наказав умыть и накормить ребёнка. Девочка смирно кивнула, и я тоже, испытывая странное противоречивое чувство: и тревогу, и признательность, и нежную горечь воспоминаний о себе и Сане в таком же возрасте.

– Сможешь вылечить?

Жена старосты сбросила туфлю и сняла чулок. Правая ступня была обмотана тряпкой. Пальцы на ноге распухли и имели неестественный серовато-синий цвет.

– Кастрюлю с кашей уронила, ладно, хоть с остывшей, – пояснила жена старосты. – Тряпкой крепко перемотала, еле в сапог влезла, да и закрутилась, дети, муж, хозяйство, через день только вспомнила... Сможешь помочь?

 – Сложно, – призналась я. – Плоть уже почти мёртвая.

– Попробуй хотя бы, – взмолилась женщина. – Страсть как не хочется калекой быть. Останешься у нас, и никто тебя не тронет, в деревне мой Грем главный, как скажет, так и будет. А Грем сделает все, как я захочу, даже не заметит. Что тебе нужно для лечения?

Я вздохнула.

– Погасите свечи и занавески задвиньте плотно. Лучше всего закройте глаза. Моя искра любит темноту.

***

Новая жизнь не стала слишком лёгкой, хотя и невыносимой ее тоже назвать было нельзя. Деревенские привыкали к вновь пришедшей знахарке долго и не без труда, но в конце концов всё наладилось – более или менее.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Новая деревня оказалась довольно большой и густонаселенной, больше, чем мне показалось тогда, при первом взгляде на нее в полумраке. Был здесь и свой кузнец, и стеклодув, и лавка с городскими  товарами. Правда, после такого краткосрочного, однако разрушительного и злого мора привычный ход жизни был существенно нарушен, но ненадолго.

Работы было много, и с людьми, и со скотиной – знахарка обычно отвечала еще и за хворую деревенскую живность, от кур до коров. В целях поддержания легенды первое время я частенько  бродила по лесу и собирала травы, благо, начавшийся зленник изобиловал различной зеленью и первыми цветами. Какие-то травы, конечно, просто знала, какие-то собирала по подобию тех, что увидела в оставшемся от прежней знахарки доме. Заваривала больным безвредные травяные чаи и отвары, на ходу придумывая заговоры и приговорки.

Меня привычно, по старинке, побаивались – но и благодарных людей было тоже немало. Дом починили, построили добротную будку для тьмы – исполинской "собачке" удивились, но особо к ней не присматривались. Приносили продукты и разные нужные в быту мелочи. Правда, даже самые доброжелательные отношения нельзя было назвать дружескими – не будет нормальный человек приятельствовать со знахаркой, ведьмой, ведуньей...

Танита, к счастью, росла довольно спокойным ребёнком. По лесам я носила ее с собой, примотав к спине своеобразный короб, который, по моей просьбе, сплел старший сын старосты Гремера. И к тем больным, что не могли прийти ко мне сами, брала малышку с собой.

Однажды, примерно полгода спустя после моего появления в деревне, выходя из дома бабушки лассы Пиланы, красивой русоволосой женщины старше меня на седьмицу лет, мы столкнулись с ее маленьким сыном, потянувшимся к крошке Ните. Дети смотрели друг на друга с интересом, мальчик неуверенно потеребил круглые вязаные шарики-помпоны на Нитиной шапке – такие научила меня вязать мать.

– Отойди! – окрикнула мальчика ласса Пилана. И добавила тихо, но я услышала. – Ведьмино отродье...

– Услышу хоть раз что-то подобное в адрес своей дочери – прокляну, – сказала я. – Вся деревня бесплодной останется. Моя дочь – не я, искры у нее нет. За меня ответа она не несёт.

Женщина побледнела от ужаса и попятилась, хватая своего ребенка за руку. А я вздохнула. Никто и не обещал, что будет легко. Да и Тама была права. Иногда последствия своих проклятий мы осознаем слишком поздно.

***

/четыре года спустя/

Я возвращаюсь к себе, чувствуя безграничную усталость – целую ночь и день провела на ногах, работая с коровьим стадом, подхватившим какую-то на редкость хитрую, цепкую хворь. Усталость при лечении животных не та, что от людей, мягче, теплее, но она есть, давит на плечи. Не будь этой ночью новолуния – уже бы свалилась. Но в это время тьма особенно сильна.

