Текст книги "Исповедь якудзы"

Автор книги: Дзюнъити Сага

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)

ЧАСТЬ II

Вступление

Зимой мой почтенный пациент совсем расхворался и слег на несколько недель – с конца января до середины февраля он практически не вставал с постели. Его мучил постоянный кашель и легкий жар – я уже начал опасаться, что хроническая простуда осложнится пневмонией, если не предпринять радикальных медицинских мер. И в который раз предложил ему полечиться в стационаре. Я уговаривал почтенного лечь в больницу хотя бы ненадолго – до тех пор, пока не спадет жар. Но он опять категорически отказался, и даже стал успокаивать меня:

– Не переживайте, доктор! Я отлежусь, и все само пройдет. Мои недуги всегда рано или поздно проходят сами собой – главное этому не мешать…

А женщина, которая ухаживала за ним, только вздохнула:

– Его бесполезно уговаривать – если он что-то удумал, его не переубедить! – понизила голос и тихонько попросила меня: – Доктор, может быть, вы сможете заглядывать к нам почаще и присматривать за ним, если вас не затруднит.

Когда мой больной оказался привязан к койке, мне впервые выпал случай поговорить с его сожительницей. Женщину звали Хацуё, и она считалась женой моего пациента: второй, или третьей, или уж один Бог ведает которой по счету! Но достаточно было одного, даже случайного взгляда на нее, чтобы понять – эта дама провела большую часть жизни у барной стойки или за столиком ресторана.

Я посещал этот дом уже несколько месяцев – и каждый мой визит растягивался на долгие часы, но за все это время женщина ни разу не показалась мне на глаза, поэтому я решил, что мне придется иметь дело с очень замкнутым человеком, из той человеческой породы, про которую принято говорить “тяжелый характер”. Однако стоило нам познакомиться поближе, и я был приятно удивлен тем, какой милой и общительной она оказалась!

Во время моих частых визитов Хацуё подавала нам легкие закуски, например печенье с чаем, и шутливо замечала:

– Должна сказать, доктор, – у вас слишком много свободного времени! Если вы задумали каждый день ходить к нам и сидеть с моим ворчуном несколько часов подряд, то люди скоро начнут болтать, что я завела любовника!

Итак, я изо дня в день сидел на краешке кровати и слушал бесконечные рассказы старого якудзы. Иногда мне кажется, именно наши беседы помогли ему выкарабкаться и пойти на поправку – он начал подниматься с постели, потом ходить, и уже в середине февраля мы привычно устроились в гостиной, протянув ноги к жаркой печурке…

1. Морской карась

Я отбыл трехмесячный срок заключения и коротал последний тюремный вечер – готовился назавтра с утра пораньше вернуться на свободу, как вдруг меня вызвал сам комендант тюрьмы!

Комендант напутствовал меня настоящей назидательной речью:

– Я знаю, из какого мира ты сюда угодил и с какими людьми ты якшаешься, – начал он. – Только учти: если тебя еще раз поймают и привлекут к ответственности за преступную деятельность, тебе не удастся отделаться так легко. Постарайся держаться подальше от грязных делишек. Завтра утром тебя поднимут в четыре утра – будь готов убраться отсюда восвояси да побыстрее!

Я буквально опешил от такой новости и, набравшись смелости, переспросил:

– В четыре утра? Не слишком ли рано для подъема?

– Нет! – отрезал комендант. – Я позвонил твоему боссу, и он соизволил сообщить, что тебя собирается встречать толпа народу. Но у населения окрестных кварталов нет никакого желания любоваться, как целая банда гангстеров разгуливает около тюрьмы. Так что, чем раньше вы отсюда уберетесь, тем лучше для всех…

Мне тогда и двадцати не исполнилось, я все еще числился в клане Дэвая новичком, и мне казалось невозможным, что хоть кто-то придет встретить меня у тюремных ворот, тем более в такую рань – четыре утра!

Но я ошибался.

