Текст книги "Трезуб-империал"

Автор книги: Эд Данилюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)

– Монету он дома не забыл, – вздохнул Сквира. – Если бы забыл, у него не было бы времени ее отыскать и спрятать в носок – прямо на пороге он столкнулся со своим убийцей. И чтобы вернуть монету, совсем не обязательно внезапно убегать с юбилея товарища. Тем более, зачем для этого бежать к себе домой?

– А может, все было не так, – с новой энергией принялся выдвигать версии Алексей Тимофеевич. – Мы сидели, вспоминали о майском происшествии в фотоателье, и Орест вдруг понял, что именно говорил ему тогда Гена! Понял, что тот звал его как раз в параллельный мир! Тот самый, проход в который теперь нашел и Орест! И он со всех ног бросился искать Генку!

– У себя дома? – скептически спросил Сквира. – Искать Генку у себя дома? И, кстати, почему так срочно? Убежать с юбилея друга, которому хотел показать невиданную монету и поведать о главном событии своей жизни, для того, чтобы хлопнуть по плечу полупьяного юнца и сказать ему, что он, оказывается, полгода назад был прав?

– Приведи тогда Орест ко мне на день рождения Генку в качестве еще одного человека, побывавшего в той вселенной, – вся история стала бы гораздо достоверней!

– Неужели Рева мог предположить, что вы ему не поверите? Лучшему другу!

Часнык нервно забарабанил пальцами по столу. Посмотрел на Северина Мирославовича. Потом тихо, но с истеричными нотками в голосе, произнес:

– Легко критиковать идею, которую даже обдумать было некогда!

Сквира нехотя кивнул. И в этом тоже таилась своя правда. Он сам терпеть не мог, когда Чипейко заставлял его в деталях обсуждать только что родившуюся версию…

– Но, согласитесь, – голос Алексея Тимофеевича стал громче, – согласитесь же, что существование параллельного мира просто идеально объясняет эту монету…

Володимир, железнодорожный вокзал, 12:20.

Асфальт сменился брусчаткой, многоэтажные дома – одноэтажными, грязные тротуары – зарослями камыша. Потянуло сероводородными запахами болота, редкие прохожие совсем исчезли, и «бобик» выехал на небольшую круглую площадь, за которой терялось низенькое здание железнодорожного вокзала.

– Подождете? – спросил Сквира у водителя.

Тот кивнул. Северин Мирославович вышел из машины, вдохнул полной грудью, едва не закашлявшись, странную смесь железнодорожной гари и болотной вони, и направился к центральному входу. Подойдя почти вплотную, Сквира вдруг понял: эта дверь заперта не один десяток лет. Многослойная пыль покрывала и ручку, и стекло. Из-под ступенек пробивалась трава. В узких оконных проемах были видны стены бункерной толщины…

– Товарищ капитан! – окликнул его водитель. – Вход с другой стороны.

Северин Мирославович оглянулся на него и махнул рукой.

У бокового торца располагался скверик со свежеокрашенными скамейками. Посреди него роняла беспрерывную череду капель водяная колонка на ручном рычаге.

На пустынном перроне стоял пожилой мужчина в железнодорожной форме.

– Где тут вход? – обратился к нему Сквира.

Мужчина указал рукой:

– Самая дальняя дверь.

По третьей колее, пыхтя, маневрировал тепловоз. На островке платформы несколько мальчишек в нетерпении ждали, когда можно будет перебежать на ту сторону путей, к видневшимся вдали одноэтажным домикам с покосившимися черными заборами. Дети казались братьями из-за одинаковых темно-коричневых курток и сатиновых штанов со вздутыми коленками. Они толкали друг друга и что-то возбужденно обсуждали.

Сквира миновал закрытую дверь с надписью «Начальник вокзала» и вошел во вторую, распахнутую. В коротком коридорчике он увидел еще три двери: прямо – в зал ожидания, справа – в комнату милиции, слева – в буфет. Очень удобно.

Сквира потянул на себя правую дверь, но та оказалась запертой. Тогда он дернул тяжелую дверь слева и попал в комнату с раздаточным прилавком, кассой и несколькими высокими стойками. За одной из них пили пиво двое мужчин в спецовках. За другой ел борщ из треснувшей тарелки молоденький сержант милиции.

