Текст книги "Вечные поиски"

Автор книги: Джулиан Брэнстон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)

Зловещая встреча

Наводящее ужас сообщение презрительного содержания

Мальчики пребывали в смятении, так как превратили идиллию Онгоры в хаос. Конечно, они убрали бы следы своего сокрушительного энтузиазма, если бы не появился старый Рыцарь. И потому порешили между собой приписать разгром Старому Рыцарю.

Однако Онгора, добравшись до места, никакого хаоса не увидел, и сначала мальчики возликовали. Пресная гармония, на которой настаивал Онгора, восстановилась. Дорожка была расчищена, качели мило свисали с дерева, нигде никакого беспорядка, и дверь хижины стояла заманчиво открытой. Обломки оргии мальчиков исчезли. Хижина тоже, к облегчению мальчиков, была пуста. Но затем Онгора обнаружил приколотое к стволу дерева послание, написанное архаичным почерком Старого Рыцаря. Мальчики молча попятились, пока Онгора читал послание «Самому гнуснопрославленному и ничего не стоящему волшебнику дурных виршей от смиренно странствующего рыцаря».

Будь он проклят, подумал Онгора и продолжал читать.

Зная, что дух твой столь же бездарно скверен, как черна твоя шкура, и увидев, как твои демоны-служители осквернили это святое место, я еще больше исполнился намерения полностью и без остатка тебя уничтожить. Посему наутро будь так добр получи отпущение своих грехов (или же отмахнись от этого акта покаяния, как, надо полагать, принято в вашем демоническом царстве). И тогда я прибуду и уничтожу тебя для спокойствия края, вящего ликования великой империи и славы Господней. Остаюсь с уважением ваш и пр., и пр.

И, разумеется, имелся постскриптум:

Было бы заслугой в твою пользу поделиться, перед тем как я тебя полностью уничтожу, некоторыми подробностями вашего существования в Тартаре. Я готовлю справочник о привычках и обычаях племени демонов, а так как демоны хвастливы, то я рассчитываю получить много полезной информации.

Онгора отозвался на этот призыв, разорвав послание в клочки и бросив их подальше от себя. Затем ухватил одного из пажей за плечо и надавал ему пощечин. Мальчик вырывался и плакал, но Онгора этого не замечал, не мог заметить, погруженный в свою ярость. Он пнул качели, потом повернулся и бросился в хижину. Внутри не оказалось ничего, что он мог бы разбить или растоптать, а потому он выскочил наружу и брыкнул стену хижины.

– Сожгите ее, – сказал он мальчикам. – Сожгите и не являйтесь ко мне на глаза, пока она не превратится в золу.

Затем он повернулся к ним спиной и ушел.

Старый Рыцарь, найдя на месте хижины пепелище, немедленно поехал обрести меч сэра Ланселота и вызвать злого волшебника на эпическую дуэль.

Знаменитый черный котелок жены Педро

Заклепка и судьба поисков

В то же утро жена Педро сказала Педро, что он мог бы сделать одно маленькое полезное дело среди множества больших и бесполезных дел, которые, конечно, переделает за этот день, а потому будь так добр, отнеси лучший черный котелок в кузницу, чтобы на ручке поправили заклепку. Педро саркастически ответил, что поистине отнести черный котелок (и не имеет ли его жена в виду знаменитый черный котелок, более трех поколений пребывающий в ее роду, да такой, что из него и принцев кормить не стыдно) будет проще простого в день, заполненный важнейшими событиями, и, кстати, он, Педро, уже договорился с кузнецом, чтобы тот подковал их лошадь в обмен на связку куропаток, которые он, Педро, выменял у городского браконьера за старую подзорную трубу. Потому как в промежутках между подпаиванием фазанов снотворными настойками браконьер любит наблюдать звезды.

Жена Педро сказала:

– Ты тоже понаблюдаешь звезды, если сейчас же не оставишь этот дом женщинам.

