Текст книги "Зомби"

Автор книги: Эдгар Аллан По

Соавторы: Говард Филлипс Лавкрафт,Роберт Альберт Блох,Клайв Баркер,Джозеф Шеридан Ле Фаню,Брайан Ламли,Дж. Рэмсей Кэмпбелл,Ким Ньюман,Лес Дэниэлс,Чарльз Грант
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 42 страниц)

В доме царила тишина; Анжела с монсеньором Жоффруа отправились на прогулку, а люди, работавшие на крыше, обедали.

Час спустя фреска была очищена. Взглянув на стену снизу при ослепительном свете электрических ламп, Филип с ликованием понял, что вот она, изюминка холла, и она на удивление гармонирует с его профессией сочинителя мистических произведений. Но в то же время его посетили сомнения относительно того, что все без исключения гости воспримут эту картину с таким же энтузиазмом.

Яркие краски нисколько не потускнели после долгого контакта со штукатуркой и грязью – казалось, фреска только что написана. Она изображала старика с отвратительным, злобным лицом, в серой треуголке и голубом сюртуке с золотыми пуговицами. На ногах у него были чулки, подвязанные золотыми лентами, и черные башмаки с золотыми пряжками. Старик яростно продирался через какие-то заросли. На руках он нес девушку с поникшей головой.

Она была обнажена, по ее розовому телу, с безжалостной четкостью выписанному неизвестным художником, явно обладавшим большим талантом, струилась кровь из порезов, оставленных, по всей видимости, колючками ежевики. Глаза девушки были закрыты – она была или в обмороке, или мертва, длинные золотистые волосы волочились по сырой траве. Трудно было словами передать жуткое впечатление, которое картина производила на зрителя.

В левой руке старик держал странный кнут с острым наконечником, точно такой же, как и тот, что был найден в этом доме несколько недель назад.

Рабочие продолжали отмывать стену, загородив от Филипа правый нижний угол картины. Он прошелся по холлу, пытаясь найти лучшую точку обзора.

В самом низу картины располагался эмалевый герб с латинским девизом. Филип решил уточнить у монсеньора Жоффруа, что в точности означает эта надпись. Строители на крыше снова приступили к работе, возобновился неумолчный стук молотков, и Филип услышал на крыльце шаги аббата.

В электрическом свете лицо священника казалось мертвенно-бледным, он пошатнулся и поднял руку, словно желая защититься, – он увидел фреску.

– Во имя Господа нашего, месье! – хрипло вскрикнул он. – Только не это…

Озадаченный, Филип бросился ему навстречу, но тут раздался испуганный крик. Монсеньор Жоффруа с удивительным для своего возраста проворством опередил Филипа. Двое мужчин подхватили Анжелу, которая потеряла сознание и едва не рухнула на каменные плиты.

– Выйдем отсюда, – прошептал священник Филипу, когда они подняли женщину. Он махнул рукой встревоженным строителям, толпившимся на лесах. – Ничего, ничего особенного. Просто легкий обморок – мадам напугала картина.

Полчаса спустя Филип вернулся в холл. Анжела, бледная и растерянная, уехала в отель с Роже Фреем, который заглянул на стройку, чтобы узнать, как продвигаются дела. С трудом успокоившись, она отказалась объяснить причины своего обморока.

Изображение действительно производило жуткое впечатление, признался себе Филип, стоя там, где упала в обморок его жена. Даже его упрямый материализм дал трещину после случившегося. Монсеньор Жоффруа, прежде чем идти утешать Анжелу, посоветовал Филипу соскоблить роспись со стены.

– Ничего хорошего не будет, если вы ее оставите, – настаивал он, не желая или будучи не в силах объяснить что-либо.

Герб в углу странной картины принадлежал де Меневалям. Под геральдическим щитом красовался девиз, в согласии с которым жили представители этого рода: "Делай все, что пожелаешь".

