Текст книги "Вечные поиски"

Автор книги: Джулиан Брэнстон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)

Продолжение приключений старого рыцаря

Любовная страсть Буцефала, кобылы

Приготовляясь к своим поискам, Старый Рыцарь обнаружил, что против него ополчились демонические силы. И потому, пока они с влюбленной кобылой странствовали по путям-дорогам, он принимал меры, чтобы в глухие часы ночи демоны не похитили его доспехи, его верного боевого коня, а то и его самого. Они вместе выбирали место для ночлега, ужинали всем, что оказывалось съедобного под рукой, и, спев пару-другую полузабытых героических баллад, устраивались спать. Но не прежде, чем Старый Рыцарь надежно привязывал клячу к себе вместе с другими ценными предметами. Это создавало некоторые сложности, когда, например, Старому Рыцарю приходила нужда облегчиться или когда кобыла бросилась на дерево, которое, померещилось ей, готовилось напасть на них, и протащила Старого Рыцаря вместе с его утварью с десяток шагов, прежде чем поняла свою ошибку. А еще проблема, как оберечь их костер, поскольку, как они обнаружили, пламя не щадило веревку. Но Старый Рыцарь решил эту задачу: сначала намачивал веревку, а потом связывал все, включая и себя, кольцом вокруг костра.

– Таким образом, – сказал он кобыле, которая внимательно слушала все, что он имел сказать, – любой демон, который покусится украсть костер, вынужден будет столкнуться с нами, а тот, кто покусится украсть нас, будет озарен светом костра.

Как-то ночью, беспокойно поворочавшись несколько часов, он приподнялся, сел и сообщил кобыле, что отнюдь не уверен, насколько надежно они предусмотрели все возможности. Ведь демоны же принимают любые обличья любого размера, причем некоторыми выражают свое злокозненное отношение к людям с хитрейшей сноровкой. Он убежден, что демон способен украсть его внутреннюю сущность, бросив его, «точно марионетку, продолжать поиски уже непригодным для них и пустым внутри. Должен существовать способ проверять меня каждое утро, тот ли я, кто я на самом деле, а также и тебя, Буцефал, тот ли ты, кто ты на самом деле, и что твоя истинная сущность не была украдена и злокозненно подменена на сущность павиана».

И они согласились, что перед тем, как отойти ко сну, сначала потрясут друг друга за конечности – Старый Рыцарь возьмет переднюю ногу кобылы и убедится, что его рука держит мифического золотистого коня, а кобыла задрожит и нежно заржет в странном ликовании, которым ее преисполняло прикосновение Старого Рыцаря. Ту же проверку они будут проводить и поутру. И вот так каждое утро до этих пор они обнаруживали, что целы и внутри, и снаружи.

Новые встречи Педро с ними обоими, со Старым Рыцарем и клячей, не изменили к лучшему ни его мнение о них, ни его удачу.

Однажды Педро повстречал Старого Рыцаря, когда тот сидел на кобыле спиной вперед, с большим нагрудником, привязанным низом вверх к его торсу, и прижимал к глазу большой окуляр подзорной трубы.

– Что ты высматриваешь? – спросил Педро.

– Выслеживаю зло, – ответил Старый Рыцарь.

– Так оно же прямо перед тобой, – сказал Педро с ехидцей.

– Где? – спросил старый Рыцарь и снова приложил трубу к глазу не тем концом.

– Это же твой нос, – сказал Педро и перегнулся пополам от хохота.

Его веселость возрастала по мере того, как ему вспоминались беды и побои, обрушивавшиеся на него в обществе Старого Рыцаря. Оставаясь прилипшим к не тому концу подзорной трубы, Старый Рыцарь посмотрел на него сверху вниз с выражением, пожалуй, самым добрым из всех, какие Педро у него замечал.

– Ты подшутил надо мной, – сказал он мягко, – но моя привязанность к тебе остается прежней.

Это только подбавило Педро язвительности.

