Текст книги "Золушка (сборник)"

Автор книги: Эд Макбейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 40 страниц)

Глава 6

Мэтью этот тип не понравился с первого взгляда.

Крупный мужик с широким лбом и большим носом шел ему навстречу, заранее протянув мясистую ладонь для рукопожатия. Одет в синие джинсы и рубашку с короткими рукавами, спереди на которой надпись: «Суда Ларкина. Путь к Воде». Может, он святой человек, а вот поди ж ты – сразу вызывает стойкое отвращение. Такое с Мэтью случалось. Даже по отношению к женщинам, иногда – красивым женщинам. Щелкнет что-то в подсознании, и конец. Поди разберись, в чем тут дело. Возможно, Ларкин напомнил Мэтью школьного учителя геометрии, который вечно ставил ему плохие оценки. Или же сочетание внешних черт и запахов посылало сигнал в тот участок мозга, который включал защитный механизм и предупреждал: берегись этого субъекта. Словом, Ларкин ему не глянулся.

Однако надо было задать ему несколько вопросов.

Во всяком случае, когда Мэтью позвонил по телефону, этот человек был настолько любезен, что пригласил его днем к себе домой, а не предложил просто прийти в контору.

Прекрасный дом на Фэтбек-Кей, дерево, стекло, камень, великолепный вид на залив. Гость и хозяин сидели в шезлонгах лицом к воде. На горизонте уже скапливались грозовые облака, как всегда в это время дня.

– Это не Отто придумал называть ее Золушкой, – сказал Ларкин. – Это я придумал.

– Когда вы это придумали? – спросил Мэтью.

– Когда я его нанимал.

– А поточнее? Извините, мистер Ларкин, что я так дотошно расспрашиваю…

– Нет-нет, что вы, я рад помочь. Все началось на том балу… в апреле, да, в апреле… здесь, вы же знаете, столько балов, что поневоле запутаешься.

– Да, я знаю.

– На восточном побережье, в Майами тоже, эти ваши кубинцы обязательно устраивают балы по случаю пятнадцатилетия своих дочерей. Такой, понимаете, обычай у людей, говорящих по-испански, – начал подробно объяснять Ларкин. – Когда девушке исполняется пятнадцать, ее наряжают как невесту и закатывают бал. Все друзья облачаются в лиловые смокинги и являются на вечер, чтобы пожелать девушке всего наилучшего в день ее пятнадцатилетия, потому что весьма скоро она будет лежать на песочке, раздвинув ножки, и почти столь же скоро превратится в почтенную толстую даму с маленькими усиками.

Ларкин рассмеялся.

Мэтью промолчал. Ларкин ему не нравился все сильнее.

– Девушку называют la quinceañera. В общем, чушь. Мы в Калузе устраиваем балы в начале каждого времени года, и эта чушь похлеще той. На Рождество у нас благотворительный бал Снежных Хлопьев в пользу Американского общества борьбы против рака, а весной, когда распускаются красные цветы на джакарандовых деревьях, мы проводим бал Джакаранды в пользу Общества борьбы с рассеянным склерозом или мышечной дистрофией, я их вечно путаю. Тут я ее и встретил. На балу Джакаранды.

– И это было…

– В апреле.

– Числа не помните?

– Где-то в самом начале месяца. Джакаранды еще только зацветали. Она вошла, юное существо, в платье таком же голубом, как ее глаза. На юбке справа высокий разрез, прекрасная грудь почти совсем открыта. Я танцевал с ней всю ночь. Фотограф сделал для меня ее портрет и содрал за него пятьдесят долларов – на благотворительность. Этот снимок я отдал Отто. Единственный. Вы его видели?

– Да, в деле.

– Великолепная девушка, верно?

– Очень хорошенькая.

– Да, так этот снимок я ему отдал. И двадцать пять долларов аванса. Попросил найти ее. Найдите мне Золушку, сказал я. В первый раз назвал ее так.

– А почему?

– Ну, ведь я ее встретил на балу. Одета как принцесса, на груди сапфировая брошка-заколка, туфельки на высоких каблучках блестят словно хрустальные, только короны ей и не хватало. А наутро принцесса превратилась в дрянную шлюху и украла мой «Ролекс», который обошелся мне в восемь тысяч долларов у Тиффани в Нью-Йорке.

– Поэтому вы и наняли Отто?

– Да.

– Чтобы вернуть свои часы.

