Текст книги "Свинья, которая хотела, чтоб ее съели"

Автор книги: Джулиан Баджини

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)

26. Остатки боли

Аудитория напряглась и замерла, когда врач надел свою маску и перчатки и приготовился поднести нитку и иголку к скрепленной ремнем ноге пациента, находящегося в сознании. Когда иголка вонзилась в его тело, пациент издал жуткий крик боли. Но как только она вышла из тела, он стал неестественно спокойным.

«Как вы себя чувствуете?» – спросил его врач.

«Превосходно», – последовал ответ пациента, к изумлению сидящих в зале. «Все было так, как вы и говорили, я помню, как вы вонзали в меня иголку, но я не помню боли».

«Так вы не возражаете, если я сделаю еще один стежок?»

«Конечно нет. Я совсем этого не боюсь».

Врач повернулся к аудитории и пояснил: «Разработанный мной метод не устраняет ощущение боли, подобно обезболивающим препаратам. Он препятствует отложению любых воспоминаний о боли в нервной системе пациента. Если вы не будете помнить свою первоначальную боль, тогда зачем ее бояться? На примере нашего пациента мы видим, что это не просто теоретическая софистика. Вы видели, что ему было больно, но, забыв про эту боль, он уже не боится ее повторения. Это позволяет нам оперировать на пациентах, находящихся в полном сознании, что в некоторых случаях необходимо. А теперь, с вашего позволения, я сделаю еще несколько стежков».

Политфилософ Джереми Бентам советовал при размышлении о моральных правах животных спрашивать себя не о том, «умеют ли они мыслить» или «умеют ли они говорить», а о том, «умеют ли они страдать». Но что значит страдать? Часто считают, что страдать – значит ощущать боль. Поэтому, если животные ощущают боль, значит, они заслуживают бережного отношения. Ощущение боли само по себе неприятно; и поэтому вызывать любую ненужную боль – это значит увеличивать общее количество неприятного без веских на то оснований.

Боль, бесспорно, является чем-то неприятным. Но насколько она неприятна? Данный мысленный эксперимент бросает вызов интуитивному предсгавлению о том, что боль сама по себе является чем-то очень неприятным; он отделяет ощущение боли от предчувствия (ожидания) боли и воспоминания о ней. Наш пациент из-за того, что он не помнит свою боль, не ассоциирует с предстоящей болью ничего неприятного, а поэтому не боится ее. Тем не менее в момент причинения боли она сильна и очень реальна.

Причинять любую беспричинную боль человеку по-прежнему было бы неправильным, поскольку в момент ее причинения происходит нечто излишне неприятное, но вызывание такой боли не является таким уж страшным злом. И это не в последнюю очередь происходит из-за того, что человек, ощущающий боль, не только не боится ее, но и не помнит о ней.

Если так, то причины, делающие вызывание боли таким злом, должно быть, как-то связаны с тем, как боль ранит нас в долгосрочной перспективе и создает в нас страх. Возможно, в таком ключе мы должны понимать и страдание. Например, острая, мгновенная боль в зубе неприятна, но она проходит и не слишком сильно затрагивает нашу жизнь. Но если такая боль появляется у вас регулярно, тогда вы действительно страдаете. И дело не в том, что эта боль накапливается. Речь скорее идет о повторяемости боли, о знании того, что она придет еще и еще раз, и о способе, которым каждая боль оставляет свой след в памяти и окрашивает прошлое своей негативностью: все эти факторы связывают индивидуальные проявления боли в единую картину, которая и составляет страдание.

Если это верно, тогда для того, чтобы ответить на вопрос Бентама о животных, нам нужно знать не только о том, чувствуют ли животные боль, но и о том, есть ли у них память и предчувствие боли, которые и являются необходимыми компонентами страдания. Многие животные, безусловно, обладают ими. Собака, с которой постоянно обращаются дурно, похоже, страдает от этого. Но менее умные животные, живущие только настоящим, возможно, не могу!' страдать подобным образом. Можно ли сказать, что рыба, висящая на крючке, на самом деле не умирает медленной и мучительной смертью, а просто испытывает серию не связанных друг с другом мучительных мгновений? Если это так, тогда мы, подобно нашему врачу, возможно, не будем считать, что в причинении этой мимолетной боли есть что-то ужасное.

Смотрите также

5. Свинья, которая хочет, чтобы ее съели

17. Пытать или нет?

