Текст книги "Тревожные ночи Самары"
Автор книги: Эдуард Кондратов
Соавторы: Владимир Сокольников
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)
6
В самой дальней комнатке аптеки, заставленной банками, бутылями, коробочками и бумажными кулями, Гаюсов инструктировал руководителей ударных пятерок. Пока подошли только трое: кряжистый железнодорожный инженер с висячими усами, рослый хлыщеватый красавец с очень высоким от залысин лбом и скромный рябенький человечек в обмотках, с темными следами отпоротых карманов на гимнастерке. У каждой пятерки была своя локальная задача, и Гаюсов считал, что чем меньше боевики будут знать друг о друге, тем незначительней будут потери в случае провала.
Однако же ограничиться только сухим инструктажем Борис Аркадьевич, естественно, не мог: позер по натуре, он нуждался в театральщине, в эффектах. Стоя с вытянутой рукой возле батареи разноцветных банок и опираясь костяшками согнутых пальцев о столик, он говорил, обегая взглядом лица слушателей:
– Поздравляю вас, господа! Пора бездействия кончилась. Отныне мы уже не вправе распоряжаться собой – теперь наш ум, наши сердца, каждая минута жизни должны быть подчинены руководству Самарского освободительного центра. От его имени я и уполномочен с вами говорить.
Видимо, он все же перехватил с патетикой: породистое лицо хлыща поморщилось, железнодорожник напряженно смотрел в угол. Только человек в обмотках с восторгом пялил на него светлые свои глазки.
– Вы знаете, что именно вашим пятеркам придется особенно нелегко. – В голосе Гаюсова прозвучали драматические нотки. – Захват и уничтожение архивов ЧК потребуют от вас не только отчаянной смелости, но и невероятной быстроты действий… Я познакомлю вас с подробным планом операции, и мы вместе уточним боевые задачи каждой пятерки. А несколько позднее вы встретитесь с одним из руководителей нашего освободительного движения. Этот человек обладает всей полнотой власти…
Дверь распахнулась. На пороге стояла Нюся. При виде Гаюсова лицо ее вспыхнуло радостью, в которой, впрочем, было что-то от безумия.
– Ты!.. – с горечью и болью выкрикнула она с порога. – Ты! Подлец!
Изумленный, Гаюсов не успел и слова сказать: застыв в своей античной позе, он смотрел, как Нюся вынула из кармана браунинг, как медленно подняла руку с оружием и выстрелила ему в лицо. Но нажала она на спусковой крючок слишком резко, ствол нырнул, и пуля, выпущенная с расстояния пяти шагов, не задела Гаюсова.
Звуки двух выстрелов почти слились: сидевший возле двери белоглазый человек в обмотках не промахнулся. Дернувшись, как от толчка, Нюся выронила блестящий браунинг. Опустилась на колени, прижимая руку к груди, и мягко ткнулась лицом в какой-то мешок.
Гаюсов бросился к двери и щелкнул задвижкой.
– Быстро! – скомандовал он, засовывая в карман бумажки, которые минутой раньше разложил на столе. Он подбежал к окну, выдернул шпингалет из гнезда, толкнул раму. – Уходим через дворы! О следующей встрече известим, как обычно. Быстро! Сейчас здесь начнется.
Первым выскочил на подоконник лысоватый хлыщ. За ним, мешая друг другу, выбрались железнодорожник и мужичонка. Гаюсов носком штиблеты повернул голову Нюси. Лицо ее уже стало изжелта-бледным, из уголка рта и носа стекали темно-красные струйки, впитываясь в мешковину.
– Да-а… – Гаюсов скрипнул зубами, отвернулся и взялся за оконную раму…
В дверь нерешительно толкнулись, послышались взволнованные женские голоса:
– Соломона Давыдовича позвать…
– Ой, осторожно вы…
– А почему я? Сама и сбегай…
– Нет, я, я…
Затем за дверью стало тихо. И только минут через пять забухали шаги. От могучего удара Шабанова дверь чуть не слетела с петель, а задвижка согнулась, будто жестяная. Четверо чекистов – среди них Женя и Белов – вломились в комнатку. Звякнули задетые кем-то склянки, разбилась, упав со столика, желтого стекла бутылка. Запахло не то эфиром, не то еще чем-то аптечным.
