Текст книги "Три седьмицы до костра (СИ)"

Автор книги: Ефимия Летова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)

Глава 23.

Служитель по имени Лират действительно появился примерно через две горсти. Сидевшие на крыльце разошлись, и я поднялась по ступенькам, не очень-то представляя, как следовать совету слепой женщины. Разве книги можно писать... вот так? Кто угодно? Разве такая, как я, в состоянии писать книги?!

...вот сказки и разные истории сочинять – пожалуйста. Служитель сразу поймет, что я самозванка, заподозрит неладное – о самом Инквизиторе расспрашивает! И кто знает, что случится дальше.

Так и не придумав ничего конкретного, я толкнула дверь домика и вошла. Книги действительно были повсюду – от пола до низкого потолка, плотными рядами расставленные по старым деревянным стеллажам. В домике было тихо, и я даже подумала в первый момент, что никого тут нет, а хозяин просто не в меру беспечен или доверчив, и просто оставляет жилище незапертым.

Кто-то хрипло рыкнул сзади, и я от неожиданности чуть не уронила стопку книг, высившуюся на маленьком столике, и, очевидно, не нашедшую места на стеллажах. Тьма внутри дернулась, пришлось судорожно сжать ладони, пытаясь удержать ее.

На меня смотрел не волк, не дракон или еще какая звериная махина, а самый обычный черный ворок, сидящий на заботливо смастеренной деревянной жердочке, словно курица на насесте. Птица приоткрыла мощный блестящий клюв и рыкнула снова, слегка поведя крыльями.

Красивое и сильное создание. Захотелось погладить блестящие ворочьи крылья, но такой, если клюнет – без руки останешься. Может, он тут как раз за сторожа и оставлен, вороки – птицы умные. Торопливо оглядевшись, я не выдержала и потянулась к птице тьмой.

Ворок на заорал, не рванул прочь, а только следил круглым глазом-бусиной за тянущимся к нему крылом, сотканным из черноты, столь походившей на его собственную.

Тьма поглаживала замершего ворока крылом, я прислушивалась к странному ощущению – своей-не своей конечности.

– Надо же!

"Крыло" моментально втянулось, я повернулась на голос и обнаружила приземистого, немного пухлого, пожилого лысоватого мужчину в традиционном синем одеянии. Служители начинают свой путь рано и остаются на нем, как правило, до самой старости. Я вдруг подумала, что Вилор был единственным молодым служителем из всех, встреченных мною в жизни.

– Первый раз вижу, чтобы Ворк так спокойно подпускал незнакомца. Вы ведь его даже погладили?

– В некотором смысле... – пробормотала я. – Доброго вечернего неба.

– Доброго, ласса. Служитель Лират к вашим услугам. Я так удивился, что забыл о приличиях. К тому же мне как раз сегодня привезли новые книги, и здесь совершенно негде сидеть... одно мгновение...

Он торопливо переложил стопку книг с единственного в комнате стула на стоящую тут же в углу кровать и сделал приглашающий жест рукой. Сам он остался стоять, прислонясь к стеллажу, глядя на меня сверху вниз.

– У вас так много книг, – сказала я, просто чтобы поддержать разговор.

– Это моя страсть, – просто ответил служитель. – Впрочем, к своему стыду должен признать – дел у меня здесь немного. А зачем пришли вы: за утешением или надеждой? – его взгляд был неожиданно проницательным, никак не вязавшимся с благообразной внешностью увальня.

– Ни за тем, ни за другим, лас, – в этом была своя правда. Ни на утешение, ни на надежду я не рассчитывала. – Но разве одно не подразумевает другое?

– В каком-то смысле, – кивнул лас Лират. – И все же одни хотят закрыть дверь в прошлое, другие – открыть в будущее, понимаете, ласса?

– Я хотела бы открыть дверь в прошлое. Точнее, слегка приоткрыть, насколько это возможно.

– Любопытно, – после некоторой паузы произнес служитель.

– С самого детства, – осторожно подбирая слова, начала я. – Я всегда интересовалась служением небу. Служитель в нашей деревне был очень... положительным, благородным и... вдохновляющим человеком. К сожалению, его недавно... не стало, – я вдавила ногти в ладони, мысленно прося прощения за эту небопротивную ложь. – И в честь его светлой памяти мне хотелось бы написать... книгу. О нем и, быть может, о других достойных, следующих данному пути.

– Книгу? – переспросил Лират. – Это очень... похвальная идея. Непростая, но, безусловно... И чем я мог бы вам помочь?

