Текст книги "Золушка (сборник)"

Автор книги: Эд Макбейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 40 страниц)

– Когда ты женился на Сьюзен, ты воображал себя с другими женщинами? – спросил он.

– Не твое дело, – оборвал я.

– Я так понял, у тебя сейчас интрижка…

– И это не твое дело.

– Я спрашиваю, мечтал ли ты об Эгги в то время, когда занимался любовью со Сьюзен. Я спрашиваю – ты представлял себя с другими женщинами?

– Да, – ответил я. – Я представлял себя с Леоной.

Леона – жена Фрэнка.

– Не нахожу это смешным, Мэтью, – буркнул Фрэнк и, схватив соглашение, вылетел из конторы.

Позже, ночью, в постели с Терри Белмонт, я представил себя с Сарой Уиттейкер.

Мой партнер Фрэнк был бы, вероятно, удивлен: я даже не был женат на Терри. Но сам я не удивился. Что это было? – не знаю. Двуличие? Измена? Нечто безнравственное? По всем нормальным стандартам Терри Белмонт была превосходной, желанной, темпераментной женщиной. Но когда я держал ее в объятиях, губы Сары приближались к моим, ее грудь устремлялась к моим трепещущим рукам, ее ноги…

Когда зазвонил телефон, я вздохнул с облегчением.

– Не подходи, – сказала Терри.

Я взял трубку.

– Хэлло?

– Мэтью? – спросил Фрэнк.

Мой партнер Фрэнк считал, что я не умею обращаться с женщинами. Основание: те, кто мне звонят, частенько застают меня в постели с женщиной. Если бы я знал, как обращаться с женщинами, говорит Фрэнк, мои абоненты не всегда заставали бы меня в самые рискованные моменты. Не вижу связи, но следует признать, что мне и впрямь часто звонят в то время, когда я лежу в постели с представительницей противоположного пола.

– Не могу поверить, что ты подписал эту штуковину, – обрушился на меня Фрэнк. – Ты адвокат или сантехник?

Я ничего ему не ответил.

– Адвокат не подписал бы этого, – горячился Фрэнк. – Или я снова позвонил не вовремя?

– Нет, нет, – пробормотал я. – Просто сижу, читаю…

Лежавшая рядом Терри покрутила головой.

– В таком случае отсылаю тебя к странице первой, параграфу первому. Ты слушаешь, Мэтью?

– Слушаю, слушаю.

– Страница первая, параграф первый, – повторил Фрэнк. – Озаглавлено: «Раздельное проживание супругов». Я готов процитировать, Мэтью. Цитирую: «Закон дает право каждой из сторон жить отдельно, выбирая себе местожительство в таком месте или таких местах, которые каждый выберет для себя, и каждая из сторон должна быть свободна от любого вмешательства, ограничений…» И так далее, и так далее. Это значит, что Сьюзен может жить там, где ей заблагорассудится, черт возьми!

– За исключением тех случаев, о которых говорится ниже, – сказал я.

– Мы еще перейдем к этому, – произнес Фрэнк. – Ты осознаешь, конечно, что предоставил Сьюзен право опеки над дочерью.

– Я осознаю это, Фрэнк.

– Прекрасно. Ты избавил меня от чтения параграфов шестого и десятого, где говорится об опеке и посещениях.

– Да, Фрэнк.

– Ты уверен, что я позвонил вовремя? – осведомился Фрэнк.

– Да, да, я ничем не занят.

Терри снова зашевелилась.

– Тогда обращаю твое внимание на страницу третью, параграф пятый, озаглавленный: «Дополнительная помощь ребенку». Цитирую: «Вдобавок к вышеупомянутым выплатам муж соглашается оплачивать обучение в частной школе, включая расходы на образование, книги, канцелярские принадлежности, одежду и транспорт, если нет удобного общественного транспорта». «Частная школа», как уже упоминалось, подразумевает любую частную дневную школу или школу-интернат. Так вот, Мэтью, это первый реальный узел в петле, которую палач набрасывает тебе на шею. Я не могу поверить, что ты действительно подписал этот документ.

– Но я подписал.

– Очевидно.

– Да.

– Скажи, ты действительно мечтал о Леоне, когда женился на Сьюзен?

– Нет.

