Текст книги "Вечные поиски"

Автор книги: Джулиан Брэнстон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц)

– Видно, я не нравлюсь Богу, – сказал вновь распростертый Педро.

– Бог избрал странный облик для изъявления своего неудовольствия, – сказал браконьер, правда, самым кротким тоном, так как кляча смотрела на него крайне воинственно.

– Каким бы ни был его облик, я покоряюсь, – еле выговорил Педро.

– Вот и хорошо, – ласково сказал старик. – А теперь, когда мы выдержали эти испытания, меня должно посвятить в рыцари.

Педро поднялся на ноги и встряхнулся.

– Ну, – сказал он с веселой и абсолютно фальшивой бодростью, – давайте орыцерствим вашу милость, да побыстрее, не то от меня не останется ничего, чтобы вас орыцерствлять.

– Здравая мысль, – сказал старик, – хотя твоя веселость не приличествует случаю. Служитель тайн, не будет ли тебе угодно войти в скит и принести сюда меч, висящий на середине стены?

Браконьер призадумался, поскольку прекрасно знал все, что находилось в хижине, а затем сказал:

– Вы говорите про батог, которым оббивают ячмень?

– Бог счел разумным придать такому волшебному оружию вид домашней утвари, дабы лучше уберечь его от алчных душ. Да, будь добр, принеси его, – сказал старик.

Браконьер исчез в хижине и вернулся с батогом.

– Оруженосец, – властно сказал старик, – помоги мне встать, ибо пост и всенощное бдение телесно меня ослабили.

Педро не поставил под сомнение этот категоричный сдвиг времени и помог старику встать, настороженно следя за клячей.

– Теперь, – сказал старик, – я открою глаза, и тогда служитель возведет меня в рыцари надлежащим образом, включая полезные наставления о возлагаемом на меня долге.

– Почему, – сказал браконьер, сгибая и разгибая батог, – не король возводит тебя в рыцари, а достаточно простого служителя?

– И ты считаешь достойным, – сказал Педро, памятуя, как браконьера забавляли его страдания, – что тебя возведет в рыцари бандюга?

– На эти вопросы может ответить только Бог, – невозмутимо сказал старик. – Теперь ты должен коснуться моего плеча мечом, – зашептал он браконьеру, – назвать меня рыцарем, а затем произнести полезное поучение.

Браконьер злорадно взглянул на Педро и приступил к обряду.

– Наименовываю тебя, – сказал он, прикасаясь батогом к плечам старика, – Старым Рыцарем и повелеваю тебе быть таким хорошим Старым Рыцарем, как все прочие, и столь же полезным.

Старик вздохнул и встряхнулся, а затем ласково обнял Педро и браконьера.

– Полезный служитель, – сказал он, – мужественный оруженосец, итак, заветный обряд завершился. Я должен приступить к моим поискам. Иногда я буду возвращаться для отдыха в этом скиту. Посему пригляди, чтобы и сам ты, и этот полезный служитель очистили место сие, убрали бы разные суетные предметы, которые я видел внутри, без сомнения, свидетельствующие о бродящих в окрестностях холостяках.

Затем старик взгромоздился на послушно стоявшую в ожидании клячу, лицом к хвосту.

– Сэр Рыцарь, – сказал Педро с притворной почтительностью, – необходимо указать, что вы сидите наоборот, и если решите ничего не менять, то вы и лошадь двинетесь в разных направлениях.

– Нелепые слова, – сказал старик. – Буцефал знает наше направление, а пока я не совершу первого успешного подвига, я буду ездить в этой позиции, приличествующей моему смиренному положению.

Кляча подправила приятную ей ношу и затрусила в кусты.

Браконьер в ярости накинулся на Педро:

– Он что, решил завладеть моей хижиной? – и он свирепо поглядел туда, где кобыла и старик уже скрылись из виду. – Это катастрофически скажется на моей коммерческой деятельности.

Недавние синяки и шишки несколько умудрили Педро.

– В том, что он выбрал твою хижину под свой скит, ничего странного нет. Странные феномены всюду следуют за этой личностью, и стоит повстречаться с ним, стоит привлечь к себе его внимание, как начнут случаться всякие странные вещи. Мой совет: убери из хижины все свое и постарайся не попадаться ему на глаза. Иначе твоя и без того необычная жизнь станет куда необычнее.

