Текст книги "Золушка (сборник)"

Автор книги: Эд Макбейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 40 страниц)

– Да, – сказал я.

– Вы очень официальны со мной, мистер Хоуп. Вы всегда так держитесь? Или боитесь, что я действительно спятила?

Я перевел дыхание.

– Меня предупредили, что вы серьезно больны.

– Кто предупредил? Доктор Циклоп?

– Я не знаю такого.

– Это доктор Сайлас Пирсон, сокращенно – доктор Сай, издевательски прозванный пациентами Циклопом. Вероятно потому, что он слеп на один глаз. Он здесь главный, Мистер Хоуп. Он руководит этими мусорными объедками, фабрикой мозгов набекрень, выводком олухов, потешной фермой, заведением для душевнобольных, мистер Хоуп. Он – сукин сын, мистер Хоуп, и он не выпустит меня отсюда.

– Ясно.

– Как насчет выражения «сукин сын»? Могу я его употреблять или оно укрепляет ваши подозрения, что я не в своем уме? Вот мы и пришли.

Сара остановилась у самого края воды. Озеро занимало добрых пол-акра. На берегу росли ивы. Мы уселись под ними на одну из скамеек.

Солнечные блики плясали в зеленых глазах Сары, разукрасили ее волосы всеми цветами радуги. На соседней скамейке сидела пара. Мужчина держал за руку молодую женщину. Отгадать, кто из них пациент, я не смог. Телохранитель, приставленный к Саре, прислонился к каменной стене ближайшего корпуса и скрестил руки на груди, не упуская нас из виду.

– Тишина и спокойствие. – Сара смотрела на озеро. – Как воды Вавилона… А кто сказал вам, что я серьезно больна? Кто это был, мистер Хоуп?

– Человек по имени Марк Риттер.

– Да, конечно. – Сара кивнула головой. – Адвокат моей матери. Субъект, который поднял шум, разжег страсти. По настоянию матери, естественно. Он наш семейный адвокат, уже много лет. Стоит только матери поманить его пальчиком, как он готов сделать сальто. Впрочем, этот жирный негодяй не способен прокрутить сальто.

Сара вздохнула.

– Мой язык шокирует вас.

– Нисколько.

– Тогда что означает эта мина на вашем лице?

– Пытаюсь представить себе Марка Риттера выполняющим сальто.

Она расхохоталась.

Джейк – телохранитель Сары; имя вполне подходящее для рыжего деревенского парня с мускулами тяжеловеса – все еще стоял, прислонившись к стене, в сотне ярдов от нас. Услышав смех Сары, он тотчас оттолкнулся от стены, – возник источник тревоги и, возможно, сигнал к решительным действиям. Для меня ее смех звучал восхитительно. Для Джейка – угрожающе. Судя по позе, Джейк изготовился к прыжку, он оглянулся в поисках другого служителя – хорошо бы со смирительной рубашкой наготове. Джейк снова взглянул на нас и уже сделал было шаг по направлению к озеру, но тут смех прекратился.

– Позвольте мне рассказать вам, как все это произошло, в лицах, – предложила Сара. – «Все главные злодеи на местах…» Итак: двадцать седьмого сентября, а фактически двадцать восьмого – ведь было уже без десяти двенадцать – полицейский офицер вошел в мою спальню…

Я слушал, поглядывая на солнечные блики на водной глади.

Как рассказала мне Сара, она мирно лежала в постели и читала книгу – даже вспомнила название книги: это была «Кристина» Стивена Кинга, – когда кто-то постучал в дверь. Сара спросила: «Кто?» Ее мать откликнулась: «Это я, дорогая». Затем дверь распахнулась и к ней влетели ее мать, адвокат Марк Риттер и полицейский в штатском. Полицейский лихорадочно обшарил взглядом комнату. Сара позже узнала, что он искал лезвие бритвы, которым она собиралась, согласно утверждению матери, перерезать себе вены. Потом он сказал что-то вроде: «Спокойно, мисс, вам лучше пойти с нами». Очевидно, полицейский до смерти перепугался одной мысли, что ему придется эскортировать эту бесноватую в филиал психиатрической больницы – госпиталь Добрых Самаритян.

Сара поведала мне – я не знал этого, – что филиал носит имя Дэниела Дингли, одного из крупнейших филантропов в Калузе. Теперь, когда его усилия принесли плоды, ему вряд ли понравилось бы, заметила Сара, что его психиатрическая клиника издевательски именуется отделением «дубинки для чокнутых».