– В окно! – крикнул Белов. – Шабанов, Коничев, живо!
Женя, присев на корточки, смотрела на Нюсю. Отогнула веко, попыталась нащупать пульс. Подняла глаза на начальника.
Видно, взгляд Жени сказал ему все.
– Эх, Анна Владимировна!.. – Белов закусил губу, быстро-быстро заморгал. – Как же это я… Ах ты, незадача какая…
– Товарищ Белов, – доложил молоденький сотрудник с порога. – Все задержанные в кабинете.
– А провизор?
– Тут. Аптечные барышни сбегали.
– Ладно, пошли, – хмурясь, сказал Белов.
7
В стеклянных шкафах, уходивших вдоль стен под самый потолок, было столько пробирок, склянок, пузырьков и бутылок с хвостами рецептов, что чекисты старались ходить по провизорскому кабинету бочком, только бы ненароком чего не задеть. Сам хозяин провизорской, курчавый, обильно седеющий брюнет в шлепанцах и жилете – прибежал из дому, в чем был, – сидел на кожаном диване и перепуганно таращился на Белова поверх пенсне. А тот говорил:
– Стало быть, так-таки ничего и не знаете? Хорошо. Были дома? В вашей аптеке собирается контра, человека убивают, а вы, значит, и в ус не дуете? Извините, Соломон Давыдович, не резонно в эдаком положении отпираться и не умно…
Провизор скорбно вздохнул.
– Э-эх, гражданин следователь! Разве я имею чем объяснить? Или я не понимаю, что вы мне все равно не поверите? Разве я мог даже себе представить, что на старости лет попаду в такую историю? Наверное, я сейчас сплю и вижу кошмарный сон. У меня же трое детей, гражданин следователь! Или я похож на заговорщика, или как? Клянусь вам, я честный старый человек. Поверьте мне!
– Ну, хорошо, честный так честный. – Белову до боли зубной неприятна была эта жалобная болтовня. – Как же бандиты оказались у вас?
– Откуда мне знать? Или я свят дух? Всем в аптеке известно, что у меня сегодня домашний день. Откуда я могу видеть, что в аптеке? Абсолютно сумасшедшее дело!
В комнату вошли Женя, Коничев, а с ними еще двое – аптечный продавец в овальных очечках и старик с бородкой клинышком – тот, что листал каталог.
– Иван Степанович, этот вот – продавец розничного отдела, – сказала Женя. – Он их пропускал.
Белов кивнул.
– А этот господинчик, когда стали стрелять, выскочил из аптеки и попытался удрать. Я его и задержала.
– Угу, – мельком посмотрев в их сторону, опять кивнул Белов. – Сядьте на диван, граждане.
Усаживаясь с краешку, старик удрученно вздохнул, вытер лоб платочком. Продавец продолжал стоять. Покусывая нижнюю губу, он смотрел себе под ноги.
– Ладно, продолжим, – обратился к нему Белов. – Может, вы проясните, кто это собирался у вас нынче? Или тоже ничегошеньки не знаете?
Продавец молчал, не поднимая глаз.
– Тоже не знаете, – вздохнул Иван Степанович. – Как хотите. Придется вам про все договаривать в губчека. Узнай-ка, Сурикова, проверку там закончили?
Женя вышла. Белов достал из кармашка гимнастерки фотокарточку Гаюсова и показал провизору.
– А этот субъект вам тоже незнакомый?
Тот пристально вгляделся в фотоснимок, даже губы оттопырил от напряжения. Сокрушенно развел руками:
– Уверяю вас…. Совершенно незнакомый субъект.
Чекист показал карточку продавцу, но тот равнодушно пожал плечами. Ему, похоже, сейчас было все равно.
– Так знаете?
– Нет. Не видел никогда.
– Э-э… Простите, – послышался с дивана робкий голос старичка. – Вы разрешите… Я взглянуть…
Он взял фотоснимок, повернул его к свету, отставив руку и подняв бровь.