Но больше всего встревожила Филипа одна деталь росписи. По поводу ее монсеньор Жоффруа хранил молчание.

Филип снова взглянул на фреску, и на ум ему пришли слова аббата. За отвратительным стариком и его жертвой следовала кошмарная кошка. Животное это было в три раза больше кошек, когда-либо встречавшихся смертным. Огромная серая кошка с пылающими желтыми глазами.

III

Филип и Анжела уехали в Лондон и вернулись к обычной жизни. События осени казались неправдоподобными, словно происшедшими во сне, скорее игрой воображения, нежели реальностью. Друзья подтрунивали над Филипом и Анжелой и их блажью поселиться в такой глуши, вместо того чтобы наслаждаться прелестями лондонской жизни.

Филип же без устали рассказывал друзьям о потрясающем бриллианте, обнаруженном им в грязи; он обладал незаурядным даром рассказчика, и слушатели начинали верить в чудеса Серого Дома. Больше десятка супружеских пар приняли приглашение посетить Францию следующим летом, поверив завораживающим историям Филипа, – повествование о Сером Доме было не менее увлекательно, чем его романы.

Анжеле доставляло удовольствие следить за успехами мужа; к тому же она снова очутилась в привычной среде, и события вокруг Серого Дома казались ей незначительными и не стоящими внимания. Она решила, что подобное могло произойти с кем угодно. А обстановка очень много значит. Без сомнения, Серый Дом производит мрачноватое впечатление и когда-то там происходили вещи, о которых лучше забыть, но электрическое освещение и современные удобства должны рассеять призраки прошлого.

Ей и самой следовало бы писать романы; Филип часто дразнил ее, говоря, что из них двоих она обладает более живым воображением. В каком-то смысле это верно, думала Анжела и смотрела на мужа – он сидел с трубкой во рту и пинтой пива в руке. В свои сорок пять он выглядел совсем молодым, в блестящих черных волосах не было и намека на седину, и она гордилась им.

Да, глупо волноваться из-за этого Серого Дома, все старые особняки таковы. Если на то пошло, точно такое же чувство возникло у нее в парижской тюрьме Консьержери, где все напоминало об ужасном Комитете общественного спасения [21]21
  Комитет общественного спасения (1793–1795) – формально один из комитетов Конвента, фактически правительство Франции во времена Террора, в ведение его входили доносы, суды и казни людей, подозреваемых в сочувствии монархии.


[Закрыть]и Марии-Антуанетте. Она отгоняла прочь беспокойство и с неподдельным интересом слушала, как Филип читает письма Роже Фрея или месье Гасиона, в которых сообщалось о ходе работ.

Иногда приходили письма от аббата, написанные аккуратным почерком ученого, но он крайне редко упоминал о Сером Доме и никогда – о фреске. Анжела видела ее еще раз после того глупого обморока на ступенях. При свете дня она вынуждена была признать, что в росписи нет ничего пугающего.

Да, на лице мерзкого старика застыло зловещее, кровожадное выражение, но и только. Даже кошка не походила на существо, которое, как показалось Анжеле, она видела в саду, – животное на фреске было размером с ищейку, но глаза и морда были другими.

Они даже смеялись над этой кошкой, она, Филип и Роже; Филип сказал, что у нее, возможно, и было девять жизней, но даже такой здоровенный зверь не смог бы протянуть двести лет. Нет, кошка больше не пугала Анжелу. Но откуда же тогда это смутное беспокойство, если причины его – кошка в саду, атмосфера старого дома и отвратительная картина – совсем не страшны?

Она затруднилась бы ответить на этот вопрос и в конце концов забыла обо всем, закружившись в водовороте привычной лондонской суеты. Вышли две книги Филипа – одна в декабре, вторая в начале весны, они пользовались даже большим успехом, чем предыдущие. Деньги текли рекой, жизнь казалась прекрасной, супруги были полны надежд.