Северин Мирославович взял стакан кефира с черствой ватрушкой и подошел к милиционеру. Остановился рядом. Сержант оторвался от борща и настороженно посмотрел на непрошенного гостя. Рядом были еще три совершенно свободные стойки.

– Вы служите здесь, в линейном отделении? – спросил Сквира.

На лице милиционера заходили желваки. Он, похоже, выбирал между грубым и очень грубым ответами. Но, когда заговорил, голос его звучал вполне миролюбиво:

– Что-то случилось?

– Капитан Сквира, – представился Северин Мирославович и положил на столик удостоверение.

Сержант опустил ложку, вытер салфеткой пальцы и поднял корочку. Читал он долго и внимательно. Потом отдал удостоверение капитану.

– Сержант Теличко, – отрапортовал он.

Они пожали друг другу руки. Сержант подвинул свою фуражку, лежавшую на стойке, освобождая место для стакана капитана.

– Я веду расследование убийств, – пояснил после некоторого молчания Сквира. – Вы, наверное, слышали…

Милиционер кивнул.

– Мне нужно поговорить с кассирами.

– Поговорить несложно, – пожал тот плечами. – Они до часу на месте, и поезда на Сокаль и Киев еще нескоро. А что?

– Фоторобот хочу показать, – Сквира откусил кусок от ватрушки.

– Подозреваемый? – сержант явно заинтересовался. – Мне покажете?

– Вот, – капитан достал из кармана несколько портретных рисунков Дениса.

Милиционер нагнулся над столом и принялся разглядывать лицо сбытчика радиоактивного золота. И снова делал это долго и тщательно. Потом посмотрел на Сквиру и смущенно улыбнулся.

– Вы, товарищ капитан… Понимаете, я служу недавно… Может, он тут когда-то и появлялся, но…

– Ну, не видели, так не видели, – безразлично бросил Сквира.

– Не то, чтобы именно не видел. Скорее, наоборот… Уж очень этот рисунок общий…

– Вы правы. Но другого нет. Приходится работать с тем, что имеем.

Они продолжили есть. Спустя минуту или две сержант посоветовал:

– Вам бы на автостанции показать. У них пассажиров гораздо больше…

Северин Мирославович, жуя, попытался что-то сказать. Получилось неразборчиво. Несколько крошек вылетело изо рта. Сквира смутился и стал срочно глотать непережеванную ватрушку.

– Извините, – буркнул он, когда вновь обрел способность разговаривать.

Милиционер кивнул.

– Мой сотрудник находится на автостанции прямо сейчас. А я, поскольку была свободная машина… ну…

Сержант опять кивнул, отодвинул тарелку и надел на голову фуражку.

– Тогда пошли!

Зал ожидания оказался довольно просторным. В застоявшемся воздухе ощущался сильный запах угольной пыли. Вдоль стен располагались деревянные откидные кресла. В дальней стене виднелись два крошечных окошка, перед одним из которых стояла очередь. Справа стена образовывала нишу, в ее глубине находилась дверь в почтовое отделение. Рядом – бокс с девятью ячейками автоматических камер хранения. Дверцы большинства из них были распахнуты. Почти у самого входа высилась печь, топившаяся углем. Над всем этим нависала огромная пыльная люстра…

Сержант подошел к окошкам, постучал в одно из них и крикнул:

– Дмитревна, открой.

В окошке мелькнуло женское лицо. Спустя несколько секунд щелкнул замок в двери, и Сквира с милиционером зашли внутрь.

Это была небольшая комната, заставленная столами и шкафами. У окошек в стене капитан увидел что-то вроде каталожных ящиков с бланками билетов. Тут же стоял игольчатый дырокол для пробивания дат и номеров вагонов.

Дмитревна, толстая женщина хорошо за пятьдесят, вся закутанная в шерстяные платки, посмотрела на пришедших и, подняв палец – мол, не мешайте, стала быстро что-то дописывать в своих бумагах. Вторая кассирша, чуть помоложе, надрывно кричала в трубку телефона, требуя, чтобы ей дали место на киевский поезд.

– С кем это она разговаривает? – Сквира обернулся к сержанту.

