Текст книги "Трезуб-империал"

Автор книги: Эд Данилюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)

Кранц-Вовченко взобралась на упавший фрагмент стены. И уверенно пошла по нему наверх. Обломок под ее весом подозрительно скрипел, но держался. Ботиночки старухи оставляли на отсыревшей штукатурке темные следы. Ноги соскальзывали, но Марта Фаддеевна на удивление быстро достигла почти самого края. Выпрямилась и гордо посмотрела на мужчин.

«Не хватало еще, чтобы пламенный коммунист Кранц-Вовченко свалилась оттуда и сломала себе что-нибудь. Чипейко за это по головке не погладит…» – подумал Северин Мирославович

– И что оттуда… э-э-э… видно? – Он постарался незаметно переместиться на наиболее вероятную линию возможного падения старухи.

– Все! Впрочем, ничего интересного.

Сквира предложил ей руку. Кранц-Вовченко чисто символически оперлась на кончики его пальцев и, осторожно ступая, спустилась на кирпичный пол.

– Теперь о довольно странном сочетании «Малая Русь»…

– Да, – капитан вспомнил слова Козинца. – Отдает Малороссией…

Марта Фаддеевна скептически на него взглянула.

– В тысяча триста третьем году ни о какой России речь еще не шла. В том году умер младший сын Александра Невского, некто Даниил. Слыхали о таком?

– Нет…

– Даниил знаменит тем, что ради него в отдельный удел впервые выделили Москву. Тогда новое словосочетание «Московское княжество» еще резало ухо. Больше того, само слово «Русь» тогда еще к тем землям не применялось…

– И при чем тут Малая Русь?

– Я про Даниила Московского  вам для масштаба рассказала. В том же году патриарх константинопольский выделил новую митрополию под названием «Малая Русь». Это были шесть епархий, находившихся на землях короля Юрия из рода Романовичей. Еще через пятьдесят лет уже другой византийский патриарх изобрел название «Великая Русь» – для существовавшей со времен Ярослава Мудрого Киевской митрополии. Спустя еще сто лет это название вместе с киевскими митрополитами мигрировало в Москву…

– То есть, вы хотите сказать, что ничего оскорбительного в словах «Малая Русь» для националистического уха нет?

– Конечно, нет, – хмыкнула старуха. – Ни для националистического, ни для патриотического, ни для какого другого. Король Юрий Второй, например, официально титуловал себя Rex Russiae, dux totius Rusiae Minoris – Король Руси, князь Всея Малая Руси. Его это словосочетание не оскорбляло.

– А я об этом князе Всея Малая Руси слыхал! – сам удивляясь чудом оставшимся в голове знаниям, воскликнул Сквира. – Этого Юрия на самом деле ведь Болеславом звали? Его потом отравили…

– Ого! Вы тайный член-корреспондент?

– Вы забыли выкрасть у меня лекцию Ревы… – скромно пробормотал Северин Мирославович, хотя на самом деле его аж распирало от гордости. Тут какая-то мысль пришла ему в голову. – Вы сказали «род Романовичей»? Как на монете Максима Третьего? Там написано о восьмисотлетии рода… ну да… именно рода Романовичей.

– Было шесть правителей королевства Руси из этого дома, от первого короля Данила Галицкого до Андрия и Льва Второго. Основал династию отец Данила Роман Великий, отсюда и название всего рода.

Услышав это имя, Часнык заметно встрепенулся. Он попытался что-то вставить, но Сквира заговорил первым:

– Я помню ваши слова о том, что украинские короли все были Рюриковичами! Поэтому на монете и уместен трезуб, их родовой герб. А Романовичи…

– Мы все млекопитающие, но иногда для удобства некоторых из нас называют дельфинами, – пожала плечами Марта Фаддеевна. – Рюриковичи к тринадцатому веку расплодились просто в неприличных масштабах. Романовичи – одна из ветвей этой семьи, потомки Романа Мстиславича…

– Роман Великий был прямым потомком Рюрика в десятом поколении, – быстро заговорил, воспользовавшись паузой, Часнык. – Он княжил здесь, в Володимире. Подчинил себе всю Волынь, а потом и всю Галичину, объединил их и впервые создал Галицко-Волынское княжество. Представляете себе масштаб его деяний, капитан?

