Текст книги "Бегство Джейн"

Автор книги: Джой Филдинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 27 страниц)

27

Память разворачивалась перед Джейн, как рулон высококачественной техниколоровской кинопленки. Это был кинофестиваль для одного зрителя, словно она одна сидела в просмотровом зале в середине первого ряда. Вот раздвинулся занавес, открылся экран, и на нем замелькали ослепительно красочные образы, сияющие столь ярким светом, что глазам стало больно. Фильм оказался немым, и Джейн взяла на себя роль диктора, рассказывая Кэрол и Пауле его содержание.

Утро. Майкл и Эмили сидят за кухонным столом. Майкл читает газеты и допивает кофе. Эмили ковыряется ложкой в тарелке овсяных хлопьев, разбрызгивая молоко по столу. Майкл смотрит на нее поверх газеты и мягко укоряет ее за это. Джейн вытирает стол и загружает грязные тарелки в посудомоечную машину.

– Что вы сегодня собираетесь делать? – спрашивает Майкл.

На экране появляется Джейн.

– В двенадцать тридцать у меня встреча с учительницей Эмили, – напоминает она ему.

– Какие-нибудь неприятности?

– Не думаю. Просто беседа учителя с родителями. Это бывает каждый раз в конце учебного года. Думаю, мне скажут, как хорошо она успевает по всем предметам и в каком классе она будет учиться на будущий год. Мне кажется, что больше мне там ничего не скажут. – Она потрепала Эмили по волосам. В ответ Эмили застенчиво улыбнулась. – Солнышко, в какую комнату мне надо пойти?

– Комната тридцать один, – спокойным голосом ответила Эмили. Джейн показалось, что Эмили с каждым разом говорит все тише и более вяло.

– Что я буду мучиться и все это запоминать? Пожалуй, я запишу. – Она оторвала от блокнота, лежащего около телефона, листок бумаги и записала на нем: Пэт Рутерфорд, к. 31, 12.30.

– Ты не будешь возражать, если я после школы испеку свой шоколадный пирог? – спросила она, надеясь, что в ответ Эмили широко и открыто улыбнется. Когда дочь действительно от души улыбнулась, Джейн охватила прямо-таки дурацкая гордость.

– А я буду тебе помогать? – спросила девочка.

– Конечно, будешь. – Джейн открыла холодильник и заглянула внутрь. – По дороге надо заглянуть в магазин и купить молока и яиц. – Она написала на том же листке внизу: молоко, яйца.

– Ты готова, Эмили? Пора в школу.

– Я сам ее отвезу, – вызвался Майкл.

– Это просто здорово.

– Надень куртку, – крикнул он вслед Эмили, которая была уже в холле. – Говорят, сегодня будет очень холодно. То же относится и к мамочке, – сказал он, целуя Джейн в нос.

– Да, папа. Спасибо, папа.

– Ну, пошли, ослик!

– Я люблю тебя.

– И я тебя. Позвони после разговора с учительницей.

– Конечно.

Джейн проводила Майкла в холл, помогла Эмили надеть розовую в желтый цветочек ветровку.

– Удачи тебе, моя радость.

Она присела рядом с дочкой, та обвила ее за шею и не спешила разжать свои объятия.

– Я скоро приеду за тобой в школу. – Джейн поднялась и попала в крепкие объятия Майкла.

– Это слишком хорошо, чтобы когда-нибудь кончиться.

Она поцеловала его.

– Удачи тебе.

– Я жду твоего звонка.

Она стояла у входной двери и смотрела, как машина Майкла сворачивает за угол и исчезает из виду. Джейн чувствовала себя неправдоподобно счастливой. Единственное, чего им недоставало в жизни – это второго ребенка. Она усмехнулась, вспомнив, что после рождения Эмили два года пила таблетки, чтобы наверняка родить второго ребенка не раньше, чем через три года после первого. А когда она перестала их пить, то ничего не произошло. При анализе выяснилось, что в сперме Майкла слишком мало живых клеток. Они поняли, что Эмили была на самом деле еще бо́льшим чудом, чем они думали. Было весьма сомнительно, что такое чудо может случиться дважды. Они примирились с этой мыслью. Что ж, придется ограничиться одним ребенком. Благодарение Богу, думала Джейн, что ей удалось подарить Майклу такую смышленую, красивую и складную девочку.

