Текст книги "Призрак былой любви"
Автор книги: Джудит Леннокс
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 31 страниц)
Он только что снова вернулся из Германии, где месяц гостил у своих друзей Хансенов. Наблюдая за переменами, происходящими в Мюнхене и Берлине, он сознавал, что скучает по Тильде. Он запрещал себе предаваться мечтам о том, как они вместе с Тильдой путешествуют по Европе, и старался сосредоточиться на работе. «Манчестер гардиан», одна из немногих ежедневных газет, более-менее понимающих, сколь опасен приход Гитлера к власти, заказала ему серию статей. В Берлине в одном из ночных клубов разгорелась драка. У него до сих пор стояли перед глазами расфуфыренные мужчины в смокингах и женщины в вечерних платьях, которые дрались со штурмовиками в коричневых рубашках. Против своих правил Макс тоже ввязался в потасовку, за что получил стулом по голове. Ночью, не в силах заснуть, он бродил по кухне Гусси Хансена и, прижимая к голове полотенце, в которое были завернуты кубики льда, думал о Тильде. Свое увлечение Тильдой он воспринимал как болезнь, от которой рано или поздно он должен излечиться.
Кейтлин Канаван, возможно потому, что она с таким трудом появилась на свет, по-прежнему не давала покоя обитателям Холла. В три месяца она не отличала дня от ночи и спала не более нескольких часов кряду. Джосси была слишком больна, чтобы кормить ее грудью, няня – слишком стара, чтобы возиться с ней по ночам. Обязанности кормилицы и сиделки взял на себя Дара: он спал в детской на раскладушке, грел бутылочки с питанием, часами ласково уговаривал малышку съесть еще немного. Дара был счастлив, когда держал спящую дочь на руках, глядя в окно на серый заиндевелый газон. Он снова обрел любовь. По натуре страстный человек, он остро нуждался в любви. И хотя это была не та любовь, какой он любил Тильду, она напоминала ему то глубокое чувство, что они испытывали друг к другу.
Когда Кейтлин пошел четвертый месяц, случилось чудо: из крохотного краснолицего орущего существа она превратилась в чудную складненькую малышку, которая иногда даже радовалась жизни. Если Дара укладывал ее спать, она спокойно спала всю ночь. Если ее укладывала Джосси или няня, она никак не хотела засыпать или с воем просыпалась через несколько часов. Дара успокаивал Кейтлин, когда у нее прорезался первый зубик. Дара хвастался дочерью перед восхищенными гостями. Когда потеплело, он стал вывозить Кейтлин в коляске на прогулку в сад. С умилением смотрел, как она хохочет над кружащими в воздухе опавшими листьями или тянет к солнцу крошечные ручонки.
Любовь к дочери на время отвлекла Дару от проблемы, которая с течением времени терзала его все сильнее и сильнее. Он с женой больше не занимался сексом. Предупреждение доктора Уильямса повторил и другой врач – мистер Браун. На первых порах, когда Джосси была больна, а сам Дара едва не падал от усталости, заботясь о дочери, его это не сильно беспокоило. Но потом, когда естественные потребности снова дали о себе знать, тем более что Джосси, оправившись от родов, стала неуклюже бродить по дому, он осознал скрытый смысл сложившейся ситуации. Джосси сама попросила его вернуться к ней в постель. Он согласился и пару ночей провел с женой, но для него это была пытка. Она обнимала и ласкала его, но полного удовлетворения Дара получить не мог. А ведь он не был ни евнухом, ни священником. Нет, он не считал Джосси очень привлекательной и после рождения Кейтлин ее фигура лучше не стала, просто ему нужна была женщина, любая женщина. Он даже поймал себя на том, что с вожделением смотрит на тупую помощницу няни или перебирает в уме школьных подруг Джосси. Те тоже красотой не блистали, у всех были лошадиные лица, но он был бы не прочь поразвлечься с какой-нибудь из них, если той надоел муж. Дара перебрался в другую спальню. Джосси рыдала, ее бледное лицо покраснело от слез. Отчаявшись, Дара пошел к священнику.
