Текст книги "Трезуб-империал"

Автор книги: Эд Данилюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)

На вбрасывание рванул начальник райотдела милиции. Териенко, в отличие от большинства игроков, еще ни разу не упал, и его бело-голубая динамовская форма сияла чистотой. Бегал он мало, зато постоянно требовал себе мяч и громко кричал, пытаясь руководить всем и вся.

В этот момент Квасюк, опять бросившийся к катившемуся в его сторону мячу, случайно толкнул какого-то мужчину средних лет.

– Прошу прощения… – пробормотал фотограф.

– Ой, здравствуйте! – сказала Богдана. Потом прошептала в самое ухо Северина Мирославовича: – Это мой учитель физики…

– Ага, – с отсутствующим видом отозвался капитан.

– Может, пойдем отсюда? Если тебе не интересно…

– А тебе интересно? – спросил капитан.

– Ну… – протянула девушка, взглянув на поле.

– Тогда остаемся, – решил Сквира. Потом вздохнул и добавил: – Я просто-напросто не понимаю, как подступиться к делу. Вот и мучаюсь. Разгадка где-то здесь. Мне кажется, что я ее знаю, только осознать не могу. Никак не могу.

– Нужен толчок, – мягко проговорила Богдана.

Какой еще толчок?! Блеск ножа рядом с собственным лицом, падение в колодец – неужели этого мало?

– Ну да, – он улыбнулся.

На поле наметилась передышка. Мяч был в игре, но игроки обеих команд оставались на местах, наблюдая, как двое их товарищей топчутся в центре.

– А вон ребята из моей школы! – сообщила Богдана.

Капитан обернулся. В толпе стояли трое парней. Они громко прокричали «Бе-гай! Бе-гай!» и засвистели.

– Пошли к ним? – предложила девушка.

– Да ну! – отказался Сквира и несильно прижал Богдану за плечи к себе. Она замерла. Подняла на него глаза. Капитан смутился и тут же ее отпустил.

В это время зрители взорвались криками и свистом. На штрафной площадке милиционеров пара игроков спорила с судьей. Тот недвусмысленно показывал на одиннадцатиметровую отметку.

– Что случилось? – спросил Северин Мирославович у Квасюка.

– Игра рукой, – ответила за того одна из девушек, стоявших рядом.

Болельщики хлынули поближе к воротам милиционеров. Штрафную площадку от Сквиры заслонили десятки голов. Крики зрителей постепенно превратились в скандирование «Шай-бу! Шай-бу!», и разговаривать стало невозможно.

Богдана поднялась на цыпочки, однако с ее ростом поле все равно видно не было.

– Что там? Что там? – кричала она, но ее голос терялся в шуме толпы.

– Тебя поднять? – прокричал ей в ухо Сквира. – Могу посадить на плечи.

Девушка взглянула на него, смутилась и покачала головой.

– Попробую протиснуться вперед, – И она принялась прокладывать себе дорогу через набежавшую толпу. Болельщики оглядывались, но пропускать ее не торопились.

Тем временем судья успел навести на поле относительный порядок. Пробивать пенальти должен был центральный нападающий учителей, высокий парень с черными вислыми усами.

Богдана все еще безуспешно пыталась пробиться поближе. Северин Мирославович схватил ее за руку и потащил в обратную сторону. Они выбрались на свободное место и побежали вдоль боковой линии прочь от толпы, к воротам преподавателей.

Здесь почти никого не было. Крики, скандирование и свист тут не столь оглушали. Штрафная площадка милиционеров будто лежала на ладони. Мелкие детали, конечно, не просматривались, но видно было лучше, чем через головы подпрыгивающих и размахивающих руками людей.

– Хорошая идея, – одобрила издалека Марта Фаддеевна. Она тоже вывернулась из толпы и теперь отряхивала одежду. – У местных болельщиков нет никакого уважения к старушкам.

Кранц-Вовченко полностью сменила свой наряд: обмотала шею шарфом, нацепила лыжную шапочку, даже болоньевую куртку где-то откопала. В руках у нее был небольшой фотоаппарат, которым она, к совершенному изумлению капитана, фотографировала игру…

Сейчас она тоже поднесла камеру к глазам. Сработала вспышка, и старуха перевела пленку на следующий кадр. И тут же закричала: «Си-дор-чук! Си-дор-чук!».