– Преотличный совет, – сказал Педро, – ведь дом с таким количеством женщин похож на мешок с гадюками, и кто посмеет сунуть туда руку? Так прощай до вечера и передай привет всем нашим дочкам, сколько их ни наберется сегодня.

Кузница

Черный котелок и меч сэра Ланселота

Педро скорехонько вышел из дома, унося с собой в сумке котелок, и направился в кузницу.

В кузнице Педро к своему изумлению увидел Старого Рыцаря, сосредоточенно сидящего возле горна и глядящего на пламя. Он не услышал, как Педро поздоровался с ним.

Тогда Педро с облегчением приветствовал кузнеца и осведомился, что Старый Рыцарь делает тут.

Кузнец, чей кожаный фартук уже покрыли обычные пятна его ремесла, сказал, что Старый Рыцарь прибыл спозаранку, назвал его великим Вулканом и предупредил, что нынче таинственно объявится меч сэра Ланселота, и он, Рыцарь, возьмет его как собственный и с его помощью проучит злого волшебника дурных виршей.

Педро покачал головой и сказал:

– Большое счастье, что подобный безумец лелеет такие благородные стремления. Человек, полностью потерявший разум, он превращает в свое занятие самые сумасбродные идеи. И эта как будто не из худших.

Кузнец спросил:

– Друг Педро, мне любопытно знать, почему этот старик так тебе нравится?

Педро ответил:

– Он хороший человек и, должно быть, чрез меру настрадался, раз у него мозги настолько съехали набекрень. И потому он мне нравится, хотя он меня бесит, и из-за него я уже попадал во всякие неприятные переделки.

– Многие утверждают, – сказал кузнец, – что безумие заразно, и его можно подхватить, как инфлюэнцу. – Кузнец поднял опаленный мускулистый палец. – И многие утверждают, что ты, друг Педро, уже подцепил это помешательство.

Педро засмеялся и сказал:

– Это говорит зависть, так как суть вовсе не в помешательстве, а в творческом коммерческом предприятии. Ну а теперь к делу. Моя супруга желает починить этот черный котелок. – И Педро вытащил котелок из сумки. – На ручке, вот тут, заклепка… – Но он не договорил, так как Старый Рыцарь внезапно очнулся от созерцания огня и громко ахнул, взглянув на котелок. Он упал на колени, подполз к удивленному Педро и, восторженно созерцая котелок, сказал:

– Дозволь мне лицезреть тебя, о прекраснейший из мечей, уступающий только артуровскому Экскалибуру. Вот ты, в руках нашего возлюбленного служителя и несравненного оруженосца. Дозволь мне поведать твою историю. Ты был выкован в жарчайшем пламени кузницы Вулкана, и сталь твоя выплавлена из руды с Олимпа, а клинок закален в водах реки Стикс, и рукоять вырезана из золота Гелиоса. И теперь ты явлен мне, готовый служить в моих поисках Грааля.

Педро опасливо улыбнулся.

– Это же просто котелок. Правда, очень исторический старый котелок, но тем не менее всего лишь старый котелок.

Старый Рыцарь покачал головой и терпеливо сказал:

– Верный оруженосец, над твоими пятью чувствами надсмеялся волшебник дурных виршей, который завладел этим краем. Тебе не дано увидеть, что сей меч – прекраснейшее оружие из всех, когда-либо выкованных. И вопреки твоим опасениям, пусть даже долг требует от тебя оберегать сей предмет, ты обязан вложить меч в мою незапятнанную руку.

– Это котелок, а не меч, – повторил Педро, – всего только котелок.

Старый Рыцарь сказал:

– Поскольку над тобой тяготеет Заклятие Обманного Зрения, нам придется вытопить его из тебя путем здравых рассуждений. – Он обернулся к кузнецу, наблюдавшему за ними с угрюмым интересом. – Быть может, мне на помощь придет Божественный Разум Вулкана, присутствующего здесь.