– Почему, – громогласно вопросил он, – ты упорно привязываешь свой лучший доспех к своему телу низом вверх? Или ты понятия не имеешь, где у тебя перед, где зад? Где верх, где низ? Скажи-ка, откуда на тебя льет дождь? С неба над тобой или с земли?

Старый Рыцарь ответил без колебаний:

– Даже курица знает, где верх, – иначе она помешала бы снесенному яйцу скатываться на дно гнезда.

– Новость, которая, уж конечно, сделает мою жизнь куда интереснее, – сказал Педро.

– Ты, совершенно очевидно, не обучался искусству ведения войны, – сказал Старый Рыцарь, – ибо хорошо известно, что нежданность выигрывает битвы. Ведь сражающийся человек суеверен, и случись что-то непривычное, он ударяется в бегство, стараясь спастись. Ну так вообрази, что почувствуют мои враги, когда я ринусь на них с львиным рыком, а они увидят себя отраженными вверх ногами в моих латах!

Педро почувствовал какую-то ошибку в этом ходе рассуждений. После паузы он сказал:

– Чистая нелепица, Старый Рыцарь! Ведь как зеркало ни поверни, отражение все равно будет головой вверх.

– Вот именно, – сказал Старый Рыцарь, – в каком еще подтверждении нуждается острота моего доказательства?

– По-моему, – сказал Педро, – доказывать остроту бывает больнее мясу, чем вертелу. Ну так объясни, что это доказывает, хотя мне страшновато спрашивать.

– Нет, ты вообрази их изумление, когда они поймут, – сказал Старый Рыцарь, – что я этого не знаю!

– Ну вот, ты своего добился, – сказал Педро. – Повредил мне мозги и, наверное, непоправимо, потому что, как сказал желток скорлупе: «Стоит тебе меня выпустить, и назад я уже не вернусь».

Сатира

Продиктовала Дульсинея Тобосская, незаинтересованная возлюбленная Дон Кихота

Герцогиня с обычным своим прилежанием принялась за задачу создания сатиры. Искра изобретательности, выбитая в обсуждении с Онгорой, подтолкнула ее полнее обдумать характер Дульсинеи и прийти к выводу, что настало время проштудировать памфлет, который она конфисковала у Кары.

Памфлет состоял из эпизода, в котором Дон Кихот и его верный оруженосец повздорили с погонщиками мулов, которые, разъяренные высказываниями помешанного рыцаря в их адрес, основательно отдубасили его и оруженосца тяжелыми дубинками.

Герцогиня читала эпизод, все больше мрачнея. Она согласилась с мнением Онгоры, что эта поделка извращает классические формы, и вдобавок с тревогой поняла, как такие популярные книжонки опошляют литературу. Если ее сатира может иметь успех, в ней следует подчеркнуть, что всякому, кому понравился ее памфлет, было бы лучше заняться прилежным изучением классиков. Дочитав памфлет, она обнаружила, что не нашла в нем ничего забавного. Почему она ни разу не засмеялась и не улыбнулась? Некоторые темы, подумала она, слишком уж грубы, чтобы забавлять. Она перечла памфлет и осталась при том же мнении – ничто в нем не могло вызвать у нее смех. Так почему же эти памфлеты забавляют всех других и в каких целях? Она послала за камеристкой.

Войдя, Кара сразу увидела памфлет, и ее руки судорожно сплелись под фартучком. Простит ли ее герцогиня или выбранит? И то, и другое ее одинаково пугало.

– Кара, – сказала герцогиня парализованной девушке, – я прочла памфлет, который как будто доставлял тебе такое удовольствие. – Герцогиня взглянула на памфлет у себя под рукой. Был ли он невинным? Она не могла объяснить. Или же не хотела сказать? Но почему? – Будь так добра, – потребовала она властно, – объяснить, почему его считают смешным?

Камеристка посмотрела на нее в истинном ужасе. Ей почудилось, что ее госпожа бредит. Ну, как можно объяснить, почему то или иное смешно?

– Ваша светлость, – неуместно сказала она и умолкла. Ее госпожа молча ждала.