57. Съесть Крохотульку

68. Безумная боль

27. Выполненный долг

Хью, Дрю, Лу и Сью пообещали своим матерям регулярно писать письма и сообщать о том, что происходит во время их кругосветного путешествия.

Хью писал письма, но просил других людей отправить их, а последние не делали этого. Поэтому его мать так и не получила его писем.

Дрю писала письма и отправляла их сама, но беспечно опускала их в неиспользуемые почтовые ящики, наклеивала на них слишком много почтовых марок и совершала другие ошибки, что приводило к тому, что ни одно из ее писем не доходило до адресата.

Лу писала письма и отправляла их правильно, но каждый раз ее подводила почтовая система. Ее мать не дождалась от нее вестей.

Сью писала письма, отправляла их правильно и делала короткие телефонные звонки, чтобы проверить, дошли ли ее письма. К сожалению, они не доходили.

Сдержали ли дети обещание, данное своим матерям?

Источник: Критический обзор этики X. А. Причарда в книге Мэри Варнок «О чем думают философы» под редакцией Дж. Баггини и Дж. Стангрума (Континуум, 2003).

Да уж, непростая этическая головоломка! Вот такие проблемы обсуждались на протяжении большей части двадцатого века в британской этике до тех пор, пока радикальное движение поздних 60-х не переключило ее внимание на вопросы войны, бедности и защиты прав животных.

Однако сразу же отвергать подобные проблемы было бы глупо. Их контекст может быть свегским, но очень важен аспект теории морали, который они затрагивают. Пусть вас не вводит в заблуждение эта незатейливая история. Вопрос заключается в следующем: в какой момент мы можем сказать, что мы выполнили свои моральные обязательства? Это относится не только к отправлению новостей родителям, но и к отмене приказа о ядерном нападении.

Здесь говорится о том, можно ли утверждать, что мы выполнили свой долг, если предполагаемые нами последствия наших действий не наступили. Наверное, было бы слишком резко говорить о том, что ответ в этом случае будет всегда отрицательным. Сыо сделала все возможное, для того чтобы ее письма дошли до дома, и, однако же, они не дошли. Как она может быть ответственна за эту' неудачу, если не в ее силах было сделать больше? Именно поэтому мы не виним людей в неудачах, если они сделали все, что могли.

Однако это не означает, что мы оправдываем людей тогда, когда они не предпринимают достаточных усилий. Хью и Дрю, похоже, уделяли не слишком много внимания своему долгу писать письма. Про обоих можно с полным правом сказать, что они не выполнили своих обещаний.

Лу представляет собой наиболее интересный случай, поскольку она могла бы сделать больше, чтобы обеспечить доставку писем, но одновременно с этим она, похоже, сделала все, чего можно было бы I разумно ожидать от нее в подобной ситуации.

Здесь важно представление о разумных ожиданиях. Если мы говорим о приказе отменить ядерное нападение, то наши ожидания от проверок и экстренных мер, которые должны быть предприняты, будут значительно выше. Таким образом, уровень ответственности за наши действия, призванные обеспечить нужный результат, на самом деле варьируется в зависимости от этого результата. Позволительно забыть включить видеомагнитофон, но забыть отменить приказ о наступлении войск непозволительно и непростительно.

Проблема написания писем во время каникул затрагивает одну из самых фундаментальных сторон моральной философии (этики): связь между субъектами, их действиями и последствиями этих действий.

Этот мысленный эксперимент показывает, что этические рассуждения не могут фокусироваться на одном из этих аспектов. Если этика касается лишь последствий, тогда мы придем к абсурдной точке зрения о том, что даже такие люди, как Сыо, которая делаег все от нее зависящее, все равно поступают неправильно, если их поступки не приводят к нужному результату. А если этика вовсе не имеет дело с последствиями, тогда мы приходим к другому абсурду, ибо разве может быть неважным то, что происходит в результате наших действий?

Если упомянутая выше проблема с отправкой писем и банальна сама по себе, то вопросы, которые она затрагивает, такими, разумеется, не назовешь.

Смотрите также

4. Киберсекс

43. Будущий шок

96. Семья прежде всего

97. Моральная удача

28. Кошмарная история

Люси видела самый ужасный кошмар в своей жизни. Ей снилось, что похожие на волков монстры ворвались через окна в ее спальню, когда она спала, и начали разрывать ее на части. Она сопротивлялась и кричала, но ощущала, как в нее вонзаются их когти и зубы.

