Текст книги "Я — Господь Бог"

Автор книги: Джорджо Фалетти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 24 страниц)

Глава 30

Вивьен вышла на пустую, плохо освещенную лестничную площадку. Полумрак и мысли о том, что этот человек годами ходил тут, каждый день ступал по этому паласу, давно утратившему всякий цвет, вызывали у нее неприятные ощущения.

Какая-то темнокожая женщина, старая, морщинистая, с кривыми, как колесо, ногами, появилась из-за угла с хозяйственной сумкой в руке и направилась к ней, опираясь на палку. Увидев, что Вивьен запирает дверь, она не удержалась от замечания:

– А, наконец-то сдали нормальному человеку.

– Простите?

Старуха не стала объясняться, остановилась у двери напротив той, откуда вышла Вивьен, и без всяких церемоний протянула ей свою сумку. Возможно, возраст и недомогания научили ее действовать, а не просить. Или, быть может, она считала, будто они сами по себе уже дают ей право требовать.

– Подержите. Но имейте в виду – я не даю чаевых.

В руках у Вивьен оказалась сумка, откуда исходил запах лука и хлеба. Все так же опираясь на палку, женщина принялась отпирать дверь. И ответила на вопрос, который ей никто не задавал:

– Приходила полиция вчера. А я-то видела, что это проходимец.

– Полиция?

– Ну да. Тоже еще те типчики. Звонили ко мне, но я не открыла.

После такой откровенной враждебности Вивьен решила помолчать о своей профессии. Подождала, пока старуха откроет дверь. Из-за нее сразу же выглянул большой черный кот и, увидев хозяйку вместе с какой-то незнакомой женщиной, убежал. Вивьен невольно проследила, все ли лапы у него на месте.

– Кто жил здесь до меня?

– Какой-то тип с обезображенным лицом. Настоящее чудовище. И по виду, и по манерам. Однажды приехала «скорая помощь» и увезла его. Из сумасшедшего дома, я думаю, приезжали.

В своем лаконичном и безжалостном суждении старуха попала в точку. Именно там самое подходящее место для этого человека, кто бы он ни был, именно там он должен был закончить свои дни. Старуха вошла в квартиру и указала на стол:

– Положите туда.

Вивьен прошла следом за ней и увидела, что квартира – точно такая же, как та, которую она только что осмотрела. В комнате оказались еще два кота. Полосатый прыгнул на стол, как только Вивьен положила сумку, и принялся обнюхивать ее. Женщина шлепнула животное.

– Брысь отсюда. Потом поешь.

Кот спрыгнул на пол и спрятался под стул, на котором спал его сородич.

Вивьен осмотрелась. В комнате не оказалось ничего парного – ни двух одинаковых стульев, ни одинаковых стаканов на полке над раковиной. Все разное и старое. Кошачий запах явно был старшим братом того, что стоял в вестибюле.

Старуха обернулась к Вивьен и посмотрела на нее с удивлением, словно та возникла перед ней неожиданно:

– Так что я говорила?

– Вы говорили о квартиранте, что жил напротив.

– Ах да, об этом типе. Он так и не вернулся. Приходил пару раз другой навестить его. Но ему, должно быть, не понравилась квартира, и он не снял ее. Кто знает, в каком она состоянии.

Вивьен почувствовала, как забилось сердце.

– Другой? Хозяин дома не говорил, что еще кто-то интересовался этой квартирой.

Старуха сняла пальто и повесила на спинку стула.

– Недавно приходил. Высокий тип в зеленой куртке. Как у военных, я думаю. Тоже очень странный. Приходил пару раз и больше не появлялся. И слава богу, что не снял эту квартиру.

Вивьен хотела бы задержаться и порасспросить старуху, не вызывая подозрений. Та с самого начала не скрывала, что думает о полиции. Но для этого требовалось время, а срочность, о какой говорил отец Маккин, тянула ее отсюда, словно канат, привязанный к поясу. Она решила, что непременно вернется и продолжит разговор после встречи со священником.

Женщина подошла к плите.

– Хотите кофе?

Вивьен взглянула на часы, как человек, который с удовольствием принял бы предложение, но вынужден отказаться.

– Прошу прощения. Я и рада бы выпить чашечку, но очень спешу.

На лице старухи отразилось некоторое сожаление. Вивьен пришла на помощь:

– Вас как зовут?

– Джудит.

– Хорошо, Джудит. А я – Вивьен. Давай сделаем так. Мне сейчас обязательно нужно уйти, а когда вернусь, постучу к тебе, и попьем кофе как хорошие соседки.

– Но только не с трех до четырех. Я пойду к врачу, спину ломит…

О нет, только бы не вздумала сейчас перечислять все свои болезни.

Вивьен прервала наверняка нескончаемую жалобу на артриты и боли в желудке:

– Хорошо. Сейчас убегаю. Увидимся позже.

