Текст книги "Три седьмицы до костра (СИ)"
Автор книги: Ефимия Летова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)
Я не понимаю, что отвечаю ему, и есть ли Шей вообще в маленьком амбаре рядом с жилищем Вилора. Не понимаю, пробует ли он мою кровь, или я сама кромсаю острыми ногтями кожу запястья, чтобы она текла по коже, повторяя движение черной магмы вокруг. Не понимаю, что говорю тени, и что он отвечает мне, и почему удерживает мои руки, и мой ли голос твердит, что я хочу его, демона из Серебряного царства, сейчас и здесь. Я не знаю, во сне или наяву перебираю темные длинные волосы, сбрасываю со своих плеч проклятый синий плащ и обнимаю Шея, то ли мечтая, чтобы Вилор вдруг оказался на его месте, то ли уже не желая этого.
Глава 29.
Дурные вести не заставили себя ждать.
Деревенский староста Стемер Чига собрал жителей деревни на срочное собрание через день после того, как уехал в Гритак Вилор. Сказать по правде, это время прошло, как в тумане.
Отрезвление от охватившего меня ночного безумия наступило утром, резко, как гроза в пестрень. Я проснулась в собственной постели, не понимая, где нахожусь, не помня, как и чем закончился предыдущий день, а когда воспоминания – отрывистые, смазанные, путанные – стали приходить, одно за другим, хлопая, словно мокрое полотенце по лбу, захотелось завыть в голос и расцарапать щеки. Что я наделала. Зачем, зачем, зачем...
Но мне уже не десять лет, и топиться на речку я не пойду. Торопливо, украдкой посмотрела под одеялом. Лежу в теплой ночной рубашке, и на руках, и на ногах нет никаких следов, жаль, что не вижу собственного лица. Впрочем, о чем это я. Вилор просто не успел оставить следы, а Шей...
А Шей может мертвых с Неба вернуть. И он всегда излечивал любые ранки на моем теле. И то, что я чувствую себя совершенно такой же, как день назад, не ощущая никакой боли, ни малейшего неудобства, и лежу в своей кровати, как ни в чем не бывало, для тени из Серебряного Царства ничего не стоит. А вот воспоминания...
Что ему до моих воспоминаний. Для него это было лишь пунктом договора, сумасбродным желанием – его всегда удивляли мои желания... Я поймала себя на этой мысли и зло усмехнулась. Хороша ты, Вестая, распутная, бесстыжая девка, нечего сказать! Пришла к одному, а теперь страдаешь по другому, по демонической иномирной твари, пившей твою кровь двенадцать лет?
Сама виновата.
Небо, как стыдно, как же стыдно, как... больно.
"Ничего не было, – сказала я мысленно. – Ничего. Вилор уехал, а остальное – бред. Сон. Вилор уехал, ты оделась, встала и ушла к себе"
И до следующего новолуния у меня есть чуть больше четырех седьмиц, чтобы убедить себя в этом.
***
Лас Стемер смотрел на деревенских очень и очень мрачно. Люди взирали на него с ответной мрачностью. Они не привыкли к тревогам.
– В Гритаке моровое поветрие, – говорил Стемер. – Сначала думали, обойдется, но зараза идет дальше. Я слышал, есть заболевшие в соседнем поселении.
– Это в котором? – визгливо выкрикнула ласса Ивира, пожилая и очень громкогласная женщнина.
– В том, что в семи горстях по левому пути.
– А-а, – успокаиваясь, пробасила ласса. – А то у меня в том, что по правому, дочка живет.
– Уже погибло много людей, – повысил голос староста. – В Гритаке перестают хоронить и начинают сжигать тела прямо на улицах.
Внимающие люди как-то разом замолчали. Конечно, воцарившаяся тишина не могла быть абсолютной, скотина и птица продолжали вскрикивать, всхрапывать и издавать другие привычные уху звуки, где-то шумел ветер, громко смеялись и кричали дети. И все же мне показалось, что мы стоим в пустой гулкой каменной пещере.
– Заразу разносят крысы, – продолжал лас Стемер. – И вам не обязательно их трогать или даже видеть. Она в воздухе, невидимая глазу, но ощутимая телом.
– Нет крыс в моем доме и не было никогда! – лас Агавия гневно взмахнул рукой. – И не будет!