– С Ковелем. У нас ведь мест на поезда дальнего следования нет. Нужно каждый раз звонить на узловую станцию.

Дмитревна закончила писать и поднялась.

– Вот, – сказал сержант, – капитан Сквира. Хочет с тобой побеседовать.

– Ну, беседуй, – весело ответила женщина.

Сквира вытащил фоторобот Дениса и протянул ей. Кассирша взглянула на листок и покачала головой:

– Опоздал, капитан! Женихами уже лет тридцать не интересуюсь!

– Может, вы его знаете? – невольно улыбнулся Сквира. – Или видели когда-нибудь? Может, билет у вас брал? Совсем недавно?

Дмитревна взяла портрет и уже внимательнее его рассмотрела.

– Это не по поводу убийства случайно? – спросила она. – Реву убили. И какого-то парня зарезали. Все про это говорят…

– Именно, – кивнул Северин Мирославович.

– Куда мы катимся! – продолжая разглядывать лицо Дениса, покачала головой женщина. – Убийство! Два! В Володимире!

– Ну что, похож на кого-нибудь? Не покупал на днях билет до Киева?

– Да таких миллион! – кассирша отодвинула журнал, лежавший на столе перед ее коллегой, и положила на его место листок. – Гляди! Это он их убил!

– Нет, нет! – поспешно вмешался Северин Мирославович. – Этот человек может знать что-то важное для следствия. Свидетель, так сказать.

– Лицо знакомое, – пожала плечами коллега Дмитревны. – Но нарисовано как-то… Он же на этом рисунке похож практически на кого угодно. Хоть на Теличко, хоть на вас.

– Ну, ну! – сержант улыбнулся. – На меня точно не похож. Посмотри на разрез глаз, форму носа, подбородок, линию волос, форму ушей…

– А! – закивала женщина. – Ну да, на тебя не похож…

– А на кого похож? – не отставал Сквира. – Ему двадцать пять – тридцать. Вежливый.

– Да они тут все вежливые, – буркнула кассирша. – Пока билет просят.

– Он мог, кстати, билет не брать. Просто ждать поезда. В зале ожидания. Если, например, приехал из Киева с обратным билетом. Или кто-то за него брал…

Кассирша рассмеялась и показала на окошко.

– А вы сядьте и сами взгляните.

Северин Мирославович замялся, подозревая подвох. Потом все же опустился на стул у закрытого окошка. Убрал заслонку.

 Увидел он только кусочек потолка. Приподнялся, но даже так зал практически не просматривался.

– Понятно. У вас зарегистрированы все билеты, проданные в среду?

– На киевский поезд реестр проданных мест есть. А на местные поезда мы билеты не регистрируем. Просто продаем, на людей не глядим.

– И что? Кто же покупал в тот день билеты в Киев?

– Кто? – переспросила Дмитревна. – Про «кто» ничего не скажу. Имен не спрашиваем. Тут знакомых не упомнишь, а уж в порядке общей очереди… – Она перевернула страницу в журнале и прочитала: – Три места по одному, два вместе в плацкарт и два вместе в купе.

– А кто, кто брал эти билеты по одному? – сразу оживился Сквира. – Вспомните! Мужчины или женщины? Молодые или пожилые?

Дмитревна напряглась. Северин Мирославович пододвинул к ней фоторобот. Она покачала головой.

– Я не помню, кто брал билет всего минуту назад. А вы спрашиваете даже не про вчера – про позавчера!

– А в какие вагоны это были билеты? – подал голос сержант. – Можно запросить проводников. Сегодня как раз та же бригада будет следовать. Я их поспрашиваю. Даже отправление задержу, если нужно…

– Я тебе задержу! – вскинулась Дмитревна. – Это же железная дорога! С ума сошел!

– Задержу, если нужно, – упрямо сказал Теличко. На его щеках проступили красные пятна, но голос звучал уверенно. – Речь идет о двух убийствах!

Володимир, кафе «Лакомка», 13:20.

