Текст книги "Зомби"

Автор книги: Эдгар Аллан По

Соавторы: Говард Филлипс Лавкрафт,Роберт Альберт Блох,Клайв Баркер,Джозеф Шеридан Ле Фаню,Брайан Ламли,Дж. Рэмсей Кэмпбелл,Ким Ньюман,Лес Дэниэлс,Чарльз Грант
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 42 страниц)

VII

Романы Филипа по-прежнему пользуются популярностью. Он живет в Лондоне, у него молодая жена, весьма легкомысленная, но довольная, как она говорит, "простой жизнью". Он редко ездит за границу, очень редко во Францию и никогда – в Бургундию. Новые его работы, весьма популярные в англоговорящих странах, совсем иные по жанру.

В основном это комедии, легкое чтение, иногда – политические триллеры. Несмотря на то что Филипу еще нет пятидесяти, он совершенно седой и лицом походит на старика. Лишь взглянув пристально ему в глаза, можно увидеть в них адское пламя.

Два небольших примечания. После зловещих событий Роже Фрей обнаружил в Сером Доме, на террасе, в круглом каменном горшке, большую кучу пепла.

Изображение старика и девушки в большом холле исчезло; вся стена у террасы была исцарапана, словно кто-то долбил ее киркой.

Роже не строил догадок и ни у кого не спрашивал, куда делась фреска. Но об этом нетрудно догадаться.

М. Р. Джеймс
Предупреждение для любопытных

Монтегю Родс Джеймс (1862–1936) остается одним из самых известных авторов произведений в жанре хоррор благодаря своим знаковым сборникам "Рассказы антиквария о привидениях" ("Ghost Stories of an Antiquary"), "Новые рассказы антиквария о привидениях" ("Моге Ghost Stories of an Antiquary"), "Кривая тень и другие истории" ("А Thin Ghost and Others"), "В назидание любопытствующим" ("А Warning to the Curious") и "Собрание рассказов М. Р. Джеймса о привидениях" ("The Collected Ghost Stories"). Он также написал роман для детей в жанре фэнтези, "Пять кувшинов" ("The Five Jars"), вышедший в 1922 году.

Джеймс известен прежде всего как автор классических "историй с привидением", таких как "Ты свистни – тебя не заставлю я ждать…" ("Oh, Whistle and I'll Come to You, My Lad"), "Заклятие рун" ("Casting the Runes"), "Меццо-тинто" ("The Mezzotint") и "Альбом каноника Альберика" ("Canon Alberic's Scrap-book"); среди них и предлагаемый читателю рассказ, в котором затрагиваются многие излюбленные писателем темы.

В начале семидесятых компания ВВС-TV поставила фильм по рассказу "Предупреждение для любопытных", который вошел в сериал "Рождественские истории о привидениях" ("A Ghost Story for Christmas"). В этом, фильме Питер Воган сыграл незадачливого искателя кладов, которого преследует мертвый страж древней короны английских королей.

Местечко на восточном побережье, куда я предлагаю мысленно перенестись читателю, называется Сиборо. Со времен моего детства этот городок почти не изменился. На юге тянутся исчерченные канавами болота, напоминающие о первых главах "Больших надежд"; [23]23
  "Большие надежды" – роман Чарлза Диккенса (1860).


[Закрыть]на севере – плоские поля, переходящие в вересковые пустоши; на западе – тоже вереск, сосны, бесконечные заросли утесника. Вдоль длинного пляжа идет улица; в конце улицы возвышается большая каменная церковь с широкой, основательной западной башней и шестью колоколами. Как хорошо я помню их звон воскресными августовскими вечерами, когда мы медленно поднимались в гору по дороге, покрытой белой пылью, – церковь стоит на вершине невысокого, но крутого холма. В те жаркие дни колокола звонили глухо, но, когда воздух был чище, они звучали мелодичнее. Вдоль той же улицы проходит и железная дорога, упирающаяся в небольшое станционное здание. Как раз перед станцией стоит веселенькая белая ветряная мельница, другая находится ниже, у самого галечного пляжа на южном конце Сиборо, еще несколько – на возвышенности, расположенной к северу от города. Улица застроена коттеджами из красного кирпича, крытыми шифером… Но зачем я обременяю вас этими деталями? Дело в том, что они словно собираются на кончике моего пера всякий раз, когда перо начинает писать о Сиборо. Я хотел бы быть уверен, что позволяю упасть на бумагу именно тем словам, которые необходимы. Но все время забываю об этом. Я еще не совсем овладел искусством создания слов.