– Кто такой Сидорчук? – спросил Северин Мирославович.

– Как кто! Вратарь наших! – ответила старуха, не поворачиваясь.

Нападающий учителей переговорил со своим пожилым защитником – судя по виду, каким-то шишкой. Понятно, без него принимать ответственное решение о направлении удара в пенальти было нельзя. Потом нападающий подбежал к мячу, пригнулся, повертел его в руках, установил на место и отошел на несколько шагов.

Судья дал сигнал. Нападающий разбежался и несильно ударил. Мяч заскользил над травой. Вратарь милиционеров прыгнул, но не в ту сторону. Мяч влетел в ворота.

Болельщики взорвались криками. Преподаватели устремились к нападающему и принялись его поздравлять. Бело-голубые молча стояли на тех местах, где их застал гол.

– Как следствие? – Марта Фаддеевна демонстративно повернулась к игрокам спиной. – Мне в лабиринте показалось, что вы близки к прорыву…

Еще бы! Убийце тоже так показалось…

– Следствие топчется на месте. Пришел ответ из… ну… Киева. Подходящих нераскрытых ограблений в нужное нам время не было. Откуда Генка взял деньги – непонятно. Проверили междугородние звонки из дома Ревы, но обнаружили лишь номера телефонов его дочери и ваш домашний.

Старуха кивнула.

Капитан едва не добавил, что и с фотороботом тоже ничего не получилось. Бригада киевского поезда Дениса не опознала. Как и сотрудники автовокзала. Похоже, рисунок был слишком общий.

Болельщики стали постепенно рассредоточиваться по полю.

– А Часнык тоже здесь? – спросил Сквира.

– Нет, – покачала головой Марта Фаддеевна. – Сидит дома и переживает крушение надежд… А как плащ с убийства Геннадия? Нашли, кто его купил?

Северин Мирославович помотал головой и тут краем глаза заметил какое-то движение. Он оглянулся и чертыхнулся. Через толпу к нему пробивался главный инженер кирпичного завода. Лицо у Игнатенко было пунцовое, глаза горели.

– Слушай, – быстро заговорил Северин Мирославович, наклонившись к уху Богданы, – сейчас у меня, похоже, будет неприятный разговор. Может, пока…

– Капитан, очень хорошо, что я вас встретил! – крикнул Игнатенко издалека. – Да, хорошо, что встретил!

Девушка увидела его и все поняла.

– Я к ребятам! – сказала она и отошла.

– Как понимать ваши инсинуации? – прокричал Игнатенко, не обращая внимания на то, что люди стали поворачиваться в их сторону. – Инсинуации ваши? По вашей милости меня записали в преступники! Меня – в преступники!

– Потише, Андрей Андреевич, на нас огляды…

– Почему это я должен потише? – перебил его подошедший Игнатенко. И заверещал даже громче: – Мне нечего скрывать! Что это за дикие идеи? Чем это я вам так не понравился, что ОБХСС со мной разве что спать не ложится?

– Андрей Андреевич…

– Оставьте эти свои трюки с электричеством и горючим! Для слабонервных оставьте! Для барышень приберегите! Что это за доказательства такие!

Капитан беспомощно огляделся. Сейчас поддержка Козинца не помешала бы.

– Август сюда приплели! – Игнатенко брызгал слюной. Сквира едва сдерживался, чтобы не начать утираться. – Август! Какой еще август! Вы знаете, что меня даже в городе не было в августе! Как я мог в августе производить левый кирпич? А?

– Андрей… э-э-э… Андреевич… – капитан смущенно оглядывался. Уже около десятка человек позабыли о футболе и подошли поближе.

– Я в отпуске был! В отпуске! Так же как и большинство начальников цехов! Со всеми, значит, в отпуске! Реву я, видите ли, убил! Я – Реву!

– Давайте отойдем и…

Сквира стал всерьез думать о том, что он будет делать, если Игнатенко попробует его ударить. Арестовывать его за нападение не хотелось. Тем более, на глазах у толпы. Ввязываться в драку – тоже…

– Зачем мне убивать Реву! – крикнул главный инженер и впервые за все это время умолк на секунду, будто ожидая ответа. – Зачем?