Из Франции поступали благоприятные вести о ходе строительства; Филип уже мысленно прощался с Лондоном. Они с Анжелой разослали множество приглашений, и до отъезда оставалось всего две недели.

В письмах, регулярно приходивших от архитектора, говорилось, что крыша закончена, внутренняя отделка почти завершена, электричество работает без перебоев. Роже Фрей сообщал, что приготовления к сюрпризу, о котором было известно только ему и Филипу, тоже почти закончены; он изготовил все элементы конструкции, и ее можно будет собрать в любой момент. Гараж и площадка перед домом тоже готовы.

Писатель был в восторге; и в самом деле, судя по фотографиям, присланным Роже, дом выглядел еще более впечатляюще, чем представлял себе Филип. Терраса, выходившая на водяную мельницу, смотрелась великолепно, и хозяин решил застеклить ее с одной стороны, чтобы можно было обедать на свежем воздухе даже во время дождя.

Вопреки настоятельным просьбам аббата, Филип решил сохранить фреску. Он провел изыскания и установил, что на ней изображен старый виконт Эктор де Меневаль, один из самых жестоких садистов, принадлежавших к этому роду. Без сомнения, старому похабнику нравилась эта аллегория, изображавшая его в виде черного колдуна.

Из уважения к чувствам Анжелы, аббата и наиболее нежных гостей Филип решил, что будет закрывать фреску деревянной панелью в шведском стиле. Таким образом и волки будут сыты, и овцы целы. И при нажатии кнопки старый негодяй появится снова, чтобы потрясти воображение менее нервных зрителей.

Две недели подошли к концу; Филип посетил обед, данный в его честь издателем, пригласил тех, кого еще не успел пригласить, устроил последнюю, прощальную вечеринку, и в начале мая – несколько позже, чем предполагалось, – они с Анжелой уже ехали на пароме через Ла-Манш. На ночь они остановились в Фонтенбло и на следующий день без приключений добрались до места назначения.

Они решили сразу же поселиться в доме. По словам Роже, ванную комнату почти закончили, кухонное оборудование уже подключено. Они смогут сами наблюдать за последними доделками. И тем не менее, поскольку оба любили комфорт и к тому же приехали в городок вечером, не захватив с собой продуктов, они заказали номер в отеле на два дня, решив затем перебраться в Серый Дом.

Телеграммы дошли до всех благополучно, и месье Гасион, Роже и аббат пунктуально явились к обеду. А когда появился Пьер – они уже его не ждали, – радости не было конца. Допоздна они сидели на балконе, курили, пили коньяк и любовались огнями мирного городка.

Супруги узнали, что в доме все идет благополучно, даже лучше, чем они ожидали; Пьер и Роже Фрей прямо-таки излучали энтузиазм. Будь не так поздно, они усадили бы Филипа и Анжелу в машину и отвезли на стройку.

Роже и Филип поддразнивали аббата, как они выражались, "огораживанием" картины, но тот смотрел серьезно и задумчиво.

На следующее утро супруги поднялись поздно. Лишь после полудня Фрей, подрядчик Пьер и месье Гасион прибыли в отель, чтобы триумфально проводить своих друзей в их новое жилище. В Сером Доме произошли удивительные перемены. Перед входом располагалась площадка, вымощенная розовой плиткой, широкая парадная дверь сверкала свежей светло-желтой краской, вход украшали вазы с цветами, растения в подвесных горшках и корзинах оживляли серые стены.

Новая красная черепица сверкала в лучах солнца, восстановленная башенка выглядела так, как, должно быть, выглядела в восемнадцатом веке. Гараж был почти готов, осталось лишь покрыть его последним слоем краски; белые перила, обрамлявшие террасу, завершали картину уюта и благоденствия.

Древнее и новое пребывали в удивительной гармонии друг с другом, и даже Анжела не смогла удержаться от восхищенного возгласа. Среди шумных поздравлений архитектор, подрядчик и агент вошли в парадную дверь, чтобы продемонстрировать хозяевам чудеса внутреннего убранства. Филип был доволен, и не только мастерством строителей, но и своим даром выбирать подходящих людей.