– Хорошо. Второй узел в том же параграфе, страница четвертая. «Жена должна советоваться с мужем относительно выбора школы-интерната или колледжа…»

– Все точно, Фрэнк. Я думаю, что едва ли Сьюзен, которая извещает меня, что намерена отослать Джоанну в школу, будет сове…

– Попридержи коней, дружище. Могу я продолжать?

– Пожалуйста.

– «…должна советоваться с мужем относительно выбора школы-интерната или колледжа для ребенка». Ты готов? Ага, вот. «Муж не должен возражать против любого выбора жены относительно местоположения школы». Точка, конец цитаты. Оставляю Мэтью Хоупа раскачиваться в воздухе, на виселице.

– Я уверен, что там есть кое-что относительно честных переговоров…

– Да. Но это относится только к праву навещать ребенка, если Сьюзен вдруг уехала бы куда-нибудь за пятьдесят миль от Калузы. Но она никуда не уезжает, а только посылает Джоанну в школу. И ты не вправе оспаривать ее выбор, если он касается географических координат. Она может отправить ее на Северный полюс, если захочет.

– Благодарю.

– Я только вестник короля, – прогудел Фрэнк. – Ты сам подписал это дерьмо?

– Да, – буркнул я.

– Мне очень жаль, Мэтью. Правда. Но не думаю, что у тебя есть возможность настоять на своем.

– О’кей, Фрэнк. Спасибо. Большое спасибо.

– Доброй ночи, – сказал он. – Приятных сновидений.

Я повесил трубку.

– Снова о твоей дочке, да? – спросила Терри.

– Да.

– Она, кажется, редкая стерва – твоя бывшая жена.

– Да, – сказал я.

– Почему ты не поцелуешь меня? И не выбросишь все это из головы?

Я поцеловал ее.

Я поцеловал Сару Уиттейкер.

Терри Белмонт была женщиной, которая немедленно выпаливала все, что приходило ей в голову.

Она отодвинулась от меня.

– Ты не со мной, – сказала она.

Я не ответил.

– В чем дело? – спросила она. – У тебя другая?

– Терри…

– Ничего, ничего, – сказала она. – Все в порядке.

Она уже вылезла из постели.

– Я хочу сказать, никаких обязательств не было, правда?

Она одевалась. Одежды было не так уж много. Она не носила ни лифчиков, ни панталон. Натянула свое узкое платье, всунула ноги в туфли на высоком каблуке.

– Позвони мне, когда разберешься, о’кей? Мне бы хотелось снова встретиться с тобой, Мэтью, но только если ты будешь со мной, а не где-то за миллион миль отсюда.

Она подошла к постели и поцеловала меня в щеку.

– Надеюсь, ты разберешься, – сказала Терри. Мгновение она смотрела на меня, потом повернулась и ушла.

Глава 9

В четверг утром 25 апреля Блум и Роулз наконец обнаружили дом на сваях, который им описывала Тиффани Картер (урожденная Сильвия Каценски). Не так уж легко было найти его, как предполагала Сильвия. Она утверждала, что это «единственный дом на сваях, прямо у залива», уверяя, что он находится совсем близко от набережной Шорохов. «На длинной отмели – как раз перед Северным мостом, ведущим к набережной, – там много автофургонов и дерьмовых забегаловок». Правда, Сильвия была там всего два раза, но ее девичья память обошлась детективам в три рабочих дня. Позже Блум говорил мне, что, хотя время – существенно важный элемент в расследовании, в этом деле – когда убийство совершено за семь месяцев до начала расследования, – потеря трех дней не имела большого значения. Если только убийца не надеялся завлечь еще какую-нибудь девушку в Птичий заповедник. Когда Блум говорил мне это, он не мог не отметить ненадежность свидетельницы.

Дом, как выяснилось, находился не на берегу залива, а в лагуне, примерно в двух милях от того места, которое указала Сильвия. Для того чтобы попасть туда, нужно было пересечь Северный мост, а не топтаться перед ним. Фактически дом стоял на самой набережной Шорохов. Единственно ценные сведения, которые сообщила Сильвия, касались автофургонов и лачуг, усеявших береговую линию. Но Роулз и Блум потратили три дня, чтобы найти и эти лачуги, и дом на сваях, угнездившийся между ними.

