Текст книги "Золушка (сборник)"

Автор книги: Эд Макбейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 40 страниц)

Теперь же…

Это был во всех смыслах первый поцелуй.

Прежде всего потому, что вернул обоих к тому вечеру в Чикаго, когда они и в самом деле поцеловались впервые у дверей ее дома, на ярко освещенном крыльце, под жужжание и трепет полета ночных насекомых, кружащихся вокруг электрического плафона. «Мне было хорошо сегодня, Мэтью». – «И мне тоже…» Губы их соприкоснулись, потом слились, она закинула руки ему на шею, он обнял ее, чтобы крепче прижать к себе, и она, почувствовав его мужское напряжение, шепнула прерывисто: «Боже мой!», оттолкнула его, взглянула ему в глаза, поцеловала еще раз быстрым, легким поцелуем – и убежала в дом.

Но было и другое.

Впервые после того, как они разошлись и достаточно долго вели самостоятельную жизнь, совершенно отдельную друг от друга, каждый со своим любовным опытом, оба поняли, чем может быть самый обыкновенный поцелуй, так сказать, соприкосновение губ в результате сокращения определенной группы мышц: это нечто сильное, пылкое и всепоглощающее.

…Они разомкнули объятия.

И Сьюзен произнесла то же, что и тогда в Чикаго, много лет назад:

– Боже мой!

Прерывисто и почти не слышно.

И потом:

– Давай вернемся в дом.

Глава 9

Эрнесто считал, что нынче с утра они должны пустить слух о своем намерении приобрести кокаин. Был уже понедельник, в Калузе они торчат четвертый день, смех да и только. Как и приказал им Амарос, они связались с Мартином Клементом из ресторана «Весна», но ничего дельного от него не услышали, стало быть, должны сами что-то предпринять. Поскольку девица занимается проституцией и не особенно разбирается в том, как толкнуть четыре кило кокаина, она явно станет искать покупателей.

– Слово даю, что она шастает повсюду в поисках покупателя, – сказал он Доминго по-испански. Между собой они всегда объяснялись на испанском языке.

– А может, она хочет вынюхать все четыре кило сама, – возразил Доминго.

– Если кто крадет целых четыре мешка кокаина, то уж не для того, чтобы нюхать. Такое количество уводят, чтобы продать.

– Пускай ты прав, – согласился Доминго, – да только не стоит рисковать и трепаться, что мы хотим купить много кокаина. Мы же не знаем, как обстоит дело с наркотиками здесь, в Калузе.

На первый взгляд Доминго казалось, что в Калузе с этим все нормально, однако есть испанская поговорка «Las appariencias engañan»,[53]53
  Наружность обманчива (исп.)


[Закрыть] по-английски примерно так: не суди о книжке по переплету. Черт ее знает, эту Калузу! Может, здесь полиция за всеми следит и обо всем сразу пронюхивает. Если по городу расползется слух, что они с Эрнесто собираются приобрести большое количество наркотика, то в один прекрасный день их встретит у ворот мотеля представитель закона.

С другой стороны, вполне вероятно, что вы можете купить здесь четыре упаковки кокаина прямо на Мэйн-стрит. Стало быть, есть в городе люди, которые крепко поставили дело, и вряд ли им понравится, если два пижона из Майами-Бич начнут разгуливать по Калузе в поисках большой партии товара.

– Стоит очень и очень подумать, – заключил свои рассуждения Доминго, – если хочешь остаться в живых или не угодить в тюрьму.

В последних сообщениях из управления по защите законности во Флориде не упоминалось о торговле наркотиками ни в округе Калуза, ни в самом городе. В них говорилось, что уровень преступности в штате в последнее время возрастает, особенно по сравнению с предыдущими двумя годами, когда, наоборот, наблюдалось снижение этого уровня. Статистика в расчете на сто тысяч населения включала так называемые серьезные преступления: убийства, изнасилования, ограбления, нанесение тяжких телесных повреждений, хищения, воровство, угон машин. Продажа четырех килограммов кокаина на Мэйн-стрит либо не считалась серьезным преступлением, либо в управлении просто не могли себе этого представить. В округе Калуза зарегистрировано в прошедшем году 13 236 серьезных преступлений, на одиннадцать процентов больше по сравнению с 11 928 за предыдущий год. Совершено шестнадцать убийств, большинство из них представляло собой случаи, когда убийца и потерпевший знали друг друга. Цифра изнасилований поднялась с 97 до 127. Более или менее сходная статистика наблюдается для остальных категорий, не считая угона машин.

