Текст книги "Свинья, которая хотела, чтоб ее съели"

Автор книги: Джулиан Баджини

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)

86. Искусство ради искусства

Марион уже привыкла к неудобствам, связанным с обнаружением археологических останков во время строительства. Но она не была готова к этому.

В тот день, когда они нашли ту колонну, ей рассказали о том, что в ней находится. В нижней части колонны лежал запечатанный ящик со статуей, сделанной Микеланджело. Этот ящик представлял собой мину-ловушку, которая взрывалась несколькими способами: при открытии; при соприкосновении с кислородом; а также с помощью других, встроенных в нее оригинальных ловушек. Все сходилось к тому, что увидеть статую будет невозможно, поскольку любые попытки сделать это или передвинуть ящик разрушат ее.

Но оставлять такую опасную бомбу замедленного действия в том месте, где должна быть построена больница, было нельзя. Поэтому казалось, что было всего два решения этой проблемы: отказаться от строительства больницы и оставить произведения искусства в неприкосновенности, но при этом никому не видимыми, или безопасно уничтожить ящик.

В подобных обстоятельствах Марион не оставалось ничего другого, как вызвать бригаду саперов для осуществления управляемого взрыва. Но она не переставала думать о том, что было бы лучше, если бы статуя осталась нетронутой, пусть даже и никто никогда ее и не увидел бы..

Большинство из нас полагает, что произведения искусства обладают ценностью, и не только в материальном смысле. Великие произведения искусства стоит сохранять, и частные лица и правительства выделяют огромные средства на их приобретение, восстановление и сохранение.

Однако ценны ли такие произведения сами по себе, или их ценность заключается в том, что они делают для тех, кто смотрит на них? Заманчиво думать, что они ценны сами по себе: даже если никто и никогда не увидит «Давида» Микеланджело, его художественная ценность от этого не уменьшится. Но даже если «Давид», которого никто не видел или не увидит, останется великим произведением искусства, какой будет смысл в его существовании?

Возможно, каким-то образом он принес пользу своему создателю, но после смерти последнего, для кого или для чего существует работа, которой никто не может восхититься?

Проведение различий между качеством работы и смыслом ее существования является ключевым элементом, чтобы увидеть дилемму Марион, ибо нет сомнений в том, что статуя, находящаяся в этой коробке, является качественным произведением искусства. Проблема в том, есть ли смысл в существовании такого произведения искусства, если никто не может его увидеть.

Сторонники сохранения статуи скажут, что мир становится лучше просто благодаря существованию в нем этой статуи. Те, кто призывает к уничтожению статуи, возразят, посчитав такие доводы абсурдом: мир становится лучше благодаря влиянию, которое произведения искусства оказывают на тех, кто видит их. Если люди не могут подпитываться искусством, существование последнего бессмысленно. Таким же образом можно навсегда закрыть все национальные галереи и сказать, что довольно и того, что в них находятся картины и скульптуры. Или что не важно, что картины хранятся вне поля зрения поклонников в частных коллекциях или запасниках музеев. Сторонники сохранения произведений искусства возразят, сказав, что тот факт, что было бы лучше, чтобы люди видели искусство, еще не означает, что невидимое искусство не обладает какой-либо ценностью. Открытая галерея лучше закрытой, но закрытая галерея лучше отсутствия галереи.

Однако остается неотвязное сомнение: разве нам не нужны ценители искусства, для того чтобы искусство имело хоть какую-то ценность? Представьте себе другой сценарий: смертельный вирус сметает с лица Земли все живое, и во Вселенной больше нет никакой жизни. В мире остается множество произведений искусства, но нет никого, кто бы увидел их. Если бы «Давид» упал со своего постамента и разбился на миллион кусочков, станет ли этот обезлюдевший мир действительно хуже, чем тогда, когда на него взирал мраморный взгляд «Давида»?

Если мы склонны думать, что так и будет, то происходит ли это только потому, что мы представляем себя там и, следовательно, помещаем в этот мысленный эксперимент сознание, которого там быть не должно? Не совершаем ли мы ту же ошибку, как и те, кто, глядя на труп, по-прежнему представляет себе человека, который уже прекратил свое существование?