Северин Мирославович хотел было что-то сказать, но Игнатенко вновь заорал:

– Рева, как ушел на пенсию, ни разу моими делами не поинтересовался! Не интересовался! И не лез! Не лез он! Пенсия так пенсия! – Инженер совершенно побагровел. Он сверлил капитана выпученными глазами и тяжело дышал ему в лицо. – Убил я его! Я – его! Что за идиотизм! Я в горком партии пойду! Я прокурору области позвоню! Я уважаемый человек и не позволю над собой издеваться!

Игнатенко развернулся и зашагал прочь. Сквира оторопело смотрел ему вслед.

– Неделя пересудов в общегородских масштабах гарантирована, – резюмировала Марта Фаддеевна.

А ведь этот Игнатенко вполне может пожаловаться. Да еще и через горком с прокуратурой вкупе. Подполковник Чипейко будет долго и тщательно разбираться…

– Проверили его бумаги, – нехотя пояснил капитан. – Получается, что он выпускал в этом году левую продукцию. Для ОБХСС, понятно, это находка. Теперь запустят свой длинный круговорот документов. Месяца через два, может, даже докажут… – Он покачал головой, все еще глядя на спину удаляющегося Игнатенко. – И что? Какое это имеет отношение к убийствам? Аж полторы тысячи рублей хищений! Ну, пусть по спекулятивным ценам – три тысячи! Но на десятерых, как минимум!

– Включая Геннадия? – поинтересовалась Кранц-Вовченко.

– Нет, – хмыкнул капитан. – Как приплести Рыбаченко к хищениям, вообще не понятно. Должность у него была не та… Да и пришел он на завод недавно…

Старуха величественно кивнула.

– Игнатенко, Игнатенко… – продолжал Северин Мирославович. – Пятьдесят лет от роду, никакого интереса к монетам, пренебрежительное отношение к истории, умеет чертить, но не умеет рисовать. Ну, каким боком его привязать к трезуб-империалу? – Капитан посмотрел на Кранц-Вовченко, будто ожидал от нее ответа. – Опросили его друзей, тех, которым он… э-э-э… помогает строиться. Он им выбил кирпич. Официально выбил. С накладными. Вот так вот… – Он вздохнул. Через минуту сказал: – Я все собирался вас спросить… А как вообще изготавливают монеты?

– Заинтересовались? Подпольный монетный двор думаете организовать? Какова моя доля?

– Просто для расширения кругозора, – усмехнулся капитан.

– В теории все довольно просто. Сначала создается рисунок. По одной из простейших методик – а для изготовления единственной монеты из мягкого золота ничего сложного и не требуется – изображение переносится на кальку с уменьшением до натуральных размеров. На водяной бане рисунок заливают очищенным воском и дают застыть. На образовавшемся блоке под увеличительным стеклом с подсветкой снизу, через кальку и воск, вырезают изображение. Полученную восковую модель покрывают слоем электропроводной краски, например, пастой из графитового порошка. Затем модель погружают в электролит и подключают к отрицательному полюсу выпрямителя. Толстую бронзовую пластину присоединяют к положительному полюсу. Через несколько часов восковая модель покрывается слоем бронзы с негативным рельефом монеты. Полученную металлическую пластину насаживают на стальное основание и подправляют резцом, убирая мелкие дефекты. Таким же способом изготавливают штамп для противоположной стороны.

– Такое может сделать… э-э-э… кто угодно, – пробормотал Сквира. – Электролитическую установку не сложно собрать хоть в гараже, хоть дома…

– Как скажете, капитан, – хрипло отозвалась старуха. – Попробуйте для начала сделать пристойный рисунок. А потом вырезать его так, чтобы резец нигде ни на йоту не отклонился в сторону, и рука не дрогнула. И выдержать при этом равную глубину по всему монетному полю. И свести противоположные штампы под одним углом…

– Понял, понял, – Сквира поднял обе руки. – Кто угодно такое не сделает.

