Текст книги "Трезуб-империал"

Автор книги: Эд Данилюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц)

Взгляд капитана скользнул вдоль заборов и задержался на детях. Те перестали возиться со своими машинками и повернулись к незнакомцу. На их серьезных и недоверчивых лицах отражалось любопытство. Не каждый день здесь появлялся человек, одетый в настоящий «директорский» костюм и рубашку с галстуком. Тем более, приехавший на желто-блакитном милицейском «бобике».

– Привет! – крикнул Сквира.

Дети, как по команде, демонстративно отвернулись.

Капитан пожал плечами, вновь оглядел улицу и обратился к водителю:

– Дом Ревы тоже где-то здесь?

Через ветровое стекло было видно, как тот кивнул.

– Ну да, здесь, – сказал капитан сам себе.

Он сделал знак водителю, прошел мимо искомого переулка и двинулся вверх по улице. Дети молча смотрели ему вслед, коза отступила под защиту забора, гуси вытянули шеи и зашипели. Сквира шарахнулся от желто-красных клювов и тут же услышал приглушенное хихиканье за спиной.

Капитан шел, приглядываясь к каждому дому. Метров через пятьсот он уткнулся в знакомый зеленый забор. Открыл калитку и ступил на затоптанную кирпичную дорожку, ведущую прямо к застекленной веранде.

Из приоткрытой двери выглянул молодой мужчина в черных костюмных брюках и черном же свитере, надетом поверх рубашки.

– Вам кого? – спросил он по-русски.

За спиной мужчины показался Козинец.

– Это капитан Сквира, следователь, – пояснил лейтенант тоже по-русски, хотя и с сильным акцентом.

Мужчина оглянулся на Василя Тарасовича и спустился по ступенькам.

– Я Валерий, – он протянул Сквире руку.

– Валерий Владимирович Чернышук, – тут же добавил Василь Тарасович. – Зять убитого.

Капитан несильно сжал протянутую ладонь.

Из глубины дома появилась молодая женщина в длинном темно-коричневом платье и черном платке, плотно завязанном на затылке.

– Я хотел навестить Геннадия Рыбаченко, – объяснил Северин Мирославович. – А выяснилось, что он живет в каких-то десяти минутах ходьбы отсюда…

– Ну ничего себе! – удивленно присвистнул лейтенант. Потом спохватился, обернулся к женщине и представил: – А это дочь Ревы, Леся Орестовна.

Сквира слегка наклонил голову.

– Они приехали сегодня утром, остановились у соседей, – Козинец махнул рукой куда-то вглубь улицы. – Теперь вместе смотрим, что пропало.

У женщины вокруг глаз были черные круги. Лицо серое, уставшее.

– Мы найдем убийцу, – пообещал Северин Мирославович.

Она кивнула.

– Да вы проходите, проходите в дом, – и Валерий Владимирович первым стал подниматься по ступенькам.

– Вы без сына приехали? – негромко спросил у него Северин Мирославович.

– Он остался с бабушкой, моей мамой. Рано ребенку на похороны…

Леся Орестовна переступила через порог крытой веранды да так и замерла там. Она смотрела на начерченную мелом на полу линию, повторяющую контуры лежавшего здесь тела. Белая полоска извивалась по деревянным половицам, а потом решительно взбегала на стену. Старик умер, сползая по ней спиной.

Валерий Владимирович, проследив за взглядом жены, загородил собой линию.

– У вас есть свой ключ от дома? – спрашивал тем временем капитан, все еще стоявший на ступеньках и не видевший происходящего.

– Есть, – Валерий Владимирович порылся в кармане брюк и достал связку. – А что? Преступник открыл дверь ключом?

– Я пока не знаю, – пожал плечами Сквира. – Но дверь не сломана, как видите.

Тот кивнул. Потом, шепча что-то успокаивающее, обнял жену за плечи и повел в дом.

В гостиной царил все тот же беспорядок. В воздухе появился легкий запах затхлости. В центре комнаты одиноко стояли две табуретки, оставшиеся после понятых, просидевших на них всю ночь с воскресенья на понедельник. Один из плафонов люстры рухнул, по-видимому, уже после ухода милиции, и теперь его осколки валялись на табуретках, слегка покачиваясь на сквозняке. Напольные часы остановились. Было очень тихо.