– Позвольте, – почти возмущенно забормотал он. – Так это же… – Он повернулся к продавцу. – Ради бога, я прошу меня простить, но полчаса назад он приходил к вам. Да-да, по поводу глицериновой мази… Я очень хорошо помню эти слова.
– Какая еще глицериновая мазь?! – взвизгнул провизор, тряся седыми кудрями. – Что это за такая нелепая глупость – глицериновая мазь?! Какая может быть консультация?!
Он задыхался от негодования, а старичок спокойно продолжал;
– Ваш гражданин продавец сказал, что его ждут – этого человека, который на фотографической карточке изображен. И, насколько я помню, назад он не выходил.
– Врете! – окрысился продавец, срывая с носа очки. – Ничего вы не видели! Стопроцентная клевета! Да-да, не видели вы ничего!
Старичок смешался.
– Н-не знаю… Но я готов поручиться, – осторожно выговорил он слово «поручиться», – что этого молодого человека я хорошо запомнил. Поверьте.
Провизор обернулся к побледневшему продавцу.
– Как вы могли, Александр Петрович, – с отвращением сказал он, и в голосе его послышались слезы. – В нашей аптеке!.. Это же, это же… свинство!
– Куда же он в таком случае делся? – спросил Белов, уже просто так, не надеясь на ответ.
Продавец молчал, нервно покусывая губы.
– Проверка закончена, – сообщила, приоткрыв дверь, Женя. – Там одни старухи. Можно их отпустить?
– Ага, – сказал Белов несколько рассеянно. – А этих – в машину! – он указал на продавца и провизора.
– Боже, боже мой! – воскликнул Соломон Давыдович, хватаясь за виски и горестно раскачиваясь.
– Идите же! – зло прикрикнул на него продавец. – Вам-то что!
Когда чекисты увели арестованных, Иван Степанович подсел на диван к старичку.
– Чего же вы, папаша, убегать надумали? – совсем уж благожелательно сказал Белов. И похлопал его по рукаву.
– Простите… Когда господь хочет человека наказать, он отнимает у него весь его разум. Знаете, когда стреляют, я… не могу. Растерялся, знаете ли… Вот и решил… подальше…
Белов еле заметно улыбнулся; по всему было видно, что чистенький старичок ему чем-то симпатичен. Но тут же посерьезнел глазами и спросил;
– Что еще скажете про этого самого человека, который на фото?
Старичок потер переносицу, подумал. Ответил с запинкой:
– Пожалуй, больше ничего я не могу о нем сказать. Сегодня я впервые увидел его здесь. Так что… Хотя, впрочем…
Он замолчал, поднял на Белова выцветшие, некогда голубые глаза.
– Знаете, товарищ начальник… Когда я читал каталог, к продавцу все время подходили люди. В основном… ну, все такие крепкие мужчины. И все они шли на какую-то консультацию по глицериновой мази. Меня это несколько удивляло. Они не производили впечатления больных. И они совсем не были похожи на специалистов по медикаментам. Знаете, дело это есть очень тонкое – фармацея…
Задумавшись, Белов словно забыл о собеседнике.
– Товарищ командир, – услышал он умоляющий голос старичка. – Вы разрешите мне уходить?
– Да-да, – рассеянно произнес Белов. – Конечно, идите. Только разрешите на ваш документик взглянуть… Запишу на всякий случай. Может, что уточнить придется.
– К вашим услугам, – с вежливейшим полупоклоном старик подал паспорт. – В любое время, Гюнтер Макс Иванович, проживаю на Соборной улице, в доме Загатовой. Всегда к вашим услугам.
– Макс Иванович Гюнтер, – старательно вспоминая, заморгал Белов. – Это не возле… нет, недалеко от вас нашли?.. Вы еще показания нам давали… Нашему товарищу.
– Да-да, – чуть ли не радостно подхватил Гюнтер. – По поводу одного смертельного эпизода на территории квартала, где я проживаю? Если не секрет, удалось ли что-нибудь выяснить?
– Секрет, Макс Иванович, – весело сказал Белов. – А за помощь вам спасибо от лица чрезвычайной комиссии.
Он протянул ладонь.