– Потерять в одну ночь и свой склад, и свое жилье – достаточно странно, – сказал браконьер. – И что я получу в уплату?

– И думать забудь! – мудро посоветовал Педро. – Скажи спасибо, что он не выбрал тебя в оруженосцы, или в пажи, или в блюстители копья, или бог знает в кого еще.

Найдем для тебя другое место. Может, у моего друга-автора.

– Я литераторов на дух не переношу, – сказал браконьер. – Они всегда всего на шаг от полного помешательства.

Педро рассердился, так как его идея была продиктована великодушием.

– И когда у тебя сложилось это безжалостное убеждение?

– Они вечно расспрашивают меня о приемах браконьерства, – сказал браконьер (они с Педро уже выносили вещи из хижины и укладывали их в повозку). – Вот эта кипа памфлетов – жалкие результаты их писаний. Какой только чуши в них нет. Ну а если они навязываются сопровождать меня, когда я отправляюсь работать, так обязательно затевают разговоры во весь голос в самые решающие минуты. Их утонченные нервы, говорят они. Я исправляю их жалкие памфлеты и отправляю печатнику. Хотя бы один откликнулся.

– Несколько необычно, что представитель противозаконной профессии столь озабочен точностью фактов, касающихся его тайных методов.

– Это профессия, освященная временем, и если уж ее описывают, она не должна представать в искаженном виде.

Как вы догадываетесь, их пикировка облегчала перетаскивание вещей в повозку, в которую, когда она была полностью загружена, они оба забрались.

Хотя поездка их началась с ворчания, своеобразная поэтичность обряда посвящения старика в рыцари, а также спокойное равнодушие глубокой ночи вокруг все больше утишали их досаду. Даже злость Педро, на чью долю выпали и худшие ушибы, и худшие унижения. И вот, еще задолго до конца их поездки, они остановили повозку, откупорили новую бутылку и с благодушной беззаботностью принялись обсуждать звезды, которые так уверенно мерцали в вышине над ними, и перебирать подробности этого вечера. И под воздействием напитка недавно пережитое изменилось в пересказе, а боль и унижения внезапно стали удивительно смешными.

Так закруглим же этот вечер, пока его знакомые толкуют о том, как сильно старик успел их поразить, и в заключение данной главы величают его в полном соответствии с рыцарским кодексом титулом «Старый Рыцарь».

Чтение ролей

Автор встречается с собственным творением

Вот так судьбоносные божества приготовились через посредство нового двора разделывать на кусочки чувства Сервантеса, как ему предстояло вскоре узнать. А пока он колебался на крыльце таверны «Лепанто» со свитками эпизодов своего комического романа под мышкой, написанными точно роли в пьесе. Он хотел, чтобы его собутыльники почитали роли нового эпизода, обеспечив веселый вечерок для завсегдатаев, а ему подтвердили жизнеспособность его персонажей, которой он добивался. Но ему было уютно под открытым небом. Внутри ждала неуемная болтовня завсегдатаев. Здесь, на крыльце, в остывании жгучей дневной жары и благоухании каких-то непотревоженных деревьев в цвету, он думал, что тишина – это достижение, превосходящее все книги, деньги и славу христианского мира.

Бессонница и лихорадка царили в Сервантесе, как оголтелые монархи. Он жил по ночам не только ради того, чтобы писать, но потому, что ночные часы словно бы резонировали в некой вселенной тонко отзывающейся глубины.

Ночь тихо погрузилась во владения, где правили несколько мерцающих аванпостов: звезды и он сам. Его часто ввергало в изумление, что, будучи свидетелем, он тем самым будто становился божеством, пусть и временным, неквалифицированным. Предаваясь этим мыслям перед дверью таверны, он спросил себя, а почему, будучи вскормлен Богом для Его цели, он все-таки вынужден писать комедию, и из-под его пера появляются грубые шутки, каламбуры и жаргонизмы фермеров и торговцев? Почему его перо запечатлевает ироничности, подмечаемые крестьянами? Ответ, возможно, заключался в том, что Бог обитает во всем простом. Его менторша, грубая и умелая муза, выбрала ему в товарищи, в собеседники и в друзья людей совсем не похожих на изощренно искушенных персонажей двора.