– Я была в саду усопших по личному вопросу и совершенно случайно обнаружила захоронения родителей ласа... Иститора, – я, опять же, мысленно зажмурилась. – И подумала, что не он ли есть достойнейший и наиболее вдохновляющий прочих на упорство во взращивании светлых сторон человеческой натуры и в борьбе с ее темными сторонами.

– Хм, – неопределенно поддакнул служитель.

– Просто не знаю, к кому обратиться, – сделала я максимально жалобное лицо.– Чтобы собрать немного общих сведений о предках Старшего Служителя, вероятно, людях достойных и неординарных, если у них такой сын.

– У вас хорошо поставлена речь, – внезапно сказал лас. – Где вы учились?

– Деревенская школа, – я подумала, что в мелочах врать не стоит. – Наша учительница Слова всегда хвалила меня, даже предлагала работу. Мой отец, несмотря на то, что далек от науки, любит книги и часто привозил их домой из города, и... у нас всегда было время для чтения, родители это приветствовали.

– Первый раз вижу такую мудрую девушку, – улыбнулся служитель, довольно искренне, как мне показалось, но его улыбка меня не успокоила. Вдруг сейчас он скажет, что знаком с ласом Герихом лично и предложит свои услуги в организации нашей беседы?

– Даже не знаю, что вам и сказать. Как вы сами понимаете, лас Иститор человек занятой и вряд ли сможет побеседовать с вами, – у меня отлегло от сердца, и я энергично закивала. – Но я знаю одного человека, который, возможно, согласился бы уделить вам время... если он еще жив и здравствует. Мы не виделись несколько лет, а он уже в летах. Когда-то служитель Ригель заведовал нашим архивом в Гритаке, и у него всегда была отменная память. Нынешний молодой человек на этой должности... молодой, конечно, для меня, а не для вас... довольно суров, насколько я знаю, да и в архив без бумаги с печатью какой-нибудь Академии или чего-то в этом роде вас так просто не пустят. Ригель отошел от дел по причине преклонного возраста, а голова у него работала отменно, впрочем, не знаю, как дела обстоят сейчас. Я мог бы написать ему пару слов и дать вам его адрес, возможно, он примет вас, ласса.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍– Была бы невероятно признательна, – возможно, это наилучший вариант – живущий уединенно старик, знающий многое... если он действительно еще жив.

Лас Лират достал откуда-то чистый лист и перо, и принялся писать, довольно-таки в неудобной позе, а я, не зная, куда деть свой взгляд, снова уставилась на домашнего ворока по кличке Ворк.

– Как вы так его приручили, лас?

– А у него крыло было перебито, – не отрываясь от бумаги, сказал служитель. – Не летает он, так-то.

Птица поглядывала на меня, а я на нее.

"Исцели меня!" – просила слепая женщина. И теперь мне казалось, что и ворок просит того же – не опускаясь до мольбы, а словно говоря – ты же можешь, что тебе стоит? Но рядом сидел лас Лират, и я, не удержавшись, смогла только снова протянуть руку и провести по мягким гладким перьям теперь уже собственными пальцами.

– Вот, – протянул мне сложенный вдвое лист мой нежданный помощник. – Здесь рекомендация от меня, а вот здесь, – еще один лист. – Адрес.

– Спасибо! – от души проговорила я.

– Да не за что, прекрасная ласса. Ведь и Ворк вас признал, а я верю, что птица к плохому человеку не пойдет.

И уже в спину мне бросил:

– Как вас зовут, милая?

– Альта, лас, – я называю первое пришедшее мне в голову имя.

– Принесите книгу, как будет готова, ласса Альта!

***

Риза готова была убить меня за долгую отлучку. Похоже, она действительно волновалась. Я, как могла, объяснила ей что-то, но мысли были далеко от нее и этого дома. Во что я ввязываюсь и зачем? Что даст мне информация о родителях инквизитора?

Разве это может приблизить меня к Вилору? Нет, вопрос надо ставить иначе – может ли вообще хоть что-то приблизить меня к Вилору? Ответ очевиден.

Но он мой друг.

Слово пришло на ум неожиданно, я попробовала его на вкус – друг. У меня не было как таковых друзей до этого, но, пожалуй, считать сероглазого служителя другом я могу. И я видела, что история с пропавшей матерью действительно огорчала его, а значит, попробовать помочь по мере сил – моя прямая обязанность. Убеждая себя подобным образом, я добралась до постели в выделенной мне гостевой комнатке и долго смотрела в удивительно белый, прямо-таки белоснежный потолок – совершенно невозможная вещь для маленького домика с печкой внутри. Наверное, это символизирует светлое небо, – с этой нелепой мыслью я и уснула.