Охранник поднял меня и проводил за тюремные ворота, я шел по коридорам, сжимая в руках узелок с нехитрыми пожитками. Через минуту я оказался на свободе и глазам своим не поверил! У ворот меня ожидали, считай, семьдесят человек. Можно сказать, клан Дэвая явился в полном составе.

Даже сам босс прибыл к тюрьме и удостоил меня личным приветствием!

В четыре утра было еще совсем темно, хоть глаз выколи, да и мороз пробирал до костей. Но мои собратья по клану привезли с собой изрядный запас древесного угля и жаровни. Теперь вдоль тюремной стены тянулась целая цепочка красноватых огней, а от жаровен шло гостеприимное тепло. Я так и не уразумел, что заставило клан устроить такую пышную церемонию ради мальчишки вроде меня, а просто склонил голову, как велит обычай, и подошел поприветствовать босса.

Босс Дэвая начал говорить первым. Он поблагодарил меня за все, что я перенес ради клана. Я хорошо запомнил, как он был одет, – кимоно из тяжелого черного шелка, перехваченное подобранным в тон широким изысканным поясом. Он сказал мне:

– Благодарю тебя, Эйдзи, ты стойко держался! – потом посмотрел мне в глаза долгим испытующим взглядом и добавил: – Ты был просто молодцом и вел себя правильно, как достойный человек… – Глубокий голос босса звучал так проникновенно, что у меня слезы на глаза навернулись.

А второй человек в клане после босса, Мурамацу, тепло добавил:

– Теперь не имеет значения, сколько тебе лет, – ты стал полноправным якудзой!

– Эйдзи, возьми, переоденься, – мой давний товарищ – Сиро – протянул мне сверток с одеждой. Я придвинулся ближе к огню, в несколько слоев обмотался чистой, благоухающей набедренной повязкой, каждый раз затягивая ткань как можно туже, а поверх надел кимоно. Это было одно из новеньких кимоно самого Сиро.

Первое что я сделал, вернувшись на свободу, согласно традиции нанес визит в дом босса в Асакусе, надлежащим образом засвидетельствовал ему свое почтение и поблагодарил за пышную встречу, которую мне устроил клан.

– Я рад, что ты смог пройти через все испытания, – улыбнулся босс, – ты вел себя более чем достойно!

– Я-то переживал за тебя, – заметил мой поручитель, босс Момосэ, который, по стечению обстоятельств, был в гостях у босса Дэвая, – ведь это я дал тебе рекомендации и поручился за тебя! Рад, что у тебя все благополучно…

Мурамацу – правая рука босса – присоединился к нашей беседе, произнес все положенные традицией благодарственные слова и протянул мне бумажный конверт, в котором оказалось ни много ни мало, а целые две сотни иен!

– Вот, столько тебе причитается за время, которое ты провел на работе…

Слово “работа”, употребленное в таком контексте, может удивить вас. Но в мире якудза, в котором я прожил многие годы и о котором сейчас веду рассказ, каждая отсидка в тюрьме считается разновидностью работы. Поэтому за то время, что член клана находится в заключении, ему начисляют деньги и вручают их, как только он снова окажется на свободе.

Через пару дней для меня устроили дружескую пирушку, чтобы надлежащим образом отпраздновать мой выход на свободу. Конечно, я был совсем юнец и мой ранг в иерархии клана был слишком низким, так что вечеринку в высокоразрядном ресторане для меня устроить не могли. Тем не менее для торжества сняли вполне пристойный зал на втором этаже лавочки, торгующей суши, сразу за храмом в Асакусе. Более того, меня усадили во главе стола, рядом с боссом – как почтенного гостя! – а все авторитетные люди нашего клана расселись по правую и левую руку от нас. Я относился к этим солидным людям с искренним уважением, поэтому испытывал изрядный дискомфорт от такого нарушения субординации.

А какой стол для меня приготовили…

Вы не поверите – красный морской карась, длиною не меньше полуметра, был приготовлен целиком и сервирован на блюде из тонкого фарфора. Поднос поставили прямо передо мной. Остальные блюда тоже были подобраны на самый изысканный вкус.

