Текст книги "Во имя Ишмаэля"

Автор книги: Джузеппе Дженна

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 32 страниц)

Инспектор Гвидо Лопес
ГАМБУРГ
26 МАРТА 2001 ГОДА
07:00

И убитые их будут разбросаны, и от трупов их поднимется смрад, и горы размокнут от крови их.

Книга пророка Исайи

Лопес находился в Централес Вунцамом, когда раздался звонок: на парковке за автогрилем, рядом с автобаном, ведущим на запад, был обнаружен «мерседес» с телом Ребекки. Из автогриля вызвали полицию, чтобы заявить о краже «эспаса», принадлежащего двум французским туристам. Патруль поздно прибыл на место, у агентов возникли трудности с этими двумя туристами: те не говорили ни по-немецки, ни даже по-английски, а агенты плохо понимали по-французски, все затянулось. На всякий случай проверили окрестности автогриля, парковку, машину за машиной, потом бензоколонку, машины, поставленные ближе к выезду на автостраду. Там они обнаружили «мерседес». Подумали, что внутри кто-то спит, увидев лежащее там безмолвное тело Ребекки, погруженное во мрак, и постучали в окошко, но Ребекка не ответила. Они вышибли дверцу. Она лежала навзничь на сиденье, с двумя пулевыми отверстиями во лбу, крыша машины изнутри была испачкана двумя струями крови и серого вещества. Позвонили в управление.

Лопес и Вунцам молча переглянулись.

Хохенфельдера поместили в больницу: травма черепа, состояние психоза. Лопес не мог долго стоять, из-за удара коленями у него образовались два больших синяка, болезненных, левое колено постепенно распухало. Вунцам поручил поиски «эспаса» блокпостам и пограничным службам. Человек, убивший Ребекку, курьер с «маленькой посылкой», двойник мертвеца с улицы Падуи, скрылся; в полиции предполагали, что он сменит машину, украдет еще одну, возможно, в населенном пункте, – скоро невозможно будет определить, на чем он попытается пересечь границу. Лопес и Вунцам считали, что мужчина сам повезет свой груз в Брюссель при условии, что действительно именно Брюссель является конечным пунктом назначения «оборудования». Погрузка в доке 11 оказалась отвлекающим маневром. Из Льюбы много часов выжимали информацию. Лопес видел его мельком, в коридоре возле кабинета Вунцама: правый глаз – набухший мешок, из которого сочилась кровь, волосы слиплись коркой от пота, плечи согнуты. Вунцам вернулся в кабинет, качая головой, сказал Лопесу, что Льюба ничего не знает: ни о детях, ни о Брюсселе.

Они обыскали двухместный номер Ребекки в «Форбахе»: жесткий диск на ее компьютере не оказал никакого сопротивления, но нашли только документы по работе, финансовые проекты, электронные письма, не вызывающие подозрений. Проверили электронную записную книжку: никаких следов Боба, Клемансо, Терцани. Но в изголовье кровати, переплетенная и завязанная в узелок, – все та же белая лента с чернильной надписью, какую Лопес обнаружил в Париже и в Милане, в комнатах Клемансо и Терцани: «ISHMAEL IS THE GREATEST». [18]18
  Ишмаэль – самый великий ( англ.).


[Закрыть]Лопес приказал отнести ее в управление, эту ленту. Он обратил на нее внимание, но при этом у него не получалось ни о чем размышлять – до тех пор, пока Вунцам не вернулся с допроса Льюбы, – и в этот момент позвонили из автогриля.