Идите со стороны моря через город, мимо станции, затем поверните направо. Перед вами песчаная дорога, параллельная железнодорожным путям, и если вы пойдете по ней, то окажетесь на невысоком холме. Слева от вас (вы сейчас смотрите на север) – вересковая пустошь, справа, вдоль моря, – полоса старых сосен с густыми верхушками, изуродованных вечными ветрами, наклоненных в сторону побережья, как все приморские деревья. Увидев их из вагона поезда, вы сразу же поймете, что подъезжаете к морю. На вершине холма линия сосен прерывается и поворачивает вдоль небольшой гряды в сторону берега. Гряда эта заканчивается довольно заметной насыпью, возвышающейся над плоскими полями, заросшими травой; она увенчана кучкой сосен. Здесь можно сидеть жарким летним днем, безмятежно глядя на синее море, белые ветряные мельницы, красные домики, церковную колокольню и старый форт, расположенный дальше по побережью.

Как я уже сказал, я знаю Сиборо с детства, но не бывал там многие годы. Все же этот городок занимает некое место в моем сердце, и все истории, связанные с ним, интересуют меня. Вот одна из таких историй; я услышал ее очень далеко от Сиборо, совершенно случайно, от человека, которому оказал услугу, – он счел ее достаточно важной, чтобы доверить мне этот рассказ.

Я неплохо знаю эти места, начал он. Раньше я почти каждую весну ездил в Сиборо играть в гольф. Обычно я останавливался в "Медведе" со своим другом – его имя Генри Лонг, возможно, вы его знали ("Немного", – кивнул я); мы занимали одну из гостиных и неплохо проводили там время. С тех пор как он умер, я туда больше не езжу. Мне совсем не хочется видеть Сиборо после странного случая, происшедшего с нами во время последней поездки туда.

Стоял апрель 19… года. Получилось так, что мы оказались почти единственными постояльцами отеля. Поэтому общие комнаты практически пустовали, и мы весьма удивились, когда однажды после обеда дверь нашей гостиной отворилась и в нее заглянул незнакомый молодой человек. Какой-то анемичный, со светлыми волосами и бесцветными глазами, он походил на кролика, но черты лица у него были довольно приятны. Поэтому, когда он спросил: "Прошу прощения, этот номер занят?" – мы не проворчали "да", напротив, кто-то – Лонг или я, это не важно – пригласил его войти. "Большое спасибо", – ответил он, и на лице его отразилось явное облегчение. Было очевидно, что гость наш нуждается в обществе; и, поскольку он оказался человеком разумным и не стал обрушивать на нас свою семейную историю, мы попросили его чувствовать себя как дома. "Осмелюсь заметить, что остальные номера могли бы показаться вам довольно пустынными", – сказал я. Молодой человек согласился и рассыпался в благодарностях. Покончив с этим, он уселся и сделал вид, что читает книгу. Лонг раскладывал пасьянс, я писал. Через несколько минут мне стало ясно, что незнакомец находится во взвинченном состоянии, которое передалось и мне, так что я оставил свою работу и решил занять его разговором.

После нескольких незначительных фраз молодой человек перешел на доверительный тон.

– Вы сочтете меня странным, – начал он, – но дело в том, что недавно я пережил сильное потрясение.

На это я порекомендовал ему выпить чего-нибудь подкрепляющего, и мы послали за спиртным. Вошедший официант заставил гостя прервать рассказ (причем мне показалось, что наш молодой человек буквально подскочил, когда открылась дверь), но через какое-то время он снова вернулся к изложению своих горестей. Он никого не знает в Сиборо, сказал он, но случайно ему стало известно, кто мы такие; он нуждается в совете, если мы не возражаем. Конечно, мы оба заявили, что с удовольствием поможем ему, и Лонг отложил карты. Устроившись поудобнее, мы приготовились слушать, в чем состоит затруднение.