Сара призналась, что пыталась ударить полисмена, когда поняла, куда ее хотят отправить. Она не скрывала от меня, что плюнула в лицо матери и обозвала ее «грязной шлюхой».

Сара сообщила мне, что ее привезли в наручниках и поместили сюда, на основании акта Бейкера, как лицо, умственно неполноценное и могущее «причинять вред самой себе или окружающим».

– Почему ты не хочешь говорить о детях? – спросила молодая женщина на соседней скамье.

– Но я говорил тебе о них, Бекки, – возразил мужчина. Он все еще держал женщину за руку.

– Нет, не говорил! – Женщина повысила голос.

– Дети себя прекрасно чувствуют, – устало сказал ее спутник.

Служитель, стоявший на берегу, оторвался от созерцания озера и посмотрел на молодую пару.

– О-о, – протянула Сара.

– Как дети? – спросила женщина.

– Я только что сказал тебе – прекрасно.

– Как поживает маленькая Эми? – Женщина отняла свою ладонь и сидела сжимая кулаки.

– Превосходно. Она принесла домой «А»…[4]4
  «А» – высший балл в американских школах – отлично.


[Закрыть]

– У нее все еще эти ужасные змеи в волосах? – спросила женщина.

– В волосах Эми нет никаких змей, – мягко заметил мужчина. – Тебе это хорошо известно, Бекки.

– С ядовитыми зубами… – добавила Бекки.

Служитель приближался, быстро и целеустремленно.

– Что-то же надо делать с этими змеями, пока они не укусили девочку! – настаивала Бекки.

– Я расчесываю ей волосы каждый вечер, – сказал мужчина. – Пятьдесят раз, как ты меня учила.

– А твои змеи? – осведомилась Бекки. Ее лицо внезапно приняло похотливое выражение. – Ты расчесываешь своих змей?

Она схватила его за ширинку.

– Хочешь, чтобы я укусила твоих змей? – спросила она, сжимая руку. – Чтобы мои зубы вонзились в твой большой и красивый…

– Миссис Холли? – вмешался неожиданно возникший служитель. Его тень упала на скамью. – Как мы ведем себя, миссис Холли?

Бекки выпрямилась, сложила руки на коленях, как провинившаяся школьница.

– Хорошо, сэр, – сказала она, опуская голову.

– Может быть, нам лучше вернуться и немного отдохнуть, а, миссис Холли?

– Нет, благодарю вас, сэр, я не устала.

– Даже если и так… – Служитель повернулся к мужчине. – Извините меня, мистер Холли, я думаю, будет лучше, если ваша жена пойдет к себе и немного отдохнет.

– Я хочу укусить твой пенис, – заявила Бекки служителю.

– О’кей. – Он мягко взял ее за локоть. – Пойдемте.

– Кто этот человек? – изумилась Бекки, поглядев на собственного мужа.

– Идемте, идемте. – Служитель подтолкнул Бекки, понуждая ее встать.

– Почему ему разрешается вторгаться сюда, нарушать тишину?

– Идемте же! – строго сказал служитель. Джейк, находившийся поблизости, наблюдал за ситуацией, готовый прийти на помощь.

– А теперь попрощайтесь с вашим мужем.

– Не говорите глупостей! – отозвалась Бекки. – Какой муж? Обычный уголовник.

Она пренебрежительно фыркнула и, повинуясь знаку служителя, покорно пошла рядом с ним. Он поддерживал ее за локоть. Пара удалилась. Молодой человек, муж Бекки, остался сидеть на скамье. Вид у него был самый жалкий, голова опущена, невидящие глаза потуплены долу.

Сара тяжело вздохнула.

– Передайте мое почтение губернатору, – пробормотала она.

Я ничего не ответил.

– Сексуальные фантазии свирепствуют в этом заведении.

Я снова промолчал.

– Хотите услышать остальное? – спросила Сара. – Или боитесь, что я напущу на вас Бекки?

– Хочу услышать остальное.

Глава 2

– Все сделано в строгом соответствии с законом, – отчеканил Марк Риттер.