– Чтобы найти ее, при чем тут часы! Они теперь где-нибудь на Аляске, не станет же она таскать при себе краденые часы, да еще с моими инициалами на крышке.

– Значит, вы просто хотели, чтобы Отто ее отыскал?

– Просто? Полагаете, я подкинул ему легкую работенку? Ничего себе просто! Я даже не знаю ее имени.

– Я считал, что она…

– Да, она мне сказала, что ее зовут Анжела. Уэст, но прежде чем позвонить Отто, я заглянул в телефонный справочник и нашел там шесть номеров на фамилию Уэст, но ни одной Анжелы. Все, что у меня осталось, это фотоснимок молодой блондинки. Золушки, а? Молодых блондинок в Калузе, может, пятьдесят тысяч, а Отто собирался искать ее на пляже. Не очень-то просто, Мэтт, вы не думаете? Ничего, что я вас так называю – Мэтт?

– Обычно меня называют Мэтью.

– Пусть будет Мэтью. – Ларкин пожал плечами, о вкусах не спорят, ему-то что! – Суть в том, что я дал Отто трудную работу, и он не слишком преуспел.

– А почему вы обратились именно к нему?

– Слышал, что он хороший сыщик.

– Я имею в виду, почему вы не обратились в полицию?

– Не хотел.

– Почему же? Ведь она украла у вас часы.

– Я считал, что это личное дело. Мое и ее. И не хотел вмешивать полицию. Вообще в полиции немало дерьма, и вы, Мэтью, знаете это не хуже меня.

Мэтью не сказал ничего. Далеко от берега вырисовывался на сером фоне неба силуэт траулера. Птицы-перевозчики бегали по песку у накатывающихся на берег волн. Пеликаны парили над водой, подхваченные воздушным течением. Чувствуют ли птицы приближение дождя, почему-то вдруг подумалось Мэтью.

– Когда же вы к нему пришли? – спросил он.

– Примерно в конце месяца.

– В конце апреля?

– Да, я же и говорю – в конце месяца.

– Почему вы так долго ждали?

– Что вы имеете в виду?

– Она украла у вас часы в начале апреля, но вы не обращались к Отто до конца месяца. Отчего?

– Обдумывал, как поступить.

Доминго предложил пойти на пляж, пока матери двух убитых девушек нет дома. Эрнесто сказал, что пляж подождет. Венеция, где обитала в небольшом блочном доме неподалеку от федеральной дороги номер сорок один миссис Санторо, им обоим не понравилась. Доминго заявил, что Майами-Бич куда лучше. Венецию он назвал занюханной – это словцо было одним из немногих английских слов, которые пришлись ему по вкусу. Но Майами-Бич, по его мнению, никак нельзя назвать занюханным, он напоминает некоторые великолепные райончики на Кубе.

Мужчины ждали в красном «ле-бароне» на улице возле дома. Решили, что так будет лучше: домишки здесь стояли тесно один к другому, их могли заметить соседи, если бы они попытались открыть дверь. Кроме того, они предпочитали войти в дом после того, как хозяйка вернется. Едва подъехав, они позвонили в парадное, но из соседнего дома выглянула какая-то женщина и объяснила, что Энни вернется из Майами попозже. Обоим ничуть не улыбалось вести разговоры с не в меру любопытной соседкой Энни, которой надоело торчать дома у телевизора и смотреть мыльную оперу. Незадолго перед тем, как миссис Санторо вернулась, – было минут двадцать четвертого, – Доминго принялся бурно выражать неудовольствие тем, что в занюханной Венеции ни одна радиостанция не ведет вещание по-испански. Эрнесто ткнул его под ребра, когда коричневый «доджер-караван» миссис Санторо показался на дороге. Оба выскочили из машины и поспешили к хозяйке дома, которая тем временем отпирала кухонную дверь в боковой стене.

– Миссис Санторо? – обратился к ней Эрнесто.

Она повернулась к нему, явно удивленная. Да, она несомненно приходится матерью тем двум, подумал Эрнесто. Те же глаза и рот. Волосы тоже светлые, правда, крашеные, чтобы скрыть седину. В общем, она точно их мамаша. И груди такие же упругие, но покрупней и потяжелей. Ей лет пятьдесят или пятьдесят пять, талия малость расплылась, а ноги вполне. Дочери унаследовали ноги от матери.