– Сначала начинается жар, – продолжал, не обращая внимания на старика, Стемер. – Потом ломота в костях и боль в мышцах. Подкатывает слабость, а дальше становится хуже и хуже.
– И что делать? – чей-то тревожный голос, я не разобрала, чей. Впрочем, задать этот вопрос мог любой из присутствующих. Он просто застыл в обращенных на старосту глазах.
Тот помолчал.
– Ничего, – с явной неохотой продолжил лас. – Говорят, целители в городе не справляюся, вытягивают хворь с огромным трудом и из единиц. Случись что – из города нам тут точно не помогут. Да и свои.. Гритак, думаю, на днях закроют до окончания мора, так что...
Я оглядела толпу. Целителя Гренора не наблюдалось, как и нашей знахарки. Впрочем, неудивительно. Оба они избегали людей, правда, каждый по своим причинам. И вдруг до меня дошел смысл услышанных слов. Гритак закроют. Гритак с Вилором закроют. Он не сможет вернуться, он останется там, в зараженном городе без возможности уехать... А я даже не буду знать об этом.
Мысли метались в голове, суматошные, судорожные.
– Если кто заболеет, из дома не выходить, – проговорил после паузы староста. – Будем молить Небо о прощении и поддержке.
– А где же служитель? – раздались голоса. – Где лас Виталит?
– Он в отъезде, – староста вздохнул. – Неотложное дело, пришлось уехать посреди ночи. Лас Вилор ко мне чуть ли не в полнось постучался, предупредил. Жаль, что его нет сейчас с нами, но будем надеятся, он вернется до того, как закроют границы. Впрочем, может, все обойдется.
Меня кольнула обида, неоправданная, эгоистичная. Время, чтобы заехать к Стемеру, Вилор нашел, а чтобы попрощаться толком со мной – нет...
Что ж. Я подожду, день или два. И если закроют город, если он не вернется... Я сама поеду за ним. И верну его, пусть даже с помощью ненавистной тьмы.
***
А еще через день "закрыли" не только Гритак, но и нашу деревню. Стражи прибыли рано утром, и под их пристальными взглядами деревенские перегородили две основные дороги вбитыми в землю деревянными колышками, обвязанными красными и серыми лентами. Лас Стемер снова собрал нас и объявил, что перемещения из одного населённого пункта в другой без особых разрешений временно запрещены, а кроме того, закрывается школа, и детям положено находиться дома. Впрочем, сидеть по домам настоятельно рекомендовалось всем.
В обед же в деревне заболело сразу трое. К вечеру их стало пятеро. Говорили о внезапно проявившемся жаре, доходящем до бреда, ломоте, слабости и неприязни к свету. О последнем – почти шёпотом, с оглядкой.
Пятым из заболевших был лас Гренор. И хотя от нашего целителя, чрезмерно злоупотреблявшего огненной водой и совершенно равнодушного к проблемам находящихся под его попечением людей, никто не ждал реальной помощи, сам факт его болезни вызвал настоящую панику.
Отсутствие Вилора в деревне пугало жителей деревни еще больше. В это тревожное время люди нуждались в поддержке, а без целителя и служителя они ощущали себя осиротевшими слепыми котятами. Что изменило бы присутствие представителя Неба? Что так, что так – на прямой разговор оно все равно не выйдет, от болезни не излечит.
Я, Телар и Север сидели дома, переделав все возможные дела и развлекая друг друга играми, беседами и разного рода рукоделием, вот только мысли мои были настолько далеко от братьев, что я едва ли понимала смысл как их, так и своих собственных слов.
Вилор.
Вилор в городе.
А я ведь знала о море, знала о том, куда он отправился, и так, о Небо, так постыдно потратила свое желание. Поддавшись глупой обиде, думая, лелея лишь собственную заботливо выпестованную, по большей части надуманную боль. Обиде и, чего уж там таить от себя самой – сладострастной, порочной тяге, не имевшей никаких оправданий. Тогда как могла – да нет, должна была – сделать так, чтобы Вилор просто остался.
Но я думала только о себе. И если с ним что-то случится... я поеду в Гритак. Завтра же, вечером. Никто не остановит меня, а попробует остановить – им же хуже. Тьма со мной.
После принятого решения всегда становится легче, с этим я и уснула.
К утру заболевших стало одиннадцать. Деревня притихла, замерла, словно безоружный охотник в лесу, прислушивающийся к усиливающемуся реву медведя-подранка.