По телефону голос учительницы звучал несколько тревожно. Ну, может быть, это слово не совсем подходило в данном случае, но что-то в ее интонациях удивило Джейн.

– Я уверена, что волноваться не о чем, – поспешила заверить ее Пэт Рутерфорд, чем сразу же посеяла тревогу в Джейн. Она ничего не сказала Майклу – зачем волноваться двоим, если, как говорит учительница, тревожиться вовсе не о чем. Эти мысли промелькнули в голове Джейн, пока она поднималась на второй этаж, чтобы переодеться.

Она порылась в шкафу, думая, что бы надеть. Она выбрала простого покроя платье от Энн Клейн. Украшенное фестончатыми кружевами и ленточками платье было ею забраковано, хотя его она покупала вместе с Майклом по его совету и настоянию. Он, наверное, блестящий хирург, но в том, что касается женской моды – круглый невежда, и вкус у него просто отвратительный. Даже его вкус, касающийся интимных предметов туалета оставлял желать… Она с отвращением засунула в дальний угол шкафа белую хлопчатобумажную ночную рубашку, которую Майкл подарил ей в прошлом году на День Матери. Она до сих пор не собралась с духом сказать ему, что терпеть не может эту детскую рубашку.

Она прошлась по волосам щеткой, откинула их назад и стянула украшенным камнями зажимом. Посмотрела на себя в зеркало и осталась довольна своим видом. Если бы ее видел в этот момент Майкл, он не преминул бы заметить, что у нее внешность преуспевающей матроны. Сам он предпочитал ее с распущенными волосами. Она надела неброские золотые часы, которые Майкл подарил ей на десятую годовщину их свадьбы, рассеянно покрутила на пальце плоское золотое обручальное кольцо, затем подумала, не прибраться ли, прежде чем выйти из дома. Потом решила, что не стоит этого делать и надо предоставить это Пауле, которая завтра сделает все гораздо лучше, чем она. Джейн нахмурилась при мысли о женщине, которую Майкл нанял, чтобы она убиралась в доме. У Паулы почти напрочь отсутствовало чувство юмора и не было времени, чтобы общаться с Джейн. Джейн понимала, что Паула воспринимает ее как бесполезную неумеху, развращенную и разбалованную дамочку, жизнь которой полна вещей, недоступных самой Пауле. К тому же Паула буквально с ума сходила по Майклу. Даже беглое знакомство с этой молодой и слишком серьезной женщиной убедило Джейн в этом. Правда, Майкл, да благословит его Бог, кажется, совершенно не замечал этого безмолвного обожания.

Интересно, как она почувствует себя, если узнает, что между ними существует любовная связь? При одной этой мысли ей стало смешно, настолько нереальной казалась сама возможность такого поворота дела. К тому же она была убеждена в том, что Майкл никогда не обманет ее. Так что нечего пугать себя этими неприятными мыслями. Это несправедливо по отношению к ней и Майклу.

Она достала из другого шкафа сумочку и уже собралась было уходить, когда вспомнила, что Майкл посоветовал ей надеть плащ.

– Кому сейчас нужен плащ? – громко спросила она сама себя, открывая дверь. – На дворе июнь.

В лицо ей ударила струя холодного воздуха.

– О, однако прохладно, – пробормотала она, прошла в холл и достала из шкафа плащ. «Папа лучше знает», – подумала она, надевая плащ.

Утро Джейн потратила на хождение по магазинам в торговом центре Ньютона. Она подумала было позвонить Дайане и пригласить ее на ленч, но потом решила этого не делать, так как не знала, насколько затянется встреча с учительницей. Поэтому она в одиночестве съела в кафе горячий сандвич и поехала в Арлингтонскую частную школу. Почему Пэт Рутерфорд назначила ей встречу именно на это время и сегодня? Учебный год продлится до 22 июня, и в этот день предусматриваются обычно встречи с родителями.