– Ну… – замялся Сквира.

– Конечно, при современном областном делении это трудно понять, – согласился с ним Часнык. – Историческая Волынь – это ведь современная Волынская, Ровенская, Житомирская и Брестская области, около трети Тернопольской области, северная часть Хмельницкой области и восток Люблинского воеводства Польши. Семь регионов! А историческая Галичина, или Галиция – это Львовская, Ивано-Франковская и остаток Тернопольской областей, а также часть Польши. Это еще четыре региона! Сложите все это. Что у вас получится?

– Галицко-Волынское княжество, – сказал Сквира.

Старуха засмеялась своим странным смехом.

– Современные Австрия и Венгрия вместе взятые! – проигнорировал шутку капитана Часнык. – Даже если не считать территорий, которые теперь находятся в Польше, это две современные страны! Или половина Италии!

Сквира посерьезнел.

– Ясно.

– Кроме собственно Волыни и Галичины Роман подчинил себе еще и Киев, – уже спокойнее добавил Часнык. Похоже, высказавшись, он растратил весь свой пыл. – Так что летописцы не зря называли его «самодержцем всея Руси». Он вполне мог бы собрать все тогда обжитые украинские земли – независимым при нем оставался лишь Чернигов…

А ведь Часнык – явный националист!

– Но ты согласишься, – обратилась к приятелю Марта Фаддеевна, – что из этого объединения территорий по-настоящему крепкое государство создал все-таки только его сын, Данило Галицкий?

– Ты мне это и прежде говорила, – раздраженно ответил Алексей Тимофеевич. – Галицко-Волынское государство создал Роман, и спорить с эти бессмысленно…

– У вас был уже на эту тему разговор? – удивился Сквира.

– Да, – повернулась к нему Кранц-Вовченко. – Я же вам рассказывала. На праздновании у Ореста. Мы вообще тогда прошлись катком по всей династии Романовичей. Начиная с тысяча сто семидесятого года, когда Роман стал володимирским князем …

Тысяча сто семидесятый год! Как раз восемьсот лет до тысяча девятьсот семидесятого года, пропечатанного на монете!

Еще продолжая говорить, старуха двинулась к полуразвалившейся арке.

– Вы, кстати, заметили, что слова «Украина» и «Малая Русь» написаны на монете через дефис? – послышался ее голос из соседней крипты.

– Это что-то значит? – крикнул Сквира ей вслед.

– Дефис, потому что автор монеты считает эти понятия равными.

Капитан бросил последний взгляд на крипту и поспешил на ее голос. Часнык поплелся за ним.

– Либо это синонимы, либо королевство Максима Третьего – объединение двух стран, Малой Руси и Украины.

– Да? – Сквира вошел в комнату, где старуха осматривала стену.

– Все очень просто, – продолжала она. – Вы знаете, как слово «Украина» стало названием Украины? Эта земля ведь всегда называлась Русью…

– Ну, я слышал, – осторожно начал Сквира, – это слово происходит от…

– Не повторяйте чужих фантазий, – остановила его Марта Фаддеевна. – Происхождение слова дискутабельно. Да и неважно. Похоже, оно появилось еще до нашествия монголо-татар. Собственно, его впервые записали как раз во времена Романа Мстиславича. Дело не в этом. Как могло случиться, что целый народ, именовавший себя русью, русинами, возможно, русьскими, а однажды даже вскользь поименованный странной словесной конструкцией «русичи», вдруг стал сам себя называть украинцами?

– Ну, наверное, нас так назвали другие…

– Вот, значит, как просто! – рассмеялась Марта Фаддеевна. – Кто-то назвал многомиллионный народ чудным словом, и этот народ тут же на это слово переключился?

Сквира молчал.

– Знаете, кто такие лендьелы и влохи? – неожиданно спросила Кранц-Вовченко.

Капитан покачал головой.

