Текст книги "Сказитель из Марракеша"

Автор книги: Джойдип Рой-Бхаттачарайа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)

Мушарабийя

– Друзья мои, не исходи это обвинение из уст моего родного брата, я бы расхохотался. Но поскольку обвинял меня именно брат, я застыл в изумлении. Мы были с ним одной крови, одной плоти; я умел посмотреть на мир его глазами, однако не мог понять ни чувств его, ни мыслей.

Мустафа неправильно истолковал это молчание и попытался расшевелить мою память:

– Помнишь, при каких обстоятельствах я подарил тебе льва? Это было вечером, в саду возле нашего дома. Мы все собрались; Ахмед сыграл для тебя на флейте, отец продекламировал стихотворение.

Не уверенный, что голос не подведет меня, я все же решился отвечать:

– Мустафа, с тех пор и двух лет не прошло. Конечно, я все помню.

– Ну и?..

Пришлось выдавить улыбку, несмотря на прискорбную нелепость ситуации.

– Мустафа, ты в своем уме?

– А в чьем, по-твоему? – побагровел Мустафа.

– Может, ты бредишь?

– Еще чего.

– Тогда как тебе только в голову пришло, что я причастен к исчезновению чужестранцев?

Мустафа начал было шуметь, угрожать, но я быстро его утихомирил.

– Значит, в миниатюрных осязаемых вещицах ты ищешь спасения от того великого и неуловимого, что называют жизнью, – заключил я.

Эти слова потрясли Мустафу.

– Ты мне не веришь? По-твоему, я факты подтасовываю?

– Нет, что ты. Конечно, верю. Только я ведь рассказчик. Я историями на хлеб зарабатываю. Мое ремесло велит выдумку возводить в истину. И все же…

Я сделал паузу, чтобы не ошибиться в выборе слов.

– Пожалуй, так будет правильно: как любит говорить отец, чтобы стать хорошим рассказчиком, одного богатого воображения недостаточно.

– Я ничего не выдумал. Это правда.

– Нет, не правда. Не может быть правдой. Твоей версии недостает одного существенного элемента.

Последовала пауза.

Мустафа сник. Облизнул губы.

– Не понимаю, куда ты клонишь. Какой элемент, по-твоему, сделает мою версию более правдоподобной? Чего ей не хватает?

– Доказательств.

– Что ты имеешь в виду?

– В ту ночь я тебя по всей медине искал. Обегал все закоулки, где ты обычно бываешь. Хотел наставить на правильный путь. Только и всего.

– Так ты ходил к Керимовой лавке!

– И к Керимовой лавке, и к Дунии и ее дочкам, и в мечеть Квессабен, где тебя видели. Я же говорю: всю медину обегал. Чернильница могла выпасть из кармана, когда я стоял под дверью. Надеялся, что у Керима допоздна открыто, что ты к нему направился, что мы вместе сумеем тебя вразумить.

Мустафа смотрел с недоверием.

– Ты что же, бросил историю на полуслове и метнулся меня искать?

– Именно. Перед слушателями извинился и убежал. Впервые в жизни.

– Хасан, я же не знал!

– Откуда тебе было знать. Тобой владело безумие.

Я протянул ему чернильницу.

– Мустафа, нас одна мать носила под сердцем. Если ты все еще сомневаешься относительно моей причастности, я лично открою полиции твои подозрения.

Мустафа уставился на чернильницу, перевел на меня взгляд, исполненный смущения. Лицо его являло целую палитру чувств, как дополняющих друг друга, так и противоречащих друг другу. Наконец он сел на табурет.

– Видишь теперь – неплохая история получилась; правда, на мой вкус, мелковатая. В ней, как бы это сказать, отсутствует центр тяжести, да и напряженное ожидание можно бы сгустить. Разберем для примера эпизод с дракой на Джемаа. Драка была ужасная, а ты, по-моему, недостаточно подробно ее описал. Ты также проскочил наиболее впечатляющие эпизоды – типичная ошибка новичка. А если говорить о темпе повествования, ты зачастил. Не дал истории настояться как следует, она у тебя смахивает на боевик. И все же это была смелая первая попытка. Или не первая?

Внезапно осознав, что об этом мне ничего не известно, я подался вперед, взглядом пригвоздил Мустафу к месту и с живостью спросил:

– Ты именно это полиции рассказал, да?