Она прошла к двери и, прежде чем уйти, улыбнулась своей новой подруге:

– Постарайся, чтобы кофе не остыл. Нам есть что рассказать друг другу.

– Хорошо. Но помни – я не даю чаевых.

Вивьен вновь оказалась одна на лестнице, спрашивая себя, насколько заслуживает доверия эта старая женщина. Она все же дала хоть и слабый, но какой-то новый возможный след. Как нередко повторял Белью, в их положении ничем нельзя пренебрегать.

Спустившись на лифте, она поспешила на улицу. Возле ее машины стоял полицейский и выписывал штраф. Она подошла, когда он сунул листок под дворник.

– Простите…

– Ваша машина?

– Да.

– Вам известно, что это место для разгрузки товара?

Вивьен молча показала ему значок. Полицейский фыркнул и забрал бумагу:

– В следующий раз нужно оставлять знак. Тогда не будем терять времени. Ни вы, ни я.

Время – это как раз то, чего у Вивьен совсем не было. Даже для того, чтобы ответить на справедливое замечание местного полицейского.

– Извините. Я не нарочно.

Человек в форме ушел, проворчав «до свиданья». Вивьен села в машину и включила двигатель. И снова привлекла на помощь мигалку. На предельной скорости, которая, однако, не создавала риска для ее собственной и чужих жизней, направилась на север. Поехала по Бруклин-Квинс-экспрессвей, а потом по Двести семьдесят восьмой магистрали, которая за мостом превратилась в Брукнер-экспрессвей.

В пути, прежде как следует подумав, она пару раз позвонила Расселу. Телефон не отвечал. Чтобы как-то справиться с плохим настроением, попыталась убедить себя, что действовала ради благой цели. И все же не могла не признать, что какая-то часть ее последовала за Расселом, когда он ушел. И теперь она не знала, где они находятся и куда движутся.

Вивьен заставила себя снова обдумать все события, припоминая каждую подробность, чтобы проверить, не упустила ли что-нибудь. Зигги, письмо, Уэнделл Джонсон, Младший Босс, нелепый трехлапый кот. Вся эта взрывчатка, которую сумасшедший сумел разложить до своей смерти. Жертвы, которые были и которые еще могут быть, если они не задержат того, кто задумал мстить и безжалостно осуществлял свое намерение.

И наконец, эта сумасбродная кошатница Джудит. Можно ли верить ей? Рассел видел человека в зеленой куртке, выходившего из квартиры Зигги. Человек в такой же точно одежде приходил в этот дом. Вопрос: одно ли и то же это лицо? Если да, то это не мог быть новый квартирант, потому что капитан сказал – квартира оплачена на год вперед.

Причина не очень понятна. Если только вместе с письмом отец не отправил сыну и ключи от своей квартиры. В таком случае зеленая куртка была на человеке, которого они отчаянно ищут.

Она намеренно исключила из этого рассуждения тревожный, взволнованный голос отца Маккина, хотя он по-прежнему звучал в ушах.

Это связано со взрывами, да простит меня Господь…

Она не представляла, чего ожидать, и потому ей не терпелось добраться к нему как можно скорее.

Казалось, время и машина двигаются по-разному. Одно слишком быстро, другая слишком медленно. Она еще раз набрала номер Рассела. Просто чтобы убить время, а не ради интереса, убеждала она себя.

Никакого ответа.

Телефон либо выключен, либо вне зоны действия сети. Уступив своей человеческой природе, Вивьен позволила себе пофантазировать, будто она рядом с Расселом, где-то совсем в другом месте, где не слышны шумы большого города и крики жертв, и почувствовала, как вспыхнуло желание и промежность окатило жаром. Случайность, сказала она себе. Но это была единственная, первая за долгое время примета, что она еще жива.

Когда она свернула на грунтовую дорогу и через пару поворотов увидела здание «Радости», ее вдруг охватила тревога. Она подумала, что не так уж и хочет узнать, что собирается сказать ей отец Маккин. Притормозила, чтобы не тянуть за собой во двор тучу пыли.

Священник ожидал ее возле сада – черное пятно на фоне зелени и голубого неба. Вивьен обратила внимание на то, что он в сутане, в этом длиннополом одеянии, которое церковь со временем позволила священникам заменять иногда более удобной и современной одеждой.

Выйдя из машины и направившись к нему, Вивьен подумала, что на этот раз его выбор не случаен, что кроется в нем какой-то определенный смысл. Как если бы преподобному Маккину почему-то требовалось подчеркнуть свой церковный сан.

Подойдя ближе, Вивьен убедилась, что ее предположение недалеко от истины. Глаза человека, который оказался перед нею, словно потухли и избегали ее взгляда. В них не было ни тени столь свойственной ему обычно жизненной энергии и доброжелательности.