– Все началось, – заговорил наш гость, – примерно неделю назад, когда я поехал на велосипеде в Фростон – это в пяти-шести милях отсюда, – чтобы посмотреть на тамошнюю церковь. Я интересуюсь архитектурой и хотел взглянуть на паперть церкви – одну из этих замечательных папертей с гербами и нишами. Я сфотографировал вход, а потом какой-то старик, подметавший церковный двор, спросил меня, не желаю ли я заглянуть внутрь. Я согласился, он достал ключ и впустил меня. Внутри не было ничего особенного, но я сказал, что это прекрасная церковь и он содержит ее в замечательной чистоте, но крыльцо – ее лучшее украшение. Мы как раз вышли на паперть, и старик ответил:

– Да, конечно, крыльцо прекрасное; а знаете ли вы, сэр, что означает вот этот герб?

Он указал на герб с тремя коронами, и, хотя я мало смыслю в геральдике, я ответил, что знаю, – это древний герб королей Восточной Англии.

– Точно, сэр, – подтвердил старик. – А известно ли вам, что означают эти три короны?

Я ответил, что, без сомнения, это общеизвестный факт, но я не помню, слышал ли когда-нибудь об этом.

– Ну, тогда, – воскликнул старик, – хоть вы и ученый человек, я могу вам рассказать кое-что, чего вы не знаете! Это три святые короны, которые были зарыты на берегу, чтобы охранять нас от нападения германцев. Э… я вижу, что вы в это не верите. Но я вам точно говорю – если бы одна из этих трех корон еще не лежала в земле, то германцы высаживались бы здесь снова и снова. Приплывали бы на своих кораблях и убивали мужчин, женщин и детей в их постелях. Вот что я вам скажу, и это истинная правда. А если вы мне не верите, спросите у священника. Вот он идет; спросите его, говорю вам.

Я оглянулся и увидел священника, приятного пожилого человека, приближавшегося к нам по тропинке. Прежде чем я успел заверить своего гида, который уже был довольно возбужден, в том, что я не сомневаюсь в его словах, священник вмешался и спросил:

– В чем дело, Джон? Доброго вам дня, сэр. Вы осматривали нашу маленькую церковь?

Мы обменялись несколькими фразами, за это время старик успокоился, и пастор снова спросил его, что случилось.

– О, – ответил тот, – ничего, сэр, я просто советовал этому джентльмену спросить вас насчет святых корон.

– Ах, верно, – сказал священник, – это весьма любопытная история, не так ли? Но я не думаю, что джентльмена интересуют наши старые байки.

– О, он охотно вас послушает; вам-то он точно поверит – а как же иначе, ведь вы знали Уильяма Эйджера, и отца, и сына.

Здесь я вставил словечко и заявил, что буду рад выслушать все. Через несколько минут мы уже шагали с пастором по деревенской улице – ему необходимо было переговорить о чем-то с прихожанами, – а затем направились к его дому, и он провел меня в кабинет. По пути священник, должно быть, убедился, что я не обычный турист и проявляю неподдельный интерес к фольклору. Поэтому он разговорился, и меня удивило, что любопытная легенда, рассказанная им, до сих пор не была нигде напечатана. Он передал ее так:

– Жители этих мест всегда верили в три короны. Старики говорят, что они были зарыты в трех разных местах неподалеку от побережья, чтобы отражать нападения даков, франков и германцев. Еще говорят, что одна из корон была откопана давным-давно, вторую унесло волнами, но третья еще действует, защищая нас от захватчиков. Ну, если вы читали популярные путеводители и знакомы с историей нашего графства, вы, возможно, вспомните, что в тысяча шестьсот восемьдесят седьмом году в Рендлшеме была обнаружена корона, которая, как считается, принадлежала Редвальду, королю Восточной Англии. Но, увы, она рассыпалась в прах, прежде чем ее успели зарисовать или хотя бы как следует рассмотреть. Хотя Рендлшем находится довольно далеко от побережья, все же он достаточно близок к морю и расположен в стратегически важной точке. Мне кажется, это была именно та корона, которую, как говорят, откопали. Потом, как всем известно, на юге некогда располагался королевский дворец саксов, который теперь находится под водой. Я так понимаю, что там была вторая корона. Но, кроме этих двух, как гласит легенда, осталась еще одна.