Но прежде чем приступить к трапезе, я поднялся и глубоко поклонился, как предписывает старинный обычай. Опустился на колени перед боссом и сделал еще один поклон, такой глубокий, что мой лоб слегка коснулся плетеной циновки татами на полу. Я сообщил о готовности “заступить на вахту” – как это называют якудза, – то есть, выражаясь обыденным языком, – приступить к своим обязанностям в нашем клане. Я поклонился каждому из старейших членов клана и повторно высказал просьбу каждому из них. Через некоторое время босс велел мне подняться:

– Ты пережил тяжелые времена, – начал он, – тебе надо немного отдохнуть, так что не спеши взваливать на себя слишком много! После всего, что ты вынес, надо позаботиться о своем здоровье. Может, тебе стоит отправиться отдохнуть, немного развеяться – к горячим источникам или еще куда-нибудь, на курорт?

Из-под верхнего отворота кимоно он извлек увесистый бумажный конверт и протянул его мне:

– Мы все сбросились, чтобы сделать тебе небольшой подарок. Вот список людей – кто и как поучаствовал в этой затее. Уверен, ты не преминешь их поблагодарить… – Имей в виду, – продолжал босс, – теперь ты так или иначе обязан всем этим людям и должен будешь хранить верность обязательствам всю свою жизнь. Всегда помни об этом долге! Ты очень огорчишь меня, если не оправдаешь наших надежд…

В сфере наших деловых интересов принято строго соблюдать принятые на себя обязательства – особенно если кто-то тебе помог. Якудза очень строго следят, чтобы взаимные обязательства соблюдались неукоснительно – поверьте, я не преувеличиваю!

Я много раз внимательно прочитал этот список, практически заучил наизусть, но даже сейчас, когда прошло много лет, старюсь постоянно держать его при себе. А деньги, что я обнаружил в конверте, принесли мне много радости, я развлекался, считай, всю весну и по-мальчишески швырял ими направо и налево в игорных притонах, ресторанах и кварталах красных фонарей.

Да – тогда я развлекся на славу. Но люди не зря говорят – хорошему быстро приходит конец! Однажды – без всякого предупреждения – мне пришло письмо. Я прочитал имя отправителя и впал в полный ступор.

Откуда, вы думаете, была весточка?

Из моего родительского дома, из городишки Утсономия, от моего родного отца!

Но настоящий шок со мной случился, когда я прочитал это послание. Отец прислал повестку о призыве на армейскую службу и отписал, что мне следует немедленно возвращаться домой, поскольку я обязан пройти армейскую медкомиссию по месту рождения! Вот такие дела – я был уверен, что старый седой лис – мой родитель, если еще окончательно не забыл обо мне, то, во всяком случае, не будет активно интересоваться моей жизнью. Но письмо не оставляло мне иллюзий на этот счет. В любом случае – в те времена никто не мог просто так проигнорировать армейскую повестку. Мне пришлось покаянно склонить голову и отправиться на поклон к боссу.

– Надо же… – Босс окинул меня обычным цепким взглядом от носков до самой макушки. – Я думал, тебе лет двадцать пять – двадцать шесть и ты давно перерос призывной возраст…

– Скажите, как мне надлежит поступить в такой ситуации? – потупился я.

– У тебя всего один путь! – отчеканил босс. – Поезжай домой и узнай мнение своего почтенного отца на этот счет. Ты должен благодарить судьбу, что оба твоих родителя живы и здоровы. Лучшее, что ты можешь для них сделать, это вернуться домой и начать работать в семейном деле, чтобы затем унаследовать его. Ведь отец не готовил тебя в профессиональные игроки – как полагаешь? Так что отправляйся домой и надлежащим образом исполняй свои обязательства перед домашними…

Он не добавил больше ни слова, а просто организовал для меня прощальную вечеринку. Я попрощался со старейшинами клана и с большой неохотой вернулся в Утсономию.