– Конечно, нет, – вспыхнул Мустафа. Ирония, столь неуловимая, что лишь я в своей бдительности сумел ее заметить, мелькнула в углах его рта. Мустафа не отвел взгляда. – Есть время для тайн, а есть – для откровений. Я уже говорил: расслабься, Хасан.

– Ты много чего говорил, – съязвил я.

Мустафа снова вспыхнул. Теперь в глазах его было раскаяние.

– Я тебя очень люблю, Хасан. Безмерно люблю. Всегда любил. Помни об этом.

– Спасибо. А все-таки я при своем мнении остаюсь: ты идиот, вдобавок сумасшедший. А еще ужасно опрометчивый.

Он нахмурился, но ничего не ответил. Лицо еще хранило следы изумления, вызванного тем, что я опроверг аргумент с чернильницей; было ясно, что теперь Мустафа ставит благоразумие выше бравады.

Чтобы сдержать гнев, я свел вместе кончики пальцев обеих рук и устремил на Мустафу исполненный снисходительности взгляд.

– Ты хоть понимаешь, что в твоем поступке не было ни малейшего смысла? Ты вел себя как последний дурак.

Мустафа повесил голову.

– Ну и что теперь?

Он закрыл глаза. На его красивом усталом, отмеченном кровоподтеками лице отразилась беспомощность. Я с удивлением заметил, что брат мой готов расплакаться.

В тот же миг я понял, что был с ним слишком резок, и заговорил примирительным тоном:

– Мустафа, прости, что оскорбил тебя словом; прости также, что разнес в пух и прах твою историю, но ты должен понимать, что относительно историй у меня свои, профессиональные стандарты, притом очень высокие.

– Прекрасно понимаю. – Мустафа открыл глаза, приблизил лицо к решетке. Казалось, что им владеет стыд, что именно стыдом вызваны слезы. Он долго смотрел на меня, наконец отвернулся и обежал взглядом комнату, и теперь в этом взгляде был вызов.

– Разреши сделать вторую попытку, Хасан, – хриплым голосом попросил Мустафа.

Сердце у меня упало.

В комнате висел запах нашего с Мустафой пота.

Я отвернулся со словами:

– Разрешу, если обещаешь излагать истинные события. Я твой брат и заслуживаю правды.

На верхнем этаже, прямо над нами, со звоном упала на пол жестяная миска. Мы никак не отреагировали. Мы продолжали сверлить друг друга глазами, ни на миг не решаясь отвести взгляд. В конце концов Мустафа не выдержал. Его изнуренное лицо казалось теперь совсем больным.

– Ладно, Хасан, расскажу тебе всю правду.

– Спасибо. Надеюсь, ты согласен, что это будет только справедливо.

Мустафа явно собирался с силами. Слегка покраснел, два раза кашлянул, перевел дыхание и наконец срывающимся, слабым голосом поведал о своей любви к чужестранке и о жертве, которую принес на алтарь этой любви.

Запах

– Начну с того момента, когда с джеллабами вернулся к Керимовой лавке, – заговорил Мустафа. – Я вошел в комнату. Женщина, к моему величайшему изумлению, была одна. При виде ее я сразу почувствовал себя лучше и спросил, куда делся муж. Вместо ответа женщина выпалила:

– О, зачем вы так скоро вернулись?

Я только глазами хлопал – не мог понять, чем она недовольна. Не иначе, подумал я, ей страшно в темной комнате наедине с незнакомым мужчиной. Во всяком случае, она не сердится, что я вернулся. Я несколько успокоился и поспешил разогнать ее страхи.

– Все в порядке, – мягко сказал я. – Не волнуйся. Со мной ты в безопасности. Где твой муж?

Последовало продолжительное молчание, Наконец женщина выдохнула:

– Ушел.

– Ушел? Как же он выбрался? Я ведь запер дверь на замок.

– Он отыскал выход, – отвечала женщина. Голос звучал напряженно: казалось, еще чуть-чуть – и она разрыдается.