Тот посочувствовал ему, но был непреклонен, когда Дара робко и виновато испросил у него разрешения на использование механических средств предупреждения беременности. Господь даст ему силу, сказал священник, и Дара, понурившись, побрел из церкви. Стоял один из первых весенних деньков, светило солнце, а он думал о том, что перспектива у него безрадостная – жизнь монаха. Как этого избежать? Он стал перебирать в уме альтернативные варианты. Можно, наплевав на церковные заповеди, воспользоваться презервативами и сгореть в аду. Можно, наплевав на слабое здоровье жены, жить с ней полноценной сексуальной жизнью, зная, что он подвергает опасности ее жизнь. Можно, мучаясь чувством вины, продолжать тайком заниматься самоудовлетворением. Можно завести любовницу.
Дара спрятал лицо в ладонях. В нем крепла убежденность, зародившаяся в брачную ночь, – что происки Сары Гринлис и безрассудная страсть Джосси толкнули его на неверный путь. Некогда он мечтал навсегда связать свою жизнь с Тильдой. Он до сих пор мучительно тосковал по ней – и телом, и душой. Он знал, что Тильда живет в Лондоне, снимает комнату в том же доме, где обосновался брат Эмили Поттер. Дара стиснул кулаки, положил на них подбородок и задумался. Брата Эмили зовут… черт, вертится на языке… Рональд? Нет. Роберт? Ричард?
Роланд. Дара улыбнулся.
Перед обедом Анна занесла Максу на чердак его корреспонденцию:
– Счета, дорогой, как всегда счета.
Макс просмотрел почту. Три извещения на оплату, одно письмо. С почтовым штемпелем Брайтона.
Вложенный в конверт одинарный листок бумаги уведомлял его, что его мать обручилась с неким Лесли Бейтсом. «Он – удалившийся от дел бизнесмен, в прошлом гвардейский капитан», – с гордостью писала Клара Франклин. Макс схватил пальто, шляпу и помчался на вокзал Виктория, намереваясь первым же поездом поехать в Брайтон.
Домой к матери он прибыл около трех часов дня. На ней был новый наряд, и, судя по разбросанным по всей квартире блестящим коробкам из-под платьев, она изрядно поистратилась в магазинах. Он заварил чай и попытался узнать у нее адрес Лесли Бейтса.
– Макс, ты ведь не будешь устраивать скандалы, правда? – осторожно поинтересовалась миссис Франклин.
Он попытался успокоить ее, но был не очень убедителен и преуспел лишь в том, что довел мать до слез. Но адрес все же узнал.
Лесли Бейтс жил в унылом номере одного из захудалых отелей. Одет он был в костюм в мелкую ломаную клетку и шелковый галстук в диагональную полоску, какие носят выпускники школы Харроу. [19]19
Харроу(-Скул) (Harrow [School]) – одна из девяти старейших и наиболее престижных мужских привилегированных частных средних школ в Великобритании: учащиеся – дети аристократов, бизнесменов, высших чиновников; плата за обучение очень высокая. Находится в пригороде Лондона. Основана в 1571 году.
[Закрыть]Зубы у него были вставные, волосы редеющие, зато спину он держал прямо, очевидно пытаясь выглядеть как выпускник Харроу или бывший гвардеец. Однако именно отменная выправка зачастую привлекала в мужчинах Клару Франклин. Лесли Бейтс показал Максу на засаленное кресло и предложил виски. Макс садиться не стал, от виски отказался. Он видел, что Лесли Бейтс догадался о причине его визита.
Макс четко обрисовал финансовое положение матери, но мистер Бейтс в отличие от его предшественников не поспешил, пряча глаза от смущения, расторгнуть помолвку. Глядя на старые, но добротные туфли Макса и его поношенный плащ «Барберри», он заметил:
– Но ведь семья ваша при деньгах, насколько я понимаю?
Макс мысленно застонал.
– В двадцать девятом почти все капиталовложения моего отца обесценились. А у меня, мистер Бейтс, уж поверьте мне на слово, нет личного состояния. Женившись на моей матери, будьте готовы к тому, что вам придется оплачивать весьма солидные счета.
Бейтс покрутил усы.
– Клара очень привязана ко мне и будет сильно расстроена разрывом помолвки. С другой стороны, несчастливый брак в конечном итоге доставит ей еще больше мучений, вы не согласны?
Максу хотелось схватить этого подонка за лацканы ужасного клетчатого пиджака и вышвырнуть в окно. Вместо этого он вытащил чековую книжку и спросил:
– Сколько, мистер Бейтс?