Мать разрыдалась, когда увидала меня, рассказала, что бабушка с дедом, оба, не так давно умерли. Вот такие были у них дела…

Призывников собрали на медкомиссию в здании городского совета. С самого утра там толпилась целая орава молодых ребят, но, что удивительно, по результатам медицинского осмотра нескольким призывникам присвоили категорию “А”. Такого давно не случалось, поскольку категория “А” определяла солдат, годных к участию в боевых действиях, а никакой войны на Тихом океане в то время не было. Таких “везунчиков” оказалось всего трое, и я в том числе!

Видите ли, я проходил медкомиссию в 1926 году, а в то время люди еще были сыты войной по самое горло. Первая мировая война началась в 1914 году и длилась целых четыре года, весь мир успел устать от стрельбы и кровопролития. Во всех странах проходили конференции по разоружению, сокращалось число войск, боевых кораблей и прочего оружия.

Но мой отец воспрял духом, когда услышал, что его непутевому сыну, одному из немногих во всем городишке Утсономия, присвоена категория “А”. Многие соседи даже присылали нам коробочки с праздничным красным рисом и прочими угощениями, выражая свою гордость за земляка, удостоившегося высокой чести быть призванным в действующую армию.

На самом деле все обстояло далеко не так блестяще, как выглядело. Не прошло и двух недель после пресловутого медосмотра, как я получил призывные листы с назначением в часть. Мне предстояло быть призванным на действительную воинскую службу в семьдесят пятый полк от инфантерии, мне требовалось прибыть к месту службы такого-то числа декабря месяца. Семьдесят пятый полк был одним из соединений внутренних войск, которые несли службу в Корее, уже само такое назначение не сулило мне ничего хорошего!

На современной карте уже нет государства Маньчжурия [17]17
  Маньчжурия – историческое название области, включающей в себя современную северо-восточную часть Китая, часть Дальнего Востока России (Приморский край, Хабаровский край, Амурскую область) и восточную часть Внутренней Монголии. С марта 1932 г. по август 1945 г. на территории Маньчжурии существовало независимое государство Маньчжоу-го.


[Закрыть], но после Первой мировой войны оно еще существовало, а Северная Корея и китайский Шанхай считались, безусловно, японской территорией. Северную Корею аннексировали и включили в состав Японии еще лет за двадцать до моего призыва в армию.

Хорошо это или плохо – но дела тогда обстояли именно так, и мне суждено было охранять корейскую границу. Незадолго до отправки в Корею я получил приглашение от Ассоциации ветеранов армии, в этой организации состояли большей частью отставные офицеры, проживающие в Утсономии. В приглашении говорилось, что Ассоциация устраивает прощальную вечеринку для призывников, и меня любезно приглашали поучаствовать в этом мероприятии. Будьте покойны, ребята из Ассоциации ветеранов устроили настоящее представление – пригласили целую толпу старичков в старомодной военной форме, грудь каждого ветерана была щедро разукрашена орденами и медалями, которые позвякивали при каждом движении. Все это действо было устроено исключительно в нашу честь, на прощание нас провели по всем городским святыням, и мирные обитатели города целой толпой следовали за нами. Они несли патриотические лозунги, флаги с изображением восходящего солнца и прочую атрибутику, которую раздают людям на большие праздники, а в главном синтоистском храме затянули молебен – можно было подумать, что мы уже пали геройской смертью!

2. Новобранцы в кимоно

На станции нас тоже провожала плотная толпа сограждан. Когда зеваки наконец-то оставили нас в покое, мы смогли по-настоящему подготовиться к отъезду. Нам, всем троим, еще не выдали настоящей армейской формы, мы получили только дешевенькие повседневные кимоно, пояса, чтобы перехватить их в талии, и деревянные сандалии на ноги. Нам запретили брать с собой личные вещи – никаких саквояжей или узлов! Только немного наличности да хлопчатобумажное полотенце, заправленное за пояс спереди кимоно. Армейский представитель заверил, что в армии нас снабдят всем необходимым имуществом, как только мы доберемся до места дислокации части.