Квартиру, в которой примерно до июля прошлого года обитала Трейси Килбурн, теперь занимала двадцатисемилетняя женщина – Джойс Эпстайн. До февраля она жила в Нью-Йорке, приехала сюда провести отпуск, влюбилась в Калузу и решила здесь обосноваться. В Нью-Йорке Джойс работала секретарем в издательстве, в Калузе занималась продажей недвижимости – не очень-то прибыльное занятие, поскольку проценты под залог стали очень высокими и никто не хотел покупать недвижимость. В Нью-Йорке Джойс жила в многоквартирном доме, на втором этаже, на Восемьдесят третьей улице, возле Первой авеню. В Калузе же занимала полуразвалившуюся деревянную лачугу, откуда открывался вид на одну из красивейших лагун в мире. Цапли грациозно ступали по мелководью, на перилах веранды примостился пеликан. Моя квартира в Манхэттене, рассказывала Джойс, была куда просторней этой, но из своего окна там, в Нью-Йорке, я видела лишь автомобильную стоянку напротив. Здесь – она указала на лагуну – у меня райский сад у порога.

Джойс не знала никого по имени Трейси Килбурн.

Прежний жилец был мужчина, звали его Чарли – как-то так. Джойс столкнулась с ним только один раз – когда въезжала сюда, а он выезжал. Он сообщил ей, что возвращается в Цинциннати, так как не выносит этих проклятых птиц, шныряющих по лагуне. «Как сказала старая дева, когда поцеловала корову», – изрекла Джойс, пожав плечами. Роулз не понял, что она имела в виду, и спросил ее об этом. «Выбор – дело вкуса», – объяснила Джойс и улыбнулась. «О!» – сказал Роулз. Он решил, что не стоит зря терять время, задавая вопросы. Во всяком случае, Джойс не знала Трейси Килбурн. Раздался телефонный звонок. «Может, кто-то хочет купить дом»! – воскликнула Джойс, бросаясь к телефону.

Мужчина, живший по соседству, сидел возле своего автофургона и потягивал пиво из жестянки. На нем была белая фуфайка без рукавов и голубые шорты. Он назвал свое имя: Харви Уолленбак – «меня здесь называют Харви Уоллбангер»[19]19
  Уоллбангер – прошибатель стен.


[Закрыть] – и спросил, чем может быть полезен. Роулз поинтересовался, давно ли он здесь живет.

– Уже три года, – сказал Уолленбак.

– А в июле прошлого года? – спросил Блум.

– Если я прожил здесь три года, то жил и в июле прошлого года, верно? – съязвил Уолленбак. Ему, по-видимому, перевалило за шестьдесят – пугало с всклокоченными седыми патлами, желтыми от никотина зубами и пальцами. Дверь в его автофургон была приоткрыта, там работал телевизор. Передачу, похоже, не смотрел никто. Шла мыльная опера – один из любимейших жанров матери Роулза. Что-то о докторах и медицинских сестрах. Какие-то умники толковали о незаконнорожденном ребенке. В мыльных операх все упирается в умников и незаконность, только в это. Мыльной опере не нужен смелый, острый сюжет – дневной сериал, одним словом. Но это все равно что назвать мусорщика инженером по санитарии.

– Вы знали девушку по имени Трейси Килбурн? – спросил Блум. – Жила по соседству с вами. – Он указал на дом на сваях.

Джойс Эпстайн пробежала к своей машине, прощально помахав детективам рукой.

– Очень красивая, – продолжал Блум. – Жила здесь в прошлом году, примерно с мая по июль.

Машина тронулась с места. Улыбаясь, Джойс снова помахала им рукой и укатила по мощенной гравием дорожке.

– И зовут ее… – уточнил Уолленбак, – Трейси Килбурн?

– Так у нас значится, – сказал Блум.

– Никогда не знал ее имени… если это та, которую вы ищете. Высокая блондинка, где-то пять и девять, пять и десять. Голубые глаза. Титьки наружу. Вертится, как Бетти Грейбл. Вы помните Бетти Грейбл? – Он повернулся к Роулзу. Роулз кивнул. – Такую девушку вы ищете? – спросил Уолленбак.

– Похоже, это она, – сказал Блум. – А вы помните, как разговаривали с девушкой, которая приезжала сюда и спрашивала о ней? Это было уже где-то в июле, когда мисс Килбурн уехала.

– Может, и разговаривал. – Уолленбак внезапно насторожился и поглядывал на детективов с подозрением. – Почему вы спрашиваете? В чем дело?