Может быть, учительница просто не в состоянии принять всех в один день? Джейн подъехала к школьной стоянке и заглянула в свою шпаргалку, чтобы проверить номер комнаты. «Комната 31». «Почему я не могу запомнить такого пустяка? О черт, я забыла купить молока и яиц. Что со мной сегодня?» Она поняла, что нервничает. «И с чего это я такая нервная?» – подумала она, кладя шпаргалку обратно в карман. «И почему я разговариваю сама с собой? Кто-нибудь увидит и подумает, что я сошла с ума».

Джейн вошла в школу через боковой вход и поднялась по лестнице на третий этаж. Тридцать первая комната находилась в конце увешанного фотографиями коридора. Дверь была открыта, и она просунула голову внутрь. Стены комнаты украшали детские рисунки и вырезанные из таблицы красивые цветные буквы алфавита. С потолка свисали причудливые бумажные конструкции, в углу стояла клетка, в которой белка крутила свое бесконечное колесо. Нет никакого сомнения – это очень теплая дружелюбная комната, отражающая характер учительницы. В комнате никого не было. Джейн посмотрела на часы. Двенадцать двадцать пять.

Она всегда и всюду приходит слишком рано. Эту привычку с детства привила ей мать, которая говорила, что опаздывать – это проявлять неуважение к тем, кто тебя ждет, хотя сама мама частенько опаздывала.

Джейн нашла на стене рисунок Эмили. Зеленый луг, покрытый цветами, освещенными ласковым солнцем. Если бы ее мать следовала своим собственным советам… Тогда, может быть, ей не пришлось бы так спешить, когда она поехала в магазины перед отъездом в Хартфорд. Если бы она не дотянула до последней минуты, то, вероятно, не ехала бы так быстро, она бы тогда не спешила и не боялась никуда опоздать, была бы повнимательнее…

– Здравствуйте, миссис Уиттекер. – У Пэт Рутерфорд оказался деликатный, тонкий, как она сама, голос. – Вы не слишком долго меня ждете?

Учительница явно нервничала.

– Нет, я только что приехала.

– Хорошо. – Пэт Рутерфорд закинула за ухо непослушную прядь длинных светлых волос. Джейн разглядела крупную петлю серебряной сережки. – Спасибо вам, что вы приехали именно сегодня. Надеюсь, я не причинила вам излишних неудобств?

– Нет, нет, что вы! Лучше расскажите мне, как дела у Эмили?

Джейн ожидала, что сейчас учительница скажет ей несколько ободряющих слов, и поэтому была озадачена, когда молодая женщина молчала и не могла решить, с чего ей начать разговор.

– Что-нибудь не так?

– Нет, – неуверенно ответила Пэт Рутерфорд, потом продолжила: – Понимаете, я сама не вполне в этом уверена, вот почему я вызвала вас сюда отдельно от других…

– Что вы хотите мне сказать?

– Пожалуйста, сядьте.

Джейн постаралась втиснуться за маленькую парту, стоящую перед столом учительницы. Пэт Рутерфорд осталась стоять. Она шагала по комнате взад и вперед, изредка касаясь своего стола и не зная, куда ей смотреть.

– Вы заставляете меня нервничать, – пожаловалась Джейн, гадая, что же собирается сказать ей учительница.

– Прошу меня простить. Я совершенно не хочу подвергать вас испытанию. Я просто не знаю, как сказать вам об этом.

– Прямой подход самый лучший, говорите все, как есть.

– Надеюсь, что вы правы. – Она сделала паузу. – В действительности, я даже не знаю, должна ли именно я разговаривать с вами.

– Не понимаю.

– Я работаю учительницей первый год, – объяснила ей Пэт Рутерфорд, – и никогда прежде не имела с этим дела, поэтому не знаю деталей соответствующей официальной процедуры.

– Официальной процедуры – для чего?

– Я думаю, что в таких случаях положено доложить о своих подозрениях властям…

– Властям? Боже, что же такое вы подозреваете?

– Но у моей подруги при таком подходе были неприятности, пришли два полицейских офицера, до смерти замучили ребенка вопросами, вся школа гудела как растревоженный улей, родители были оскорблены, и моя подруга чуть не лишилась работы. Кроме того, ничего не изменилось в конечном итоге.

– О чем идет речь? – Встревоженная не на шутку Джейн уже сидела на самом краю парты.

