Текст книги "Бегство Джейн"

Автор книги: Джой Филдинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 27 страниц)

– Может быть, ты хочешь посмотреть копию своего паспорта? – спросил он, доставая ее, словно это было вещественное доказательство, а больничная палата залом суда.

Она быстро пробежала глазами маленькую книжечку, открыв для себя, что ее девичья фамилия Лоуренс, что ее словесный портрет соответствует тому, что она видела в зеркале, и что фотография в нижней части страницы (хотя фотография ей явно не льстила – она выглядела, как испуганный олень, пойманный в сети света автомобильных фар) была именно ее фотографией.

– А у тебя есть еще фотографии? – спросила она, заранее зная, что они есть.

Он достал из кармана брюк несколько фотокарточек. Она подвинулась к нему еще на один дюйм. Их руки соприкоснулись, когда он начал показывать ей фотографии.

На первой из них они были сняты на пляже. Он был очень загорелым; она чуть меньше. На обоих скромные красивые купальные костюмы, оба выглядели так, будто были не в силах оторваться друг от друга.

– Где сделаны эти снимки? – спросила она.

– На мысе. Там в деревне живут мои родители. Это было около пяти лет назад, – продолжал он, понимая, что это будет ее следующим вопросом. – Это было тогда, когда мы еще считали, что солнце светит только для нас. Тогда твои волосы были чуть длиннее, чем сейчас, а я был на несколько фунтов легче.

– Не похоже, чтобы ты с тех пор прибавил в весе. – Как только они переместились на сугубо личную почву, она почувствовала себя намного увереннее и сразу перешла к следующей фотографии.

Снова они вдвоем, улыбаясь смотрят в камеру, обняв друг друга за талию. На этой фотографии они в более строгих туалетах: он в смокинге и черном галстуке, она – в темно-розовом вечернем платье.

– Эта фотография более свежая, – заметила она, подсчитывая в уме, сколько могло пройти лет с момента съемки.

– Снимок сделан на Рождество. Мы были на танцах в больнице.

– Мы выглядим очень счастливыми, – удивилась она.

– Мы былиочень счастливы, – сказал он с ударением, потом, уже тише, добавил не так уверенно: – Я знаю, мы снова будем счастливы.

Она сложила фотографии со свидетельством о браке и паспортом и вернула ему все. Затем снова отошла к окну, долго смотрела на улицу, потом повернулась к незнакомцу, который был ее мужем – с которым, как можно было теперь думать, она была счастлива в течение последних одиннадцати лет.

– Так я росла в Коннектикуте? – спросила она после долгого молчания.

– Ты жила там, пока не уехала поступать в колледж.

– По какой специальности я училась? Ты знаешь?

Он улыбнулся:

– Конечно, знаю. Ты специализировалась по английскому языку и была лучшей на курсе.

– И что было после того, как я закончила колледж?

– Ну, после выпуска ты поняла, что на свете существует много возможностей применить свои знания, поэтому ты не стала преподавать, а устроилась на работу в издательство Гарвардского университета.

– В Бостоне?

– Нет, в Кембридже.

– А почему я не вернулась в Коннектикут или не поехала в Нью-Йорк?

– Мне кажется, что в этом выборе я сыграл-таки определенную роль.

Она опять отвернулась к окну, не будучи готовой обсуждать их совместную жизнь.

– А что ты можешь сказать о моем брате?

Казалось, он был озадачен вопросом.

– Томми? А что можно о нем сказать?

– Сколько ему лет? Чем он занимается? Почему он живет в Сан-Диего?

– Ему тридцать шесть лет, – начал он, медленно, по порядку отвечая на ее вопросы, – он торгует яхтами и живет в Сан-Диего последние десять лет.

– Он женат?

– Да. Это его второй брак. Его жену зовут Элеонор, но я точно не знаю, сколько времени они женаты.

– У них есть дети?

– Два мальчика. Еще маленьких. Мне очень неловко это говорить, но я не знаю, сколько им лет.

– Так значит, я могу называть себя тетей?

– Значит, можешь.