Как белый гигантский Будда, он восседал в углу, за письменным столом, в офисе компании «Риттер, Рэндалл и Голденбаум», находившемся менее чем в шести кварталах от моей собственной конторы. Судя по всему Марк Риттер никогда не позволял солнечным лучам касаться какой-либо части своего тела. Я видел его на теннисных кортах закутанным, словно араб. Только глаза выглядывали из бурнуса, полностью закрывавшего его голову и лицо.

В данный момент Марк был одет во все белое: помятый белый костюм, взмокшая от пота белая рубашка, испещренный жирными пятнами галстук, грязные белые туфли из оленьей кожи. Утреннее солнце, заглянувшее в комнату с востока, сверкнуло на скромной платиновой заколке для галстука. Казалось, передо мной сидел опустившийся портовый бродяга, выбеленный солнцем и погрузневший.

Был понедельник, начало трудовой недели.

– Насколько глубок ваш интерес к этому делу? – осведомился Марк.

У меня возникло ощущение, что он уже догадался, как глубоко я увяз.

– Я защищаю свою клиентку Сару Уиттейкер.

– До какого предела?

– Боюсь, что это конфиденциально.

– Ого! Послушайте-ка этого великого адвоката с его представлениями о сведениях, которые не подлежат разглашению! – воскликнул Марк. – Так вы пытаетесь освободить ее из «Убежища»?

– Вы полагаете, ее следует освободить?

– Я говорил вам на прошлой неделе по телефону, что эта девица спятила окончательно.

– Это ваше мнение, Марк? Или мнение профессионала, специалиста по душевным заболеваниям?

– Он изучал акт Бейкера, наш общий друг Мэтью! – иронически протянул Марк.

– Я пролистал его, скажем так.

– Под профессионалом вы подразумеваете медика, имеющего официальный патент, широко практикующего врача или специалиста в области остеопатии, который, по законам нашего штата, обязан не менее трех лет заниматься исследованием и лечением нервных и психических заболеваний, прежде чем его могли использовать как диагноста?

– Мне известны положения законодательства.

– Хорошо. Тогда я уверяю вас, что доктор Натан Хелсингер является таким специалистом, согласно определению, которое содержится в параграфе 394.455.

– Это доктор Хелсингер оформил медицинское свидетельство, на основании которого ее силой увезли из дома и водворили в филиал Дингли, в госпиталь Добрых Самаритян?

– Все – в соответствии с законом.

– И в течение сорока восьми часов, предшествующих признанию ваших действий необходимыми?

– Ради Бога, Мэтью! Мы оба не дилетанты.

– Я этого и не предполагал.

Тяжкий вздох был мне ответом. Марк, испускающий тяжелые вздохи, напоминал кита, выпустившего фонтан при дыхании.

– Мэтью, Мэтью! – забормотал укоризненно он. – Хелсингер осмотрел девушку сразу же после того, как ее мать позвонила ему и сказала, что ее дочь пыталась перерезать себе запястья. Он подписал свидетельство, которое уполномочило полицейского офицера взять Сару под стражу и препроводить ее в ближайшее медицинское учреждение соответствующего профиля для немедленного осмотра и лечения. Все по закону, Мэтью.

– Вы, по-видимому, знаете законодательство наизусть.

– Да, знаю.

– Сара сообщила мне, что ее никто не осматривал до прибытия в филиал Дингли.

– Сара, как мы знаем, – параноидальная шизофреничка с ярко выраженной тенденцией к суициду.

– Это диагноз доктора Хелсингера?

– Его, а также психиатра, который осматривал Сару в госпитале Добрых Самаритян. Должен ли я добавлять, что и он является высококвалифицированным специалистом в области нервных и психических заболеваний?

– Его имя?

– Доктор Джеральд Бонамико.

– Когда происходил осмотр?

– Какой именно?

– Доктора Хелсингера.

– Двадцать седьмого сентября в семь часов вечера, примерно через час после того, как Сара покушалась на свою жизнь.

– Когда медицинское свидетельство, подписанное доктором Хелсингером, было принято к исполнению?

– В тот же день.

– Сара сказала, что к ней вломились в спальню незадолго до полуночи.

– Вломились, Мэтью? Ну-ну…

– Она сказала, что лежала в постели и читала.

– Так и было.

– И что вы вместе с ее матерью и в сопровождении полицейского офицера…

– Все верно.

– …вошли в ее комнату…

– Предварительно вежливо постучав в дверь.