На поезде нас отправили в Осаку, и мы прибыли туда вечером следующего дня, а еще через день отплыли из гавани Осаки на военно-транспортном корабле водоизмещением шесть тысяч тонн. Транспорт взял курс на Корею.

На судне было много сотен, а может быть, даже несколько тысяч призывников. Наш скудный рацион составляли рисовые шарики и маринованные овощи, вот и все. А уборная вообще была всего одна, и та временная, ее устроили прямо на верхней палубе. Но одна уборная не могла выдержать такого наплыва желающих справить нужду. Так что те, кому сильно приспичило, могли свесить задницу с борта, справить большую нужду и полюбоваться, как их дерьмо с высоты летит в глубокое синее море…

Итак, мы прибыли в Корею, часть рекрутов выгрузилась в Вонсане. Побережье в районе Вонсана скалистое, много рифов, крупное военно-транспортное судно не могло подойти к берегу достаточно близко, и часть новобранцев доставили на сушу в шлюпках. Остальные продолжили плавание, пока, наконец, наш транспорт не отдал швартовы в порту Унги. Сейчас это территория Северной Кореи, а тогда была самая стратегически важная часть Японии[18]18
   С 1907 по 1945 год. Северная Корея входила в состав Японской империи.


[Закрыть], она вплотную примыкала к Советскому Союзу в районе нынешнего Владивостока – крупнейшего военного порта русских на Дальнем Востоке.

Надо сказать, что Унги был небольшим рыбацким городком, который населяло едва ли больше трех тысяч человек. Мы прибыли в сезон холодных, пронзительных декабрьских ветров, так что я ни разу не смог насчитать на пустынных улицах больше двух-трех прохожих. Нас было около тысячи человек – новобранцев, волею судьбы заброшенных в эту несусветную даль.

Нас построили в шеренгу, потом вышел старший офицер и сказал длиннющую речь, призванную поднять наш боевой дух. Он начал орать на весь плац:

– Здесь самый северный плацдарм великой Японской империи! Вам, молодые люди, выпала высокая честь стать солдатами и защищать национальные границы нашего государства! Я призываю всех вас постоянно помнить об этой высокой миссии и достойно исполнять свои обязанности… – и дальше в таком же духе, твердил одно заученное предложение за другим, и усы жирно поблескивали на его лице.

Считай, все новобранцы оказались за границей впервые и совершенно растерялись.

Мы знали только одно – раз нас привезли в эту чертову даль, как бравых солдат, так нам нельзя опозориться! И мы бы справились худо-бедно, если бы не адский холод, который стоял кругом!

Ораторы сменялись один за другим, конца этим торжественным речам не предвиделось, я уже думал, нас будут держать на плацу, пока не заморозят до смерти! Но все когда-нибудь кончается, так что торжественные речи тоже иссякли, и каждому бойцу выдали теплый меховой тулуп.

Представляете себе, что такое тулуп? Это – громадное пальто, сшитое из овчины, оно специально скроено безразмерным, так что тулуп можно набрасывать прямо поверх собственной одежды, запахнуть полы – будет не тесно и по-настоящему тепло. Овечьи тулупы вернули нас к жизни! Мы напялили эту меховую амуницию, быстро согрелись и сразу повеселели.

А еще нам выдали меховые шапки-треухи. Я сильно подозреваю, что их делали из собачьего меха, такими они были огромными! Нахлобучиваешь такой треух на голову, завязываешь тесемки под подбородком, и только нос выглядывает наружу из-под длинного ворса. Мы вырядились в эти шапки, разглядывали друг друга, тыкали пальцами и просто со смеху покатывались, как стайка расшалившихся школьников. Но наш паровоз уже стоял под парами, и скоро нас всех загнали в вагоны.