– Вы здесь часто бывали? – спросил капитан. – В Володимире?

– Почти каждый год, – всхлипнула женщина.

Василь Тарасович растерянно посмотрел на нее и скрылся на кухне. Послышался шум воды, и Козинец появился в комнате с полным стаканом в руках. Леся Орестовна сделала несколько глотков и слабо улыбнулась лейтенанту.

– Вы давно в Днепропетровск перебрались? – продолжал расспросы капитан.

– В семидесятом, – Леся Орестовна промокнула носовым платком глаза. – После школы. Поступила в институт легкой промышленности.

– Вещи в доме более-менее знаете? Ничего не пропало?

– Трудно сказать, – Она покачала головой и бессильно опустилась на диван. Потом вяло махнула рукой в сторону полупустого серванта. – В чайнике папа держал рублей пятьдесят-сто.

Чайник лежал здесь же, разбитый.

– А драгоценности?

– Все мамины украшения папа отдал мне, – горестно вздохнула Леся Орестовна. Было видно, что она готова опять зарыдать. Вдруг какая-то мысль мелькнула в ее голове, и она разом выдохнула: – Совсем забыла! Золотой ангелочек. Не позолоченный, а действительно сделанный из золота. Полый внутри, но стенки из чистого золота. Очень дорогой. Граммов двадцать. На нем даже проба была. Должен в библиотеке стоять. На столе. Это какой-то приз, который папа в мае привез с выставки в Братиславе. Он им очень гордился, даже в Днепропетровск брал с собой, чтобы нам показать.

Женщина на мгновение закрыла глаза. Затем снова промокнула их платком.

– Еще серебряная пепельница, – отозвался Валерий Владимирович. – Мы Оресту Петровичу подарили, когда он у нас гостил в последний раз. Хотели что-то такое ему еще на шестидесятилетие купить, но тогда денег не было.

Леся Орестовна прижала руку ко лбу.

– Голова раскалывается, – пробормотала она.

Василь Тарасович, к удивлению капитана, немедленно вытащил из кармана какие-то таблетки и протянул ей. Леся Орестовна слегка кивнула в знак благодарности.

– Орест Петрович приезжал к вам часто? – спросил Сквира.

– Да, – ответил Валерий Владимирович. – Тесть ведь пенсионером был. Птица вольная. Бывало, он еще утром не знает, что завтра у нас будет. Так за этот год… – Он глянул на жену. – Раза два… Да?

Но та молчала.

– Да, два-три раза гостил, – решительно закончил Валерий Владимирович. – То на пару дней приезжал, а то и на всю неделю. Как дела пойдут.

– А что он делал в Днепропетровске?

– С внуком возился, – пожал плечами мужчина. – Монеты привозил на обмен или продажу. В последний раз был у нас месяца полтора-два назад.

Капитан задумался, обвел взглядом комнату, задержался на Козинце. И вдруг понял, что лейтенант смотрит на дочку Ревы, не отрываясь, широко раскрытыми глазами, почти не дыша. Свет из окна упал на ее лицо, и оно стало похоже на портрет средневековой мадонны – печальной, осунувшейся, но, тем не менее, неуловимо прекрасной.

Сквира кашлянул. Лейтенант никак не отреагировал, продолжая неприлично пялиться на женщину. Северин Мирославович кашлянул еще раз, громче, настойчивее. Козинец покосился на него и отвернулся к окну.

– А вы сами, случайно, коллекционированием не занимаетесь?

– Нет, не занимаемся, – тут же откликнулся Валерий Владимирович, от внимания которого ускользнула вся эта сценка. – У нас и без того есть что в жизни делать. Нам искусственные развлечения не нужны.

Фраза эта прозвучала сухо, даже зло. Сквира быстро взглянул на Лесю Орестовну, ожидая, что ее заденут слова мужа, но та, похоже, не удивилась. А может, просто не придала значения.

Воцарилось неловкое молчание.

– Вы знали, где Орест Петрович держал свою коллекцию?

– Да. Вы нашли оба тайника, я видела…

– А вы? – капитан посмотрел на Валерия Владимировича.

– Конечно. Я же помогал их делать. Даже пострадал – сломал палец, гипс накладывали. Мне на руку, когда большой тайник монтировали, упал подоконник.