В полдень в дверь постучали. Мать с отцом, сидящие за столом, тревожно переглянулись, а я вскочила и побежала к двери. Глупая надежда безо всяких оснований сдавила сердце.
За дверью стояла знахарка Тама. Белые косы спускались на грудь.
– Доброго дневного неба, ласса, – мать встала за моей спиной, настороженная, даже ощерившаяся, как защищающая нору волчица.
Знахарка кивнула, не отрывая от меня тёмного завораживающего взгляда.
– Вестая, – я поняла, что она скажет, стоило только деревенской ведьме произнести мое имя. – Там люди болеют. Пойдем. Надо помочь.
– Вы с ума сошли? – мать вышла вперёд, встав между мной и знахаркой. – Никуда она не пойдёт. Люди болеют, при чем тут моя дочь?
– Угомонись, Аркана, – ласса Тама словно нехотя перевела взгляд на мать. – Ты дочь-то свою хоть видела или только свое в ней отражение? Сила у ней, искра. Лечить может. Кому много дано, с того и спрашивают. Что поделать.
Я в ужасе смотрю на знахарку, хотя она и не сказала про тьму, но... но никакой искры у меня нет и не было, и матери это прекрасно известно, и...
– Замолчи, – шипит мать таким голосом, который я никогда у нее не слышала. – Не тебе, демоново отродье, судить, что моя дочь должна и кому.
– Все равно она уйдет, Аркана, – седовласая женщина прислоняется к косяку. – Дверь закроешь – в окно выскочит. Кому сила дана, себе не принадлежит и тебе тоже. Целительница дочка твоя, молодая, сильная, не то что Белус, ее хворь не возьмет. Отпусти ее, Ара. Не удержишь.
Мать молчит, и я молчу. Потому что все это ложь, и от мучительного убийственного стыда горит лицо. Не целительница, а ведьма, как выразилась мать – демоново отродье. И действительно ушла бы в окно, только не жизни спасать, а бежать за мужчиной, которому я не нужна.
Странно, что слова об искре не удивили мать. Словно она это... знала. Догадывалась.
– Что скажешь, Тая? – вдруг говорит она, бесцветно и устало. – Пойдешь?
– Пойду, – свой голос я тоже не узнаю.
– Что происходит, Ара? – раздается голос отца.
– Ничего, Тар, – откликается мать. – Все... Все в порядке.
***
Весь день мы с Тамой ходим по деревне из одной избы в другую, под отвратительно-ярким солнцем, гневно ударяющим в виски, словно гремящее металлическими музыкальными дисками.
Может, не будь этих двенадцати лет, которые я провела в тени (несмешной каламбур) ощущая себя проклятой из-за договора с тварью, сейчас мне было бы тяжело выносить эти взгляды своих же соседей, полные подозрительного, давящего предубеждения. Но я умею не обращать внимания на взгляды.
– Как вы себе это представляете? – тихо говорю я знахарке. – Все увидят. Кто-нибудь да увидит.
– Люди у нас неплохие, но довольно темные, – отвечает Тама. – Суть работы целителя им непонятна. Они ждут чуда, колдовства. Я буду твоим прикрытием, девочка. Это не твоя забота.
И она прикрывала, уводя заботливых родственников, окуривая избы тлеющими сухими травами "злобоносными для здравящих", закрывая меня плотным пологом, позволяя тьме без угрозы разоблачения набухать и шириться под ним.
– Ты моя помощница, стой смирно, глаза в пол, – усмехаясь, говорила Тама. – Я буду делать и говорить многое, все для отвода глаз. Иначе никак.
Лечить эту хворь... тяжело. Муторно. Долго. Она – словно иголки в стоге сена, словно впившиеся в кожу дворовой псицы блохи, семечки на клубнике. Даже тьма, такая сильная, такая быстрая, моя сообразительная верная тьма уставала, протестующе давила изнутри на ребра, уплотнялась, болезненно прогрызаясь сквозь кожу. Спустя двадцать горстей я почти не держалась на ногах от безмерной усталости, а мы побывали только у троих, самых тяжелых, и к одному из троицы, пожилому ласу Римору, я бы зашла еще завтра, неуверенная, что справилась до конца.
Тем временем число больных росло. Глядя в их лица, изможденные, раскрасневшиеся, горячие, скривившиеся от боли, у кого-то наблюдая судороги и пенистую слюну, текущую из уголка воспаленного рта, я содрогалась от страха. За семью. За Вилора. Просто так.