– То-то же! Дальнейшие шаги требуют довольно специфического оборудования – печи и пресса. Пресс нужен, чтобы расплющить в полоски раскаленные бруски золота. Потом выбить кружки формой с насечками на внутренней поверхности. Полученные заготовки монет – золотые диски чуть меньше ожидаемого окончательного размера, но уже с ребристым гуртом – опять раскаляют, помещают между штампами аверса и реверса и бьют все тем же прессом. Бронза тверже холодного золота почти в два раза. На разогретом же золоте она оставляет четкие и глубокие следы. Так формируются кант, изображения и текст. Это простейшая методика. Монет десять так отштамповать можно. А из них уже выбрать одну наиболее качественную. Резцом доработать. Остальные же переплавить обратно в бруски…

– Да, да, бруски, – задумчиво проговорил Сквира. – Денис пытался сбыть брусок золота…

– Вы заговариваетесь или пытаетесь сказать что-то осмысленное? – вскинула голову старуха. – Что за Денис? Опять вы от меня что-то утаили?

– Я о своем, простите, – поморщился капитан. – А какой нужен пресс?

– Минимальное усилие – сто тонн.

– Ого! – поразился Сквира.

– Ничего особенного! – отмахнулась Марта Фаддеевна. – На дворе – двадцатый век! Пресса с усилием в сто тонн только в детских садиках нет. Вон, даже в ПТУ у Олексы стоит один. А на заводах и фабриках и подавно…

Милиционеры тем временем заработали угловой. Пробивать его побежал все тот же Козинец. Остановившись около флажка, он стал жестами отгонять своих игроков подальше, к воротам учителей.

Марта Фаддеевна снова повернулась к капитану и покосилась на Богдану, стоявшую с веселящимися парнями в десятке шагов от них.

– Местное население?

– Надеюсь, они не надо мной смеются, – мрачно отозвался Сквира.

В это время прозвучал свисток судьи. Козинец разогнался и ударил по мячу. Один из милиционеров подпрыгнул и сумел в воздухе до него дотянуться. Мяч резко изменил траекторию и нырнул в направлении ворот. Вратарь рванулся вперед. Мяч благополучно миновал и его, и штангу и улетел за ворота. Болельщики разочарованно выдохнули.

– Вы и правда думали, что тот жирный дылда мог убить Ореста?

Капитан помолчал немного, потом спросил:

– А вы как считаете?

– Узнаю нашего юного детектива… Вопросом на вопрос! – Она помолчала, размышляя о чем-то. – Убивать, вы правы, ему незачем. – Кранц-Вовченко с подозрением посмотрела на Северина Мирославовича. – У вас кто ходит в подозреваемых? Скрипач, фотограф, директор Дома пионеров?..

– Я уже и не знаю… – Сквира развел руками.

Они замолчали, глядя на футбольное поле. Период близился к концу, и игроки его просто доигрывали, лишь для приличия пиная мяч.

– Впрочем, вы забыли упомянуть… э-э-э… еще двоих.

– Вот как? – высокомерно произнесла старуха.

– Ну да. Себя и Часныка.

– Себя? Вы что же, и меня подозреваете! Меня! – Марта Фаддеевна развернулась к Сквире. – Вы подозреваете меня?

– Конечно, – Северин Мирославович против обыкновения не смутился. – Вас – в первую очередь. Начальная версия была именно такой – вы организатор, Рыбаченко исполнитель. Вы знаете толк в монетах, знаете, что с ними делать, знаете, как их изготавливать, Рева и Рыбаченко вам доверяли… И у вас очень сомнительное алиби – в день, когда убили Ореста Петровича, вы вызывали скорую… Да и следствием вы не на шутку интересуетесь…

– И вас не останавливают мои заслуги и ордена?! – восхитилась Кранц-Вовченко. – Вот это подход, майор Томин!

– А причем здесь заслуги и ордена? – Сквира пожал плечами. – Во-первых, люди меняются. Вы могли быть честнейшим человеком в тридцать лет и превратиться в разбойника в семьдесят. Во-вторых, разве не может уживаться в одном человеке жадность и патриотизм? Да и ордена ваши как раз доказывают, что у вас вполне могло хватить мозгов, чтобы задумать эти преступления.