Шериф округа Калуза Алан Хакстейбл выступил с заявлением, что, по его мнению, рост преступности связан с увеличением населения. Он также отметил, что сыграло известную роль завершение строительства магистрали, связавшей различные округи штата.

«Число некоторых видов преступлений, – сказал он, – вернулось у нас к уровню января тысяча девятьсот семьдесят пятого года. Люди приезжают в Калузу с целью совершить преступление, а затем беспрепятственно уезжают в другие округи. Межокружная дорога обусловила появление у нас множества нежелательных лиц».

Эрнесто и Доминго не читали напечатанную в газете статью, в которой были приведены слова шерифа; они приняли бы их за оскорбление. Они не считали себя нежелательными лицами, наоборот, они разыскивали нежелательное лицо, укравшее четыре пакета кокаина у их нанимателя. Наркотик был перевезен из округа Дэйд в округ Калуза, скорее всего уже продан кому-то, и этот кто-то везет его в грузовом пикапе вместе с помидорами и салатом по направлению к Нью-Йорку.

Эрнесто и Доминго были просто двумя полноправными гражданами, стремившимися возместить причиненный вопиющий ущерб.

Разговор не принимал угрожающего направления вплоть до того самого момента, когда посетитель собрался покинуть офис Мэтью.

В самом начале их беседы – это было в понедельник в десять пятнадцать утра, и Мэтью чувствовал себя слишком хорошо, чтобы его кто-то мог взволновать или что-то обеспокоить, – Дэниел Неттингтон принялся негромко и сдержанно рассказывать о том, что вчера в восемь часов вечера его посетил огромный детектив-негр… понимаете ли, в воскресенье! У полицейских поистине нет никакого уважения к гражданам.

Дэниел Неттингтон был муж-волокита Карлы Неттингтон.

Звезда порноспектакля, записанного Отто в спальне женщины по имени Рита Киркман.

Карла говорила Мэтью, что ее мужу сорок пять лет. Выглядел он намного старше. Седеющие волосы были зачесаны сбоку на темя в тщетной попытке скрыть вполне солидную лысину. Зубы, а также два пальца – указательный и средний – пожелтели от никотина. Маленькие карие глазки глубоко утонули в припухлых веках. Исключительно непривлекательный мужчина, и Мэтью никак не мог понять двух вещей: а) зачем Рита Киркман требовала, чтобы он бросил жену или, по крайней мере, пригласил ее, Риту, куда-нибудь пообедать, и б) с какой стати Карле Неттингтон так волноваться, спи он хоть со всеми женщинами штата Флорида.

– Этот черный детектив, – продолжал Неттингтон, – сообщил мне, что человек, которого убили, выслеживал меня. Что моя жена обратилась к вам и вы наняли для нее этого человека, чтобы он следил за мной.

Он прицепился к глаголу «следить» и спрягал его на все лады. Глагол его завораживал. Он был потрясен и оскорблен тем, что Отто Самалсон выслеживал его. Что Отто был убит – имело для него второстепенное значение.

– И все это находилось в деле, которое черный детектив получил от помощницы Отто Самалсона, как я уловил, китаянки. Этакая небольшая Организация Объединенных Наций, а?

Мэтью ничего не сказал.

– В соответствии с этим черный детектив Купер Роулз сказал мне…

– Да, я знаю Купера Роулза.

– Прекрасно. Из его слов я понял, что за мной следили примерно десять дней, после чего с тем, кто следил, произошел несчастный случай. Так ли это, сэр?

– Это не был несчастный случай. – Мэтью подчеркнул два последних слова. – Отто Самалсон был убит.

– Вот именно, – согласился Неттингтон. – И поскольку он следил за мной, выходит, я попал в подозреваемые.

– Детектив Роулз сказал вам об этом? Что вы подозреваемый?

– Черному детективу совершенно незачем было говорить мне об этом, поскольку он явился ко мне в дом – ни больше ни меньше как в воскресенье вечером – и принялся расспрашивать меня, где я был в прошлое воскресенье, восьмого июня, около одиннадцати вечера, то есть именно в тот час, когда человек, следивший за мной, был застрелен на сорок первой федеральной дороге. И я хотел бы узнать, мистер Хоуп…

– Да, что именно хотели бы вы узнать?