Северин Мирославович невольно сжал кулаки, представив, что это на его кисть падает тяжелая деревянная доска.

– А кто еще знал о тайниках?

– Мама знала. Но она… – Леся Орестовна подняла полные слез глаза на мужа. – …она тоже… умерла…

– И за столько лет вы ни с кем не поделились секретом? С подругами, коллегами, одногруппницами?

– А чем здесь делиться? Кому это интересно?

Сквира не стал возражать.

Володимир, переулок у дома Геннадия Рыбаченко, 16:30.

– Вы к кому? – крикнул кто-то.

Капитан обернулся на голос и увидел пожилого мужчину, стоявшего с лопатой посреди одного из огородов. Северин Мирославович махнул ему рукой и пошел дальше.

Мужчина, перепрыгивая через грядки, подбежал к сетке забора.

– Эй, ты! А ну обратно! Милицию вызову!

Сквира остановился. Достал удостоверение.

– А-а, – мужчина сбавил тон, – понятно. Ты уж прости, у нас тут недавно убийство произошло. Хочешь не хочешь, будешь следить.

– Ну и правильно, – капитан нетерпеливо поглядывал вглубь переулка.

– А ты кого тут ищешь?

– Некоего Рыбаченко Геннадия Федоровича.

– Никогда не слышал, – покачал головой мужчина.

– Должен тут проживать, в двенадцатом доме.

– Ах, этот! Генка? Так он Рыбаченко по фамилии? – Страж переулка показал рукой на калитку через два дома напротив. – Вон там Гена живет. Я его толком и не знаю. Он здесь только полгода… – Сосед отставил в сторону лопату и облокотился о забор. – Тут раньше бабка его жила. Когда померла, хата несколько лет пустой стояла. А теперь вот, значит, Генка вселился. Внук ее. Ярославовны внук. Ну и правильно! Зачем ему с родителями в одной квартире кваситься?

– Он там сейчас? – спросил Сквира, оглядываясь на калитку указанного дома.

– Не! День же белый. Вон и машины его нету.

– Машины?– деланно удивился капитан Сквира. – У него машина есть? А где же он деньги взял? Родители дали?

– Чего не знаю, того не знаю. Родители – вряд ли. Мать у него пьяница. Я с ней знаком, еще с детства. Ее детства, конечно. На свои машину купить Генка тоже никак не мог – пьет, гуляет, девиц водит, магнитофон этот свой крутит по ночам. Такие денег не зарабатывают… – Он покачал головой, почесал затылок и добавил: – Может, Ярославовна ему что оставила… Бабка, то есть…

– Спасибо. – поблагодарил Сквира. – Пойду, а то совсем ничего не успею.

– Ты заходи как-нибудь, – мужчина протянул капитану ладонь.

Тот пожал ее и, поспешно развернувшись, зашагал прочь.

Ворота двенадцатого дома были заперты на висячий замок. Зато калитка оказалась широко распахнутой. Сквира оглянулся, кивнул своему новому знакомому, который так и наблюдал за ним из-за забора, и зашел.

Огород у Рыбаченко был совершенно запущен. Несколько гнилых стеблей на голой земле отмечали место, где когда-то находились грядки. Утоптанные дорожки вели через грязь только к двум местам – налево к колодцу и направо, за угол, к отхожему месту. Во дворе повсюду виднелись отпечатки протекторов. Геннадий, похоже, здесь ставил свою машину, здесь же и разворачивался – прямо через огород.

Сквира поднялся по неметеным ступенькам и постучал в дверь. Стук гулко разнесся по дому. Никто не ответил. Он нажал на кнопку звонка. Из-за двери донесся длинный дребезжащий звук. И снова – тишина.

Где же Рыбаченко? На работе нет, у родителей нет, дома – тоже нет…

Капитан спустился с крыльца и, приподнявшись на цыпочки, заглянул в окно. За занавесками виднелась темная прихожая. Прямо напротив окна жались к стене старая газовая плита и мойка с грудой тарелок. Внутри явно никого не было.

Капитан двинулся в обход. Запустение царило повсюду. Если бы не асфальтовый «воротник» вокруг строения, пройти было бы и вовсе невозможно.