Наш состав был похож на настоящий поезд еще меньше, чем игрушечная железная дорога. Из высоченной трубы клубами валил дым, грубо сколоченные вагоны качались, дребезжали и на поворотах болтались из стороны в сторону. Состав петлял по узким ущельям, взбирался в горы все выше и выше, кругом – сколько хватало взгляда – простирались только тоскливые скалы да крутые обрывы, да чахлый кустарник изредка цеплялся за камни, и больше ничего. Однообразный пейзаж растянулся на многие километры, колеса постукивали час за часом, но вдоль бесконечного железнодорожного полотна не промелькнуло ни единого городка или деревеньки, никаких признаков человеческого жилья.

Только изредка состав пересекал участки плоскогорья с жухлой травой и опять забирался в скалы, с каждым разом все выше и выше…

Мы напряженно оглядывались по сторонам и тихо перешептывались:

– Господи боже – в какую дыру нас везут? Кому придет в голову нарушать границу в таком месте? Да самый отпетый бандит не полезет на эти чертовы скалы…

Через какое-то время объявился транспортный офицер и сообщил нам:

– Состав прибывает в Комусан! Стоянка будет короткой, следует быть предельно внимательными, далеко не отходить, иначе можете отстать от поезда!

На улице сгущались сумерки, в темноте Комусан выглядел настолько отвратительным городишкой, что мурашки по спине бежали. Часть новобранцев выгрузили здесь, на платформе им выдали винтовки и прочую воинскую амуницию. Затем выстроили колоннами по двое, дали команду, и они строем потянулись с платформы куда-то в непроглядную ночь.

Новые рекруты были, что называется, “салаги” – настоящего ружья никогда и в глаза-то не видели, а уж о том, как оно стреляет, вообще имели самое отдаленное представление. Еще вчера новобранцы были работниками на фермах или разносчиками в городских лавках, так что ружья попали к ним в руки первый раз в жизни. Закутанные в безразмерные тулупы поверх кимоно, неумело подпоясавшись армейскими ремнями, на которых громыхала амуниция невнятного назначения, с карабинами на плече, новобранцы гуськом уходили в темноту и выглядели такими понурыми, обреченными…

Наш состав снова тронулся в путь. Стемнело, на горы опустился непроглядный мрак, такой, что ни зги не видать. И в темноте было хорошо слышно, как колеса мерно постукивают по рельсам – тук-тук-тук-тук. Мы тряслись в такт колесам на деревянных сиденьях с деревянными же спинками, нечего было и мечтать уснуть на такой жесткой лавке. В середине вагона, между лавок, была устроена печурка. Ее чугунные стенки раскалились докрасна, а дверка хлопала с металлическим лязгом – солдаты без устали подбрасывали уголь и шуровали внутри кочергой. Тогда в горах на Севере Кореи шла масштабная угледобыча, так что угля не жалели.

Я страшно устал, но не мог уснуть. Может, я был слишком возбужден путешествием, а может, деревянные рейки сиденья слишком сильно впивались мне в зад. Так что остаток ночи я провел на хрупкой грани между сном и бодрствованием. Вокруг сладко посапывали новобранцы, лица спящих казались совсем наивными и детскими… Внезапно раздался крик старшего офицера – мы все вздрогнули и мигом проснулись. Сейчас его голос звучал совсем иначе, он был похож на лай матерого пса, который учуял волчью стаю.

– Подъем! Всем встать! – хрипло лаял он. – Мы прибываем в расположение части, не вздумайте разочаровать господ офицеров или подвести своих товарищей по оружию! Покажите себя с лучшей стороны, смельчаки! Выходите строиться, всем держаться ровно и прямо! Ясно? Прекратите сутулиться и дрожать от холода! Вам ясно?

За долгие годы армейской службы голос офицера стал командным, обрел особые нотки и грозно разносился над головами полусонных новобранцев. К концу небольшой речи все до единого человека окончательно проснулись.

Если память меня не подводит, было около восьми утра. Поезд замедлил ход, мы прибывали в Хорьонг. На платформе лежал тонкий слой свежего снега, и сам полустанок выглядел продрогшим и жалким. Я увидел лишь одно хлипкое деревянное здание, да и оно стояло в отдалении от железнодорожного полотна. На этом этапе в эшелоне оставалось около пятисот человек, и все мы недоуменно переглядывались, пытаясь понять, зачем нас притащили в эту забытую богом глухомань?