– Имейте в виду, я не желаю слушать всякую чушь насчет конфиденциальности отношений между юристом и клиентом, потому что я сам юрист.

– Сожалею, что слышу об этом, – сказал Мэтью.

– Что это значит?

– Только то, что я сказал: мне жаль это слышать. Какую юридическую фирму вы представляете?

– Если вы не возражаете, вопросы буду задавать я, – раздраженно сказал Неттингтон и тем не менее тут же ответил: – Я не работаю ни на какую юридическую фирму. Я домашний консультант «Бартел текнографикс».

– Понятно, – сказал Мэтью. – Ваша работа связана с отъездами из города?

– Иногда, скорее редко.

– Жаль.

Неттингтон поднял на него глаза.

– Именно по этому поводу я хочу с вами объясниться. Моя жена утверждает, что получила какую-то пленку, причем запись она еще не слушала, но будто бы это запись моего разговора с одной женщиной. Бог знает, что она имеет в виду, но тем не менее – существует ли в природе такая пленка?

– Я не имею возможности обсуждать это, мистер Неттингтон.

– Так есть она или ее нет? – настаивал Неттингтон.

– Оба предположения допустимы.

– Она существует?

– Я не могу ответить вам, и вы прекрасно понимаете, что не могу.

– Но ведь Карла мне уже сказала…

– Ваше утверждение голословно, мистер Неттингтон.

– Мне сказала Карла.

Мэтью промолчал.

– Сообщила, что запись есть.

Мэтью молчал.

– Где эта запись?

Молчание…

– Я не думаю, что она попала в руки полиции, потому что черный о ней не упоминал. О записи говорила только Карла. Так и заявила, что вы сообщили ей о наличии компрометирующей записи.

Молчание.

– Я хочу получить эту пленку, – сказал Неттингтон.

Молчание.

– Если она существует.

Та же реакция.

– Существует ли она?

Мэтью продолжал молчать.

– Я готов, – сказал Неттингтон, – заплатить хорошие деньги за эту пленку. Если она существует.

– Если запись существует, – заговорил наконец Мэтью, – то за нее уже заплатила миссис Неттингтон.

– Значит, все-таки существует, – оживился Неттингтон. – И как вы только что заявили, моя жена оплатила ее, когда наняла вас, чтобы вы пустили ищейку по моему следу, а этот сукин сын сумел установить где-нибудь «жучок», верно?

– Что значит «где-нибудь», мистер Неттингтон?

– Где-нибудь у Риты в доме, вы отлично знаете где, мистер Хоуп. Если это вы сообщили Карле, что запись компрометирующая, значит, вы ее слышали, и, конечно, вам известно, каким способом она получена.

– Так или иначе…

– Я хочу получить запись, – перебил Неттингтон.

– Мистер Неттингтон…

– Вы меня слышите? Я хочу получить запись!

– Я вас отлично слышу. Мистер Неттингтон, когда детектив Роулз расспрашивал вас…

– Не уходите в сторону от темы, – снова перебил его Неттингтон.

– Когда он спрашивал, где вы были в ночь убийства Отто, что вы ему ответили?

– Я точно сообщил ему, где я находился.

– И где же?

– Если вам интересно, спросите у него. Или вы не слишком ладите? – Улыбка Неттингтона была похожа на волчий оскал. – Хотели бы вы узнать, что он говорил о вас?

– Не особенно.

– Он сказал, что вы обожаете игру «полицейские и воры». И еще сказал, что, если вы явитесь ко мне, я должен немедленно позвонить ему.

– Вместо этого вы сами посетили меня.

– Но я предварительно позвонил.

– Да, вы сделали это.

Последовала долгая и неловкая пауза.

– Если у вас ко мне больше ничего нет… – начал Мэтью, но Неттингтон не дал ему договорить.

– Вы отдадите мне пленку?

Мэтью только вздохнул.

– Лучше бы вам передумать, – сказал Неттингтон.

И это прозвучало как угроза.

Несколько секунд Неттингтон смотрел на Мэтью с каменным лицом, потом встал и покинул офис.

Он и Сьюзен договорились, что будет лучше, если их дочь не обнаружит Мэтью у них дома. Джоанна была весьма сообразительна, и ей бы не стоило труда решить простенькую задачку, застав мамочку и папочку вдвоем за чаем с булочками в гостиной.