Когда иссяк поток взаимных поздравлений, все уселись за праздничный обед, организованный местной банкетной службой. Пока гости беседовали за кофе и коньяком в столовой, Филип и Роже Фрей удалились в большой холл, чтобы кое-что обсудить. Даже аббат, который появился около девяти вечера, вынужден был признать, что теперь дом стал довольно уютным; если у него и имелись какие-то возражения, он оказался достаточно деликатен, чтобы оставить их при себе. Войдя в большой холл, аббат взглянул на стену и, казалось, испытал облегчение, увидев на месте фрески гладкую деревянную панель.

Прошло несколько дней, Филип с Анжелой устроились на новом месте, и жизнь их более или менее вошла в колею. В одной из наполовину законченных комнат на первом этаже поставили складные кровати, ели хозяева в кухне или на террасе.

Это было сделано для того, чтобы не доставлять неудобств и лишнего беспокойства рабочим, которые под руководством Пьера и Роже заканчивали отделку верхних помещений. Филип уже приступил к работе, и монотонный стук его пишущей машинки по нескольку часов в день раздавался на террасе. Иногда по вечерам Филип и Анжела отправлялись в город, в ресторан, выпить рюмочку с друзьями; несколько раз в неделю Анжела ездила по магазинам, одна или с мужем.

Она была поглощена заботами: заказывала мебель, хозяйственные принадлежности и еще сотни мелочей, необходимых в доме. Как ни странно, ремонт обошелся дешевле, чем они рассчитывали, несмотря на большой объем работ, – главным образом благодаря великодушию Роже в вопросе о вознаграждении и умеренным ценам подрядчика.

Таким образом, у Анжелы осталось больше денег на обстановку, и она хотела украсить дом так, чтобы интерьер соответствовал высоким запросам ее мужа. Анжелу больше не тревожили черные мысли, она привыкла к журчанию воды на мельнице. По вечерам, из-за жаркой погоды, над деревьями в саду поднимался густой туман, но она просто не обращала на него внимания.

На третьей неделе июля приехали первые гости из Лондона, Дорин и Чарльз Хендри. Выйдя из своего спортивного автомобиля, они разразились восхищенными возгласами. Одна из гостевых комнат была готова, хотя стены пока оставались некрашеными. Окна ее выходили в сад и рощу, приютившуюся у подножия обрыва. И именно в этой комнате Дорин и Чарльз провели свою первую ночь после приезда в Серый Дом.

На следующее утро, во время завтрака на террасе, Анжела заметила, что Дорин явно плохо выглядела. Даже Филип почувствовал что-то неладное и спросил:

– Вы хорошо спали?

Чарльз смутился, огляделся по сторонам и с коротким смешком ответил:

– Ну, вообще-то, мы и глаз не сомкнули. Всю ночь кошки так выли, что мы не могли уснуть. В жизни не слышал ничего подобного. Одна здоровенная зверюга шастала по саду. Я встал, чтобы облить ее водой. У нее огненные желтые глаза – отродясь таких не видел.

– Мне очень жаль! – воскликнул Филип. – Да, раз уж мы об этом заговорили, здесь полно кошек, но я бы не сказал, что нас они беспокоят. А ты их слышала, дорогая? – обратился он к Анжеле.

Та побледнела, пробормотала какую-то банальность и, быстро извинившись, вышла из-за стола. Больше ничего существенного за время непродолжительного визита Хендри не произошло. Он оказался исключительно коротким. Сначала муж с женой собирались погостить в Сером Доме две недели, но уже через несколько дней Чарльз сообщил, что у него возникло срочное дело и ему необходимо вернуться в Англию. Анжела могла поклясться, что, когда спортивная машина гостей тронулась прочь от Серого Дома и они с Филипом принялись махать на прощание, она заметила во взгляде Дорин облегчение.