– …и, надев на нее наручники…

– Она кидалась на полицейского, плевала своей матери в лицо, вопила, как бенши,[5]5
  Бенши – дух, вопли которого предвещают смерть (ирл., шотл. фольклор).


[Закрыть] изрыгала непристойности. Чего же вы ожидали от нас, черт побери!

– Сколько ее продержали в Дингли?

– Три дня. Закон ограничивает пребывание пятью днями. Я уверен, что это вам известно.

Однако голос его звучал так, словно он был уверен как раз в обратном.

– И было судебное разбирательство, которое вынесло решение о принудительном помещении Сары в психиатрическую лечебницу?

– Было.

– Когда поступило ходатайство?

– Первого октября.

– Кто обратился в суд с ходатайством?

– Мать Сары. Алиса Уиттейкер.

– Кто еще? Закон требует участия по крайней мере двух людей.

– Ходатайство матери подтверждалось письменным заключением профессионала, который осматривал пациента в установленный законом пятидневный предварительный срок.

– Я полагаю, что заключение подписал…

– Правильно, Хелсингер.

– И он засвидетельствовал, не так ли, что Сара – душевнобольная?

– Закон допускает более гибкую формулировку – возможное развитие душевного заболевания.

– И требует помещения пациента в психиатрическую клинику для более полного и всестороннего анализа?

– Анализ уже был проделан. В Дингли.

– Кто председательствовал на слушании дела?

– Судья Альберт Р. Мейсон на второй выездной сессии.

– Кто представлял Сару?

– Суд назначил адвоката.

– Его имя?

– Джерими Уилкс.

– Он здешний? Я не знаю такого.

– Он начал было практиковать в Калузе и уехал.

– О! Куда?

– Куда-то в Калифорнию.

– Удобно.

– Что это значит, Мэтью?

– Выходит, Сару защищал неопытный адвокат.

– Он практиковал в области права семь лет, прежде чем приехал в Калузу.

– Тогда он неопытен как юрист, практикующий в штате Флорида. Откуда он сам?

– Из Луизианы.

– И теперь он работает в Калифорнии?

– Я не знаю, что он делает в Калифорнии. Я знаю только, что он переехал туда.

– Когда?

– Не имею понятия.

– Куда – в Калифорнии?

– Не знаю.

– Когда происходило слушание дела?

– Третьего октября.

– И результат…

– Предусматривались четыре варианта, Мэтью, о которых, я думаю, вы информированы. Первый: она могла быть отпущена на свободу без всяких условий. Второй: она могла быть отпущена при условии амбулаторного лечения в ближайшей больнице. Третий: она могла выразить желание стать добровольной пациенткой в психиатрической клинике. И четвертый – решение о принудительном помещении в соответствующее заведение.

– Что и случилось. Она была принудительно…

– Да. Потому что предъявленные доказательства убедили судью Мейсона, что этот человек – сумасшедший.

– Ага. Скажите мне, Марк, вы случайно не знаете, как зовут полицейского, который вломился к ней в спальню той ночью?

– Снова эти выражения, Мэтью…

– Так вы знаете его имя?

– Откуда мне знать имя обычного полицейского, выполняющего свой долг?

– Неважно. Я выясню. Спасибо, Марк. Весьма признателен за то, что уделили мне время.

Иногда меня радует, что я не турист, посетивший город Калуза в штате Флорида.

Будь я туристом, я не знал бы, где найти полицейский участок. В Чикаго, штат Иллинойс, – городе, в котором я жил до того, как переехать в Солнечный пояс,[6]6
  Солнечный пояс – так называются южные штаты США, к которым принадлежит и Флорида.


[Закрыть] отыскать полицейский участок не представляло труда. Надо, правда, признать, что в Калузе преступления совершаются куда реже, чем в Чикаго, но все же было бы логичнее, если бы полицейский участок здесь выглядел как полицейский участок.

В Калузе же он именуется управлением охраны общественного порядка, и я лишь случайно знал, где находится это управление, поскольку бывал там раньше. Управление охраны общественного порядка можно легко было спутать с банком, а банков в Калузе великое множество. Впрочем, я рад, что Калуза не испытывает недостатка в банках, ведь моя юридическая практика связана с ними и со всякого рода «ограничениями». Если вы занимаетесь законами о недвижимости, ограничения – это хорошо. Если вы сочиняете пьесы, тут ограничения для вас менее привлекательны. Если вы ищете полицейский участок, а забредаете в банк – это тоже не очень согревает. В Калузе вообще согревающего мало. Разве что месяцы август и сентябрь, когда вы можете расплавиться и растечься по тротуару возле управления охраны общественного порядка, что само по себе является уголовно наказуемым проступком. Но чтобы расплавиться на тротуаре в апреле – нет, в Калузе это исключено.