В полиции не знали, что делать. Политические круги не будут вмешиваться. Не будет давления. Смерть Ребекки снимала всякую необходимость осторожничать. Вунцам и Лопес пытались выйти на свежий след Карла М., прихвостня депутата Европарламента, в Брюсселе. Однако они не могли осуществлять никаких официальных шагов. Следов детей не было. Посредница была устранена. В их распоряжении находился ничего не доказывающий телефонный след. Связь с Парижем и Миланом была лишь догадкой, ничем большим. Мертвые не заговорят, живые тоже. Они попытались взяться за поставщика наркотиков Ребекки, Францискуса Кламма. Попробовали с Клаусом Баумом – тем, кто по телефону предложил «поиграть». Вунцам велел привезти их в управление, провел дополнительный допрос. Они ничего не знали. Их арестовали, но это ни к чему не привело.

Полицейские рассуждали до глубокой ночи.

Полное совпадение точек зрения: группа приверженцев Ишмаэля, с глубинным проникновением в политическую сферу, которая без помех действует в Европе; группа, собирающаяся, чтобы справлять свои ритуалы, в которых замешаны дети; группа добывает себе детей благодаря контактам с педофилами в Европе; группа реализует планы Ишмаэля, включая громкие акции вроде покушения на Киссинджера в Париже и более или менее тайные мероприятия; вмешательству сил правопорядка во втором случае противодействует давление со стороны политических кругов, где у Ишмаэля есть свои люди; смерть человека с улицы Падуи, похожего на курьера Ребекки, видимо, каким-то образомсвязана с событиями в Гамбурге; в Гамбурге встречались несколько дней назад некоторые представители группы Ишмаэля; вскоре после этого один из них покушался на жизнь Киссинджера; через некоторое время, согласно докладу американских спецслужб, Ишмаэль попытается осуществить свою операцию на форуме в Черноббио, в котором среди прочих участвует и Киссинджер.

Вунцам кивал, соглашаясь, в то время как Лопес излагал общую схему, связывая воедино факты. По мнению Вунцама, ничего другого не оставалось, кроме как готовиться к Черноббио, постараться защитить лидерови ждать, надеясь, что все пойдет как в Париже, что операция Ишмаэля провалится. По мнению Лопеса, Вунцам был прав, но следовало по крайней мере попытаться найти ребенка, который на его глазах пропал из Милана. Было две возможности: послать в жопу политиков, наплевать на давление, оказываемое на Сантовито, и выжать информацию из Инженера, который, несомненно, знает кое-что об Ишмаэле; или же попробовать заняться следом, ведущим в Брюссель, веряв то, во что они до настоящего момента верили, касательно Ребекки и сделки в доке 11. Вунцам был в нерешительности: младенец из Милана мог быть ребенком одного из участников оргии. Ясно было, что ритуалы Ишмаэля проходят во время PAV, и большинство участников пребывают на этот счет в полном неведении. Человек, забравший ребенка из здания склада, мог и не иметь никакого отношения к Ишмаэлю.

Возможно, Вунцам был прав. Лопес должен был принять решение: вернуться к Сантовито с пустыми руками или попытать удачи в Брюсселе.

Он переночует в Централе. Ранним утром сядет в самолет на Брюссель. Лопес постарался успокоиться. Свернул себе папироску, но не получалось изгнать из мыслей Ребекку, человека на «мерседесе», как две капли воды похожегона человека с улицы Падуи, ребенка, Инженера, Лауру.

Лаура. Мысль о Лауре – как молот. Лаура. Лаура. Снова Лаура! Он подумал об Ишмаэле, об Инженере. Ему стало страшно.

Он вернулся в кабинет Вунцама – тот ушел домой. Была половина третьего. Позвонил братьям Пруна.

Братья Пруна жили на улице Томмеи, в Кальвайрате, их было трое. Однако обычно их было двое: один из них – по очереди – всегда сидел в тюрьме. Лопес платил им из средств отдела расследований: наблюдение, слежка, грязныеделишки.

Он не работали, жили мелким мошенничеством, их по очереди сажали. Он хорошоплатил им. И они хорошоработали. Он считал их идеально подходящими. Он боялся за Лауру. Инженер заметает следы. Давление на Сантовито идет сверху. У Инженера есть контакты во внутренних структурах спецслужб. У Лопеса не было сомнений, что Лаура ничего не знает об Ишмаэле, но она входила в группу, которая вращалась вокруг Инженера. Он боялся, что Инженер и те, кто стоит над ним, предпримут какие-то шаги против Лауры. Ребекку убрали, потому что она знала. Лопес не знал, что знает Лаура. Он боялся.