– Орден Ленина как улика? – ухмыльнулась старуха. – Вы восхитительны! – Она покивала немного, о чем-то размышляя, а потом сказала: – Я завещала свою коллекцию Луцку. Как-то это не вяжется с жадностью…

– Вяжется. Вы же не отдали свою коллекцию, а именно завещали. Это ли не доказательство жадности? Тщеславия и жадности!

– Ого! – Марта Фаддеевна приподняла бровь. – Сейчас самое время бросить вам перчатку!

– Я при исполнении… – миролюбиво пояснил Сквира. – Я обязан так думать. А от себя лично – прошу прощения!

– Принимается, – величественно кивнула старуха.

– Кстати, это ваше завещание вполне ведь могло стать отправной точкой для всего плана. Вы вдруг осознали, что дело вашей жизни попадет в чужие руки, что вы обделили собственных детей и внуков. Взять свои слова назад вы не могли. Но могли украсть чужую коллекцию, чтобы хотя бы она досталась вашим наследникам.

– Это уже отдает извращением, – мрачно прохрипела Марта Фаддеевна.

– Извращением? Возможно… – согласился капитан. – Но вы не виновны.

– Вот даже как? – она задрала подбородок. – Я не виновна?

– Ага. Без всяких сомнений.

– Даже обидно как-то, – проворчала Кранц-Вовченко.

– Все очень просто, – капитан улыбнулся. – Во-первых, во время нашей встречи в понедельник вы ни разу не попытались рассказать мне о своем алиби. И даже не намекнули! Психологически преступнику очень трудно удержаться и не выпалить в лицо следователю, что в момент убийства его усиленно спасала от гипертонического криза скорая…

– Вот тебе и врачебная тайна… – буркнула старуха.

– Во-вторых, коллекция Ревы много лет была в пределах вашей досягаемости – на многочисленных выставках. Вам не требовалось искать тайники в его доме. Я еще не узнавал, как организовываются перевозки ценных экспонатов, но, подозреваю, договариваетесь обо всем именно вы. Так что…

Марта Фаддеевна слегка скривила губы.

– Как-то все слишком просто…

– Хорошо, вот вам довод посложнее. На следующей неделе у вас в Луцке пройдет очередное заседание общества филателистов. Продлится оно, как всегда, два дня. На нем должен был присутствовать Рева. Это подтверждается множеством источников.

– Вы даже проверяли? – хмыкнула старуха. – И что?

– Подумайте, – прищурился Сквира. – Именно это снимает с вас все подозрения.

– На следующей неделе Орест должен был присутствовать на нашем заседании, и это… – задумчиво повторила Марта Фаддеевна. – Не понимаю.

Сквира торжественно проговорил:

– Зачем подсылать вора к Реве в день, когда тот находится в городе, если вам точно известно, когда он будет два дня подряд отсутствовать? Два дня и одну ночь!

Старуха несколько секунд обдумывала услышанное.

– Да, пренебречь такой возможностью было бы… гм… легкомысленно.

– Именно! Не могли же вы не понимать, что с обеда у Часныка Орест Петрович мог вернуться домой в любую секунду. От квартиры Алексея Тимофеевича до дома Ревы – несколько минут хода. Слишком быстро. Слишком опасно. А вот если бы Орест Петрович был на совещании в Луцке…

– Северин Мирославович! – послышалось издалека.

Капитан оглянулся. В отдалении, в группке болельщиков команды педагогов, стоял директор Дома пионеров. Гаврилишин приветственно поднял руку и слегка поклонился. Сквира помахал ему в ответ.

– А кто у вас значится следующим главным подозреваемым? – спросила Кранц-Вовченко, но тут же остановила его. – Нет, нет, молчите! Я сама догадаюсь… – Она подумала недолго. – Олекса, конечно! Хорошо знал и Ореста, и Гену, интересуется историей, имеет доступ к прессу и плавильным печам. И у него тоже алиби будто специально подстроенное. Альтруист, конечно. Но ведь люди меняются…

– Да, угадали. Но его я отверг даже раньше, чем… ну… вас.

– Про заседание я ему не говорила, – пожала плечами дама.

