Текст книги "Призрак былой любви"

Автор книги: Джудит Леннокс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 31 страниц)

Они были на кухне. Сначала послышался голос Сары:

– Думаю, вам лучше уйти, мистер Канаван.

– Я не уйду, пока не узнаю всей правды! – отвечал голос Дары.

Тильда открыла дверь на кухню. Дара стоял у одного края стола, тетя Сара сидела у противоположного. Сара глянула на нее.

– Иди в свою комнату, Тильда.

– О, ну зачем же так? – Дара неприятно улыбнулся. – Думаю, Тильде лучше остаться.

Тильда закрыла за собой дверь. Накануне – в день свадьбы Дары – она шла вдоль дамбы несколько миль, шла, опустив голову, пряча лицо от ветра, пока Саутэм и все, кто там жил, не исчезли за горизонтом.

– Что ты здесь забыл, Дара? – сердито спросила она. – Иди к супруге.

– Хотел перекинуться парой слов с твоей тетей Сарой. – Дара раскраснелся, его черные волнистые волосы были спутаны. – Хотел спросить ее вот об этом. – Он махнул листом бумаги.

– Оставь нас, пожалуйста, Дара, – холодно произнесла Тильда. – Нам не о чем с тобой разговаривать.

Она увидела, что он побледнел. Жесты его были излишне размашистыми, голос – неестественно громким. Она поняла, что он нетрезв.

– Я хотел объясниться. – Дара ткнул пальцем в сторону Сары. – Пусть онаобъяснит…

Сара с надменным невозмутимым видом сидела за столом, сложив перед собой руки.

– Все и так ясно, Дара. – Тильда открыла дверь судомойни. – Иди домой.

– Вот, прочти. – Тяжело дыша, он вложил ей в руки листок бумаги. – Читай.

Тильда глянула на листок. «Я знаю, что недостоин вас, но любви не страшны никакие преграды». Письмо было адресовано мисс де Пейвли, в конце страницы стояла подпись Дары. Тильда скомкала листок и швырнула его на пол.

– Не хочу я читать твои любовные послания. Убирайся!

Дара поднял с пола письмо, одним резким движением разгладил листок.

– Я сказал: читай! – Он рванул ее к себе.

Тильда охнула.

– Отпусти ее, – крикнула тетя Сара, поднимаясь со стула.

Слова и фразы заплясали перед глазами Тильды.

– Это писал не я, – тихо сказал Дара.

Трясущимся пальцем Тильда ткнула в его подпись.

– Это не я. Хочешь знать, чье это творчество? Ее.Это она сочинила, чтобы разлучить нас с тобой. – Бледный как полотно, Дара повернулся к Саре. – Так?

Тильда смотрела на Сару, ожидая, что та возразит. Но Сара Гринлис молчала. Стояла с каменным лицом, как изваяние. Пока длилось молчание, гнев Тильды немного поостыл, сменившись страхом.

Дара стукнул кулаком по столу.

–  Говори,старая ведьма. Скажи, что это из-за тебя я женился на Джосселин де Пейвли!

– Ты женился на мисс де Пейвли из-за своей алчности, – наконец произнесла Сара с удовлетворением в голосе. – Ты женился на ней из-за денег.

– Я женился на ней потому, что ты это подстроила!

– Поделом тебе, Дара Канаван, – прошептала Сара Гринлис.

Тильда почувствовала нестерпимую боль в глазах, будто кто-то подушечками больших пальцев давил ей на зрачки. Комната, лицо Сары, все изменилось, стало незнакомым, чужим. Пучки высушенного хмеля и бумажные кружевные салфетки, окаймлявшие полки, казались бесплотными, будто были нарисованы. Она глянула на стоявшие вперемежку книги и посуду в кухонном шкафу, и этот беспорядок вызвал у нее раздражение.

– Поделом тебе, – повторила Сара. – Как и мисс де Пейвли. – И засмеялась. Ее смех эхом разнесся по маленькой комнате.

– Боже праведный! – Дара побелел, в лице ни кровинки. – Она с ума сошла. Тронулась рассудком. – Он посмотрел на Сару, потом на Тильду. Прошептал: – Я любил тебя. Я так тебя любил, – потом резко повернулся и ушел.

На улице взревел мотор, автомобиль помчался прочь.