Придумал ли Чарльз это "дело" или нет, вскоре стало ясно, что оно было всего лишь отговоркой, – через пару дней, к их взаимному смущению, все четверо встретились на городской площади. На той же неделе, в пятницу, Филип сделал неприятное открытие, которое лишило его покоя, а Анжелу наполнило глубокой тревогой. Филип вернулся с прогулки, совершенной вместе с Роже, и спросил Пьера:

– Послушайте, а вы знали, что там, в конце аллеи, находится заброшенное кладбище?

Пьер пожал плечами и ответил, что вроде бы там было какое-то кладбище, но довольно далеко от дома, за рощей. Он не видел в этом ничего особенного. Филип вынужден был согласиться, что кладбище – и в самом деле пустяки. Но эта новость буквально потрясла его, хотя он сам не желал себе в этом признаться.

Они с Роже осматривали участок, чтобы установить его границы; Филип захотел поближе взглянуть на сад и водяную мельницу. Они подошли почти к границе сада – местами приходилось продираться через заросли высоченной крапивы, – когда Филип с удивлением заметил ржавую железную ограду, окружавшую довольно большой участок земли; за деревьями мелькали белые камни.

Роже был удивлен не меньше своего работодателя. Мужчины, побуждаемые любопытством, двинулись вперед и вскоре оказались перед замысловатыми железными воротами, украшенными ржавой металлической лентой со знакомой надписью; каменные столбы ворот были покрыты мхом и лишайником; шар, венчавший одну из колонн, давно скатился в траву.

Ворота были не заперты, и после некоторого колебания мужчины вошли на кладбище. От протяжного скрипа ворот, вращавшихся на полуразрушенных от времени петлях, у обоих стало нехорошо на душе.

На кладбище было около тридцати склепов, а с того дня, как последний покойник занял свое место, прошло не менее века. Пока они озирались по сторонам, Роже сказал с дрожью в голосе:

– Должно быть, это и есть старое кладбище де Меневалей. Помню какие-то старые истории – горожане говорили, что этот род проклят и произошли большие церковные дебаты насчет того, пристойно ли хоронить их на городском погосте. После этого епископ велел устроить подальше от города частное кладбище для членов семьи.

При этих словах Филип не смог подавить дрожи; на него произвело мрачное впечатление это место. Он теперь понял, что деревья в конце сада были посажены как раз для того, чтобы скрыть кладбище от глаз случайного наблюдателя. Ему стало ясно, откуда берется этот зловещий туман, поднимающийся над садом по ночам. Место было нездоровым, и Филип решил, что нужно посоветоваться с людьми из отдела здравоохранения.

Филип и Роже прошлись по коротким аллеям, разделявшим старое кладбище на секторы, и оказались перед внушительным памятником, расположенным в самом дальнем углу; его окружали разросшиеся лавровые кусты, нижняя часть монумента была скрыта в зарослях ежевики. Филип с интересом отметил, что склеп был выстроен в виде древнегреческого храма.

На стене склепа повторялся тот же геральдический щит, что и на фреске в холле; он увидел имена Эктора де Меневаля и других представителей рода. Даты рождения и смерти вроде бы уже стерлись. Хотя нет, присмотревшись, Филип заметил, что даты рождения были видны ясно, но на том месте, где обычно ставится год смерти, не было ничего, даже обычное тире между этими датами отсутствовало. Это выглядело странно.

Роже озадаченно разглядывал длинную латинскую надпись, тянувшуюся вдоль стены склепа. Она означала примерно следующее: "Они могущественны и познали великую радость; они вкусят Вечной Жизни". Почему-то эта надпись произвела на Филипа неприятное впечатление, и он невольно вспомнил коварно-злобное выражение на лице старика с фрески.

Он уже собирался уходить, когда его позвал Роже. Присоединившись к другу, который трясущимся пальцем указывал в сторону, он увидел, что часть стены склепа обвалилась. Земля осыпалась внутрь, увлекая за собой обломки мрамора.