– Все еще проще, – улыбнулся Сквира. – Алексей Тимофеевич не бросился к телефону, когда Рева сбежал с его дня рождения. И не помчался за Орестом Петровичем вдогонку. Два свидетеля это подтверждают. А ведь организатор, который не сумел, как планировалось, удержать у себя дома жертву, просто неизбежно попытался бы предупредить сообщника. Организатор просто обязан был трезвонить в хату Ревы. И даже стремглав бежать туда огородами, чтобы схватить сообщника за руку и выволочь его на улицу до того, как пожалует хозяин…

На футбольном поле Козинец неожиданно для себя оказался с мячом перед штрафной площадкой учителей. Защита запаниковала, вратарь покинул ворота, стоявшие далеко нападающие оторопело смотрели назад. Болельщики, тоже не понявшие, что произошло, некоторое время никак не реагировали на эту ситуацию, и Василь Тарасович, будто в замедленном сне, шел вперед, пиная перед собой мяч. Один из защитников, тот самый начальник, кинулся ему в ноги, но Василь Тарасович легко перебросил мяч через него. Зрители, наконец, осознали происходящее и метнулись поближе к воротам преподавателей. Стадион опять зашумел. Василь Тарасович обвел второго пузатого дядьку и вышел один на один с вратарем. Тот оглянулся на ворота и придвинулся к Козинцу ближе. Лейтенант рванулся, стремительно уходя вправо, и не останавливаясь, пробил. Мяч описал пологую дугу и влетел в сетку ворот.

Крики и шум взрывом ударили по ушам. Милиционеры и даже болельщики бросились поздравлять Козинца. Учителя мрачно следили, как судья достает мяч из их ворот.

– Вот так, такой вот логикой, – продолжил Сквира, – я и отверг… отверг всех подозреваемых.

Старуха глядела на него, привычно высокомерно задрав подбородок.

– Дочь и зять Ревы не могут быть организаторами, потому что хорошо знают, где расположены в доме тайники. А один из тайников вор найти так и не смог… Квасюку и Гаврилишину незачем убивать Гену. Они ведь живут в этом городке, они молоды и сильны. Каждый из них мог сам залезть в дом Ревы. Гена никак им не мешал. Смерть его ничем им не помогала… – Сквира бросил взгляд в сторону Богданы. Та что-то кричала, подпрыгивая среди своих друзей. – Кроме того, директор Дома пионеров был единственным человеком, знавшим о большинстве длительных отлучек Ревы из Володимира. И знал он не только, когда Орест Петрович уедет, но и сколько будет отсутствовать. Рева сам писал ему это в заявлениях на отпуск. Поэтому Гаврилишину совершенно не нужно было рисковать в день рождения Часныка…

– А вот вам еще подозреваемый, – Кранц-Вовченко указала куда-то в толпу. – Похоже, меня ищет.

Северин Мирославович обернулся. На пустых трибунах стоял Дзюба. Белый шарф, небрежной петлей наброшенный вокруг воротника черного пальто, развевался на ветру.

– Валентин Александрович? Исключено. Его не было на том вечере у Ревы. Монета просто не может быть делом его рук.

– А, ну да! – равнодушно отозвалась Марта Фаддеевна. Похоже, эту кандидатуру она предлагала не всерьез. – Вам нужен тот, кто не знал, когда Орест должен отсутствовать дома.

Северин Мирославович покивал.

– Зачем вообще понадобилось чеканить золотую монету короля Максима Третьего? – задумчиво пробормотал он. – Откуда у Генки появилась большая сумма денег? Где записная книжка Ревы и два его нумизматических альбома? Кто и зачем следил за Ревой в подземном лабиринте? Кто и зачем залез в его дом весной, когда он был в Днепропетровске? Кто и зачем в июле залез в… – Капитан оглянулся. Учителя физики среди болельщиков уже не было. – Кто и зачем в июле залез… – по инерции повторил Сквира.

И замер. Плотина в его голове рухнула, ночная догадка вырвалась наружу. Разрозненные факты, беспорядочные и бессмысленные, сложились в ясную картину.

Володимир, городской парк им. Гагарина, 20:40.