Он заплатил сто пятьдесят фунтов за то, чтобы его мать осталась незамужней женщиной, а Лесли Бейтс покинул Брайтон. Часом позже он объяснил Кларе Франклин, что свадьба не состоится. Та разрыдалась, была безутешна. Ночью его чуткий сон – он спал на диване – потревожили крадущиеся шаги матери и звяканье стекла на кухне. Она взяла бутылку джина с бокалом в свою комнату и там опять долго плакала.
На следующий день его мать поднялась в одиннадцать часов. Макс сделал ей чаю, дал аспирин. Выглядела она старой и хрупкой; ее чудесные темные глаза вспухли от слез. Выпив чаю, она сказала дрожащим голосом:
– Я была так глупа, Макс. Прости.
Он взял ее за руку, потом она оделась, и они вместе пошли выгуливать собаку.
Ближе к вечеру он сел в поезд и поехал в Лондон. Купе были битком набиты, он стоял в проходе – курил и смотрел в окно. Он остро нуждался в деньгах – выписав чек Лесли Бейтсу, он лишился своих сбережений, – и безденежье давило на него тяжким грузом, который, ему казалось, он уже не в силах скинуть со своих плеч. Он понимал, что его мать просто ищет любви. Ту любовь, что когда-то мог предложить ей его отец, она давно разрушила. Она требовала слишком многого и постоянно разочаровывалась.
По возвращении в дом № 15 по Паргетер-стрит он принялся распаковывать дорожную сумку. В дверь постучали. Он совершенно забыл, что сегодня среда, а по средам он давал Тильде уроки немецкого. При виде ее он еще острее почувствовал свою боль. Глянув на упражнение, что она приготовила, он исчеркал его красным и сказал резко:
– Если ты не можешь выучить прошедшее время глагола «быть», общаться по-немецки тебе будет трудно.
Тильда покраснела.
Они читали книгу «Эмиль и сыщики» [20]20
«Эмиль и сыщики»– повесть немецкого писателя Эриха Кестнера (1899–1974).
[Закрыть]– главу за главой. Тильда читала, Макс делал замечания по поводу ее произношения, помогал переводить, а сам, пока она переворачивала страницу за страницей, все кружил по комнате, поправляя пепельницы, переставляя книги на полке. Ее неправильное произношение резало слух, и после того, как он исправлял ее ошибки, она тут же снова их повторяла. Наконец он не выдержал:
– Боже мой, Тильда! Ты что, голову свою забыла в доме Лео Гастингса?
Она поднялась со стула и принялась собирать свои книги и ручки.
– Ты куда?
– К себе. – Она глянула на него. – Похоже, Макс, ты сегодня не в настроении.
И он почти дал ей уйти, но вовремя опомнился, сообразив, что возненавидит себя, если сейчас же не удержит ее.
– Тильда… прошу тебя, – окликнул он ее до того, как она дошла до двери.
Она остановилась. В ее лице читалась нерешительность.
– Ты прав, Макс… я не могу сосредоточиться. Давай забудем об этом.
Его не покидало подозрение, что, если он позволит ей спуститься по лестнице, назад она уже не вернется. И он вдруг представил, какой пустой станет его жизнь. Он провел руками по волосам.
– Прости, Тильда… у меня был тяжелый день. Я не должен был срываться.
Она прижимала к груди книги, ожидая дальнейших объяснений. Ее серые глаза пристально смотрели на него.
– Я только что из Брайтона, там мне пришлось заплатить кругленькую сумму одному пройдохе, чтобы тот отказался от затеи жениться на моей матери.
– О, Макс. – Выражение лица Тильды изменилось.
– Следующего такого жениха я, пожалуй, пристрелю, – сказал он, пытаясь шутить. – Возьму у кого-нибудь ружье и влеплю в него пулю. Меня повесят, но это выйдет дешевле.
Она не рассмеялась. Бросила книги на кресло и обняла его.
– Бедный Макс.
Поскольку стоять как истукан он не мог – это было выше его сил, – он тоже обнял ее и стал гладить по волосам. И в этот момент сделал для себя открытие: оказывается, соприкосновение с человеком, которого любишь, дарит утешение. Ее объятия исцелили его – обыкновенное чудо. Ничего подобного он прежде не знал. Это откровение вызвало сумятицу в его душе, и он отстранился от нее.