– А кем еще я могу себя называть? – спросила она вдруг; вопрос сорвался с ее губ прежде, чем она сумела его остановить.

– Я не уверен, что хорошо тебя понял.

Она с трудом проглотила слюну, словно хотела вместе с ней проглотить мучивший ее вопрос.

– Я тетя, – повторила она, собираясь с силами, – но, может быть, я еще и мать.

– Да. – Он постарался придать своему голосу торжественность.

– О Боже мой! – Ее голос превратился в протяжный низкий стон.

Как могла она забыть и свое дитя? Что же она за мать? О Господи! Она чувствовала, что ее тело съеживается и сжимается, как мехи аккордеона. Она затряслась, обхватила себя руками, пытаясь унять дрожь, и уронила голову на грудь.

– Все в порядке, все в порядке, – шептал он.

Его голос спасал, обволакивал, защищал ее. Она чувствовала, как он гладит ее по спине вдоль позвоночника сверху вниз. Она спрятала голову у него на груди. Ей стало тепло, она слушала, как бьется его сердце, сознавая, что он напуган точно так же, как и она.

Несколько минут он не мешал ей выплакаться и гладил ее по спине, как ребенка. Постепенно она перестала плакать, несколько раз вздрогнула и затихла.

– Сколько у нас детей? – спросила она так тихо, что ей пришлось откашляться и повторить вопрос.

– У нас одна дочь. Маленькая девочка. Эмили.

– Эмили, – повторила она, смакуя имя, словно это было самое прекрасное в мире вино.

– Сколько ей лет?

– Семь.

– Семь? – в изумлении повторила она. – Семь.

– Она сейчас у моих стариков, – добавил он. – Я думаю, что так будет лучше; пока все не наладится, пусть она побудет там с ними.

– О, как я благодарна тебе. – Слезы стыда превратились в слезы облегчения. – Я думаю, что сейчас нам с ней и правда лучше не видеть друг друга.

– Понимаю.

– Ей было бы очень тяжело общаться с матерью, которая ее не узнает. Я не представляю, может ли что-нибудь напугать ребенка больше.

– Мы обо всем позаботились, – уверил он ее. – Родители сами забрали ее к себе. Они сказали, что она может остаться у них на все лето.

Она снова откашлялась, потом вытерла со щек несколько упрямых слезинок.

– Когда ты успел все это устроить?

Он пожал плечами и развел руки, держа их ладонями кверху.

– Да как-то все устроилось само. – Он как бы давал понять, что сейчас находится в таком состоянии, что не может контролировать течение своей жизни. – Мы с родителями давно планировали отправить Эмили к ним на то время, пока ты будешь в Сан-Диего.

Его голос дрогнул и осекся, так съеживается надувная игрушка, когда из нее выпускают воздух.

– Расскажи мне побольше обо мне, – потребовала она.

– Что именно ты хочешь знать?

– Что-нибудь хорошее, – немедленно ответила она.

Он не колебался.

– Хорошо, слушай. Ты живая, решительная, забавная…

– Я забавная?!

– У тебя великолепное чувство юмора.

Она благодарно улыбнулась.

– Ты великий повар, отвратительный собеседник и верный друг.

– Невозможно, чтобы все это было правдой. Это слишком идеальный портрет.

– Ты не смогла бы правильно взять самую простую ноту, даже если бы от этого зависела твоя жизнь, – продолжал он, смеясь, – но ты очень любишьпеть.

– Это самая большая моя вина?

– Когда ты в гневе, ты превращаешься в Дьявольскую Деву с Марса.

– У меня есть характер?

Он застенчиво улыбнулся.

– Ты всегда играла на недомолвках. Да, – согласился он после паузы, – у тебя есть характер.

Она переварила эти сведения, затем продолжила допрос.

– Какой мой любимый цвет? Мое любимое блюдо?

– Голубой, – ответил он без запинки. – Из еды – что-нибудь итальянское.

– Сделала ли я карьеру? Ты сказал, что я несколько лет работала в издательстве.

Вопросы теперь следовали в быстром темпе, упрямо наступая на пятки друг другу.