За домом обнаружился сад, старый и столь же неухоженный. Кустарник разросся, подчас совершенно закрывая собой влажные небеленые стволы. Забор, тянувшийся по периметру участка, терялся за этой унылой растительностью, и было непонятно, что расположено за ним – дома соседей или такие же тоскливые заросли.

Сквира заглядывал в окна, но ничего, кроме скудной обстановки, через пыльные стекла не видел. Возвратившись к двери, он вновь постучал, уже не надеясь, что ему откроют. Потом вздохнул и стал выписывать повестку.

Володимир, центр города, 19:15.

Двери автобуса закрылись, и улица в его огромных окнах поплыла назад. Колесо сразу же провалилось в яму, пассажиров тряхнуло, и Сквира схватился за поручень.

– …Потом я заскочил к Генке Рыбаченко, – говорил Василь Тарасович. – Там глухо – хата закрыта, в окнах темно, тачки нет. Ваша повестка в двери торчит…

– И Марта Фаддеевна как в воду канула… – задумчиво пробормотал Сквира. – Целый день звоню.

Девочка лет десяти протиснулась к автомату, бросила пятак в приемную щель, нажала на рычаг и оторвала выползший из железных внутренностей билет. Потом, больно упершись локтями в живот капитану, развернулась и полезла через толпу назад.

– В комиссионках ничего, в сберкассе ничего… – продолжил размышлять Сквира. Он отвлекся, выбил для кого-то билет и снова пригнулся к лейтенанту: – Вот что, направьте-ка запрос в ОБХСС. Пусть проверят кирпичный завод.

Автобус притормозил немного на перекрестке, лениво проехал еще десяток метров и нырнул в небольшой карман в тротуаре.

– Детский сад, – объявил водитель.

Раздвижные двери распахнулись, из них хлынула толпа.

– Все никак у меня монета из головы не идет, – заговорил Козинец. – Одно дело – на рисунке ее разглядывать, другое – в руках держать. Есть в ней что-то совершенно необъяснимое, странное… Я тут вот что подумал: может, стоит поискать место последних раскопок Ревы? За ним там следили. И монету он там нашел…

Сквира криво усмехнулся. Не хочет милиция понять, что их советы КГБ не нужны.

Лейтенант посмотрел в окно и вдруг ринулся к задней двери.

– Наша остановка!

В автобус уже заходили новые пассажиры. Козинец, расталкивая их, прокладывал себе дорогу. Сквира протискивался следом.

– Осторожно, двери закрываются, – равнодушно объявил водитель.

Василь Тарасович, совсем уж бесцеремонно распихав людей, в отчаянном рывке достиг дверей и соскочил на тротуар. Сквира протиснулся в образовавшуюся щель и приземлился рядом. Двери захлопнулись, и автобус, выпустив струю густого дизельного дыма, медленно пополз дальше…

По обе стороны улицы тянулись пятиэтажки со множеством светящихся окон. Прямо перед сыщиками сверкали витринами гастроном и длинный магазин электротехники. Сквозь стекла были видны покупатели, перебиравшие музыкальные пластинки.

Свет из витрин освещал торчавшую посреди тротуара водяную колонку, от нее к дороге тянулась влажная полоса. Где-то в глубинах этого микрорайона должны были прятаться частные дома, для которых ее здесь при застройке и оставили.

Сквира и Козинец пересекли проезжую часть, обошли стоявшую на углу бочку с квасом и, перепрыгивая через разломы в асфальте, направились к виднеющейся впереди длинной пятиэтажке из белого кирпича.

Дом был довольно новый, но жильцы уже успели разбить перед ним с десяток огородиков с цветами, картошкой и зеленью. Забор отделял посадки от детского садика.

Северин Мирославович и Василь Тарасович взбежали по ступенькам подъезда. Лифта, конечно, здесь не было и быть не могло. Пришлось подниматься пешком.

Дверь им открыла молодая женщина в переднике, повязанном поверх халата.

– Иван Михайлович Гедзь дома? – спросил лейтенант.

– Да. А вы кто?

Сквира покосился на погоны Козинца, но все же достал удостоверение.

– Проходите, – неуверенно пригласила женщина. – Папа телевизор смотрит.

Они сняли в прихожей туфли и по тканевым дорожкам прошли в комнату. Навстречу с дивана поднялся пожилой мужчина в домашних брюках и майке.

– Иван Михайлович? – уточнил капитан, показывая и ему свое удостоверение.