Смотрите также

12. Пикассо на пляже

37. Природа-художница

48. Злой гений

66. Фальсификатор

87. Справедливое неравенство

Джон и Маргарет пошли по магазинам, чтобы купить рождественские подарки трем своим сыновьям: четырнадцатилетнему Мэттью, двенадцатилетнему Марку и десятилетнему Люку. Любящие родители всегда старались относиться к своим детям одинаково. В этом году они запланировали потратить на каждого по 100 фунтов стерлингов.

Поначалу казалось, что поход по магазинам пройдет без проблем, ибо очень скоро они нашли то, что искали: переносные консоли для компьютерной игры PlayBoy по цене 100 каждая. Но, когда они уже собирались нести эти три консоли к кассе, Джон заметил специальное предложение магазина. Там было сказано о том, что если покупатели купят две новые, самые совершенные консоли PlayBoyPlusMax по 150 фунтов каждая, то им бесплатно вручат консоль PlayBoy. Они могли потратить ту же сумму денег, но получить за нее товары более высокого качества.

«Мы не можем сделать этого, – сказала Маргарет. – Это будет нечестно, потому что один из мальчиков получит меньше, чем остальные».

«Но, Маргарет, – воскликнул Джон, возбужденный от мысли о том, что он приобретает сыновьям новейшие игрушки, – как это может быть нечестным? Ведь никто из них не получит худшего подарка, чем получал, а двоим достанется кое-что получше. Но если мы не примем это предложение, то двое детей получат худшие подарки, чем могли бы получить».

«Я хочу, чтобы они все были равны», – ответила Маргарет.

«Даже если это означает, что они останутся внакладе?»

Источник: Джон Роулз «Теория справедливости» (Гарвард Юнивер-сити Пресс, 1971).

Многие считают равенство желательным, но немногие сегодня соглашаются с тем, что к равенству нужно стремиться во что бы то ни стало. Это происходит из-за того, что в достижении равенства путем принижения кого-либо есть что-то явно неправильное. Мы можем легко уравнять всех, просто сделав каждого таким же бедным, как и самый бедный человек в обществе. Но это, похоже, будет глупым занятием, потому что оно никому не поможет. Самые бедные останутся такими же бедными, как и были, а пострадают все остальные.

Однако, если мы соглашаемся с тем, что не всегда стоит навязывать равенство, это еще не означает, что мы должны принимать неравенство без вопросов. Нам нужно спросить себя о том, в каких случаях неравенство приемлемо. Объяснение, которое дает Джон Маргарет о том, почему они должны отнестись к своим сыновьям по-разному, дает один ответ. Неравенство разрешается, когда в результате никому не станет хуже, но некоторым станет лучше.

Такая точка зрения очень похожа на то, что политический философ Джон Роулз назвал «принципом различия». Его суть в том, что неравенство разрешается только в том случае, если оно идет на пользу наименее обеспеченным. Однако не ясно, применимо ли это к Мэттью, Марку и Люку. Согласно первоначальному плану по распределению подарков они образуют бесклассовое микрообщество, в котором каждый член является богатым и бедным. План купить самую современную версию игры действительно улучшает положение двух наименее обеспеченных, но он абсолютно не помогает третьему мальчику. Итак, верно ли утверждать, что этот план в целом идет на пользу наименее обеспеченным?

Разумеется, существуют важные различия в применении этого принципа в политической и семейной сферах. В обществе в целом аргументация Джона кажется интуитивно убедительной. Однако внутри семьи, вероятно, могут существовать причины, по которым равенству следует уделить большее внимание, поскольку в очень малых группах неравенство ощущается отчетливее и может привести к напряжению в отношениях.

Те же самые соображения распространятся и на политическую сферу. Противостоять неравенству нужно как раз потому, что оно влияет на социальную интеграцию и самооценку бедных слоев населения.

Как указывают социальные психологи, несмотря на то что люди не ощущают себя менее зажиточными, когда их соседи становятся богатыми без финансовых затрат для себя, психологически они могут страдать от осознания разницы в доходах между ними. Таким образом, рассмотрение равенства и неравенства только лишь в материальных терминах может быть ужасной ошибкой, как в политике, так и в семье.