– Ты перестала работать полный день, когда родилась Эмили. Мне удалось убедить тебя работать на меня несколько дней в неделю, после того как Эмили пошла в школу.

– Я работаю у тебя?

– По вторникам и четвергам. Отвечаешь на звонки, разбираешь корреспонденцию, иногда приводишь в порядок бумаги.

– Как это ответственно!

Он уловил в ее голосе невольный сарказм и поспешил объясниться, за что она была ему благодарна.

– Собственно, ты согласилась на эту работу, чтобы мы могли чаще быть вместе. У меня очень большая практика, и я не всегда могу распоряжаться своим временем. Мы не хотели терять нашу тесную связь, которая всегда была между нами. Таким образом вторники и четверги мы всегда проводили вместе. Все другие дни я был в операционной.

– Это слишком напоминает мне идеальный роман.

– Ну, на свете нет ничего идеального. – Он выдержал паузу. – Бывали у нас и споры, так же, как у всех, но все же я думаю, и ты бы со мной согласилась, что в наших отношениях было что-то особенно прелестное.

Ей страстно захотелось ему поверить.

– Где мы живем? На Бикон-Хилл?

Он улыбнулся.

– Нет, мы решили, что город – это не то место, где можно нормально растить детей. У нас очень милый дом в Ньютоне.

Она вспомнила, что Ньютон – это благополучный и престижный пригород Бостона; двадцать минут езды по шоссе.

– Ты бы хотела туда поехать?

– Сейчас?

Он ласково коснулся ее руки. Она почувствовала, как по ее коже пробежал электрический ток.

– Верь мне, Джейн, – нежно проговорил он. – Я люблю тебя.

Она вгляделась в его доброе лицо. В глазах у него отражались неподдельная любовь и ответственность за нее. Джейн готова была сказать в ответ, что тоже любит его, но потом подумала, что не может любить человека, которого не знает. Поэтому она просто прикоснулась к его губам, чувствуя, что он целует кончики ее пальцев.

– Я верю тебе, – сказала она.

6

– Эти пробки на дорогах просто невыносимы. – Он сказал это таким извиняющимся тоном, будто был виноват в том, что по скоростному шоссе номер девять они тащились черепашьим темпом, стрелка спидометра намертво застыла на цифре 20 миль в час.

– Может, впереди случилась авария? – спросила Джейн с видом знатока, на ее лице отразилось беспокойство, скрывающее ее истинные чувства и желания. В глубине души она сейчас была рада любому обстоятельству, которое удлиняло ее путь домой. Она поймала на себе его странный взгляд.

– Что? – спросила она, испугавшись, сама не зная чего.

– Ничего, – быстро ответил он.

– Нет, что-то случилось, я же вижу по твоим глазам.

Он выдержал паузу, сделав вид, что поглощен происходящим на дороге.

– Просто я подумал, что в прежние времена, – он взвешивал каждое слово, – ты бы потянулась к рулю и начала сигналить.

– Я тянулась к рулю и сигналила, когда ты вел машину? – В ее тоне проскользнуло недоверие.

– Раньше ты поступала именно так.

– Я настолько нетерпелива?

– Ты всегда стремилась попасть туда, куда ты ехала, как можно быстрее. Уличное движение всегда приводило тебя в бешенство, просто-таки сводило с ума, – продолжал он, говоря о ней в прошедшем времени, словно она давно умерла.

– А почему я всегда так спешила?

– Уж такая ты есть, – просто ответил он, возвращаясь в настоящее.

– Расскажи мне о себе, – попросила она.

– Что бы ты хотела узнать?

– Все.

Пока он размышлял, с чего начать, она изучала его лицо. Когда Майкл улыбался, уголки рта приподнимались кверху, что очень ему шло. В профиль его искривленный нос выделялся еще заметнее, лоб был полностью скрыт волосами, которые спадали ему на глаза, создавая впечатление небрежного беспорядка. Но, несмотря на это, доктору Уиттекеру удавалось сохранять вид властного достоинства, которое, она догадывалась об этом, позволяло ему завоевывать уважение окружающих вне зависимости от того, как он был одет и как выглядел. Это искусство, которым владеют единицы; но ему это удавалось без труда. Его способность, вероятно, была врожденной.

