Текст книги "Исповедь якудзы"

Автор книги: Дзюнъити Сага

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)

3. У последней черты

В последний раз Осэй объявилась уже после войны, приехала как всегда внезапно.

Я только что отпраздновал сорок седьмой день рождения, значит, это было в 1951 году. Война в Корее [29]29
  Война в Корее – конфликт между Северной и Южной Кореей, длившийся с 25 июня 1950 по 27 июля 1953 года (хотя официальное окончание войны объявлено не было).


[Закрыть] разгоралась все сильнее, но, несмотря ни на что, мои многочисленные игорные заведения, разбросанные по всему Токио, ширились и процветали. И тут снова появилась Осэй, словно осенним ветром ее принесло! И ни слова не сказала о том, где она успела побывать и чем занималась столько лет.

– Осэй, ты где пропадала? – спросил я, но она только улыбалась в ответ.

– Дядюшка, я так виновата, что столько лет не подавала о себе вестей…

– Ты заставила меня волноваться, ведь я тебе должен денег…

– Оставьте, дядюшка, что за условности между близкими друзьями?

– В любом случае я рад снова тебя видеть!

Я пригласил ее зайти, она выглядела такой же очаровательной, как раньше, только в ней появился незнакомый налет, оттенок чего-то иностранного. Ее кольца, украшения в волосах, заколка на поясе кимоно – все выглядело как-то не по-японски.

– Что заставило тебя вернуться в Японию? – поинтересовался я, когда мы расположились на подушках в гостиной.

– Мне надо где-то ненадолго остановиться, – ответила девушка. У нее была такая манера – вываливать на вас новости без всякой подготовки. Но я не стал выпытывать, что да как, а просто сказал, что она может остаться и жить в моем доме столько, сколько сочтет нужным.

К сожалению, дело кончилось плохо, новый визит Осэй навлек на меня серьезные неприятности. Позже я узнал от людей, что девчонка торгует наркотиками и психостимуляторами и приехала в Токио по этим своим делам. Я часто видел, как она таскает к себе в комнату банки, похожие на консервные, и бутылки разного размера. Но когда я пытался спросить ее, что там внутри, она отделывалась шуточками и лепетала, что это совсем неважно.

Я не хотел лишний раз давить на. Осэй, уважая ее желание хранить свой бизнес в секрете, но Окё сильно переживала из-за всей этой суеты.

Моя неизменная помощница всегда недолюбливала Осэй.

– Не подумай, что я хочу упрекнуть тебя за хорошее отношение к Осэй. Просто поверь мне, на этот раз она принесет нам беду! Нечего ей здесь делать!

– Перестань переживать из-за нее, – как мог, пытался я успокоить взволнованную женщину. – Осэй здесь долго не пробудет, она скоро уедет обратно в Кобэ…

Но положа руку на сердце я и сам начал переживать из-за того, что происходит. Особенно когда товар ей принес совсем еще мальчишка – высокий, лет двадцати, скорее всего студент. Постучался в дверь и вежливо поздоровался:

– Доброе утро, – в руках у молодого человека был громадный чемодан. – Извините, что побеспокоил вас…

Осэй скрылась с ним наверху и несколько часов из комнаты не доносилось ни звука, а потом мальчишка спустился, цокая подошвами по ступенькам и церемонно распрощался:

– До свидания, спасибо за гостеприимство!

Эта встреча сильно меня обеспокоила, я решил поговорить с Осэй всерьез, но, должно быть, за эти годы она так хорошо меня узнала, что научилась понимать без слов. Почувствовала мое недовольство и мгновенно исчезла, как всегда без единого слова, даже не предупредив, и больше никогда не возвращалась!

Где-то через месяц или полтора мне пришла повестка из полицейского управления.