– Департамент полиции в Майами, – представился Эрнесто, открыл бумажник, показал водительские права и снова закрыл бумажник. – У нас к вам несколько вопросов о вашей дочери.

Энни поразил его невероятный акцент – говорит, словно во рту полно теста, половину не поймешь, – но она тут же подумала, что, наверное, в округе Дэйд много полицейских-испанцев. К тому же он предъявил удостоверение.

– Заходите, пожалуйста, – пригласила она.

Оба вошли следом за ней в кухню.

Энни положила на кухонный стол пакеты с покупками и провела посетителей в гостиную. Жалюзи опущены, в комнате полутемно, во Флориде лето, за окном стрекочет где-то неподалеку травокосилка. Сильно пахнет плесенью, кажется, что во рту ощутим ее вкус.

– Но ведь я только что оттуда приехала, – сказала Энни. – Из Майами.

– Да, мы знаем, – кивнул Эрнесто.

– Я ездила на опознание тела.

– Да, это необходимо, – сказал опять он, а другой, с бегающими глазами и тонкими усиками, не произнес пока ни слова.

– Это было ужасно! – Энни затрясла головой. – Вы когда-нибудь были в морге? Господи, что я говорю, конечно, были. Ужасно! Этот запах…

– Да, – согласился Эрнесто. – Миссис Санторо, не могли бы вы…

– Простите, – перебила она. – Вы не назвали мне своих имен.

– О, извините. – Эрнесто поклонился. – Детектив Гарсия (его подлинная фамилия была Морено). И мой коллега, детектив Родригес (на самом деле – Гарсон). Не скажете ли вы нам, где мы можем найти вашу падчерицу?

– Дженни? Зачем она вам?

– Миссис Санторо, – Эрнесто сделался очень серьезен, – мы не хотим, чтобы с вашей падчерицей произошло то же, что с вашей родной дочерью в Майами-Бич.

– Это связано с наркотиками?

– Вы говорите о вашей дочери?

– Да. Была ли ее смерть связана с наркотиками?

– Возможно, – ответил Эрнесто.

– Я так и думала. Но я не считаю, что Дженни замешана в чем-то подобном. То есть что она достаточно…

Она вдруг умолкла.

– Так что? – поинтересовался Эрнесто.

– Ничего.

– Нам известно, что она занимается проституцией, – сказал Эрнесто.

– Вот как, вам это известно?

– Да. Но мы не из-за этого ее разыскиваем. Мы хотим защитить ее, миссис Санторо.

Энни по-прежнему с трудом понимала его испанообразный английский – вполне правильно он произносил только ее фамилию, и она все больше удивлялась, как это в Майами принимают в полицию людей, которые не научились как следует говорить по-английски. Явный непорядок.

– А кто сообщил вам, что Дженни проститутка? – спросила она.

Эрнесто чуть не выпалил: «Элис», – забыв о том, что не мог беседовать с этой девицей до того, как она была убита.

– Ваша дочь в Орландо, – ответил он и тотчас сообразил, что и это ошибка с его стороны: ведь та в Орландо была тоже мертва. Разница лишь в том, что миссис Санторо пока не знала о ее смерти. Мало того, есть шанс, что и полиции об этом еще неизвестно. О смерти Кейт узнают тогда, когда тело начнет разлагаться и вонять. Но в такую жару запах появится скоро.

– Я с ней говорила вчера, – сказала Энни. – Она обещала мне перезвонить насчет нашей с ней встречи в Майами, но так и не позвонила. Кэти такая необязательная. – Она махнула рукой.

Эрнесто знал о разговоре матери и дочери. Именно из-за этого разговора до соседей Кейт вскоре донесется тяжелый запах разложения.

– Она дала нам ваш адрес, – сказал он (и это было правдой), потом добавил: – Она очень беспокоилась о Дженни (что было отъявленной ложью).

– Неужели? – удивилась Энни. – Для меня это настоящий сюрприз.

Эрнесто при этом подумал, что ложь и в самом деле не доводит до добра.

– Они никогда не ладили, – продолжала Энни. – Кэти ненавидит Дженни. А вы уверяете, что она о ней беспокоилась. Просто трудно поверить.

– Чувства людей иногда меняются, – возразил Эрнесто, про себя уговаривая ее: леди, не создавайте нам ненужных сложностей, не надо! – Во всяком случае, мы хотели бы знать, где Дженни.