Так или иначе, в одиннадцать утра пятнадцатого апреля я стоял на тротуаре у входа в управление охраны общественного порядка. Мне нужен был детектив Морис Блум, с которым я хотел поговорить о полицейском офицере, вошедшем в спальню Сары Уиттейкер двадцать седьмого сентября незадолго до полуночи. Кусты питтоспорума, подступавшие с флангов к коричневой металлической двери, были усыпаны мелкими белыми цветочками, мерцавшими в темной зелени листьев как крошечные звездочки. Листья отчасти заслоняли слова «Департамент полиции» на желтовато-коричневой кирпичной стене.

Эта надпись почти терялась рядом с большими белыми буквами, прикрепленными к низкой стене, окружавшей клумбу с буйно цветущими глоксиниями. Допустим, вы собираетесь заявить, что кто-то ударил вас по голове и украл ваш кошелек, – первое, что вам бросается в глаза, – надпись: «Управление охраны общественного порядка». И только после того, как вы подниметесь по ступенькам и откроете одну из дверей, вы поймете, что попали в полицейский участок. Калуза – город осторожный, сдержанный.

Я нашел Мори Блума на третьем этаже.

Он куда-то торопился.

Возможно потому, что полиция только что обнаружила в реке труп.

– Река Сограсс, – ворчал Блум, – протекает через Птичий заповедник.

Он перебирал фотографии, сделанные криминалистами. Фотографии изображали изуродованный труп женщины, пробывший в воде долгое время. Я догадался, что это женщина, только потому, что на трупе было платье. Установить пол мертвеца по безволосому черепу и деформированной плоти было невозможно.

– Аллигаторы сожрали обе ноги, – сообщил Блум. – Она, вероятно, пришлась им не по вкусу, иначе покончили бы с ней. Никаких примет для опознания, и неизвестно, сколько времени она пробыла в воде. Как ты думаешь, приятно прийти на работу в понедельник утром и увидеть это на своем письменном столе? Я отправляюсь в морг, хочешь со мной?

– Нет, – твердо сказал я.

Я был с ним в морге в связи с предыдущим делом, которое он расследовал. Блум называл его «делом Красотки и Зверя», хотя я считал его трагедией Джорджа Харпера. В течение многих недель после посещения морга его запах неотступно преследовал меня. Я бесконечно намыливал руки и промывал ноздри соленой водой. Пока живу, я не переступлю больше порога морга. Не уверен, что хотел бы попасть туда, будучи трупом.

Блум был в расцвете сил. Он снова употреблял спиртное после недавно перенесенного гепатита и, как я подозревал, прибавил добрых пятнадцать фунтов. Большой вес гармонировал с его мощным телосложением. Я при росте ровно шесть футов вешу сто семьдесят фунтов. Блум на дюйм выше меня, но весит, наверное, все двести двадцать. С самым траурным видом он продолжал рассматривать фотографии погибшей. У Блума всегда такой вид, словно он вот-вот разрыдается. В своем помятом голубом костюме он выглядел так, словно только что отпустил на волю под честное слово какого-нибудь каторжника. У него были крупные руки с опухшими суставами – руки уличного драчуна – и продувная физиономия лиса с лохматыми бровями, карими глазами и не единожды переломанным носом. Интересно, была ли у него татуировка? Я готов был поклясться, что была, и не одна.

Он бросил фотографии на стол.

– Зачем пожаловал? – спросил он.

– В прошлом году двадцать седьмого сентября некий полисмен отправился в особняк Уиттейкеров на Бельведер-роуд, арестовал женщину – Сару Уиттейкер и препроводил ее в филиал Дингли, в госпиталь Добрых Самаритян.

– Ну?.. – сказал Блум.

– Я бы хотел побеседовать с ним.

– Тебе надо повидаться с лейтенантом Хэнскомбом. Он командует полицейскими. Ты уверен, что не хочешь пойти со мной в морг?