Мяса не было. Ни в каком виде. Даже бутербродов с колбасой здесь не предлагали. Сквире хватило нескольких минут, чтобы досконально изучить меню этого кафе. Печенье, мороженое, пять видов пирожных и три – обычных магазинных конфет. Из напитков – ситро, яблочный сок и ячменный кофе с цикорием. Ну и, конечно, два сорта сигарет. Немного спасала положение горка лежавших на прилавке хачапури, распространяющих по всему помещению дурманящий запах горячего сыра.

Конечно, совсем рядом, через дорогу, располагалась рабочая столовая. Она была темная, какая-то неуютная, но там подавали полный обед. За пять дней капитан успел пристраститься в ней к тефтелям с макаронами, и теперь организм требовал именно их, горячих, с обильной подливой, куском соленого огурца. Сбегать в ту столовую было делом десяти минут, но уйти из кафе Сквира не решался.

Богдана утром упомянула, что иногда обедает в «Лакомке», и теперь капитан сидел здесь в надежде, что «иногда» – это и сегодня тоже. Вот откроется дверь, и войдет она, разрумяненная от прохлады дождливого дня, с капельками воды в волосах, веселая и непосредственная, такая, какой он видел ее с утра. Войдет и сразу заметит его, и удивится, и, конечно, сядет за его столик, и они станут есть хачапури, запивать их ситро, болтать о том, о сем, ни о чем…

За соседними столиками устроились несколько мам с малолетними детьми. Дети чинно поедали пирожные. Мамы пили ячменный напиток с молоком. Было тихо.

Сквира достал лекцию Ревы. Продираться через нее все еще было трудно, но теперь написанное Орестом Петровичем приобрело для капитана смысл, перекликалось с тем, что Северин Мирославович видел вокруг.

…Основными кандидатами на престол Андрия были три мальчика – Любарт-Дмитро, Даниил и Болеслав. Зять погибшего володаря королевства и два племянника. Средний по возрасту, помладше и постарше. Гедеминович, последний Рюрикович  и Пяст. Литвин, русин и поляк – конечно, если судить только по отцам…

В кафе периодически хлопала дверь, впуская пожилых женщин, которые суетливо покупали кулек конфет и тут же бежали дальше. Каждый раз Северин Мирославович оборачивался на звук, ожидая увидеть Богдану, но девушка все не появлялась…

Всех – бояр, Польшу, Литву, Венгрию, Золотую Орду – решительно всех устраивала компромиссная фигура Болеслава. Сын Марии , сестры Андрия, и стал новым королем, приняв православие под именем «Юрий». Наверное, это было не слишком справедливо по отношению к Буше и Любарту-Дмитру, но для королевства Руси это решение и правда было далеко не худшим. Да, происходила смена династии, но трон все же попадал в руки праправнука Данила Галицкого. Польша из врага превращалась в союзника. Впрочем, как и Венгрия. Мальчик должен был достичь совершеннолетия гораздо раньше своих соперников, а значит, держава вскоре получала настоящего правителя. В общем, когда Юрий-Болеслав приехал в Володимир с матерью-регентшей, страсти вокруг трона Андрия немного поулеглись.

В кафе вошел мужчина. Сквира на него даже не взглянул, да и тот не обратил на капитана никакого внимания.

…Юрий-Болеслав стал настоящим монархом. Он стал проводить реформы, начал что-то переиначивать, неожиданно обернулся открытым врагом Польши, повел борьбу против бояр. Через пятнадцать лет после коронации он умер от яда. И будто один и тот же рок висел над всеми правителями королевства Руси – Юрий-Болеслав  был убит до того, как успел обзавестись детьми…

Вновь пришедший мужчина направился с чашкой ячменного напитка в руках к пустующему столику рядом с Северином Мирославовичем. Их взгляды встретились, и оба замерли, пытаясь вспомнить, где они уже друг друга видели.

– Как дела в Доме пионеров? – опомнился первым Сквира. Он поднялся и протянул руку.

– Ничего, неплохо, – Гаврилишин пожал ее. – Можно к вам?

Северин Мирославович сделал широкий жест рукой, и Сергей Остапович аккуратно опустил на столик свою чашку. Плюхнулся на стул и стал помешивать ложкой горячий напиток.

Снова хлопнула дверь, Сквира обернулся. Очередная мамаша с сынишкой.

– Ждете кого-то? – спросил директор Дома пионеров.

Сквира пожал плечами.