Оба они не были готовы отвечать на вопросы о том, что произошло во время уик-энда и вообще что происходит. Ни Сьюзен, ни Мэтью сами точно не знали этого и если догадывались – после того как два дня и две ночи занимались любовью с небольшими перерывами и ни разу не выходили из дому, – то их догадки носили характер легких и неопределенных флюидов и пока не стоило делиться ими с Джоанной. И что, собственно, вы можете сказать вашей четырнадцатилетней дочери по такому деликатному поводу? Здравствуй, дорогая девочка, рады тебя видеть, твои мама с папой совсем потеряли головы на весь уик-энд? Нет. Будет лучше, если папочка исчезнет в ночи, как террорист с неразорвавшейся бомбой, а ответы на вопросы потом – если вопросы будут.

В этом году занятия в школах Калузы кончились девятого числа. В прошлом году – двенадцатого. Каждый год детей отпускали на свободу во второй понедельник июня, а возвращались они после каникул в начале августа. Джоанна теперь могла спать по утрам допоздна; она позвонила отцу в контору вскоре после ухода Неттингтона. Едва Мэтью взял трубку, девочка запела: «Желаю счастья в День отца…» на знакомый всей Америке мотив «Желаю счастья в день рождения»; лирика весьма посредственная, зато чувства самые сердечные.

– Привет, детка, – сказал Мэтью. – Когда ты вернулась?

– Примерно в одиннадцать. Я подумала, что звонить тебе уже поздно. Но ты меня прости за уик-энд, папочка.

– Пустяки, не в чем извиняться.

– Это потому, что мама так настаивала… ну, ты же знаешь, как она относится к нашим встречам.

– Нет, не знаю, – сказал он осторожно. – А как?

– Ну, она всегда старается меня как-нибудь обмануть, чтобы мы с тобой не встретились. Да ты же знаешь сам!

– Ах вот оно что, – невразумительно промычал Мэтью.

– Я ей сказала, что до смерти боюсь позвонить тебе и сообщить, что удираю на уик-энд, она пообещала позвонить сама и согласовать это с тобой. Я знаю, она так и сделала, но мне все равно неприятно.

– Как ты говоришь? Что она сделала? Позвонила мне?

– Ну да. Я все-таки набралась смелости и хотела позвонить сама, когда пришла домой укладываться в дорогу. Но мама сказала, что уже все утрясла и мне лучше уехать без звонка. Не буди спящую собаку – так она выразилась. То есть ты отнесся спокойно, а если я позвоню, могу все испортить.

– Значит, это меня она назвала спящей собакой?

– Ну ты же знаешь мамочку…

– И сказала, что я отнесся спокойно?

– Надеюсь, так оно и было, папочка. Или ты очень рассердился?

– Нет-нет. Мама была дома, когда ты пришла за своими вещами? Тебе не пришлось оставлять ей записку?

– Что? – Джоанна удивилась. – Записку? Нет. Какую записку? О чем ты?

– Ничего. Ничего.

– Я бы позвонила сама, но я такая трусиха.

– Успокойся, детка, в «Граун-ап инкорпорейтед» обо всем позаботились.

– Кто?

– «Граун-ап инкорпорейтед». Ты не помнишь? Я и мама обычно…

– Нет, – перебила его Джоанна. – «Граун-ап инкорпорейтед» это что-то настоящее или вы придумали?

– Конечно же, придумали.

– Ты и мама?

– Ну да.

На другом конце линии наступило молчание.

– А как прошел уик-энд? – спросил Мэтью.

– Хорошо.

– Я так понял, что с вами ездил и брат Дианы?

– Тебе мама сказала?

– Да.

– Она не должна была. Я этого не хочу, папа. Она, наверно, еще наговорила тебе, что я в него влюблена?

– Ну, намекала на нечто похожее.

– Не хочу, чтобы она так делала, – повторила Джоанна и опять замолчала.

– Когда мы с тобой увидимся? – спросил Мэтью.

– Ты пригласишь меня сегодня вечером на обед?

– С удовольствием. Когда за тобой заехать?

– Я спрошу у мамы. Кажется, у нее сегодня свидание с Питером Надоедой, так что я могу уехать на весь вечер.

– Вот оно что! – сказал Мэтью. – У мамы свидание?

– Кажется. Я тебе позвоню попозже, ладно?

– Великолепно.

– Я тебе купила чудный подарок, – сказала Джоанна и повесила трубку.