К вящему изумлению Педро, кузнец кивнул и сказал:

– Да, друг Педро, это действительно выглядит загадкой. Старый Рыцарь опять повернулся к Педро:

– Ну так, мой доблестный оруженосец, ответь мне вот на что. Если это котелок, так почему ты пришел к кузнецу именно сегодня утром, когда мне приснилось, что именно в этот день мне будет ниспослан меч?

Педро сказал:

– Если это логика, то она ваша, а не моя. Истина в том, что вручить этот практичный котелок (последнее слово он произнес с нажимом) тебе, старому помешанному дурню, значило бы обречь себя на безвременную кончину. Моя жена никогда меня не простила бы, будь мы с ней женаты хоть сорок раз на сорок.

Старый Рыцарь сказал:

– Верный, хотя и сбитый с толку оруженосец, ты должен вручить мне меч, и ты должен твердо противостоять ухищрениям злого волшебника.

– И, друг Педро, – добавил кузнец, – он таки нуждается в починке.

Педро рассердился и сказал:

– Вижу, тебе все равно, меч ли этот котелок или просто котелок, господин Вулкан Кузнец.

– Ты прав, – сказал кузнец, – котелок ли это или меч, он все равно нуждается в починке.

Педро вышел из себя и сказал:

– Почему ты уперся на этом? Разве курице не достаточно снести одно яйцо, а обязательно полдюжины?

– Сеньор Педро, оруженосец, – сказал кузнец с лаконичной шутливостью, – я же просто хочу починить этот котелок или меч, называйте как хотите, потому что мое занятие – обеспечивать починку предметам из железа и стали.

– Неужто мало, что мне пришлось пройти через семь кругов ада, чтобы доставить котелок сюда, – сказал Педро, у которого изо рта уже почти заклубилась пена, – но вдобавок я еще наталкиваюсь на глупого старика и его нелепейшие выводы, и на кузнеца, которому истинная природа вещей ни к чему, лишь бы взять деньги за починку.

– Ну-ну, Педро! – сказал кузнец. – Если ты разозлишься и накалишься еще сильнее, мне придется окунуть тебя в ведро с водой.

– И, – сказал Старый Рыцарь, – ты не можешь называть меня старым и глупым, пока не проживешь еще двадцать лет.

И вот тут в дверях хижины появился Сервантес.

– Друг Педро, досточтимый кузнец и сэр Ланселот, – сказал он, – как вы нынче поутру?

– Это благословенное и золотое утро, – сказал Старый Рыцарь. – Вчера ночью ангелы объявили мне, что нынче я обрету меч сэра Ланселота для моих поисков. И взгляни – вот он!

Сервантес посмотрел на котелок в руках Педро.

– Педро, но это же знаменитый черный котелок, долее трех поколений хранившийся в роду твоей жены? – сказал он.

– Так и есть, – сказал Педро.

– Тот самый котелок, который угощал стольких твоих соседей восхитительными похлебками и соусами?

– Тот самый, – сказал Педро, ободренный сочувственными воспоминаниями Сервантеса.

– Тот самый котелок, который теперь обладает собственным крюком и уже двадцать лет красуется на самом почетном месте твоей кухни? – договорил Сервантес.

– Да, тот самый, – сказал Педро, – и, да, он так уважаем и почитаем, что явился на прием к этому вот кузнецу на предмет починки разболтавшейся заклепки на его ручке.

– Или разболтавшейся гарды, если это правда меч сэра Ланселота, – сказал кузнец.

– Благодарение Небу, – сказал Старый Рыцарь.

– Заговор и ничего больше, – сказал Педро, у которого глаза полезли на лоб.

– Послушай, – сказал Сервантес и отвел Педро в сторону, – как указал кузнец, этот котелок или меч нуждается в починке. И будь он котелком или мечом, починить его необходимо сегодня, друг Педро.

– Только поглядите, сам Бог Разума посетил сей кров! – сказал Педро Старому Рыцарю и кузнецу. Затем обернулся назад к Сервантесу и сказал: – А что потом?