Тильда не чувствовала ни рук, ни ног, но все равно пошла к раковине, налила в чашку воды и поставила ее перед Сарой. Потом села за стол и стала ждать. Когда Сара перестала смеяться и выпила воды, она спросила:

– Это правда?

Кровь отлила от лица Сары, кожа стала прозрачной. Она кивнула.

– Я знала, что ты в него влюбилась. Нашла его письмо в твоей комнате. Скопировала его почерк. – Истерика прошла, и голос Сары был глухой, выдохшийся.

– Почему?

Сара подняла голову от чашки. Лицо у нее было морщинистое, как у старухи.

– Потому что он тебе не пара.

У Тильды было такое чувство, будто часть ее существа умерла; все, во что она верила с детства, было безжалостно уничтожено. От нее осталась лишь крошечная частичка, которая трезво наблюдала со стороны за происходящим.

– Почему Джосселин де Пейвли? Почему Дара должен был жениться именно на ней?

Сара пожала плечами.

– Почему бы нет? Я знала, что он хочет разбогатеть. Знала, что девушка грезит о нем.

Ее слова почти убедили Тильду. Но потом она вспомнила смех Сары на похоронах сквайра и поняла, что ее тетя, которая никогда не посещала церковь, пришла туда не для того, чтобы оплакать смерть Эдварда де Пейвли, а отпраздновать его кончину.

– Нет. Дело не в этом. Ты их ненавидишь.Ненавидишь семью де Пейвли.

Взгляд Сары потемнел, но она промолчала.

– За что? – прошептала Тильда. Сара не отвечала, и тогда она заявила: – Если не откроешь всей правды, я уйду. Уйду и не вернусь. Буду жить, как мы жили раньше – кочевать с места на место. Но уже без тебя. Рассказывай.

Молчание длилось долго. Потом Сара медленно произнесла:

– Я ненавидела Эдварда де Пейвли за то, как он поступил с моей сестрой – твоей матерью. – Она прищурилась и добавила тихо, со злостью в голосе: – Я проклинаю род де Пейвли и все их потомство.

Тильда утратила дар речи. «Расскажи», – молча молила она.

– Эдвард де Пейвли – твой отец, – выдохнула Сара.

– Я сначала не поверила. Думала, Дара был прав, назвав ее сумасшедшей. Может, она и была сумасшедшей, чуть-чуть. Возможно, узнав о том, что случилось с ее сестрой, она от бессилия утратила душевное равновесие. Жажда мести превратилась для нее в навязчивую идею. Она поведала мне о том, как после смерти отца уехала из дома, как Дебора устроилась на работу в Холл. Она рассказала мне все. Показала копию распоряжения о помещении моей матери в психиатрическую лечебницу. У нее был небольшой ящичек с жалкими, ужасными памятными вещами – прядь волос сестры… старая кукла, с которой они играли в детстве… букет цветов, точно такой, какой она положила в гроб Деборы.

Я перестала записывать. Знала, что запомню каждое слово, сказанное Тильдой.

– Конечно, я все равно уехала. Не могла оставаться в том ужасном месте. Собрала сумку, взяла деньги, вырученные за яйца, и покинула Саутэм. Я не знала, куда идти. Понимала только, что должна уехать – и подальше. Я пошла к Эмили Поттер. Всего я ей, конечно, не рассказала – это было выше моих сил. Мне было так больно, нестерпимо больно. Я хотела уехать. Хотела забыть Сару и Дару, чтобы начать все сначала. Хотела стать другой. Я чувствовала… наверно, у меня было такое чувство, что прошлое нанесло мне непоправимый вред и потому я не хочу иметь прошлого. Конечно, от прошлого не убежишь. В конечном итоге я это поняла. То, что произошло с Деборой, мои собственные поступки, то, что из меня вышло, – все это было неизбежно.

Я думала иначе. Человек способен измениться, начать жизнь с чистого листа. Можно перестать быть слабым беззащитным существом, которым ты была когда-то, нарастить твердую оболочку, которая покроет твое сердце, законсервирует твои обиды, озлобленность. Просто надо ее наращивать слой за слоем.

– Эмили была удивительно добра ко мне, – добавила Тильда. – Одолжила денег, нашла железнодорожное расписание. Я решила отправиться в Лондон. Лондон – самое подходящее место для тех, кто хочет начать все сначала. В Лондоне можно затеряться.