– Ну вот и хорошо, что приехала.

– Майкл, отчего такая срочность? Что случилось?

Маккин огляделся. Двое ребят в другом конце сада чинили ограду. Третий стоял рядом и подавал им инструменты.

– Не здесь. Пойдем.

Он направился к дому. В вестибюле остановился возле двери в небольшую комнату, служившую медицинским кабинетом, и открыл ее.

– Вот, заходи. Тут нам никто не помешает.

Вивьен прошла в комнату, где все сияло белизной: стены и потолок, простыня на металлической кушетке, старая медицинская ширма, чуть подальше, в углу, стеклянный шкафчик для лекарств. Одежда священника выглядела здесь словно чернильное пятно на снегу.

Отец Маккин остановился, не в силах взглянуть Вивьен в глаза.

– Скажи, ты веришь в Бога?

Вивьен удивилась такому вопросу. Не мог же он вызвать ее, да еще так срочно, только для того, чтобы узнать, верит ли она в Бога. Но решила, что раз спрашивает, то, наверное, не случайно.

– Несмотря на мою работу, я мечтательница, Майкл. Это самое большее, что я могу себе позволить.

– И в этом разница между нами. У мечтателя есть надежда, что его мечты сбудутся.

Он помолчал и постарался заглянуть ей в глаза.

– А верующий человек верит.

Потом он отвернулся, подошел к шкафчику и некоторое время разглядывал упаковки с лекарствами.

Заговорил, не глядя на нее:

– То, что я хочу сказать тебе, противоречит этой вере. Противоречит всем наставлениям, которым я следовал многие годы. Всему, во что верил, что разделял. Но бывают случаи, когда церковные догмы поистине непостижимы перед человеческими страданиями. Перед многими, слишком многими человеческими страданиями.

Он повернулся к ней. Она увидела мертвенно-бледное лицо.

– Вивьен, человек, который взорвал бомбы в Нижнем Ист-Сайде и на Гудзоне, приходил ко мне исповедаться.

Вивьен словно рухнула в ледяные воды Арктики. И долго оставалась там, прежде чем смогла выбраться на поверхность и глотнуть воздуха.

– Ты уверен?

Вопрос вырвался непроизвольно и подразумевал множество других. Ответ она услышала спокойный и осторожный, какой может дать человек, способный объяснить то, во что трудно поверить.

– Вивьен, у меня диплом по психологии. Я знаю, что мир полон безумных мифоманов, готовых признаться во всех грехах на свете, лишь бы обрести минутную известность. Знаю, что одна из трудностей в работе полиции как раз в том, чтобы отличить действительно виновных от тех, кто выдает себя за них. Но в данном случае все иначе.

– Что заставляет тебя так думать?

Священник пожал плечами:

– Все и ничего. Детали, подробности, слова. Но после второго взрыва я уже не сомневаюсь, что это он.

Вивьен с трудом оправилась от первоначального смятения и, придя в себя, ощутила только сильный выброс адреналина. Она понимала всю важность того, что сообщил священник. Но догадывалась и о том, какую внутреннюю борьбу он выдержал и какую проиграл, чтобы сделать это.

– Можешь теперь рассказать все по порядку?

Преподобный Маккин кивнул в знак согласия, ожидая вопросов. Теперь, когда сосуд распечатан, он понимал, Вивьен знает, что спросить и как сделать это наилучшим образом.

– Сколько раз ты видел его?

– Один.

– Когда это было?

– В воскресенье утром, на другой день после первого взрыва.

– Что он сказал тебе?

– Признался, что это его рук дело. И добавил, что намерен продолжать.

– Как сказал? Помнишь точные слова?

– Разве такое забудешь. Он сказал, что в первый раз соединил свет и мрак. В следующий раз соединит землю и воду.

Он дал ей время подумать. Потом заключил:

– Так и было. Первый взрыв произошел в сумерки, когда встречаются свет и мрак. Второй – на берегу реки, где соединяются земля и вода. Знаешь что это означает?

– Сотворение мира, но только с обратным знаком – разрушение.

– Совершенно верно.

– Он сказал, зачем это делает?

Маккин опустился на скамейку, словно силы покинули его во время этой исповеди.

– Я спросил почти такими же словами.

– И что он ответил?

– Он ответил: «Я – Господь Бог».

Эти еле слышно произнесенные слова, прозвучавшие вне исповедальни, произвели на обоих шокирующее впечатление безумия – безвозвратного, смертоносного сумасшествия, такого, которое исключает всякий проблеск снисхождения. Его результат – чистое зло, воплощенное в человеческом существе.

Преподобный обратился к своим познаниям в психологии:

– Этот человек, кто бы он ни был, гораздо страшнее серийного убийцы или преступника, совершающего массовые убийства. Он соединяет в себе обе патологии. И обе представляют собой убийственное бешенство при полнейшем отсутствии здравого смысла.