Пруна не сразу ответили, а когда ответили, послали его в задницу. Однако им были нужны деньги. Лопес дал им адреса: Лауры Пенсанти и Инженера. Попросил следить за обоими. Он будет часто звонить им по сотовым, чтобы получать отчет. В общих чертах объяснил ситуацию. Инженер – извращенец, в деле замешан ребенок. Лаура – жертва, ее надо защищать. Пруна отличновсе поняли. Они сговорились на некой сумме и на хорошем обращении с третьим братом, который содержался в камере в Сан-Витторе. Слежка должна начаться немедленно. Пруна еще раз послали Лопеса в задницу, но потом сдались. Принципиальным вопросом было, чтоб никто не приближался к Лауре Пенсанти.

– А что делать с ее мужиком? Если у нее есть мужик, что мы, мать твою, будем делать, Лопес?

– У нее нет мужика.

Молчание. Они поняли.

– А на работе?

– Я вам плачу. Придумайте, как следить за ней на работе.

– И сколько все это будет продолжаться?

Он задумался. Сколько будет продолжаться?

– Пару дней.

Если окажется недостаточно, он увеличит сумму.

– А второй тип?

– Инженер? Достаточно, что вы будете за ним следить. Мы распутали его дело, мы прослушиваем его. Его сотовый телефон под контролем. Достаточно, чтоб он не приближался к Пенсанти.

– Мы должны сделать что-нибудь плохое с этим типом?

Он размышлял недолго.

– Нет. Нет, ничего не делайте. Достаточно, чтоб он не приближался к девушке.

– Но почему ты не поручишь это своим? – Второй Пруна смеялся на заднем плане.

– Так ведь вам есть нечего. Еды не хватает. – И Лопес засмеялся.

– Какой еды, Лопес? – И засмеялись все, они послали его в задницу, попрощались.

* * *

Ему дали пижаму, у него ничего с собой не было. Он не чистил зубов, у него был тошнотворный привкус во рту, слюна почти не выделялась – из-за папиросок и из-за напряжения. Он разделся. Отек на колене спал, но до синяков было больно дотрагиваться. Он думал о Лауре. О Брюсселе. Думал о багажнике «мерседеса». Он был уверен, что внутри, бледный и неподвижный, лежит ребенок – возможно, теперь он уже мертв. Возможно, тот человек освободился от него, как уже освободился от Ребекки.

Он улыбнулся всего на мгновение, прежде чем заснуть, вспомнив, как Лаура обозвала его «вялым хреном».

Он проснулся в семь. Зубы не чистил, рот вонял, как сточная канава, он прополоскал его с мылом, на языке остался горьковатый налет. Синяки стали получше, но ноги дрожали.

В половине девятого пришел Вунцам. Они вместе прочли расшифровку телефонного разговора с помощником секретаря Карлом М., Вунцам также передал ему досье на этого типа. Это была ксерокопия. Он все отксерокопировал. Тощий отчет. Карл М. предпринял некую политическую авантюру в составе партии зеленых четыре года назад, выставив свою кандидатуру на административных выборах в избирательном округе неподалеку от Монако. У него не вышло. Он работал на партию: организация, посредничество, координация разного рода. У него повсюду были связи: с людьми из Христианско-демократического союза, из СДПГ, с либералами. И не только с немцами. Он в совершенстве говорил по-английски и по-французски, понимал по-итальянски. Ни в каких преступлениях не замечен. Холост. 43 года. Его особняк находится в Монако ди Бавьера, но уже два года он живет в Брюсселе. Депутаты, на которых он работал, не участвовали в качестве главных действующих лиц в каких-нибудь схватках, которые могли бы послужить Лопесу указанием или подтверждением: ничего по делу о педофилии в Бельгии, ничего по наркоторговле, никаких особенных врагов. Депутаты всего лишь внесли несколько законопроектов. Один заинтересовал Лопеса – запрос о режиме налоговых льгот для церквей и сект. Он подумал об Ишмаэле, но секта Ишмаэля не имела никакого отношения к режиму налоговых льгот. Практически у них на руках не было ничего на Карла М., не считая перехваченных телефонных переговоров с Ребеккой. Он не знал, что делать. Приземлится в Брюсселе и попробует что-нибудь предпринять. Взвесил вариант: поговорить с Сантовито, чтобы получить какой-нибудь доступ к европарламентариям, – и отказался от этой мысли.