В изумлении смотрел я на нее, не знал, что и думать, молчал. Слова не шли на ум; что бы я ни измыслил, все казалось нелепостью. Куда чужестранец мог пойти в такое время? И как посмел оставить ее одну? Чем больше я строил догадок, тем больше запутывался. И вдруг целая цепочка мыслей совершенно иной направленности вторглась в мой разум. Нечего так и эдак прикидывать – муж просто бросил ее. Предположение показалось диким, но ведь в словах женщины сквозил намек именно на уход, а не на кратковременную отлучку. Вдруг они поссорились и мужчина покинул ее? Еще и не такое случается. А если так, значит, мне дорога открыта; значит, я могу сделать эту женщину своей. Бородач ушел – красавица будет со мной! Она будет моей! Мы никогда не расстанемся.

Пока эти мысли одолевали мой мозг, женщина стояла в темноте недвижно, как статуэтка. И вдруг вздрогнула и нарушила молчание. Приглушенным голосом она спросила напрямик:

– Почему вы так на меня смотрите?

Ответить я не сумел. Я едва расслышал вопрос; я лишился дара речи. Хотелось увидеть ее лицо – впрочем, это было не обязательно, ведь я весь облик ее вверил памяти. Я прекрасно знал, где именно на ее правой щеке находится родинка, где белеет едва заметный шрамик над правым глазом; я помнил ямочку на подбородке. Я словно осязал ее плечи, трогал локти, охватывал ладонями запястья. Я вглядывался в неясный, смазанный темнотой силуэт. В горле пересохло, губы запеклись; я был словно обитатель пустыни, жажду которого способна утолить одна-единственная женщина. Сердце забилось гулко, все мое тело сотрясалось, я…

– Извините, – пролепетала женщина, и голос ее вторгся в мои мысли. – Мне неловко, когда вы так смотрите.

Я вздрогнул. Она вернула меня к реальности. Я понял, что муж вот-вот придет, и из короткого времени, отпущенного мне в ее обществе, надо выжать максимум. Такая возможность, конечно, больше не представится, я же не прощу себе, если немедленно не откроюсь чужестранке. Я решил говорить правду – не видел смысла в обиняках.

– Я тебя люблю, – прямо сказал я.

Она смотрела в нерешительности; я чувствовал этот взгляд. Затем попятилась и неуверенно пролепетала «спасибо».

– Вы очень добры, но вы забыли, что я замужем и обожаю своего мужа. Кстати, он скоро вернется.

– Это не важно, – возразил я. – Моя любовь изменит твои чувства. Любовь рождает любовь, вожделение рождает вожделение. Это верно и насчет желания. Ты научишься любить меня.

– Но я же другого люблю! Мой муж – это мой мир. Он все для меня.

Я продолжал, не обращая внимания на ее слова:

– Может, ты и любишь другого, да только для меня значишь больше, чем что бы то ни было во всей Вселенной. Я полюбил тебя с первого взгляда. Ты моя мечта, моя единственная, что бы ты ни говорила, что бы ни делала. Смотрю на тебя – и понимаю: в тебе все мои желания, ты рай для меня. Хочу воспевать твои очи в стихах, хочу тонуть в твоем сердце; ты мой океан, моя молитва. Ты влага, что напитает мое семя.

Послушай! – едва дыша, добавил я, предвосхитив ее ответ. – Ты когда-нибудь купалась с дельфинами?

По продолжительному молчанию я понял, что женщина в замешательстве.

Наконец она молвила:

– С дельфинами? Нет, не купалась.

– А с меч-рыбой? – продолжал я.

Она снова ответила отрицательно. Я не сомневался: она решила, я с ума сошел.

– Ну так я отвезу тебя в одно местечко за Могадором. Ты будешь купаться, а дельфины будут прямо рядом с тобой из воды выскакивать.

– Неужели? А зачем?

– Чтобы порадовать тебя. Чтобы отдать дань твоей красоте.

Она улыбнулась, и в темноте я уловил эту слабую улыбку.

– Врун, – сказала она.

– Нет, я насчет таких вещей никогда не лгу. Я живу в Эс-Сувейре, у самого моря. Поклоняюсь морским богам. Океан – мой сад.

– По-моему, у тебя истинная вера с язычеством переплелась.

В голосе больше не было страха; наоборот, мне удалось развеселить чужестранку, и снова я ощутил необъяснимый душевный подъем, безграничную уверенность в себе и гордость от осознания полной меры моей любви.

– Я люблю тебя, – повторил я. – Этих слов ни одна женщина от меня не слышала.