Чердак – кровать, видневшаяся в открытую дверь соседней комнаты, – вдруг показался ему слишком тесным, полным рискованных соблазнов.
– Может, закончим на сегодня с немецким и пойдем посидим где-нибудь? – предложил он.
Она согласилась, и он вздохнул с облегчением. Они пошли в паб, что находился в конце улицы. У стойки бара стояли табуреты с потертыми бархатными сиденьями, из зала доносился гул голосов.
Он стал рассказывать ей про свою семью. Как будто распахнулись ворота, чувства хлынули бурной рекой, и его обычная сдержанность исчезла.
– Родители мои развелись, когда я учился в школе. Школа была престижная – отец тогда был богат. О разводе моих родителей даже писали в газетах. Кто-то из моих товарищей прочитал об этом, и меня… в общем, можешь себе представить. Я подумывал о том, чтобы сбежать, но потом понял, что меня все равно заставят вернуться. Я научился делать вид, будто мне все равно. Притворялся я умело, и через какое-то время меня, конечно, перестали изводить. Самое смешное… – Макс затушил сигарету в пепельнице, – самое смешное, что именно тогда я начал подумывать о карьере журналиста. Очевидно, понял, что пресса – это власть. До появления газетных статей я был просто Максом Франклином. Простой ученик, как все. Вполне прилично играл в крикет, входил в школьную команду, время от времени получал награды в день основания школы. После я стал Максом Франклином, у которого мать алкоголичка и потаскуха. Куда более интересная личность.
– Макс. – Она накрыла его ладонь своей.
Он улыбнулся:
– Еще по бокалу?
Макс встал, прошел к бару. Ожидая своей очереди в давке, подумал сердито, что утомил Тильду нескончаемыми разговорами о самом себе. Он протолкался к стойке и заказал еще две полпорции сидра. Вернувшись к столику, поставил перед Тильдой ее бокал.
– Роланд сказал, твои родители умерли, Тильда.
Она кивнула.
– Меня вырастила тетя.
– И она умерла?..
Тильда покачала головой.
– Тетя Сара жива, насколько мне известно.
Он нахмурился.
– Ты ей не пишешь?
Взор ее больших глаз потемнел.
– Мы не общаемся вот уже полтора года. Сегодня утром я получила из дома письмо. Но не от тети Сары. Она не знает моего адреса.
Он ничего не сказал – просто молча смотрел на нее. Через несколько секунд она достала из кармана сложенный листок бумаги. Текста он разобрать не мог, но обратил внимание на почерк: твердый, некрасивый, неаккуратный.
– Это от Дары Канавана. Вот уж не думала, что он когда-нибудь снова объявится.
Нескрываемая мука в ее голосе отозвалась в его душе жгучей болью. Он вспомнил, как когда-то давно Анна сказала ему: «У нее разбито сердце».
– Ты его любишь.
Она подняла на него глаза, снова качнула головой.
– Любила.Теперь нет. Он женился на другой женщине. Этот брак помогла устроить моя тетя.
Как журналисту, ему не терпелось выудить у нее побольше информации, но он чувствовал, что расспросы причинят ей боль.
– Полагаю, в нас живет страх, – нерешительно произнес он, – что мы можем испортить себе жизнь так же, как наши родители. Я имею в виду брак. Семью… все такое.
– Порой я представляю, что у меня есть семья, – призналась Тильда. Она улыбнулась. – Настоящая семья. Куча детей, большой шумный дом… сад с маленькими тропками и прудами, в которых снуют головастики.
– А осенью разводят костры. Жарят каштаны.
Она рассмеялась:
– Макс, да ты романтик. Никогда бы не подумала.
– Наверно, если знать, как не надо поступать, можно обойтись без больших ошибок.
«Еще одна важная мысль, – осознал он. – Вторая за день. Наконец-то ты начал умнеть, старина Макс».
Свет, сочившийся в заиндевелое окно, золотил волосы Тильды, доходившие ей до плеч. Спокойные серые глаза, веки чуть опущены. Жаль, что он не художник, а то бы написал ее портрет. Ему хотелось руками, губами, языком ласкать ее полупрозрачную кожу, усыпанную крошечными золотистыми веснушками. Но в руке у нее было это письмо.
– Чего он хочет?