– Венгры называют поляков «лендьелы». Поляки называют итальянцев «влохи». Весь мир называет греков греками, а они себя – эллинами. Грузин называют грузинами или георгианцами, а они себя – «картвели». Немцев называют и немцами, и алеманами, и германцами, и тадесками, а они себя – дойче и никак иначе. Четыреста лет подряд Венгрия частично или полностью входила в состав Австрийской империи на подчиненном положении. Австрийцы называли и называют венгров унгарами. И что же? Венгры как были «мадьярами», так и остались по сей день…

– Я понял, – сказал Сквира.

– Поняли? – усомнилась старуха. – Тогда вот более сложная задача… – Она критически посмотрела на капитана. – Вы житель южной Руси и называете себя русином, русью или русьским. В какой-то момент ваша земля входит на правах подчиненной в состав другого государства, которое тоже называет себя Русью, а свой народ – русским. Как вы будете отличать себя от народа метрополии?

Сквира пожал плечами.

– Начну называть себя по-другому?

– Только так и не иначе! Использовать альтернативные самоназвания, чтобы не возникало путаницы: «мы та русь, которые малороссы» или «мы русины что украинцы». Постепенно один из многих синонимов стал основным. Кстати, случилось это совсем недавно. Слово «украинский» окончательно победило все остальные варианты названия только в восемнадцатом-девятнадцатом веках… – Кранц-Вовченко развела руками. – Или переключиться на один из синонимов самоназвания, или перестать быть отдельным народом. В общем, как-то отделить себя, обозначить: здесь мы, там они, и они – не мы, хоть и называются так же.

– Договорились, – улыбнулся Сквира.

– А теперь совсем простая задачка: почему львовяне еще сто лет назад называли себя русинами или русьскими, а все свое – русьским? При том, что они очень четко и последовательно всегда относили себя к украинскому народу?

– Они входили в Австро-Венгерскую империю, а не Российскую? – предположил Сквира. Менторский тон Кранц-Вовченко начал несколько раздражать его. К тому же, он не понимал, какое отношение это все имеет к монете.

– Браво! – воскликнула Марта Фаддеевна. – Им не нужно было отделять себя от других русьских. Единственными русьскими в той империи были они сами, и львовяне продолжали называть себя так же, как и тысячу лет назад.

– И раз на монете употреблено слово «Украина»… – с вопросительной интонацией проговорил Сквира.

– …Это означает, что либо все королевство, либо его часть были какое-то время в составе некой империи с доминирующим народом, который тоже называл себя «русские». Скорее всего, в составе России, ведь при такой схожести истории между тем миром и нашим наиболее вероятно образование именно Московской России, а не, скажем, Псковской Литвы или Булгарской Югры… Надпись «Мала Русь-Україна» могла возникнуть в результате объединения двух равных по статусу земель, скажем, Галицко-Волынской страны и русьских земель вдоль Днепра. Киев, Чернигов, Дикое Поле и Надднепрянщина, как и в нашей истории, могли в том мире оказаться под протекторатом России, приобрести в силу этого самоназвание «Украина», а потом каким-то образом объединиться с Малой Русью…

Какая-то извращенная логика. Выходило, что название «Украина» – это своеобразный след, оставшийся после воссоединения братских народов Украины и России…

– Впрочем, – продолжала старуха, – это все наши фантазии. Воображаемая страна автора монеты вполне может иметь два названия, синонимы. Вот он их и привел… – Марта Фаддеевна крутанулась на каблуках и в упор посмотрела на капитана. – Я вас не утомила? – спросила она почти ласково.

– Что вы! – поспешно ответил Сквира.

Следующая комната была меньше предыдущей. Те же груды кирпичей, та же сырость, та же единственная стена костела, нависающая над головой. В углу виднелась небольшая ниша, прикрытая висевшей на одной петле позеленевшей от времени дверью. По глади огромной лужи, заливавшей не только нишу, но и добрую треть комнаты, под порывами ветра раз за разом пробегала рябь. На поверхности воды покачивались опавшие листья. Тут же валялась статуя какой-то святой, потемневшая от времени, покрытая мхом. Она некогда выпала из ниши да так и осталась в грязи.

Сквира подошел ближе. Частично погруженные в воду, в этой луже лежали совок, ломик, метелка и лопата с короткой ручкой.

Сердце Северина Мирославовича екнуло. Наконец-то!

– Нашли? – спросил Часнык, едва увидев все это. – Орест?..