Но тут офицер гаркнул новый приказ:

– Стройся! – Мы, как могли, выстроились в две колонны и поплелись к зданию станции. Там для нас уже была подготовлена официальная встреча, офицеры выстроились в соответствии с рангом, их сопровождал почетный караул в составе как минимум шестидесяти человек.

– Салютовать новобранцам! Сабли наголо! – скомандовал один из старших по званию, и гвардейский эскорт разом выхватил сабли из ножен и взметнул их вверх, отдавая нам честь. Никогда я ничего подобного в жизни не видел, это было как в театре! Не представляю, как живые люди могли так долго сохранять статичное положение тела, в этих искусственных позах они были похожи на актеров театра Кабуки. Я пристально всматривался в лица офицеров – ни единый мускул у них не дрогнул, только дыхание инеем оседало на усах, а на ресницах капли влаги замерзали крошечными сосульками. Казалось, что глаза сверкают, как стальные клинки, а на лицах застыло почти зверское выражение, мало похожее на обыденные лица офицеров, которые мы привыкли видеть дома, в Японии. Не скрою, это жуткое выражение окружающих лиц повергло меня в настоящий шок! Я все думал, неужели это погодные условия заставляют солдат все время хмуриться и постепенно искажают их черты в жестокие гримасы? Или офицеры напускают это выражение на лица, когда гоняют солдат по тренировочному плацу в жестокий мороз?

У офицерского состава уже было расписано, кто из новобранцев пойдет служить в какую роту и в какой взвод. Командиры каждой роты по очереди делали шаг вперед и объявляли фамилии рекрутов, приписанных к ним. Те, чьи имена выкрикивали, выходили и выстраивались в шеренгу.

Когда все новобранцы, приписанные к роте, заканчивали построение, офицер поворачивался к своему командиру и рапортовал:

– Рекруты роты такой-то построены и присутствуют в полном составе! – Когда все офицеры отрапортовали, прозвучала новая команда и почетный караул, прибывший для торжественной встречи, маршем двинулся прочь, снежная корка бодро поскрипывала под армейскими ботинками. А мы потащились следом, наши деревянные шлепанцы монотонно стучали о мерзлую землю, мы спотыкались и оскальзывались. Сначала один, потом еще несколько новобранцев, поскользнувшись, не смогли сохранить равновесие и, ломая строй, шлепались на задницу. И тут же прозвучал резкий окрик сержанта:

– Эй, вы – там! Вы что думаете, здесь каток? А ну, поднимайтесь, пошевеливайтесь!

Нам можно было только посочувствовать – со стороны мы, наверное, больше походили на военнопленных из Красной армии, чем на рекрутов армейского резерва. Мы шагали по широкой заснеженной дороге, а по обе стороны тянулись покосившиеся домишки, за их темными, окнами не было заметно ни малейших признаков жизни, только белая пелена простиралась вокруг, куда хватало глаз, и конца ей не было…

Если память мне не изменяет, мы прибыли в расположение нашей военной части 20 декабря 1926 года. Наша часть располагалась в самой северной точке японской территории, на узком участке земли, зажатом между советской Сибирью на северо-востоке и маньчжурской провинцией Килин на западе. Граница проходила по реке Туман – на одном берегу реки заканчивались Корея и Маньчжурия, а на противоположном берегу уже начинался Советский Союз. С наступлением морозов воду сковывал холод, ледяная корка была настолько толстой, что и всадники, и конные упряжки могли разъезжать по реке, как по добротной дороге.

Казармы находились на окраине города и были огорожены по периметру высокой насыпью, сразу за насыпью начинались пологие холмы, обрывы и скалы. Однообразный пейзаж тянулся до самого горизонта, а у подножия холмов был устроен учебный полигон.

Но полигон задействовали для войсковых учений только весной, а в зимний сезон тренировочные занятия проводили на основной базе – во внутреннем дворе казарм, его так и называли – “плац в казармах”.