– Видел вас на похоронах, – невпопад сказал Сергей Остапович. – Много людей пришло. Как ни крути, Орест Петрович был человеком известным. – Он помолчал немного. Сделал глоток. – Да и любили его многие… А теперь вот и Генка… Говорят, его убили. Это правда?

– Похоже, что да. Версия о самоубийстве, во всяком случае, больше не рассматривается.

– Подумать только! – Сергей Остапович покачал головой. – В нашем-то городе! Два убийства! Неслыханно! – Он сокрушенно вздохнул. – Гену-то за что было убивать? Совсем молодой. Никому зла не успел причинить. Хороший, добрый парень. Немного чудил по молодости лет, конечно… Вы знаете, весьма тягостное ощущение – знать, что человек, с которым ты разговаривал всего несколько дней назад, мертв. Пустота какая-то на душе. И растерянность. Непонятный, необъяснимый мир…

– А когда вы в последний раз видели его? – автоматически спросил Сквира, покосившись на очередную посетительницу кафе.

– В субботу, кажется… – Гаврилишин наморщил лоб, пытаясь вспомнить. Потом кивнул и уже увереннее сказал: – В субботу. Мы с женой и сыном были здесь, в этом кафе. После кино, знаете, ребенок попросил мороженого, а я не смог отказать, хоть и поздно уже было… Да и жене захотелось посидеть где-нибудь. Оторваться от кухни…

– А Гена? – вернул его к теме Сквира.

– А что Гена? Он был с компанией. У каждого по бутылке водки. Сразу стали горланить что-то. Матерились. Я уже хотел было возмутиться, но тут вмешался кто-то из «Лакомки». Знаете, это ведь детское кафе, тут особая атмосфера. Здесь пьяная компания совсем не уместна…

– И что было дальше? – наклонился вперед капитан. – Ну, с Геной?

– Его выставили. Он посопротивлялся и ушел. И утащил компанию за собой. Будете смеяться, но он и меня звал. При жене и ребенке! Будто я с ним хоть раз пил! Я думал, буду на него всю жизнь после этого злиться, но вот… Такое случилось…

– А куда Гена пошел отсюда? – перебил его Сквира.

– Не знаю. Куда-то подались…

– А вы из той компании кого-нибудь знаете?

– Ну, – Гаврилишин опять наморщил в раздумье лоб, – может, Надю?

– Надю?

– Надя Сивоконь из кройки и шитья… – он остановился, потом тихо рассмеялся. – Что я такое говорю! Конечно, не из кройки и шитья. Она в тот кружок не ходит уже лет шесть, не меньше. Теперь она взрослая. Студентка. Учится в техникуме на мелиоратора…

В очередной раз хлопнула дверь кафе, и снова это была не Богдана.

Сквира взглянул на часы. Время стремительно приближалось к двум. Похоже, девушка уже не придет.

– Слушайте, – сказал он, – я вдруг понял, что у меня в деле не хватает графика поездок Ревы. Вы же, наверное, можете его составить? Мне нужно за прошлый и этот годы. Или, может, посоветуете кого-нибудь?

– Ну, дочка Ревы должна знать… – растерялся Гаврилишин.

– Когда Орест Петрович в Днепропетровск приезжал, она, и правда, знает, – согласился Северин Мирославович, – но ведь он не только к ней ездил? Конференции, выставки, симпозиумы всякие? В отпусках, в конце концов, он ведь тоже бывал?

– В отпусках? – неуверенно переспросил Сергей Остапович. – Ну, это, скорее, на кирпичном… Там должны заявления его храниться. Правда, он уже почти полтора года на заводе не работает… – Вдруг на лице Гаврилишина засияла улыбка. – Слушайте, а ведь у меня все это есть! И за прошлый год, и за этот! Как я сразу не додумался?! Орест Петрович ведь писал заявления на отпуск и в Доме пионеров! Без этого, сами знаете… Совместитель – не совместитель, без разницы. Любая проверка… Я ему никогда не отказал бы, но бумага все же требовалась. И на календарные отпуска и, уж тем более, на кратковременные, без содержания!

– Ну вот и отлично! – кивнул Сквира.