***

– Я еще нужна тебе сегодня? – как можно небрежнее спросила я Ризу следующим днем, когда она вернулась и пригласила выпить чаю, пока Рен еще спит.

– Да в общем-то нет, а у тебя были какие-то планы? – в голосе Саниной подруги появилось любопытство. Совершенно ненужное мне любопытство.

– Планировала сходить в городскую оранжерею, – беспечно и при этом не слишком заинтересованно, вот так будет правильно.

– Туда бы в зленник идти или в пестрень, – задумчиво сообщает Риза. – Но сходи, конечно...

– И у меня к тебе просьба, – я опускаю глаза в пол. – Очень неловко, но...

– Да?

– Я понимаю, что в деревне это все будет невозможно, но... не могла бы ты меня причесать, как вчера? И, может быть, немного подкрасить... – румянец на моих щеках почти настоящий, вот только причина отнюдь не в смущении, а в беспокойстве. Я должна хоть как-то подстраховаться, стать хоть немного менее похожей на себя обычную.

– Конечно, – Риза смеется. – Понравилось? Да я тебя так принаряжу, мать родная не узнает. Только не ввязывайся ни во что, а то Асания меня убьет. Впрочем, ты выглядишь на редкость здравомыслящей девушкой, отчего-то хочется верить, что ты не побежишь на свидение с малознакомым сладкоголосым юношей.

... и, наверное, зря. Потому что во что-то я все-таки уже ввязалась, хотя и не с тем смыслом, который имела в виду Риза, и даже на свидание собралась, хотя, по утверждению ласа Лирота, мой сегодняшний ухажер уже стоит одной ногой в могиле.

Риза развлекалась со мной, как с куклой – или младшей сестрой, которой, насколько я знала, у нее не было. Укладывала волосы, подкрашивала ресницы, щеки и губы и даже одолжила одно из своих платьев. Все это заняло невероятно много времени по внутренним ощущениям, и когда я наконец вырвалась из плена ее заботы, то была уверена, что ни к какому старому архивисту..? Архивариусу? Заведующему архивом ласу Ригелю не попаду. Он будет видеть десятый сон.

Я смотрела в зеркало не менее трети горсти. Риза права, меня не узнать. Не то что бы я любовалась собственным умело подкрашенным лицом, хотя, надо признать, оно мне нравилось. Просто в таком собственном отражении мне виделась собственная другая жизнь, безработная жизнь обеспеченной, красивой и любимой женщины. Безопасная, спокойная, счастливая. Недостижимая.

"Зато у тебя есть черные крылья" – шепнула мне тьма.

"На них не полетаешь"

"Кто знает"

***

Вертлявый тощий кучер долго таращился на бумажку с адресом старого служителя.

– А вам точно надо туда, ласса? Далековато будет. Давайте с утречка, а, ласса?

– Мне сейчас надо, – беспомощно говорю я. Утро у меня занято, а идти пешком, судя по всему, слишком долго.

– Не поеду я, – уперся кучер. – Можете вон, у других спросить. Но, думаю, сейчас мало кто согласится. Ужин ведь скоро, ласса, дело святое. Разве что за двойную плату, тогда пожалуйста.

Двойная плата мне не подходит. Я уже собираюсь уходить, но что-то толкает меня в грудь. Рука моя поднимается, словно сама, и я легонько стукаю мужчину в грудь. Удивление на его лице сменяется странным неподвижным, сонным выражением. Тьма выползает, охватывает его за тонкую шею черной еле различимой удавкой.

– Сейчас, так сейчас, ласса. Через пару мгновений будем готовы, садитесь, – проговаривает возница, медленно, через силу, будто и сам не понимает, почему до этого отказался.

Я дожидаюсь, пока он отойдёт, и, теперь уже сама себя, со всей силы ударяю по щеке, резко, хлестко.

"Если ты будешь действовать без моего согласия, я пойду и сама сдамся Иститору или буду сжигать в костре по пальцу. Я не собираюсь никого ни к чему принуждать силой, понятно?! И ты меня принуждать не смей. Я решаю, что буду делать, только я!"

Тьма, разумеется, молчит. Как и нет ее.

– Едем? – полуутвердительно говорит кучер.

Мне стыдно, но в экипаж я сажусь. В конце концов, это его работа, а я за нее плачу.