– Ну, слушай, – начал он, откинувшись на черную кожаную спинку переднего сиденья своего черного «БМВ». – Я родился и воспитывался в Вестоне, это в десяти минутах езды от того места, где мы сейчас живем. У меня было счастливое детство, – добавил он, смеясь. – Это то, что ты хотела услышать?

– Да, это именно то. Ты был единственным ребенком?

– У меня был брат.

– Был?

– Он умер, когда я учился в школе. Но, – продолжал он, предупредив ее дальнейшие вопросы, – я никогда его толком не знал. Он был на четыре года старше меня и родился со множеством врожденных пороков и дефектов. С самого рождения он жил в специнтернате.

– Мне очень жаль. – И ей действительно было его жаль.

– Это случилось много лет назад. – Он пожал плечами. – Как я сказал, он никогда не был частью моей жизни. К тому времени, когда я подрос, родители привыкли к его отсутствию, так что я жил, не зная ни в чем отказа. Знаешь, такое классическое клише – единственный ребенок в семье, который получает все.

– Включая всю ответственность за своих стареющих родителей.

Он взглянул на нее со смешанным чувством и удивления и уважения.

– Это убеждает меня в том, что в некоторых отношениях ты не изменилась.

– То есть?

– Ты сейчас сказала то, что без всякого сомнения сказала бы прежняя Джейн.

– Прежняя Джейн, – повторила она и рассмеялась тем нервным смехом, на который никогда не знаешь, как реагировать. – Расскажи мне о своих родителях, – потребовала она.

– Мой отец был блестящим ученым. – Теперь наступила его очередь смеяться. – Интересно, бывают ли на свете другие их разновидности? Теперь он на пенсии, но, когда я был маленьким, он целиком отдавался работе. Папа не часто баловал нас своим присутствием, поэтому маме приходилось компенсировать его отсутствие… – Казалось, что на некоторое время он погрузился в образы прошлого и порядком в них заблудился. – Отец говаривал, что если матери дать волю, то она будет кормить меня грудью до пятилетнего возраста.

– Надеюсь, она этого не делала?

– Я не помню. Но зато я помню, что учился уже во втором классе, а мы все еще вместе принимали душ. – Он улыбнулся при этом воспоминании, как Чеширский кот: – Вот этоя хорошо помню.

– Вероятно, она хотела как можно дольше видеть в тебе ребенка, – сказала Джейн, размышляя вслух. – Может быть, это произошло из-за твоего брата.

– Я думаю, что его заболевание угнетало нас в гораздо большей степени, чем нам это представлялось. Ведь именно его болезнь стала причиной, по которой я начал изучать медицину и стал детским хирургом. Большинство детей, которыми мне приходится заниматься, страдают теми или иными врожденными уродствами, например, волчьей пастью или заячьей губой. Как бы то ни было, – продолжал он после долгой паузы, – я поступил в Гарвардский медицинский колледж. Он был хорош тем, что для обучения там мне не надо было уезжать из нашего штата, а Гарвард – дорогое удовольствие. Мне повезло еще и в том, что там можно было посещать только те курсы и семинары, которые меня интересовали или были нужны.

Неожиданно на его лице появилась широкая, почти детская улыбка.

В течение нескольких минут он говорил и выглядел, как подросток.

– Это было просто великолепно. Я не говорил на эти темы уже много лет. Как это здорово, что мы заново узнаем друг друга.

– Расскажи мне о нашем первом свидании, о том, как мы встретились.

– Можно сказать, что оно было подстроено.

– Кем?

– Одной нашей общей знакомой, кажется, ее звали Марси Таннер. Ну конечно, это была она. Добрая старая Марси. Недавно я поинтересовался, где она и что с ней. Она третий раз замужем и живет в Южной Америке, это все, что я о ней знаю.

– А наша любовь была любовью с первого взгляда?

– Ты шутишь? Мы ненавидели и презирали друг друга и вообще чувствовали друг к другу отвращение.