Оказавшись рядом с домом Вада и Сани, я зашла к ним. Сестра спала, Вад что-то строгал на заднем дворе, положив небрежно замотанную в одеяло Ниту в самодельную выносную люльку. Я перебросилась с ним парой ничего не значащих фраз, с трудом выжав их из себя, погладила племянницу по белокурой головке. Тяжесть на душе не проходила. Тревога, тягостное, тоскливое ожидание неизбежной беды.
Домой я возвращалась под утро. Тама довела меня до развилки и ушла к себе – до следующего полудня, прямая, как ветка, будто и не уставшая вовсе, даже несмотря на свой преклонный возраст. Мне оставалось лишь завистливо вздохнуть.
Усталость пьянила, тьма, словно высохшая, выгоревшая внутри, отдавалась во рту горьковатым желчным привкусом. С новолуния прошло только пять дней. Я не хотела об этом думать, но невольно считала оставшиеся до следующего дни. Остановилась перед своим домом, растягивая время возвращения, несмотря на усталость.
Одно тянет за собой другое. У меня должна была быть простая и обычная жизнь. Все это какая-то страшная ошибка. Ладони саднило, голова кружилась, а предрассветное небо, серебристо-розоватое, казалось, смотрело с сочувствием.
Я остановилась у колодца, заглянула внутрь, словно пытаясь разглядеть свое отражение – безуспешно, конечно. Провела пальцами по пылающим губам, отгоняя непрошенные жаркие воспоминания.
Может быть, единственные, которые будут в моей жизни. Стоит ли так уж сожалеть о них?
Чьи-то руки ложатся мне на плечи – выбившаяся из сил тьма пропустила подошедшего. Или не почувствовала ввиду отсутствия угрозы? Мне не было нужды оборачиваться, я сложила голову ему на плечо, слезы набежали на глаза – и отступили.
– Почему ты здесь? Почему не спишь?
– В деревню пришел мор, – отвечать на вопрос я не стала. – Как ты смог вернуться?
– У меня есть разрешение.
– Кто его тебе подписал?
– Я сам себе его подписал.
Я обернулась и уставилась в глаза Вилора.
– Что с ласом Иститором?
– Герих уже на Небе, Тая. Я не успел приехать.
...Не нужна была тьма, чтобы почувствовать невыносимую, глубоко угнездившуюся боль в его словах.
– Расскажи, что произошло.
– Семья одной из, – Вилор сглотнул. – Казненных женщин. Покушение, два выстрела в упор. Он никогда не заботился об охране, ходил по городу, словно обычный человек.
"Служителю неба, заботящемуся о своем народе, а не сжигающему его, нет нужды заводить охранников", – хотела сказать я, но промолчала.
– Когда я приехал, он еще дышал, но в сознание так и не пришел. Его больше нет, Тая. Я всю жизнь так стремился быть свободным, и вот его больше нет, и никогда уже не будет. Я не чувствую тоску или горечь потери, Тая... Я чувствую пустоту. Безмерную пустоту. А в городе свирепствует мор, невозможно устроить нормальные похороны... Люди боятся, очень боятся, Тая. Болезни, смерти, тьмы.
– Почему тьмы? – вырвалось у меня, и я прикусила язык, но сказанного – не воротишь.
– Люди уверены, что мор вызвали приспешники тьмы. Потому что больные тяготятся светом. Потому что столь стремительная и сильная эпидемия не могла зародиться под Светлым Небом.
– А что думаешь ты?
Вилор словно оборвал сам себя.
– Какая разница, что я сейчас думаю? Необходимо сделать все возможное, чтобы жертв было меньше. Я оставил кое-какие распоряжения в связи с отъездом сюда, но... людям нужен новый служитель Неба.
– И кто же им станет? – я спросила, глядя, как бледно-розовая полоса на небе постепенно приобретает малиновый оттенок. Спросила просто для того, чтобы прервать затянувшееся молчание – мне не было нужды в ответе, я и так его знала.
– Герих оставил завещание...
– Которое должен утвердить король...
– Которое король уже утвердил, еще несколько седьмиц назад.
Мы снова посмотрели друг на друга. Вилор отвел взгляд первым.
– Ты будешь достойным, – сказала я, стараясь, чтобы мой голос не дрожал и не срывался. – Я верю, ты справишься. Почему ты... приехал тогда? У тебя, вероятно, немало дел.