– Я люблю свою работу и не хочу ее потерять. Поэтому, обдумав все, я решила, прежде чем обращаться к властям, обратиться к своему начальнику.

– Мистеру Сикорду?

– Да.

– И что вы ему сказали?

– Я сказала ему, что Эмили подвергается сексуальному растлению.

Эти слова, когда их наконец произнесли, произвели на Джейн впечатление удара кинжалом в живот. Она подалась вперед, чуть не упав со своего неудобного сиденья. Ее остановила крышка парты, больно врезавшись в грудную клетку. Определенно, что-то неладное произошло с ее слухом, подумала она, стремясь во что бы то ни стало сохранить самообладание. Не могла же она и в самом деле услышать то, что, как ей показалось, она услышала.

– Что вы сказали?

Пэт Рутерфорд опустилась на стул около своего учительского стола.

– Я думаю, что Эмили подвергается сексуальному растлению. – Слова эти не стали менее безжизненными от повторения.

Воздух с шумом вырвался из груди Джейн. Ей показалось, что вместе с дыханием из нее сейчас начнут выскакивать все ее внутренности. Этого не может быть, в отчаянии повторяла она себе, этого просто не может быть.

– Но почему, почему вы так думаете? – спросила она, как только обрела вновь способность говорить.

– Видите ли, у меня не было прямых доказательств, поэтому мистер Сикорд проявил твердость и запретил мне обращаться к властям. Как он неоднократно говорил, мне не следует этого делать, потому что я здесь человек новый. А для необычного поведения Эмили могут найтись и другие разумные объяснения. Но что-то говорит мне, что я права… Все, что я читала…

– Эмили сама говорила вам, что она… – слова застревали в горле Джейн, – что ее… сексуально растлевают, – прошептала она, не веря сама, что она произносит эти слова, выражающие невозможное.

– Нет, – ответила Пэт Рутерфорд, и Джейн вздохнула с облегчением.

Конечно, эта женщина ошибалась. Она просто пришла к неправильному заключению, потому что начиталась всякого…

– Но все ее поведение в последнее время говорит о том, что ее действительно растлевают. – Пэт Рутерфорд опять в раздумье замолчала. – Ну, во-первых, в последнее время она стала слишком спокойной. Она всегда была очень жизнерадостной девочкой, полной энтузиазма, на ее лице все время играла широкая улыбка. А сейчас она стала какой-то чересчур спокойной. Даже больше, чем спокойной. Такое состояние можно назвать грустью. Вы сами не замечали этого?

Джейн пришлось признать, что это правда.

– Однако, – запротестовала она, – вряд ли это может означать только одно – что ее растлили.

– Если бы это было все, что я заметила, то я не стала бы отнимать у вас время. Но есть еще кое-что.

Джейн ничего не сказала, кивком головы позволив учительнице продолжать.

– Однажды перед уходом я зашла в группу детского сада и увидела, как Эмили играет в куклы. Само по себе это, конечно, ни о чем не говорит, многие девочки, даже из более старших классов, частенько приходят поиграть в куклы. Если все это происходит нормально, то ничего страшного в этом нет. Но в том, что именно Эмили делала с куклами, я увидела нечто, что заставило меня остановиться и понаблюдать за ее действиями. Меня она не заметила. Она была полностью поглощена своей игрой.

– И в чем же она состояла?

– Она трогала кукол за грудь и между ног, и терла кукол одну об другую.

– Может, это было нормальное детское любопытство? – прервала ее Джейн, чувствуя, как в ней закипает гнев. В самом деле, эта женщина, зеленая, неоперившаяся учительница, несомненно состряпала в своем воображении эту нелепую историю, основываясь просто на том, что ребенок невинно экспериментировал с куклами.

– Может быть. Я об этом тоже думала. Конечно, из этого факта, взятого в отдельности, я не сделала немедленного заключения, что она подвергается растлению. Сначала я подумала, что она просто подражает поведению взрослых, которое она могла подсмотреть по телевизору или в кино.