– И что, в легенде не говорится, где она находится?

Священник ответил:

– Может быть, и говорится, но люди никогда вам об этом не скажут.

И в голосе его прозвучало что-то такое, что помешало мне задать очевидный вопрос. Вместо этого я помолчал немного и спросил:

– А что имел в виду старик, когда говорил о каком-то Уильяме Эйджере? Это имеет отношение к коронам?

– О, это еще одна любопытная история, – сказал священник. – Эти Эйджеры – очень старинная семья, они с незапамятных времен живут в здешних местах, хотя не могут похвастаться, насколько мне известно, ни знатностью, ни богатством. Так вот, эти Эйджеры утверждают, то есть утверждали, что их семья – хранители последней короны. Я родился и вырос неподалеку отсюда. Первым, с кем я познакомился, был некий Натаниэль Эйджер. Он, насколько мне известно, прожил на побережье в палатке всю войну тысяча восемьсот семидесятого года. Уильям, его сын, провел у моря Англобурскую войну. А молодой Уильям, внук Натаниэля, – он совсем недавно умер – жил в коттедже очень близко от места захоронения короны, и я не сомневаюсь, что ночные бдения и сырой воздух ускорили его конец. Он умер от чахотки. Он был последним из этого рода. Какое горе, должно быть, причиняло ему отсутствие преемника, но он бессилен был что-либо изменить – все его родственники жили в колониях. Я писал под его диктовку письма, в которых он умолял их приехать по делу, очень важному для семьи, но ответа не последовало. Итак, последняя из трех корон, если она еще там, потеряла хранителя.

Вот что рассказал мне священник, и вы можете себе представить, как меня заинтересовала эта история. Когда мы расстались, в голове у меня вертелась только одна мысль: как бы добраться до того места, где якобы спрятана корона. Лучше бы я забыл о ней!

Но, наверное, такова моя судьба; проезжая на велосипеде мимо церковного двора, я случайно заметил свежий могильный камень, на котором было высечено имя Уильяма Эйджера. Разумеется, я слез с велосипеда и прочел надпись. Там говорилось: "…родился в этом приходе, умер в Сиборо в 19… в возрасте 28 лет". Вот судьба, понимаете ли. Несколько осторожных вопросов, заданных нужным людям, – и я смогу, по крайней мере, найти коттедж, ближайший к месту нахождения клада, думал я. Только я не знал, к каким людям обращаться и с чего начать. Но словно чья-то рука вела меня: я зашел в антикварную лавку, которая находится дальше по улице, – вы ее наверняка знаете. Покопался в старых книгах и вот, пожалуйста, обнаружил старый молитвенник, года примерно тысяча семьсот сорокового, в красивом переплете, но я сейчас схожу и принесу его, он в моей комнате.

Наш новый знакомый вышел, оставив нас в некотором изумлении. Но не успели мы обменяться и несколькими словами, как он уже вернулся, запыхавшись, и протянул нам книгу, открытую на титульном листе, на котором крючковатым почерком было написано:

 
Натаниэль Эйджер имя мне, я в Англии рожден,
В Сиборо мой дом стоит, и в церкви я крещен.
Когда усну в могиле я, истлеют мои кости,
Бог не забудет обо мне, лежащем на погосте.
 

Стихотворение было датировано 1754 годом, и там было еще много записей об Эйджерах – Натаниэле, Фредерике, Уильяме и прочих, и заканчивался список Уильямом, рожденным в 19… году.