– А потом, – сказал Сервантес, понижая голос до шепота, – ты должен вручить этот меч Старому Рыцарю, ибо ему он нужен для более благородного дела, чем твоей жене.

– Что-о! – сказал Педро и окончательно вышел из себя. – Или этот мир за одну коротенькую ночь весь сошел с ума? И все разом стали философами, даже ни на миг не задумываясь, как заработать себе на жизнь, предпочитая размышлять над тем, насыщает ли хлеб и пьянит ли вино? Я вроде бы слышу, как Бог смеется над нами в эту самую минуту. Это, – и Педро замахал котелком на Старого Рыцаря, – это черный котелок в моей сильной правой руке, а тут макушка твоей головы. Если они столкнутся, то, думается мне, ты расстанешься с нынешними своими чувствами и снова обретешь положенные пять, которые делят все смертные.

– Друг Педро, – сказал Сервантес, – редко доводится видеть тебя в таком раже, из чего следует, что ты либо поужинал рыбой вчера вечером, либо повздорил со своей женой сегодня утром. – Сервантес отвел Педро еще дальше, чтобы придать своим словам большую конфиденциальность. – Но тем не менее, и более не испытывая твоего терпения, которое, не сомневаюсь, к тебе вернется, укажу только, что этот благородный Старый Рыцарь, чью мудрость ты столь сурово раскритиковал, приехал издалека и многое перенес, лишь бы добраться до нас и осуществить благородную цель. Тебе достаточно взглянуть на него, чтобы понять, что цель эта находится всего в одном видении от смерти, друг Педро. Взгляни на него! Худой, немощный, но в таком ореоле света и решимости, что о нем просто невозможно думать как о сумасшедшем старике. Он тот, кто беседует с Богом каждый день, а скоро будет жить в Его сени. Ему твой черный котелок нужен не для того, чтобы досадить тебе, нет, черный котелок нужен ему, чтобы обрести блаженную смерть.

– За что, ну за что, – сказал Педро тоскливо, – я наделен другом, который способен выжимать из меня доброту? Разве мало (это было обращено более к себе), что я получил целое утро злых нападок и разболтавшихся заклепок, так нет, оно протянется куда дальше ужина и, может быть, на неделю! – Он воззвал к Сервантесу: – Злости на меня хватит на целый год!

– И дольше, думается мне. Но, друг Педро, – сказал Сервантес, – то хорошее, что ты сделаешь сейчас, может противостоять плохому, которое последует завтра.

– И это утешение? – сказал Педро. – Я предпочту гнев гадюки, чем моей семейки.

– В скверном ли ты настроении или нет, – твердо сказал Сервантес, – судьба его поисков в твоих руках.

– Ну почему от меня требуется быть добрым? – сказал Педро, вновь раздражаясь. – Я пришел в скверном настроении, мое настроение видели и видели, что нет у меня доброты или сочувствия к чужим бедам, так почему я должен по-идиотски отдать семейный котелок и стойко вернуться в мой дом для ударов и поношений? Готов взять на себя грех поменьше и пришибить старого дурня тут же на месте вот сейчас!

– Спокойнее! – сказал Сервантес, еле сдерживаясь, чтобы не засмеяться свирепости своего друга. – У тебя сердце разорвется.

– Не желаю быть добрым! – вопил Педро.

– Ну-ну, – сказал Сервантес, – теперь твое бешенство улеглось. А правда в том, друг Педро, что ты добряк. Пока не ешь рыбы на ужин.

– Я не ел рыбы на ужин, – сказал Педро оскорбленно.

Они обернулись и увидели, что Старый Рыцарь с закрытыми глазами бормочет молитвы, а кузнец раздувает огонь в горне.

Педро вздохнул.

– На завтрак я ел селедку.

Вот так, после того, как кузнец недолго поработал над заклепкой, Старый Рыцарь с притороченным к поясу мечом Ланселота забрался на свою кобылу Буцефала и отправился сразиться со злым волшебником дурных виршей.