В наиболее цивилизованных городах не начинают выпивать раньше половины пятого. В Нью-Йорке, например, как утверждает Фрэнк Саммервилл, вам не нальют ни в одном баре раньше половины шестого. Но в Калузе многолюдно только в курортный сезон, а в остальное время года это город тихий и уединенный; туристы и горожане постарше порой приходили к выводу, что время ложится тяжелым бременем на их плечи, а где же вы с большей приятностью избавитесь от этой тяжести, нежели в баре? В баре вы получите в Счастливый Час две порции вместо одной – за ту же цену. Счастливый Час начинался в Калузе в четыре пополудни.

В четыре часа семь минут, в тот самый момент, когда Джоанна второй раз позвонила отцу и сообщила, что с вечером все о'кей, Джимми Ноги сидел в баре «Желтая птица», слушал, как пианист изничтожает хорошую музыку Коула Портера, и ждал, когда к нему присоединится некий Гарри Стэг. Джимми пришел в бар вовсе не затем, чтобы убить время. Джимми явился обсудить с Гарри серьезное дело: как разыскать девку, которая сперла у его брата золотой «Ролекс».

Стэг появился в четыре десять, пятью минутами раньше назначенного времени. Стэг был весьма пунктуальной личностью. Очень высокий – впрочем, практически любой человек казался рослым по сравнению с Джимми. Стэг носил белый полотняный пиджак, брюки и открытую рубашку мягкого пастельно-голубого тона и белые итальянские туфли на босу ногу. Выглядел точь-в-точь как один из полицейских в шоу «Гвардия Майами» и так же, как тот полицейский, отпустил короткую щетину. Джимми ненавидел это шоу, потому что такое дерьмо, как полицейские, там изображали героями. И в шоу «Хилл-стрит-блюз» тоже. Пропаганда. Тем не менее Джимми поднялся, когда Стэг подошел к столу.

– Привет, как дела? – поздоровался он и протянул Стэгу руку.

Они обменялись коротким рукопожатием. Стэг слегка повернул голову и сверху вниз взглянул на фортепиано, как бы любопытствуя, кого это там терзают. Подошедшему официанту заказал «Джонни Уокер» со льдом и снова взглянул на фортепиано.

– Где этот парень учился играть? – спросил он у Джимми.

– Похоже, что в Сан-Квентине, – ответил тот.

– Да, похоже, – согласился Стэг. – Они тут все переделали. Раньше этот кабак вроде бы назывался «У Франко»?

– Вроде бы.

– Да, именно так. «У Франко». А теперь это «Желтая птица», хм.

– Да.

– Большая разница – «У Франко» или «Желтая птица».

– Да.

Официант принес два виски со льдом и поставил на стол.

– Я же заказывал одну порцию, – сказал ему Стэг.

– Вторая от заведения, сэр.

– Если бы я знал, заказал бы что подороже.

– В следующий раз, сэр, – улыбнулся официант и отошел от них.

– Они должны предупреждать, что подают две вместо одной, – сказал Стэг. – Чтобы дать вам шанс заказать пойло получше.

– Нынче никого ни о чем не предупреждают, – отозвался Джимми.

– Да, в этом вонючем мире все пошло к такой-то матери. – Стэг глотнул виски. – Террористы и прочая сволочь. А что у тебя случилось?

– Ищу кое-кого, – отвечал Джимми. – Девку, которая свистнула у моего брата часы.

– Ну, тогда о'кей. Когда ты сказал, что ищешь кого-то, я сначала удивился, зачем ты обратился ко мне, разве у меня бюро по розыску пропавших без вести? Но раз ты объяснил, что у твоего брата украли часы, тогда другое дело.

Стэг вынул из внутреннего кармана белого пиджака блокнот и карандаш.

– Что за часы? – спросил он.

– Золотой «Ролекс». За них заплачено восемь кусков у Тиффани в Нью-Йорке.

– Стоящие часики.

– Чистое золото, браслет и все такое. Восемь кусков у Тиффани, – повторил Джимми.

– Да-а, восемь кусков не пустяк.

– Мой брат готов убить ее за эти часы.

– Попробуем сначала найти часы, а потом уж поглядим, захочет ли он ее убивать, если получит назад свой «Ролекс». Многие говорят, что готовы убить, а на самом деле просто хотят вернуть свое добро. Дай мне время порасспросить кого надо, посмотрим, что я могу сделать, идет?