Она улыбнулась, и я вдруг ясно представила ее юной девушкой, какой она была когда-то. В платье домашнего пошива, с удлиненным прекрасным лицом, как у средневековых дам, с серыми глазами, которые заставляют таких мужчин, как Дара Канаван, забыть обо всем на свете.

– Эмили дала мне одну из своих чудесных шляпок и одолжила ножницы. Потом я пошла на вокзал и села на поезд, идущий в Лондон.

– Ножницы? – недоуменно спросила я.

Глава 4

По дороге в Лондон Тильда остригла свои волосы. Прямо в поезде, в вагоне третьего класса.

Женщина, сидевшая напротив нее, сказала:

– За это вы можете выручить неплохие деньги, милая, в одной из парикмахерских Лондона.

Она завернула косу в шарф и убрала в сумку.

Вокзал Ливерпуль-стрит встретил ее клубами черного дыма и шипящего пара – сущий ад. Тильда сверилась с указаниями Эмили и пошла искать станцию метро. Ее поглотили длинные движущиеся лестницы, в темноте на нее с ревом неслась огромная змея. В вагоне, зажатая между необъятно толстой женщиной с сумкой, набитой газетами, и городским джентльменом в котелке, она глянула на свое отражение в окне и увидела, что с одной стороны волосы у нее на два дюйма длиннее, чем с другой. Она стала считать остановки: «Мургейт», «Барбикан», «Фаррингтон». Потом поезд высадил ее на нужной платформе, и она по лестнице поднялась наверх.

Роланд Поттер жил в доме № 15 по Паргетер-стрит. Тильда спросила у прохожего, как туда пройти. Улицы оглушили ее какофонией гудящих моторов, нетерпеливых гудков автомобилей и криков газетчиков, орущих на незнакомом языке. Запах города, новый для нее – бьющая в нос смесь дизельного топлива, дыма и гнилых овощей, – действовал возбуждающе. Все куда-то спешили с важным видом, лица у прохожих были серьезные, озабоченные.

Дом № 15 по Паргетер-стрит фасадом выходил на площадь, где росли покрытые копотью платаны и искривленные кусты боярышника. У входной двери Тильда увидела с полдесятка медных колокольчиков, под каждым – табличка с фамилией жильца. Тильда нашла табличку с фамилией Поттер и позвонила. Из глубины дома донеслось треньканье, а через пять минут послышались шаги ног, ступающих по голым половицам. Дверь отворилась.

На Роланде Поттере были брюки, нижняя сорочка и подтяжки. Выглядел он так, будто только что встал с постели, в глаза хоть спички вставляй.

– Тильда, – ошалело произнес он.

– Роланд? – Она вдруг занервничала. – Мне Эмили дала твой адрес. Надеюсь, ты не возражаешь?

– Конечно, нет. Входи. Ты, должно быть, окоченела.

Тильда вошла в дом, и Роланд закрыл за ней дверь.

– Извини за наряд, я с кладбищенской смены. В буквальном смысле. Занимался трупами в морге… Иди за мной. – Его короткие карамельного цвета волосы были взлохмачены, стояли торчком на голове.

Дом представлял собой лабиринт винтовых лестниц и темных узких коридоров, утыканных дверями. Проходя мимо одной из них, Роланд крикнул:

– Это моя приятельница, Анна! – и тихо сказал Тильде: – Домовладелица. Она любит быть в курсе всех событий. Давай-ка сумку. Нам по лестницам еще топать и топать.

Комната Роланда находилась на третьем этаже. Он толкнул дверь.

– Извини за беспорядок.

На полу валялись грязные носки и рубашки; стол, рукомойник, каминная полка были уставлены грязной посудой. Роланд надел поверх сорочки пиджак.

– Я не ждал гостей. Прости…

– Роланд, перестань, прошу тебя.Это я должна извиняться. Свалилась как снег на голову…

– Нет, что ты. Я безумно рад. Правда. – Роланд распахнул окно, впуская в затхлое помещение холодный воздух. – Как Эм?

– Замечательно. Так… скучает.

– Это скоро пройдет, – сказал Роланд с безразличием старшего брата. Он сбросил со стула на пол груду книг и газет. – Присаживайся, Тильда. Чаю?