Месть старого рыцаря

Вызов смерти

Старый Рыцарь, повинуясь внутренним указаниям, подъехал к вилле Онгоры и провозгласил свой вызов:

– Выходи из-за своих темных и коварных стен, о маратель ужасных и дурных виршей. Это я, сэр Ланселот, защитник сих Островов и оборонитель Святого Грааля, явился сюда встряхнуть дьявола за уши! Выберись из своего хлева, смердящая олуша, ибо твоя шея изведает моего меча в этот самый день! Эгей, там внутри! Подними свою темную тушу, ты, гнусный и обмаранный шут!

В конце концов ставни верхнего этажа отворились, и появилась голова Онгоры.

– Ты стар и дурак, – сказал он как можно громче. – Будь добр, убери эту отвратительного вида клячу с цветочной клумбы!

Старый Рыцарь ответил:

– Если ты не выйдешь, чтобы сразиться со мной, я войду, чтобы сразиться с тобой, – и тут же атаковал входную дверь.

Увидев, что Старый Рыцарь вполне серьезен, Онгора отпрыгнул в комнату и захлопнул ставни.

В голове Онгоры осталась только одна мерзкая мысль, а именно: убить Старого Рыцаря. Он нашел шпагу и критически ее оглядел.

– Должен ли человек, подобный мне, занимающий важное положение, принадлежащий к известному роду, допустить вторжение в его владения и в его дом? А если вторжение осуществит помешанный старик, ищущий только насилия, чтобы облегчить дурманящие туманы своего сознания? (Вошел паж, взглянул и тут же вышел.) Нет, подобный человек защитит себя, свой дом и свою честь, пусть даже напавший – всего лишь жестоко бредящий и слабый старик. (Он обнажил шпагу и со свистом рассек воздух.) Посему в строго благородных правилах я преподам старому дураку урок фехтования. В процессе сумею получить легонькую рану, а затем, повыжидав, убью старика. Меня найдут подобающе удрученным, после того как я защитил свою честь и свой дом.

С нижнего этажа донесся грохот.

Встревоженный лакей открыл входную дверь как раз вовремя, чтобы Старый Рыцарь и возбужденная кобыла могли ворваться внутрь. В упоении Старый Рыцарь прорысил через вестибюль, расшвыривая слуг и мебель, выкрикивая на разные лады свой боевой клич. Инерция атаки пронесла его сквозь дверь столовой, где он налетел на изысканно сервированный стол. Кобыла поскользнулась на плитках пола и юзом вылетела через дверь в сад.

Поэт спустился по лестнице со шпагой, гневно впитывая звуки погрома в столовой. У подножия лестницы, разинув рот, стоял паж. Онгора хлестнул его шпагой плашмя.

В саду Старый Рыцарь спрыгнул с кобылы по-юношески легко. Онгора появился из сломанной двери столовой, теперь обуянный яростью взбесившегося хорька. Он медленно направился к Старому Рыцарю, уже вставшему в позу, и сказал:

– Ты явно намеревался причинить мне и моей собственности большой вред, старый дурень, и потому найдешь достойную расплату на острие моей шпаги.

Старый Рыцарь учтиво поклонился и сказал:

– Прекрасное утро, чтобы избавить мир от великого зла. В позицию!

Онгоре не требовалось приглашения, он атаковал.

Онгора не сомневался, что легко победит Старого Рыцаря, который, в конце-то концов, был вооружен только черным котелком. Но Старый Рыцарь был опытным бойцом и умело управлялся с разной утварью, а также нисколько не боялся клинка поэта. После нескольких умело отраженных выпадов Онгора пришел в еще большую ярость и бесшабашно ринулся на Старого Рыцаря, а тот ловко отступил в сторону и в полном согласии с турнирными упражнениями ударил котелком по затылку поэта.