Смотрите также

7. Когда никто не выигрывает

10. Завеса неведения

22. Спасательная шлюпка

55. Устойчивое развитие

88. Полная потеря памяти

Арнольд Конан только что сделал одно неприятное открытие: он вовсе не был Арнольдом Конаном. Или, скорее, он не привык им быть. Все это было довольно странно.

Именно так он смог трактовать свою необычную автобиографию. Он родился Аланом Е. Вудом. Вуд, судя по всему, был очень неприятным человеком: самовлюбленным, эгоистичным, жестоким и безжалостным. Два года назад Вуд имел большие неприятности с Государственным бюро расследований. Его поставили перед выбором: провести остаток своей жизни в тюрьме строгого режима, начальство которой проследило бы за тем, чтобы ему досталось от сокамерников, или стереть свою память и вписать в нее жизнь совершенно вымышленного персонажа, придуманного шпионами из ГБР. Он выбрал последнее. Итак, Алана Е. Вуда усыпили под общим наркозом, а когда он проснулся, он забыл всю свою жизнь до нынешнего дня. Вместо этого он помнил вымышленное прошлое какого-то Арнольда Конана, человека, которым, как ему верилось, он сейчас был.

Конан установил, что таковы были факты. Но он по-прежнему не знал, кем же он был: Вудом или Конаном?

Источники: фильм «Вспомнить все» режиссера Пола Верховена (1990); книга Филиппа К. Дика «Мы можем вспомнить все это за вас» из Собрания рассказов Филиппа К. Дика, том 2 (Кэрол Паблишинг Корпорейшн, 1990).

По мере развития кризиса личности Конану/Вуду становится все хуже. Похоже, что он является либо глубоко неприятным человеком, о котором он ничего не знает, либо придуманным творением секретных спецслужб. И ему не хочется, чтобы какой-то из этих вариантов оказался правдой.

Многие люди поначалу думают, что Конан и в самом деле является Аланом Е. Вудом. И это понятно. Наша личность обычно следует за нашими мозгом и телом. Поскольку жизнь организма, которого зовут Аланом Е. Вудом, с момента рождения продолжалась не прерываясь и на Земле больше нет другого человека, который бы претендовал на его имя, то похоже, что Конан и есть Вуд. В конце концов, если он не Вуд, то где же тогда Вуд? Покажите нам труп: никого ведь не убили.

Свидетельства в пользу этого могут быть подкреплены тем фактом, что Арнольд Конан является творением агентов спецслужб и неврологов. К примеру, того, что он вспоминает о своем детстве, на самом деле не происходило. Конан кажется настолько же нереальным, насколько Вуд кажется реальным. Так можно ли сомневаться в том, что Конан являегся Вудом, пусть и измененным ментально до неузнаваемости?

В сознании Конана/Вуда, разумеется. Ибо, как диктует нам логика наших рассуждений, он ощущает себя Конаном, а не Вудом. Он, например, не испытывает ни малейшего желания восстановить себя прежнего. На самом деле, он, возможно, ужасается самой мысли о том, что однажды он снова станет тем аморальным типом, которым он в свое время был.

Прежде чем сказать, что этот человек просто отрицает правду, подумайте о том, что он жил в образе Конана в течение двух лет; и не все его прошлое вымышлено. Подумайте также о том, что люди могут страдать от обширной амнезии. Если вы ударились головой и потеряли все свои воспоминания, за исключением двух последних лет, то вы, конечно же, изменитесь после этого, но не станете совершенно другим человеком.

Поэтому трудно увидеть, как Конана/Вуда можно представить Вудом. Просто Конан существует всего два года, и все его воспоминания до этого времени являются ложными. Тот факт, что он начал жить как искусственное существо, еще не отрицает того, что в течение двух лет он жил как настоящий человек.

Если этот случай можно рассмотреть с обеих точек зрения, то как нам решить, какая из них более убедительна? Если мы зададим разные вопросы, мы получим разные ответы. Признали ли друзья Вуда в нем того человека, которого они знали? За кого, по ее мнению, вышла замуж новая жена Конана? Что будут утверждать должники Конана? Кем себя считает Конан/Вуд? Вместо того чтобы спрашивать о фактах, нам, возможно, нужно спросить о том, какой из этих вопросов является самым важным, а следовательно, какой из ответов мы должны принять.