Позвонил Калимани, сообщил ему, что будет отсутствовать еще один день. Калимани не спросил, как идут дела в Гамбурге, настолько было ясно, что в Гамбурге все пошло плохо. Все пошло плохо, как в Милане, как в Париже. Сказал, что Сантовито на пределе из-за приготовлений к Черноббио. На Фатебенефрателли накануне вечером было нашествие агентов и чиновников сил безопасности американских спецслужб. Они наметили план. Сантовито отдал Калимани распоряжения. Американские спецслужбы, итальянские спецслужбы, карабинеры, полиция и отдел расследования – в качестве свободного защитника, как в футболе. Они вроде должны чувствовать себя в безопасности. Но ничто не было безопасным.

Лопес дождался десяти, чтобы позвонить на мобильник Пруна, тому, что следил за Лаурой. Тот дремал и послал его в задницу, сказал, что Лопес всучил ему дерьмовую работенку. Отрапортовал: спокойная ночь; в четверть десятого Лаура, которая полностью соответствовала описанию Лопеса, вышла из дома, пошла пешком к станции метро «Порта Романа», села на поезд по направлению к Корветто; в Корветто села на 93-й автобус, вышла на бульваре Пулье, у консультации, где работает; Пруна сделал вид, что записывается на консультацию в приемной, возвращался в здание, полное народа, через каждые двадцать минут; встретил ее один раз; кажется, все спокойно. Лопес позвонил другому Пруна, тому, что сидел на хвосте у Инженера: тот тип еще дома.

Позвонил Лауре. Она была занята с пациентом. Она сказала ему, что психотерапия в общественной больнице – это на практике акт общественной помощи. Лопесу показалось, что она смягчилась, она даже спросила, можно ли перезвонить ему днем. Он ответил, что его не будет в Милане и днем тоже, но что он ей позвонит. Она попрощалась с ним и при этом не обозвала «вялым хреном»: там был пациент, она не могла.

Вунцам проводил его в аэропорт. Сказал, что Хохенфельдера днем выпишут: его уже перевели в палату для выздоравливающих, явных повреждений не обнаружили. Лопес ответил, что рад этому обстоятельству, но что у него Хохенфельдер в печенках сидит. Вунцам улыбнулся, кивнул, сказал, что и у него тоже Хохенфельдер сидит в печенках.

На прощание они обнялись.

В час Гвидо Лопес приземлился в Брюсселе.

Американец
НЕИЗВЕСТНАЯ МЕСТНОСТЬ
26 МАРТА 2001 ГОДА
03:04

Шум разбитого стекла, потом взрыв, как от зажигательной бомбы.

Кен Фоллет. «Игольное ушко»

Кровь Ребекки обрызгала рукав пиджака и засохла. Маленькая коричневая полоска, которая раздражала его, пока он ехал. Американец зевнул, чтобы уменьшить напряжение. Уже много дней он спал всего по нескольку часов. Спал плохо. Скоро начнутся судороги в кистях рук, он чувствовал их приближение. Он поискал в кармане упаковку бензодиазепина, проглотил одну таблетку. Он начнет погружаться в сон, а нужно вести машину, – зато успокоится. Поглядел на себя в зеркало заднего вида: лицо жуткое. В Брюсселе он отдаст ребенка, и можно будет отдохнуть несколько часов, прежде чем забрать маленький труп и вернуться в Милан. Ишмаэль позвал его, он ответил на зов.