– Рисунки смешные, – сказала она. Ее госпожа ничего не сказала, и в ее лице ничего не изменилось. – Ну, то есть Старый Рыцарь выглядит смешным. Потому что он печальный и такой серьезный и одет в доспехи с бору по сосенке, ваша светлость.

Читая, герцогиня на иллюстрации не смотрела. Что можно было узнать из них? И пока ее камеристка была совсем не убедительна.

– Возможно, забавен контекст, – сказала она больше себе самой, чем камеристке.

– Да, – сказала Кара, – смешно, потому что он одет так странно, а говорит так красиво, и он все принимает всерьез.

Герцогиня ощутила на своих щеках странную теплоту.

– Как-то раз, – продолжала Кара, – шел дождь, и он не смог поднять забрало, потому что оно прикипело от ржавчины. – Она не удержалась и фыркнула. – Оруженосцу пришлось палкой ее оббивать.

Герцогиня окончательно залилась краской.

Камеристка замолчала, внезапно заметив дурноту своей госпожи и не найдя ей причины.

– Ваша светлость, – сказала она тихим голоском, – я слышала, как некоторые эпизоды читались вслух. В таверне. – Признаться в этом было нелегко, ведь как приближенной горничной герцогини ей следовало подыскивать безупречные развлечения. Так я же еще совсем молодая, подумала про себя Кара. Но ведь и герцогиня тоже, подумала она затем и заново подивилась болезненному румянцу на щеках своей госпожи.

– Я доверяю тебе, Кара, в том, как ты проводишь свой досуг, – сказала герцогиня отчужденно. Ее охватило ощущение, что она интимно обнажилась, что прозвучала какая-то истина, а она ее не поняла.

– Да, ваша светлость, – сказала Кара, почтительно приседая.

– Оббивал палкой, – сказала герцогиня самой себе.

– Ваша светлость? – испуганно сказала горничная.

Что со мной произошло? – думала герцогиня. В словах, сказанных девушкой, ни единое не могло ранить, и тем не менее ее чувствительность была обожжена. Ее камеристка просто описала характер Дон Кихота: печальный и все воспринимает слишком серьезно. То есть, подумала она, это же должно относиться непосредственно ко мне, раз сказанные вслух эти слова так меня смутили.

– Может быть, стоит устроить такое чтение эпизода здесь, – рассеянно сказала она Каре, которая, заметив в своей госпоже безмолвие сосредоточенности, уже повернулась, чтобы уйти.

– Да, ваша светлость, – сказала Кара и выскользнула из комнаты.

Со времени моей утраты я потеряла весь свой юмор, думала герцогиня.

Установив причину снедавшего ее странного чувства, она испытала благодарность к Каре за ее тактичность. У меня на службе их так много, и это препятствует даже намеку на простоту, легкость.

Я потеряла весь свой юмор, вновь возникла та же мысль. Осознание зарезонировало. И еще те, другие слова, которые так сильно на нее подействовали: «оббил ее палкой». Заставить раздвинуться железо, облегающее лицо. Этот образ поразил ее, как стремительный удар клинка. Отсюда следовало, что она заключена в некую скорлупу. Быть может, сосредоточенность на засолке своего горя, на обращении его в приемлемость для ее сознания, превратила ее в неведомый, не нанесенный на карты остров.

Она взглянула на памфлет у себя под рукой и вспомнила, как звучал в чулане смех Кары. Странно, что камеристка укрылась, чтобы свободнее повеселиться. И затем она вспомнила свое первое восприятие, когда отобрала памфлет: каким образом нечто, имеющее подобный вид, одновременно может дышать такой беззаботностью.

Внезапно она увидела себя будто призрак, прикованный к дому, где ее слуги и служанки почтительно ждут, испытывая и немалый страх, пока их госпожа бродит по этажам своей тоски. Она считала, что способна уравновесить горе рациональностью – книги, Академия, ее рассудок. Но ее рассудок превратился в башню, пустую внутри, отгороженную от ее сердца и восприятий. Полагая, что сумеет выскрести горе из своей души философскими трактатами, она оказалась замурованной.