Бешеность его атаки, подкрепленная ударом, увлекла поэта в глубину куста. В полной истерике Онгора выпутал шпагу из веток и выбрался наружу, где увидел Старого Рыцаря над распростертым в траве одним из его пажей. Старый Рыцарь сказал:

– Вот лежит одна из твоих скверных виршей, попытавшаяся принять позу эпической поэмы и скатившаяся в форму уличного куплетца.

Онгора буквально зарычал и снова перешел в нападение. Началась хаотическая потасовка. На лужайку выскочил пес и принялся облаивать противников. Кобыла приладилась укусить пса. В доме завизжала служанка. Оттуда с палкой выбежал еще один паж и присоединился к битве. Где-то забили в набат.

Старый Рыцарь отбил атаку Онгоры и объявил:

– Теперь ты задумал отвлекать меня шумом и звоном. Но пусть твое почернелое сердце расплавится, потому что я положил избавить мир от твоих дурных виршей. В позицию, ибо этой сильной правой рукой и мечом Экскалибуром в этот день я тебя уничтожу.

Онгора прыгнул к Старому Рыцарю, а паж примерился ударить его палкой. Но в очередной раз под эгидой богов Старый Рыцарь уклонился от шпаги Онгоры, а палка пажа промахнулась мимо цели и опустилась с ласкающим слух треском на колено поэта. Онгора охнул и отвесил пажу пощечину. Паж выронил палку и расплакался. В тот же миг параболой, которая восхитила бы любого зодчего, увлекающегося арками, Старый Рыцарь опустил черный котелок точно на макушку Онгоры. Котелок загремел, как колокол, а Онгора рухнул на землю без единого звука.

Хаос внезапно замер. Только Старый Рыцарь как будто мог свободно двигаться среди всех прочих, парализованных удивлением. Старый Рыцарь на минуту преклонил колени рядом с бесчувственным Онгорой и быстро прошептал благодарственную молитву. Затем поднял голову, посмотрел на толпу слуг и сказал:

– Он только обмер, и это большая удача, так как мой меч рассек бы его пополам, если бы не крепость его нечестивой шкуры. – Старый Рыцарь взобрался на кобылу, которая успешно усмирила пса, и посмотрел на толпу сверху вниз. – Бог вложил в мой разум сказать вам, что вы не должны оставаться в услужении такой твари, ибо он растлит ваши души. Посему и по велению благоразумия, вам следует поискать другого господина.

Затем Старый Рыцарь и кобыла затрусили вместе прочь. Онгора пошевелился и пробормотал:

– А! Он меня убил. Я умру от стыда.

Тайна предисловия

Герцогиня встречается с печатником

Ко входу в печатню Роблса подъехала карета, и из нее вышла герцогиня – под покрывалом, как требовал обычай, – и с просвещенным интересом, редким у проходящих мимо, остановилась, рассматривая книги в окне. Безмятежность, с какой она на них смотрела, была далека от природы ее внутреннего мира. Но эта личина, порождение воспитания, теперь стала ее щитом. Иначе она не выдержала бы соприкосновения с грохочущей деловой улицей, с колоссальной энергией простонародья. Мысленно она определила себя как «выздоравливающую», то есть оправляющуюся от тяжкой раны, хотя это оставалось неизвестным ни ее домочадцам, ни обществу. Так и следует, думала она. Я не выставлю на общее съедение мою встревоженность.

Но причины, приведшие ее сюда? Они были глубокими, однако их логика имела такое же отношение к звучанию новой ноты в ее внутреннем выздоровлении, какое они имели к исправлению ущерба, который ее неуравновешенность причинила другим. Я – товар, подумала она, алмаз в короне империи. Благодаря ли случайности, судьбе или каким-то моим планам это, однако, так, но мне еще предстоит установить, исполнение ли это долга или источник удовлетворения. Но пока меня можно осудить за то, что я превратила счастливую случайность моей красоты и моего положения в безобразность того, что я испытала. Гнев источил мою душу. А империя, чьи преступления бесчисленны и служба которой развеяла моего мужа, как мякину, обладает не большей способностью чувствовать, чем железный сундук. Я ломаю мое оружие о чудовище, даже не замечающее меня. Есть другие пути, как жить.