Я собрался без всякого энтузиазма, явился в полицейский участок и узнал, что меня вызвали по делу о контрабанде раствора амфетаминов. Надо признаться, я и раньше догадывался, что за препараты таскает в бутылках Осэй. Образцы такого “товара”, сворованного вместе с другими медикаментами, нам приносил Сабуро, ловкий парень, о котором я уже упоминал. Я когда-то спросил его – где он раздобыл эту штуку, и он бойко ответил, что амфетаминов полно на складе любого госпиталя военно-морских сил. Их выдавали пилотам-камикадзе, чтобы подзарядить их храбростью перед полетом. Сабуро продавал амфетамины по десять иен за ампулу. Но я послал его ко всем чертям вместе с этой мерзостью – я слишком хорошо помнил, от чего скончались старый босс клана Дэвая и мой предшественник Мурамацу. Их обоих убили наркотики!

Поток наркотиков нескончаемой рекой лился на черный рынок, и раздобыть их было несложно, одно время амфетаминами вполне легально торговали в самых обыкновенных аптеках. Из-за доступности наркотиков в послевоенные годы появилось огромное количество наркозависимых людей – и это грозило превратиться в серьезную проблему. Поэтому в начале пятидесятых, году, кажется, в 1951-м, а может уже в 1952-м, полиция всерьез взялась за наркоторговцев. Детектив рассказал мне, что Осэй входит в число известных дельцов нелегального наркорынка, сама перевозит оптовые партии товара, но полиции так и не удалось проследить ее маршрут и задержать молодую женщину с поличным.

– Послушайте, – говорил детектив, – вы опытный человек и должны понимать, что вас можно обвинить в укрывательстве и пособничестве. Разве не так? Нам известно, что вы лично не употребляете наркотиков и не держите такого товара в своем доме, но все равно, вам следовало сообщить в полицию о подозрительной женщине и факте контрабанды. Так почему вы этого не сделали? Вы совершили серьезное правонарушение…

Мне пришлось много часов слушать подобную болтовню. Методы работы полиции претерпели серьезные изменения по сравнению с довоенными, но по своей поганой сути полицейские остались все теми же ублюдками, норовящими поглубже засунуть нос в ваши дела. Допросы естественным образом переросли в судебный процесс. Мне помогали два надежных юриста, один был работником суда, а второй – уважаемым членом адвокатской палаты. Так что мне присудили всего год тюремного заключения. Можно сказать, я легко отделался и поэтому не стал подавать апелляцию. До оглашения приговора меня выпустили под залог, но в августе 1953-го снова взяли под стражу и отправили за решетку.

Я провел месяц в токийской тюрьме, а потом меня и еще десятерых заключенных решили перевести в тюрьму на острове Хоккайдо. Наше узилище располагалось в удаленной северной части острова, у самой границы с Россией, и всех приговоренных ждало долгое путешествие – сперва нас погрузили в поезд, потом пересадили на паром, затем опять запихали в железнодорожные вагоны. В общей сложности мы пробыли в дороге двое суток.

Тюрьма Абасиро впечатлила меня прежде всего тем, что охранникам в ней приходится едва ли не хуже, чем заключенным. До сих пор не пойму, как они выдерживали такую жизнь. Представьте себе – при температуре минус двадцать, а то и минус двадцать пять градусов, даже в ураганы и снежные бури, они гнали заключенных на работы в поле, а потом стояли рядом почти неподвижно и стерегли нас, пока мы трудились. Если выпадал особенно глубокий снег и работать в поле становилось совершено невозможно, нас отправляли на склоны холмов – валить лес, потому что по снегу гораздо проще тащить срубленные стволы вниз, на равнину.

Деревья на холмах росли просто огромные, в четыре обхвата, когда мы валили этих великанов, оставались огромные пни – торчали из земли, как гигантские занозы, их приходилось выкорчевывать. Пни обвязывали веревками и с помощью лошадей выдирали из земли.

Лошади – удивительные существа, очень разумные и обладают потрясающей силой! Они перевозили огромные бревна, вес которых во много раз превышал их собственный, волокли их за собой на длинных постромках, прикрепленных к спинам. Знаете, зимой стволы деревьев обмерзают, покрываются толстой ледяной коркой и становятся в несколько раз тяжелее, чем летом. Самые тяжелые из них – тисовые деревья с древесиной высшего качества, она состоит из тончайших волокон и считается очень прочной, из нее производят грифельные карандаши. Каждая ветка тиса имеет немалый вес – если по глупости случайно подставить голову, то будешь после удара считать звезды, как будто тебя хватили куском железной арматуры.