Она попыталась изобразить на лице удивление, но у нее ничего не вышло. Все же она инстинктивно отодвинулась к окну, чтобы быть подальше от человека, которого ненавидела и презирала и сам вид которого был ей противен каких-нибудь двенадцать лет назад.

– Как раз незадолго до этого мое сердце было вдребезги разбито одним нежным юным созданием, – объяснил он, – а ты была по горло сыта компанией молодых эгоистичных врачей, поэтому мы оба проявляли максимум осторожности. Мы пришли на вечеринку. Я даже помню, в чем ты была одета: серое платье с маленьким розовым бантиком на воротнике. Ты выглядела чертовски привлекательной. Но так как мое сердце было разбито, то я не спешил окунуться в новый роман и старался показать это как можно яснее: «Эй вы там! Я – доктор Майкл Уиттекер, и у меня нет никакого желания заводить шашни ни с одной из вас, поэтому восхищайтесь мной издали и не питайте никаких надежд».

Она расхохоталась.

– Это не очень-то похоже на тебя.

Она села в прежнее положение и расслабилась. Звуки его голоса убаюкали ее бдительность.

– Мы не соглашались ни в чем, о чем бы ни шла речь. Я любил фильмы, где герои активно действовали, ты – предпочитала импортные психологические картины. Я любил пиво и сандвичи, а ты предпочитала вино и сыр; ты обожала классическую музыку, я любил рок и блюз. Ты могла часами говорить о литературе, а единственной книгой, которую я прочел к тому времени, была «Анатомия» Грея. Я был фанатиком спорта, а ты не могла отличить «Бостон селтикс» от «Бостон ред сокс».

– Кажется, по ходу знакомства мы все же сумели заключить мир.

– Для этого потребовалось довольно много времени. Большую часть того вечера каждый из нас ждал, что другой совершит ошибку, которая послужит подтверждением того, что мы совершенно не подходим друг другу. Но мы не совершили таких ошибок. Кончилось тем, что я пригласил тебя на танец. Это была медленная старинная мелодия. Джонни Матис пел «Полночь вечности» или что-то в этом роде. Вот тут-то все и началось. Этот танец решил все.

– Противоположности притягиваются, – улыбнулась она.

– Может быть, вначале это и было так. Но потом я стал внимательнее относиться к мелочам, а ты поняла, что салями – не такая уж плохая вещь. Ты даже выучила разницу между хоккеем и баскетболом. Ну как можно было после этого не полюбить тебя? А я понял, что читать можно не только медицинские журналы. Против этого не смогла устоять ты.

– Итак, мы поженились и были счастливы?

– Надеюсь, что именно так все и было, – ответил он искренне, потянувшись к ее руке, но тотчас отстранился, почувствовав, как она напряглась в ответ на этот жест.

– Прости, – быстро сказал он, – я же обещал, что не буду торопить тебя.

– Я это знаю и тоже прошу прощения. Мне так много хочется вспомнить. – Она посмотрела в окно на несущиеся им навстречу по противоположной стороне машины. – Мне непонятно, почему мы так медленно ползем.

– Думаю, что скоро узнаем.

Впереди показались опознавательные огни «скорой помощи». Он обращался с ней с подчеркнутой предупредительностью, словно пытаясь предугадать, как она отреагирует на аварию.

– В чем дело? – спросила она с той же интонацией, что и раньше, когда он в первый раз посмотрел на нее изучающим взглядом.

– Ни в чем. – Он отрицательно покачал головой.

– А больше ты ничего не хочешь мне сказать?

Он запрокинул голову назад.

– Скажу, что ты вообще мастер влипать в истории.

– Что ты имеешь в виду? В какие истории?

– В последнее время ты была озабочена защитой окружающей среды – спасением влажных тропических лесов. Ни больше, ни меньше. Я не хочу сказать, что ты бралась за такие дела с рвением дилетанта, готового с головой погрузиться в любую сиюминутную сенсацию. Ты не из таких. Если тебя сильно интересуют какие-то вещи, ты начинаешь заниматься ими серьезно, отдавая этому делу всю себя. Ты – большой специалист по исправлению ошибок! – Он сказал это с очевидным восхищением.