Сквира выбежал со стадиона через маленькую боковую калитку в ограде и бросился через парк ко второй школе. Только туда мог позвать учителя физики убийца. В субботу вечером в школе должно быть безлюдно. И это близко к стадиону, где они оба только что встретились.

Капитан мчался на пределе сил, кляня свою недогадливость.

Старые деревья шумели под порывами ветра, обливая песчаные дорожки струями скопившейся на их листьях воды. Ноги капитана постоянно скользили, но он умудрялся лететь вперед, не оступаясь.

Конечно, деньги у Геннадия появились не из-за того, что он стал участником ограбления. Нет. Просто он нашел клад. В этом городке с его тысячелетней историей, с периодами расцвета и запустения, вполне возможно найти клад. Их здесь нередко и находят. Последний – лет десять назад. Тогда в припрятанном горшочке обнаружили железные гвозди. Но ведь в следующем кладе вполне могло оказаться золото!.. А как часто люди не заявляют о найденных кладах?

Итак, Рыбаченко нашел клад. Произошло это среди развалин старого монастыря иезуитов, в нише с огромной лужей и упавшей статуей, рядом с позабытыми на радостях лопатой и метелкой. Из-за полувывалившихся из стены кирпичей Гена достал деревянный ящичек с названием ювелирной фирмы по-польски и датой «1939» на стенке. Тот самый ящичек, который Северин Мирославович потом видел у него на кухне под раковиной. Это будет несложно подтвердить: внутри ящичка должна остаться золотая пыль, а снаружи – та же грязь, что и в нише в монастыре…

Рашевский с сыном спрятали в подвале казавшегося тогда незыблемым монастыря свое золото. Возможно, как жители городка, входившего тогда в состав Польши, они сделали это, спасая свое добро от начавшейся 1 сентября 1939 года германо-польской войны, вскоре ставшей Второй мировой…

Ни ювелир, ни Генка не подозревали, что золото в кладе слегка радиоактивно. При изготовлении этих ювелирных изделий, вероятно, использовали примеси с тех самых карпатских шахт, которые упоминал Икрамов. А почему нет? Такое же серебро, как и любое другое. А о радиоактивности в те времена никто и не думал. Кстати, и золотая пыль на ящичке должна быть радиоактивной. Легко проверить…

Сквира завернул за угол кинотеатра «Космос» и помчался дальше. Бежать пришлось под уклон небольшого холма, и в какой-то момент ноги капитана заскользили, оставляя на мокром песке две длинные борозды. Каким-то чудом Северину Мирославовичу удалось удержать равновесие, и он, перепрыгнув очередную лужу, понесся вперед.

Генка и не подумал сдать клад государству. Раз уж фортуна подкинула ему шанс, глупо было им не воспользоваться! Но как сбыть найденное золото? Как мог продать сотни граммов драгоценного металла юноша, едва вернувшийся из армии, чернорабочий с провинциального заводика, без связей и знакомств, без умения торговать? Нужен был сообщник – тот, кто знал в этом толк.

С кладом в сумке Гена на следующий же день примчался к Реве, в Дом пионеров, где как раз шла весенняя побелка деревьев. Позвякивали у него в сумке не бутылки, как предположил Гаврилишин, а ювелирные изделия и аптекарские банки, заполненные золотым ломом. Рева обладал очень важным для Генки качеством – он был связан с миром, в котором обращалось золото, много золота, и, значит, мог, просто обязан был помочь ему сбыть клад. Но разговор не получился. То ли Рева посоветовал идти в милицию, то ли захотел слишком большую долю, то ли просто не решился ввязываться в откровенный криминал…

Впереди, среди высоких деревьев, замаячила летняя танцплощадка. Цементный пол ее поблескивал лужами, по которым ветер гонял осыпавшиеся желто-бурые листья. Окрашенная черной краской ограда поскрипывала под его порывами.

Рева отпал, и Рыбаченко вспомнил об одном из своих приятелей, парне, который еще в школе доставал ему модные тряпки и технику. Тот не стал Генку отговаривать. Не стал отказываться. Просто взял с собой несколько найденных изделий, отвез их в Киев и продал. А потом взял еще несколько. И снова продал… Сбыт постепенно налаживался. Появились деньги. Неожиданно много денег.