– Нет, вряд ли, – покачала головой Марта Фаддеевна.

Она ткнула носком ботиночка в пятнышки мха на метелке, потом указала на черенок лопаты, кое-где присыпанный чем-то, похожим на зерно.

– Все это лежит здесь минимум с того времени, когда цвели деревья. Вон налипли лепестки яблоневого цвета.

– Может, вообще с прошлого года? – предположил Алексей Тимофеевич.

– Нет, гнили не видно, – отметила старуха. – И мох еще не успел разрастись.

Стараясь не замочить ноги, Сквира заглянул в нишу. Она была неглубокой и невысокой, как раз под размер валяющейся в луже статуи. Стены покрывала паутина трещин. Многие кирпичи вывалились из кладки. Ветер забивал листвой несколько относительно свежих проломов.

– Кто же все это здесь бросил? – пробормотал Часнык. – Если не Орест?

– Почему не Орест? – мрачно возразила старуха, – Может, и он. Сделал перерыв на лето, а потом купил новые. А возможно, это был его протеже Геннадий. Или кто-то еще…

Володимир, райотдел милиции, 18:30.

– В Успенском соборе нет никакого подземелья, – в который раз настойчиво повторял Часнык. – Я уже вам говорил, там есть подвал, да, есть, но он современный. Его построили сто лет назад, когда собор восстанавливали. Тогда провели довольно тщательные археологические изыскания, извлекли из земли все, что можно было найти, а потом залили цементом. Там невозможно копать! Да и незачем!

– Но ведь другого варианта просто не осталось! – сказал Северин Мирославович. – Рева четко упомянул собор. Католический собор и монастырь рядом с ним мы осмотрели. Остается Успенский…

Он переложил телефонную трубку в другую руку и попытался выглянуть в окно. Машины Икрамова видно не было. Звук работающего мотора доносился через открытую форточку. Короткий телефонный провод не позволял капитану подойти к окну поближе…

Подполковник собирался уезжать обратно в Киев. Сквира слышал, как хлопали двери в той части здания, где располагался кабинет начальника райотдела – похоже, там на скорую руку пили.

– …Подвалом распоряжаемся мы, музей. Ключ у директора. Приди Орест проситься в подвал, я об этом узнал бы сразу. Да Орест никогда и не обратился бы к директору, он пошел бы прямо ко мне…

В коридоре послышались возбужденные голоса. Выходят!

– Да, да, я понял, – поспешно заговорил Сквира. – Спасибо, Алексей Тимофеевич. До завтра!

– До завтра… – Часнык, которого прервали на полуслове, видимо, опять обиделся.

Капитан бросил трубку на рычаг и выбежал из Ленинской комнаты.

В коридоре в центре большой группы мужчин, одетых в форму и в штатское, стоял Икрамов.

– А, капитан! – громко произнес он, обернувшись к Северину Мирославовичу. – Ну, с вами-то я не прощаюсь! – Он сделал несколько шагов к Сквире. – Расследование в самом разгаре. Завтра с утра созвонимся. Или вы планируете передохнуть на выходных?

– Какой там отдых! – искренне, совершенно не думая о том, что это, собственно, единственно правильный ответ, воскликнул капитан.

– Ну и прекрасно! Завтра поговорим. – И Сурат Бахтиерович отвернулся.

По ногам потянуло сквознячком – в райотдел вошел Козинец. Лейтенант сразу понял, что в разгаре какой-то официоз, и прижался спиной к стене. Потом натолкнулся взглядом на Сквиру и махнул ему рукой. Капитан кивнул.

– Давно не виделись! – услышал он вдруг хриплый голос. – Чем развлекаетесь?

Северин Мирославович оглянулся. К нему пробиралась Кранц-Вовченко.

– Добрый вечер, – улыбнулся он. – Сейчас для меня главное развлечение – поиск подземелья в районе собора. Уже и Часныка взбудоражил, а где оно, так и не знаю. Может, все-таки в Успенском? Как раз собирался звонить вам…

Ответить старуха не успела.

– Марта Фаддеевна! – окликнул ее прокурор, тоже приехавший провожать Икрамова. – Как же мы без вас! Давайте в мою машину! Я вас подвезу!