В зияющем проломе они разглядели темные ступени и в отдалении – нечто вроде катафалка. Из отверстия исходил отвратительный запах падали. Пройдя немного вдоль стены, Филип заметил еще одну странную вещь. Трава рядом с дырой в стене была примята, словно здесь протащили нечто тяжелое; след уходил в сторону зловещих кустов, окружавших кладбище.

Ни Филипу, ни Роже не захотелось идти по этому следу, и через несколько мгновений по молчаливому взаимному согласию они поспешили к дорожке, ведущей в сторону дома. Ворота насмешливо скрипнули у них за спиной.

Филип никому не стал рассказывать подробности своей прогулки по кладбищу. А на следующей неделе был праздник, кульминацией которого стал сюрприз Филипа.

Хозяин издательства, выпускавшего книги Филипа, должен был на несколько дней приехать в Бургундию; он обещал провести с ними день и осмотреть их новое жилище. Филип организовал в его честь вечеринку, и гвоздем программы должно было стать некое чудо в большом холле. За три дня до вечеринки в помещение не разрешалось входить ни друзьям, ни домочадцам и по всему дому разносился стук молотков и визг пил. Роже и Филипп совещались о чем-то за закрытыми дверями; рабочие таскали туда-сюда доски, покрытые замысловатой резьбой, и с улыбкой отрицали, что им что-то известно.

И вот двери большого холла распахнулись. В центре стояли столы с напитками и едой, в очаге пылала целая поленница дров – в помещении было холодно, несмотря на лето и деревянную обшивку стен. Взгляды гостей были прикованы к сооружению, над которым Роже и Филип работали целый год.

Сверху по всему периметру холла тянулась легкая галерея. По сторонам от входных дверей располагались две изящные лесенки из резного дуба, с полированными ступенями, ведущие наверх. Галерея пестрела всеми цветами радуги – тысячи книг, гордость Филипа, заключенные в аккуратные деревянные стеллажи, украшали стены. Все это выглядело потрясающе, и гости не смогли сдержать восторженного шепота.

Несколько минут спустя, поднимаясь по лестнице под руку с Филипом, Анжела подумала, что это действительно шедевр, достойное украшение большого холла. С высоты тридцати футов она взглянула на каменный пол, на волнующееся многоцветное море гостей; шум разговоров был подобен гулу прибоя, заглушающего звон бокалов. С галереи можно было и полюбоваться великолепным видом из окон; опершись на прочное ограждение, Анжела без страха смотрела на далекие горы, затянутые голубой дымкой.

Галерея слегка снижалась над камином, как раз под деревянной панелью, прикрывавшей фреску. С точки зрения Анжелы, это был единственный недостаток сооружения; ведь, если панель откроют, зритель, находящийся на галерее, окажется в непосредственной близости от зловещего старика.

Именно это и испортило Анжеле праздник. Они с Филипом наслаждались видом с галереи, когда Роже или еще кто-то, находившийся внизу, решил продемонстрировать любопытным гостям оригинальное устройство. Нажали кнопку, панель неслышно скользнула в сторону, и Анжела снова увидела отвратительную сцену. Это было так неожиданно, что она ахнула и отшатнулась назад, к перилам.

Филип мгновенно оказался рядом с ней, лицо его выражало озабоченность.

– В чем дело? – спросил он.

– Ничего, – пробормотала она. – У меня просто голова закружилась, вот и все. От высоты, наверное.

Когда Филип вел жену вниз, когда-то смело смотревшую в долины с самых высоких горных вершин, она оглянулась на фреску, но оптический обман, так сильно напугавший ее, не повторился. Она могла поклясться, что глаз мерзкого виконта на мгновение закрылся, как будто старик двусмысленно подмигнул ей. Должно быть, такой эффект дали шероховатая поверхность стены и блики на стекле, прикрывавшем теперь фреску.