– Вы сказали ей, что мисс Килбурн уехала в большой дорогой машине? Так? – осведомился Блум.

– Возможно.

– Черный шофер помогал ей погрузить вещи?

– Да, может быть…

– Да или нет? – настаивал Роулз. – Вы видели, как она уезжала отсюда?

– Сначала скажите, зачем вам это, – потребовал Уолленбак.

– Ничего им не говори, – произнес из фургона женский голос.

– Заткнись, Лиззи, – пробурчал Уолленбак.

– А затем, что мисс Килбурн мертва, – сказал Роулз.

– Говорю тебе – не рассказывай им ничего! – завопила женщина.

– Я даже не знал ее имени, – пробормотал Уолленбак.

Женщина вышла из фургона, уперев руки в бока. Она была в розовой комбинации и шлепанцах, тучная, лет пятидесяти, с обесцвеченными волосами и лицом, возможно, и хорошеньким – лет тридцать назад. Искоса взглянув на солнце и затенив глаза ладонью, она уставилась на детективов.

– А ты попросил их показать значки? – подступила она к Уолленбаку.

– Заткнись, Лиззи, черт тебя подери! – рявкнул Уолленбак. – Я сам здесь управлюсь.

– Ты можешь только глазами хлопать. Единственное, с чем ты справляешься, – отрезала Лиззи. – Покажите-ка мне ваши значки, – обратилась она к детективам.

Детективы подтвердили свои полномочия.

– Неудивительно, что она мертва, – объявила Лиззи. – Кто она такая? Шлюха. Или что-то вроде этого. Приходила домой ночью, когда хотела. Разве не шлюха?

– Мэм, – терпеливо пояснил Блум, – мы пытаемся только установить, какая машина увезла ее отсюда. Ваш муж разговаривал с женщиной, которую зовут Сильвия…

– Он мне не муж. Да хоть бы и так – он все равно трепло.

– Я – трепло? Трепло? – с раздражением повторил Уолленбак.

– Мы не желаем вмешиваться, если даже какая-то шлюха позволила себя убить, – отчеканила Лиззи.

– Вы говорили кому-нибудь, что за ней заезжала дорогая машина?

– Харви, держи язык за зубами! – пригрозила Лиззи.

– Какой вред от того, что я скажу им, – заупрямился Уолленбак.

– Здесь убийство! Вот в чем дело! – заорала Лиззи. – Ты что, хочешь быть замешанным в убийство этой шлюхи? Ты дурак набитый!

– Но она не была мертвой, когда я видел ее в машине! – возразил Уолленбак.

– Ну вот, ты и попался! – Лиззи скрылась в фургоне, кипя от ярости.

– Так вы видели ее в машине? – спросил Блум.

– Я видел ее.

– Какая машина?

– «Кадиллак».

– Какого цвета?

– Черного.

– Вы заметили номерной знак?

– Видел, но…

– Запомнили номер?

– Нет.

– Номер штата Флорида?

– Да.

– Но номер не помните?

– Когда она села в машину, я же не знал, что ее убьют, – возмутился Уолленбак. – А то бы смотрел как следует.

– Машина была с шофером, верно? – спросил Роулз.

– Верно.

– Шофер белый или черный?

– Черный, – ответил Уолленбак. – Как вы.

– Не слышали, называла ли она его по имени? Говорила что-нибудь?

– Нет, не слыхал.

– Как он выглядел?

– Я же сказал, черный.

Роулз вздохнул.

– Какого он был роста?

– Да… пять и десять…. так примерно.

– А сколько весил, по-вашему?

– Здоровяк, стоило только посмотреть, как он швырял сундуки и чемоданы. Но про вес – не знаю. Не могу судить.

– Какого цвета волосы, помните?

– Много седых. Больше, чем черных.

– Глаза?

– Карие.

– Как он был одет?

– Как одеваются водители… Серая форма. Фуражка. Как обычно.

– Но вы не слышали его имени?

– Девушка не называла его.

– Но она знала его, как вы думаете?

– Если позволила ему зайти в дом и таскать свои вещи, то, думаю, знала, – ответил Уолленбак.

– Он выносил ее вещи? – спросил Блум.

– Тяжелые. Несколько чемоданов она вынесла сама.

– Вещи положили в багажник?

– Что-то в багажник, что-то – на переднее сиденье.

– Она сказала вам что-нибудь перед тем, как они уехали?