210 км/ч по направлению к Брюсселю. Он оставил «эспас» в местечке, название которого даже не помнил. Съехал с автострады, потому что знал, что об угнанном «эспасе» уже сообщено пограничным службам, дорожный патруль тоже, возможно, проинформирован. Лучше поменять машину. На окраине поселка, погруженного в загородную черноту, он приметил себе «ауди» на весьма изолированной парковке. Там были и другие машины, почти все с маленьким объемом цилиндров, – они не годились для его целей. Ему нужно было лететь. Ему нужен был вместительныйбагажник. Оставалось всего три ампулы, чтобы делать инъекции ребенку. Ему нужно прибыть в Брюссель до полудня. «Ауди»: детские игрушки – отключить противоугонное устройство, открыть багажник, положить туда ребенка и уехать. О краже сообщат на следующее утро, и вряд ли «эспас» обнаружат в то же самое время. У него не будет проблем до самой границы.

Ребекка – идиотка и даже не дрянь. В инструкциях, которые ему дали, с самого начала упоминался защищенный от прослушивания сотовый телефон Ребекки. Ошибка. Серьезная. Ишмаэль велик, но его люди – дилетанты. Они должны были встретиться на Неельштрассе для передачи ребенка, потом они должна была позаботиться об остальном: доставить ребенка в Брюссель согласно полученным распоряжениям и отвезти его обратно в Милан, непосредственно ему, для захоронения. Таковы были указания Ишмаэля. Похоронить его перед Черноббио. Ишмаэль может рассчитывать на него. В Черноббио не будет такого провала, как в Париже. Это сложный, но совершенный механизм. Ишмаэль велик.

У него закрались подозрения, что Ребекку прослушивают. В инструкциях был приведен адрес шведки: «На контакт идти только в случае крайней необходимости». Американец улыбнулся. Он остановился возле отеля «Форбах», чтобы проверить, не следят ли за ней. За ней следили. Американец видел итальянского инспектора, который курил, разговаривая по телефону, – на противоположной стороне улицы, перед «Форбахом». Он не стал выходить из машины. Ребенку вколол очередную дозу: тот несколько часов проспит, а потом им займется Ребекка. Он не понимал, как итальянскому полицейскому удалось добраться до Гамбурга, до Ребекки. Подумал о Старике. Возможно, это Старик дал наводку итальянцу. Он ожидал встретить в Гамбурге Старика, а не итальянского копа. Он готов был устранить Старика прямо там, чтобы убрать его у себя с дороги в преддверии Черноббио. Но Старик был профессионал. Нужно быть оченьвнимательным. Старик может все разрушить. Американец был в ярости от того, что не убрал его в Милане. Такие ошибки нельзя допускать. Профессионалы не делают ошибок. Всю твою дерьмовую жизнь тебя только и делали, что учили не делатьошибок. Чертов Старик.

Он ждал часами, держа в поле зрения «Форбах» и машину полицейских. В какой-то момент из «Форбаха» вышла Ребекка, и он задвигался. Он уже готов был отъехать от тротуара, как вдруг из полицейской машины вышел один из наблюдавших – не итальянец – и пошел следом за Ребеккой. Машина осталась на месте. Американец не знал, что делать. Он подумал, что ее сейчас арестуют, – это будет катастрофа. Бабам он не доверял: Ребекка заговорит. Он рассчитал время: нужно срочно ехать в Брюссель в надежде, что спецслужбы и власти не дадут всему рухнуть, прежде чем он заберет ребенка, чтобы похоронить его в Милане. Но нет: Ребекка вошла в паб на углу, через пять минут она вышла обратно, агент, следивший за ней, – тоже.