Дама царственно взглянула в его сторону, не отходя от Сквиры.

– Здесь до гостиницы идти пять минут, – сказала она.

– Нет, нет, нет, – настаивал прокурор. – Не обижайте меня!

Старуха передернула плечами и повернулась к капитану спиной.

И это будто явилось командой к выходу. Все разом двинулись на улицу и столпились у «Волги» подполковника.

Взгляд Икрамова на секунду задержался на Сквире. Северина Мирославовича, как и в первый день их знакомства, обожгло огнем черных глаз хана Узбека. Капитан поежился. Сурат Бахтиерович улыбнулся ему своей обычной вежливой улыбкой и исчез в глубинах автомобиля.

Козинец пробрался к Сквире и возбужденно выпалил:

– Надя Сивоконь – помните, к ней вас Гаврилишин направил… Она указала девицу, у которой Рыбаченко зависал последнюю ночь.

Капитан следил за тем, как медленно отъезжает машина Икрамова.

– И мы уже разобрались с лопатой и совком у иезуитов, – продолжал Василь Тарасович. – Вы были правы, это Генкины вещи…

– Так что там по поводу девицы? – перебил его Сквира, едва только «Волга» исчезла за поворотом.

– Валентина Плачинда, девятнадцать лет, студентка второго курса техникума механизации и гидромелиорации сельского хозяйства, родом из Литовежа, живет в общежитии. Девица не простая, не село какое…

Северин Мирославович, у которого после отъезда Икрамова сразу улучшилось настроение, хлопнул лейтенанта по плечу и почему-то радостно сказал:

– Ух!

Василь Тарасович непонимающе заморгал. Как ему объяснить, каково это, когда под боком сидит большая шишка из Киева и, не сильно напрягаясь, находит твои проколы, один за другим. Находит и, будто этого мало, тычет тебя в них, как неразумного котенка! И легко забирает дело, ломая карьеру! А еще из Луцка наседают. Наседают с двойной энергией, потому что Чипейко хочет показать этой самой шишке, что и он, Чипейко, тоже работает, держит руку на пульсе, руководит следствием!

– Поехали! – весело скомандовал Сквира.

У тротуара их уже поджидал потрепанный «бобик». Сыщики забрались на заднее сиденье, и машина тронулась с места.

– Сивоконь показывает, – Козинец перекрикивал шум мотора, – что в субботу они, типа, шатались с Рыбаченко по разным подворотням, пока под утро не осели в общежитии техникума, в комнате Плачинды. Колобродили все воскресенье. Разошлись поздно ночью. Разошлись только потому, что нужно было переться на занятия. Генка остался там…

– Вот и алиби для Рыбаченко, – пробормотал Сквира.

– Да, типа того. Генка никак грохнуть Реву не мог. Свидетелей у него наберется с полдесятка… Плачинда всю неделю занятия сачковала, сегодня причапала подавленная, на измене, говорить ни с кем не хотела и кантоваться с компанией не пошла.

– Интересно…

– По словам Нади Сивоконь, в последнее время что-то у Генки было не так. Зажал бабки. Перестал покупать бухло без счета. Закусон брал подешевле. Когда тут у одного струны на гитаре порвались, не помог. На тачке с ветерком больше никого не катал…

– Деньги кончились, – кивнул Сквира.

– Скорее, стали заканчиваться, – уточнил Василь Тарасович. – Надя говорит, что Генка, когда его перло, хвалился, будто заныкал целую штуку рублей неприкосновенного запаса. На учебу в институте…

– Вон даже как! – удивился капитан. Рыбаченко казался ему несколько другим человеком. – А мы у него дома денег не нашли…

– Убийца свистнул, – предположил Козинец. – Или Генка спрятал где-то. У предков, например.

– Кстати, объясняет, зачем он регулярно к ним ездил, – заметил Сквира. Потом улыбнулся: – А я никак не мог понять, как можно дома держать кучу денег и водить туда всякий сброд! Но если Гена хранил богатства среди своих вещей в квартире родителей…

За окном проплыл «Детский мир». Машина проехала мимо знакомой «Лакомки» и свернула на боковую улочку. Многоэтажные дома почти сразу сменились одноэтажными, но через несколько минут и те исчезли. В окнах замелькали камыши. Потянуло запахами болота. Еще через несколько секунд «бобик» пересек крошечную речушку, фактически ручей, и опять понесся среди густых камышовых зарослей.