Джейн отрицательно покачала головой. Она всегда внимательно следила, чтобы Эмили смотрела по телевизору только детские программы. Она всегда ходила с Эмили только на те фильмы, предназначенные для семейного просмотра, которые тоже можно было смотреть детям в возрасте Эмили. Нет, из просмотра телевизионных программ и фильмов Эмили не могла почерпнуть свой сексуальный опыт. Но, однако, у Эмили есть глаза. Несомненно, она проявляет любопытство по отношению к собственному телу. И тому же об этом говорят другие дети.

– Вероятно, она слышала об этом от других детей, – вяло предположила Джейн. Ей в это время хотелось только одного – стукнуть кулаком по столу и удавить Пэт Рутерфорд за необоснованные обвинения.

– Миссис Уиттекер, поймите меня правильно, я говорю эти вещи не по легкомыслию, – продолжала учительница, словно прочитав мысли Джейн. – Я думала о том, как сказать вам об этом, не один месяц. Мистер Сикорд не один раз напоминал мне, что мистер Уиттекер – один из уважаемых граждан нашего города, что он один из главных вкладчиков фонда школы. И я знаю, какое активное участие вы лично принимаете в делах школы. Мы знаем, какие вы оба замечательные и заботливые родители. Вот почему я не с легким сердцем заставляю вас пройти через это испытание. Всему этому можно найти разумное объяснение.

– Всему? Чему всему? Пока я не услышала от вас ничего связного. По крайней мере, ничего такого, что натолкнуло бы меня на мысль о том, что мою дочь сексуально растлевают.

– Но и это еще не все.

Джейн затаила дыхание.

– Я, пожалуй, не стала бы вас беспокоить, если бы на прошлой неделе не произошло одно событие.

– И что же произошло на прошлой неделе? – бесстрастно спросила Джейн.

– Я вошла в класс, около задних парт стояли Эмили и еще одна девочка. Одну руку Эмили положила ей на плечо, а другой ласкала ей грудь…

– Но это же глупо, две девочки трогают…

– Главное не то, что делала Эмили, очень важно то, что она при этом говорила.

– Говорила?

– Она шептала: «Ты так хороша! Мне так хочется тебя потрогать, ведь ты такая мягкая и красивая!»

– Что?

– Это ее подлинные слова. Чтобы не забыть, я их записала. Я полагаю, что это отнюдь не типичный диалог, который обычно ведут между собой маленькие дети, не правда ли? Это больше похоже на то, что Эмили подражает речи взрослого человека. Либо она подслушала эти слова, либо кто-то на самом деле говорил их ей самой. Этого я не знаю. Но я знаю, что для вас, миссис Уиттекер, это страшный удар и что вы, вероятно, очень сердиты на меня. Я знаю, что у меня нет прямых доказательств. Но я сломала голову в поисках объяснения, почему нормальная открытая девочка вдруг превратилась в интроверта [9]9
  Человек, сосредоточенный на своем внутреннем мире. – Прим. ред.


[Закрыть]и почему семилетний ребенок столь осведомлен в вопросах секса. Я не могу придумать ничего другого, если только…

– Если – что?

– Если только она не видела свою няньку с ее дружком. Это возможно? Может быть, в то время, когда они думали, что она спит, Эмили спустилась вниз и увидела свою няньку в объятиях ее друга. Может, при этом она подслушала их разговор.

Джейн раздумывала, возможно ли это. Дети Кэрол довольно часто исполняли при Эмили роль сиделок. Может быть, Селина пригласила на какую-то ночь мальчика, пока никого не было дома?

– Среди ваших соседей нет подростков? – спрашивала ее в это время Пэт Рутерфорд. – Может, один из них пытался вовлечь Эмили во что-то такое…

В ее воображении возникла длинная хулиганская фигура Эндрю Бишопа. Неужели этот подросток, сын Кэрол, развратил ее дочку?

Она так порывисто вскочила на ноги, что чуть было не упала.

– Мне надо поговорить с Эмили!

– Я надеялась, что вы это скажете. – Пэт Рутерфорд глубоко вздохнула. – У Эмили сейчас ленч. Я схожу за ней в столовую и приведу ее сюда, если вы не возражаете.

– Нет, конечно.

Пэт Рутерфорд вышла из класса молча. Оставшись одна, Джейн стукнула кулаками по столу с такой силой, что несколько листков бумаги вспорхнули в воздух и плавно опустились на пол.