Он ждал до 21:20. Ребекка вышла, села в машину, выехала с большим запасом. Машина итальянского полицейского отправилась следом за ней. Ребекка запутывала следы. Он надеялся, что она избавится от хвоста. Но это было трудно. Движение было хаотичным. Два полицейских и понятия не имели, что за ними следят. Он размышлял. Наконец Ребекка въехала на мост. Она направлялась к Неельштрассе. Он решил опередить Ребекку и машину итальянца, срезал путь, чтобы прибыть на место раньше них, свернув на две улицы раньше Неельштрассе. Он все просчитал: два агента, никакой засады. Они с Ребеккой не упоминали Неельштрассе. У него было время проверить. Никакой полиции. Никаких агентов в штатском. Никаких телекамер. Он должен только избежать прямой передачи ребенка Ребекке. Увезти ее в своей машине. Потом он обо всем позаботится. Он сделает этих двух агентов, никаких проблем.

Он рванул с места. Две улицы, на пределе двигателя, сильно газуя. Неельштрассе. Машина итальянца – в засаде. Под фонарем, согласно инструкциям, – Ребекка. Он вышел. Сказал ей, чтоб она вела себя спокойно: за ними следят. Сказал ей, чтоб она вела себя нормально. Ребекке не хватало решимости. Он показал ей ребенка, дремлющего в багажнике: пахнуло дерьмом и мочой. Ребекка посмотрела на него, спросила, что им делать дальше: паника. Он велел ей сесть в «мерседес». Они сели. Он тронулся рывком.

Им нужно было стряхнуть у себя с хвоста полицейских. Им нужно было сменить машину.

Остановившись на знаке «стоп» и увидев машину итальянца, которая пыталась нагнать их и газовала до предела, он включил заднюю передачу. Коп, который сидел за рулем, был придурок. Он слишком сильно жал на газ и потерял контроль над управлением. Машина агентов врезалась в ряд стоящих автомобилей. Он успел заметить, что тип за рулем потерял сознание.

Самое время сменить машину.

Возле автогриля он присмотрел себе «эспас». Взломал противоугонные замки. Прежде чем переложить ребенка, выстрелил. Два раза. Ребекка даже не успела среагировать. Она слишком много знала и была идиоткой. Ее охватила паника. Он сам отдаст ребенка в Брюсселе. И сам отвезет его обратно в Милан.

Он повернул голову Ребекки, положил ее так, будто она спит.

Вымыл окно, держа в поле зрения «эспас». Кровь брызнула тонкой струйкой, испачкав ему рукав пиджака.

Инспектор Давид Монторси
МИЛАН
28 ОКТЯБРЯ 1962 ГОДА
17:20

Все еще ничего не известно о досье, в котором собрана информация о смерти Маттеи: его, по некоторым данным, составили 28 октября 1962 года в отделении ЦРУ в Риме, управляемом Томасом Карамессинесом, который вскоре после этого был отозван в Соединенные Штаты и стал отвечать за «скрытые операции». Он же впоследствии подпишет приказ о проведении операции, входе которой будет убит Че Геварра, – эксперт по выдающимся смертям, если так можно сказать.

Джорджо Галли. «Тайная режиссура»

Давид Монторси перед шефом, на противоположной стороне стола: помятое лицо, молочно-белая кожа, посеревшая от неонового света. Шеф молча кивал. Он заканчивал читать досье Фольезе, составленное для «Джорно». Монторси даже не упомянул о рапорте Фольезе Ишмаэлю – о том, что касалось лично его, апогее угрозы ему лично. Ему было ясно, что досье для «Джорно» – это официальное заявление, официальное обращение Ишмаэля к Маттеи. Возможно, сам Маттеи держал это досье в руках. Шеф кривил рот, трогал нос плотно сомкнутыми пальцами. Долго смотрел на Монторси. Молча.