– Ничего. Я не знал эту девушку, просто видел ее.

– Не говорила, куда едет или еще что-то?

– Я только что сказал вам – я не знал ее. Почему она должна говорить мне, куда едет? Ничего не знал о ней, только то, что живет по соседству и всегда сидит на веранде нагишом. Она была шлюха?

– Да, да, шлюха! – Лиззи высунулась из фургона.

– Вы заметили, куда они поехали? – спросил Блум.

– Повернули налево, – буркнул Уолленбак.

– И поехали дальше, по набережной? – уточнил Роулз.

– Похоже, что так.

– Вы уверены, что это был «кадиллак»?

– Уверен. В машинах я разбираюсь.

– Да ни в чем ты не разбираешься, только глазами хлопаешь! – крикнула Лиззи.

– Это был большой черный «кадиллак», лимузин! – завопил Уолленбак, повернувшись к автофургону.

– Что-нибудь еще вы заметили? Какие-нибудь наклейки на бампере?

– Наклейки на бампере? – изумился Уолленбак. – На «кадиллаке»?

– Что-нибудь на ветровом стекле? Какие-нибудь монограммы на дверцах?

– Ничего такого не заметил, – сказал Уолленбак.

– И это было где-то в июле, так? – спросил Блум.

– Четвертого, кажется, – ответил Уолленбак.

– Какой день? – Роулз сверился с календариком в своей записной книжке. – Это была среда.

– Тогда на следующий день, я думаю. Я припоминаю, мы сидели и смотрели фейерверк. Это было накануне. Значит, на следующий день.

– Пятого июля?

– Правильно, пятого.

– В какое время? – спросил Блум.

– Утром.

– Рано утром?

– Около десяти часов.

– Как была одета девушка, помните?

– Обрезанные голубые джинсы и белая тенниска. Без лифчика.

– Она никогда не носила лифчика! – рявкнула Лиззи из фургона.

– Может быть, что-нибудь еще вспомните? – спросил Роулз.

– Она выглядела счастливой, – сказал Уолленбак.

Но детективы не чувствовали себя счастливыми.

Они узнали от Уолленбака в основном то, что им уже было известно от Сильвии Каценски: черный шофер в дорогом автомобиле заехал за Трейси Килбурн, забрал ее багаж однажды утром в июле прошлого года и увез куда-то в направлении набережной Шорохов. Правда, они уточнили дату: 5 июля – и знают приблизительно время – 10 часов утра. Знают также марку машины: «кадиллак».

Но это и все, что они знали.

А потому схватились за телефонный справочник в поисках абонентов, проживающих на набережной Шорохов.

В книге было шесть Килбурнов, никого не звали Трейси. Тем не менее они позвонили каждому из Килбурнов, осведомляясь, не знает ли он или она девушку по имени Трейси Килбурн.

Одна из женщин, по-видимому, плохо слышала.

– Да, – ответила она. – Мою внучку зовут Кейси Килбурн.

– Нет-нет, – запротестовал Роулз. – Трейси Килбурн.

– Правильно, – сказала женщина.

– Вашу внучку зовут Трейси Килбурн?

– Кейси Килбурн, – подтвердила женщина.

– Что ж, большое спасибо, – сказал Роулз.

– Хотите поговорить с ней? – предложила женщина.

– Нет, благодарю вас, – отказался Роулз.

– Одну секунду, я позову ее.

Роулз повесил трубку.

Никто из Килбурнов, обосновавшихся на набережной Шорохов, не был знаком с Трейси Килбурн.

Роулз тут же позвонил в справочную Калузы, представился одним из контролеров и сказал, что разыскивает номер телефона и адрес девушки по имени Трейси Килбурн, которой, по всей вероятности, телефон поставили в июле прошлого года. Сверившись с картотекой, телефонистка ответила, что номер телефона Трейси Килбурн не зарегистрирован в городе Калуза. Роулз попросил проверить начиная с января прошлого года (согласно показаниям официантки из пиццерии Коринны Хейли, Трейси именно тогда впервые приехала в Калузу). Ему ответили, что картотека содержит сведения за три года, но в ней нет и следа Трейси Килбурн. Роулз просмотрел протокол допроса свидетельницы Коринны Хейли, отметил имена девушек, с которыми Трейси делила жилье – Абигейл Суини и Джеральдина Лорнер, – и послал запрос. В картотеке нашлась Абигейл Суини, проживавшая по адресу: 3610, Саут-Уэбстер. Это был старый адрес Трейси, который указала и Коринна Хейли. Как сообщили Роулзу, телефонное обслуживание по этому адресу было прекращено в феврале этого года. Не имелось новых данных ни об Абигейл Суини, ни о Джеральдине Лорнер. Роулз назвал и последний адрес Трейси, в лагуне Цапель, где она арендовала дом на сваях. Ему ответили, что телефон записан на мистера Гаролда Уайнедбергера, а счета пересылаются ему в город Питтсбург, штат Пенсильвания, где он сейчас проживает.