Затем она проснулась, вся в поту, и учащенно дыша. Люси оглядела комнату, чтобы убедиться в том, что все в порядке, и облегченно вздохнула, что все было лишь сном. И тут, с леденящим душу грохотом, в ее окно ворвались чудовища и набросились на нее точно так же, как это было в ее сне. Ее ужас усиливался от воспоминаний о том кошмаре, который она только что испытала. Ее крики перемешивались с рыданиями, поскольку она ощущала безысходность своего положения.

После этого она проснулась, еще больше вспотев и дыша еще чаще, чем раньше. Это было абсурдом. Ей приснился сон во сне, и поэтому, когда она проснулась в первый раз, она на самом деле по-прежнему видела свой сон. Люси снова оглядела свою комнату. Окно было нетронуто, никаких монстров не было видно. Но как она могла быть уверена в том, что на этот раз она проснулась по-насто-ящему? Люси стала испуганно ждать, что покажет время.

Источники: Первое размышление из «Размышлений» Рене Декарта (1641); фильм «Американский оборотень в Лондоне» режиссера Джона Лэндиса (1981).

Феномен ложных пробуждений не так уж редок Людям часто снится, что они проснулись, но потом они обнаруживают, что на самом деле они вовсе не вставали с кровати и не шли на кухню, чтобы увидеть там огромных кроликов или поп-певцов, организовавших вечеринку на кухне.

Если нам снится, что мы пробудились, то как мы можем определить, что действительно проснулись? И в самом деле, как мы можем это определить?

Некоторые люди полагают, что ответить на этот вопрос легко. Сны прерывисты и бессвязны. Я знаю, что проснулся, потому что окружающие события развиваются медленно и последовательно. На моем пути не возникает танцующих животных, и я не обнаруживаю у себя внезапную способность летать. Окружающие меня люди остаются теми же самыми – они не превращаются в давно забытых одноклассников или в бывшего вице-президента Элла Гора.

Но достаточно ли такого ответа? Однажды мне приснился очень красочный сон, в котором я жил в небольшом домике в прериях, таком, как в фильме «Маленький домик в прериях». Из-за холма пришел какой-то человек, в котором я сразу же узнал пастора Грина. Этот сон отличается тем, что у этой приснившейся мне жизни не было аналогов в моем прошлом. Я начал ощущать ее, только когда начался этот сон. Но в то время мне так не казалось. Мне казалось, что я всегда там жил, и мое «узнавание» пастора Грина свидетельствовало о том, что в этом странном новом мире я оказался не так уж и внезапно.

А вот я сижу в поезде и печатаю на своем ноутбуке. Мне кажется, что это последняя из глав, которую я пишу для книги под названием «Свинья, которая хочет, чтобы ее съели». И хотя сейчас я не понимаю, как я здесь оказался, секундное размышленье позволяет мне воссоздать прошлое и связать его с настоящим. Но возможно ли, что я не восстанавливаю его, а создаю? Мое ощущение того, что мои чувства простираются в мой прошлый опыт, может быть таким же иллюзорным, как и ощущения, испытываемые мной во сне, в котором мне снилось, что я живу в прериях. Все, что я «помню», могло появиться в моей голове впервые. Эта жизнь, которая, кажется, длится уже больше тридцати лет, могла начаться во сне всего лишь несколько мгновений назад.

То же самое верно и в отношении вас. Возможно, вы читали эту книгу во сне, убежденные в том, что вы купили ее или вам дали ее какое-то время назад и что вы уже прочли несколько ее страниц. Но спящие люди тоже убеждены в том, что их сон является явью, и он не кажется им фрагментарным и бессвязным, но вполне осмысленным. Возможно, только после пробуждения можно понять, насколько абсурдным является то, что кажется вам нормальным сейчас.

Смотрите также

1. Злой демон

51. Жизнь в бочонке

69. Ужас

98. Аппарат виртуальных ощущений

29. Зависимость от чьей-то жизни

Дик совершил ошибку, но цена, которую он за это платил, была, разумеется, очень высокой. Он, конечно, знал о том, что шестой этаж больницы являлся закрытой зоной. Но после того, как он со своими коллегами выпил слишком много вина на рождественской вечеринке в финансовом отделе, он нечаянно вышел из лифта на шестом этаже, шатаясь в разные стороны, и плюхнулся на одну из свободных кроватей.