Самая трудная работа на лесоповале – корчевать пни. Даже лошадям не всегда под силу своротить пень от векового дерева. Поэтому самые большие пни оставляют подсыхать на целый год, потом привозят специальную железную штуку – балку с наваренными на нее острыми шипами, похожую на гигантские грабли, впрягают в нее штук пять лошадей одновременно и тянут этим приспособлением пень. Потом выкорчеванные пни еще больше подсушивают, рубят на мелкие куски и используют как дрова для кухонных нужд.

Я подметил одну забавную вещь – когда мы занимались корчеванием пней, то на время забывали о своем жалком статусе заключенных, до того увлекались этой тяжелой работой! Самые здоровые мужики пытались подлезть под пень или приваливались к нему и толкали его спиной, постанывали, охали и визжали как поросята! А когда громадный пень начинал поддаваться, потихоньку выползая из земли, а потом вдруг резко выворачивался на бок, то все мы прыгали от радости, как малые дети…

В тюрьме на Хоккайдо со мной делил камеру человек по имени Нагано Сейдзи, я хорошо запомнил его.

Нагано говорил, что раньше работал прорабом на стройке в Токио. Однажды он всерьез разругался с каким-то рабочим, этот тип схватился за нож, а сам Нагано выхватил меч, – он всегда носил его с собой, пряча за плечом под одеждой – и хватил нападавшего по правой руке, так что отрубил ее подчистую!

– Он почти мгновенно умер от шока и кровопотери, – вздохнул Нагано. – Уж поверьте, у меня большая практика в таких делах…

Я спросил, на что он намекает, и Нагано ответил, что в годы войны отрубил мечом многие десятки рук…

– Ты шутишь! – отмахнулся я. – Я не могу в это поверить!

– Почему же? Я же не хвастаюсь, что лихо рубил руки врагам…

– Ты что же, рубил руки нашим, японским солдатам?

– Именно так! – Он кивнул и цинично ухмыльнулся. – Ну, признаюсь, я рубил руки мертвым солдатам…

Я продолжал принимать его слова за дерьмовую болтовню или за шутку, причем за шутку очень скверного тона, пока Нагано не поклялся, что говорит на полном серьезе, и не объяснил, что он имеет в виду.

Примерно через год после начала полномасштабных боевых действий на территории Китая [30]30
  Начало боевых действий в Китае – Япония вторглась в Северо-Восточный Китай 7 июля 1937 года. Началась вторая японо-китайская война, которая завершилась после поражение Японии во Второй мировой войне.


[Закрыть], в марте, часть, в которой он служил, бросили атаковать Сучжоу; их отряд оказался в засаде и был практически полностью уничтожен.

– Мы попали под перекрестный огонь противника, когда пересекали пшеничное поле, на наши головы обрушился настоящий град из пуль. Через некоторое время китайцы отступили, но почти вся наша часть, включая командира взвода, погибла. Командование принял на себя капрал, он провел перекличку и недосчитался слишком многих. Погибло сорок человек, а несколько тяжелораненых со стонами корчились и умирали среди свежих стеблей пшеницы…

Капрал велел собрать тела на небольшой площадке и устроить погребальный костер. Но я сказал, что сейчас не время – мы понесли существенные потери, бойцов осталось критически мало, с наступлением темноты противник наверняка двинется в контратаку, значит, нам надо как можно скорее отступать с открытой местности.

– Но как же быть с убитыми? – тихо спросил капрал. – Нельзя бросить их здесь на поругание!

– Я этого не предлагал! Я только говорил, что сжигать такое количество тел займет слишком много времени…

– Хорошо… Тогда давайте отрубим им головы и заберем с собой…

– Головы? Это тоже слишком тяжелый груз, мы не сможем унести их все!

– Тогда давайте отрубим у каждого палец, – предложил капрал.