Тильда кивнула и выглянула в окно. По дороге с грохотом катила телега молочника, груженная пустыми бутылками; на площади дети играли в пятнашки. Тильда провела рукой по своим густым обчекрыженным волосам, понимая, что совершила нечто непоправимое, изменила свою жизнь, начала ее с чистого листа. Пытаясь справиться с внезапно захлестнувшим ее горем и волнением, она сдавленно сглотнула слюну.

Вернулся Роланд с чаем.

– За покупками приехала? – спросил он наугад.

Тильда мотнула головой.

– Насовсем. Ушла из дома, – для ясности добавила она. – Мне надо найти жилье. Эмили подумала, что ты можешь помочь.

Он вытаращил глаза.

– Ничего себе… так ты… – Он не договорил. – Прости. Это не мое дело. Хм. – Роланд подумал с минуту. – На втором этаже есть маленькая комната – по сути, чулан, совсем крошечный. Анна там хранит свои платья. А знаешь что… допивай чай и сходим к ней.

Следом за Роландом Тильда спустилась на первый этаж. Он постучал в дверь одной из комнат. Их пригласили войти. Поначалу Тильда ничего не увидела. Шторы были задвинуты, комнату освещало лишь золотистое сияние масляных ламп. Потом, когда ее глаза привыкли к полумраку, она различила декоративные шторы из бус, портреты в золоченых рамах, расшитые ширмы, медные подсвечники и зеленого попугая в клетке, подвешенной к потолку.

Анна, в шалях и бусах, сидела в углу комнаты. Падавшие на ее лицо тени подчеркивали линии ее широких скул и разрез миндалевидных черных глаз. При тусклом освещении Тильда не могла определить ее возраст.

– Айна, – сказал Роланд, – позволь представить тебе мою приятельницу, мисс Тильду Гринлис. Тильда, это Анна. У нее есть еще одно имя, но никто из нас не способен его произнести. Анна, Тильда решила переселиться в Лондон, но ей негде остановиться. Я подумал про чулан… комнатка маленькая, конечно, но у нее мало вещей.

– Подойди сюда, дитя.

Тильда шагнула вперед. Две хрупкие ладони в перчатках легли на ее щеки, поднимая ее лицо к свету.

– Дай на тебя посмотреть. О-о-о… – охнула Анна, ей вторил попугай. – Что ты сделала с волосами?

Тильда достала из кармана ножницы.

– Отрезала, когда ехала в поезде.

Анна прищурила свои раскосые глаза. Подняла голову.

– Роланд, милый, оставь нас… мы сами разберемся. Нам с Тильдой нужно поговорить.

Роланд ушел.

– Покидая Россию, – сказала Анна, – я, пока ехала, побросала в снег все свои кольца. Бриллианты, сапфиры. Я верю в романтические жесты. – Звук «р» в слове «романтические» она произнесла грассируя, тянула его целую вечность. – А ты?

Тильда улыбнулась.

– Ладно, – сказала Анна, – давай приведем в порядок твои волосы, а потом вынесем из чулана мои платья. Комнатка, конечно, крошечная, но ведь и ты у нас не очень большая. Ну а затем ты расскажешь мне, почему сбежала из дома. Полагаю, здесь замешан мужчина… возлюбленный… верно?

Вечером, готовя ужин в маленькой общей кухне, Роланд рассказывал Тильде про остальных обитателей дома № 15 по Паргетер-стрит.

– Здесь есть еще один русский, на первом этаже. У него черная борода, и он ни с кем не общается, кроме Анны. Также на первом живут две балерины – Морин и Джун.

В кухню вошел молодой парень в поношенной шерстяной фуфайке и вельветовых бриджах.

– Тильда, это Майкл Харрис. Студент-химик, учится в Имперском колледже. Делает вонючие смеси и время от времени пытается поджечь наш дом.

– Подлая клевета, – беззлобно прокомментировал Майкл, пожимая Тильде руку. – Ты намерена жить в этой чертовой дыре, Тильда, или ты здесь проездом?

– Тильда снимает чулан на втором этаже.

– Боже правый! Храбрая девушка.

Роланд поставил на газ кастрюлю с водой.

– Сколько тебе яиц, Тильда?

– Два, пожалуйста, Роланд.

– А еще есть Фергюс… – Роланд осторожно опустил в воду четыре яйца. – Шотландец. Громила.

– И пьяница.

– Бедняга Ферг тоскует по родным местам.