– Тут вот какая кора, – сказал лейтенант. – О Дзюбе…

– Странный малый… – отозвался Сквира.

– Предположим, что все это замутил Дзюба, – рассуждал Козинец. – Зачем тогда ему понадобилось бы тырить телефонную книжку Ревы? У Дзюбы свой список нумизматов, да еще и, зуб даю, длиннее, чем у Ореста Петровича…

– Без сомнения. – Сквира внимательно смотрел на лейтенанта. Сложись обстоятельства по-другому, Василь Тарасович, хоть и милиционер, вполне мог бы стать следователем. И, наверное, неплохим… И дела у него вряд ли отбирали бы. Северин Мирославович перевел взгляд на дорогу. – Все правильно. Вот только умный преступник приказал бы исполнителю взять записную книжку просто так, для отвода глаз…

– Ну, не знаю, – Козинец пожал плечами. – Преступник к нам в город не поперся бы. Если Валентин Александрович соучастник убийства, на фига самого себя подставлять? Пока он тут не нарисовался, он ведь был для нас просто одним из многих знакомых Реве нумизматов. А теперь мы, типа, подозреваем его…

– Он ведь мог совершить ошибку, – вздохнул капитан. – Не стоило ему приезжать, а он не подумал и приехал… Дзюба это или не Дзюба, но я очень надеюсь, что преступник совершил ошибку. Очень надеюсь. Иначе… Только нужно суметь разглядеть эту ошибку…

Володимир, общежитие техникума механизации и гидромелиорации сельского хозяйства, 19:25.

За столом в холле восседала дородная женщина в летах. Она читала газету, не забывая время от времени посматривать поверх очков по сторонам. На стене за ее спиной висела старая стенгазета с карикатурами на прогульщиков.

Чуть в стороне стояла пара велосипедов. У самой лестницы валялись оставленные кем-то тяпки и цинковый таз.

Две девушки в меховых жилетах, надетых поверх стареньких, явно «домашних», спортивных костюмов, стояли у телефона, висевшего на стене, и о чем-то шушукались. Похоже, одна из них порывалась позвонить куда-то, а вторая ее отговаривала. Обтягивающая ткань подчеркивала фигуры, и Сквира уже не удивился, когда лейтенант уставился на девушек. Козинец, вроде бы, шел вместе с Северином Мирославовичем, но голова его оставалась повернутой к телефону-автомату, взгляд был прикован к подругам…

Капитан достал удостоверение и протянул его дежурной.

– По служебным делам или к знакомым? – строго спросила та. – Что-то вас слишком много.

– По служебным, – Северин Мирославович, удивившись, обернулся. – Почему много? Двое нас…

– А остальные тоже из органов или как? – повысила голос женщина, пристально глядя на Василя Тарасовича.

– Из органов, Валерьевна, – миролюбиво произнес Козинец. – Или ты меня не знаешь?

– Знаю, еще как знаю! – пробурчала дежурная. – Лет двадцать назад ни за что тебя в женское общежитие не пустила бы. Хоть в форме, хоть без…

– Где проживает Валентина Плачинда? – спросил Сквира, мысленно улыбнувшись тому образу молодого Козинца, который возник в его голове.

– В двести третьей, – ответила женщина недовольно.

В дверь заглянул какой-то паренек. Сразу поняв, что дежурной его плохо видно из-за двоих стоявших прямо перед ней мужчин, он бесшумно скользнул в холл.

– Куда! – немедленно завопила та. Перекрывали ей обзор пришедшие или нет, но такую наглость она не могла простить. – Милицию позову! А ну, назад!

– Мне к сестре, – парень сменил тактику, резко развернулся и пошел навстречу дежурной. – Мне на минуту! Письмо от матери отдать.

– Письмо оставляй здесь! – сердито рявкнула женщина.

Козинец подтолкнул Сквиру в спину, и они попятились от стола.

– Куда бы мы без вот таких самоотверженных вахтерш! – пробормотал капитан, когда они благополучно достигли лестницы.