– Просто непаханное поле.
– Ты не должен был приезжать.
– Не должен.
– Но ты приехал.
Вилор сдавил мои плечи сильнее.
– Да. Официально я вступаю в должность через три с половиной седьмицы.
– Три седьмицы, – повторила я. Малиновое марево ширилось, гадко скалилось с высоты.
Глава 30.
Тама снова заходит за мной в полдень. Родители да еще теперь и братья в молчании провожают нас взглядами. Что они думают? Переживают за меня, осуждают «отрыв» от семьи и тесное общение со странной знахаркой, тревожатся за будущее?.. Я не знаю. И думать об этом нет ни сил, ни времени.
Заболевших людей все больше. Все больше достаточно близких, знакомых людей, словно невидимая петля все туже затягивается вокруг горла. Мне уже нет дела до соседских взглядов и пересудов, праздные мысли о том, как я буду здесь потом жить, отступили вместе с неверием в это самое "потом". Смогу ли я? Хватит ли сил? Успею ли?
К вечеру тьма сдувается, как кузнечные меха, но одновременно – я это чувствую – становится сильнее, искусней. Уже в полной темноте Тама, откуда-то безошибочно знающая, где нас больше всего ждут, приводит меня в просторную и тёплую избу семейства Гойбов.
С тех пор как по причине пошатнувшегося душевного здоровья Теддера Гойба наш брак с ним стал невозможным, я ни разу не оказывалась настолько близко с его родителями. Лицом к лицу, глаза в глаза. Конечно, мы пересекались в лавке, во дворе у Вилора во время его служительских речей и прочее, но все это было не то, не то, что сейчас, когда отец Теда, лас Горин, мой неслучившийся свёкор, открыл нам дверь и замер в проходе, осунувшийся, усталый и старый, с посеревшим от бессонницы, тревог и возраста лицом.
Винит ли он меня в произошедшем с сыном? Никакого повода, никаких доказательств моего воздействия на него не было, и все же по лицу мужчины я видела – винит. Знает что-то или просто чувствует.
Да что там говорить, и сама себя винила. Я так и не узнала, что сотворил с моим горе-женихом Шей в ту праздничную ночь, но какой спрос с демона, уверенного, что по-своему действует на благо подопечной темницы и по справедливости? Один раз после я заводила с ним разговор о Теде, но получила категорический отказ. Но могла бы быть настойчивее... Могла бы обозначить желанием, а не просьбой, вместо того, чтобы...
– Глая больна, Горин. Пропусти нас, – я заметила, как властно может говорить обычно тихая и незаметная знахарка, как легко она, ни с кем не водившая дружбы или просто близкого знакомства, называет жителей по имени. В этой уверенной властности было что-то неуловимо знакомое, и старший лас Гойб подчинился, молча пропуская нас, хотя и с явной неохотой. Неужели из-за меня?
Воздух внутри обычно такой уютной, чистой и свежей избы отдавал болезненной спертой затхлостью. Я знала, что Теддера здесь нет, что уже несколько седьмиц он находится у каких-то родственников в дальней деревне и, вероятно, никогда не вернётся назад, но все равно огляделась украдкой. Тишина была под стать воздуху – болезненная и сдавленная.
Только сейчас я словно бы осознаю слова Тамы: "Глая больна". Ласса Глая – мать Теддера.
Ее тело осталось столь же дородным и внушительным, но округлое лицо пылало нездоровым румянцем, вызванным жаром, полуоткрытые глаза незряче смотрели в потолок. Тьма ощерилась внутри, насторожилась. Болезнь жадно вгрызалась в перегруженное и без того слабое, нездоровое сердце женщины, и мое, словно бы в ответ, тревожно екнуло.
***
...Еще никто и никогда не умирал у меня на руках – а она умирала. Мягкие, потрескавшиеся губы безвольно приоткрылись, я чувствовала дыхание лассы Гойб, медленное, прерывистое, угасающее. И удержать ее не хватало сил, или умения. или еще чего-то – в конце концов, я оставалась лишь человеком, и моя тьма – слишком слабая и маленькая, чтобы бороться со смертью на равных. Тама перехватила мой отчаявшийся взгляд, отошла от ласа Гойба, сгорбившегося в углу избы на лавке, и присела рядом у лавки больной, положила ладони на горячий лоб. Тьма закружилась у ее ладоней, сливаясь с хрупкой недовыстроенной силой целительской искры старой женщины. Знахарку тьма признавала за свою, помогала. Отец Теддера на нас не смотрел, его обреченное горькое смирение читалось в каждой клеточке уставшего тела, морщинах на лбу, прижатых к глазам ладонях.