Она встала, и словно в подтверждение ее страдальческого анализа, суставы у нее скрипнули, и она ощутила сумбур мыслей, будто ее рассудок заклубился туманом. Она напишет сатиру, решила она. Ведь это чуть подсветит наложенный на себя тиранический сумрак. Озарить рассудок, чтобы облегчить сердце. Такое упражнение возвратит из теней способность заниматься собой.

Она села к письменному столу. Перо и бумага на месте. Упражнение в легкости и свете. Она готова.

Открывалась сатира якобы вступлением писца, которому Дульсинея поручила запечатлеть на бумаге ее заявление, так как ни читать, ни писать она не умела. Писец поведал о полученном им особом заказе писать под диктовку Дульсинеи и слегка пожаловался, что с синтаксисом дело обстоит плохо, так как Дульсинея была в превеликом возбуждении. Еще писец пожаловался, что до сих пор не получил платы за свой труд, и хочет оповестить весь свет, что ему задолжали деньги и что нельзя ждать, чтобы он трудился бесплатно. Он бы потребовал от Дульсинеи незамедлительной уплаты, но она особа крупная и внушительная, и он поостерегся ее рассердить. Но всему свету следует знать, что профессиональный писец задарма не трудится, и если свету потребуются его услуги, так приходить надо с деньгами или же удовлетворять свою нужду самим, научившись читать и писать.

Сатира далее переходила к диктовке Дульсинеи.

Как все люди в здешнем краю и те, которые дальше, уже знают про страсть одного свихнутого старого дурня к моей персоне, собственный здравый ум посоветовал мне, как и здравые умы в моем дому, что следует мне защитить мое имя и мою персону, не то чтобы я нуждалась в такой защите, как я могу оглоушить старого дурня так, что он цельный век на ноги встать не сможет, и даже цельный месяц. И вот, получив совет и полагаясь на силу рук своих, я оповещаю тех, кто читает, что старый дурень и есть старый дурень, чья персона, будучи отвратной, чтоб и думать не смела сопроводить мою персону на брачное ложе, Господи меня упаси, и что рыцарство померло, а потому бессмысленное занятие что для молодых, что для старых. Про последнее мне сказала моя родня, а потому моему сердцу оно не так близко, как гнев и презрение, какие я чувствую всякий раз, едва завижу, как старый дурень шастает по моему двору, и такое ему приготовила, что будет он от вил шарахаться целую вечность. Такое вот мое наказание и заявление старому дурню, и будет оно отпечатано в печати и разослано всему честному народу, как неотложное и грозное предупреждение, и чтобы некоторые персоны вроде старого дурня держались подальше от моей персоны. И вот заявление:

Первое, что я, Дульсинея Тобосская, слыву девушкой сильной для моего возраста и разделаюсь со всяким, кто попробует взять меня силой оружия.

Второе, что я положила выйти за пекаря из соседнего города, который изначально меня обхаживал и может покупать мне по новому платью кажинный год, и он не смахивает на чучелко из прутиков, как старый дурень, а в теле и полном здравии.

Третье, что я не какая такая, чтоб клевать на фантазии да романы, как я навидалась помойных куч, и фантазии мне не по нутру.

Четвертое, что я уже давным-давно сердита, и случись так, что старого дурня и меня свяжут узы брака, жить со мной будет нелегко, потому как я не смогу гнева преодолеть месяц, а то и долее, а для любых новобрачных это одно горе, и я говорю это в защиту против старого дурня, хотя, подберись он ко мне, ему я никакой не окажу.

И сатира продолжала длинный список угроз и расправ, которые Дульсинея обещала учинить над персоной Дон Кихота. Завершила Дульсинея диатрибой против всех «старых дурней» и рекомендацией, чтобы их всех обследовали, и буде в здравости их рассудка обнаружится ущерб, были бы отправлены в горы и оставлены там примеривать свои сумасшедшие фантазии друг к другу, а также к любому валуну, козе или скале, какие в больном своем заблуждении примут за благородных девиц, драконов и злых волшебников. Она порекомендовала создать для этой цели общину под названием «Сенильность», и чтобы города и деревни охранялись от вторжений старых дурней из этой общины, а если эти бродяги, Боже оборони, вздумают производить себе подобных, так чтобы потомство их держали подальше от городских стен.