Роулз поблагодарил и тут же позвонил мистеру Уайнедбергеру в Питтсбург. Уайнедбергер заявил, что для него собственность в лагуне Цапель – разумное помещение капитала. Он сдает этот дом, а агент по продаже недвижимости собирает для него ренту. Он же лично не имеет представления, кто туда въезжает, кто выезжает и куда отправляется, когда оставляет дом. Жильцы проносятся, как поезда в ночи, да Бог с ними – важно только, чтобы помимо ренты они оплачивали все междугородние звонки.

О’кей. Телефон на Саут-Уэбстер был записан на имя Абигейл Суини – нормально, когда девушки живут в одной квартире. Нормально и то, что в таком курортном городе, как Калуза, люди снимаются и уезжают, когда им надоедает солнце. Ни в каких новых списках абонентов бывшие подружки Трейси не числились. Бог знает, где они болтались. Телефон в доме на сваях был записан за его владельцем, который в доме не проживал. Тоже – рядовая ситуация для дома, который сдают в аренду. Трейси Килбурн уехала из дома пятого июля, почему же она не значилась в списках абонентов? Ее нашли мертвой в Калузе; вероятно, она и оставалась в Калузе до своей смерти. Почему же без телефона?

Затем детективы позвонили всем агентам по сдаче и продаже недвижимости на набережной Шорохов, пытаясь выяснить: покупала ли девушка по имени Трейси Килбурн в июле прошлого года дом на набережной, арендовала его или стала его совладелицей? В ожидании ответа детективы принялись названивать в банки на набережной Шорохов. Помощник управляющего неохотно сообщил Блуму, что женщина по имени Трейси Килбурн имела счет в банке. Помощника звали миссис О’Хара, и говорила она с легким ирландским акцентом. Первая приличная карта, выпавшая следователям после того, как они установили имя погибшей. Блум, естественно, стал задавать вопросы. Но миссис О’Хара сказала, что не может ничего сообщить о счете без судебного постановления. Блум уточнил, что расследует убийство. Миссис О’Хара возразила, что у банков свои правила и традиции. Блум огорчился: ведь это страшно неудобно – по каждому поводу обращаться к судье за постановлением. Миссис О’Хара ответила, что он мог бы выбрать другую профессию, если ему не нравится быть полицейским. Блум высказал уверенность, что добьется постановления, но будет в скверном настроении, когда наконец явится в банк. «Приятного времяпровождения», – пожелала миссис О’Хара и повесила трубку.

Три часа ухлопал Блум на то, чтобы добиться постановления суда. Добравшись наконец до банка, он готов был выложить миссис О’Хара все, что думает о дерьмовой бюрократии, но она оказалась маленькой, совершенно седой леди, напомнившей Блуму его тетю Сару в Минеале, Лонг-Айленд. И, вместо того чтобы громить бюрократию, он принялся извиняться за свою грубость.

Небольшая пластиковая карточка на столе миссис О’Хара подсказала Блуму, что зовут ее Бетси. В платье такого фасона и вида, какое вполне могло быть на Лиззи Борден, зарубившей топором мачеху, а затем и отца, миссис О’Хара носила очки без оправы. От нее пахло мимозой. Блум подумал: а не очутился ли он ненароком в девятнадцатом веке? Миссис О’Хара изучала постановление суда с таким видом, словно держала в руках фальшивку.

Но в конце концов успокоилась.

– Что вы хотите узнать, детектив Блум?

– Когда был открыт счет?

Миссис О’Хара сверилась с записями.

Подобно третьекласснику, прикрывающему свою контрольную работу от соседа, миссис О’Хара прикрывала ладошкой документ, защищая его от Блума. Несмотря на явное сходство с тетей Сарой, Блум проникался к ней неприязнью.