Однако, когда он проснулся, то, к своему ужасу, обнаружил, что его ошибочно приняли за добровольного участника новой процедуры по спасению жизни. Пациентов, нуждавшихся в пересадке жизненно важных органов, прикрепляли к добровольцам, чьи органы поддерживали жизнь у них обоих. Эта жизненная поддержка продолжалась до тех пор, пока пациенту не находили донорский орган, на что обычно уходило примерно девять месяцев.

Дик тут же позвал медсестру, чтобы сказать ей об этой ошибке. Медсестра, в свою очередь, привела взволнованного врача.

«Я понимаю ваше негодование, – объяснил врач, – но вы действительно вели себя безответственно, и теперь, когда вы находитесь в этом положении, жестокая правда состоит в том, что, если мы отсоединим вас от всемирно известного скрипача, который зависит от вас, последний умрет. Вы фактически убьете его».

«Но вы не имеете права! – запротестовал Дик. – Даже если он умрет без меня, как вы смеете заставлять меня отказываться от девяти месяцев своей жизни, для того чтобы спасти его?»

«Я думаю, что вы должны спросить о том себя, – продолжил врач сурово, – как вы вообще могли подумать о том, чтобы прервать жизнь этого скрипача».

Источник: статья Джудит Джарвис Томсон «Защита абортов», содержащаяся в журнале «Философия и государственные дела (общественная деятельность)» № 1 (1971) и широко включаемая в антологии.

Довольно забавный сценарий, можете подумать вы. Но поразмышляйте о нем снова. Кто-то совершает ошибку, пусть и неумышленную, возможно, из-за того, что выпил лишнего. В результате этого в течение девяти месяцев от тела данного человека будет зависеть еще чья-то жизнь. Жизнь, которая, по прошествии этого времени, станет независимой. Неприятная ситуация Дика зеркально и довольно точно отражает ситуацию с незапланированной беременностью.

Самая важная параллель состоит в том, что в обоих случаях, чтобы освободиться от своей нежелательной роли аппарата по поддержанию человеческой жизни, и беременной женщине, и Дику нужно сделать нечто, что приведет к смерти существа, которое зависит от них. Ваше поведение, окажись вы на месте Дика, покажет и то, как вы поведете себя на месте беременной женщины.

Многие посчитают, что нечестно требовать от Дика, чтобы он оставался соединенным со скрипачом в течение девяти месяцев. Будет хорошо, если он так поступит, но мы не можем требовать от человека, чтобы он приостановил свою жизнь на такой долгий срок на благо другим. Хотя и верно, что скрипач без Дика умрет, но было бы чересчур заявлять о том, что поэтому Дик, если мы признаем его право на свободу, является убийцей.

Если Дик имеет право отсоединить себя, тогда почему же беременная женщина не имеет права избавиться от эмбриона? И в самом деле, может показаться, что у нее больше прав сделать это, чем у Дика отсоединить себя от скрипача. Во-первых, ей придется иметь дело не только с девятью месяцами беременности: рождение ребенка создаст для нее ответственность на всю жизнь. Во-вторых, она не будет прерывать жизнь взрослого, имеющего какие-то таланты и перспективы на будущее, но, по крайней мере, в первые несколько месяцев – лишь потенциального человека, который не осознает ни себя, ни окружающий его мир.

Эти параллели дают защитникам абортов повод пойти в лобовую атаку на обвинение в том, что аборт является убийством, и заявить, что, несмотря ни на что, беременная женщина имеет право на прекращение жизни эмбриона.

Разумеется, другая сторона тоже может привести свои аргументы. Эмбрион беспомощен, говорит она, а это еще одна не менее Убедительная причина, чтобы защитить его. Беременная женщина Переживает гораздо меньше неудобств, чем Дик, который действительно лишен свободы и подвижности. Можно даже утверждать, что в течение девяти месяцев Дику придется быть связанным со скрипачом. Иногда, комбинация из безответственного поведения и невезения приводит к серьезным последствиям, от которых нельзя уйти просто так. Возможно, в этом случае дилемма Дика настолько же сложна, как и дилемма беременной женщины, и поэтому это нисколько не проясняет ее для всех нас.