Сатира завершалась постскриптумом одного из братьев Дульсинеи, который обещал стоять на страже перед комнатой Дульсинеи, чтобы прихлопнуть любого помешанного, который к ней подберется.

Закончив, герцогиня подумала, не послать ли за Карой и не прочесть ли ей сатиру вслух. Но надо было сохранить анонимность авторства, а в будущем, как знать, не будет ли приятно, если Кара обнаружит, что ее госпожа причастна к источнику опасного развлечения вроде того, какой она у нее однажды отобрала.

Герцогиня перечитала сатиру еще раз и ощутила легкий привкус брезгливости – в ее ли природе сочинять такие фарсы? Но, с другой стороны, было приятно с такой непринужденностью войти в мир шутов и с такой легкостью взять бразды в свои руки. Днем она отошлет сатиру Онгоре, и если не все удачно, он, она не сомневалась, деликатно сообщит ей об этом. Но она не думала, что он обнаружит какие-либо недостатки. Маленький, но безусловный триумф. Быть может, ее способности пригодны для большего, чем она полагала.

Однако следующий день нашел ее в совсем ином настроении.

Чтение дурных виршей

Первое сражение Старого Рыцаря и спасение

Это был день выступления Онгоры. Он уже приехал слишком загодя с одним пажом и репетировал в гостиной. Герцогиня, когда ей доложили о прибытии Онгоры, послала Кару сказать, что не преминет присутствовать и что гости начнут съезжаться через полчаса. Кара оставила ее, и герцогиня, обратившись было к очередному связанному с управлением домом вопросу, решила, что, пожалуй, лучше спуститься самой и поздороваться с Онгорой. А затем она вернется в спальню и переоденется.

Выбор момента оказался точнейшим. Уже входя в вестибюль, она увидела, как Онгора, репетировавший вступление в гостиную, изо всей силы ударил своего пажа. Онгора не заметил, что она оказалась свидетельницей этого, и не видел, как она повернулась и торопливо поднялась в свои апартаменты. Затворив дверь, она прислонилась к ней и глубоко вздохнула… Дело было не столько в самом ударе, пусть и излишне сильном. Мальчик, правда, был нерасторопен, и она сама отчитала бы его, хотя и словесно. Дело было в том, что мальчик ожидал удара, что удар был неотвратимым, провинился мальчик или нет. Причина заключалась в том, что отрепетированному явлению Онгоры в гостиной перед зрителями полагалось быть верхом совершенства, или кто-то будет наказан. Она увидела, что удар Онгоры был не просто выговором, но заключал в себе омерзительную злобу. Его ярость была раскаленным углем… чего? Я должна упрекнуть его, подумала она, кому же понравится смотреть, как с мальчиком обращаются столь жестоко?

Как я прежде в нем этого не замечала, подумала она затем. Легкий стук в дверь, и, все еще занятая этой мыслью, она обернулась и открыла. Кара с приседанием доложила:

– Гости собираются, ваша светлость, в кухне все готово, а окна в сад открыты.

– Проверь, чтобы приготовления в кухне были полностью закончены еще загодя. Звуки оттуда во время декламации нам ни к чему.

– Сеньор Онгора спросил у меня, не соблаговолите ли вы выбрать тему для чтения, ваша светлость.

Что-то потемнело в герцогине.

– Ответа у меня нет, – сказала она. – Иди помоги завершить приготовления.

Кару давно уже не удивляли внезапные вспышки герцогини, и она поторопилась уйти.