Он вошел в таверну. Низкий потолок в копоти горящих свечей нависал еще ниже над головами завсегдатаев густой бахромой сажи. Нестройный гул приветствий из-за столов. Все тут его знали. Собрание в основном пестрело представителями убойных профессий, так как поблизости располагалась скотобойня. Сервантес окрестил их «регулярниками», потому что, подобно солдатам регулярных армий, они всегда держались вместе, громогласно шутили, и их окутывала легкая тревожная атмосфера запретов их профессии. Сервантес роздал роли, и регулярники принялись изображать Кихота и его злополучного оруженосца.

В таверне проводил время и новый посетитель, франтовски одетый господин, купец, щеголяющий новенькой шпагой и уже по горло заряженный пьяной задиристостью из-за сорвавшейся выгодной сделки. Он сардонически улыбнулся, глядя, как Сервантес начал раздавать свитки, а затем грубо отмахнулся от дружески протянутой ему роли. И потребовал еще вина. Хозяин принес новую флягу и весело сказал купцу, что «зря вы не взяли роли, ведь все-таки лучше играть роль в занудной пьесе, чем быть ее зрителем».

Это вызвало канонаду дружеских шуток над Сервантесом, но купец счел их нападками на Сервантеса и заметил, что «следовало бы запирать свихнутых, а не угощать их».

Атмосфера в таверне внезапно изменилась. Хозяин сказал:

– Лучше ведите себя приличнее, ведь автор всеми почитаем как ветеран войн с турками, и у него много друзей.

– Значит ли это, – сказал купец, готовый к стычке, – что он никогда не оплачивает счета, что он в кампаниях императора отлеживался с лихорадкой, что кредиторов у него больше, чем друзей?

– Послушайте, – сказал Сервантес, – вы словно лелеете свое дурное расположение духа. Ну так вот, эта роль вам в самый раз. Посмотрите-ка, она принадлежит Холерической Селезенке.

Атмосфера вновь заискрилась весельем. Но вновь купец неверно истолковал слова Сервантеса и теперь счел их прямым оскорблением себе. Он разорвал врученный ему лист и сказал:

– Дело не в моей селезенке, а в обществе, меня окружающем, таверне, где я сижу, и в этом пыльном городишке.

– В таком случае вы свободны удалиться, – сказал Сервантес.

Купец принял его слова за вызов и сказал:

– Я удалюсь, когда этого потребует мой рассудок, а не по указке того, кто, совершенно очевидно, его лишен.

Атмосфера вновь изменилась. Хозяин уговаривал купца быть вежливым: «Сервантес ведь отличается добрым нравом, потому что умеет держать плохой в узде».

– Чего мне бояться? – сказал купец. – Он же явно помешен и калека вдобавок. Так пусть сразится, если он мужчина! – И он стукнул в пол концом ножен.

– Дайте-ка мне мое перо, – сказал Сервантес регулярникам, – и я напишу сатиру на этого благородного господина, которая изгладит его гнев. И побыстрее. На меня снизошло вдохновение, а когда говорят небеса, мы должны повиноваться мгновенно.

– Теперь я вижу, – сказал купец, вытаскивая шпагу, – что ты с самого начала хотел выставить меня глупцом. Если ты не примешь моего вызова, готовься быть высеченным сталью.

Сервантес встал безоружный перед распалившимся купцом.

– Но, – сказал он, – твоя сталь не коснется меня, как и твои издевки, и твоя злость на моих друзей. Мне все равно, что ты оскорбляешь мою пьесу, мой ум и долбишь о моих долгах честным и достойным людям. Но поберегись. Если ты оскорбишь рану, средоточие славы всей моей жизни, полученную в битве, поддержавшей блеск славы этого королевства, тогда я буду вынужден занести на бумагу следующее (он принялся быстро писать), обращенное к твоим любящим родителям, ибо они должны быть поставлены в известность о твоем поведении, твоих буйных наклонностях и твоей решимости разъезжать повсюду в сквернейшем настроении. А после того, как ты меня пронзишь, мое последнее желание: поставь свою подпись на этом листе, который теперь гласит: «Я, Человек Со Скверным Нравом, торжественно клянусь, что я проткну старого ветерана за написание плохой пьесы и что мне дела нет до его смерти, как и до любой другой в Европе. Подписано в сей день, не знаю какой, в большой спешке, так как вот-вот явятся стражники, ваш гнусный Купец».