– Вы бы с ней по соседству пожили! – Козинец покачал головой. – А жена в ней души не чает…

Сквира изумленно посмотрел на лейтенанта. Ему и в голову не приходило, что Василь Тарасович женат…

Второй этаж представлял собой бесконечный коридор с двумя рядами дверей. Прямо напротив лестницы находился небольшой зал, кухня с восемью электрическими плитами, где готовили себе ужин несколько девушек в домашних халатах. Когда на лестнице появились мужчины, они разом прекратили разговор и повернулись к ним.

Из-за двери в конце коридора вышла еще одна девушка. Она на ходу накручивала полотенце поверх мокрых волос, но, увидев Сквиру и Козинца, замерла.

Под устремленными на него взглядами капитан прошел по коридору в одну сторону, потом в другую и, наконец, оказался перед комнатой Плачинды. Оглянулся на лейтенанта. Постучал.

Послышались скрип кровати и шаги. В дверном проеме возникла симпатичная крашеная блондинка в спортивном костюме. На вид – совсем еще ребенок. Волосы растрепаны, глаза и нос покраснели, будто она недавно плакала. Тем не менее, на голове у девушки были наушники, провод от которых тянулся к пластмассовой коробочке. Внутри коробочки крутились два колесика. Из наушников доносился приглушенный стук. Увидев мужчин, девушка нажала на кнопку. Что-то громко щелкнуло, и стук прекратился.

– Чё? – спросила она, наверняка не пытаясь быть ни вызывающей, ни наглой. Просто так уж девушка разговаривала.

– Плачинда? Валентина Плачинда? – уточнил Сквира.

– И чё?

Северин Мирославович достал удостоверение, но ни раскрывать, ни давать его девушке в руки не стал. Поднял до уровня глаз и тут же спрятал обратно.

– Капитан КГБ Сквира, – представился он, протискиваясь мимо Валентины внутрь. – Зачем мы пришли, знаете?..

Это была обычная комната, длинная, с тремя кроватями, шкафом и столом. Обстановку несколько оживляли разноцветные коврики – на стенах, на полу, на двери. В открытую форточку с улицы, вместе с сыростью, проникала болотная вонь. Покрывало на одной из кроватей было смято. Остальные две находились в идеальном порядке. Как и вся комната в целом.

– Из-за Рыбы? – предположила девушка.

– Именно, – кивнул Сквира, усаживаясь на один из стульев. Он впервые слышал это прозвище, но почему-то ни на секунду не усомнился, что Валентина имеет в виду именно Рыбаченко.

– А чё? Я тут причем? – Валентина покачала головой. Потом сердито спросила: – А какая… вам успела настучать?

– В городе сказали.

– И чё, теперь телегу в бурсу накатаете? – она напряженно замерла. Похоже, это был важный для нее вопрос.

– Ну, щас, фигней маяться брошу и сразу накатаю, – почему-то по-русски ответил Козинец, устраиваясь на свободном стуле.

Валентина заметно расслабилась.

– Как вы узнали о смерти Геннадия Рыбаченко? – начал расспросы Сквира.

Девушка, скинув тапочки, залезла с ногами на кровать, прямо поверх смятого покрывала. Отложила в сторону пластиковую коробочку с наушниками.

– Бурсаки сказали. Вчера еще.

– Не жалко пацана? – поинтересовался Козинец.

Валентина взглянула на него. Глаза ее наполнились влагой, но ответила она довольно агрессивно:

– А чё? Мой личняк.

Северин Мирославович поспешил переменить тему:

– Как вы Гену сюда провели-то? Здесь же контроль! Дежурная не пустила бы.

– Влез по дереву в окно. В двести четырнадцатую. Он ловкий… – Она умолкла на мгновение и добавила уже тише: – …был.

– И когда он ушел?

– В воскресенье привалил, в среду отвалил. Храпел здесь, на этой кровати, – девушка с вызовом хлопнула ладонью по покрывалу и замолчала, глядя перед собой.

– Четверо суток? – не сдержался Северин Мирославович.

– И чё? – пожала плечами Валентина. – Много? А ему домой чё-то не хотелось!

– Зачем же тогда он ушел?