– О! – Она опустила глаза. – Хочет увидеться. Я, разумеется, встречаться с ним не собираюсь. И отвечать не стану.
Макс мысленно вздохнул с огромным облегчением.
Джосси нравилось смотреть, как Кейтлин спит в своей кроватке, но приступы яростного плача дочери вселяли в нее панику и чувство неполноценности. Она никогда не была уверена, что правильно держит Кейтлин, правильно ее кормит или даже правильно разговаривает с ней. А Кейтлин только усугубляла ее неуверенность. В те редкие моменты, когда малышку ничто не беспокоило, она с удовольствием возилась с дочерью. Однако часто Джосси плакала вместе с Кейтлин или просто передавала орущее существо с красным личиком няне, кормилице или Даре. Тем удавалось успокоить девочку гораздо быстрее. Джосси понимала, что она опять демонстрирует свою никчемность, не может справиться с тем, что у любой женщины должно получаться легко и естественно.
Поначалу она даже радовалась, что они с Дарой больше не спят вместе. Роды были очень тяжелыми – просто кошмар. Она так измучилась, что, когда наконец обрела способность логически мыслить, пришла к выводу, что еще одного подобного испытания она просто не вынесет. Короткая беседа с доктором Уильямсом привела ее в смущение и одновременно принесла облегчение. Но по мере того как силы возвращались к ней, она все чаще вспоминала, как хорошо ей было с Дарой, скучала по его ласкам. До замужества собственное тело и таинства женского организма вызывали у нее стыд и отвращение. Дара изменил ее отношение к себе, научил ценить физическое наслаждение.
Когда ей наконец удалось влезть в свои вечерние туалеты, она начала выходить в свет. Приняла несколько приглашений. Они с Дарой сходили в театр в Лондоне, в ресторан в Кембридже, посетили прием в доме школьной подруги Джосси. Эльза Гордон, белокурая, высокая, стройная, родила двоих детей, но живот у нее был плоский, как доска. Джосси представила ей мужа. На лице Эльзы, когда она пожимала руку Даре, отразилось восхищение. Потом она повернулась к Джосси, смерила ее взглядом с головы до ног – глаза у нее были бледно-голубые – и протянула:
– Ба, какое платье, Джосселин. Очень оригинально.
Джосси, стоя подле мужа, зарделась от гордости.
Правда, постепенно настроение у нее испортилось. Она постоянно искала и теряла Дару. Стоило ей отвернуться, чтобы взять коктейль или познакомиться с кем-нибудь, как Дара тут же куда-то исчезал. А если мужа не было рядом, она чувствовала себя потерянной, неуклюжей, неинтересной. Она видела, что Дара в отличие от нее получает истинное удовольствие от приемов. Он переходил от одной компании к другой, все его радушно приветствовали, и он никогда не лез за словом в карман. В отличие от Джосси он всегда быстро находил тему для разговора и никогда не оказывался припертым к стене каким-нибудь краснолицым полковником, который хотел заставить его выслушивать свой длинный монолог об охоте.
В какой-то момент, глянув в окно, она увидела в саду движущиеся силуэты. Дара и Эльза Гордон гуляли по залитым лунным светом аллеям. Гнев придал ей силы.
– Прошу меня извинить, – громко сказала она полковнику и, протиснувшись мимо него, решительно направились сквозь толпу к дверям, ведущим в сад.
Они стояли у клумбы с розами. Ей показалось, что ладонь Эльзы покоится на руке ее мужа, но, может, она и ошибалась – было темно.
– Дара, я устала, – сказала Джосси.
Он обернулся.
– Так ведь еще только… – он глянул на часы, – половина десятого.
– Я хочу домой.
Дара нахмурился. Джосси зашагала к дому. Поравнявшись с женой, он шикнул ей на ухо:
– Ты делаешь из меня посмешище!
Она даже не замедлила шаг.
В холле, ожидая, когда им подадут пальто, она поймала их отражение в зеркале. Гнев лишь подчеркивал красоту Дары, а вот она… На ней было черное кружевное платье – часть ее приданого. Но ее формы, похоже, изменились с тех пор, как она его купила: грудь опала, живот торчал, несмотря на корсет, так что ее фигура имела грушеобразный силуэт. И должно быть, она наступила каблуком на подол, ибо кусок кружева, свисавший с нижнего края юбки, неряшливо волочился по полу. Волосы ее в душном помещении превратились в мелкие кудряшки. Она вспомнила насмешливую улыбку Эльзы, когда та заметила ей: «Очень оригинально».