Смотрите также

2. Отправьте меня…

30. Из этого состоят воспоминания

54. Ускользающее «я»

65. Душевная сила

89. Убей и дай умереть

За одну минуту Грегу предстояло принять мучительное решение. К пересечению железнодорожных путей, на котором он сейчас стоит, стремительно приближается потерявший управление поезд. Далее по дороге, слишком далеко от него, работают в туннеле сорок человек. Если поезд доедет туда, то он наверняка убьет многих из них.

Грег не может остановить этот поезд. Но он может повернуть переводной рычаг стрелки и направить его по другому пути. Далее по этому второму пути, в другом туннеле, работают всего пять человек. Количество погибших будет явно меньше.

Но если Грег повернет этот рычаг, то сознательно навлечет смерть на этих пятерых. Если он не тронет рычага, то его вины в смерти тех, кто погибнет в первом случае, не будет. Он должен либо вызвать смерть нескольких человек, либо позволить погибнуть еще большему количеству людей. Но разве не хуже убить людей, чем просто позволить им умереть?

Рельсы гудят, шум тепловоза становится все громче. На принятие решения у Грега есть всего несколько секунд. Убить или позволить умереть?

Источник: статья Филиппы Фут «Проблема аборта и доктрина двойных последствий», переизданная в журнале «Добродетели и пороки» (Оксфорд Юниверсити Пресс, 2002).

Дилемма Грега иногда выявляет сильные интуитивные реакции. Одним кажется очевидным, что он должен повернуть рычаг. Делая так, он почти наверняка уменьшит количество смертей, а именно это и должен сделать любой разумный, нравственный человек.

Другим покажется, что, когда Грег поворачивает рычаг, он уподобляет себя Богу, который решает, кому жить, а кому умереть. Конечно, мы должны пытаться спасти жизни людей, но только не тогда, когда, делая это, мы убиваем других. Если мы оправдываем убийство тем, что благодаря ему мы спасаем чьи-то жизни, то мы становимся на скользкий и опасный путь.

Проблема этой второй точки зрения состоит в том, что, похоже, Грегу все равно придется выбирать, кому умереть, независимо от того, повернет он рычаг или нет Он не выбирает себе роль Бога, она навязывается ему. Важно не то, будет ли он действовать или не будет, а то, что в его власти действовать или не действовать и что в любом случае он должен брать на себя ответственность за свой выбор.

Разве не верно утверждение о том, что мы настолько же ответственны за то, что мы могли с легкостью сделать, но не сделали, как и за то, что мы делаем? Если мне известно, что вода в стакане отравлена, и я вижу, что вы собираетесь ее выпить, то не несу ли я ответственность за вашу смерть, если позволяю вам сделать это, так же, как и в том случае, если я прошу вас выпить эту воду? Если я вижу девочку, идущую по оживленной автомагистрали, и прохожу мимо, когда могу легко вернуть ее на тротуар, то не несу ли я пусть частичную, но ответственность за ее возможную смерть? И не будет ли заблуждением говорить о том, что Грег в ответе за смерть рабочих в туннеле, если он поворачивает рычаг, но он не несет абсолютно никакой ответственности, если он не поворачивает этого рычага?

И, однако же, если мы не проведем некоторого нравственного разграничения между убийством и позволением умереть, то не приведет ли это к более неприятным последствиям?

Или возьмем более очевидный случай. Если мы считаем, что врачи вправе позволять смертельно больным пациентам умирать, а не продолжать жить помимо своей воли, то почему они не вправе помогать им умереть легкой и безболезненной смертью, если пациенты сами попросят об этом? Менее очевидным, но более вопиющим является утверждение о том, что мы в ответе за смерть людей в развивающихся странах, которым мы позволяем умирать из-за отсуствия воды, пищи, медикаментов, которые мы могли бы довольно легко им дать, без особых затрат для себя.

Если утверждение о существовании огромной разницы между убийством и позволением умереть кажется неразумным, то противоположное утверждение о том, что такой разницы не существует, создает целый набор новых нравственных дилемм.

Смотрите также

15. Обыкновенный героизм

29. Зависимость от чьей-то жизни

53. Двойная неприятность

71. Жизнеобеспечение

90. Нечто, чего мы не знаем

Джордж Бишоп стал внимательно вглядываться в стоявшую перед ним чашу с апельсинами, а затем мысли его пошли в другую сторону.