– Только на совсем короткие отлучки из города он мне заявлений не оставлял, – осторожно добавил Гаврилишин. – Рева работал у нас лишь по четвергам, так что, если уезжал между пятницей и средой… Но если на неделю или дольше – все это у нас есть!

Опять открылась дверь. Капитан обернулся, но увидел пожилую женщину с двумя детьми. Едва войдя в кафе, дети радостно бросились к витрине с пирожными.

Капитан направился к прилавку, к телефону, который виднелся за спиной продавщицы. В том, что ему позволят сделать звонок, Сквира не сомневался. Но вот что сказать Богдане, он не знал.

Володимир, костел Сердца Иисуса, 14:20.

Собственно, костела не было. В годы войны в него попала бомба, и от внушительного двухуровневого здания в немецком стиле с башнями и звонницами остались лишь развалины подвалов да вогнутый фронтон в форме волны с зияющими глазницами арочных окон. Природа воспользовалась сорока годами передышки, и развалины покрылись травой и кустарником. На башнях, прямо на верхней кромке разрушенной стены росла парочка деревьев. Птицы, в основном вороны, вили гнезда среди груд кирпичей и с возмущенным карканьем взметались тяжелыми черными стаями каждый раз, когда очередной старшеклассник из школы по соседству искал здесь уединения – чтобы покурить, выпить пива или, если повезет, обменяться неумелыми поцелуями с одноклассницей.

Будто в издевку над мрачным достоинством умирающей обители иезуитов на фронтоне висела небольшая табличка, гласившая, что костел Сердца Иисуса является памятником архитектуры XVIII века и охраняется государством. Там же указывалось, что после расформирования ордена иезуитов костел и прилегающие постройки были преобразованы в монастырь братьев базилиан.

– Эй, мужик, будешь третьим? – раздался чей-то прокуренный голос из-под одной из стен. – Дашь рубль?

Северин Мирославович пригляделся и увидел двоих мужчин, сидевших на груде кирпичей. Тень от кустарников совершенно их скрывала, и если бы один из них не заговорил, капитан мог бы пройти мимо.

– Я по делу, – сказал он. – Архитектор.

– Точно! – воскликнул пьянчуга. – Я слышал, реставрировать будут это все.

Раздались тихое позвякивание стекла и звук льющейся жидкости.

– Так тебе налить? Рубль всего!

– Не могу, – Сквира спрыгнул на пол того, что некогда было подвалом костела. – Я… э-э-э… на работе.

– Ну и правильно, – ответил мужик и опрокинул содержимое стакана в рот.

Внимательно глядя под ноги и стараясь не влезть в наиболее подозрительные кучи мусора, Сквира направился в один из проходов. Здесь было немного темнее из-за сохранившихся фрагментов подвального потолка.

Через несколько шагов капитан вновь вышел на открытое пространство и оказался в чем-то вроде крипты. Тут было заметно чище. Груды кирпичей все равно мешали передвигаться, но из поля зрения исчезли бутылки, пустые консервные банки, обрывки газет. Прямо над головой взмывала, казалось, к самому небу, чудом сохранившаяся при взрыве передняя стена костела.

Сквира задрал голову, чтобы посмотреть, как возносятся над ним десятки и десятки рядов кирпичей. Вверх и вверх. Упираясь в свинцовые тучи…

Поскальзываясь на гнилых листьях и озираясь, Северин Мирославович обошел крипту. Никаких следов работы метелки и совка не видно…

Он вздохнул, сел на кучу кирпичей и стал ждать. Злость, толкнувшая его прийти сюда, постепенно улеглась. Да, Икрамов высказался о его походах «по развалинам монастырей» вполне недвусмысленно. Ну и черт с ним! В конце концов, разве место, где Рева нашел монету, не является важным звеном расследования?

Капитан постарался отвлечься от сосущего чувства пустоты, которое преследовало его с того момента, как Икрамов забрал у него дело. Северин Мирославович даже закрыл глаза и попробовал подремать. Безрезультатно, конечно.

Минут через пять он вытащил лекцию Ревы. Сквира уже не верил в националистический след. Во всяком случае, организованной националистической деятельностью в этом городке и не пахло. Однако документ дочитать стоило. И соответствующее заключение написать. Хотя бы для того, чтобы отчитаться перед Чипейко. И хоть что-то показать Икрамову.