***

Дом бывшего заведующего архивом служителей ласа Ригеля был довольно внушительным на вид – двухэтажная белокаменная махина. И – колокол на двери, мигом напомнивший мне о Вилоре, установившем подобный же агрегат. Я погладила прохладный металлический бок, прежде чем дёрнуть тонкий, привязанный к язычку канат.

Спустя полгорсти, не меньше, когда я уже раздумывала, не начать ли звонить повторно, дверь неожиданно распахнулась, и я увидела пожилого господина, с длинными седыми волосами, породистым, надменным лицом и невероятно ровной прямой спиной. Что ж, лас Лират мог не волноваться – у его знакомого явно всё в порядке, вот только вряд ли он захочет со мной общаться...

– Лас Ригель? – пробормотала я, судорожно пытаясь отыскать в кармане лист с рекомендацией.

Мужчина обвел меня холодным оценивающим взглядом и торжественно проговорил:

– А вы договаривались о встрече?

– Нет, но... – я торопливо протянула нашедшийся, к моему стыду довольно помятый лист. – Вот. Это письмо от служителя Лирата, там речь обо мне и причине, по которой мне необходимо обратиться к вам...

Мужчина взял бумагу двумя пальцами, как дохлую мышь, но не раскрыл.

– Пройдемте в дом. Я уточню у хозяина, согласится ли он принять вас.

... если таков слуга, каким же должен быть хозяин? Впрочем, то, что хозяин жив и в состоянии принимать гостей – уже удача.

Прихожая холодная и какая-то неживая, необитаемая. Очень пусто. Стены холодные, похожи на мраморные, никаких картин или зеркал, как в домах Ризы и Иститора. Пара диванов, вешалка для одежды, темный палас с коротким ворсом без рисунка. Проходит еще горсть тревожного ожидания, я мну в руках платье Ризы, непривычно острая на ощупь ткань впивается в кожу.

– Проходите, ласса. Хозяин вас примет.

Я поднималась на второй этаж, слегка придерживаясь перил – высота всегда меня пугала. Наверху сердце печально сжалось – пахло травами, затхлым запахом старости и болезнями.

Знакомый, тяжёлый запах. Седовласый важно приоткрыл одну из дверей, пропуская меня вперед, и запах усилился.

***

Мужчина, лысый, безусый и безбородый, полулежал в огромной кровати. Пара свечей, горевших на столике возле кровати, незначительно освещала эту тёмную комнату с глухо задернутыми портьерами. Одеяло было подоткнуто почти под самый подбородок, на нем, почти такие же белые, лежали худые, не в меру морщинистые руки с зажатым в них моим листом – похоже, лас так и не разворачивал его, и, соответственно, не читал. Что было неудивительно: длинные аристократичные пальцы старика тряслись постоянной мелкой дрожью, словно под ними была не ровная поверхность, а круп бегущей мерной рысью лошади. На голом и почти гладком лбу выступали капельки пота.

– Доброй ночи, дитя. Или еще вечер? – голос у него был странный: сильный и слабый одновременно, хриплый и в то же время звучный.

– Вечер, лас. Только-только сгущаются сумерки.

– Кто вы и откуда? Меня так редко кто-то навещает, кроме, разве что, некоторых братьев по служению.

Я хотела ответить, представить свою выдуманную легенду, сослаться на Лирота, но неожиданно для себя самой вдруг горячо сказала:

– Лас, отчего же служителям неба запрещено иметь семьи, жену, детей? Это ужасно несправедливо! Сейчас вы были бы не один, не встречали бы старость в одиночестве, вокруг вас были бы дети и внуки, которые заботились бы о вас. Почему такой жестокий обычай? Неужели близкие отвлекали бы от служения?

– О, дитя, все просто, – смех старика напоминал булькающее карканье ворока. – Браки и семьи запретил король, точнее, еще прадед нынешнего короля. Я видел точнейшую копию его указа в архиве.

– Зачем?! – мне захотелось опуститься на краешек неуместно огромной постели, но это показалось неприличным – нарушением личного пространства пожилого человека, и я просто сделала полшага вперед, упираясь коленом в край кровати.

– В то время, почти пятнадцать седьмиц назад, – голос старика чуть окреп, и он даже сделал попытку приподняться и принять более вертикальное положение. – У служителей неба была реальная власть, не то что сейчас. Времена были сложные, люди искали поддержку и находили ее.

– Почему сложные? – я придвинула вторую ногу к кровати.

– Так как раз война же прошла, та, которая называется Последняя война, – охотно заговорил служитель. – После войны многое пришло в упадок, в некоторых областях страны наступил голод, королю было сложно справляться с последствиями. Служители, каждый на своем месте, поддерживали, одобряли, наставляли, кое-кто и лечил, кое-кто из обеспеченных родов делился кое-какими запасами...