– Напротив меня живет Джайлз Паркер. Поэт, знаком со многими знаменитостями. И Силия. Объект обожания Майкла. Ты ведь сохнешь по ней, Майкл, да?

– Заткнись, Роланд. – Майкл открыл консервную банку с супом.

– Силия днем спит, а ночью работает. Правда, о своей работе она говорит очень уклончиво, но выглядит всегда сногсшибательно. – Роланд счистил с тоста пригар и намазал его сливочным маслом. – Вот и все.

– Еще Макс, – добавил Майкл.

– Ну да, и Макс, конечно. Он занимает чердак. Работает в газете. Сейчас в отъезде.

– Он вернулся сегодня утром, – сообщил Майкл.

– Вот как? Надо его позвать. Хотя… – Роланд поставил на стол вареные яйца и тост. – Ужин готов, Тильда. Макс – отличный парень.

– Сволочь он язвительная, – сказал Майкл, выключая газ, поскольку его суп закипел.

В тот вечер к Джун пришли человек пять-шесть друзей с бутылками пива и сидра. На улице шел дождь со снегом, по оконным стеклам сползали снежные ручейки. Через какое-то время вся компания переместилась из кухни в комнату Майкла, где все расселись на стопках книг и газет. Роланд принес свой патефон. Силия, в модной шляпке с черным бархатным цветком, попрощалась со всеми и пошла по своим делам. Вскоре гуляли во всех комнатах. Вечеринка набирала обороты, становилась более шумной, веселой, необузданной.

Кто-то сунул Тильде в руки бокал сидра. Она потягивала его, сидя на подоконнике, наблюдая, как одна из подруг-балерин пародирует приму.

– Тридцать два фуэте, дорогая… Лесли и десяти не сделает. – Это говорила черноволосая темноглазая танцовщица в изящном вязаном костюме. Она курила сигарету в мундштуке.

– Будь добрее, Кристина, – сказала Джун, руками закрывая рот, чтобы подавить смех.

В восприятии Тильды вечер состоял из череды эпизодов: она с Роландом танцует фокстрот в коридоре; Майкл на кухне, вооружившись бутылью и ретортой, варит какао; шотландец Фергюс поет «На цыпочках через сад тюльпанов» под аккомпанемент балалайки Стефана. Тильда пила сидр и курила. Майкл пошел за сидром для нее. Из двери кто-то крикнул:

– Хватит гудеть!

В ответ раздался хор стонов и свиста.

– Не будь занудой, Макс.

– Лучше выпей чего-нибудь.

По мнению Тильды, Максу было от двадцати пяти до двадцати девяти лет. У него были прямые шелковистые темные волосы, на подбородке – щетина в четверть дюйма длиной. Покрасневшие глаза и бледное лицо свидетельствовали о том, что он давно не высыпался как следует. Босой, одет он был в вытершиеся вельветовые штаны и белую расстегнутую рубашку, накинутую на голое тело.

– Макс, дорогой, – обратилась к нему черноволосая балерина, надув губы. – Почему ты не сообщил мне, что вернулся? Я скучала по тебе, милый. – Кристина взъерошила ему волосы и чмокнула в щеку.

– Налейте человеку! – крикнул Фергюс, но Макс покачал головой.

– Майкл колдует над какао, – сказала Джун.

Макс, что-то буркнув, пошел прочь.

Откуда ни возьмись материализовалась Анна – в искрящейся шали, в сверкающих бусах; в руках – клетка с попугаем. Веселье было в самом разгаре. Часы показывали половину второго ночи. Роланд пошел искать пиво. Тильда сидела между Фергюсом и одной из балерин. Шотландец крепко обнял ее за талию, наклонился и поцеловал. Внезапно ей стало дурно. Она высвободилась из кольца его руки и вышла из комнаты.

В коридоре было темно и прохладно. У Тильды кружилась голова. У перил стояли в обнимку две черные фигуры, их голоса пронзали темноту. Она узнала Макса и Кристину. Кристина стояла к ней спиной.

– Что это за девочка?

– Одна из цыпочек Роланда, – рассмеялась Кристина.

Тильда замерла в коридоре.

– Похожа на цыганку, да, Макс? – слышался в темноте голос Кристины. – Платье, наверно, купила на благотворительном базаре, не иначе. А башмаки какие – блеск!

Тильда пошла на кухню. Там теперь было пусто, на столе – порошок какао, бутылки из-под молока и кусочки печенья. Стоя у раковины, она смотрела, как слезы капают на грязные чашки и расплываются в мутной воде.