– Палец тоже как-то мало… Если рубить – так всю руку…

Нагано и еще один солдат выхватили мечи и стали рубить кисти рук – никаких сантиментов, на слезы и сострадание не осталось ни времени, ни сил. Они просто отсекали руки – до локтя, чтобы потом предать огню в спокойной обстановке и провести надлежащий погребальный обряд. Но пепел надлежало отправить в семьи погибших, и, чтобы не перепутать, надо было точно знать, кому какая рука принадлежала. Поэтому каждую отрубленную руку решили перевязывать лоскутком ткани и писать на нем имя убитого. А позже, когда отряд оказался в безопасности, они разложили погребальный костер и стали с почестями предавать руки огню – одну за другой. Капрал тщательно собирал пепел от каждой, укладывал в урны и аккуратно переписывал имена с лоскутков на поминальные таблички, прежде чем дым успевал растаять в небе.

За год в общей камере Нагано успел рассказать мне массу историй, которые приключились с ним во время войны. В этом человеке не было ни малейшей тени сентиментальности, его нисколько не печалило, что многие его однополчане пали в бою. Он упоминал, что за войну получил много разных медалей и прочих наград, я готов в это поверить. Давайте будем смотреть правде в глаза – именно из таких, не ведающих жалости, людей выходят самые лучшие солдаты!

Долго ли, коротко – тяжелый год за тюремной решеткой закончился, члены моего клана по традиции, с почестями, встретили меня у ворот в день освобождения. Но нам не повезло – поезд, в котором мы ехали, пришел на вокзал с опозданием, мы не успели на последний паром, отбывавший с острова Хоккайдо. Я был буквально разъярен из-за этой неувязки, мне хотелось поскорей оказаться в любимой Асакусе! Надвигалась ночная тьма, нам пришлось остаться на ночлег в одной из местных гостиниц.

Оказалось, сама судьба спасла нас в тот вечер. Утром мы узнали, что паром, который мы пропустили, перевернулся и затонул, и были глубоко потрясены этим известием…

Это была знаменитая катастрофа парома Тойа-мару. На море внезапно налетел тайфун, перевернул паром, и несколько тысяч пассажиров погибло…

Так что, иногда не знаешь, что считать удачей!

4. Давние связи

Эйдзи сидел на низеньком диванчике, погрузившись в глубокие раздумья; голова его чуть заметно покачивалась. Мягкие лучики весеннего солнца пробивались сквозь полупрозрачную бумагу раздвижной ширмы,

– Может быть, вам стоит прилечь? – спросила его Хацуё.

– Да я нормально себя чувствую, – привычно отмахнулся почтенный. – Сходи и принеси мне ту вещь, о которой мы недавно говорили. Помнишь? – Он зажег сигарету и глубоко затянулся. Женщина послушно вышла и быстро возвратилась с бумажным свертком в руках. Было похоже, что там находится довольно тяжелый предмет.

Она положила сверток на стол, бережно развернула…

Моим глазам открылся кусок черной скальной породы, который я уже видел у моего почтенного пациента.

– Доктор, я не хочу показаться брюзгливым, навязчивым стариканом, но очень прошу вас, доставьте мне радость! Примите этот камень в подарок, – он тяжело вздохнул, скользнул по камню коротким взглядом. – Если подобрать для него подходящий по форме поднос и поливать чистой водой, этот кусок скалы может выглядеть весьма впечатляюще, а в лучах утреннего солнца он просто прекрасен!

Он протянул к камню пожелтевшие старческие пальцы и слегка повернул – солнечные лучи живописно заиграли на сверкающей поверхности.

По дороге домой я зашел в магазин и выбрал для камня плоский поднос с изящной росписью. На следующий день меня свалила простуда, пришлось проваляться в постели целую неделю, а когда через несколько дней мне пришло письмо, я долго строил догадки – кто бы мог мне написать? Судя по почтовому штемпелю, письмо отправили из Исиоки – городка в двадцати милях к северу от местечка, где я жил.