– Очень ты напористый, – несколько сердито отвечала чужестранка, но я понял: она польщена. Было ясно, что она слушает меня; эта спокойная внимательность окрыляла.

– Да, напористый, – сознался я. – Это потому, что я молод, как и ты. А молодые подобны огню.

– Огонь обжигает. Однажды я была в горящей комнате. Это очень страшно.

– Но ведь меня ты, надеюсь, не боишься?

– Нет.

– Вот и хорошо, ибо я говорю от сердца.

Женщина не ответила.

– Ты моя молитва! – с жаром повторил я. – Если бы ты только могла увидеть себя моими глазами! Твое сердце – моя вселенная; твоя душа – обитель моих помыслов.

– Но ведь ты ничего обо мне не знаешь, – заметила женщина.

– Напротив: я не только знаю тебя – я тебя всю жизнь ждал.

В темноте она покачала головой.

– Красиво говоришь.

– Я говорю искренно.

– Значит, ты обманываешь сам себя.

– Сердце кричит о другом. Ты мое спасение, мое освобождение, моя надежда.

– Освобождение, значит? – Женщина внезапно помрачнела. – А известно ли тебе, что за освобождение надо платить?

– Я заплачу. Без сожалений заплачу.

– Ты понимаешь, чего просишь?

– Я прошу твое сердце в обмен на мое. Послушай, мы будем жить у самого океана. Я стану песком, всеми песчинками сразу и целым побережьем; я обволоку тебя. А ты станешь моим воздухом.

– Хватит! Не говори так со мной! Я не давала разрешения.

– А я о нем не просил, – живо отвечал я, – ибо любовь к тебе кружит голову и сметает все понятия о пристойном поведении, которые, кстати, я всегда считал скучными.

– Ты словно жадный ребенок, которого не учили сдерживать свои желания.

– Я словно океан, ты же подобна закату, заставляющему его сверкать.

– Ты неисправим!

– Да, и готов это признать, если согласишься быть моей путеводной звездой, золотой нитью, компасом моей судьбы.

– Ты, случайно, не поэт? – спросила она, и улыбка вернулась на ее уста.

– Нет, это ты меня вдохновляешь.

– Тебе надо попробовать писать стихи.

– Нет, стихи – это по части моего отца и брата. Я же скромный ремесленник. Делаю абажуры из верблюжьей и овечьей кожи. Иногда рисую. Этим мои таланты и ограничиваются.

– В таком случае ты художник слова.

– Ты слишком милостива, но я принимаю комплимент. Позволь же доказать тебе, что я умею также подкреплять слова действиями.

– В чем, в чем, а в этом я не сомневаюсь, – поспешно сказала женщина.

– Тогда благослови мои чувства взаимностью.

– Ты прекрасно знаешь: не могу.

– Почему? Господи, почему?

– Я ведь уже объяснила. Все причины перечислила, – терпеливо молвила она.

– О бессердечная! О жестокая! Никогда я не был так беспомощен! Неужели тебе не жаль меня?

– Прости, – произнесла она слабым голосом, – но за твои иллюзии я не в ответе.

– Иллюзии! То, что ты назвала иллюзиями, теперь суть и смысл моего существования.

– Раз так, я не в силах тебе помочь. – В голосе ее была нежность.

– Пожалуйста, поцелуй меня. Всего один раз. Из сострадания.

– Нет-нет. Не обижайся, но я не хочу нарушать супружескую верность.

Я поник головой.

– Тогда хотя бы подыши со мной. Всего мгновение подыши, раз не желаешь одарить меня иначе.

Последовало молчание. Затем прерывающимся голосом женщина спросила:

– Подышать с тобой? Что ты имеешь в виду?

– Хочу почувствовать, как реки твоего дыхания плещут в моей душе, – с жаром отвечал я. – Хочу до конца жизни носить твое дыхание в себе.

Она легко вскочила, легко подбежала ко мне и поцеловала в щеку. В темноте сверкнули ее глаза. Чувства захлестнули меня; прошло не меньше минуты, прежде чем я уловил смысл сказанного чужестранкой. Вот что она прошептала:

– Я всегда буду с тобой. А сейчас ты должен уйти.

Голос ее был тверд, и у меня перехватило дыхание.