– Черт возьми, это не может быть правдой, – беспрерывно повторяла она. – Этого не может быть, этого не может быть!

Она стремительно ходила взад и вперед мимо учительского стола, как это несколько минут назад делала Пэт Рутерфорд. Как могло это произойти? – спрашивала она себя. Как это могло произойти? Ответ был только один. Этого не может быть. Пэт Рутерфорд просто неадекватно отреагировала на совершенно невинную ситуацию, что и выяснится через несколько минут.

Несколько минут. Она размышляла о том, как сильно может измениться жизнь за какие-то несколько кратких мгновений. Только что она была счастливой женщиной, у которой был чудесный муж и прекрасный ребенок, она думала, что держала судьбу за хвост, что держитсудьбу за хвост, а уже в следующую минуту… в следующую минуту этот лучезарный мир рассыпается в прах. И все это из-за одной простенькой фразы: «Я думаю, что Эмили подвергается сексуальному растлению».

Нет. Этого не может быть.

Возможно ли это? Возможно ли, чтобы дети Кэрол, пусть даже непреднамеренно, стали причиной изменения поведения Эмили в последнее время? Неужели Селина приводила своего дружка на те ночи, когда оставалась с Эмили? Возможно, подумала Джейн, но маловероятно. Как рассказывала Кэрол, Селина не бегала на свидания, предоставляя это другим, говорила, что дружка у нее нет и в ближайшем будущем не предвидится. А что можно сказать об Эндрю? Неужели он мог приставать к ее дочке? Мальчишка всегда выглядел так, словно девчонки просто не могли его интересовать, об этом говорило все его поведение. Он гораздо больше интересовался баскетболом и бейсболом. Да и на Эмили он никогда не обращал никакого внимания. Хотя, следуя логике вещей, именно его можно было заподозрить в первую очередь. «Боже мой, – безмолвно рыдая, думала Джейн, борясь с желанием завопить в голос. – Я его убью! Я убью этого проклятого мальчишку!»

– Мама? Привет, мамочка! – Эмили рванулась к матери.

– Как дела, куколка?

– Все хорошо. Я дала Джоди яблоко. Я правильно поступила?

– Конечно, правильно. – Джейн отбросила прядку волос с красивого личика Эмили, затем повела ее к ближайшей парте. – Почему бы нам не поговорить несколько минут?

В дверях появилась Пэт Рутерфорд и знаками показала, что она будет ждать в холле внизу.

– Мамочка, это не моя парта. – Эмили повела во второй ряд и гордо показала парту и маленький стульчик рядом.

Джейн с трудом втиснулась в маленькое сиденье.

– Мне надо тебя кое о чем спросить, – начала она, стараясь придать твердость своему дрожавшему голосу. – И я хочу, чтобы ты сказала мне правду. Ты понимаешь меня?

Эмили кивнула.

– Я не буду сердиться на тебя, что бы ты мне ни сказала. Хорошо? Не бойся говорить со мной. Очень важно, чтобы ты сказала мне, что на самом деле произошло.

– Я все тебе скажу, мамочка.

– Солнышко мое, скажи мне, когда с тобой оставалась Селина, она никого не приглашала на ночь?

Эмили отрицательно покачала головой. Ее волосики снова упали ей на личико.

– К ней никогда не приходили мальчики, когда мама и папа уезжали на ночь?

– Нет, она всегда играет только со мной.

– А что ты можешь сказать мне об Эндрю?

– Он никогда не оставался со мной.

– Нет, в прошлом году это было несколько раз.

– Да, правда. Теперь я вспомнила.

– К нему никогда никто не приходил? – настаивала на своем Джейн.

– Нет. Не думаю.

– Эндрю… Он когда-нибудь… Он не говорил ничего такого, что тебе было неловко слушать?

– Я не понимаю.

– Он не предлагал тебе… делать что-нибудь такое, что тебе не хотелось бы делать?

– Я не очень хорошо тебя понимаю мама, о чем ты спрашиваешь?

– Он когда-нибудь прикасался к тебе так, что ты неловко себя чувствовала?

Эмили не отвечала.

– Эмили! Эндрю когда-нибудь трогал тебя так, что это было тебе неприятно?