– Что вы, что вы… – бормотал Гюнтер, опасливо пожимая чекисту руку, – я так рад…
Когда он ушел, Белов сосредоточился, припоминая.
«Где же я еще слышал эту фамилию – Гюнтер? – Какое-то полустертое воспоминание так и разъедало мозг. – Немец, перец, колбаса… Что немец, так это по разговору слышно, а вот Гюнтер… Гюнтер, Гюнтер, Гюнтер…».
Он даже зажмурился, и тут вдруг так и вспыхнуло перед глазами: листок, исписанный почерком Михаила Ягунина, черновик донесения о фон Вакано, владельцах Жигулевского пивоваренного завода. Эту бумажонку он носил Павлу Павловичу Павлову на экспертизу, как же можно было забыть! Ну, конечно: там, среди лиц австрийской и немецкой национальности, приближенных к Вакано, была фамилия Гюнтер и, кажется… Так-так… Именно мастера-пивовара!..
«Частенько что-то он суется нам под ноги», – промелькнуло у Белова, но размышлять над этим было ему недосуг…
Вторник
1
Когда Иван Шабанов заглянул в лавчонку «Охота и рыболовство. И. И. Семеняка», в полутемной каморке было всего два покупателя – прыщеватый юноша, выбиравший удочку подешевле, и человек потрепанного вида и неопределенного возраста, который, судя по всему, забрел в магазин от жары и от скуки. Парнишку с удочкой Иван переждал, а небритого зеваку пришлось турнуть, иначе он проторчал бы до морковкиного заговенья. Шабанов избрал простой способ: он стал в упор разглядывать бездельника, и тот очень скоро счел за лучшее уйти. Только после того Иван обратился к полнощекому Семеняке с вопросом о любительском обществе «Самарский охотник-спортсмен».
– Нету! – твердо ответил хозяин лавки и энергично потряс напомаженной головой. – Слыхом не слыхивал… Может, «Кустарно-промышленный Союз охотников»? Который открыли недавно, сразу после масляной? Или, может, «Кооперативное рыболовное товарищество»? Так то рыбаки.
– Да нет же, – досадовал Шабанов. – «Самарский охотник-спортсмен», общество любителей, значит, не кооператив никакой.
– Путаете вы, гражданин, – недовольно сказал Семеняка, глядя в сторону, и с некоторой обидой отчеканил: – Потому как или у меня, или же у братца моего на Троицком они кредитуют, все общества эти. У кого же им еще покупать дробь? Иль крючки? Исключительно у нас.
Иван повел могучими плечами.
– Бывайте здоровы, – сказал он, выходя из лавки.
Он побывал и на Троицком рынке, но и там ничего не узнал о загадочном обществе, которое давало объявления в газете. Н. И. Семеняка, точь-в-точь братец, но еще повальяжней – посоветовал Шабанову узнать в губфининспекции, где, как он выразился, «обо всех, с кого можно взять, знают всю подноготную-с».
В инспекции губастенькая девушка за конторкой долго водила пальцем по строчкам в толстом гроссбухе. Заглянула еще в какую-то книжицу. Развела руками.
– Не зарегистрировано, товарищ, – не по-самарски окая, сказала она Ивану. – В губернии такого общества охотников пока что нет.
Иван на всякий случай сунулся и к начальству. Молоденький совчиновник важно поглядел на него из-за стола и, явно рисуясь перед пишбарышней, пророкотал сочным баритончиком:
– На то мы инспекция, чтобы знать. Не морочьте голову, товарищ! Сказано: не числится – и точка! Все, все, товарищ! Привет. Люди работают.
Пришлось Ивану Шабанову ни с чем вернуться в губчека. Как ни странно, Белова его сообщение не только не огорчило, но даже, пожалуй, обрадовало. Он сидел за столом и увлеченно перелистывал газетную подшивку, что-то отчеркивал карандашиком и вставлял бумажные закладки.
– Как там наш Михаил? – спросил он у Шабанова, не отрываясь от газет. – Опять я сегодня к нему не попаду.
– Я загляну к нему вечерком, – отозвался Шабанов. – Нехорошо только, Иван Степанович, с его землячкой вышло.