Таверна ревела от восторга.

– Теперь, если мой друг, хозяин таверны, принесет мне историческое оружие, – сказал Сервантес, – которое я храню здесь смазанным и наточенным для подобных случаев, мы сможем продолжить наш спор. Мое оружие – пехотная сабля, чуть подлиннее, чем определяет закон, более пригодная пронзать сразу двоих, чем одного, и она, сдается мне, превратит твою шпажонку в мелкие и дорогостоящие обломки.

Таверна разразилась хохотом и одобрительными возгласами.

Однако тут веселье прервало появление Старого Рыцаря.

Сервантес увидел его впервые, хотя со слов Педро знал некоторые его приметы. И теперь, будто вызванный потребностью Сервантеса в аутентичности, он возник здесь с пожарным ведерком на голове и с привязанным к торсу нагрудником. Регулярники, притихшие при виде него точно дети, осторожно попятились, чтобы лучше рассмотреть неведомое существо. Кое-кто заподозрил, что развлечения ради Сервантес подстроил все это, наняв скомороха явиться в облике помешанного шута Дон Кихота. Но один взгляд в сторону Сервантеса убедил их, что он поражен не меньше, чем они. Может ли персонаж взять и сойти со страниц повести? И не опасно ли, что со своих страниц сбежал именно этот персонаж?

Сервантес, обнаружив, что сердце у него заколотилось, внимательно разглядывал Старого Рыцаря. Прекрасное доброе лицо. Уверенная прямая осанка. Но имелась еще одна черта, понял Сервантес, до сих пор не включенная им в описание старика. Внутреннее свечение, рожденное уверенностью. Вера в божественное сделала нашего Старого Рыцаря безошибочным наподобие меткого стрелка. Ничто не заставит его свернуть с пути, ни даже стены и бастионы. Один из регулярников уже собрался спросить Сервантеса, не сбежал ли Дон Кихот из какого-то его эпизода, но тут Старый Рыцарь заговорил.

– Погодите! – сказал Старый Рыцарь всем, кто был в таверне. – Ибо подобный поединок нуждается в свидетеле, в каком-нибудь достойном рыцаре, согласно древним и священным законам рыцарства.

– Вот, – шепнул Сервантес купцу, – один из потерянных мною рассудков. – Но купец был способен только ошарашенно следить за происходящим.

– Вы, сударь, – сказал Старый Рыцарь купцу, – видимо, хорошо снаряжены для поединка, и ваше оружие уже обнажено, хотя вы пренебрегли доспехами, а это, полагаю, либо указывает на обычай здешнего края, или же на неуважение к поединку, которое может только бросить тень на ваше достоинство рыцаря и человека благородного происхождения. И я вижу, что у вашего противника нет оружия. Вы считаете это достойной формой поединка?

– Так что же вы считаете, господин купец? – сказал Сервантес.

– А, ты купец! – сказал Старый Рыцарь. – Вот и объяснение отсутствия у тебя рыцарских доспехов. Возможно, это оружие ты купил, чтобы грозить им дроздам и мальчишкам?

– Эту шпагу, черт дери, я купил, – сказал сбитый с толку купец, – чтобы защищаться от воров и разбойников.

– При всей снисходительности к тебе я что-то не вижу, чтобы они на тебя нападали, – сказал Старый Рыцарь. – Твое поведение более указывает на характер труса. Меч должно носить только для защиты чести Бога и всех, кто исповедует христианскую веру, а не для защиты собственности.

– Пошел прочь, – сказал купец. – Ты сумасшедший.

– Тише, тише! – сказал Сервантес. – Было бы поистине ошибкой затеять две ссоры в один вечер, да к тому же начинать вторую, не завершив первой.

– Сражаться с тобой ниже моего достоинства, – сказал Старый Рыцарь купцу.

– Ниже твоего достоинства! – возопил купец, весь трясясь и все еще выставляя шпагу перед собой. – У тебя, старый пердун, тут выбора нет. – И с этими словами купец ткнул Старого Рыцаря шпагой в нагрудник.

– Пусть выйдет вперед следующий, кто не хочет сразиться с купцом, – объявил Сервантес.

Старый Рыцарь обернулся к Сервантесу и сказал:

– Поистине он поставил меня в трудное положение, так как он, без сомнения, не благочестив и к тому же вовсе не рыцарь.