– Я даже имени твоего не знаю, – возразил я.

– Что проку в именах? Пожалуйста, уходи.

Уверенность пошатнулась во мне.

– Разве мы не можем поговорить? – промямлил я.

Легкая, гибкая, она отпрянула.

– Если ты и правда меня любишь, – произнесла она тихим голосом, – ты сделаешь, как я прошу. Я не могу прогнать тебя, но уповаю на твои чувства. Не проси объяснений. Пожалуйста.

– Не волнуйся, – буркнул я. – Уже ухожу.

– Спасибо.

Чуть живой, я поплелся к двери. Но у порога полное бессилие и невыносимое отчаяние охватили меня, за ними же последовало возмущение. Я развернулся и, стараясь говорить как можно спокойнее, начал:

– Почему ты так настаиваешь на моем уходе? Я люблю тебя, а любовь предполагает ответственность. Я понимаю, ты замужем – я смирился с этим фактом. Я привыкну к мысли, что ты любишь другого. Клянусь, что не стану добиваться тебя. Так почему ты меня гонишь? Каждая секунда, проведенная с тобой, будет поддерживать меня до конца моих дней. Позволь хотя бы дождаться твоего мужа. Потом я сразу уйду.

– Нет, – отвечала она с непонятным упрямством. – Тебе нельзя тут быть. Пожалуйста, не спорь.

Она говорила торопливо; она явно хотела от меня отделаться. Все шло не по плану, и я медлил. Ее недовольство, ее нетерпение не только не охладили мой пыл, но, напротив, подстегнули меня.

– Тебе опасно оставаться одной, – произнес я.

– К чему пререкаться? Я устала. Я полагалась на твое благородство, а ты меня разочаровываешь.

Я был глубоко уязвлен этими словами, однако постарался скрыть боль.

– Ты о моем благородстве заговорила? А как насчет твоего благородства? Я спас тебя и твоего мужа от головорезов. Я привел вас в безопасное место. Я пошел среди ночи искать вам одежду. И вот я возвращаюсь, а муж исчез безо всяких объяснений, ты же дождаться не можешь, пока я тоже исчезну. По-твоему, это благородно? Позволь также напомнить, что ты находишься в магазине моего друга Керима. И что именно я предоставил тебе убежище.

Мы долго молча смотрели друг на друга. Женщина больше не улыбалась, но белые зубы поблескивали, и я знал: ее губы раскрыты. Сквознячком до меня доносило запах ее духов; сохранять самообладание было нелегко. Утомленный тирадой, опустошенный, я довольствовался созерцанием ее лица.

До сих пор женщина стояла очень прямо, но теперь опустила голову. Куда более мягким тоном, тихо, но отчетливо, тщательно подбирая слова, она заговорила:

– Мы с мужем бесконечно благодарны тебе за все, что ты сделал. На такое способен только лучший друг. Ты прекрасный человек, и я глубоко тронута твоим беспокойством за мою безопасность. Для меня это очень важно. Наверно, непреклонность, с какой я требовала твоего ухода, тебе кажется дикой. Но пожалуйста, пойми: виной тому обстоятельства. Не могу дать более исчерпывающего объяснения; не могу придумать ничего умнее, кроме как просить тебя о снисходительности.

Мне очень хотелось ответить в том же тоне, но я сдержался.

– Ты права, – процедил я. – Мне этого не понять. Если боишься заблудиться в переулках, имей в виду: я знаю медину как свои пять пальцев. Хоть сейчас могу тебя вывести.

– Нам уже помогают.

– Вот как? И кто же?

– Один человек.

– Один человек? Это не ответ. Он что же, ваш друг? Он здесь живет? Он местный?

– Этого я не вправе говорить.

Я застыл. Самые противоречивые чувства охватили меня. Мы разговаривали полушепотом, наклоняясь друг к другу; во весь вечер не имел я такой возможности впитать взглядом всю прелесть ее бледного лица, утомленного и оттого беззащитного. Я же, сбитый с толку, смертельно усталый, сам не знал, чего от себя ожидать в следующий момент.

– Чем больше ты говоришь, тем меньше я понимаю, – помедлив, признался я.

– Наверно, поэтому я заговорила далеко не сразу, – отвечала женщина. Дальнейших объяснений не последовало, да я их и не требовал.