– Шестого июля, – сказала миссис О’Хара.

– В пятницу, – уточнил Блум, сверившись с собственным карманным календариком.

Миссис О’Хара хранила молчание.

– На какую сумму?

Миссис О’Хара вновь обратилась к документации.

– Десять тысяч долларов, – изрекла она.

– Сколько сейчас у нее на текущем счету?

– Семьсот семьдесят девять долларов четырнадцать центов.

– Когда был выписан последний чек?

– Боюсь, что такой информации у меня нет, – отчеканила миссис О’Хара.

– А где могла бы затеряться такая информация? – спросил Блум.

– В нашем министерстве. Все же, что есть у меня, – это сведения, относящиеся…

– Мне нужен список всех выплат по счету, начиная с его открытия и до последнего выписанного чека, – потребовал Блум.

– К сожалению, банк не может снабдить вас такими сведениями, – отрезала миссис О’Хара. – Без разрешения вкладчика.

– Миссис О’Хара, – сказал Блум, вскипая и тщательно выговаривая слова, – мы не будем просить разрешения у вкладчика. Потому что вкладчиком является мисс Килбурн, а она мертва. Она убита, миссис О’Хара. Вот почему я здесь, миссис О’Хара. Я пытаюсь найти того, кто убил ее, миссис О’Хара.

– Что ж, у вас своя работа, у меня своя, – ответствовала миссис О’Хара.

– Но у нас есть постановление суда, – заметил Блум. – Предлагаю вам взглянуть на него еще раз.

– Я уже прочла его, – упорствовала миссис О’Хара.

– Тогда вам должно быть известно, что суд требует исчерпывающих данных. Там есть эти слова. Постановление подписал судья, и оно подразумевает полную информацию. Подумайте, миссис О’Хара, на свободе ходит некто, застреливший молодую девушку. Он же отрезал ей язык.

– О! – воскликнула миссис О’Хара.

– А мы с вами зря тратим время, когда он, возможно, планирует новое убийство. Простите меня, миссис О’Хара, но давайте не будем больше топтаться вокруг да около. Дайте мне всю необходимую информацию, и как можно быстрее.

– Мы не в нацистской Германии, – заметила миссис О’Хара.

– Конечно, мы в Соединенных Штатах Америки, в городе Калуза, штат Флорида.

И миссис О’Хара предоставила ему всю документацию, касающуюся Трейси Килбурн.

Когда Блум вернулся в управление охраны общественного порядка, Роулз расспрашивал шестнадцатого по счету агента по сдаче и продаже недвижимости.

– Невезуха, – поскучнел Роулз, повесив трубку. – Осталось трое, но пока – ничего о Трейси Килбурн.

– Где же она размещала свое имущество?

– Хороший вопрос! А что ты раздобыл?

– Я получил судебное постановление и узнал в банке все, что нужно. Кое-что прояснилось. Она открыла счет в банке в июле прошлого года и выписала сотни три чеков между июлем и сентябрем.

– Когда выписан последний чек?

– Двадцать пятого сентября.

– Сколько, по оценкам медиков, она пробыла в воде?

– От шести до девяти месяцев.

– Это следовало бы принять к сведению.

– Если девять месяцев – в июле. Если шесть – в сентябре.

– Это рядом, Мори. Сентябрь, двадцать пятое…

– Ты узнал насчет машины? – спросил Блум.

– Да. Она получила водительские права. Выписаны в штате Флорида, по последнему известному адресу – 3610, Саут-Уэбстер. Но автомобиля на ее имя не зарегистрировано.

– Что ж, придется ворошить это банковское дерьмо. – Блум тяжко вздохнул.

Постановление суда открывало доступ к любой информации, и, прежде чем уйти из банка, Блум настоял, чтобы ему предоставили фотокопии всех чеков, которые выписала Трейси Килбурн с тех пор, как у нее появился счет в банке. Фотокопии были очень важной уликой – не менее существенной, чем дневник или записи предполагаемых встреч в календаре.