Эмили, потупив глаза, молчала. Джейн с великим трудом держала себя в руках. Изнутри же ее захлестывала волна ярости: «Я убью этого ублюдка! Я убью этого ублюдка!»

– Пойми, солнышко, ты должна сказать мне всю правду, это очень важно. Я знаю, что бы ни произошло – в этом нет твоей вины. Я обещаю, что не буду сердиться на тебя, что бы ты мне ни сказала. Я знаю, что ты маленькая чудная девочка, ты моя радость, ты не можешь сделать ничего дурного и, что бы с тобой ни произошло, ты в этом не виновата. Но мне очень важно знать правду, солнышко. Скажи мне, не трогал ли тебя Эндрю так, что это причиняло тебе неудобство? Трогал ли он тебя за стыдные места?

Джейн содрогнулась. Неужели это она на самом деле произносит такие слова, разговаривая с собственной дочерью? Может, это не она. Ей в голову вдруг пришла мысль, что это не может происходить в действительности, что все это эпизод какого-то дурного, тяжелого сна. Джейн слышала, как настенные часы, громко тикая, отсчитывали минуты. Ей показалось, что прошла целая вечность, прежде чем Эмили заговорила.

– Эндрю не делал этого. Это не Эндрю, – сказала она.

– Что?

– Это не Эндрю, – повторила Эмили, избегая встречаться взглядом с матерью.

– Не Эндрю? Но кто же тогда? – Одновременно Джейн лихорадочно перебирала в уме, кто бы это мог быть? Если не Эндрю, то, может быть, кто-нибудь из его приятелей? А может, кто-нибудь из старшеклассников в этой школе? Может, кто-нибудь из учителей? Может быть, зубной врач, к которому Джейн возила дочь несколько месяцев назад? Может, вообще какой-нибудь незнакомец? Боже милостивый, кто?!

– Эмили, кто это был? Пожалуйста, скажи мамочке. Кто тебя трогал, солнышко мое? Кто заставлял тебя краснеть? Пожалуйста, радость моя, ты все можешь сказать маме.

Эмили медленно подняла глаза, и их взгляды встретились.

– Папа, – произнесла Эмили.

Все остановилось: сердце в груди, часы на стене. Джейн показалось, что она перестала дышать. Стихли все звуки, в ушах стояло одно только назойливое жужжание. Несомненно, она не могла на самом деле это услышать. Это ей только показалось. Это только воображение. Просто ее дочка сказала первое, что пришло ей в голову, потому что мать загнала ее в угол своими вопросами. Она просто хотела угодить матери, науськанная своей учительницей. Нет никакого сомнения, что это просто невозможно. Не-воз-мож-но!

Этого не могло быть. Подумать только, человек, с которым она прожила в браке одиннадцать лет, любящий муж и уважаемый детский хирург, этот благословенный столп общества, признанный благодетель, обожаемый всеми, кто его знал, этот человек мог растлить собственную дочь? Нет, это положительно невозможно. Больше того, это просто смешно. Ведь это тот самый человек, которому она безоговорочно доверяла все свои радости и горести в течение почти двенадцати лет, который всегда был рядом с ней и всегда успокаивал и утешал ее в самые трудные минуты – и подумать о нем такое… Если он растлил их дочь, то это было бы такое предательство, какого она не смогла бы перенести. Это невозможно. Это не могло произойти, и этого не было.

Если это было правдой, подумала она, видя, как, оставляя мокрые следы, по щекам ее дочери текут слезы, то где же была она и ее глаза все эти годы? Кто же она, если ее было так легко обвести вокруг пальца и одурачить? Что можно сказать о ней, если мужчина, которого она знала столько лет, оказался совсем не тем, за кого она его принимала? Кто такая эта Джейн Уиттекер, если она не смогла разобраться, что из себя представляет ее муж? Что она за мать, если даже не подозревала о том, что кто-то растлевает ее родную дочь, что же она за мать, если узнаёт об этом от молодой учительницы? Что она за человек? Кто она такая, если занимается защитой окружающей среды, но не может защитить собственное дитя? Кто она после всего этого?

Она не знала этого. Она вообще ничего больше не знала и не понимала.

– Ты не сердишься на меня, мамочка?