Я открыл конверт и стал разбирать строчки, написанные старомодным каллиграфическим почерком:

“…Стало значительно теплее, надеюсь, теперь я быстро поправлюсь. Я хотел бы поблагодарить Вас за те приятные беседы, которые помогли мне скоротать зиму. Я думал, что проведу остаток отпущенных мне дней в Цутиуре, но неожиданно решил перебраться в Исиоку. Мое здоровье в более-менее стабильном состоянии. Неподалеку от моего дома располагается городской госпиталь, там мне смогут оказать помощь, если станет совсем худо, так что не переживайте за меня. Думаю, у вас хватает дел и без брюзгливого старика.

Берегите себя, доктор!

Искренне ваш,

Идзити Эйдзи”

И все!

Почтенный уехал совершенно внезапно, и я безуспешно старался понять, какие причины стоят за этим решением. Много раз я пытался дозвониться до его спутницы Хацуё, но к телефону никто не подходил. Поэтому я наспех разобрался со срочными делами и решил лично отправиться в Исиоку. Нужно было выяснить, что же произошло, и поставить финальную точку в истории почтенного якудзы.

Найти место по почтовому адресу оказалось довольно просто. Это был ресторан в центре города, вход в который обрамляли нарядные вазоны с живой глицинией.

Я спросил о господине Идзити девушку за стойкой.

– Одну минутку! – Девушка упорхнула в служебное помещение, но почти сразу вернулась в сопровождении обворожительной дамы.

На вид даме было чуть больше пятидесяти, но берусь утверждать, что она просто хорошо сохранилась, а на самом деле была гораздо старше. Женщина слегка поклонилась и обратилась ко мне так, словно мы давно знакомы и приятельствуем уже долгие годы:

– Вы были так добры к нему! Боюсь, у него в комнате царит беспорядок, но все равно, не обращайте внимания, поднимайтесь наверх! Он очень обрадуется, когда узнает, кто приехал его навестить!

Почтенный Эйдзи расположился в просторной комнате, пол был застлан соломенными циновками, а в углу стояла изысканная икебана. Старик улыбнулся мне краешками губ: – Доктор, вам не стоило беспокоиться из-за меня и обременять себя путешествием, – произнес он таким знакомым, глубоким, чуть хрипловатым голосом.

– Как вы себя чувствуете?

– Неплохо, как видите, – он представил меня даме и попутно сообщил, что это – хозяйка ресторана, которая любезно приняла на себя хлопоты присматривать за ним.

Женщина снова поклонилась – глубоко, в стиле старых традиций, ее высокая прическа даже слегка коснулась татами. Мне страшно захотелось отбросить всякие формальности и напрямик спросить, кем приходится эта ухоженная дама моему уважаемому пациенту, но я был скован рамками приличий. А почтенный ни намеком не удовлетворил мое любопытство! Он просто ловко сменил тему разговора – заметил, что я слегка сбросил вес. Дышал он хрипловато и все время покашливал, когда говорил. Я решил, что у него в бронхах скопился излишек слизи.

Мне искренне хотелось порадовать старика, я улыбнулся и сказал:

– Знаете, я помню о вашем камне и каждый день его поливаю…

– Мой старый босс считал, что этот камень напоминает гору Асама, но когда я смотрел на этот кусок породы, то вспоминал только голые скалы в Северной Корее, рядом с моей воинской частью… Скажите, доктор, вам случалось взбираться на горы?

– Случалось. Жаль, что сейчас я стал слишком стар для восхождений к скалистым вершинам…

– Не говорите ерунды – ваши лучшие годы еще впереди!

Темные губы растянулись в улыбке, старческие пятна на щеках пересеклись морщинками, он вдруг зашелся долгим приступом кашля. Женщина принесла поднос со свежим чаем и тонкой струйкой налила мне в чашку:

– Тебе тоже налить немножко?

– Нет, я выпью попозже… – Почтенный обернулся ко мне: – Знаете, доктор, странные дела со мной происходят! Стоит мне выпить чаю, как сразу же надо бежать в туалет! А ведь раньше, еще совсем недавно, такого не было, это так хлопотно… Помните, доктор, как я рассказывал вам про Сабуро?

– Человек, который успел изрядно наворовать в конце войны?