Лейтенант Роджер Хэнскомб (табличка на его столе свидетельствовала о том, что именно этот человек мне и нужен) разговаривал по телефону с подчиненным, которому было поручено осмотреть место преступления в Птичьем заповеднике. Из услышанного я уяснил себе, что полиция все еще ищет причину, по которой труп прибило к южному берегу реки Сограсс в шесть часов утра. Поисковая партия, как оказалось, не очень утруждала себя: людей отпугивало семейство аллигаторов, которое обосновалось тут среди мангровых зарослей. Все знали, что ноги женщины были съедены аллигаторами. Хэнскомб убеждал подчиненного в том, что тот просто обязан по роду своей службы отыскать хоть что-то для опознания погибшей. Да, обязан, и ему наплевать, сожрет ли кого-то аллигатор или нет, – важно, чтобы поручение было выполнено.

Когда лейтенант положил трубку, он был багровым от злости. Но так как Блум просил его помочь мне, Хэнскомб был вежлив и предупредителен.

Он вызвал секретаршу – высокую рыжеволосую девицу в узкой черной юбке, белой блузке и черных туфлях-лодочках на высоких каблуках – и велел ей принести досье. Он назвал его «досье телефонных вызовов и откликов на них». (Позже я узнал, что в полиции хранится список телефонных вызовов вместе с их детальной диспозицией.) Секретарша вернулась минут через десять со скоросшивателем, содержавшим пачку обработанных компьютером данных. Хэнскомб перелистал досье и добрался до 27 сентября. Палец его пробежал по строчкам и остановился на времени, близком к полуночи: одиннадцать тридцать.

– Особняк Уиттейкеров? – спросил он.

– Да.

– Вот здесь отмечено. Вызов поступил в одиннадцать тридцать две, отклик – в одиннадцать сорок пять. Жалобщик… Одну секунду. Не было никакой жалобы… и никто не звонил. Сюда пришел человек – доктор Натан Хелсингер с медицинским свидетельством, требующим немедленного препровождения пациента в психиатрическую клинику, согласно акту Бейкера. Он беседовал с лейтенантом Тайроном, который проверил подлинность документа и командировал полицейского офицера Рудермана. Доктор Хелсингер сопровождал его в своей машине. Они прибыли на место в одиннадцать сорок пять, как отмечено в досье, и Рудерман произвел арест, если вам угодно так это назвать. Это то, что вам нужно?

– Нельзя ли поговорить с офицером Рудерманом? – спросил я.

– Ну… позвольте мне установить, где он сейчас, о’кей? – сказал Хэнскомб.

Он снова вызвал секретаршу в узкой юбке, которая связалась с диспетчером и доложила, что у офицера Рудермана перерыв на ленч. Я взглянул на настенные часы. Было двадцать минут двенадцатого. Очевидно, полиция в Калузе уходила на ленч немного раньше, чем простые смертные.

– Скажите диспетчеру, чтобы вернул Рудермана, – распорядился Хэнскомб.

– Да, сэр, – откликнулась секретарша и неожиданно улыбнулась мне.

Я тоже улыбнулся ей.

– Мистер Хоуп будет ждать его здесь, сэр? – осведомилась секретарша.

– Мы оба подождем его, – ответил Хэнскомб.

– Разве вы не собираетесь в заповедник, сэр?

– А что, мне полагается быть в заповеднике?

– Вы сказали об этом капитану Джейгерсу, сэр.

– Тогда, значит, я должен быть там. – Хэнскомб поднялся. – Устраивайтесь поудобнее, мистер Хоуп. Если хотите, можете поговорить с Рудерманом прямо здесь, в моем офисе. – Он обошел вокруг стола, взял свою фуражку, обменялся со мной рукопожатием и вышел. Рыжеволосая подождала, пока захлопнется входная дверь.

– Он всегда сильно переживает, когда убивают кого-нибудь, – сообщила она и улыбнулась.

– Могу себе вообразить, – сказал я.

– Меня зовут Терри, – представилась она и снова улыбнулась. – Терри Белмонт.

– Приятно познакомиться.

– А как вас зовут? Я имею в виду ваше первое имя.

– Мэтью.

– Хорошее имя – Мэтью. Это из Библии.

– Да, – сказал я.

– Хотите чашечку кофе или что-нибудь выпить? Когда полицейские уходят на ленч, они не очень-то торопятся вернуться.

– Нет, спасибо.