– Видите, – продолжал рассказчик, – любой бы сказал, что это огромная удача. Я так и решил, но тогда я еще не знал, чем это все кончится… Конечно же, я расспросил хозяина об Уильяме Эйджере, и, конечно, он вспомнил, что этот человек жил в домике на Северном поле и умер там же. Итак, мне указали дорогу. Я знал, какой коттедж мне нужен: там есть только один подходящего размера. Следующим этапом было завести знакомство с его соседями, и я немедленно отправился туда. Меня выручила собака: она бросилась на меня так яростно, что хозяевам пришлось выбежать и отогнать ее, затем, естественно, последовали извинения, и мы разговорились. Мне понадобилось лишь упомянуть имя Эйджера и сделать вид, что я знал его. Женщина принялась причитать – как жаль, что он умер таким молодым, она уверена, это оттого, что он проводил ночи под открытым небом в любую погоду. Тогда я спросил, ходил ли он по ночам в сторону моря, и женщина сообщила, что Уильям проводил ночи на холме, увенчанном купой деревьев. И я отправился туда.

Мне было кое-что известно об исследовании курганов; я немало их раскопал. Но прежде я всегда работал с разрешения владельца земли, при свете дня и с помощью рабочих. Мне пришлось провести очень тщательную разведку, прежде чем начинать копать: я не мог рыть траншеи поперек насыпи, зная, что старые сосны, растущие на вершине, обладают весьма длинными и толстыми корнями. Но песчаная почва оказалась совсем легкой, и работать было нетрудно; я нашел нечто вроде кроличьей норы, которую предполагал расширить и превратить в туннель. Оставалась проблема – как объяснить отлучки из отеля в самое неподходящее время. Решив, как буду начинать раскопки, я рассказал в гостинице, что меня вызвали в соседний город, и провел ночь на холме. Я прорыл туннель; не буду утомлять вас деталями работы, скажу лишь, что в конце концов я нашел корону.

Мы, естественно, не удержались от возгласов удивления и любопытства. Я знал о находке в Рендлшеме и часто сожалел, что она погибла. Никто из нас прежде не видел англосаксонской короны. Но наш гость смотрел на нас удрученно.

– Да, – вздохнул он, – и хуже всего то, что я не знаю, как положить ее обратно.

– Обратно? – воскликнули мы. – Да что вы, дорогой сэр, вы же сделали открытие, одно из самых удивительных в истории нашей страны. Разумеется, корону следует поместить в Тауэр, в королевскую сокровищницу. В чем проблема? Если вы боитесь землевладельца, законов насчет кладов и прочего, мы вам, разумеется, поможем. В этом случае никто не будет поднимать шум из-за таких мелочей.

Мы сказали еще многое, но он лишь спрятал лицо в ладонях и бормотал:

– Я не знаю, как положить ее обратно.

Наконец Лонг заявил:

– Простите меня, если я покажусь вам невежливым, но вы абсолютно уверены, что нашли именно ее?

Я собирался спросить то же самое, потому что, по зрелом размышлении, история звучала как бред сумасшедшего. Но я не осмеливался ранить чувства несчастного. Как ни странно, молодой человек воспринял этот вопрос довольно спокойно – хотя, возможно, это было спокойствие отчаяния. Он поднялся и сказал:

– О да, в этом нет сомнения; она у меня в номере, заперта в саквояже. Если хотите, можете пойти и взглянуть; я не стану предлагать вам принести ее сюда.

Мы не хотели упустить подобный шанс и отправились со странным молодым человеком; его комната находилась немного дальше по коридору. Коридорный собирал выставленные у дверей ботинки; по крайней мере нам показалось, что это коридорный, – теперь я не так уверен в этом. Наш новый знакомый – его звали Пакстон – дрожал сильнее прежнего; торопливо юркнув в комнату, он поманил нас за собой, включил свет и тщательно запер дверь. Затем он открыл свой чемодан с инструментами, извлек несколько носовых платков, в которые было что-то замотано, положил сверток на кровать и развернул его. Теперь я могу сказать, что видел настоящую англосаксонскую корону. Она была довольно просто, если не сказать – грубо, сделана из серебра, как и корона из Рендлшема, и украшена драгоценными камнями, в основном античными геммами и камеями. Она была похожа на те короны, что вы видите на монетах и древних рисунках. Я решил, что эта вещь действительно сделана не позднее девятого века. Разумеется, я был весьма заинтересован, хотел было взять корону в руки и как следует рассмотреть, но Пакстон предупредил меня:

– Вы не трогайте ее. Лучше я. – И сказано это было с ужасным вздохом. Молодой человек взял корону и повернул ее несколько – раз, чтобы мы смогли разглядеть ее. – Все? – спросил он наконец, и мы кивнули.

Пакстон снова завернул реликвию, спрятал ее в саквояж и на какое-то время застыл, тупо глядя на нас.

– Пойдемте обратно к нам, – предложил Лонг, – расскажите, в чем ваше затруднение.

Пакстон поблагодарил нас и ответил:

– Вы не сходите в коридор, не посмотрите – там кто-нибудь есть?

Это прозвучало глупо, ведь наше дело, в конце концов, не заключало в себе ничего криминального, а отель, как я уже говорил, был практически пуст. Однако у нас уже зародились кое-какие предчувствия, которые мы сами не смогли бы сформулировать, а нервное напряжение заразительно. И мы исполнили просьбу – выглянули из двери, и нам показалось (Лонг тоже это заметил), что какая-то тень метнулась прочь. "Все в порядке", – прошептал я Пакстону – я решил, что лучше говорить шепотом, – и мы вернулись в нашу гостиную, причем он шел между нами. Когда мы оказались у себя, я уже хотел пуститься в восторженные рассуждения о находке, но, взглянув на Пакстона, подумал, что это совсем не к месту, и предоставил ему начинать разговор.

– Что же мне делать? – вздохнул он.

Лонг решил (как он мне позже объяснил) притвориться тупым и сказал:

– Давайте выясним, кто владеет этой землей, сообщим…

– О нет-нет! – нетерпеливо прервал его Пакстон. – Прошу прощения; вы были очень добры ко мне, но разве вы не понимаете, что ее необходимо вернуть? Я не смогу пойти туда ночью, а днем это невозможно. Но я еще не сказал самого главного: так вот, дело в том, что с того момента, как я прикоснулся к короне, я ни на минуту не оставался один.

Я уже хотел отпустить какое-то глупое замечание, но Лонг поймал мой взгляд, и я смолк. Он продолжал:

– Мне кажется, я кое-что понимаю, но, может быть, вам станет… легче, если вы немного подробнее разъясните, в чем дело?

И тогда все выяснилось. Пакстон оглянулся, жестом попросил нас подойти ближе и заговорил почти шепотом. Мы, естественно, слушали очень внимательно, а потом сравнивали свои впечатления, и я записал наиболее полную версию; поэтому я уверен, что передаю его рассказ слово в слово. Он заговорил:

– Это началось, когда я проводил разведку на холме, и отвлекало меня от работы снова и снова. Среди деревьев кто-то стоял – какой-то мужчина. Он никогда не оказывался со мной лицом к лицу. Я замечал его боковым зрением справа или слева, а когда я оборачивался, чтобы рассмотреть его подробнее, его уже не было на прежнем месте. Несколько раз я, улегшись на землю, тщательно наблюдал за окрестностями и убеждался, что на холме никого нет; но, когда поднимался и принимался за работу, человек появлялся опять. Кроме того, он начал делать мне намеки; куда бы я ни спрятал молитвенник – в конце концов я даже закрыл его на ключ, – вернувшись в свой номер, я находил его на столе, открытым на первой странице, где был список имен, а сверху лежала моя бритва, чтобы книга не закрывалась. Видите ли, он слаб и тщедушен, но все равно я боюсь его. Так вот, когда я начал копать туннель, стало еще хуже, и, если бы я не был так увлечен своей затеей, я бросил бы все и сбежал. Меня словно кто-то царапал по спине; сначала я думал, что это осыпается земля, но, когда я приблизился к тому месту, где лежала… корона, я все понял – ошибиться было невозможно. Когда я обнаружил ее, схватил и вытащил из песка, у меня за спиной раздался крик – о, мне не передать, какое отчаяние в нем звучало! И какая страшная угроза… Этот крик испортил мне все удовольствие от находки – мне сразу стало не до нее. Не будь я таким злосчастным глупцом, я положил бы эту штуку обратно и снова закопал ее. Но я не сделал этого. Дальше было просто ужасно. Мне нужно было подождать несколько часов, прежде чем, не возбуждая подозрений, вернуться в гостиницу. Я начал засыпать туннель и заметать следы, и все это время он пытался помешать мне. Понимаете ли, иногда я видел его, а иногда – нет, видимо, он умеет появляться и исчезать или, точнее, способен создавать обман зрения. На рассвете я покинул курган и отправился на станцию, чтобы там сесть на поезд до Сиборо. Наступал день, но страж короны продолжал преследовать меня. Дорогу окружали живые изгороди, заросли утесника и заборы – я хочу сказать, там было где спрятаться, – и я ни минуты не чувствовал себя в безопасности. Показались люди, идущие на работу; они очень странно смотрели куда-то мне за спину. Я было подумал, что они удивляются, увидев прохожего так рано, но это было не так, я теперь совершенно уверен. Они глядели не на меня. Носильщик на станции тоже смотрел на меня странно. А проводник придерживал дверь несколько секунд, после того как я вошел в вагон, – так бывает, когда за вами следует кто-то еще. О, можете быть уверены, что это не игра воображения, – сказал Пакстон с глухим смешком, затем продолжил: – Даже если я положу ее обратно, он меня не простит, я знаю точно. А всего две недели назад я был так счастлив… – Он упал в кресло, и мне показалось, что плачет.

Мы не знали, как его утешить, но чувствовали, что должны чем-то помочь несчастному, и предложили то, что казалось единственным выходом. Мы сказали, что, если он твердо решил положить корону на место, мы поможем ему. И я должен признаться, что после всего услышанного это показалось нам правильным. Если на беднягу обрушились такие ужасы, то, может быть, эта корона действительно обладает таинственным могуществом и стережет побережье? По крайней мере, я так думал, и Лонг тоже. Во всяком случае, Пакстон очень обрадовался нашему предложению. Когда мы могли бы приступить к делу? Была почти половина одиннадцатого. Какой благовидный предлог придумать для служащих отеля, чтобы выйти сегодня ночью? Мы выглянули в окно: светила полная, пасхальная луна. Лонг взялся найти коридорного и умаслить его. Он собирался сказать, что мы будем отсутствовать не больше часа, а если погода покажется нам настолько приятной, что мы останемся еще ненадолго, то потраченное им время будет возмещено. Мы являлись постоянными клиентами отеля и не доставляли хозяину никаких неприятностей, слуги получали от нас неплохие чаевые. Итак, коридорный был умаслен и выпустил нас погулять по берегу, а сам, как мы потом узнали, остался нас ждать. Пакстон накинул на руку просторное пальто, под которым спрятал завернутую в тряпки корону.

Итак, мы уже отправлялись в это странное приключение, не успев полностью осознать, насколько оно странное. Я специально описал наши сборы кратко, чтобы дать представление о той спешке, с которой мы все решили и начали действовать. "Самый короткий путь – вверх, в гору, и через кладбище", – сказал Пакстон, когда мы на мгновение задержались перед дверями отеля, оглядываясь по сторонам. Вокруг никого не было – улица пустовала. Сиборо в мертвый сезон – тихое местечко, здесь ложатся рано. "Нельзя идти вдоль канавы, мимо коттеджа, там собака", – также предупредил Пакстон, когда я предложил показавшийся мне коротким путь вдоль берега, через поля. Он был прав. Мы пошли по улице, в гору, и свернули на церковный двор. Признаюсь, в голове у меня промелькнула мысль о том, что там, в земле, лежит кто-то, кто знает, куда мы сейчас идем. Но если и так, то мертвецу, наверное, было известно, что один из его, так сказать, единомышленников следит за нами, так что на кладбище мы никого не встретили. Но мы чувствовали, что за нами наблюдают, – никогда прежде мне не приходилось испытывать подобного. Особенно сильно мы ощутили это, когда миновали церковный двор и вышли на узкую тропу, обсаженную плотной высокой живой изгородью. Мы поторопились поскорее пройти сквозь этот коридор, как души умерших спешат преодолеть темную долину, и вскоре оказались на открытом пространстве. Затем мы двинулись вдоль изгороди, хотя я охотно вышел бы в поле, где мог видеть, следует ли за нами кто-нибудь. Мы прошли через несколько калиток, свернули налево и взобрались на гряду, которая оканчивалась пресловутым курганом.