Она мгновенно представила себе свое залитое кровью платье и полиэтиленовый пакет, полный сотенных бумажек. Она что, собрала эту коллекцию, исправляя чьи-то ошибки? Может быть, она вообразила себя Робином Гудом двадцатого века, который отнимает достояние у богатых, чтобы отдать его бездомным?

– А что мы обычно делаем вместе? – спросила она, желая, чтобы кровавое видение исчезло вместе со звуками ее голоса.

– Мы играем в теннис. Ходим в кино. Ты приучила меня посещать Бостонскую галерею народного искусства. Часто мы проводим время с друзьями. Когда выпадает возможность, путешествуем…

– И куда мы ездим?

– Ну, за последние два года у нас не было настоящего отпуска, но четыре года назад мы все-таки умудрились съездить на Восток.

– А в джунглях мы не бывали? – спросила она, вспомнив странный сон, который приснился ей, когда она ехала по дебрям компьютерного томографа.

– В джунглях? – В его голосе прозвучало удивление.

– Ты сказал, что меня интересовало спасение тропических лесов. Мы сами там не были?

– Ты была заинтересована сохранениемтропических лесов, а не их посещением.

Она улыбнулась, удивившись способу, каким ее прошлое пыталось проникнуть в ее подсознание. Интерес к сохранению тропических лесов нашел путь в ее сновидения. Если в ее подсознательном «я» могли всплыть такие незначительные детали ее жизни, то надо надеяться, что она вспомнит и все остальное. Это не займет много времени, особенно если она вернется в привычное окружение.

«Стоит ли говорить Майклу о деньгах и крови?» – подумала она. Джейн хотела рассказать об этом доктору Мелоффу, но молодая докторша, узнав ее, спутала все карты и возможность была упущена. Может быть, Майкл что-нибудь знал об этом? Может быть, как это ни маловероятно, все обстоит очень невинно и имеет очень простое объяснение? Может быть, именно Майкл сможет помочь ей? В конце концов, он же был ее мужем. Он любил ее. Они вместе жили много лет, у них был ребенок. У нее и в мыслях не было в этом сомневаться. Так почему бы ей не рассказать ему всю историю до конца? Почему же она сомневается даже сейчас?

Она знала ответ, даже не формулируя его словами. Спасать тропические леса – это одно, а защититься самой – совсем другое. Тропические леса подождут. Майкл тоже пока обойдется без ее рассказа.

– Не смотри туда, – велел он ей.

Немедленно, как ребенок, которому запрещено на что-то смотреть, Джейн повернула голову и стала внимательно разглядывать место катастрофы. Там находились три автомобиля, несколько полицейских машин и карета «скорой помощи», стоявшая на обочине. Она очень ясно увидела груду искореженного металла и битого стекла. На мостовой сидел, обхватив голову руками, молодой человек. Она заметила, как в заднюю дверь машины «скорой помощи» вставляли носилки. Дверь закрылась, прежде чем она успела разглядеть, кто лежал на носилках и насколько тяжелы были травмы. Около молодого человека стоял полисмен и уговаривал его сесть в одну из стоявших поблизости полицейских машин.

Движение совершенно застопорилось, пока машина «скорой помощи», включив сирену, с ревом разворачивалась поперек дороги. Молодого человека наконец препроводили в машину, которая сразу же уехала. Из полицейских машин осталась только одна, ждавшая прибытия буксира. Все остальные покинули место происшествия. Джейн очень хотелось узнать, как именно произошла катастрофа, сколько человек пострадало и что с ними будет.

– О чем ты думаешь? – спросил Майкл, внимательно наблюдая за ней.

Казалось, он волнуется, не вывалится ли она из машины.

Она рассказала ему о своих мыслях, и он успокоился. Джейн хотела узнать почему, но передумала и вместо этого спросила:

– Где мы провели медовый месяц?

Если даже этот вопрос и показался ему неуместным, он не подал вида, а просто ответил:

– На Багамских островах.

При этом он смотрел на дорогу, ожидая возобновления движения.