Он выговаривал «Хенни», и Энни едва удержалась от смеха.

Вместо этого она сказала:

– Я слышала, что она в Калузе.

Прекрасно, подумал Эрнесто, а вслух спросил:

– Где же она там?

– Этого я не знаю.

Эрнесто глянул на нее, потом на Доминго. От души хотел надеяться, что с этой женщиной не будет осложнений. И так пролито чересчур много крови.

– Почему вы этого не знаете?

– Почему? Вы спрашиваете, почему я этого не знаю? Да просто не знаю, вот и все.

– Вы сказали, она в Калузе…

– Да.

– …но не знаете, где именно.

– Совершенно верно.

– Как же это может быть?

– Она позвонила мне, когда приехала туда. Тогда у нее еще не было квартиры, просто она сообщила, что все в порядке. С тех пор мы с ней не разговаривали.

– А-а, – сказал Эрнесто. – Когда это было?

– Когда она звонила?

– Да, когда она позвонила, чтобы сказать, что все в порядке?

– В начале апреля.

Эрнесто кивнул. Пожалуй, все сходится, девка исчезла в конце марта. Значит, она скорее всего укатила из Майами прямо в Калузу. А они тем временем гонялись за ней по всем барам и отелям на западном берегу. Стало быть, Калуза. Кажется, это где-то возле Тампы?

– Где находится Калуза? – спросил он.

– Недалеко. Около Сарасоты.

– Скажите, – продолжал Эрнесто, – она и сейчас живет под именем Джоди Кармоди?

– Ну, у нее множество имен, – ответила Энни. – Правда, я ни разу не слыхала того, что вы назвали. Джоди Кармоди. Зачем оно ей, она же терпеть не может своих сводных сестер, терпеть не может фамилии Кармоди. Я знаю, что она пользуется именем Анжела Уэст, ну и… Черил Блэйк, но Джоди Кармоди? Это фамилия моего первого мужа, Кармоди. Он не был отцом Дженни, она дочь моего второго мужа, который тоже умер. Четыре года назад, от инфаркта. Я считаю, инфаркт у него случился оттого, что он узнал, чем занимается его дочь. Узнал, что она проститутка.

Эрнесто нетерпеливо кивнул. На дьявола ему сдалась вся эта чушь!

– Пожалуйста, запишите для меня ее имена, – попросил он. – Напишите их, рог favor. Пожалуйста.

Она ушла в кухню, взяла там блокнот и ручку, они лежали возле телефона, и принесла в гостиную. Включила торшер, села на диван, устроилась поудобнее и раскрыла блокнот. Писала и разговаривала одновременно. Эрнесто был в восторге: люди, которые могут делать два дела одновременно, всегда вызывали у него интерес и даже восхищение.

– Она сейчас, может, выкрасила волосы в рыжий цвет, – говорила Энни. – А может, в каштановый, такие они у нее от природы. Да, скорее всего… скорее всего в каштановый… Когда я в последний раз ее видела, она была блондинкой. Но кто может знать, какая она сейчас и как ее зовут? Я упоминала имя Вирджиния Дарроу?

– Нет.

– Она им тоже пользуется. Вирджиния Дарроу. Мне оно нравится. И Мелисса Блэйр тоже неплохо. В последний раз, когда мы виделись, она звалась именно Вирджиния Дарроу и была блондинкой. Выглядела прекрасно. Она красивая девушка, хотите посмотреть ее фотографии?

– Это было бы полезно, – сказал Эрнесто.

– Ну вот, здесь имена, которые я помню. – Энни отложила ручку в сторону, но тотчас снова ухватилась за нее. – Подождите, еще одно забыла, но им она пользовалась давно, когда только уехала в Лос-Анджелес. Хотела попасть в кино. И называла себя Мэри Джейн Хопкинс. Но она этим именем пользовалась недолго. Записать его для вас?

– Запишите.

Энни записала имя, вырвала листок из блокнота и отдала Эрнесто.

– Вот, пожалуйста, детектив Гомес, – сказала она и тут же спохватилась: – Вы, кажется, назвали мне эту фамилию, я не ошиблась?

Эрнесто успел забыть, как он отрекомендовался.

– Совершенно верно, – подтвердил он. – Гомес.

Доминго сделал ему страшные глаза. И Эрнесто еще раз мысленно обратился к женщине с настойчивой просьбой не портить дело.

– Ну так показать вам фото? – спросила Энни.