– Он самый, – кивнул мужчина. – Наш Артурчик что-то натворил?

В кресле перед цветным телевизором сидел подросток лет четырнадцати. Услышав свое имя, он с любопытством оглянулся, при этом всем своим видом демонстрируя независимость и самодостаточность. Заметив на одном из пришедших милицейскую форму, быстро перевел глаза на экран, но все же через секунду вновь покосился на Козинца. В руках мальчишка вертел новомодный пластиковый кубик, состоявший из множества разноцветных кубиков поменьше. Одну его грань он уже сложил.

– Мы по поводу Ревы.

Иван Михайлович с грустью вздохнул и указал на стулья, стоявшие вокруг стола в центре комнаты. Сам опустился на диван.

– Вы когда его видели в последний раз? – спросил Сквира, садясь.

– Позавчера. На дне рождения Часныка. Это преподаватель нашего ПТУ.

– Да, мы знакомы с Алексеем Тимофеевичем…

Козинец подошел к Артуру и тихо с ним о чем-то заговорил. Потом пододвинул свой стул поближе и начал что-то показывать пальцем на пластиковом кубике. Сквиру это задело – лейтенант, похоже, помогать ему не собирался. Несколько раздраженно он продолжил расспросы:

– А Реву вы насколько хорошо знали?

– Да неплохо. Часто встречал его у Часныка. И по делам виделись – кирпичный завод берет на работу наших выпускников. Иногда говорили с Ревой об истории…

– Орест Петрович любил все украинское?

– Все украинское? – не понял Иван Михайлович.

– Язык, культуру, героев…

– Шевченко, что ли? – хмыкнул Гедзь. – Никогда не слышал от него о Шевченко. Вот порассуждать о том, куда девался младший сын  князя Владимира Крестителя, он мог. Судя по рассказам Ревы, это была весьма таинственная история. А про Шевченко… Нет, Реву интересовало лишь то, что происходило очень давно…

В комнату вошла открывшая им дверь женщина. В руках у нее был поднос со стаканами и пузатым графином с прозрачной жидкостью светло-коричневого цвета.

– Чайный гриб, – пояснила она, опуская поднос на стол перед Сквирой.

– Спасибо, – приятно удивленный, капитан одним глотком выпил полстакана кисловатой жидкости. Напиток освежал.

Женщина улыбнулась, потом достала тарелки из серванта и унесла их на кухню. Оттуда донеслись шум льющейся воды и звяканье.

Подросток в кресле вдруг рассмеялся. Кубик был уже у Козинца, и Василь Тарасович крутил его с завидной энергией, хотя, похоже, безуспешно.

– Каким вам показался Рева во время вашей последней встречи?

– Каким? – Иван Михайлович задумался. – Сначала все нормально было. Пришел в хорошем настроении. Говорили о нынешней молодежи. У нас в ПТУ всякие истории бывают. И в Доме пионеров, я так понял, тоже. Пока обсуждали, хорошее настроение Ореста Петровича улетучилось. Но разговаривали нормально. А потом он вдруг в лице переменился, вскочил и убежал. Прямо со дня рождения убежал. Говорят, домой к себе…

– А почему? – нетерпеливо спросил Северин Мирославович. – Что случилось? Кто-то что-то ему сказал? Или, может, позвонили ему? Записку передали?

– Нет, ничего такого, – развел руками Гедзь. – Просто убежал. Так мы и не поняли, что произошло. Да мы в тот момент и не знали, что он домой пошел. Я, например, решил, что просто на площадку вышел – успокоиться, воздухом подышать. Думал, он минут через десять вернется…

В комнате опять появилась дочка хозяина. Она расстелила на столе скатерть и стала расставлять тарелки.

– Мы ведь… – начал было говорить Сквира. – Мы не можем…

– Поешьте, поешьте, – перебил его Иван Михайлович. – Мы как раз за стол должны садиться. Если о водке беспокоитесь, то мы не пьем.

– Ну, спасибо… – Северин Мирославович растерянно взглянул на напарника. Тот все еще был увлечен кубиком. – Рева перед уходом позвонить не пытался?

– Нет, сразу бросился за дверь.

– Откуда вы знаете? Может, он из прихожей звонил?