– На задней крышке часов его инициалы, – сказал Джимми.

– Отлично, спасибо, что сообщил мне это. Какие у него инициалы?

– Д. Л. Дэвид Ларкин.

Стэг записал инициалы и спросил:

– На Трейл есть вывеска «Суда Ларкина». Это случайно не твой брат?

– Да, это и есть мой брат.

– Ну что ж, он себе может позволить часы за восемь тысяч. Он что, переменил фамилию? Вроде бы ваша фамилия Ларгура.

– Это я переменил фамилию. – Джимми усмехнулся.

– Я тоже, – сказал Стэг. – Моя фамилия Стаджоне, по-итальянски значит «время года». Я переменил ее на Стэг. Это звучит лучше. Стэг, а не Стаджоне. Гарри Стэг. Мне это нравится гораздо больше, чем Гарри Стаджоне, а тебе? – Он подмигнул Джимми и добавил: – Что ты имеешь в виду насчет перемены твоей фамилии? Ты переменил Ларкин на Ларгура?

– Ага, я хотел иметь итальянское имя.

Мэтью посадил Джоанну к себе в машину в семь часов.

Сьюзен возле дома не было.

В машине он спросил как мог небрежнее:

– Мама ушла с Питером?

– Да, – ответила Джоанна.

Питер Надоеда.

Мэтью ощутил внезапную вспышку ревности к Питеру Надоеде, урожденному Питеру Нельсону Ротману, который занимал столь важное место в жизни Сьюзен в последние… сколько там? Два, три месяца? Конечно, Мэтью это не касается. Она ему больше не жена, она бывшая жена, экс-супруга. Но в общем-то, ситуация не слишком пристойная, поскольку его четырнадцатилетняя дочь придет к естественному выводу, что если свидание ее матери с Питером дает возможность ей, Джоанне, провести ночь в доме у отца, то, значит, мать может провести ночь в доме у Питера.

И тем не менее это не его дело.

У нас свободная страна, женщина сама выбирает, с кем ей провести время…

И все-таки непонятно, как она могла поступить так после…

Хватит.

Она не на привязи и имеет право…

Но черт побери, ведь только она…

Хватит, ко всем чертям!

И тем не менее что было, то было. Именно она устроила, вернее, подстроила их совместный уик-энд. Сказала Джоанне, что сама позвонит ему и все объяснит про поездку на Палм-Бич, но и не думала звонить, вместо этого ждала, когда он придет в дом в пятницу вечером, свежая и привлекательная вышла к нему прямо из-под душа и выглядела так соблазнительно. О, неужели Джоанна тебе не звонила? Она же обещала! Ну, раз так вышло, заберемся вместе в постель, о'кей?

А сегодня она собралась на свидание к Питеру Надоеде.

Тому самому, который однажды сказал Мэтью, что обыграет его в теннис при любых обстоятельствах.

– Мы можем сделать даже так, – предложил Питер. – Ты посылаешь мяч куда хочешь, в любую точку корта, а я возвращаю его на то место, где ты стоишь. И все равно я тебя побью.

Мэтью разозлился.

Сказал Питеру, что больше никогда не станет с ним играть, и ушел с корта.

Но это не причина для того, чтобы она не могла пойти на свидание к Питеру. Это просто…

Ладно, к черту!

В самом деле, это же смешно.

– Значит, ты можешь переночевать у меня? – спросил он Джоанну.

– Нет, мама вернется домой рано, – ответила она.

Мэтью с трудом удержался от улыбки.

Бог ты мой, да он, кажется, влюбился в собственную жену.

Во время обеда Джоанна была необычайно молчалива.

Мэтью достаточно хорошо знал свою дочь, чтобы приставать к ней с расспросами, когда у нее было мрачное или задумчивое настроение. Он просто ждал, пока это пройдет, пока она сама не расскажет, что ее беспокоит или огорчает. Обычно Джоанна так и делала. Но сегодня вечером, по-видимому, не собиралась откровенничать.

Она попросила заказать ей суп с моллюсками и крабовый коктейль. Себе он заказал устрицы на половинках раковин и отварное филе меч-рыбы. Это было в семь тридцать. Прошел час, и за это время Мэтью услышал от дочери не больше трех дюжин слов.

– Можно попросить несколько ломтиков лимона?

Потом:

– У меня грязная вилка.

Потом:

– Можно мне немного белого вина или их это слишком шокирует?