...Я рефлекторно отшатнулась, услышав торопливый тревожный скрип открывающейся двери. Тама же даже не шелохнулась, продолжая держать ладони на голове умирающей, нашептывая что-то неслышно себе под нос. Тьма под ее руками рассеялась, слишком медленно – или мне так только показалось? Я подняла взгляд на вошедшего и замерла, застыла под этим серым, холодным, непроницаемым и почему-то чужим взглядом. В двух шагах от нас, в привычном синем облачении Служителя Неба стоял Вилор. И выражение его лица мне не понравилось.
– Тая? Ты что тут делаешь?
– Она помогает мне, – произнесла Тама практически тем же холодным, невыразительно-стылым голосом. – Кто-то же должен мне помогать в борьбе со смертью. Небо не слишком-то слушает нас, служитель. Самим справляться приходится. Тая, передай мне целебный отвар.
Она наконец-то взглянула на Вилора, снизу вверх, и я вдруг поразилась их неявному прежде и столь очевидному сейчас сходству. Несмотря на разный цвет волос и глаз, на разность мужских и женских черт... линия лба, нос и эта непримиримость, которую раньше в Вилоре я не видела.
Не хотела видеть?
– Ласса, позвольте поговорить с вами наедине, – Вилор смотрит на пожилую знахарку. – Сейчас.
– У меня тяжёлая больная, лас, – почти равнодушно проговаривает та.
– Это не требует отлагательств.
– На ваше усмотрение и совесть, лас.
Тама поднимается и строго говорит мне:
– Борись, девочка. Кто, если не ты... теперь?
Я ничего не понимаю. Больше Вилор не удостоил меня ни словом, ни взглядом. Они выходят, а я не успеваю и слова сказать – мать Теддера внезапно сотрясают сильные судороги, и тьма снова кружится между моим и ее телом, стараясь сделать хоть что-то, удерживая на грани.
***
Тама так и не вернулась. Вилор не вернулся.
Но дыхание лассы Глаи потихоньку выравнивалось, жар немного спал, и я перевела дух, обнаружив, как трясутся мои пальцы.
– На, – неожиданно услышала я голос над головой и, подняв глаза, обнаружила ласа Гойба, протягивающего мне чашку с чем-то горячим и пахнущим травами. Не самый приятный аромат, но в желудке совсем пусто, и я принимаю подношение с благодарностью.
– Спасибо, лас.
А потом, совершенно неожиданно для себя:
– Мне жаль, что подобное приключилось с Теддером.
– Мне тоже жаль, – в голосе старшего Гойба нет насмешки, одна бесконечная усталость. – Он... он ведь обидел тебя, Тая?
– Почему... – начинаю я, мне совсем не хочется вымещать отношение к жениху на его отца. Особенно в таких обстоятельствах. Пусть лас Горин и дальше думает о Теде хорошо. Но пожилой мужчина только качает головой:
– Я знаю своего сына. И знаю, какой он... каким он был. Скажи, – лас Гойб опускает голову и стискивает руками колени. – Он что-то сделал с тобой?
Мгновение я не понимаю вопроса, а потом жарко краснею:
– Нет, нет, что вы. Действительно, случалось, когда Теддер вел себя несколько... но... ничего такого...
– Хорошо, – коротко ответил лас Горин. – Прости, просто я чувствовал себя виноватым перед тобой. За сына. Все сложилось так, как сложилось, но я рад, что хотя бы у тебя не случилось ничего... непоправимого.
Я порывисто хватаю мужчину за руки, но так и не могу ничего выговорить.
Так и выхожу из домика Гойбов, с пылающими щеками. Непоправимое...
За годы общения с Шеем я почти отвыкла от этого слова.
***
Выйдя наружу, я растерянно замираю. Куда идти, к кому? Домой не хочется, ноги едва держат. Чуть помедлив, направляюсь к домику целительницы. О чем с ней говорил Вилор?