– Нет, – Иван Михайлович покачал головой. – У Часныка телефон в гостиной стоит. Прямо на виду. И Алексей Тимофеевич его, кстати, отключил, чтобы не отвлекал.

– А сам Часнык Оресту Петровичу звонил? Ну, после того, как тот исчез?

– А как же! Часа через два. Мы за столом решили, что Рева домой пошел. Забыл что-то или еще чего… Пешком до него пятнадцать минут, на автобусе – двадцать. Как ни крути, за час должен был обернуться. А тут два часа минуло. Явно что-то не так.

– Странная история, – проговорил капитан. Чипейко на каждом докладе указывал ему на столь загадочное поведение Ревы.

– Странная! – согласился Иван Михайлович. – Около пяти стали убирать посуду с закусками, готовиться к горячему. Гости поднялись ноги размять. Кто-то покурить вышел. Часнык включил телефон и давай звонить Оресту Петровичу. Никто не отвечал. Потом он звонил еще раз, после горячего, – спустя час-полтора. Вот тогда мы и узнали…

– Когда Рева уходил, Алексей Тимофеевич не пытался его остановить?

– Спросил, конечно, что случилось. Орест Петрович ответил, что ничего, что вернется через минутку. Ну, Часнык и успокоился. Сел на диван, стал с нами футбол обсуждать. Рева футболом не интересовался, и как он ушел, в комнате одни болельщики остались. А эта тема, вы же знаете, неисчерпаемая… Ну а затем гости валом повалили.

– Сбегать за Ревой Часнык не порывался?

– Да нет, – покачал головой Гедзь. – Зачем? Мы же даже не подозревали…

Артур посмотрел на часы, висевшие на стене, поднялся и защелкал переключателем каналов. Когда на экране появились титры «Собаки Баскервилей», нового фильма, недавно показанного по ЦТ, подросток прибавил звук и вернулся на место. Актеры на экране были знакомыми, но говорили почему-то по-польски. Сквира удивленно уставился в телевизор.

– У вас что, польское телевидение ловит?

– Два канала… – не понял вопроса Иван Михайлович. – Как у всех… Граница ведь всего в девятнадцати километрах. Картинка, кстати, лучше, чем на УТ .

Дочь Гедзя поставила на стол супницу. Золотистая поверхность борща тяжело колыхалась вокруг торчащего куска мяса на кости. Через открытую дверь с кухни донесся умопомрачительный запах пампушек с чесноком.

– А на второе у нас бигос, – сказала она. – Вы любите бигос?

Володимир, квартира Федора Рыбаченко, 22:45.

– А вы ему позвоните, – предложила Светлана Петровна Рыбаченко, мама Гены.

– Звонил, – сердито сказал Сквира. – Десять раз звонил. Ездил к нему.

– Ну, это днем, – покачала головой женщина. – Днем Гена занят…

– Мой коллега, – с легким раздражением стал говорить капитан, – всего полчаса назад был у его дома. В окнах темно. Машины нет. Повестка, которую я оставил, так и торчит в двери. Вас не беспокоит, что ваш сын пропал?

– Он уже взрослый, – равнодушно ответила Светлана Петровна. – В конце концов, он ведь имеет право прийти домой и в двенадцать, и в час…

Это ж надо! Ничего, мы вашего Гену изловим. Маршрут патруля специально для этого изменили. Проверят дом и в двенадцать, и в час… И в четыре утра, если нужно. И в пять!

– Может, ваш муж знает, где он?

Отец Геннадия в течение всего разговора смотрел перед собой и даже сейчас не отреагировал на вопрос капитана.

– Где все-таки Гена может быть? – Сквире начинал надоедать этот бессмысленный диалог.

– На работе, – пожала плечами женщина. – Или с девушкой. Он же парень видный.

– А как зовут его девушку? – капитан демонстративно поднес ручку к блокноту.

– Броню… Брониславу свою он бросил. Жить его учила! Вцепилась в него, как клещ. С самой школы от нее отбиться не могли…

– Хорошо, ладно, – еле сдерживая закипавший гнев, процедил Сквира. – Значит, у Брониславы ваш сын быть не может. А у кого – может?

– У всех юбок подряд, кобель малолетний, – вдруг сказал мужчина, не поменяв ни позу, ни выражение лица.

– Он выбирает, – быстро вступилась Светлана Петровна.