– Соседки мои приехали. С автобусной прямо на пары почапали, а после занятий приперлись. Чё ж ему тут делать было? Сказал, на выходные подвалит, когда они обратно по своим селам поуезжают… – Валентина вздохнула. Поджала под себя ноги, обхватила колени руками. – …Сегодня, значит. Вот сейчас уже был бы здесь…

В комнате повисла тяжелая тишина.

Лейтенант встал, сделал несколько шагов и остановился около тумбочки. Валентина автоматически взглянула в его сторону.

– А это что за фигня такая? – спросил Василь Тарасович, указав на пластиковую коробочку с наушниками.

– Плейер, – Валентина выпрямилась. Шмыгнула носом. – Генка подарил.

Она потянулась за коробочкой и нажала на какую-то кнопку. Послышался частый стук. Девушка приподнялась, встала на кровати на колени и надела на голову Козинца наушники. Тот удивленно поднял брови, потом закивал с видом ценителя и стал отбивать такт рукой.

Валентина выключила плейер.

– Клевая штука, – оценил Василь Тарасович.

– Клевая, – согласилась Плачинда, забирая наушники и вновь прислоняясь спиной к стене. – А ты ничё пацан. Мент?

– Ну дык! – улыбнулся Козинец и щелкнул пальцем по погону. – Лейтенант! В футбол играешь?..

– А что Геннадий про жизнь свою рассказывал? – встрял в разговор Сквира, недовольно косясь на напарника.

– Рассказывал, как трудно ему было за патент бабло выбивать… – серьезно ответила Валентина. – Гена же изобретатель был. Изобрел чё-то. Так вот он сначала патент не мог получить, а потом ему бабло зажали, не хотели отдавать…

– А кто не хотел отдавать? – Северин Мирославович старательно прятал улыбку.

– Чиновники. В Киеве. Кто ж еще? А Генка на своем стоял. Типа, гоните бабки и все! Говорил, дело в принципе. Это у него принцип такой был. Чобы не создавать присин… – Она закатила глаза и по слогам выговорила: – …При-син-ден-тов.

– Прецедента, – подсказал Василий Тарасович.

– Во-во, – слабо кивнула девушка.

Она опять сникла. В глазах замерцали слезинки.

– А убить его никто не грозился? Может, враги у него были? Он ничего такого не упоминал?

Девушка покачала головой, шмыгнула носом.

– Да ну! Куда там! Никого он не боялся!

– Гена никаких вещей тут не оставлял?

– Не, – она пожала плечами. – Ничего после него не осталось… Тока этот плейер…

Володимир. Успенский собор, 22:10.

Богдана и Сквира стояли, прислонившись спинами к стене Успенского собора, и ждали Квасюка. Двор был совершенно безлюден. В царившей тишине, прислушавшись, можно было различить далекий гул громкоговорителя автостанции.

– А что же это мы… э-э-э… на «вы»? – неуверенно проговорил Сквира.

Он чувствовал себя с Богданой стариком. Все-таки двенадцать лет разницы. Он уже стал комсомольцем, когда она только училась говорить.

Девушка на мгновение замерла.

– На «ты» и правда было бы проще, – она принялась тщательно изучать трещины в асфальте под ногами.

– Тогда переходим на «ты», – сказал Сквира. – Тебе, кстати, не холодно?

Он попробовал это «тебе» на языке. Оно ощущалось каким-то странным, даже несколько чужеродным, но с ним было… гм… «проще»… Естественнее как-то.

– Нет, спасибо, не холодно, – улыбнулась Богдана. – Ты готов мне куртку отдать?

Это «ты» тоже прозвучало довольно натужно. М-да, даже к самым естественным вещам требуется привыкать…

– Куртку? Теперь, когда ты сказала, что она тебе не нужна? Конечно, готов!

Богдана рассмеялась.

– Погуляем? – предложил Северин Мирославович.

Та кивнула, взяла капитана под руку, и они медленно пошли по асфальтированной дорожке в обход собора.

– Сейчас я тебя удивлю, – объявила Богдана. – Я пока одевалась, мама меня спросила, на «ты» мы с тобой или на «вы». Я сказала, что на «вы», и она сделала какие-то свои, мамины, выводы…