– Всего пятнадцать седьмиц назад запрета на семьи не существовало? – не поверила я, вспомнив о том, как говорил об этом Вилор – словно о непреложном законе бытия.

– О да. Но после его введения поменялось очень многое и довольно резко.

– Так в чем же суть?

– Во власти, моя дорогая, во власти. Чувство власти движет людьми – и страх.

– Не любовь? – я сама смутилась своего вопроса.

– Что есть любовь, как не ощущение власти над любящим и желание обрести ее над любимым? Все дело в этом, я полагаю. Служители неба ставили на свои места собственных сыновей, которым уже не нужно было работать над поддержкой народа, они получали ее по наследству – поддержку, доверие и власть. Силу. Впрочем, сейчас все может измениться.

Я насторожилась.

– Что вы имеете в виду?

– Нынешний Старший Служитель, лас Иститор, крайне импонирует королю. Эта его политика борьбы с тьмой не находит такого уж всеобъемлющего отклика в народе, хотя толпа всегда любит зрелища. И под знаменем скорой победы над демонами так просто избавляться от нежеланных лиц. Очень удобно и то, и другое – нет угрозы и есть взаимная выгода. Впрочем, не исключаю, что король действительно испытывает страх перед выходцами из Серебряного царства, страх, умело поддерживаемый и культивируемый. Власть и страх, дитя мое, правят миром. Так или иначе, всем известно, кого хотел бы поставить своим преемником Инквизитор.

– Кого же? – голос мой был тих, но то ли служитель услышал меня, то ли просто продолжил после небольшой передышки.

– Герихов племянник. Я мало что слышал о нем, но Герих любит его, как сына. Что, впрочем, неудивительно.

– Да? – я боялась сказать лишнее – или не сказать нужное, поэтому ограничилась невнятным выдохом.

– О, да. Родители Гериха были преподавателями в Академии, он получил прекрасное образование, блестящее. Но как они были строги! Я бы даже сказал, жестоки.

– И мать? – не удержалась я.

– Римма Иститор была невероятная женщина. Я знал ее, лучше, чем Алоиза, отца Гериха, хотя и его тоже видел. Она преподавала историю, а я уже тогда был заведующим архивом, и она несколько раз приходила ко мне за разного рода информацией. Не женщина – сталь, шпага, прекрасная, несгибаемая и ледяная. Не прощала ни одного промаха, ни себе, ни другим. Как-то я опоздал, на десятую часть горсти, не больше, но я до сих пор помню ее взгляд и ее голос, – что-то в интонации старика подозрительно дрогнуло. – Что уж тут говорить о ребенке? Кто бы мог подумать, что из такого тихого молчаливого мальчика выйдет второй после короля человек в стране.

– Возможно, кроме родителей, у него были еще... родственники? – осторожно предположила я.

– Сестра, – кивнул старик, и его острый непривычно гладкий подбородок дробно затрясся в такт кистям рук. – Отавия. Герих ее обожал, хотя она была гораздо младше, седьмицы на полторы лет, но это и понятно – должен же он был кого-то любить!

– Наверное, ему было жаль расставаться с ней, когда она вышла замуж.

Лас Ригель то ли закашлялся, то ли засмеялся:

– Замуж? Отавия никогда не была замужем. Да она и из дома-то не выходила. Герих берег ее, как зеницу ока.

– Но вы же говорили, у ласа Иститора есть племянник?

– Незаконорожденный, – старик споткнулся на сложном слове как минимум два раза. – Конечно, инквизитор пытался скрыть этот позорный факт, мальчик носит другую фамилию, но у меня в Архиве были сведения обо всех служителях и приближенных членах их семей. Отавия никогда не была замужем. Впрочем, – словно опомнившись, произнес лас Ригель. – Это все разговоры не для ушей молоденькой лассы, вероятно, самой еще незамужней...

– Я сочувствую ей, – быстро сказала я, не желая переводить тему на себя. – Как женщина женщине. Возможно, брат был столь строг, что ни один из женихов его не устроил. Я знаю не понаслышке, что такое строгий притязательный брат...

Правда, ему всего двенадцать лет, но да, Телар может быть довольно суровым. Временами.

– Однозначно, – снова затрясся в сухом кашле-смехе мой собеседник. – Брат был очень и очень притязателен... Вот только, знаете ли, ходили слухи, что ни один из женихов не устроил бы его, кроме него самого!