– Рог favor, – ответил он и вспомнил, что вначале назвал себя Гарсия.

Они втроем перешли в спальню. Энни открыла стенной шкаф и начала шарить на верхней полке.

– Помогите мне, – попросила она. – Серая папка.

Эрнесто снял папку с полки. Они вернулись в гостиную и принялись рассматривать снимки, причем Энни с гордостью объясняла, кто есть кто и при каких обстоятельствах сфотографирован.

– Это обе мои дочери, когда были еще маленькие. А вот это мой первый муж. А это мы с ним, когда жили в Нью-Йорке. Этот снимок сделан уже в Нью-Джерси. Вот мы все четверо в Виро-Бич, мы тогда только-только переехали во Флориду. Эл решил, что стоит пожить здесь. Мой первый муж… А это…

Эрнесто с трудом выносил ее пустую болтовню.

– Мой второй муж Дом. Доминик Санторо. Знаете фирму «Братья Санторо» в Майами? А вот и Дженни, – обрадовалась она.

Por fin,[45]45
  Наконец-то (исп.)


[Закрыть] подумал Эрнесто и едва не вздохнул с облегчением.

Перед ним лежал снимок шестилетней девочки.

– Нет ли у вас фото, где она постарше? – спросил он.

– Конечно, есть. – Энни принялась перебирать снимки. – Ее снимков вообще-то не много, ведь она рано уехала из дому, в шестнадцать лет. Отправилась в Калифорнию. Мечтала стать актрисой. Она была очень хороша, спросите кого угодно. Играла главную роль в «Суровом испытании». Знаете эту пьесу? Ее написал Артур Миллер. Пьесу поставили в школе, где Дженни училась. Преподаватель, который руководил драматическим кружком, сказал тогда, что она очень талантливая леди. Точно эти самые слова: талантливая леди. Да, сердце ее отца не выдержало, когда она уехала. Я вам уже говорила. Вот смотрите, здесь ей пятнадцать. Красивая, правда?

Она положила перед ними снимок девушки в бикини: вполне развитая красивая грудь, широкие бедра, длинные ноги. Девушка стояла на кончиках пальцев в позе фотомодели, на губах улыбка, ветер растрепал темные волосы.

– Сказать вам по правде, – тараторила Энни, – она моя любимица, хоть и не родная дочь. Самая любимая из трех. Две другие – мои родные дочери, но Дженни я люблю больше. Вы не думаете, что это ужасно с моей стороны? Может, кто-то и считал меня злой мачехой, не знаю, но я любила ее больше, чем родных дочерей, и сейчас люблю. Вот еще одна фотография, тоже на пляже, мы тогда жили в Брейдентоне. Для своего возраста она была очень развита и такая красавица! И умница, у нее всегда были отличные оценки, даже по математике, для девочки это не так просто. Не знаю, как это все вышло потом. Я просто не в состоянии понять, почему она стала проституткой. Элис, несчастная девочка, принимала наркотики, вы знаете. Кэти, та дважды разводилась, Бог знает, чего она хочет от жизни… А вот это Дженни прислала из Лос-Анджелеса, замечательный снимок. Вечеринка в доме у продюсера. В Голливуде. Там, в Голливуде, продюсеры устраивают грандиозные приемы.

Эрнесто смотрел на снимок.

Блондинка, так, это уже больше подходит. Чувственная chiguita[46]46
  Малютка (исп.)


[Закрыть] улыбается в объектив, платье с глубоким вырезом, грудь почти вся наружу, рука на бедре, в другой руке бокал. Длинные ноги в босоножках на высоком каблуке.

Он передал снимок Доминго и обратился к Энни:

– У вас есть еще такие снимки?

– Помнится, что-то она присылала из Сиэтла, я сейчас поищу. – Она снова начала перебирать фотографии. – Неужели это так плохо, что я люблю ее больше всех? – С этими словами она повернулась к Эрнесто и посмотрела ему прямо в лицо. – Детектив Гарсия? Как вы считаете, это дурно с моей стороны?

Доминго весь напрягся.

– Сердцу не прикажешь, – ответил Эрнесто и дотронулся ладонью до груди слева.

– Извините. – Энни запнулась. – Вы ведь сказали, Гарсия вас зовут?

Доминго присел на край дивана, держа в левой руке фотографию Дженни Санторо на вечеринке в Голливуде, словно Кинг-Конг, ухвативший своей лапой Фей Рей.