Потом он заговорил:

– Все это нам было ясно, Давид. Нам это было очень ясно. Давно. Но это… Ишмаэль… стратегия секты… об этом мы никогда не имели никаких данных…

Монторси со скрещенными на груди руками скользнул взглядом по лицу шефа.

– Я считаю… В общем, это показательно, что вы не имели никаких данных…

Шеф кивнул.

– У нас есть распоряжение действовать в поддержку организации здесь, у нас, на севере Италии, – подразделения американской разведки. Вчерашние люди… Те, одетые в темное… Мы должны разместить их отряд в помещениях управления. По крайней мере до тех пор, пока они не снимут копии с наших архивов.

– После чего, я полагаю, они отправятся в пригороды Вероны – нет? – на американскую базу. Так говорится в докладе Фольезе.

– Насколько нам известно, это так.

Они еще помолчали. Потом заговорил Монторси.

– Я уверен, что громкая операция, на которую ссылается досье, – та, которая должна послужить знаком существования Ишмаэля. Так вот я считаю, что эта операция состояла в том, чтоб взорвать самолет Маттеи.

Вздох, долгий.

– Ты убежден, что его взорвали, этот самолет?

Шеф улыбнулся усталой улыбкой, склонив голову набок.

– Шеф, существует же причина, по которой у нас забрали расследование.

– Что ты видел, Давид? Как ты можешь быть столь убежден в этом? – Шеф старался сосредоточиться. – Вчера ночью ты пытался поговорить со мной… Что именно ты видел?

– Кровь, шеф. Ее видели также и другие. Горелая кровь на верхней стороне листьев. Кровь, струями упавшая с неба. Он взорвался в воздухе, этот самолет. И деревья. Невредимые. Если б самолет упал, они были бы повалены.

Шеф кивал.

– И что ты хочешь теперь? Что ты хочешь от меня услышать, Давид? Нас отстранили. Смерть Маттеи за один день уже многое изменила. Многие вещи. Такой день, как вчера, стоит эпохи. Все меняется.

Монторси втянул носом воздух.

– Я делаю вам предложение, шеф. Все зависит от вас. Вы видите, что мы в отделе расследований – одна из мишеней. Мы можем вернуться в дело Маттеи. Мы можем произвести обыск в его кабинете.

Взгляд шефа стал пустым, глаза казались сгоревшими металлическими предохранителями, выпученными в сторону размытого ледяного круга неонового света.

– Нас отстранили, Давид. Ты понял? Нас отстранили… Как мы можем вернуться, по твоему разумению?

– Через убийство Фольезе.

Молчание.

– То есть тебе нужен ордер, чтобы найти в кабинете Маттеи это досье? Досье Фольезе?

– Один отряд отправляется в «Джорно». Еше один отряд отправляется в ЭНИ, в Метанополи. Потом еще дом Маттеи, его кабинет. Это второстепенное дело, шеф. Но мы идем в русле центральной ветви расследований о Маттеи.

– Это самоволие в любом случае. Это борьба. Но ты говоришь, они не могут запретить подобное расследование…

– Именно.

Они снова помолчали. Шеф почесал висок. На улице темнело.

– Это рискованно, Давид. Это рискованно.

Беспомощная тишина.

– Все рискованно. По мне, рискованно также бездействовать.

– Но так мы подставляем себя. Это значит идти против… Против того, как они поворачивают ход событий.

– В крайнем случае у нас его заберут. В смысле – расследование.

– Может статься, что ты полетишь. Что полечу я. И отдел тоже.

– Вы все равно можете полететь. Даже если ничего не будете делать, шеф. Вы можете полететь.

– Я все равно могу полететь. Это правда.

– По крайней мере дом и кабинет Маттеи. Мы должны с этим справиться. Прежде чем у нас заберут расследование, я имею в виду.

– Это вопрос трех часов максимум. Достаточно, чтоб кто-то из ЭНИ позвонил в прокуратуру. Не больше трех часов. Однако если у нас его не заберут, мы двинемся вперед.

– Вы доверите это мне, шеф?