Смотрите также

15. Обыкновенный героизм

53. Двойная неприятность

71. Жизнеобеспечение

89. Убей и дай умереть

30. Из этого состоят воспоминания

Алиша отчетливо помнит, как она посещала афинский Парфенон и как вид этих осыпающихся руин вблизи произвел на нее впечатление не меньшее, чем их вид издали, когда казалось, что они величественно возвышаются на Акрополе. Но Алиша никогда не была в Афинах, она помнит только посещение Парфенона, а не то, как она посещала Парфенон.

Алиша вовсе не заблуждается. Она помнит, как это все было. Это отпечаталось в ее памяти. Ее подруга Мэйти, проведшая свой отпуск в Греции, вернувшись домой, пошла в лабораторию по обработке воспоминаний «Кадок», чтобы записать на диск свои воспоминания об этой поездке. Позже Алиша взяла у нее этот диск, пошла в ту же самую лабораторию и записала эти воспоминания в свою память. Теперь у нее был полный набор воспоминаний об отпуске Мэйти, который для Алишы не отличался от всех других ее воспоминаний: ведь все это были события, воспринимаемые от первого лица.

Однако небольшое беспокойство вызывал тот факт, что Мэйти и Алиша обменивались этими воспоминаниями так часто, что казалось, у них и вправду было одинаковое прошлое. И хотя Алиша знает, что она должна говорить о том, что ей вспоминается отпуск Мэйти в Греции, для нее кажется вполне естественным просто сказать, что она помнит отпуск в Греции. Но как вы можете помнить то, чего вы никогда не делали?

Источник: Раздел 80 книги Дерека Парфита «Доводы и люди» (Оксфорд Юниверсити Пресс, 1984).

Иногда мысленные эксперименты расширяют наши существую Цие представления настолько, что те просто ломаются. Здесь, по хоже, дело обстоит именно так. Неверно говорить о том, что Алиша помнит о поездке в Грецию, ведь она не просто помнит о том, что Мэйти ездила туда. Похоже, что мы выдумываем форму воспоминаний, которая является не вполне памятью, но очень на нее похожа.

Философы называют воспоминания такого рода квази-памятью, или просто к-памятью. Они могут казаться просто интересным элементом научной фантастики, но на самом деле сама их вероятность является философски значимой. И вот почему.

В философии личности есть теория, называемая психологическим редукционизмом. Согласно этой теории непрерывное существование индивидуума не обязательно требует выживания мозга или тела (хотя, в нашем нынешнем виде мы нуждаемся и в том и в другом), но непрерывного существования нашей психической жизни. Если существует мой «поток сознания», значит, существую и я.

Психологическая непрерывность существования требует разных элементов, таких, как определенная непрерывность (целостность) убеждений, память, личность, намерения. Все эти элементы могут измениться, но они изменяются постепенно, а не все сразу. «Я» представляет собой лишь комбинацию этих разнообразных факторов: оно не является самостоятельной единицей.

Но индивидуальное «я» не может быть «составлено» из таких элементов, как убеждения (вера), память, намерение. Скорее «я» имеет все эти элементы и поэтому в каком-то смысле оно должно быть главным. Допустим, вы помните, что поднимались на Эйфелеву башню. Помнить – это значит заранее предполагать, что вы посещали эту башню. Но если представление о вашем непрерывном существовании заранее обусловлено представлением о самой памяти, тогда воспоминания не могут быть тем, от чего зависит ваше непрерывное существование. «Я» должно уже «быть там», если у нас вообще есть воспоминания, и поэтому воспоминания не могут быть структурными элементами «я».

Однако идея (представление) о co-памяти ставит это под сомнение. Co-память показывает, что в представлении о воспоминании от первого лица нет ничего, что заранее бы предполагало чью-то индивидуальность. Алиша имеет co-память об ощущениях, ей не принадлежащих. Это означает, что воспоминания от первого лица все-таки могут быть некоторыми структурными элементами «я». «Я» будет частично составлено из правильного рода воспоминаний от первого лица: из памяти, а не из со-памяти.

Но, конечно, если мы в каком-то смысле состоим из своих воспоминаний, то что произойдет, когда наши воспоминания смешаются с воспоминаниями других людей, как это имело место в случае с Алишей? Или когда наши воспоминания стираются, или обманывают (подводят) нас? Размываются ли границы «я», когда уменьшается надежность воспоминаний? Наша боязнь старческого слабоумия предполагает, что мы чувствуем, что это верно, и, возможно, она добавляет значимости постулатам психологического редукционизма.

Смотрите также

2. Отправьте меня…

38. Я – мозг

65. Душевная сила

88. Полная потеря памяти