– Можете вспомните имена?

Мать Гены напряглась. Наморщила лоб, потерла его пальцами и покачала головой.

– Как же я сейчас вспомню? – сердито сказала она. – Я себя не помню, не то что всех этих девиц.

М-да, протокол получится пустым. А совсем без протокола нельзя – Чипейко озвереет, если увидит, что родители Рыбаченко не были допрошены…

– А когда вы в последний раз виделись с Геной?

– Ну… – женщина задумалась. – В пятницу он здесь ночевал. Он вообще у нас частенько ночует. Если не каждую неделю, то через одну.

– Ночует у вас? – опешил капитан. – Гена ночует у вас? Да еще и часто?

– Ну да, – пробормотал мужчина.

Бабник, прогульщик, пьяница, скандалист, щеголь, крез! Ночует у родителей! Имея собственный дом!

– Гена – хороший сын, – говорила тем временем женщина. – Знает, что мать нельзя бросать. Пожил в той хате, хлебнул горя и после майских приехал со своей сумкой обратно.

Сколько всего странного произошло в дни майских праздников!

– Вот так! Вот какой он сын! Частенько заходит, ночует, даже свои детские игрушки выбрасывать не разрешает. Эти игрушки, говорит, – это я сам в этой квартире!

– Прекрасно, – с сарказмом процедил капитан. – И каким был Гена в пятницу?

– Каким? Обычным.

– О чем вы с ним говорили?

– Да не помню я, мало ли, – махнула рукой Светлана Петровна. – Так, по мелочам.

– Денег от него хотела, – вставил ее муж.

Этот мужчина с осоловевшими глазами, синим с прожилками носом и всклоченными волосами, похоже, вполне был способен уследить за разговором.

– Ах ты! – вскипела Светлана Петровна и с размаху несколько раз шлепнула мужа по голове полотенцем. Тот не шелохнулся. – Не слушайте его! – повернулась она к капитану. – Он себе все мозги пропил. Как его зовут, не знает.

– Федор, – отозвался старший Рыбаченко.

– Да, ясно, – хмыкнул капитан. – А когда Гена ушел?

– На следующее утро. Даже завтракать не стал. Только проснулся, ноги – в брюки и побежал.

– Сумку свою унес, – опять подал голос Федор.

Женщина обернулась, чтобы прикрикнуть на мужа, но передумала.

– А откуда у вашего сына частный дом и машина? – задал главный вопрос капитан.

– Это моей мамы хата, – с вызовом сказала женщина. – Зачем ей пустой стоять? А «Москвич» Гена сам купил. Что, трудовому человеку и машину купить нельзя?

– Но это же несколько тысяч! Откуда такое богатство?

– Откуда? Так он же работает!

– Вы знаете, сколько он зарабатывает?

– Ну, у него хорошая работа… Наверное, рублей двести.

– Восемьдесят, – покачал головой Сквира. – Но даже если бы и двести… Как вернувшийся из армии парень за год может насобирать на машину, пусть и подержанную?

– Мы помогаем… – неуверенно сказала Светлана Петровна.

– Сколько именно денег вы ему подарили? – деловым тоном спросил Сквира.

– Ну-у-у… – протянула женщина. Глаза ее забегали.

– Ворует он, – вдруг опять отозвался отец Геннадия. – Много ворует.

Светлана Петровна вскрикнула, резко развернулась и вновь хлестнула его по голове полотенцем. Теперь уже всерьез, со всей силы. Потом замахнулась еще раз. Лицо ее залила густая краска, ноздри раздулись, глаза сверкали. Сквира перехватил ее руку, мягко вынул из пальцев полотенце и, сложив, повесил на спинку стула.

– А где он ворует? – капитан обратился к Федору. – И что?

Но мужчина молчал. Вероятно, он и сам не знал. Просто это было единственное объяснение, которое приходило ему в голову.

Ничего, скоро все встанет на свои места. Из райотдела уже ушел запрос о нераскрытых ограблениях с суммой ущерба более четырех тысяч рублей. И среди вопросов к ОБХСС имелся и такой: если на кирпичном заводе были хищения, то мог ли в них участвовать Геннадий, причем, с долей более четырех тысяч рублей за год?