– Обо мне говорят, что я очень колоритна. Потрясающая девушка! Персик и сливки! Так обо мне говорят. Рыжие волосы, отличная фигура. И голубые глаза. Вы заметили, что у меня голубые глаза?

– Да, заметил.

– А у вас глаза карие, – сообщила она.

– Да.

– Мне двадцать семь лет. А вам?

Я решил солгать.

– Тридцать восемь.

– Хороший возраст.

– Ага.

– Терпеть не могу юнцов, которые даже не знают, как расстегнуть лифчик.

– Ага.

– Вы уверены, что не хотите кофе или еще чего-нибудь?

– Уверен.

– Какой ваш любимый цвет?

– Голубой… наверное.

– Я часто ношу зеленое. Это из-за рыжих волос. Они хорошо сочетаются – рыжий и зеленый цвет. Как на Рождество. У меня и нижнее белье есть зеленого цвета. Это редкость – зеленое нижнее белье. Я хочу сказать, что в магазинах вы далеко не всегда найдете зеленые трусики и лифчики. Вот в Нью-Йорке есть магазин, в нем можно купить белье любого цвета, какого только пожелаете. Я однажды заказала себе пару серых трусиков, это очень сексуально, серые кружевные трусики, вы не находите? Высоко обрезанные, по ноге. Но они выглядели грязными, когда прибыли сюда. Не сексуально грязными, а просто чумазыми, как будто покрыты сажей. Это из-за того, что серые. Я-то думала, что они будут хорошо смотреться. Серые… У меня есть серое платье. Оно мне очень идет, поэтому я считала, что и серые трусики подошли бы мне тоже. Но они выглядели грязными, даже не хотелось их надевать – такие они были противные.

Она пожала плечами.

– Серый цвет – трудный цвет, – заметил я.

– Не говорите! – воскликнула Терри. – У вас тоже были проблемы с серым цветом?

– Я редко ношу серое, – признался я.

– Я тоже, за исключением одного серого платья. И я уверена, что не буду носить серые трусики. По правде говоря, здесь я вообще редко надеваю трусики. Слишком жарко. А какой ваш любимый цветок?

– Гардении.

– Мне они напоминают о похоронах, – сказала Терри. – Я люблю розы. Чайные розы.

– Да, они тоже хороши.

– Вам они нравятся из-за запаха?

– Что, простите?

– Гардении.

– О да, – согласился я.

– Они так чудесно пахнут, – сказала Терри. – А вам нравится «Полиция»?

– Мне нравятся некоторые полицейские.

– Что?

– Мне нравится детектив Блум. И лейтенант Хэнскомб показался мне…

– Нет, не та полиция, – возразила Терри. – Другая «Полиция».

Я уставился на нее.

– Это группа, – объяснила она.

Я все еще смотрел на нее.

– Рок-группа, – продолжала она втолковывать мне. – У них такое название. Я без ума от них, а вы?

– Я не очень-то хорошо знаком с ними.

– Они просто сногсшибательны. – Терри улыбнулась. У нее была приятная улыбка. – Кажется, нам с вами нравятся одни и те же вещи.

В дверь постучали.

– О черт! – с досадой сказала Терри. – И как раз тогда, когда мы больше узнали друг о друге.

Полицейскому офицеру Рэндли Рудерману было лет двадцать шесть. Коренастый, с широкой грудью, копной волос цвета спелой пшеницы, выбивающихся из-под шляпы. Войдя, он снял шляпу и встал как вкопанный, словно ожидая выговора.

– Это Мэтью Хоуп, – представила меня Терри. – Лейтенант Хэнскомб хочет, чтобы вы ответили на любые его вопросы.

– Да, мэм, – откликнулся Рудерман.

– Если вам что-нибудь потребуется, – обратилась ко мне Терри, – вы знаете, где меня найти.

– Благодарю вас, – сказал я.

– Я живу в Бродерик-Уэй, – заключила Терри и вышла.

Рудерман все еще стоял в позе «смирно».

– Почему вы не сядете? – спросил я.

– Благодарю вас, сэр, – ответил он, но остался стоять.

– Я адвокат, – сказал я.

– Да, сэр.

– Не имею ничего общего с полицией.

– Это хорошо, сэр. То есть я хочу сказать…

– Садитесь же, – сказал я.