Когда мы приблизились к насыпи, Генри Лонг и я почувствовали, что нас окружают призраки, в добавление к тому более материальному существу, которое за нами присматривало. Состояние Пакстона во время нашего путешествия я затрудняюсь описать: он дышал тяжело, как загнанный зверь, и мы не могли заставить себя взглянуть ему в лицо. Мы не стали расспрашивать его, что он собирается делать, вернувшись на место раскопок: он явно был уверен, что здесь трудностей не возникнет. И оказался прав. Я никогда не видел ничего подобного: молодой человек стремительно, как молния, бросился к какому-то месту на склоне и принялся разгребать землю так яростно, что через несколько минут почти пропал из виду. Мы ждали, держа пальто с завернутой короной, и озирались – должен признаться, весьма испуганно. Но ничего опасного не заметили. За спиной у нас темнела линия сосен, примерно в полумиле справа возвышалась колокольня, окруженная деревьями, слева виднелись коттеджи, почти у самого горизонта – ветряная мельница, а впереди темнело неподвижное море. Со стороны коттеджей и блестевшей в лунном свете канавы слышался отдаленный собачий лай. Полная луна оставляла на волнах светящуюся дорожку; шелестели ветви сосен позади нас, а впереди раздавался неумолчный шепот моря. И все же, несмотря на тишину, мы остро чувствовали вокруг едва сдерживаемую злобу, она походила на рвущуюся собаку, которую можно в любое мгновение спустить с цепи.

Пакстон выполз из норы и протянул нам руку. "Дайте ее мне, – прошептал он, – разверните". Мы развернули носовые платки, и он забрал корону, сверкнувшую в лунном свете. Мы не касались этого куска металла, и позже я решил, что это было правильно. Еще секунда – и Пакстон снова вылез из туннеля и принялся торопливо забрасывать его землей; руки у него были окровавлены, но он не разрешал нам помочь ему. Самой трудной частью работы оказалось придать месту первоначальный вид; и все же, не знаю как, он успешно справился с этим. Наконец он остался доволен собой, и мы повернули прочь.

Мы отошли на пару сотен ярдов от холма, когда Лонг внезапно сказал: "Послушайте, вы оставили там свое пальто. Надо вернуться. Видите?" И верно, оглянувшись, я увидел его – длинное темное пальто, лежавшее на том месте, где только что была дыра. Но Пакстон не остановился, он лишь покачал головой и поднял руку, на которой нес свою одежду. А когда мы его догнали, он сказал спокойно, словно для него уже ничто не имело значения: "Это было не пальто". И действительно, когда мы оглянулись снова, темный предмет исчез.

Мы вышли на дорогу и скоро вернулись в город. Когда мы подошли к гостинице, еще не было двенадцати. Мы с Лонгом постарались принять беззаботный вид и, войдя в отель, сказали коридорному, что это был прекрасный вечер для прогулки. Прежде чем закрыть дверь, служащий осмотрел пляж, простиравшийся впереди, и спросил:

– Вы никого не встретили там, сэр?

– Нет, ни души, – ответил я и помню, что при этих словах Пакстон как-то странно взглянул на меня.

– Мне просто показалось, что какой-то человек свернул с дороги на станцию и последовал за вами, господа, – объяснил коридорный. – Но вас было трое, и я подумал, что с вами ничего дурного не случится.