Непосредственно по прибытии с нами провели положенный по уставу инструктаж, а затем выдали полагающееся обмундирование и прочую армейскую амуницию. Но мне опять не повезло – я в ту пору весил под девяносто килограммов при росте метр восемьдесят, так что на складе роты № 2, к которой я был приписан, не нашлось военной формы моего размера. Согласно армейскому стандарту формы таких больших размеров просто не делали! Как только это обнаружилось, командир роты сразу же вызвал штатного портного и дал ему задание незамедлительно соорудить мне форму по размеру. Само собой, сшить одежду до следующего дня портной никак не успевал, поэтому на утреннее построение перед полковым начальством я вышел в той же гражданской одежде, в которой прибыл вечером – в безразмерном тулупе, запахнутом поверх хлопчатого кимоно.

Нас выстроили шеренгами во внутреннем дворе, разбив по ротам. В каждом батальоне было по три роты, которые находились под командованием младших офицеров. Командиры рот стояли по стойке “смирно” перед своими войсками, отдавая честь их непосредственному начальнику – командиру батальона. Старшие офицеры показались мне совсем старыми, так как их пышные усы покрывал изрядный слой инея.

Командиры рот поочередно выходили вперед, выкрикивая:

– Первая рота на утреннюю поверку построена! Присутствует командир отделения, одна сотня и столько-то человек! – или что-то в таком духе.

После рапорта дежурный офицер брал под козырек, а рота вытягивалась по команде “Смирно!”. Когда все командиры рот отдали свои рапорта, на плац выехал на коне полковник и двинулся вперед, осматривая построение полка. Усы у него были просто роскошные, а на груди позвякивал целый ряд медалей и различных наград.

Командиры батальонов рапортовали полковнику громко и отчетливо:

– Первый батальон на утреннюю поверку построен! Присутствует командир батальона и столько-то сотен человек! – Офицер отдал рапорт и отсалютовал полковнику холодным оружием – вынул из ножен саблю, поднял на уровень лица и на секунду замер в таком положении. Впечатляющее зрелище, особенно когда наблюдаешь его в первый раз. Но господа офицеры проделывали этот ритуал снова и снова, батальонные поочередно отдавали рапорт и салютовали командиру полка, и конца-края этому видно не было.

С каждой минутой неподвижное тело солдат замерзало все сильнее, у парнишки-новобранца, который стоял по соседству со мной, лоб и скулы побелели, как рисовая бумага, а все тело тряслось от холода, словно засохший лист на ветру. Мне тоже казалось, вроде кожа на носу усохла и натянулась от холода, пока меня не озарила мысль, что это просто тонкая корочка льда покрыла края ноздрей, а вниз тянется сосулька…

Тем временем полковник остановил коня в центре плаца и обратился с речью к прибывшему пополнению:

– Я командующий полком – полковник Куга, – говорил он, слегка привстав в стременах и повысив голос, хотя слышно было и так хорошо. Все кругом, насколько хватало взгляда, было покрыто коркой льда, каждый звук отдавался эхом, и зычный голос полковника разносился над плацем.

Полковник Куга держался с большим достоинством – медали сверкали на груди, а голову венчала форменная полковничья фуражка. Он продолжал:

– Вы стали солдатами Японской императорской армии! Все вы прошли специальный отбор и удостоились великой чести…

На кой черт мне сдалась такая честь? Когда у человека зад отмерзает, ему уже не до высоких материй вроде “патриотизма и верности императору”. Даже если стоять, согнув колено по команде “Вольно!”, по телу пробегает дрожь, а руки и ноги немеют, как деревянные чурки. Сегодня мне было немного теплее, чем вчера, – вместо деревянных сандалий гэта мне выдали высокие форменные ботинки, подбитые мехом. Но под меховым тулупом у меня по-прежнему было жалкое кимоно и хлопчатое бельишко, так что ледяной ветер спокойно гулял между голых ног. Под ботинки я натянул на ноги казенные гамаши, но в такой мороз это была почти бесполезная мера.