– Передай, пожалуйста, соль.

Кофе они пили уже в полном молчании.

Мэтью решил изменить своему основному правилу и спросил:

– Что-нибудь не так?

– Все в порядке.

– Ты молчишь почти весь вечер.

– Я просто устала, – объяснила Джоанна. – Слишком много солнца. Я весь день провела на пляже.

– Ты уверена, что ни о чем не хочешь мне рассказать?

– Ни о чем.

– Тебе было хорошо на Палм-Бич?

– Да.

Джоанна снова умолкла.

– В чем дело, Джоанна?

– Какое дело?

– Какое бы то ни было.

– Ни в чем.

– Но я же вижу…

– О'кей, ты хочешь знать, в чем дело?

– Да.

– Я нашла твой галстук.

– Мой что?

– Твой галстук. Я его нашла в доме.

– В каком доме?

– В мамином, каком же еще?

– Что за галстук?

– Голубой, а на нем пони, голубой галстук от Рольфа Лорена. Ты понял, о каком галстуке я говорю?

– Понял.

– Я нашла его возле бассейна, – продолжала Джоанна. – На том месте, где стоят шезлонги. Там и нашла. На одном из шезлонгов.

– Угу.

И они замолчали надолго.

– Ты был у нас дома в этот уик-энд?

Мэтью медлил с ответом.

– Папа?

– Да, – сказал он. – Я заезжал в пятницу после работы.

– Мама об этом не говорила.

– Понятно.

– Она просила тебя заехать или как?

– Джоанна. – Мэтью нахмурился. – Какое тебе до этого дело?

– Мне это показалось странным, вот и все.

– Так оно и есть, – сказал он.

– Вы должны были что-то обсудить? Что-то обо мне?

– Нет… – Мэтью запнулся, но все же решил повторить: – Джоанна, это действительно не твое дело.

– Ведь вы обычно обсуждали все по телефону, правда?

– Да, это так.

– Ты приезжал и ждал меня в машине. Ты сигналил и ждал, верно? И поэтому мне кажется странным, что ты зашел в дом поговорить с мамой, если, конечно, ты приходил за этим. Я имею в виду… то есть это же не секрет, папа, что вы с мамой в не очень добрых отношениях. Ведь вас нельзя назвать друзьями, ты понимаешь, что я хочу сказать? И мне кажется в самом деле странным и даже необыкновенным, что ты приходил в дом, когда я уехала на Палм-Бич.

– Пожалуйста, не так громко, – попросил Мэтью.

– Извини. – Джоанна быстрым взглядом окинула соседние столики – не заметил ли кто-нибудь ее бурную вспышку.

– Видишь ли, произошла некоторая путаница, – заговорил Мэтью как мог спокойнее и убедительнее: – Я не знал, что ты собираешься на Палм-Бич. Я приехал, как обычно, за тобой. Мама пригласила меня зайти, и мы с ней немного посидели вместе и даже выпили.

– Почему же ты говоришь, что это не мое дело?

– Потому что оно не твое.

– А почему ты не сказал мне, когда я в первый раз позвонила тебе сегодня, что ты виделся с мамой? И как ты можешь утверждать, что вышла путаница и ты не знал о моей поездке на Палм-Бич, а во время телефонного разговора ничуть не удивился, когда я говорила о мамином звонке к тебе по поводу моего неожиданного отъезда? Что происходит, папа?

– Ровным счетом ничего.

– Прекрасно, – сказала Джоанна и положила на стол салфетку, которую держала до этого на коленях. – Папа, попроси, пожалуйста, чтобы тебе дали счет. Я хочу домой. Я в самом деле ужасно устала.

– Джоанна…

– Попроси счет, ладно?

Когда они приехали на Стоун-Крэб-Кей, в доме было темно.

– Ты захватила с собой ключ? – спросил Мэтью.

– Да, захватила. Отдать тебе твой галстук?

– Нет никакой спешки, я…

– Может, ты сам заберешь его в другой раз, – сказала Джоанна. – Когда меня не будет дома.

Она выскочила из машины и побежала по дорожке к дому.

Он сидел и смотрел, как она отпирает дверь. Открыла, вошла в дом, зажгла свет.

Только теперь он вспомнил про подарок, о котором она ему говорила.

Значит, она решила не отдавать ему этот подарок.

Он еще подождал, потом начал разворачивать машину, пытаясь припомнить, что сказала Сьюзен об Электре.