– Он самый! Представляете, он ничуть не изменился! Все такой же юркий маленький человечек с бегающими глазками. Говорит мне: босс, рад вас видеть через столько лет живым и здоровым, вы неплохо выглядите! И добавляет – мол, до него дошел слух, что мне уже недолго осталось. Дескать, он как услышал такое, сразу прыгнул в поезд и ко мне! Говорит: хотел вас застать, пока вы совсем не загнулись… Болтает без умолку, а сам просто со смеху покатывается – ну что сказать про такого выжигу? Потом мы еще немного поговорили – про то, как славно жилось в старое время, когда люди могли более-менее свободно жить в свое удовольствие. Сейчас все кругом живут слишком серьезно, забыли, что такое настоящее веселье. Я поинтересовался, чем он занимается, а он без всякого стеснения объявил, что работает уборщиком – прибирается в барах, закусочных – всяких таких местах. Сказал, дескать, ему нечего стыдиться своей работы, он все делает наилучшим образом. Стоит хозяевам один раз увидеть, как он прибирает, они уже точно не будут искать на эту работу никого другого! Говорит, он успевает убрать в двух местах до обеда и еще в двух других местах – вечером. Так что у него полно свободного времени, он частенько садится на велосипед и едет рыбачить, а когда настроение подходящее – отправляется на бега…

– Значит, этот человек совсем не изменился?

– Остался такой же, как был! Естественно – он постарел, как и любой из нас… Если хотите успеть записать его истории, вам придется спешить!

– Разумеется, будет интересно встретиться с ним…

– Я так и думал, поэтому взял у него номер телефона. Раз вы заинтересовались, я могу позвонить ему и предупредить…

– Отлично, так и сделаем… Только, признаюсь по правде, для меня гораздо важнее, что вам стало лучше, я боялся не успеть услышать всего, что вы можете рассказать мне…

– Опасались, что я помру раньше, чем доскажу свою историю? Ну и характер у вас, доктор, кто бы мог подумать! Оказывается, вы настоящий упрямец. Но скажу без обиняков – после того как я освободился из тюрьмы Абаси, в моей жизни было мало примечательного. Ничего такого, что заслуживает упоминания, ну разве одно незначительное происшествие, из-за которого я отрезал второй палец…

– Надо же – так вы и второй палец отрезали? Как же это произошло?

– Лучше не спрашивайте, это случилось по глупости, о которой и говорить не стоит, – он поморщился и иронично улыбнулся. – Это произошло вскоре после похорон Камэдзо, я вдруг почувствовал, как сильно сдал, впервые стал подумывать о том, чтобы отойти от дел. Наверное, вы считаете, что, раз я известный человек в мире якудза, у меня припасена целая охапка всяких жутких историй? Но поймите простую вещь – якудза живут в очень обособленном мире, они видят только изнанку жизни.

А ведь изнанка не имеет даже половины тех красок, что лицевая сторона! Так что реальная жизнь якудза гораздо менее эффектна, чем показывают в кино. Мне даже немного стыдно – я столько морочил вам голову своей болтовней, приглашал заглядывать каждый вечер, а в конечном итоге не смог рассказать ничего мало-мальски захватывающего…

– Но это далеко не так! Вы даже не представляете, как много для меня значило общение с вами, как я счастлив, что судьба свела меня с таким человеком…

Женщина тихо вошла, поставила передо мной блюдце, на котором лежало печенье в форме соловья.

– Не знаю, как вы относитесь к сладостям, доктор… – улыбнулась она.

– Просто поразительно, как кондитеры ухитряются придавать тесту такую затейливую форму, – ответил я, с удовольствием разглядывая печенье.

Женщина объяснила:

– Я вчера ездила в Фукагаву, к гробнице святого Томиоки Хатимана, и купила печенье по пути домой.

– Вы часто ездите в Токио?

– Ну что вы, сейчас уже очень редко…

Она снова приветливо улыбнулась и налила мне еще одну чашку чая.

– Доктор, если я правильно помню, у вас в кабинете висела замечательная картина – панорама старых районов Асакусы… Я случайно услышал, что картину написал ваш отец, неужели это правда?