– Так почему бы, – сказал Сервантес, – тебе не сразиться с ним, как с чудовищем?

– Могло бы сработать, – сказал Старый Рыцарь, – но Бог уже оповестил меня, что он никакое не чудовище, а раздувшийся младенец.

Прежде чем Сервантес успел обдумать эти слова, Старый Рыцарь сказал купцу:

– Вот что, сударь, на мой взгляд, вы недостаточно снаряжены, чтобы сразиться с таким, как я, одетым в доспехи и с обоюдоострым мечом. И чтобы мне не разоблачаться, поскольку все утро и галлон оливкового масла ушли, чтобы вдеть меня в этот костюм, я предлагаю вам облачиться и вооружиться соответственно до начала поединка.

– Ад и мор! – сказал купец. – Я больше не намерен оставаться здесь и терпеть эти безумства. – Он повернулся, чтобы уйти, но не успел сделать и шага, как в него вцепились пятеро регулярников.

– Послушай, – сказал Сервантес, – ведь даже если у тебя и нет чести, ты можешь обрести ее в поединке.

– Как? – сказал купец, вырываясь. – Сразившись с сумасшедшим?

– Предположительно, – сказал Сервантес, – ты надеялся добиться того же, сразившись с искалеченным и помешанным ветераном. И по меньшей мере, раз уж ты намерен драться с сумасшедшими и ветеранами, тебя следует соответствующе снарядить. Парочка наших поясов, думается мне, – сказал он, забирая их у регулярника, который успел разгадать его намерение, – и примотанный к твоему телу табурет вполне заменят латы, а вот это ведро можешь использовать как щит. Теперь не хватает только шлема, но если наш рыцарь согласится сразиться с тобой, сняв свой, то этих условий достаточно для честного поединка.

Купец, по-прежнему вырываясь, пока регулярники притягивали ремнями к его телу разную утварь, сказал:

– Будь ты проклят, наглый бродяга, как и этот дурень, за вмешательство в ссору, с которой я уже давно покончил бы.

Старый Рыцарь сказал Сервантесу:

– Клянусь верой, сударь, у вас и характер, и манеры истинного рыцаря, и поистине великая удача, что в этом чужом заклятом краю я нашел равного мне. Откройся, не из рыцарей ли ты Святого Грааля? Ты, милостью Божией, не сэр ли Галахад?

– Обычно я этим именем не называюсь, – сказал Сервантес. – Как правило, известен я под многими другими, далеко не столь славными именами.

– А! – сказал Старый Рыцарь. – Такова судьба тех, чей удел – рыцарственность, ибо многие истинные рыцари вынуждены неуклонно соблюдать учтивость перед величайшей грубостью и нелюбезностью, а твоя скромность, не позволяющая тебе назвать свое настоящее имя, убедила меня, что ты сэр Галахад.

Тем временем к груди купца был крепко притянут низкий табурет, а к руке взамен щита привязали ведро.

– Ну а это жалкое создание, – сказал Старый Рыцарь, кивнув на купца, – принадлежит к зверям земным, пожираемым желаниями и лишенным души.

– Что он там несет, будто у меня нет души? – сказал купец держащим его регулярникам. – Почему он говорит, что у меня нет души? – повторил он жалобно. – В желаниях сознаюсь, но чтобы без души… это ужасно.

– Освободите ристалище, – вскричал Старый Рыцарь, – и пусть загремят трубы!

Хозяин и остальные взглянули на Сервантеса. Сервантес пожал плечами.

– Внемлите, как их грозные звонкие звуки очищают утренний воздух, – сказал Старый Рыцарь. – Что же, сударь, – обратился он к купцу, – отличный день для поединка, и подобный тебе может заслужить честь своей смертью либо моим поражением.

– Это был до странности скверный день, – сказал купец, теперь уже скорбно, – а завтрашний уже сулит быть таким же.

Регулярники попятились, очистив середину пола для Старого Рыцаря и купца.

– Прошу вас, – сказал купец, – если я умру, похороните меня прилично.

– Если ты умрешь, – сказал Старый Рыцарь, – нужды в похоронах не будет, ибо твоя туша испарится и исчезнет за несколько часов, как обычно происходит с созданиями, у которых нет души.