Сперва детективы проверяли чеки, выписанные за пользование телефоном, – ничего. Возможно ли, чтобы Трейси жила в квартире или в доме без телефона? У каждого есть телефон! Блум и Роулз бросились искать ежемесячные чеки на имя агентов по продаже и сдаче недвижимости, надеясь установить, где жила Трейси, – сняла или купила дом или квартиру. Ничего! Возможно ли это, черт побери? Неужто «кадиллак» выбросил Трейси и ее багаж где-то на берегу? Любой человек живет где-то, а Трейси Килбурн, выходит, не жила нигде. По крайней мере, в Калузе. Блум обратился к детективу по имени Пит Кеньон с просьбой заняться той же рутиной, только на местном уровне. Питу же предстояло названивать в конторы по сдаче недвижимости, в банки и телефонные компании, находившиеся в окрестностях Калузы.

Блум и Роулз вернулись к чекам.

Счет был открыт шестого июля, то есть на следующий день после того, как Трейси съехала из дома в лагуне Цапель. Тогда на счету было 10 тысяч долларов. К тринадцатому августа, когда банк отправил ей по почте первое уведомление, Трейси выписала чеков на общую сумму 8202 доллара 48 центов. Оставалось 1717 долларов 52 цента. Но еще шестого августа был сделан новый вклад – 25 тысяч. Второе уведомление – от десятого сентября – свидетельствовало, что Трейси выписала чеков на общую сумму 23 тысячи 407 долларов 12 центов, в итоге на счету осталось 3 тысячи 390 долларов 40 центов. Но четвертого сентября поступила сумма в 15 тысяч. Последнее уведомление движения сумм по вкладу отослано 15 октября. К тому времени на счету Трейси Килбурн оставалось всего 800 долларов 14 центов, и денег на ее счет больше не поступало, то есть последний вклад был сделан четвертого сентября, во вторник, на следующий день после Дня труда и праздничного уикэнда. Общая сумма вкладов за период с 6 июля по 4 сентября равнялась 50 тысячам долларов. К 25 сентября, когда Трейси выписала свой последний чек, из общей суммы было потрачено 49 тысяч 199 долларов 86 центов.

Казалось невозможным, чтобы кто-либо проживающий в Калузе, где общественного транспорта почти нет, мог обойтись без машины. Служба регистрации автомобилей отрапортовала, что у Трейси Килбурн имелись водительские права, хотя никаких данных о собственном автомобиле Трейси служба не имела. Оставался ничтожный шанс, что где-то допущена ошибка, и детективы перерыли все чеки в поисках особенно крупной суммы, выплаченной автомобильному дельцу, но ничего не обнаружили. Самые крупные суммы тратились на платья и украшения, но в августе Трейси выписала чек «Америкэн экспресс» на сумму в 3 тысячи 721 доллар 42 цента. В левом нижнем углу чека пометка: «поездка в Лос-Анджелес», почерк совпадал с ее подписью в правом нижнем углу.

Ездила ли она туда в поисках работы в кино? Щеголяла ли в новых платьях, купленных в самых модных лавках Калузы? Надевала ли украшения из дорогих ювелирных магазинов? Придется позвонить в «Америкэн экспресс» для детальной проверки расходов. И что с этой общей суммой в 50 тысяч долларов? Материалы, пришедшие из банка, не указывали, в какой форме были сделаны отдельные составляющие ее вклады.

Блум снова позвонил в банк. На этот раз ему удалось избежать встречи с миссис О’Хара. Он разговаривал с управляющим, также женщиной, с мягким южным акцентом. Она назвала себя:

– Мэри Джин Кенворси.

– Морис Натан Блум, – представился детектив. – Департамент полиции в Калузе. Мы расследуем убийство…

– О Боже, – сказала Мэри Джин.

– Да, мэм. Мы просматриваем материалы, которые касаются вашего вкладчика – Трейси Килбурн. И я хочу знать, не могли бы вы предоставить мне дополнительную информацию. То, что мне нужно, мэм…

– Мисс, – поправила Мэри Джин.

– Извините, мэм… мисс. Здесь перечислены три вклада – шестого июля, шестого августа и четвертого сентября. Вы не можете мне сказать, в какой форме они были сделаны?

– То есть?..

– В виде чеков, наличными или же в форме распоряжений о переводе денег? Если вклады поступали в виде чеков, я хотел бы знать имя лица или фирмы, подписавших эти чеки.

– Еще раз, пожалуйста, – имя вкладчика?

– Трейси Килбурн. По буквам: К-и-л-б-у-р-н.

– Вы можете подождать немного?

– Да, конечно.

Мэри Джин Кенворси вернулась через пять минут.