– Она по жизни стерва, – сказал чей-то голос. – Не обращай внимания.

Тильда резко повернулась. В дверях стоял Макс.

– Я не плачу, – деревянным голосом отозвалась она. – Просто дым от сигарет разъел глаза.

Он помолчал немного, потом произнес: «Ну ладно» – и покинул кухню.

Роланда он нашел в комнате Джайлза. Тот играл в покер. Макс наклонился к нему, шепнул на ухо:

– Твоя подружка плачет на кухне.

Исполнив свой долг, он по лестнице поднялся на чердак, ногой закрыл за собой дверь и сел на край кровати, наслаждаясь относительной тишиной.

Он знал, что не уснет; в голове проносились сцены, которых он насмотрелся за месяц, проведенный за границей. Макс закурил и подошел к окну. Дождь сменился снегом, который таял сразу же, едва падал на тротуар. Макушки платанов, находившиеся вровень с его окном, дрожали на ветру. В чердачных помещениях всегда было холодно, но он этого не замечал. Чердак был недоступен для посторонних. Вечеринки, распространявшиеся по всему дому № 15 по Паргетер-стрит словно некая заразная болезнь, до чердака никогда не докатывались. Он этого не позволял. Только Анна раз в месяц, а то и реже поднималась к нему, чтобы попить чайку с лимоном и вспомнить прошлое. Никого из остальных обитателей дома – ни Фергюса, ни Майкла, ни идиота Роланда Поттера, позволившего той малышке окунуться во всю эту грязь сегодня вечером, – он никогда к себе не приглашал. Как и Кристину: если он спал с ней – а такое порой случалось, о чем после он всегда немного сожалел, – то обычно у нее дома в Фулхэме.

Погода вполне сносная, так что завтра он поедет в Брайтон, решил Макс. На Рождество он был в отъезде и в связи с этим испытывал одновременно чувство вины и облегчения. Макс глянул на часы. Два часа ночи. Он знал, что, если прямо сейчас сядет за работу, к утру статья будет готова. Он попросит Роланда передать ее в газету, а сам попробует успеть на поезд, что отходит в половине восьмого с вокзала Виктория. И тогда он сможет провести в Брайтоне целый день.

Макс прикурил вторую сигарету от окурка первой, сел за стол и стал печатать.

За ночь снегопад прекратился, и Брайтон сверкал в свете ясного раннего утра. Макс позвонил в дверь, из-за которой тут же послышался лай.

Дверь отворилась.

– Макс, дорогой!

– Мама. – Он обнял ее; песик вертелся у его ног.

– Брут, – слабым голосом урезонила его мать собаку – маленькое тявкающее пушистое существо белого окраса.

Она отступила от двери, и Макс заглянул в глубину дома.

Проследив за его взглядом, она сказала быстро:

– Мне немного нездоровится, дорогой…

– А служанка? – спросил он. – Куда смотрит служанка, которую я нанял? – Он прошел в гостиную, лавируя между ворохами брошенной одежды, подносами с грязной посудой, кипами дешевых книг в мягкой обложке и журналов.

– Она уже не работает.

Оглядываясь вокруг, Макс не удивлялся тому, что служанка уволилась. Машинально он начал наводить порядок в квартире, распахнул окна, проветривая комнаты. Мать стояла, обхватив себя руками, и наблюдала за ним. Из-под ее шелкового кимоно выглядывала посеревшая ночная сорочка. Вид у нее был несчастный.

Он подошел к ней, поцеловал в щеку, сказал участливо:

– Ничего страшного. Одевайся и пойдем пить кофе.

Пока она принимала ванну, он пытался привести квартиру в божеский вид. В банке из-под муки нашел неоплаченные счета («Дорогая миссис Франклин, считаю необходимым уведомить вас, что ваша задолженность составляет…») и пустые бутылки в тайнике под раковиной. Счета он сунул в карман (потом надо оплатить), бутылки сложил в картонную коробку. На этот раз она налегала на херес, а не на джин. Должно быть, поиздержалась больше, чем обычно.

Мать появилась через час – в лиловом шелковом костюме, в черном пальто и в шляпке, сидевшей на ее голове под каким-то немыслимым углом.

– Макс, дорогой, я готова, – радостно провозгласила она. – Теперь можно идти в город.