Он начал с того, что провел четкую границу между характеристиками апельсинов, которые касались их видимой сущности, и теми качествами, которые они имели на самом деле. Цвет, к примеру, является простой видимостью: мы знаем, что дальтоники или животные, имеющие другую физиологию, видят «апельсин» совершенно не так, как обычный человек. Вкус и запах апельсина тоже являются простой видимостью, поскольку они тоже зависят от кого-то или чего-то, что воспринимает этот фрукт, хотя сам фрукт остается тем же самым.

Но когда Джордж начал убирать с фруктов «простую видимость», то обнаружил, что у него не осталось практически ничего. Мог ли он говорить о реальном размере и форме этих фруктов, когда данные характеристики, казалось, зависят от того, как его зрение и осязание воспринимает их? По-настоящему представив фрукт сам по себе, без видимости воспринимаемой органами чувств, он остался со смутным представлением о чем-то, чего он не знал. Так что же такое настоящий фрукт: призрачное «нечто» или все же набор простых видимостей?

Источник: Джордж Беркли, «Принципу человеческого знания» (1710).

Чтобы понять разницу между видимостью и реальностью, не нужно много размышлять. Как и младенцы, мы являемся «наивными реалистами», считающими, что мир представляет собой то, что мы видим.

По мере взросления мы учимся понимать разницу между тем, какими вещи кажутся нашим органам чувств, и тем, какими они являются на самом деле. Некоторые из таких различий – например, разница между действительно маленькими предметами и предметами, которые кажутся маленькими, потому что просто находятся вдали, – настолько очевидны, что о них едва ли упоминают. Другие различия, такие, как вариации вкуса и цвета в зависимости от человека, нам известны, хотя в повседневной жизни мы игнорируем или забываем их.

Развивая свое базовое научное понимание мира, мы, возможно, начинаем видеть эти различия в свете скрытой атомной структуры предметов и в том виде, в каком они предстают перед нами. Мы можем смутно осознавать, что саму эту атомную структуру можно объяснить с помощью субатомной структуры, но нам не следует забивать себе голову подробностями нынешних научных достижений. Нам нужно знать лишь то, что видимость вещей представляет собой функцию взаимодействия между нашими органами чувств и тем, что реально представляют собой эти вещи.

Все это есть нечто большее, чем здравый смысл, но это здравый смысл, который затемняет некоторые важные детали. Реальность отделена от видимости, но у нас по-прежнему нет четкого представления о том, что же такое эта реальность. Ничего страшного, можете подумать вы. Интеллектуальное разделение труда означает, что мы оставляем эту работу ученым.

Но не является ли эта ситуация случаем, когда ученые находятся в мире видимостей, так же как и мы? Они тоже изучают то, что предстает перед нашими пятью органами чувств. То, что у них есть инструменты, позволяющие им исследовать невидимое невооруженным глазом, сбиваег нас с толку. Когда я вижу что-либо в телескоп или микроскоп, я нахожусь в таком же мире видимостей, как и тогда, когда я вижу что-либо невооруженным глазом. Ученые не видят того, что находится за этим миром видимостей, они просто смотрят на этот мир более пристально, чем обычно смотрим на него мы.

Это философская, а не научная проблема. Кажется, мы понимаем разницу между видимым миром и миром реальным, но похоже, что заглянуть за эту видимость и увидеть «реальный» мир невозможно.

Когда мы понимаем, что Луна не является крошечной, просто она находится далеко от нас, и что палка, опущенная в воду, не согнута, мы не выходим за рамки видимого, мы просто узнаем, что одни видимые объекты являются более обманчивыми, чем другие.

И тут возникает одна дилемма. Продолжаем ли мы придерживаться представления о мире, существующем за пределами всего видимого, и соглашаемся ли мы с тем, что мы не знаем этого мира и нам не дано вообразить, каким образом мы вообще способны его понять? Или же мы отказываемся от этого представления и соглашаемся с тем, что единственным миром, в котором мы можем жить и который мы можем знать, является в конечном счете мир, который мы видим?

Смотрите также

28. Кошмарный сценарий

51. Жизнь в бочонке

81. Чувство и чувствительность

98. Аппарат виртуальных ощущений