Я уже собрался уходить, когда женщина вдруг произнесла:

– Расскажи еще про дельфинов.

– Что рассказывать? – отозвался я, обернувшись. – Дельфины больше не появятся.

– Почему?

– Почувствуют мою печаль.

– Ты спрашивал мое имя. Так вот: меня зовут Лючия.

– А меня – Мустафа.

Она протянула руку, я стиснул ее.

– К тебе, Мустафа, благоволят морские боги, и этим ты зацепил меня. Однажды я тоже вкушала их милость – в Мексике, на полуострове Баха-Калифорния. Очень далеко отсюда. То было время безграничной радости, ничем не омраченного счастья; там я встретила своего возлюбленного. Мы провели ночь на пляже, под звездным небом. Ты, наверно, знаешь, что это такое. Воздух был влажный, соленый, пена – белая, океан в темноте казался черным. Я тогда подумала: вот лучшая ночь в моей жизни. Я уснула под музыку океана, но скоро проснулась от совершенно иных звуков. Кто-то кричал на высоких нотах, пронзительно – и едва слышно из-за шума волн. Я села на песке, сгорая от любопытства, и вдруг, к своему изумлению, увидела стайку дельфинов. Дельфины ныряли в полосе прибоя, у самого берега; я не думала, что они могут подплывать так близко. Я не отрывала от них взгляда, а когда они наигрались и один за другим вернулись в глубины океана, пожелала им счастливого пути.

– Они охотились, – объяснил я. – Дельфины имеют обыкновение выгонять рыбу на мелководье. Застать их за этим занятием – большая удача.

– Это было чудесно. Я думала, ты поймешь.

– Я понял. Спасибо, что рассказала.

Я прижал руку к сердцу, хотя женщина, может, и не видела в темноте этого жеста.

С минуту она молчала.

– Просто есть вещи, доступные твоему пониманию, а есть – недоступные. И если я до сих пор скрывала правду о своей ситуации, то лишь из опасения, что ты не сумеешь эту правду понять.

– Судя по этим словам, ты не слишком высокого мнения обо мне.

– А я не упаду ли в твоих глазах, если все расскажу?

– Нет.

– Ну, не знаю…

– Попробуй, – шепнул я, едва осмеливаясь дышать.

Женщина не ответила, и я понял: она собирается с духом. Она прошлась по комнате, я же стоял не шевелясь; она стала средоточием всех пяти моих чувств. Я дышал, как после быстрого и долгого бега.

Наконец женщина встала рядом со мной. Этот последний шаг ко мне был тверд – она четко сознавала последствия своего решения. Она заговорила с самообладанием, от которого у меня дух занялся:

– Мужчина, с которым ты меня видел, мне не муж. Мой настоящий муж, с которым я имела несчастье связать судьбу, когда была слишком молода и слишком глупа, – очень влиятельный и очень богатый человек. Ночь, ознаменовавшая начало моего брака, ознаменовала и его конец. Подробнее рассказать не могу – это слишком трудно и слишком больно. Вдобавок времени мало. Пожалуй, хорошего в моем браке было только одно: я поняла, что нет ничего дороже жизни и что жизнь прискорбно коротка.

Она помолчала, свела плечи, выдавая общее напряжение. Моя же поза говорила лишь о самой искренней любви: я мысленно раскинул над ней руки, словно охраняющие крыла. Лючия смотрела в темноту: ей было неловко молчать и стыдно продолжать рассказ. Вдруг ее передернуло, плечи тотчас обмякли. При мысли об испытаниях, что ей пришлось вынести, мое сердце едва не выпрыгнуло. Понизив голос до такой степени, что я едва различал слова, Лючия заговорила:

– Да, жизнь бесценна и непостижима. Годы спустя, когда я встретила своего возлюбленного, когда вера в мир возвратилась ко мне, я решила уйти от мужа, но он об этом и слышать не желал. Сказал, ни за что не поставит под удар свое положение в обществе; сказал, чтоб я выбросила дурь из головы. Окружил меня опекунами, адвокатами, охранниками; отказывался внимать моим мольбам, не отпускал. Каждый день приносил новое унижение; с каждым днем я все меньше уважала себя. Наконец, после бесчисленных и бесплодных попыток договориться, мы с моим возлюбленным поняли, что единственный выход – бегство. Решение далось с большим трудом, но альтернативой было медленное, клеточка за клеточкой, умирание. Только мой муж зол и упрям; он продолжает преследовать нас.