В относительной темноте печатни она показалась Роблсу таинственным стихийным духом. Он рылся в глубине помещения, но звук открывшейся двери позвал его. Он направился туда, усталый, но подобранный. Однако герцогиня обладала аурой много более мощной, чем большинство женщин, и, когда она откинула покрывало, его тревоги утонули во впечатлении от ее поразительной красоты.

– Герцогиня, – сказал он, – знай я, что вы приедете… – Он пожал плечами. – Меня ведь могло не оказаться тут.

– Я знаю, вы надежны, – невозмутимо сказала герцогиня. – Я не намерена злоупотребить вашим временем, и мой визит не связан с заказом. За ваше выполнение последнего я благодарю вас. Но сейчас мне требуется кое в чем (она подыскала подходящее слово) разобраться. Вот письмо, адресованное мне неким Сервантесом, писателем, которого, уверена, вы знаете.

– Он мой друг, – сказал Роблс.

– Пожалуйста, прочтите его мне, – сказала она. – Я не намерена вас испытывать, а только хочу удостовериться, что его смысл равно ясен нам обоим.

Роблс взял письмо из ее руки и оглядел его. Да, чарующе неряшливый почерк Сервантеса. Он сощурился, чтобы сосредоточиться, и начал:

Ваша Светлость, внешность обманчива, как говорится, и мне кажется, ничто не выразит лучше нашу беседу сегодня. Я пишу это, вернувшись домой, убрав мою военную форму и саблю в ящик под кроватью и обмыв мое распухшее лицо. Теперь я дам волю моему красноречию, чего ранее в Вашем присутствии мне дозволено почти не было. Быть может, человек в моем положении мог надеяться по меньшей мере на справедливый обмен мнениями с Вами, но этому не суждено было сбыться. И вот, будучи униженным, под прицелом пистолета…

Роблс умолк, посмотрел на герцогиню, она ничего не сказала, и он продолжал:

…и не получив минуты поднять мой голос с Вашего дозволения, я решил, что откровенность может только послужить мне на пользу. Собственно, это, возможно, единственная польза, которую я извлек из встречи с Вами. Иначе наша встреча была бы абсурдом, нелепостью, которая не могла бы мне привидеться и в корабельной горячке.

Роблс снова в растерянности умолк. И снова герцогиня ничего не сказала. Он продолжал:

Так что я буду прям. Моим намерением при встрече с Вами было желание удостовериться, Вы ли написали сатиру, после чего поздравить Вас с ней и предложить сотрудничество, чтобы написать ряд эпизодов с этими персонажами, препирающимися между собой. Думаю, они встретили бы большой успех. Если бы я достиг моей цели в такой мере, то тогда бы спросил у Вас, Вы ли написали предисловие к сатире. Великолепнейший образчик инвективы, но я бы упрекнул Вас – совсем немного, так как вы только-только начали писать, – что личные оскорбления, в нем содержащиеся, очень далеки от благородства Вашего положения. Одно дело высмеивать тщеславие, но насмехаться над увечьями – совсем другое. Я сказал бы Вам, что сатира вдохновенна, тогда как предисловие дерзко и безрассудно. Узнав от Вас не более этого, я вернулся бы довольный тем, что смрадная природа предисловия будет изглажена в радостях и плодах нашего нового литературного сотрудничества.

С уважением, ваш Мигель Сервантес.

Роблс сложил письмо и вернул его герцогине, чувствуя, что его день вышел далеко за обычные границы и осознавая, что неколебимость его деловой этики, возможно, породила сложности куда более коварные, чем можно было вообразить.

– В письме упоминается предисловие, о котором я ничего не знаю, – сказала герцогиня. – Будьте добры показать его мне.

Роблс растерялся и посмотрел на нее с недоумением.

– Вы его не видели?