Когда они выехали из города и покатили домой по ровным насыпным дорогам Болотного края, Джосси сказала:
– Ты весь вечер не отходил от этой женщины.
– Мы говорили о детях, только и всего. У Эльзы дочка того же возраста, что и Кейтлин.
– Эльза! – взвизгнула Джосси. – Для тебя она уже Эльза!
Автомобиль вильнул.
Дара схватился за руль, выправил машину.
– Черт, тебе что – жить надоело?
– Дара, она же насмехалась надо мной. Неужели ты не понял?
– Сама выставляешь себя на посмешище. Бегаешь за мной всюду, будто я щенок, которого ты боишься спустить с поводка.
Джосси прибавила скорость и помчалась по длинной прямой дороге, что вела в Саутэм.
– Ты должен быть рядом со мной, а не с Эльзой Гордон. Я – твоя жена!
– Пожалуй, – пробормотал он. – В каком-то смысле.
Она чуть не задохнулась от обиды. Из темноты на них надвигались огни Холла. Джосси резко свернула на подъездную аллею и затормозила перед домом. Гнев ее испарился, глаза обжигали слезы.
– Я знаю, что нам больше нельзя спать вместе, но ведь можно целоваться, обниматься…
– Пресвятая Дева Мария! Мне уже давно не шестнадцать.
Она смотрела на него. Он вылез из машины и хлопнул дверцей. Потом обернулся к ней:
– Боже… неужели ты думала, что ты у меня первая?
Ее молчание говорило само за себя. Он рассмеялся и пошел к двери.
– Мне двадцать шесть лет, Джосси. Ты думала, я берег свое целомудрие до свадьбы?
– Зато яберегла.
– Женщинам так полагается. – Он отпер входную дверь и стал подниматься на второй этаж.
«Сколько? Кто?» – хотела спросить она, но он уже ушел наверх. Она побежала за ним, на верхней площадке нагнала его, обняла, прижалась к нему всем телом.
– Я люблю тебя, Дара, – бормотала она. – И хочу быть с тобой.
Тепло его тела, его запах – смесь солоноватого пота и одеколона – все это пьянило ее, наполняло восторгом и отчаянием. Порой, когда его не было дома, она приходила к нему в комнату, открывала шкаф, подносила к лицу лацкан его пальто или рукав кашемирового свитера и вдыхала знакомый мужской аромат.
Он высвободился из ее объятий, но она пошла за ним, стуча высокими каблуками по половицам, подметая пыль куском оторванного кружева на подоле. В детской он повернулся к ней:
– Я на несколько дней еду в Лондон.
– Я соберу вещи.
– Нет, я поеду один, Джосси. По делам. На день-два, не больше. Кто-то же должен остаться с Кейтлин.
Она вдруг заметила, какое у Дары лицо, когда он смотрел на спящую малышку в колыбели, и ее внезапно пронзила острая боль. Она осознала, что на нее так он не смотрел никогда. Никогда.
Она знала, что он приедет к ней. И он приехал. Однажды, когда она вернулась домой с работы, Эмили перехватила ее в коридоре и шепнула ей на ухо:
– В нашей комнате сидит Дара!Я напоила его чаем. Не знала, что еще сделать.
Дара теперь был женатым человеком. Они будут друзьями. Тильда толкнула дверь в комнату. Он стоял у окна. Когда он обернулся, она поняла – хватило одного крошечного сокрушительного мгновения, – что друзьями они никогда не станут. Что в его присутствии самое большее, на что она способна, – это притворяться невозмутимой.
Тем не менее она подошла к нему, улыбаясь, чмокнула в щеку.
– Дара. Вот так встреча. У тебя все хорошо?
– Замечательно. Ты выглядишь восхитительно, Тильда.
Она подумала, что он, возможно, тоже притворяется. Или же, став хозяином Саутэм-Холла, лишился способности испытывать сильные чувства.
– Как здоровье Джосси, Кейтлин? Хорошо?
– Вполне. Тильда, я в Лондоне на несколько дней. Подумал, что надо бы навестить старых друзей. Ты свободна сегодня вечером?