– Федор не любит Гену, – говорила тем временем Светлана Петровна устало. Она как-то вся сникла после слов мужа. – Не хотел его, и вот всю жизнь измывается.

– Откуда все-таки деньги?

– Он в каких-то гонках участвовал. Победил и получил наградные. Очень много.

– В каких еще гонках?

– Да откуда я знаю! – опять рассердилась женщина. – Гену и спросите.

Среда, 22 сентября 1982 г.

Володимир, квартира Руденко, 05:10.

В двери Руденко не было глазка. И несмотря на предрассветный час, открыл хозяин, не спрашивая, кто там. Просто секунд через десять после звонка в глубине квартиры послышались шаги, щелкнул замок. Мужчина тут же отступил в сторону, пропуская незваных гостей внутрь, хотя Сквира только начал представляться.

Руденко был полностью одет и причесан. Вежливо дослушал капитана до конца, не выказав ни удивления, ни досады. Молча расписался в постановлении прокурора на обыск и протянул Северину Мирославовичу паспорт, который все это время держал в руках.

Маленькая однокомнатная квартира наполнилась шумом и суетой. Милиционеры, не теряя времени, принялись шарить в шкафу. Понятые чинно присели на продавленный диванчик, тихо переговариваясь.

– Вы не спали? – Сквира внимательно разглядывал хозяина.

Капитан частенько по работе встречал подобный типаж – тихий, интеллигентный человек с усталыми глазами. Его ум и знания могли бы служить советскому народу, но, иди ж ты, завоевания социализма он, скорее всего, ни во что не ставит.

– Работал, – хозяин кивнул в сторону освещенного настольной лампой стола с пишущей машинкой и разбросанными в беспорядке листами, испещренными колонками стихотворного текста. – Впрочем, теперь это не имеет никакого значения. Все равно ведь все бумаги изымите.

– Изымем, – подтвердил Северин Мирославович. – Вы не волнуйтесь, мы их вернем сразу же после экспертизы.

– Я знаю. Только от вдохновения к тому моменту не останется и следа, – Руденко пожал плечами. В его интонациях не было жалобы – один фатализм.

– Ваши стихи печатают?

– Вы удивитесь ¬– печатают. Только крайне редко. – Он помолчал немного и добавил: – Во всяком случае, за пять лет после… – Он запнулся, подыскивая слова, но тут же зло, с вызовом продолжил: – За пять лет с того момента, как я вернулся, напечатали сто сорок строчек.

– Национализм – это серьезное обвинение. Особенно для поэта.

– Серьезное, – не спорил Руденко. – Видите, в какую дыру пришлось уехать, чтобы хоть в котельную истопником взяли.

– Да, я читал ваше дело, Виктор Романович.

– Ну, тогда вы все знаете. А вас-то что привело в эту глушь? Вы ведь, если я правильно понял, из Луцка?

– Рева, – ответил капитан, внимательно вглядываясь в лицо Руденко.

– Вот оно что! – присвистнул хозяин квартиры. В глазах его читалось удивление, любопытство, даже недоумение. Испуга не было. – А я думал, там чистый криминал. Неужели директор завода оказался не столь уж коммунистическим коммунистом?

– Он был пенсионером, – с легким раздражением поправил Сквира. – А до выхода на пенсию занимал должность главного инженера – не директора.

– Да, конечно, простите, – сарказма в голосе Руденко сдержать не сумел. Впрочем, тут же добавил, теперь уже вполне серьезно: – Уверен, что вы напрасно его подозреваете – в чем бы ни подозревали. Настоящий национализм ведь встречается крайне редко. Наверняка вы имеете дело с обычным патриотизмом, гордостью украинца за свой народ. А то и вообще с местечковостью.

Сквира пожал плечами.

– Ну, вы-то на своем посту лучше других понимаете, – так же тихо продолжал хозяин квартиры, – что украинцы – единственный советский народ, которому отказано в праве на свой патриотизм?

Капитана передернуло. Националист остается националистом навсегда. Вступать в подобный спор Северин Мирославович не собирался – играть на поле противника глупо. Да и сейчас у него другие задачи.

– Ну что, взглянем на ваши бумаги? – спросил он холодно. Подсознание сыграло с ним злую шутку, и он чисто автоматически произнес эту фразу по-русски. Когда же понял свой промах, было поздно. По губам Руденко скользнула тень победной улыбки.