Джейн ответила с трудом. Голос плохо повиновался ей.

– Нет, конечно же нет, моя маленькая. Я совсем не сержусь на тебя.

– Папа заставил меня пообещать ничего не говорить тебе, – без понукания продолжила девочка.

Джейн охватило неудержимое желание зажать уши и завизжать: «Довольно!», но теперь было уже поздно. Ей придется дослушать рассказ Эмили, хочет она того или нет.

– Он сказал, что это будет наша маленькая тайна.

– Я знаю, моя маленькая, – простонала Джейн. – Я знаю.

Что она знала? – в бешенстве спрашивала она себя. Что она вообще знала? Она проглотила желчь, скопившуюся во рту, потом выдавила сквозь дрожащие губы следующий вопрос.

– За какие места тебя трогал папа?

Она безмолвно молила: «Не отвечай мне ничего, я прошу тебя. Я не желаю этого знать. Я не вынесу этого. Я не вынесу этого».

– Вот здесь, – застенчиво призналась Эмили, указывая на свою неоформившуюся грудь. – И здесь, – она машинально дотронулась до места между ног. – Иногда он трогал меня за попку, – закончила она. Джейн содрогалась от каждой фразы дочери.

– Когда он трогал тебя? – Джейн слышала свои вопросы так, словно их задавал кто-то посторонний. Она сама не могла произносить этих слов, это было просто немыслимо. Этоне могло произойти.

– Иногда он делал это, когда я купалась в ванне. Папа заходил и вытирал меня.

– Когда ты купалась в ванне? – Джейн почувствовала в своем голосе облегчение. Ну, конечно! Все это обычное недоразумение. Майкл просто вытирал ее после ванны, как это делают все родители. Все это было раздуто слишком старательной учительницей и матерью, слишком скорой на обобщения. Совершенно невинные действия приобрели оттенок двусмысленности и даже порочности.

– Иногда, когда ты ходила на митинги, папа ложился ко мне в кроватку, – продолжала Эмили, и Джейн поняла, что мыльный пузырь ее рационального объяснения с треском лопнул. – Он говорил, что это такое счастье, что он сделал такую прекрасную девочку.

Вдруг Эмили разразилась громкими мучительными рыданиями.

– Он говорил, что в этом нет ничего страшного, что все папочки так любят своих маленьких дочек.

Джейн обняла Эмили. Следующий вопрос давил ее изнутри, она едва не подавилась им, с таким трудом он был наконец высказан вслух.

– Папа… папа когда-нибудь просил потрогать его?

Эмили вырвалась из ее объятий, опустила голову и показала пальчиками на пах Джейн.

– За его член? – прошептала Джейн.

Эмили кивнула.

– Это мне очень не нравилось. Он становился в моих руках мокрым и липким.

Джейн покачнуло, она испугалась, что сейчас потеряет сознание.

– Он… – Она замялась. Была ли она в состоянии задать следующий вопрос? Какие еще мерзости услышит она сегодня? – Он еще что-нибудь делал с тобой?

Эмили отрицательно покачала головой.

– Он не делал тебе больно?

– Нет.

Джейн прикрыла глаза. Слава Богу!

– Он заставил меня пообещать ничего не говорить тебе, а теперь он рассердится, потому что я нарушила обещание.

– Не волнуйся, моя крошка. О папе я сама позабочусь, – сказала Джейн, не зная еще, что она предпримет. – Послушай, радость моя, сейчас я поеду домой и возьму кое-какие наши с тобой вещи, потом я вернусь, заберу тебя и мы с тобой уедем. Устроим себе маленькие каникулы. Мы уедем вдвоем. Это будут девичьи каникулы. Только для нас двоих. Ты хочешь?

– А папа?

– В этот раз его не будет. – «Неужели это говорила она?» – В этот раз мы будем только вдвоем. Ладно?

Эмили кивнула головой, вытерла рукой слезы.

– Не забудь мое любимое одеяло.

– Как я могу его забыть? Не волнуйся, моя радость, я ничего не забуду, – Джейн помедлила, не будучи уверенной, что сможет сдвинуться с места, – а пока поиграй и хорошо проведи время. Помни, что я тебя люблю. Я очень люблю тебя.