– Вот ты опять, – в полной истерике сказал купец, начиная терять рассудок, – утверждаешь, будто у меня нет души, чего быть не может. И я сражусь с тобой, чтобы доказать это.

Купец теперь в обрамлении ножек табурета походил на странного дикобраза. Он внезапно ринулся на Старого Рыцаря, который отступил в сторону, и когда злополучный купец проскочил мимо, крепко ударил его по затылку своим ведром. К тому моменту, когда купец налетел на стену и рухнул на пол под треск деревянных ножек и лязг металла, он уже успел потерять сознание. Зрители застонали от разочарования.

Старый Рыцарь подошел к купцу.

– Дыхание Бога на нем, – сказал он. – Положите его вот сюда на стол, и я буду нести бдение, пока он не очнется. А тогда я возьму его к себе на службу, ибо ему придало чести то, что он сразился со мной.

От груди купца отвязали оригинальный панцирь, а его уложили на столе во всю длину.

– Принеси свечи, монах, ибо предстоит бдение, – сказал Старый Рыцарь хозяину таверны, и тот отправился выполнить распоряжение, не поинтересовавшись, почему он вдруг принял постриг.

В конце концов купца расположили на столе как подобает: возле его темени и пяток горят свечи, лицо в забвении повернуто к потолку, руки скрещены на рукоятке шпаги.

Старый Рыцарь кратко преклонил колени и помолился.

– Пойдем, Галахад, – сказал он, поднимаясь на ноги, – нам надо поговорить о наших приключениях. Святой брат, присмотри за этим человеком, пока я не вернусь вечером для бдения. И не принимай к сердцу, если он примется ругаться или покажется безумным. Это бес будет покидать его в поисках другого одержимого.

Сервантес, еще не привыкший к своему новому титулу, присоединился к Старому Рыцарю, и они удалились вместе. Едва они вышли, как Старый Рыцарь остановился, повернулся к Сервантесу и сказал:

– Мне пришло на память, что наш совсем новый друг оскорбил тебя, назвав калекой. Я гляжу на тебя, – с этими словами Старый Рыцарь попятился и оглядел Сервантеса с головы до ног, – и не вижу никаких следов калечества.

– Он подразумевал мою руку, – сказал Сервантес. – Он, вероятно, заметил ее, пока я раздавал роли. – Он показал неподвижные пальцы.

К его величайшему изумлению, Старый Рыцарь упал на колени, схватил изуродованную руку и прижал ее к своему лбу. Сервантес с трудом удержался, чтобы не отнять ее. Затем Старый Рыцарь благоговейно поцеловал его руку. С удивлением Сервантес ощутил на ней теплые слезы со щеки Старого Рыцаря.

– Прошу вас, – неловко сказал он.

Но Старый Рыцарь встал, все еще сжимая его руку, нежно посмотрел ему в лицо и сказал:

– И ты, славнейший из рыцарей, думаешь, будто ты искалечен? Нет, нет, ты разделяешь великий труд Бога и пожертвовал употреблением руки во имя помощи небесам.

Эмоциональные утверждения и возвышенная учтивость непонятно растрогали Сервантеса. А слезы Рыцаря на его руке вызвали у него такую сладостную дрожь, такую таинственную душевную теплоту, что он от ошеломления онемел. Старый Рыцарь повернулся и повел Сервантеса вперед.

– Мы раньше говорили о том, что ты можешь быть Рыцарем Святого Грааля, сэром Галахадом, – сказал Старый Рыцарь и обвил рукой плечи Сервантеса. – Должен открыть тебе, что я есмь – или был, или буду – сэр Ланселот. Хотя я отнюдь не убежден в этой своей личности, ибо мне ясно – в той мере, в какой это вообще возможно, – что имя или титул – всего лишь временное определение человеческой сущности. – Он остановился и посмотрел на Сервантеса в упор. – Попытки дать имя вселенной, которая существует внутри каждого из нас, мне кажутся глупостью.

У Сервантеса не нашлось ответа, и он спросил Старого Рыцаря, есть ли у него место, где остановиться.

– Так следующее же дерево – вот мой кров, – сказал старый Рыцарь. – Прощай до нашей новой встречи, – добавил он, отдавая честь Сервантесу. Затем молодцевато повернулся, промаршировал во двор дома и исчез в курятнике под оглушительное кудахтанье и гогот.

Сервантес заключил, что его новый друг там и ночевал.