– Гомес, – ответил Эрнесто и мягко положил руку на правое плечо Доминго.

– Да, Гомес. – Энни улыбнулась. – У меня ужасная память на имена.

– Если вы можете найти другие снимки, – сказал Эрнесто, – por favor.

Доминго разжал у себя в кармане правую руку, ухватившуюся за складной нож.

Глава 7

Среди торговцев наркотиками Луис Амарос был известен под именем Эль-Армадилло, что значит «броненосец». Звали его так вовсе не потому, что он внешне напоминал это своеобразное животное. Вряд ли есть на свете люди, обладающие подобным сходством. Собственно говоря, мало кто и знает, как эти звери выглядят, и почему-то путают их с муравьедами. У муравьеда длинный узкий нос, очень длинный тонкий и липкий язык, большой лохматый хвост, а в целом он напоминает этакое волосатое летающее блюдце о четырех ножках. Армадилло-броненосец весь покрыт броней из роговых пластинок и похож на маленький танк, тоже на четырех ножках. Луис Амарос на танк не походил, скорее его можно было сравнить с пожарным гидрантом. Низенький, приземистый и круглолицый. Дружелюбный и любезный пожарный гидрант, весьма добродушный. Пожалуй, он напоминал доктора Дювалье с острова Гаити, однако не был членом семейного клана Дювалье. Луис происходил из Боготы, где обреталась фамилия Амарос, и занимался он наркобизнесом. Примите это как данность. Если вы колумбиец, а живете во Флориде, вы вряд ли станете заниматься перевозкой кофе в зернах.

Пожалуй, единственным основанием называться Эль-Армадилло было то, что Луис, как и бронированное млекопитающее, подарившее ему прозвище, был надежно защищен. Мало кому удалось бы добраться до него. Любой, кто захочет заняться наркобизнесом, прямо к Луису обратиться никак не может. Он может иметь дело с дюжиной парней из низшего эшелона, но не с Луисом. Именно поэтому многие другие колумбийцы поселялись в чертовски тесных тюремных камерах, а Луис обитал в роскошном доме на Кей-Бискейн.

Луис был весьма смешлив. На его круглом маленьком личике сияла улыбка такая же заразительная, как у Багза Банни.[47]47
  Багз Банни – персонаж мультфильмов, веселый кролик.


[Закрыть] Удивительно, что Луиса не прозвали по-испански Эль-Конехо, то есть «кролик», потому что он куда больше напоминал это милое животное, чем пожарный гидрант или броненосца. Женщины находили Луиса привлекательным. А мужчины-клиенты иногда обращались к нему со словами: «Дорогой ты наш бэби». В самом деле бэби, щечки круглые, хочется ущипнуть, должно быть, потому клиенты так и говорят, считал Луис. На самом деле клиенты имели в виду другое: бэби запрашивает за свой товар бешеную цену. «Дорогой ты наш бэби». За десять центов готов тебе глотку перерезать, вернее, нанять для этой цели какого-нибудь головореза по дешевке.

Луис весьма гордился размерами своего пениса.

У своих девушек он спрашивал: больше у меня, чем у Джонни Холмса? Джонни Холмс был порнозвездой, причем полнейшим импотентом, зато орган у него был невероятной величины. Луис видел фильмы с Джонни Холмсом, тот выглядел как-то вяло и подавленно, словно этот его предмет был слишком длинен, чтобы сделаться достаточно твердым от начала до самого кончика. Все девушки, которым Луис задавал вопрос, у кого больше – у него или у Джонни Холмса, – отвечали, что и спору нет, конечно, у него.

Утром в четверг, когда позвонил из Калузы Эрнесто Морено, Луис показывал одной двадцатилетней негритяночке фокус с яблоком и щепоткой кокаина. Сам Луис был очень белокожий, но питал пристрастие к чернокожим девушкам. И к яблокам тоже. Кокаин он мог нюхать, а мог обходиться и без него. Кокаин – это его бизнес. Все беды Аль Пачино в фильме «Лицо со шрамом», – если отбросить, что он был уродлив и хотел спать со своей сестрой, – происходили оттого, что он пытался совместить бизнес и удовольствие. Каждый раз, как Аль Пачино появлялся на экране, он нюхал кокаин чуть ли не горстями. Луис занимался этим только изредка и понемногу. Однако многие девушки обожали кокаин, и для них Луис держал его в доме. Такие девушки, как правило, оказывались весьма благодарными, но попадались среди них настоящие подлянки, которым приходилось давать хороший урок.