Ее воображение тотчас нарисовало ей белый песчаный пляж, ярко-синюю воду, рыб неправдоподобно ярких цветов, красивые здания, окрашенные в розовые и желтые тона, влюбленных, которые, не скрываясь, обнимались на берегу океана.

Она увидела себя в скромном черном купальнике, как будто она выпрыгнула прямо из фотографии, которую видела в больнице. Она видела рядом с собой Майкла, видела, как они обнявшись идут след в след по песку, как они падают на этот прохладный песок, перекатываясь друг через друга, как две волны.

В ее воображении возник номер отеля. Теперь их купальники были сброшены на пол, а сами они сплелись в огромный шар, из которого иногда показывались их руки и ноги. Их тела блестели от пота, а сами они все теснее и теснее сплетались друг с другом. Вот ее рука гладит его поясницу, вот он страстно целует, покусывая зубами, кончики ее грудей, вот его голова ритмично двигается у нее между ног, а она в это время ласкает языком складку между его ягодицами. Из ее груди вырвался громкий стон.

– С тобой все в порядке? – быстро спросил он.

«Пожалуйста, не спрашивай, о чем я думаю», – умоляли ее глаза, и он не стал спрашивать.

– Со мной все в порядке, – уверила она его, тщетно стараясь отогнать упрямо возвращающуюся эротическую картину их любви. Неужели им и правда было так хорошо вместе и она на самом деле умела так хорошо разжигать страсть? У него и вправду были такие ласковые руки, какими она наделила его в своем воображении?

Она посмотрела в окно и была удивлена той скорости, с какой они ехали. Как будто прочитав ее мысли, он сказал:

– Через несколько минут будем на месте.

Она попыталась улыбнуться, но ее охватило такое беспокойство, что губы остались решительно сжатыми. Вернувшийся с новой силой страх окатил ее, как струя ледяной воды. Это ощущение пронзило ее насквозь. Она хотела попросить его остановить машину, чтобы выйти. Слава Богу, недомогание быстро прошло. Но страх остался.

– Расскажи мне о наших друзьях, – попросила она, слыша, как дрожит ее голос.

– Тебе перечислить их по алфавиту или по предпочтению? – Он рассмеялся, она тоже, оценив шутку.

– Итак, первыми по списку значатся Пегги и Говард Роузы, которые сейчас пребывают в отпуске на юге Франции, что они проделывают каждый год в течение уже десяти лет. Следующими будут Таненбаумы, Питер и Сара, которых мы регулярно обыгрываем в теннис, но которые, несмотря ни на что, обожают эту игру. Потом Карни, Дэвид и Сьюзен, они оба врачи. Затем, возможно, надо сказать о Яне и Джанет Хартах. Есть еще Ева и Росс Макдермотты. Тебе что-нибудь сказали эти имена?

Нет, они ничего ей не сказали. Она отрицательно покачала головой.

– А что ты можешь сказать о подругах? – спросила она.

– О моих или твоих?

– Давай лучше начнем с моих, – предложила она, отметив про себя его кривую ухмылку. – Они у меня есть?

– Их несколько. Это Лоррен Апплби, вы с ней когда-то вместе работали, и Дайана… Как-бишь-ее-там? Никак не могу запомнить ее фамилию.

Она подумала о записке, которую нашла в кармане плаща, увидела, как перед ее взором, на ветровом стекле, написанное невидимыми чернилами, возникло имя: ПЭТ РУТЕРФОРД. Она затаила дыхание.

– А среди наших друзей есть кто-нибудь, кого зовут Пэт?

Прежде чем ответить, он несколько секунд помолчал.

– Не припоминаю никакого Пэта, – наконец сказал он. – А в чем дело? Это имя что-то значит для тебя?

– Это просто имя, – солгала она. «Имя, которое было написано на клочке бумаги, засунутом в карман моего плаща вместе с почти десятью тысячами долларов. Да, и я еще не упомянула о том, что мое платье было сверху донизу забрызгано кровью».

Он пожал плечами, давая понять, что его больше не интересует некто по имени Пэт. Может быть, он был прав? В конце концов, никто не знает, сколько времени эта бумажка пролежала в ее кармане.