И дала герцогине время открыть то, что уже распознало ее сердце. За время краткого обмена словами с камеристкой на нее успели обрушиться разные чувства и откровения. Однажды при ней ее муж, получив донесение от командующего одного полка, сел в нижней рубашке на пол кабинета и разразился скорбной гневной тирадой. Когда же к нему вернулась его обычная уравновешенность, он обсудил с ней содержание этого донесения: многие его подчиненные были обличены в том, что продавали врагам оружие и припасы, подделывая счета. Однако потрясло его вовсе не то, что они занимались таким мошенничеством, не думая, насколько оно равносильно измене, а разоблачение неизбежно, но то, что он не заметил их бесчестности. «Я знаю моих людей, – сказал он ей в отчаянии, – я знаю, как они маршируют, как владеют оружием, ругаются, дерутся, ходят, говорят и думают. Я знаю их по имени, знаю их возраст, и чины, и поведение в битве, и причины – многие сомнительные, – почему они воюют. Так каким образом я не обнаружил этого? – риторически вопрошал он ее. И потряс рапортом. – Многие уже повешены».

«Ты винишь себя?» – спросила она.

«Да, – сказал он категорически. – Если бы я не поверил их лжи, они сейчас были бы живы и служили императору. – Он яростно наклонился к ней. – Они прятались от меня, и это было легко. Я не видел обмана, потому что верил их лести».

Вот так же теперь и со мной, думала она, и разрыв между моим рассудком и чувствами могут излечить только такие обнаружения правды. Но почему правда задним числом? Ведь правда заранее предупредила бы множество ошибок. Она вздохнула. Достичь я способна лишь такой глубины. А пока необходимо обдумать то, что я поняла сейчас. А ее понимание Онгоры? Я не замечала его кипящей злобы, потому что он меня непрерывно восхваляет, а я стараюсь не допустить, чтобы его хвалы повлияли на меня. Мои принципы, мои устремления к благородству, мои надежды на культурную возвышенную жизнь, всем этим он умеет манипулировать.

Надо переодеться, ее ждут гости. И необходимо подыскать какой-нибудь подходящий комплимент стихам Онгоры, пусть ее уму и не удалось ничего в них нащупать. А он непременно ее спросит. Когда их будет произносить автор, возможно, они все-таки скажут что-то ее слуху. С другой стороны, причина устройства этого чтения теперь выглядела неоправданной. Никто не оценит его по достоинству, и слушать будут с завистью, а может быть, с едкой насмешливостью. Мысль о чтении обрела омерзительность. Никакого желания присутствовать при нем у нее не осталось.

Да, конечно, гостиная была полна, и Онгора уже принял отрепетированную позу перед дверями. Все они ждали только герцогиню. Кара проскользнула мимо Онгоры, стараясь сделать вид, будто очень занята, хотя все было в полной готовности. Но где же ее госпожа? Кара догадывалась: она заметила, в какое настроение вдруг пришла герцогиня. Она поднялась наверх и почтительно постучала в дверь своей госпожи. Ничего. В голове Кары пронесся вихрь мыслей, и она на свой страх и риск приняла решение, которое сулило достойный выход из положения, извиняло ее госпожу, а ей почти ничем не угрожало. Хотя, учитывая постоянные смены настроения ее госпожи, могло последовать что угодно. Ее выгонят или приласкают. Если она заслужит благодарность, памфлет, возможно, будет ей прощен. Хотя она по-прежнему не понимала, почему чреда забавных приключений так возмутила ее госпожу. Кара покачала головой и ушла в свою комнату. Переодеться.

Вот так несколько минут спустя Кара появилась у парадного входа в гостиную, быстро перешепнулась с дворецким, после чего двери отворились, и она предстала перед смолкнувшим собранием. Хотя ее лицо скрывала модная вуаль, Кара понимала, насколько всем с первого взгляда ясно, что она никакая не герцогиня, и все же она, приближаясь к фамильному креслу своей госпожи, испытала приятное удовлетворение: гости продолжают соблюдать тишину, а ее походка остается ровной. Опустившись в кресло (после легкого колебания, чуть было не вынудившего ее сесть в кресло поскромнее, сбоку), она постучала веером по подлокотнику. Когда двери гостиной закрылись, она неторопливо разгладила складки платья. В комнате царила высшая тишина. Кара знала, что ее голос негромок и не способен воспроизвести сдержанные, но колокольно звенящие интонации герцогини. Однако, используя свой голосок в полной мере, она сказала:

– Члены Академии, достоуважаемые гости и верные друзья, к ее величайшему сожалению, герцогиня не сможет присоединиться к нам сегодня днем. – Она помолчала, собрание выжидало. – Как вам всем известно, император избрал Вальядолид своим новым домом и вот сейчас прислал герцогине особое послание, прося ее о незамедлительном ответе. – По гостиной прокатился ропот изумленного интереса. – Он прослышал про деятельность Академии и просит ее представить ему список состоящих в ней творцов. – Кара сочла эту ложь достаточной и была вознаграждена шепотом предвкушений, прошелестевшим среди гостей. – Исполнив этот неотложный долг, герцогиня еще может успеть сюда. А теперь послушаем одного из новейших членов Академии Луиса Онгору.

Она села, и гости с радостным облегчением, что тайна гармонично перелилась в волнующее известие об интересе императора, тоже сели поудобнее. Каре оставалось только уповать, что герцогиня, если ее настроение переменится, заметит торопливо нацарапанную записку, которую она оставила перед ее дверью.

Онгора слышал все это, стоя с пажом сбоку от входа в гостиную, и у него еле хватало силы терпеть жгучий румянец своего неловкого положения. Он проклинал герцогиню. Или она бросила его на произвол судьбы? Скучный доклад о членах Академии? Имперская канцелярщина, отрыжка времен отца императора, который вел списки всего и вся. Что она затеяла? Составить этот список мог бы любой дурак. Что произошло?

Двери отворились. Он дернул пажа за плечо и пинком поставил перед собой. Пажу предстояло ввести его в гостиную хвастливым намеком на античную легенду о пластичном отроке, поводыре слепого певца гомеровских поэм. Мальчик размеренным шагом двинулся вперед, ведя его за собой. Онгора улыбнулся лицам своих слушателей, больно впиваясь пальцами в плечо мальчика.

Несколько раньше Старый Рыцарь проследовал берегом медлительной речки и оказался в поместье герцогини. Он проплутал по паркам с дичью, а затем, увидев дом, привязал Буцефала у моста через речку и приготовился к тому, что, он не сомневался, должно было обернуться новым приключением. Сады произвели на него сильное впечатление перспективами тщательно распланированных лужаек и античными мраморами. Он обнаружил грот из юных древес, скамью любви под шлемом Диониса. Затем нашел потаенные ступени, ведущие к бассейну, выложенному этрусской плиткой. Укрытое затененной прохладой солнце просачивалось сквозь зеленое сплетение глициний. Оттуда ему вновь открылся вид на дом, и, взирая на великолепное здание, он дивился красоте садов и раздумывал, какого рода волшебство создало это место. Чтобы служить коварной приманкой или же восхищать? Он покачал головой. Нет, создавший все это гений красоты дурных намерений не питал. Он подошел к дому поближе. Большие окна, выходившие на лужайку, были открыты, и только теперь он увидел, что в доме находится много людей. Безмятежность сада почти убедила его, что место это необитаемо. Необходимо было посмотреть, что делают те, кто обитает в этом необычайном приюте.

В десятке шагов от дома Старый Рыцарь услышал голос, по-особому повышавшийся и понижавшийся. Он остановился и прислушался. Что-то в этом голосе пробуждало тревогу. Он звучал наподобие зловещего песнопения. Еще через несколько шагов Старый Рыцарь смог настороженно заглянуть в комнату. То, что он там увидел, начало изменять его пока еще восхищенное впечатление от всего вокруг. Ряды и ряды представителей рода человеческого сидели, обратив лица в одном направлении, будто пригвожденные к своим креслам, и лица эти выражали почти абсолютную пустоту. Узники, как ему показалось, не делали ничего. Не разговаривали, не ели, не смотрели спектакль. Опасное песнопение исходило от одного-единственного, и казалось, будто узники цепями прикованы к этим звукам. Старый Рыцарь обратил особое внимание на загадочного тюремщика злополучных пленников, и впечатление у него сложилось поистине самое неблагоприятное.