…Итак, король был убит. Кто дал Юрию-Болеславу яду, осталось неизвестным. Политически от этой смерти больше всего выигрывал король Польши. Впрочем, это совсем не означает, что именно он и был убийцей.

Трон унаследовал Любарт-Дмитро, муж Буши. История сделала полный круг, но теперь зять Андрия уже не был больше тем подростком, которого фактически лишили престола пятнадцать лет назад. Он вырос, возмужал, набрался опыта, приобрел союзников и друзей. На его стороне теперь находилась сила и авторитет. Он правил всей восточной Волынью. За ним стоял мощный город – Луцк…

– Где-то я об этом городе слышал, – буркнул себе под нос, улыбаясь, Сквира, уроженец Луцка.

Ну, про Любарта капитан знал. В школе, помнится, их постоянно мучили биографией князя и ежегодно водили в построенный им в самом центре города замок…

Новый правитель был именно князем, не королем. Жил он в Луцке, подальше от перипетий разгоревшейся войны против объединенных сил Казимира III и Карла-Роберта . Володимир, вдруг оказавшийся прифронтовым городом, перестал быть столицей – князю было спокойнее в обжитом Луцке. Галицкой частью княжества все в большей степени правил боярин Дмитро Дедько . Любарт-Дмитро , несмотря на все свои усилия, уверенно чувствовал себя только на Волыни.

Сизый голубь спланировал на пол и чинно зашагал у ног Северина Мирославовича, выискивая что-нибудь съедобное…

Буша умерла бездетной. Дети Любарта-Дмитра от другой жены прав на Галицко-Волынскую державу не имели. Собственно, они не были потомками русьских королей и к великому роду не принадлежали.

Голубь остановился перед Сквирой и завертел головой, что-то разглядывая. Потом захлопал крыльями, взлетел, резко изменил направление и пронесся совсем рядом с капитаном. Волна воздуха, поднятая им, обдала Северина Мирославовича, и страницы лекции Ревы в его руках затрепетали, будто собирались взвиться в воздух вслед за птицей…

Что же касается династии, то несчастья, хлынувшие на род Данила Галицкого, похоже, положили ей конец. С формальной точки зрения оставались еще прямые потомки первого короля Руси, правители маленького Острожского княжества. Однако реальная сила больше Рюриковичам не принадлежала. Ее делили между собой новый князь и бояре…

Посреди тишины раздался шум шагов.

– …Видел польское издание твоей монографии о торговле зерном в Великом княжестве литовском, – узнал Сквира голос Часныка. – Все иллюстрации вынесены в конец, страшно неудобно читать…

В проходе из первой комнаты появился Алексей Тимофеевич. Он близоруко прищурился, приглядываясь к Сквире, потом воскликнул:

– Капитан! Приветствую!

Следом за ним показалась Марта Фаддеевна.

– Вы знаете литовский язык? – тут же спросил ее Северин Мирославович.

Марта Фаддеевна непонимающе уставилась на него.

– Ну, вы же изучали… э-э-э… Литовское княжество?

Алексей Тимофеевич и старуха заулыбались.

– Вы удивительный человек, капитан, – она покачала головой. – Могли сказать, что я великолепно выгляжу. Могли поздравить меня с выходом монографии в Польше. Могли передать привет от подполковника Икрамова, который, несомненно, обсуждал с вами меня и Олексу после нашей встречи. Могли поинтересоваться, зачем я исследовала торговлю зерном. Но вы спросили, знаю ли я литовский язык! Поразительно!

– Ну, – Сквира был смущен, – неужели вы ко всему еще и литовским владеете?

– Нет. Впрочем, в изучении архивов Великого княжества литовского литовский язык мало помогает. Скорее, нужен старобелорусский.

– За свои открытия в Пинске Марта была удостоена премии Альфреда Хейнекена, – вмешался Часнык. – Это я вам, Северин Мирославович, доложу, уникальный…

– Это звучит громче, чем есть на самом деле, – перебила его старуха. – Просто любопытное приключение. Днем я сидела в местном архиве, он же средневековый иезуитский Коллегиум, читала манускрипты, обсуждала находки с местным маляром, довольно интеллигентным юношей, а вечером бегала на свидания со своим будущим вторым мужем. Подогревало кровь, знаете ли.