– Да, правда. Отец начал рисовать, когда ему было уже за шестьдесят, а картину, которая украшает мой кабинет, написал вообще лет в семьдесят. Он успевает рисовать, несмотря на большую занятость, ведь он по-прежнему ведет врачебную практику…

– Рисунок напомнил мне Асакусу времен моей молодости – узенькие улочки, на которых женщины собираются поболтать перед своими низенькими жалкими домиками, пока на маленьких печках с древесным углем жарится рыба или еще что-нибудь к ужину. А рядом, у раздвижных дверей с ободранной бумагой, играют детишки. Мужчины в коротких кимоно из хлопка спешат домой, ловко перебегая по доскам через сточные канавы. Я каждый день видел такие сценки, пока работал у дяди на угольном складе, и все это исчезло раньше, чем я успел понять, какое это было счастливое время! Знаете, когда я впервые зашел в ваш кабинет и увидел, эту картину, я снова погрузился в собственное прошлое, и это было прекрасно! Картина все еще у вас?

– Да, разумеется…

– Вы меня очень порадовали, берегите ее!

Было уже начало второго, пришло время закончить беседу и откланяться. Я пообещал заглянуть в ближайшее дни и сбежал по ступенькам вниз. Женщина проводила меня за порог и махнула рукой мне вслед. Я так и остался в неведении – кто она такая и откуда взялась.

Наша встреча оказалась последней. Меньше чем через месяц я узнал, что Идзити Эйдзи скончался. Похороны вышли очень тихими, почти семейными. Среди участников скорбного ритуала я сразу узнал Сабуро и был поражен той точностью, с которой описал его покойный Эйдзи!

Там же, на траурной церемонии, я снова, после долгого перерыва, встретил Хацуё.

– Как вы собираетесь добираться домой? – деликатно поинтересовался я.

– Поеду на электричке…

Я предложил подбросить женщину до Цутиуры на машине. Так у меня появился дополнительный шанс расспросить о загадочной хозяйке ресторана из Исиоки.

– Он скрыл от вас, кто это? – удивилась Хацуё и объяснила: – Это Омицу, девушка, в которую он влюбился так сильно, что пытался сбежать с ней от всего мира! Это было много-много лет назад… Неужели он вам не рассказывал эту историю?

– Конечно, рассказывал! Просто я полагал, что он расстался с девушкой и больше никогда ее не видел…

– Честно говоря, я мало знала про его любовные дела. Мы познакомились в самом конце войны…

Она бросила на меня выразительный взгляд и снова задумалась. Я некоторое время продолжал вести машину молча, но потом не выдержал и спросил:

– А вы – вы видели ее когда-нибудь раньше?

– Когда умер господин Камэдзо, это случилось достаточно давно, она пришла на траурную церемонию. Я слышала от людей, что после расставания с Эйдзи ей жилось очень тяжело, потом родители простили ее и приняли обратно в семью. Она стала работать в их гостинице, потом вышла замуж за приличного человека. Ее родители относились к нему как к родному сыну и после смерти завещали гостиницу своим детям. Я думаю, Эйдзи тоже знал все эти подробности, он просто делал вид, что ему это все безразлично. А когда умер Камэдзо, она пришла на прощальную службу, причем пришла одна, без мужа… А через пару месяцев он отрезал второй палец…

– Зачем он это сделал?

– Пошел навестить ее и разругался со всеми в доме! Говорят, он устроил жуткий скандал, все это было так глупо! Он ушел из дома рано утром – а вернулся вечером, уже без пальца…

– Может быть, он случайно отхватил палец во время скандала?

– Если бы это было так, то и вспоминать об этом не стоило бы! Так вот, после похорон Камэдзо он решил навестить бывшую любовницу, отправился в гостиницу, которую она содержала, и застал ее в полном одиночестве. Они уселись рядышком и стали болтать о том о сем, но тут объявился ее муженек. Я знаю, что там произошло, только со слов Эйдзи, а он говорил, что муженек был тот еще тип, постоянно следил за женой и выведал все подробности ее прежней жизни. К тому же мужчина этот имел склонность злоупотреблять алкоголем, постоянно пил и в тот день тоже притащился домой изрядно навеселе…

Так вот, стоило Эйдзи представиться, как горе-муженек отправил Омицу принести еще порцию саке и принялся расспрашивать про их былые отношения. Эйдзи стало неловко, он собирался уйти, но мужчина упрашивал, его остаться, чуть ли не за руки хватал! Но скоро окончательно перепился, принялся ругать гостя всякими грязными словами, так, вроде Эйдзи и в комнате не было!