– А что такое? – удивился Белов.
Выслушав рассказ о том, как Нинка получила у Левкина отставку и в каком виде Шабанов увидел ее после в ресторане, Иван Степанович расстроился.
– Ах ты чертовщина, – сокрушенно пробормотал он и хотел было тотчас позвонить Исаю, но передумал.
– Ты найди, ее, тезка, нынче же… Прежде чем к Михаилу пойдешь. А я с финхозом улажу. Есть?
– Есть, – сказал Шабанов и ушел. Белов же опять с головой окунулся в подшивку «Коммуны». За этим занятием и застал его председатель губчека.
– Слыхали? – спросил его Белов. – Пропал сеттер-лаверак.
– Что? – густые брови Вирна поползли вверх. – Что за штуковина?
– Собачка такая. По-другому называется – английский сеттер. Ценной породы, видать.
Недоумевающий взгляд председателя явно веселил Белова, который продолжал темнить.
– Я думаю, без этого пса нам никак не обойтись, Альберт Генрихович.
Вирн сел у стола Белова, выжидательно глядя. Спросил:
– Кажется, есть новости?
Иван Степанович замигал, улыбнулся:
– Как сказать… Новость не новость, а мыслишка есть. Помните квитанцию в кармане убитого? На газетное объявление про охотников. Вот, полюбуйтесь, в четверг такое же было.
Он подал Вирну газету, где карандашом было отчеркнуто объявление:
«Общество «Самарский охотник-спортсмен» извещает, что баллотировка кандидатов в правление назначается на следующий понедельник, в доме Саврасова».
Увидев, что Вирн прочитал, Белов заметил не без торжества:
– А между прочим, общества такого в Самаре нет. Мы проверили.
– Да? – отнюдь не удивился Вирн. – Думаете, что это их почта?
– Вот именно. И как раз в день, когда эта самая… баллотировка, происходило их совещание в аптеке. Резон или нет?
Председатель губчека ответил совсем не то, чего ждал Белов:
– Опростоволосились мы с буфетчицей. Непростительно.
– Напрямую давайте говорить. Не мы, а я прошляпил, – бросил Белов. – И готов отвечать, как положено.
Председатель губчека промолчал. Белов подвинул к нему подшивку. Пока Альберт Генрихович раскрывал ее на закладках и читал отмеченное, Белов неторопливо рассказывал:
– Я за весь этот год просмотрел. Почта их действует давно. Объявления разные, но везде это самое общество. А трижды попалось такое объявленьице: пропал, мол, английский сеттер, а в скобочках – лаверак. Нашедшего просят обратиться в общество «Самарский охотник-спортсмен», к такому-то. Без адреса. Что за особое собачье объявление, интересно? Скорей всего сигнал. Да вот какой?
Вирн задумчиво потер подбородок.
– М-м… Любопытно…
– Вот и я говорю: очень нужна нам эта собачка, – заключил Белов. – Знать бы только, где ее ловить…
2
– Так прям и сказала? – угрюмо переспросил Ягунин.
– Прям так и сказала, – эхом отозвался Шабанов.
– И ты не дал ей по морде? Тоже мне чекист.
– Ну, ты, брат, совсем очумел, – возмутился Иван. – За что же я простого человека бить стану? Пусть даже пьяная она. Помнишь, как Вирн говорил, что мы, значит, являемся исполнителями диктатуры пролетариата, а не диктатуры над пролетариатом.
– За такие речи ей все равно стоило дать! – зло упрямился Ягунин.
– А какие такие речи? Правду-матку резанула. Что ж, подыхать было ей? Коли уж мы ее турнули, на что надеяться было?
– Я ей таких оскорблениев ни в жисть не прощу. – Ягунин сжал челюсти и насупился. – Предателем не был и не буду, пущай не брешет. Я ж не виноват, что так вышло… С этим моим арестом…
– Ясное дело, что ты не виноват. Да Нинка-то откуда знала? Может, она тебя, дубину, полюбить успела, а ее раз – и коленкой.
Они огорченно помолчали.