Он взял ее под руку, и они вышли на улицу.

Хмурое море гнало волны на каменистый берег, в холодном солнечном свете переливались бликами крыши и минареты сказочного дворца – Королевского павильона. [17]17
  Королевский павильон– бывшая приморская резиденция королей Великобритании, памятник архитектуры индо-сарацинского стиля 1810-х годов.


[Закрыть]

Он повел ее в Гранд-отель, где она особенно любила бывать. Заказал кофе. А она глянула на часы и сказала:

– Макс. Всего одну рюмочку хереса? – и умоляюще сжала его руку.

Он спросил, как она провела Рождество.

– Чудесно. Я устроила маленькую вечеринку – только Дорис, Хедер и соседи. Было так здорово. Дорис привела своего нового жильца. Очаровательный мужчина. Джентльмен.

У Марка сжалось сердце.

– А ты как справил, дорогой? – спросила она.

– Я был в Германии, как тебе известно.

– В Германии! – воскликнула она, вытаращив глаза.

– Я же присылал тебе открытку. Неужели не помнишь, мама?

– Как мило!Глинтвейн… эскалоп по-венски… и… – Миссис Франклин запнулась, ибо на этом ее поверхностные познания о Европе заканчивались.

– Да, что-то в этом роде, – отозвался Макс, вспоминая другие картины: «коричневые рубашки» срывают политический митинг в Мюнхене; сапоги пинают голову человека в канаве.

– Ты виделся с отцом, дорогой? – нерешительно спросила миссис Франклин.

– Да, встречались с ним перед моим отъездом, выпили немного.

Примерно раз в полгода Макс встречался с отцом в баре «Савоя». Они выпивали по паре бокалов, обсуждая крикет или регби – в зависимости от спортивного сезона. Мистер Франклин неизменно предлагал Максу деньги на оплату наиболее неотложных счетов своей бывшей жены, Макс неизменно отказывался, потом они жали друг другу руки на прощание и расходились.

– Как у него дела?

– Замечательно, – ответил Макс, закуривая сигарету. – Ты говорила, что тебе нездоровится. Вид у тебя утомленный.

– Все нормально, дорогой. – Она потрепала его по руке. – Обо мне не беспокойся. А вот ты совсем исхудал, Макс, кожа да кости. После обеда схожу в магазин, куплю стейк и сама для тебя приготовлю. Не возражаешь? – Она расплылась в улыбке.

Тильда обустроилась на новом месте – выставила книги на полках, купила крючки, прикрепила их на двери, чтобы вешать платья. Из обстановки в комнате были кровать, стол, рукомойник, стул и коврик размером три на два фута, занимавший не заставленное мебелью место на полу. Комнатка была крошечная, и в холодную погоду окна с внутренней стороны покрывались льдом, но Тильда не роптала – ей нравилось ее жилище.

Она перешила свои платья по подобию нарядов Джун и Морин – укоротила подол, заузила в талии, большие девчачьи розовые пуговицы заменила на маленькие жемчужные, которые она срезала с кардигана, купленного в благотворительном магазине. Она продала свою длинную косу и на вырученные деньги купила пару шелковых чулок и губную помаду. Сменила обувь: вместо грубых башмаков теперь она носила купленные в комиссионном магазине туфли на каблуках. Постепенно знакомилась с соседями. Майклу она приготовила гренки с сыром по-валлийски, один вечер провела с Морин и Джун, помогая им штопать трико, поедая мятную помадку и слушая пластинки с джазовой музыкой. В один вечер она сходила в кино с Роландом, в другой – с Фергюсом, но их ухаживания отклонила. Однажды провела прекрасный вечер в ночном клубе в Хаммерсмите, где Джайлз Паркер, в красном бархатном смокинге, выступал в паре с некой субтильной бледнолицей дамой: он читал свои стихи, она исполняла пантомиму. Силия, перебрав свой гардероб, подарила Тильде короткий черный пиджак, белую шелковую блузку и элегантный берет из синего бархата, в который она влюбилась с первого взгляда и носила каждый день.