– Может быть, он просто не догадывался, что Эйдзи якудза?

– Мне кажется, мужчина считал, что жена изменяет ему с Эйдзи, и потом, он же был изрядно пьян. Кончилось тем, что он попытался ударить Эйдзи…

– Думаю, это плохо кончилось.

– Хуже, чем вы можете себе представить! Знаете, что Эйдзи сделал напоследок? Самую большую глупость, какую только можно вообразить, – он пошел на кухню и отрезал себе палец. Отрубил верхнюю фалангу безымянного пальца на левой руке – представляете? Спрашивается, зачем так было делать?

– А когда это случилось?

– Ему уже было шестьдесят пять лет! Не так мало…

– Значит, это произошло недавно…

– Да, это было всего несколько лет назад. Я часто думаю об этом – лишиться двух пальцев по одной и той же причине… Подозреваю, он просто хотел предстать перед Омицу в лучшем свете. Ни один нормальный якудза не стал бы устраивать такого представления из-за владельца заштатной гостиницы, провинциального пьянчуги, каким был муж этой женщины. Но Эйдзи сделал это, сделал во имя своей былой славы – Господи, спаси его грешную душу! – он отхватил себе палец, чтобы произвести на нее впечатление!

Хацуё иронично улыбнулась и закурила сигарету. По обе стороны дороги проносились зеленые рисовые поля, залитые сверкающей водой, а высоко в небе, словно зацепившись за облака, замерло полуденное солнце.

– И что произошло дальше?

– Дальше? Эта женщина ушла от мужа… Эйдзи решил помочь ей, стал встречаться с разными людьми и в конце концов купил ресторан, которым она сейчас владеет… Знаете, Эйдзи сам ничего не рассказывал, я ничего не могу утверждать наверняка, но мне кажется, дело было именно так…

– Ясно…

– Наверное, вы удивляетесь, почему он сразу не переехал жить к ней, не оставил меня… – тихо сказала женщина и опустила глаза.

– Нет, я боюсь показаться излишне любопытным…

– Ну что вы! Зачем вас держать в неведении? Только учтите, возможно, я сейчас уже не так красива, как в молодые годы, но все еще очень привлекательна, и у меня тоже есть гордость!

Женщина продолжала говорить, и с каждым словом ее голос становился все громче и увереннее:

– Мы познакомились очень давно и прожили вместе много лет, но я так и не стала единственной женщиной в его жизни! Сначала постоянно вмешивалась Окё, она хотела все делать сама. Но потом у Окё появился собственный бизнес, и она оставила домашнее хозяйство на мое попечение. Мне приходилось заботиться буквально обо всем, о каждой мелочи! Но я всегда была рядом с ним. Может быть, поэтому он не мог просто так вышвырнуть меня из своей жизни. Вдвоем мы вырастили прелестную дочку, общий ребенок тоже серьезная причина оставаться вместе! Мы даже в Цутиуру переехали из-за дочери, она сошлась с местным пареньком. Молодые подыскали нам симпатичный домик рядом со своим особняком и стали приглашать перебраться сюда, чтобы жить рядышком. И мы решили переехать…

Но сложилось так, что дочка рассталась со своим поклонником и вернулась к себе. У нашей девочки есть дом в Токио, она обучает девушек японским танцам, а мы решили остаться в Цутиуре. Но с тех пор как в его жизнь вернулась Омицу, я чувствовала, что нам придется расстаться. Конечно, женщине куда приятнее жить с кем-то, чем коротать дни в одиночестве, даже если ее спутник тяжело болен. Но я не могла отделаться от мысли, что поступаю очень жестоко – из себялюбия держу Эйдзи рядом с собой! И вот однажды я решила, что больше так продолжаться не может…