– Очень, говоришь, пьяная была? – тихо спросил Михаил.
– Порядком. В пролетку ее господинчик один еле затолкнул, чуть не на руках. Сама не могла, спьянилась… И на кой я сунулся к ней? Только тебя травлю. Одни нелады выходят.
Иван расправил плечи, и Михаил с невольной завистью на него покосился. Шабанов вздыхал: трудный получился разговор, но не врать же самому лучшему другу? Свихнулась Нинка, понятное дело, от отчаяния и полного разочарования в хороших советских людях. Однако в том, что потеряла она в них веру, разве Мишка виноват?
Уже основательно свечерело. Они бродили меж остатков госпитальных цветников, какими здесь гордились до революции, и сестрички уже не раз бросали внимательные взгляды на незнакомого статного парня. Рядом с Шабановым Михаил в долгополом халатике и с подвязанной рукой смотрелся захудалым мальчонкой.
Когда они в тягостном молчании вышли к главному корпусу, навстречу с тюком белья попалась немолодая санитарка. Глаза у нее были зареванные.
– Чегой-то она? Из-за доктора? – спросил Иван.
Ягунин шмыгнул носом.
– Знаешь, сколько плачу было? Жалеют. Вроде кричал на всех, боялись его – страх, а надо же… Любили.
– Поймаем – сразу к стенке, без разговоров, – сердито буркнул Шабанов. – Да, чуть не забыл: Белов велел, чтоб ты приглядывался, как тут и что. Может, разговор какой про доктора или предположение, кто его мог…
Некоторое время Ягунин размышлял над его словами. Сказал мрачновато:
– Да я уж и так башку ломаю. Может, и зря. Но чую, понимаешь, чую, что неспроста его кончили. Понимаешь, сразу ж на другой день после приезда убили, будто торопились. Э-э! И я ведь чуть не забыл! Зашел я тут в одну палату. В инфекционную– вон там… Закурить захотелось.
– Да ты что, ошалел? Тебе же нельзя курить!..
– Пошел ты! – рассвирепел Ягунин. – Слушай сюда. Так вот, сидят там, понимаешь, такие рожи – ай да ну! В карты режутся– из-за двери услыхал, как они все про черви да про пики… Ну отъявленное офицерье! Я их таких в девятнадцатом насмотрелся, в глазах стоят…
– Ну, брось! – недоверчиво скривился Шабанов. – По рожам определять, тоже мне. И в Красной Армии есть из бывших, которые…
– Да знаю! – с досадой перебил Михаил. – Но если, Ваня, все вместе собрать, в одну кучу, то шибко подозрительно выходит. Уж не скрывает ли наша врачиха кого? Ее ж костерил главный врач, покойник, за каких-то типов, про симулянтов кричал. Я сам слышал. Вдруг в самом деле гнездо? А, Вань?
– Погодь-ка, – проговорил Шабанов, останавливаясь. Огляделся, убедился, что вокруг никого, и, вынув из кобуры револьвер, быстро сунул его в халат Ягунину.
– Пригодится, – шепотом сказал он. – Мало ли…
– Ты, смотри, Белову все до мелочи… – начал было Ягунин и умолк.
Из дверей главного корпуса вышла Ольшанская, рассеянно кивнула Михаилу и направилась к воротам.
– Вот она, – приглушенно сказал Ягунин. – Не верти башкой. Тихо! Куда-то она, интересно, так навострилась?
Ольшанская тем временем скрылась в проходной.
– Ну, бывай, – заторопился Шабанов. – Берегись тут. Мы им проверочку сварганим. Выздоравливай! А я счас твою врачиху провожу…
Он тряхнул руку Михаила и… не пошел а, спросил, глядя в сторонку:
– А как с Нинкой-то?.. Может, как повлиять?..
– Не до Нинков, – отрезал Ягунин, да голос его дрогнул.
Шабанов быстро зашагал к проходной. Михаил смотрел ему вслед, и выражение его лица, сердитое, ершистое, стало смягчаться. Когда же Иван скрылся с глаз, Ягунин продолжительно вздохнул и, прижимая локтем тяжелый револьвер к боку, поплелся к себе в палату.