Новый вздох, свободный, что-то вроде преждевременной скорби, освобождающей.

– Нет. Я слишком тебя подставляю. Ты самый молодой здесь. Официально я поручу это Омбони. Но ты делай, что хочешь. Отвечать будешь передо мной, не перед Омбони.

Он вышел из кабинета шефа. Обернулся, чтобы еще раз увидеть это рыхлое тело, печальное, спокойное тем спокойствием, которое выражает собой неминуемый конец, предвидимый заранее. Шеф смотрел на него. У него были блестящие глаза навыкате. Кожа казалась еще более серой. Он прикуривал сигарету. Казалось, он не находит утешения. Он смотрел на Монторси. Потом молча повернулся, темная обездоленная фигура.

– Я хорошо знал Маттеи.

Значит, это он. Это он – тот человек, у которого, согласно досье и отчету Фольезе, были «тесные связи» с Хозяином Италии.

Ему нужно было поговорить, излить душу. Монторси сел. Шеф начал говорить. Маттеи даже приглашал его порыбачить. Велел шоферу заехать за ним до рассвета, в одно туманное утро, отвезти в Линате, посадить на частный самолет ЭНИ, после чего они приземлились на скалистую землю, обожженную ледяным морем Исландии. Туда, где рыбачил Маттеи. Он пошел ему навстречу. Увидел, как тот сидит, склонившись, задумчивый, подергивая удочками, – древнее терпение, почти терпение предков. Он резко обернулся, поздоровался. Ясная улыбка Маттеи, между пятнами сухого снега и змеистых провалов в скалах приветственно машущая рука. Они обнялись. Они были давно знакомы. Маттеи усадил его рядом. Говорил ему об американцах, о давлении. Он называл это «второй волной». Сказал, что американцы второй волной попытаются оккупировать Европу. Американская Европа. Он пытается сопротивляться этому давлению. Сказал, что повсюду их люди. В партиях. Но он исключил партии – они были вне этой большой игры. В ЭНИ, в спецслужбах – их люди везде. Он сказал, что давление огромно. Он частично рассчитывает на Ватикан. Потом леска задергалась – резкие толчки глубоко под водой, подвижной, серебристой. Открытое, распахнутое небо, неровный разрыв холодного света между беспорядочных тонких облаков. Снизу тянула рыба. У Маттеи была удочка из титана, он заказал ее в лаборатории в Метанополи. Она гнулась, казалось, сейчас сломается. Лицо, как сказал шеф, искривилось от сосредоточенности. Наконец резким движением Маттеи вытащил удочку до самого неба, на минуту он увидел форель, блеснувшую в воздухе, в потоке пенистых брызг, – летучее, текучее тельце, как бы вывихнутое, эластичным движением качающее хвостом. Но потом леска оборвалась, все произошло очень быстро, за один вдох, за одно мгновение, и бессильным движением форель вернулась обратно, в светящиеся водовороты ледяной воды. Маттеи разразился громким смехом. Шеф тоже стал улыбаться, он боялся, что Маттеи обидится, оставшись, как идиот, ошарашенный этим ответным ударом: с разорванной леской и с пустыми руками, с пустой удочкой. Маттеи обернулся к нему, подмигнул и сказал:

– Эта форель… Эта форель, видишь ли, – это я.

Три часа на то, чтоб все провернуть. Чтобы симулировать поиски отчета Фольезе в кабинете Маттеи. Три часа, чтоб просмотреть бумаги, чтоб найти зацепку – что-то об Ишмаэле и американцах в документах Маттеи.

Нужно было торопиться. Он поговорил с Омбони. Они разработали стратегию. Действовали быстро.

Прежде чем отправиться в Метанополи, он снова попытался позвонить домой. Все тот же длинный сигнал, Маура не подходила. Возможно, она не хочет ни с кем говорить. Монторси остался стоять, глядя на телефон и думая о Мауре – без любви и без беспокойства.