– Ты выбрал не самое подходящее время, Дара. – Голос ее немного дрожал, выдавая ее волнение.
– Тогда завтра.
– Боюсь, завтра тоже не смогу. Я учу немецкий язык. Мне нужно для работы.
Он умолк. Тильда кружила по комнате, наводя порядок на полках, поправляя покрывало.
– Ну и неделька выдалась у нас, да, Эм?
– Да, суматошная, – подтвердила Эмили с лучезарной улыбкой.
Он стоял, наблюдая за ней. Сняв шляпку и перчатки, Тильда чувствовала себя обнаженной. Кожа горела.
– Если передумаешь… – внезапно сказал он, – я остановился в отеле «Савой». – Потом улыбнулся и покинул комнату.
Она подошла к окну и стала смотреть, как он идет по улице, держа руки в карманах. Наверно, еще и насвистывает что-нибудь, предположила Тильда. «Залив Голуэй» или «Звезду графства Даун». Ее глаза обожгли слезы, но она переборола себя.
– «Савой», – с завистью произнесла Эмили. – Везет же некоторым. Не то что эта дыра. Ты ведь не пойдешь, нет? – Она глянула на подругу. – Тильда, ради всего святого, ведь он женат!
Дара был настойчив и своекорыстен, чем, собственно, и воспользовалась Сара Гринлис. Тильда представила, как он сидит в своем номере в «Савое», день за днем ожидая ее прихода. Или однажды она вернется с работы и увидит его на пороге дома № 15 по Паргетер-стрит. Она представила, как он шлет ей письма или, узнав, где она работает, звонит по телефону в дом Лео Гастингса. Интересно, хватит ли у нее выдержки? Сколько пройдет времени, прежде чем она позволит ему получить то, что он хочет? «Вообще-то есть способ отослать его прочь раз и навсегда, – подумала Тильда. – В конце концов, Дара не знает всего».
– Может, и пойду.
Эмили закрыла дверь.
– А как же Макс? – прошипела она. – Ты ведь знаешь, что он тебя любит. Конечно, тебя все любят – Майкл, Фергюс, Стефан, – ну и бог с ними. А Макс – совершенно другое дело. И ты это знаешь, Тильда. С такими парнями, как Макс, не флиртуют.
– Я никогда не флиртую, – спокойно сказала она.
– Нет. Тебе это не нужно. – Эмили стала рыться в сумочке в поисках сигарет. – Тильда, не будь такой… закрытой.
Тильда достала из выдвижного ящика вязание и села на краешек кровати. Пряжа была тонкая, нежно-голубая – небесного цвета.
Эмили закурила.
– Дара тебе не подходит, Тильда. Да, он чертовски красив, за него не жалко и умереть, но ты не должна к нему идти. Он хочет сделать тебя своей любовницей.
Тильда приступила к вязке сложного участка – ворота.
– Знаю.
– Значит, не пойдешь?
Она считала петли.
– Посмотрим, Эм.
– Ты не сможешь перед ним устоять. Тебе кажется, что ты сильная, но это не так. Дара не бросит жену ради тебя. Он – католик, а у католиков разводы запрещены. И тогда ты потеряешь Макса, а он стоит десяти таких, как Дара.
Подняв голову от вязания, Тильда увидела, что Эмили в ярости. Но объяснить что-либо подруге она не могла: чувство стыда не исчезало, накладывая свой отпечаток на все, что бы она ни делала.
Эмили затушила сигарету в блюдце.
– Ты такая упрямая! – Она вышла из комнаты, хлопнув дверью.
Тильда снова начала вязать, но потом поняла, что забыла, сколько насчитала петель.
Два дня спустя она пришла в отель «Савой». Дара жил в просторном номере с видом на Темзу, на втором этаже. Он налил два бокала хереса, один протянул Тильде.
– Расскажи про свою дочь, – нарушила она напряженное молчание.
Он наконец-то улыбнулся и, достав из кармана конверт, разложил перед ней на столе несколько фотографий.
– Это Кейтлин.
Тильда смотрела на фотографии. На них смеялась темноволосая малышка.
– Красивая. Сколько ей?
– Семь месяцев, – с гордостью отвечал он. – Уже сидит.
Снова последовало молчание. Держа в руках бокал, она неожиданно спросила:
– Зачем ты приехал? Почему не оставишь меня в покое?