– Я его не видела, – сказала она твердо. Что было правдой. Сплетники в Академии вполголоса прикидывали, что сатиру написала она, а следовательно, и предисловие. Она игнорировала сплетни.

– Но его мне принес… – Он умолк, и одновременно она подняла руку: имя не должно было упоминаться. – Мне дали понять, что вы одобрили опубликование сатиры.

– Я сожалела каждую минуту с тех пор, как она была закончена, – сказала она.

Роблс принялся искать на полках.

– Должен предупредить вас, ваша светлость, что предисловие написано не в том духе, как ваша сатира. – Он нашел памфлет и принес его ей. – Не очень приятное чтение. Сервантес благороден душой и простил бы или забыл эти оскорбления, но они унизили его семью…

Она ничего не сказала, взяла памфлет и начала читать. Ее сосредоточенность не оставляла сомнений, и Роблс отошел к столу, чтобы приняться за сведение счетов – занятие благопристойно уместное.

Несколько минут спустя она его окликнула. Лицо у нее было белым, и ему почудилось, что она исполнилась стали. Жесткость, догадался он, была властью над собой. Такие безжалостные глаза, подумал он.

– Уничтожьте этот и все, какие у вас остались. Я возмещу ваши убытки, – сказала она.

Он поклонился в знак согласия.

Она надевала перчатки.

– Я обсужу это с тем, кто принес его вам. – На миг ее глаза вспыхнули. – Я напишу Сервантесу и объясню ему… – Тяжесть на сердце заставила отступить остальные слова. Роблс увидел, как вдруг она выцвела. Что она объяснит Сервантесу, растерянно подумала она. Что ошпаренная кошка раздирает когтями лицо, которое ближе всего? Она натянула вторую перчатку и коротко кивнула Роблсу. – Мой поклон вашей супруге. – Она повернулась к двери, затем сказала: – Теперь это значения не имеет, но предположительно, печатая эту сатиру, вы открываете худшее в нас? Мне не хотелось бы думать, что вы или кто-либо другой составили мнение обо мне, предположив, будто я согласилась с содержанием этого предисловия. – Она помолчала. – Но, наверное, вы не можете позволить себе подобные принципы при вашей профессии. – В задумчивости она наклонила свою красивую голову. – Однако, не становясь ни на чью сторону, можно ли чего-то достигнуть? – Она коротенько ему улыбнулась. – Извините, у меня привычка все реконструировать. Прошу, не забудьте мои инструкции. – Она кивнула и вышла из печатни.

В карете герцогиня испытала безмолвный приступ горя, такой теперь привычный, хотя и усугубленный глубоким стыдом. Будто она взяла свое сердце и швырнула его в грязь. Что она наделала? И какую боль причинила, подстегиваемая мелочным предположением и искусными кознями Онгоры? Она сама понудила себя на подобную жестокость? Ее страдания, ее утрата не должны пробудить в ней звериность, заставить предать благородство. А, да, вот оно, неумолимое противоречие. Страдать так благородно и тем не менее стать орудием пытки для кого-то другого? Почему ее могли использовать? Из-за ее горькой ожесточенности. Дениа докопался до нее с такой легкостью, будто перевернул камешек. А Онгора? Несомненно, он тоже обнаружил в ней это, подумала она свирепо. А затем сыграл на ее склонностях с помощью красивого набора фальшивых эстетических идеалов. Защита Золотого Века империи, ха! Вздор и ничего больше. Его хитрости хватит на дюжину змей. И как же ею проманипулировали! Прослышал ли он о позорной встрече с Сервантесом? И если да, как он себя облизывает, ублаготворенный успехом своих планов. А ее унижение? Да, мысль запоздала, но с оттенком истинности. Это входило в его замысел, поняла она: если она проникнет в его интригу, то неизбежно обнаружит и собственное унижение.

И вот тут в карете она сломалась и разрыдалась.

Роблс также остался в раздвоенности. Что-то в словах герцогини ощутимо сопоставило его деловые принципы и боль, причиненную его друзьям.