Онгора завил волосы локонами и был облачен в бирюзовый колет радужного тщеславия. Он был напудрен и надушен, держал в пальцах белую тросточку слоновой кости – чтобы иногда отмечать ритмы стихов, а иногда подпирать притворную измученность бурностью своей музы – и ронял на пол листы прочитанного стихотворения. Глаза у него были закрыты, но иногда скашивались на лист в руке.

Старый Рыцарь понял, что обнаружил главного демона этого края и что зло это было куда могущественнее шутовских злокозненностей Фабритинекса. Этот демон сковал чарами целую комнату человеческих душ и поработил их зельем жутких виршей. Он послушал еще немного. О да, голубой демон был колдун из колдунов и порабощал свои жертвы жутчайшими стихосплетениями.

Онгора был доволен тем, как проходило чтение. Хотя день выдался особенно жаркий, окна и двери гостиной были распахнуты, а ее классический интерьер озарялся светом, отраженным от камешков, выстилавших аллеи. Как потребовала герцогиня, там присутствовали почти все члены Академии, а также гости и некоторые ее домочадцы.

Чтение каждого стихотворения Онгора, как было принято, предварял упоминанием причины, послужившей ему вдохновением. Или по меньшей мере излагал идиллическую ложь, а себя ублажал воспоминанием о реальном событии, скрытым за стихом.

– Оно слагалось в особенно жаркий летний день (полуденное свидание с Микаэлой, его развратной любовницей), когда из своего окна я смотрел на невинную деву, которая шла с корзиночкой под деревьями моей усадьбы. (Они насытились любовными играми и высунулись из окна, глядя на запруженные народом улочки позади дома, и увидели багровую от жары девку, которая выжимала белье на своем крыльце.) Я как раз читал философский трактат (Микаэла ядовито вышутила насупленное лицо девки – а вдруг она еще девственница?) – и отсюда замысел этого стихотворения, написанного высоким стилем ранних итальянских сонетов.

Его обращенную к слушателям улыбку вызвало воспоминание о способе, каким Микаэла посоветовала ему соблазнить эту девку.

Онгора, по сути, читал не для своих слушателей, а словно довольно громко беседовал сам с собой. Священник, убаюканный аффектированной декламацией Онгоры, погрузился в сон и вскоре захрапел. Раздраженный тем, что его перебивают, Онгора сделал знак одному из своих пажей, и тот растолкал служителя Божьего.

И в тот же миг Старый Рыцарь влез через окно в комнату, готовый переведаться с этим новым демоном, и объяснил себе вслух:

– Прикосновением руки я должен выявить истинный характер и природу этой твари.

Он зашагал к Онгоре, растерявшемуся при виде столь странно одетого гостя.

– Например, – продолжал старик, а все присутствовавшие в гостиной с изумлением взирали на него, – когда я, покидая приют, пожал руку Смотрителя, обнаружился характер шаловливого ребенка. А потом, хотя мне и не дозволили прикоснуться к руке маркиза, я не сомневаюсь, что она предстала бы клешней какого-нибудь кровожадного духа. – Онгора, грубо оторванный от блаженных воспоминаний и наслаждения собственными словами, стоял парализованный. – Теперь мне достаточно будет взять руку этого словно бы вечного существа, и откроется, что оно, – в эту секунду он взял растерянную руку Онгоры, – змея!

Момент этот явился шоком для них обоих и эхом отозвался по всей комнате. Старый Рыцарь даже подпрыгнул, обнаружив зловещие кольца змеи под кожей руки поэта. Онгора тоже подпрыгнул, уже сообразив, что Старый Рыцарь – убийца, нанятый рассвирепевшим мужем, ревнивым любовником, завистливым автором или кем-нибудь еще. Враги затеснились в его мыслях.