Луис говорил по-английски с испанским акцентом, и девушки находили это симпатичным. Но, конечно, не испанки. Испанки не видели в его акценте ничего особенного – считали, что все так говорят. Американочкам, которые крутились возле гостиничных баров, стройным юным созданиям в коротеньких платьицах, его акцент был вполне по вкусу. Кроме того, они надеялись, что у него есть кокаин. Испанский акцент эти девушки почему-то связывали с кокаином. Современные барышни, только и скажешь: «Хэлло, как поживаете?» – а тебе в ответ: «Привет, меня зовут Синди, нет ли у вас „цветочка“?» «Цветочек» – одно из названий кокаина.

До приезда в Майами Амарос, хоть и занимался наркобизнесом, понятия не имел, сколько у кокаина имен. «Си», «кок», «снежок» – эти он знал. «Порошок счастья», «золотой порошок» – тоже слыхал. А вот «звездный порошок» – нет, такое было для него ново, и еще «белая леди», «конфетка для носа» или «хлопья». Самые забавные – «Бернис», «Коринна», «девушка». Значит, для кого-то нюхать кокаин – все равно что спать с девушкой. Во всяком случае, на лицах у некоторых, когда они нюхали, было такое выражение, будто они совокупляются.

Луис производил сильнейшее впечатление на девушек при помощи фокуса с тиоцианатом кобальта. Смешивал его с наркотиком и наблюдал, как смесь синеет. Чем ярче синий цвет, тем лучше «девушка». Он постоянно держал в доме три или четыре килограмма – на всякий случай. Чтобы был под рукой, когда понадобится. Чем ярче синий цвет, тем лучше «девушка». Впрочем, Луис употреблял свое выражение: чем лучше «девушка», тем лучше девушка. То есть вы даете девушке хороший порошок, а она постарается для вас.

– Вот что мы делаем, – говорил Луис негритяночке. – Вырезаем середину яблока, понятно? Вот смотри.

Чернокожая девушка смотрела во все широко распахнутые глаза. Волосы у нее были причесаны, как у Бо Дерик в фильме «10». Прошлой ночью она сказала Луису, что этот стиль попал к нам из Африки. Послушать черных, так вообще все на свете происходит из Африки, даже еврейское Пятикнижие. Эта девица втягивала в себя кокаин не хуже пылесоса и точно с такой же силой делала минет. Когда он задал ей вопрос насчет Джонни Холмса, ответила: «Больше, чем у Джонни? Он у тебя больше, чем у Господа Бога!»

Он старательно вычищал середину яблока.

– Зачем ты это делаешь? – поинтересовалась девушка.

– Зачем? А вот зачем, – говорил Луис, продолжая ковырять яблоко. – Мы проделываем в яблоке норку. В самом центре.

– Но зачем?

Она сидела нагая на стуле возле кухонного стола в позе индийского йога: колени приподняты, лодыжки перекрещены. Темная кожа блестит.

– Насыпаем туда порошочек, – продолжал он.

– Куда? В яблоко? – удивилась негритяночка.

Ее звали Омелия. Негры любят переиначивать или просто придумывать имена. Омелия звучит как Амелия, но только звучит! Луис знавал черных девушек с именами Лоренна, Клорисса, Норла, – таких имен вообще нет, но звучат они похоже на настоящие. Ему очень нравились черные девушки с их забавно звучащими именами.

– Ну да, в яблоко, – ответил он. – В отверстие.

– Ты только портишь замечательный «цветочек», – сказала она.

– Наоборот, я даю ему приятный запах.

– Кто тебе это сказал?

– Уж поверь мне. – Он насыпал кокаин в яблоко.

Потом взял из стакана на столе пластиковую соломинку, вставил ее в кокаин и через стол протянул яблоко девушке.

Сидел и смотрел, как она втягивает в себя кокаин.

Веки Омелии опустились, ноги слегка расслабились.

– Когда ты кончишь, – сказал он, – я съем яблоко.

– Мы могли бы насыпать немного порошочка в мою норку. – Омелия открыла глаза и хихикнула.

– Ты этого хочешь?

– Я хочу того, чего хочешь ты. Где ты берешь столько порошочка, ты, мужчина?