– Хотел объяснить тебе про Джосси. – Он встал, подошел к окну, положил руки на подоконник. – Хотел, чтобы ты поняла, как это было.
– Я знаю, – прошептала она. – Знаю,как это было.
– Тильда. – Голосом и взглядом он умолял ее. – Тильда, пожалуйста, попытайся понять. В Ирландии я был никем и здесь, когда приехал, тоже был никем. Я надеялся, что в Англии сумею чего-то добиться, но не представлял, как трудно это сделать. Я не предлагал Джосси руки и сердца – это она сделала мне предложение. Я понятия не имел. Думал, она собирается предложить мне работу… – Он помолчал, потом добавил: – Твоя тетя Сара. Это она во всем виновата.
– Сара дергала за веревочки, – с горечью произнесла Тильда, – а ты и рад был стараться, верно, Дара?
– Да, я поддался. – Он брезгливо улыбнулся, насмехаясь над самим собой. – Как марионетка. Но быть хозяином большого поместья, большого дома… ты хоть представляешь, что это значило для меня? Я всю жизнь был изгоем, даже глаз не смел поднять на богатых. И вдруг мне предлагают такое изобилие. Оно мое, и никто не вправе отнять его у меня. Думаешь, я мог отказаться?
– Я родилась в нищете, Дара, – холодно отвечала ему Тильда. – Но у меня был ты какое-то время, и для меня это значило больше, чем все роскошные особняки, вместе взятые. А ты пренебрег моей любовью.
– Да, это правда. – В его глазах сквозила боль.
– Ты сожалеешь об этом? – спросила Тильда, не удержавшись.
– Я сожалел уже в день свадьбы. Сожалел, стоя у алтаря.
Они снова надолго замолчали. Потом Тильда показала на фотографии.
– А теперь, Дара?
– Я не стану тебе лгать, Тильда. Я люблю свою дочку. Она для меня как свет в окошке.
– А Джосси? – прошептала она.
– К Джосси у меня нет никаких чувств. И никогда не было. Порой я задыхаюсь. Она… шагу мне не дает ступить без ее ведома.
Тильда решила, что он не лжет. На долю секунды ей стало жалко Джосси, ведь та любила Дару. Он снова сел подле нее.
– Мне нечего тебе предложить, – услышала она. – Но ведь любовь хоть что-то да значит, верно?
– Но ведь любовь ты мне предложить уже не можешь. Неужели тебе это не ясно?
Он зажмурился.
– Тильда, я влюбился в тебя с первого взгляда и никогда не переставал любить. Не спорю, я наделал много глупостей. Но ради всего святого… это же не только моя вина.
Он взял ее руку, большим пальцем стал ласкать ее ладонь.
– Нет, – шепотом сказала она. – Не ты один виноват.
Она забыла все, кроме того, что он рядом, что она ощущает тепло его тела. Он привлек ее к себе. Она прижалась лбом к его плечу, закрыла глаза. Он гладил ее по волосам.
– Ты не спросил, зачем я пришла.
Он водил пальцем по верхним позвонкам на ее спине.
– Я пришла попрощаться, – сказала она и почувствовала, как его пальцы, ласкавшие ее шею, замерли. – На этот раз спокойно, по-человечески.
Выпрямившись, она увидела недоверие и боль на его лице.
– У тебя кто-то есть?
Она подумала про Макса, но качнула головой.
– Нет. Никого.
– Если б я мог, я оставил бы Джосси, Тильда. Ты должна мне поверить.
Но она прижала пальцы к его губам, заставляя его замолчать. Он отстранился от нее. Они сидели рядом на диване, не касаясь друг друга. Дара уткнулся взглядом в свой бокал.
– Любовь проходит. Просто… умирает. Это я ее убил. Я был зол, алчен и уничтожил ее.
– Нет. Нет. – Лучше было бы солгать, но она не стала. – Это из-за того, кто ты есть теперь, Дара. Ты. И Джосси.
– Джосси? – изумился он. – А при чем тут Джосси?
– Ах, Дара, Дара. – В этот момент она чувствовала себя невероятно усталой, ею владела гнетущая печаль. – Джосси – моя сестра.
Когда Тильда сбежала вниз по лестнице и быстрым шагом пошла через фойе, ее окликнул чей-то голос.