Через пару недель Тильда устроилась на работу в одну контору. В ее обязанности входило печатать письма и отвечать на неприятные телефонные звонки, когда ее работодатель мистер Палмер был «не в настроении». Его корзина для входящих документов полнилась неоплаченными счетами, а нижний ящик шкафа для деловых бумаг был забит пустыми бутылками из-под виски. Работа была скучная и утомительная, но она отвлекала Тильду, по крайней мере днем, от мыслей о собственных горестях, вынудивших ее бежать в Лондон. Однако по ночам ей не удавалось отрешиться от тяжких воспоминаний. Дара Канаван женился на Джосселин де Пейвли ради ее поместья и денег. Предательство Дары Канавана изменило ее, и это, думала Тильда, особенно возмутительно. Больше ни одного мужчину она не сможет полюбить так, как Дару. Она почти всю себя ему отдала, и теперь у нее было такое чувство, будто он содрал с нее кожу, обнажив ее кровоточащее нутро.

Откровения тети Сары тоже нанесли ей глубокую рану. Тильда давно догадывалась, что она – незаконнорожденный ребенок. О ее позорном происхождении свидетельствовали нежелание Сары говорить о ее семье и прошлом, кочевой образ жизни, что они вели, и само поведение тети Сары, избегавшей тесного общения с другими людьми. Но насилие, совершенное над ее матерью, ее заключение в психиатрическую лечебницу – весь этот ужас трудно было осмыслить. Поначалу Тильда сомневалась, что тетя Сара говорила правду. Она лгала или тронулась рассудком, как сказал Дара. Возможно, это их семейный недуг. И все же она не могла себя убедить. Если Сара не лгала, тогда в ее поступке была своеобразная логика. Сара не признавала ничьих правил, кроме своих собственных; ее примитивные представления о справедливости основывались на принципе «око за око». Однажды, когда они обе помогали убирать урожай на одной ферме в Норфолке, фермер настоял на том, чтобы его семье подавали одно блюдо, а работникам – другое, похуже. А Сара каждый божий день плевала в серебряную супницу, предназначенную для фермера и его жены. Тильда до сих пор помнила, какое у Сары было лицо, когда она поднимала серебряную крышку: надменное, гордое. Она не прятала глаза, не испытывала угрызений совести.

Однажды, когда Тильда после работы возвращалась в свою комнату, поднимаясь по лестнице, Майкл, перегнувшись через перила, крикнул ей:

– Джун дала нам билеты на закрытый просмотр спектакля с ее участием. Пойдешь?

Тильда бегом кинулась в свою комнату, переоделась, сменив свитер и пальто на белую шелковую блузку и черный жакет, что подарила ей Силия. В театре она раскрыв рот смотрела на фигуры, молча порхавшие по сцене. Завороженная пластикой движений, она с глубоким интересом наблюдала разворачивающееся на ее глазах трагедийное действо. После, пока они в пабе ждали балерин, Роланд сказал:

– Дурацкое искусство балет. Не понимаю, в чем его смысл.

Тильда едва ли его слышала.

Фергюс угостил всех напитками. Наконец в баре появились Морин и Джун, а также с полдюжины других артистов.

– Ужасно… просто чудовищно…

– Эрик не в ту сторону повернул. Мне пришлось прикрикнуть на него. Наверно, половина зрителей слышали.

– А где Макс? – спросила Кристина. – Опаздывает? Уж я ему устрою.

Тильда, сидя между Майклом и Роландом, потягивала сидр. Роланд все болтал о своей машине, что-то в ней сломалось. Кристина, сидевшая на другом конце стола, сердито дергалась, то и дело поглядывая на часы.

Майкл стал рассказывать Тильде о своей диссертации.

– Я уже работаю над ней на два года дольше, чем планировал. Родители грозятся лишить меня средств к существованию. У меня не хватает денег на машинистку.

– Если найдешь где-нибудь машинку, я тебе напечатаю.

– Серьезно? – Майкл расцвел. – Вот здорово. А вот и Макс… Макс! – крикнул он. – Мы здесь!

Макс Франклин, в промокшем под дождем пальто, пробрался сквозь толпу к их столу.

– Четверть одиннадцатого. – Темные глаза Кристины сердито блестели. – Нехорошо, Макс.

– Прости, лапочка.

– Я жду тебя несколько часов.

Макс выглядел уставшим. Он достал из кармана пару однофунтовых банкнот.

– Еще кому-нибудь заказать?

– Ты, вероятно, считаешь себя чертовски незаменимым… думаешь, мне делать нечего, только сидеть и ждать тебя…

Макс глянул на Кристину.