– У меня есть связи, – ответил Луис.

– Ты почисти мою норку… порошочком.

Зазвонил телефон.

– Извини, – сказал Луис, – я сейчас.

– Лучше не уходи, – попросила Омелия, – у нас с тобой тоже есть дело.

Он ушел в библиотеку, закрыл за собой дверь и только после этого снял трубку. В окно видна была бухта Бискейн, а за ней к югу – Солджер-Кей – Солдатская набережная. Небо ясное и голубое, но после полудня соберутся тучи и хлынет дождь.

– Хэлло! – сказал Луис.

– Луис? – откликнулась трубка.

– Да, я слушаю.

– Это Эрнесто.

Они разговаривали почти пять минут. Разговор шел в основном по-испански.

Эрнесто доложил, что они с Доминго в Калузе и остановились в мотеле «Солнечный щит».

Сообщил, что у них есть семь разных имен, какими пользуется Джоди Кармоди, но ее настоящее имя, как они считают, Дженни Санторо.

Луис спросил, не испанская ли это фамилия, но ведь девица на испанку не похожа.

Эрнесто объяснил, что она итальянка.

Луис промолчал. Он не любил итальянцев, он их отождествлял с мафией, с той самой мафией, которая прикончит его в одну минуту, чтобы завладеть его делом.

Эрнесто дальше сказал, что работенка оказалась очень трудной. Куча разных имен, и больше некого о ней спросить.

Луис велел продолжать работу.

Приказал связаться с неким Мартином Клементом из ресторана «Весна». В Калузе. Сказать этому человеку, что они хотели бы купить хороший кокаин. Пусть поспрашивает кого нужно. Мар-тин Кле-мент, ясно? Надо девку найти.

– Постараемся, – отвечал Эрнесто.

Оба положили трубки. Луис вернулся в кухню, улыбаясь точь-в-точь как Багз Банни. Омелия уже не сидела за кухонным столом. На секунду Луиса охватила паника, и он подумал по-испански: «А что, если она тоже…» Тревожно заколотилось сердце.

– Бэби?

Ее голос.

Издалека. С другого конца дома.

– Найди меня, бэби, – позвала она.

Он пошел искать, гадая, запихнула ли она кокаин в то самое место…

В этот же четверг утром – было без десяти десять – Синтия Хьюлен позвонила Мэтью из приемной по внутреннему телефону. Пришла какая-то девушка и хочет поговорить с ним об Отто Самалсоне. Мэтью попросил немедленно пропустить девушку к нему.

Девушке было на вид лет семнадцать, не больше. Рыженькая и в веснушках. Синие шортики, белая маечка с коротким рукавом. Она появилась в дверях и замерла на пороге. Мэтью на секунду подумал, что она сейчас повернется и удерет.

– Присядьте, пожалуйста, – предложил он как мог приветливей и показал на стулья у стола.

Девушка явно была сама не своя.

– Мисс? – спросил Мэтью.

Она молча кивнула.

– Ну садитесь же, прошу вас.

Девушка бочком подобралась к одному из стульев, села и непроизвольным быстрым движением скрестила руки на груди.

– Простите, – продолжал Мэтью все тем же мягким и вежливым голосом, – я не знаю вашего имени.

– Келли, – хрипло выговорила девушка и откашлялась. – Келли О'Рурк.

– Чем могу быть полезен, мисс О'Рурк?

Она уставилась на него во все глаза. Что она такое узрела, уж не рога ли?

– Итак, мисс?

– Да, сэр.

– Пожалуйста, перестаньте волноваться.

– Я и не думала волноваться.

– Вы собирались поговорить со мной об Отто Самалсоне?

– Да, сэр.

– Что же вы хотели о нем рассказать?

– Я прочитала в газетах, что он работал на вас.

– Да, он иногда делал для нас кое-какую работу.

– В газете написано, что он агент фирмы «Саммервилл и Хоуп».

– Написано, однако это не вполне точно.

– Но я только из-за этого пришла сюда. – В голосе у Келли прозвучало глубокое разочарование, словно у ребенка, которого обещали повести в цирк и обманули. – Потому что в газете так было написано.

– Возможно, я сумею вам помочь, – сказал Мэтью. – Вы, кажется, хотели мне что-то сообщить?

Келли снова смутилась. Потом вдруг выпалила:

– Я его видела.

– Когда?

– В воскресенье вечером.