С размахом новоявленного Креза Генка начал претворять в жизнь свои юношеские мечты. Девушки? Их будут десятки! Машина? Нужно купить первую попавшуюся, лишь бы сразу! Не получается самому собрать нумизматическую коллекцию? Надо нанять своего же учителя, чтобы тот собрал ее для тебя! Да еще позаковыристее, например, коллекцию монет галицко-волынских земель!

Весь клад Геннадий, конечно, приятелю не отдал. Осторожность возобладала. Он передавал ему одну-две вещицы и соглашался выдать следующую партию, только получив деньги за предыдущую. Поэтому спекулянт никому не продавал ювелирные изделия помногу. Поездки следовали одна за другой, пока клад не иссяк. Именно об этом говорил Миша с кирпичного завода: Гена при нем по телефону договаривался о перевозке последней партии.

Конечно, торгашу осторожность Рыбаченко не нравилась. Он предпочел бы забрать все золото себе. И он поступил так, как уже поступал в прошлом, – попытался просто украсть.

Опыт имелся. Еще до истории с Геной, в апреле, парень случайно узнал, что Орест Петрович гостит у дочери в Днепропетровске. И попробовал ограбить дом Ревы. Взломал дверь, проник внутрь, но обнаружить нумизматическую коллекцию не смог. Скорее всего, где-то в доме был оборудован тайник. Тайник настолько надежный, что его и за ночь не найти. А, может, и вообще никогда. Даже металлоискатель не помог бы, поскольку в стенах старого дома было слишком много железа. Грабитель похватал лежавшие на виду ценные вещи и деньги и сбежал через огороды от шумевших на улице соседей. И, конечно, успел взять один из запасных ключей от дома.

Коллекция Ревы оказалась недоступной, и парень на некоторое время успокоился. А тут вдруг Генка с его кладом! Зачем довольствоваться долей, когда можно заполучить все? Проникнуть в дом Генки не составило никакого труда. Но ни клада, ни денег там не было. Рыбаченко из осторожности держал и то, и другое среди своих детских игрушек на квартире родителей. Лишь когда клад почти весь разошелся, всего неделю назад, Генка унес ящик с оставшимся золотом к себе домой. А у родителей наверняка припрятал неприкосновенный денежный запас. Эти деньги еще предстоит найти…

Деревьев стало больше, росли они гуще, и Сквира бежал, осыпаемый градом капель, слетавших с шумевших далеко вверху крон. Ветер нес листья и мелкие веточки, и с каждым порывом швырял все это капитану прямо в лицо…

Вот тогда преступник впервые осознал, что к грабежу нужно готовиться. С наскока, просто зайдя в дом, ничего не добьешься. Две попытки – два провала. И он начал разрабатывать план.

Из клада к тому времени остался лишь золотой лом в аптекарских банках. Кто-то из этой парочки придумал воспользоваться печами и прессом кирпичного завода, на котором работал Рыбаченко. Если переплавить лом в слиток, то его можно выдавать за банковский металл. С точки зрения цены это ничего не меняет, зато резко повышает доверие покупателей к золоту. И в конце июля Геннадий стал водить сообщника по вечерам на завод. Как раз в те дни Игнатенко после окончания рабочего дня видел Рыбаченко в цехах…

Дорожка заметно сузилась. Слева за деревьями замелькала высокая стена из красных кирпичей. Она отгораживала парк от городского кладбища, того самого, на котором два дня назад похоронили Реву и на котором завтра похоронят Гену…

Жажда денег не покидала злодея. Хитроумный план уже был полностью готов. Парень утаил от Геннадия, а может, и вполне честно купил у него тридцать граммов золота. Из них он изготовил там же, на оборудовании кирпичного завода, монету. Монету короля Максима III. Отсюда августовский перерасход энергии, обнаруженный дотошным Крамаруком. Нужно будет провести все расчеты, но Сквира был уверен: с учетом всех неудачных попыток штамповка слитка и монеты вполне объяснит этот перерасход.

Скорее всего, Рыбаченко даже и не догадывался о монете. До конца верил, что его напарник плавил золотой лом в слиток банковского вида.