– Выходит, те головорезы на площади были…

– Могли быть его наемниками. Впрочем, я не уверена. Он дал понять, что ни перед чем не остановится, лишь бы вернуть меня. Я очень боюсь за моего возлюбленного. Мы уже попадали в переплеты, каждый раз выкарабкивались – и каждый раз муж снова нас выслеживал.

– Так вот почему ты делаешь вид, что твой спутник и есть твой муж? Чтобы сбить врагов со следа?

– И поэтому тоже. Но главное – мой спутник является моим духовным супругом.

– Духовным, но не законным, – произнес я, чувствуя необходимость подчеркнуть разницу.

– Да, – согласилась женщина. – Только мы с ним через такие испытания вместе прошли, что я именно как мужа его воспринимаю. Как спутника жизни.

Последовала пауза. Женщина отступила на шаг.

Сообразив, что, верно, обидел ее, я просто сказал, что все понимаю – и сам весьма далек от соблюдения условностей. Лючия, похоже, успокоилась.

Она вновь заговорила, и теперь в голосе звучало доверие.

– В прошлом году, когда мой возлюбленный чудом избежал гибели в результате очередного таинственного несчастного случая, мы доверились одному нашему другу. Он писатель, очень умный, изобретательный человек, вдобавок у него доброе сердце. Он придумал, как выйти из положения. Для этого требовалось приехать в Марокко, где ни я, ни мой возлюбленный прежде не бывали. Задействован также приятель нашего друга. Сначала план показался притянутым за уши, но терять нам было нечего, и мы согласились. И вот теперь мы почти у цели, – продолжала Лючия с доверительностью, которая, видимо, должна была меня растрогать, а на деле окончательно запутала.

– Боюсь, я ничего не понимаю, – сознался я, стараясь говорить ровным голосом, ни в коем случае не выдать замешательства. – Прости, если вопрос покажется тебе обидным, но скажи: вы решили прикинуться пропавшими без вести? Нападение на площади – не более чем спектакль?

– Пожалуйста, не задавай больше вопросов! – простонала Лючия.

По ее реакции я все понял.

– Ну а если вас найдут?

– Риск есть, но мы к нему готовы.

– И куда же, согласно плану, вы теперь направитесь?

– Надеюсь, туда, где нас никогда не обнаружат.

У меня не хватило сил встретить ее взгляд. Я пытался улыбнуться в знак согласия, но губы не слушались. С каждой минутой Лючия казалась все более чуждой. Внезапно я ощутил обиду, хотя не было сказано ни слова, оправдывающего такую реакцию. Заранее зная, каким будет ответ, я все-таки зачем-то предложил помощь.

Лючия испугалась.

– Нет, не надо! Пожалуйста, послушай и постарайся понять. Все было подстроено.

– Не надо так не надо, – отвечал я, смирившись с тем, что меня задвинули.

– Ну, что ты обо всем этом думаешь? – спросила Лючия. По теплым ноткам в голосе я понял, что после исповеди ей полегчало. – Теперь ты лучше меня понимаешь?

– Лучше, – солгал я. – А ты меня поняла?

– Я тебя совсем не знаю, но так и должно быть.

Все еще под впечатлением от ее истории, я и не подумал о дальнейших расспросах.

Глаза Лючии поблескивали в темноте.

– Я очень рада, что ты все понял. Надеюсь, ты поймешь и кое-что другое: я ни о чем тебя не просила потому, что не нуждаюсь в твоих услугах.

– Это мне тоже понятно, хоть и не совсем.

Следующий ее жест потряс меня – Лючия сняла и протянула мне свой шарф. Ткань хранила тепло ее тела.

– Найди подходящую женщину. С тобой любая будет счастлива.

– Уже нашел.

– Мне хотелось бы думать, что любовь, тобой предложенная, сродни той, что брат питает к сестре.

– Братская любовь совсем не такая, и тебе это известно.

Лючия отдернула руку.

– Оставайся с миром. Вспоминай меня, как вспоминаешь океан.

– Не думай обо мне плохо, – сказал я на прощание. – Я же буду там, где тебе угодно.