Тороплюсь домой. Дочка весь день одна. Правда, за неё я спокойна, моя тьма – самый надёжный охранник. И все же, Ните только пять лет.

Несмотря на разительное внешнее сходство с Саней, светлые волосы и голубые глаза, задорно вздернутый курносый нос и круглые мягкие щёчки, по характеру малышка была совершенно иной. Молчаливая, очень серьёзная, улыбалась редко, говорила мало. Сидит вон на поваленном дереве – оно у меня вместо скамейки – читает одну из книг, что мне привез из города староста, а на ветке над головой, в трёх-четырёх локтях сидит наш ворок. Пару лет назад Ворк опять как-то нашёл меня да так и не улетает. Умная птица.

Читать Нита любит, уже год как выучилась, да ещё и беззвучно, только губами шевелит – хотя вряд ли понимает сюжет, детских книг здесь нет. Но ей нравится сам процесс сложения букв в единое слово, а слов в предложение.

В объятия ко мне не кинулась, но книгу отложила, подошла и уткнулась лбом в ноги, а я потрепала ее по волнистым пшеничным прядям.

– Мама...

Сердце внезапно словно бы захлебнулось от болезненной, горькой, щемящей нежности и – вины, и я присела на корточки, обнимая Таниту за худенькие плечики.

И вдруг замерла. В руке девочки был крепко зажат большой красный леденцовый петушок на деревянной палочке.

– Нита, откуда это?

Она смотрит на меня непроницаемым взглядом. Глаза как омуты, чёрный космос за голубым небосводом – избитое сравнение из дешёвых книжек, но глаза моей девочки для меня скрывали за собой бездонные глубины недетских мыслей, знаний... Может быть, тьма так изменила ее?

– Лас оставил.

– Какой лас? – осторожно продолжаю спрашивать я.

– Высокий...

– Ты его уже видела раньше?

– Да. Один раз.

Никто из деревенских не стал бы угощать просто так знахаркину дочку городской редкой сладостью. Обижать девочку не обижали, ни делом, ни словом, видно, крепко запомнив брошенные мною слова о  возможном проклятии (о которых я сразу же пожалела, но сказанного не воротишь), но и своей не считали. Если только дурное отчего-то не задумали... но и тьма молчит. Не тревожится.

– Я же говорила тебе, ничего не брать у посторонних! – как трудно не повышать голос, когда тревога колотится внутри, словно зверь в силке.

– Он не посторонний, – Нита преспокойно засовывает в рот петушиную голову. Отвечает точно на реплику, на вопрос. Никакой девчачьей болтовни "ни о чем".

– Так ты его уже видела?

– Да. Он приходил. Поздно, очень поздно, когда тебя долго не было. Ходил вон там, за забором.

– Ты выходила из дома, одна?!

У меня бывали ночные вызовы. И в новолуние – были тоже, вот как этот... Но я и понятия не имела...

Внезапно мне становится не то что бы страшно – холодно. Словно ледяная крошка сыпется за ворот.

 – Он спрашивал... твоё имя? Обещал что-то сделать для тебя? Говорил про... договор?

– Нет, – Танита выглядит совершенно спокойной. – Он знает, как меня зовут. И он приходил к тебе.

– Откуда знаешь?

– Знаю.

– Этот лас... что-нибудь еще сказал?

– Да. В тот раз молчал, а теперь сказал. Он еще вернётся. Он сказал – о-бя-за-тель-но, – тщательно и почти по-детски выговорила дочка.

– Когда?!

Нита поворачивается ко мне. В ее больших голубых глазах черными молниями скользит живая бездонная тьма. Девочка  складывает большой и указательный пальчики вместе.

– Когда луна будет во-от такая...

Эпилог.

Брат кузнеца, лас Тимор, сделал нам с Нитой во дворе качели. Почти такие же, как были во дворе моего родного дома – деревянная дощечка на длинных веревках. Только в отличии от отцовских у этих качелей была еще и спинка, так что кататься на них без особого страха могла не только Нита, но и я, большая трусиха касательно любой высоты и скорости. Я искренне поблагодарила улыбчивого молодого ласа и грешным делом подумала, что его доброжелательность выходит за рамки простой благодарности деревенской знахарке. И при определённых моих стараниях я могла бы...  Но эти крамольные мысли так и не взросли в моей душе, не дали даже слабых ростков. Потому что именно сегодня наступало новолуние.