– Да, сэр, спасибо, сэр. – Он устроился на стуле возле двери, положив шляпу на колени.

– Офицер Рудерман, вы можете вспомнить то, что произошло в сентябре прошлого года?

– Не знаю, сэр, – отозвался он. – Это было очень давно.

– Я имею в виду двадцать седьмое сентября, время примерно одиннадцать тридцать вечера. Доктор Натан Хелсингер приехал сюда и предъявил медицинское свидетельство, требующее немедленной транспортировки пациента…

– Ах да, сэр. Фамилия девушки Уиттейкер.

– Меня интересует именно этот случай.

– Да, сэр, я помню его.

– Вы сопровождали доктора Хелсингера в дом Уиттейкеров?

– Да, сэр.

– Добрались туда незадолго до полуночи?

– Да, сэр, примерно без четверти двенадцать.

– Кто был дома, когда вы приехали?

– Нас встретили мать девушки и ее адвокат.

– Алиса Уиттейкер?

– Да, сэр, так ее звали.

– И ее адвокат – Марк Риттер?

– Да, сэр.

– Что происходило, когда вы прибыли туда?

– Мне сказали, что девушка наверху. Я уже знал… Доктор Хелсингер информировал меня… о том, что от меня требуется.

– И что же от вас требовалось?

– Отправить девушку в госпиталь Добрых Самаритян для осмотра и обследования.

– Что было дальше?

– Мы поднялись наверх…

– Кто?

– Я, миссис Уиттейкер и ее адвокат.

– Доктор Хелсингер не сопровождал вас?

– Нет, сэр, он остался внизу.

– Вы трое вошли…

– Да, сэр.

– В комнату Сары?

– Да, сэр.

– Дверь в ее комнату была заперта?

– Да, сэр, она была закрыта.

– Как же вы вошли?

– Мать постучала в дверь, и девушка спросила, кто там или кто это – что-то в этом роде, – и мать ответила, что это она. И девушка сказала: «Входи». И мы вошли.

– Кто вошел первым в ее комнату?

– Мистер Риттер.

– А затем?

– Ее мать. Миссис Уиттейкер.

– А вы последний?

– Да, сэр. Они сказали, что не хотят травмировать ее, она пыталась перерезать себе вены. Они не хотели, чтобы она сначала увидела… Они считали, что она сильно расстроится, если первым увидит полицейского.

– И она расстроилась, когда увидела вас?

– Нет, сэр, не сразу. Понимаете, она не сознавала, что происходит.

– Что вы имеете в виду? Она была ошарашена, сбита с толку или…

– Нет, нет, ничего похожего. Она не понимала, почему мы здесь, спрашивала, не было ли ограбления… Она, конечно, имела в виду кражу со взломом. Многие граждане не чувствуют разницы между ограблением и кражей. Она думала, что дом обокрали или что-нибудь такое. И этим объясняла присутствие полиции.

– Кто разъяснил ей настоящую причину?

– Мистер Риттер.

– Что он сказал?

– Он сказал… вам нужны точные выражения?

– Насколько вы сумеете их припомнить.

– Он сказал… что-то вроде… Сейчас вспомню… Он сказал: «Сара, этот джентльмен здесь для того, чтобы отправить вас в госпиталь». Он имел в виду меня. Я был тот самый джентльмен.

– Как она реагировала?

– Она сказала: «Госпиталь? Я не больна, почему я должна туда ехать?» Что-то похожее, не уверен в точности выражений. В общем, она твердила, что чувствует себя прекрасно и зачем бы ей отправляться в госпиталь? Вот что она говорила.

– Она употребляла именно эти слова?

– Нет, сэр, я уже сказал вам, что не уверен в точности выражений. Но примерно так.

– Она показалась вам больной?

– Я не врач.

– Тем не менее, было ли ее поведение странным, беспорядочным, возбужденным?

– Да, сэр, она казалась возбужденной.

– Из-за того, что вы намеревались отправить ее в госпиталь?

– Да, сэр. А также из-за присутствия полиции. Она все время спрашивала, зачем здесь полицейский офицер. Я пытался успокоить ее. Объяснил ей, что у нас медицинское свидетельство, предписывающее отвезти ее в госпиталь, но она захотела узнать, что за свидетельство, кто подписал его, и все больше волновалась, сэр.

– Что вы хотите сказать?

– Ну, она вскочила с постели…

– В чем она была?