– А твой будущий супруг в то время руководил раскопками городища дреговичей, – все с тем же энтузиазмом говорил Часнык. – Вы могли о нем слышать, Северин Мирославович. Теодосий Стефанович Вовченко. Прекрасный был археолог! Известнейший!

Сквира развел руками.

– Не знаю, как раскопками, а топографисткой он точно руководил, – проворчала старуха, – за что не раз ходил с расцарапанной рожей.

– Ну, Марта Фаддеевна! – улыбнулся Сквира. – Не ожидал от вас применения… э-э-э… грубой физической силы.

– Вы правы, – гордо сказала дама. – Ногти – это так, для устрашения топографистки.

Часнык перевел взгляд с капитана на Кранц-Вовченко и погладил волосы на лбу. Видно было, что он пребывает в нетерпении.

– Ну что, подумали про параллельный мир?

– Все в вашей гипотезе шито белыми нитками, – покачал головой Северин Мирославович. – Ничего она не объясняет – ни слежки за Ревой, ни его внезапного ухода с вашего дня рождения, ни убийства Рыбаченко…

– Ничего не объясняет! – истерично взвизгнул Часнык. – Шито белыми нитками!

– Вы будете драться, товарищи? – невозмутимо спросила старуха.

– Про нитки – это лишь ваше субъективное мнение, – не обращая на нее внимания, даже не взглянув в ее сторону, но заметно сдержаннее ответил Алексей Тимофеевич.

– Возможно, – покладисто кивнул капитан. – Но есть и объективный факт.

– Какой? – тут же заинтересовался Часнык.

– Параллельного мира нет и быть не может, – отрезал Северин Мирославович.

– А зачем же вы тогда сюда пришли? – безнадежно махнул рукой Алексей Тимофеевич. – Если параллельного мира нет, значит, и прохода в него нет!

– Я ищу место, где Рева обнаружил трезуб-империал.

– Тогда сразу к делу! – хмыкнула Кранц-Вовченко. – Орест сказал мне: «Я копаюсь в подземелье. Собор знаешь?» Из этого я заключила, что он вел раскопки в соборе…

– А это неправильно?

– Разве можно перебивать женщину! – она сверкнула глазами. – Конечно, это неправильно. Соборов в Володимире два – православный, где с утра до вечера пропадает Олекса, и католический, где мы уже побывали. Однако, слова Ореста не означают, что он работал в соборе. Он вполне мог говорить о своих раскопках рядом с собором.

– Гм, – Сквира пытался сосредоточиться. – И что?

– Вы меня пугаете, капитан…

– Я и правда не понимаю.

– Обязан ли следователь замечать детали? Этот костел находится всего лишь через дорогу от костела Иоакима и Анны. И здесь, как видите, есть подземелье…

– Понятно, – вздохнул Сквира.

– Ну а если понятно… – И Марта Фаддеевна направилась вглубь развалин.

Сквира и Часнык, чувствуя себя статистами, поплелись за ней.

Они оказались в центральном круглом помещении. Сюда когда-то упал фрагмент стены, но каким-то чудом не развалился на куски, а так и остался лежать, скособоченный, на груде кирпичей, обрастая травой и молодыми побегами деревьев.

– Империал существует, – заговорил Северин Мирославович, – и игнорировать его невозможно. Но, чем терять время на псевдонаучное фантазирование, лучше подумать, откуда на самом деле он взялся… – Капитан замолчал, ожидая реакции от Кранц-Вовченко и Часныка. Те пожали плечами.

– Все в вашей монете довольно логично… – пробормотала, наконец, старуха. – Я смогла заметить только одно легкое противоречие…

Сквира резко к ней обернулся.

– Ничего драматического. Просто имя «Максим», ведь, не монаршее. При всей своей античной древности оно дань французской моде XIX века. Никаких корней в сколько-нибудь отдаленном прошлом оно не имеет. В XIX веке это имя было распространено, в основном, среди простых сословий. Недаром так звали не Пушкина, обедневшего дворянина, а отца Горького, столяра…