И я не знала, чего ждать. Чего – или кого.

За четыре года моя жизнь успокоилась, отстоялась, как мутная вода. Но страхи, сомнения, желания – никуда не делись, просто осели на дно. Хотела ли я там и оставить их – или взболтать все к демонам? Не знаю.

Стала ли моя жизнь счастливее без визитов тени?

Я уложила Ниту спать и вышла на улицу.

Пестрень, любимый месяц в году, несмотря на активные и  выматывающие работы в поле, подарил довольно тёплую и тихую ночь. Я вышла раньше полуночи и совершенно не знала, чем себя занять. Два одинаковых ворока кружили в небе – живой, самый обычный Ворк и сверхъестественная потусторонняя тьма, принявшая столь полюбившийся ей в последнее время птичий облик. Я достала из кармана пару сухарей и свистнула. Ворк спустился почти мгновенно, ухватил угощение сильным мощным клювом. Тьма безглазо понаблюдала за ним пару мгновений, а потом неожиданно тоже спустилась и клюнула хлеб, как и ее настоящий собрат. А я села на качели, оттолкнулась ногами от земли и взмыла вверх. И первый раз в жизни не испугалась.

Мы меняемся. Многое в нас меняется – само по себе или под влиянием обстоятельств. Однажды я поняла, что та цена, которая когда-то казалась непомерной, вполне мне по плечу. Что мечта, которую можно лелеять в душе годами, лопается вмиг, словно пузырёк на отваре из мыльного корня. Что между подлунным и надлунным миром разница не так уж и велика.

Я хотела увидеть Шея снова. И хотела, чтобы он остался, пусть даже наши встречи будут такими редкими. Но договор разорван, а кроме собственной крови мне нечего дать ему, у меня нет ничего нужного ему.

И все же тьма схватила хлеб, а Шей меня целовал... А потом пропал на четыре года.

Тогда зачем приходил сейчас?

Качели несутся все выше и выше к чёрному небу с тусклым пепельным ободком проклятого ночного светила, выстроившего мою жизнь от края до края. Так высоко и быстро я не могла бы разогнаться сама. А мне не страшно.

– Чью кровь ты пил эти годы, Шейашер?

– После расторжения нашего договора я вернулся в Серебряное царство. Там мне не нужна кровь.

– Ты смог вернуться?! Но как?

– Ты была особенная, светлячок. Смогла принять силу. И сила тебя признала, прижилась. Так получилось, что ты можешь силу не только принимать, но и давать.

– Я дала тебе силу вернуться... обратно?

– Да.

– И все же ты снова здесь.

– Да.

...А я-то думала, кого мне напоминает Танитина манера разговаривать. И я невольно подстраиваюсь под нее. Под них.

– Зачем ты вернулся?

Качели вдруг замирают в самой верхней точке, и я в невольном ужасе цепляюсь руками за верёвки. Притяжение земли совсем не ощущается, воздух словно держит меня на ладони.

Шей молчит. Нет, я уже не боюсь упасть, даже если он меня отпустит. Я боюсь, что он мне не ответит.

– Снова хочешь заключить договор?

– Нет.

– Снова нужна... кровь?

– Нет. Пока нет.

– Тебя оттуда... выгнали?

– Нет.

– Можешь вернуться обратно, но ты здесь? Зачем, Шей? У меня больше нет желаний, которые ты мог бы исполнить.

И это правда. Тень не вернёт мне Саню. Не изменит прошлого. Не почувствует ко мне того, что я к нему чувствую. Просто не сможет. Такова ее иномирная природа.

– Пребывание в этом мире изменило меня, – говорит Шей словно  в ответ на мои горькие мысли. – Кровь – это еще не все, светлячок.

– Знаю, – говорю я, ощущая, как медленно, бережно опускаются вниз качели, а руки, совершенно человеческие на ощупь, гладят меня по волосам, отодвигая их в сторону. Губы скользят по шее.

Не кусает.

Целует.

Целует...

Конец