Можно было бы и к нему пойти, но мне отчего-то страшно. Какая глупость, но общаться, разговоривать со знахаркой будет куда легче. Вероятно, дело в том, что Тама знает о моей тьме и принимает ее. Общаться с тем, кто принимает тебя целиком, само по себе как отдых. К моему удивлению, знахарка оказывается у себя, одна. Ее домашние птицы суматошно снуют туда и сюда по двору. Я стучусь, и дверь распахивается почти мгновенно.
– Хорошо, что пришла, Тая. Я уже боялась, что не зайдешь, – деловито говорит старая женщина. – Проходи. Я должна кое-что рассказать тебе.
Тама хватает меня за руку и тащит за собой. Ее морщинистые руки совсем холодные, почти ледяные, и я невольно вздрагиваю.
Почему холод обычно ассоциируется со смертью, а огонь – с жизнью? Я бы со своей стороны предпочла бы умереть от холода, а не от огня.
– Слушай! – сурово и даже торжественно провозгласила знахарка. Впрочем, некоторая суетливость портила поистине королевские интонации, но я все равно тревожно замерла, а Тама уперла палец в оживленно снующих, несмотря на темнеющий воздух, кур.
– Запоминай! Это – Пеструшка, а это – Светенька, а это – Карамелька, а это...
– Подождите, – попыталась я ее прервать. – Но...
Но Тама продолжала тащить меня по двору, что-то показывая, оглашая клички и привычки дремливых кошек и прочих своих питомцев, а потом завела в избу. Внутри царил беспорядок, и, хотя и раньше там было слишком много вещей, спонтанно разложенных по всем поверхностям, сейчас это была хаотичная, болезненная спонтанность. Словно хозяйка просто доставала всё и отовсюду, доселе хранимое, но враз переставшее быть нужным.
– Вы собираетесь переезжать? – перекричала я поток наставлений и указаний: кого как зовут, кого чем кормить, что и для чего нужно. – Остановитесь, я все равно ничего не понимаю и не запоминаю.
Мне вдруг подумалось, что Вилор действительно мог предложить Таме переезд в Гритак. Наша – а по мнению всей деревни, ее – целительская деятельность была безусловно удачной. За те несколько дней, пока мор ходил по деревне, мы не потеряли ни одного больного. В городе же, несмотря на многочисленных целителей, смертность была удручающей. Пост Главного Служителя Неба – я настойчиво отгоняла от себя слово "Инквизитора" – требовал от Вилора заботы прежде всего о месте его пребывания.
И все же сейчас он здесь. Со мной...
Предположение, на мой взгляд, было вероятным, хотя и неприятным. Впрочем, я каждый раз убеждала себя не думать о Вилоре ничего наперед. Неприятно, видите ли. Вилор ничего, ничего мне не должен. Против воли я снова вспомнила то, как мы расстались тогда, в новолуние. Неужели чувство стыда станет моим постоянным спутником? А если Вилор решит вернуться к тому, на чем закончилась наша встреча, до наступления очередного новолуния? И хотя мы не связаны браком, и я точно так же ничего Вилору не должна...
Светлое Небо, опять мои мысли заняты не тем.
– Послушай меня, Тая, не надо сейчас распросов, нет времени, – настойчиво продолжала Тама. – Переезд или не переезд, мне некому передать все здесь, ты же знаешь. Некому, кроме тебя. Я уже стара. Мне жаль, что я не успела ничему тебя толком научить, но тебе это и не нужно. Береги свою силу, Тая, только от тебя зависит, чем она станет. Хотя, и на одну силу тоже нельзя полагаться.
У меня невольно задрожали губы.
– Почему вы это мне сейчас говорите? Что произошло? О чем вы говорили с Вилором?
– Вот как? – знахарка проницательно посмотрела на меня. – "С Вилором", не ласом Виталитом? Ох, девочка. Мне так жаль.
– Ласса, ответьте, – я испугалась.
– Проклятая кровь, – прошептала знахарка. В свете узких тонких свечей, горящих на столе избы, ее кожа показалась высохшей серой глиной. – Что я могу сделать – теперь? Что ты можешь сделать? А я-то гадала, кому ты свое девичество отдала, но что теперь поделаешь.
– Ласса..
– Молчи. Твой инквизитор не так прост. Будь осторожна, девочка. И никогда никого не проклинай. Особенно себя саму. Плохо это кончается.
– Ласса! – умоляюще воскликнула я.
– Я сделаю все, что смогу для тебя, девочка. Не бросай мой дом, хорошо?