– Прямо впереди начинается ответвление дороги. – Он показал ей стрелку, на которой значилось: «Ньютон».

Ньютон – пригород Бостона, где живут благополучные семьи, с трех сторон окружен речкой Чарльз-ривер, состоит Ньютон из четырнадцати поселков, плавно переходящих один в другой.

– Мы живем в Ньютон-Хайленд, – сказал Майкл, сворачивая с главной дороги. – Тебе что-нибудь знакомо здесь?

Она тешила себя мыслью, что может притвориться, будто узнает какую-нибудь улицу, будто у нее сохранились воспоминания о хорошо ухоженном садике, но она отбросила эту надежду, тряхнув головой. Нет, она ничего не узнает, ничего, даже отдаленно знакомого, она не видит. Хартфорд-стрит значила для нее не больше, чем Линкольн или Стендиш. Один садик был в точности похож на другой. Дома – большие красивые деревянные строения – говорили о процветании и спокойствии. Не было никакой возможности узнать о какой-то неприятности, которая могла произойти за каждым из этих порогов. Не было ни малейшего намека на, возможно, царящий внутри хаос. Ей было интересно, узнает ли она свою улицу или свой дом. Найдут ли эти вещи путь в ее подсознание, как нашли его влажные тропические леса? Увидит ли она манящие образы своего жилища каким-нибудь вторым зрением?

– Вот наша улица, – сообщил он, положив конец всяким спекуляциям на эту тему. На табличке Джейн прочла: «Лесная улица», хотя никакого леса поблизости не было. Улица была безлика, по сторонам ее стояли дома – такие же, как на соседней улице. Один из них выкрашен серой краской, при доме имелась большая застекленная веранда; другой дом был голубым и практически целиком спрятан за несколькими чудовищных размеров дубами.

– Вот мы и дома. – Он указал рукой на их жилье. – Третий дом от угла.

Третий дом от угла был не более и не менее импозантен, чем любой из прочих домов в этом районе. Уютное двухэтажное белое здание. Двойной ряд красных и розовых цветов окаймлял цоколь дома, подчеркивая его сказочный гостеприимный вид. На окнах черные ставни, под окнами – ящики, наполненные землей. В ящиках росли такие же розовые и красные цветы. К большой черной входной двери вели несколько ступенек, в левом крыле дома располагался двойной гараж, двери его тоже были черными. Она обратила внимание на витраж в одной из комнат второго этажа.

Это был комфортабельный дом в комфортабельном окружении. Итак, она сидела в «БМВ» последней модели около прекрасного дома в престижном районе Ньютон, штат Массачусетс, будучи при этом женой красивого и умного детского хирурга. Да, все могло оказаться намного хуже.

Но почему, почему она предпочла этому великолепию бегство в истерическую амнезию? Что заставило ее бежать из этого комфортабельного дома в этом самом комфортабельном из комфортабельных районов?

– Кто это? – спросила она, увидев женщину в старых бермудах, которая поливала лужайку перед своим домом, точно такую же, как лужайка около их дома, стоящего напротив через улицу. Женщина так растерялась при виде машины Майкла, что совершенно перестала следить за тем, что делает, и теперь старательно поливала дверь собственного дома.

Майкл поднял руку и помахал – это был знак приветствия и успокаивающий жест. Жест одновременно обозначал, что женщину заметили и что ситуация под контролем.

– Ее зовут Кэрол, Кэрол Бишоп, – произнес он громко и отчетливо. – Она с семьей переехала сюда из Нью-Йорка несколько лет назад. Под семьей я разумею мужа, двух детей-подростков и престарелого отца. К сожалению, муж сбежал от нее прошлой осенью. То, что об этом трезвонят по всей округе, меня не интересует.

Он въехал на подъездную дорожку.

– О чем трезвонят по всей округе?

– Понимаешь, ты и Дэниэл вместе бегали по утрам несколько раз в неделю. Дэниэл – это муж Кэрол, точнее, ее бывший муж или, во всяком случае, скоро станет бывшим. Но в конечном счете это все равно.