Вивьен подумала, что если бы они взяли этого человека, то нашлись бы психиатры, готовые заплатить какие угодно деньги, лишь бы заполучить его для изучения. И многие люди отдали бы не меньше, лишь бы только им позволили уничтожить его собственными руками.

– Можешь описать его?

– Я не смог рассмотреть. Исповедальня в церкви Святого Бенедикта намеренно погружена в полумрак. Кроме того, он все время держался в углу.

– Расскажи, что запомнил.

– Темноволосый, молодой, высокий, кажется. Голос глухой, но спокойный и холодный, как лед.

– А еще что?

– Может быть, пригодится такая деталь. Я заметил, у него зеленая куртка, как у военных. Хотя одежда мало что значит.

Наоборот – значит все.

Вивьен почувствовала, как от нахлынувшей радости легкие наполнились воздухом, будто она глотнула чистого гелия.

Выходит, Джудит, которая не дает чаевых, не ошиблась. Вивьен благословила ее в душе, поклявшись самой себе, что попьет с нею кофе и во всех подробностях выслушает все жалобы на здоровье. Она присела возле священника, безутешно уставившегося в пол, и опустила руки ему на колени. В эту минуту она не сочла подобный жест фамильярным, он лишь выражал дружеское участие.

– Майкл, очень долго объяснять, но это он. Ты не ошибся. Это он.

На сей раз сомнение выразил священник, не знавший, можно ли радоваться:

– Ты уверена?

Вивьен резко вскочила, словно подброшенная пружиной:

– Совершенно.

Она прошлась взад и вперед по комнате, спешно обдумывая услышанное. Потом остановилась и спросила:

– Он не сказал, вернется ли?

– Не помню. Но, думаю, придет.

Тысячи мыслей теснились в голове Вивьен, тысячи картин сами собой всплывали в сознании.

Наконец она поняла, что сделает.

– Майкл, если станет известно, что ты нарушил тайну исповеди, чем это кончится для тебя?

Священник поднялся, на лице его отразилось смятение человека, который чувствует, что душа его низвергается в пропасть.

– Отлучение от церкви. Запрет на профессию. Навсегда.

– Этого не будет. Потому что никто не узнает об этом.

Вивьен принялась излагать ему, что намерена делать, а сама тем временем думала о человеке, находившемся с ней в этой белой комнате, о благополучии «Радости» и о том, что делалось каждый день в этом доме для таких детей, как Санденс.

– Я не могу поставить жучок в исповедальне. Пришлось бы объяснить слишком многое. Но есть одна вещь, которую ты мог бы сделать.

– Что же?

– Если этот человек вернется, позвони мне на мобильник и не выключай, чтобы я слышала ваш разговор. Тогда я буду знать, где он находится, и смогу руководить операцией по его захвату, когда он выйдет из церкви.

Майкл Маккин, священник, утративший всякую веру, увидел, как на горизонте затеплилась надежда.

– Но этот человек, когда возьмете его, потом все раскроет.

– А кто ему поверит, тем более если мы с тобой будем все отрицать? У меня есть свидетельница, которая видела его в зеленой куртке, и я смогу приписать всю заслугу ей. Ты останешься чистым.

Преподобный промолчал, обдумывая предложение, как будто Вивьен, стоя перед ним, протягивала ему яблоко.

– Не знаю, Вивьен. Я уже ничего не знаю.

Она положила руки ему на предплечья и крепко сжала:

– Майкл, не я же должна читать тебе нравоучения. За всю жизнь я редко бывала в церкви. Но в одном уверена. Ты спасешь от смерти множество людей, и тот Христос, который умер на кресте ради спасения мира, не сможет не простить тебя.

Ответ прозвучал после короткого молчания, длившегося вечность, в которую священник призывал верить:

– Хорошо. Я сделаю это.

Вивьен испытала благодарность и облегчение и с трудом удержалась, чтобы не обнять Маккина, который еще никогда не был так близок к людям, как в этот момент, когда полагал, будто его душа отдалилась от Бога.

– Давай теперь пойдем в сад. Мне ужасно хочется повидать племянницу.

– Сейчас ребята будут обедать. Хочешь побыть с ними?

Только тут Вивьен поняла, что голодна. Оптимизм расслабил желудок.

– С большим удовольствием. Кухня миссис Карраро всегда заслуживает того, чтобы воздать ей должное.

Не сказав больше ни слова, они вышли из комнаты и закрыли за собой дверь.

Спустя несколько секунд из-за ширмы появился Джон Кортиген. Он постоял некоторое время, глядя на дверь, нахмурившись, на глазах блеснули слезы.

Он опустился на кушетку и, словно жест этот стоил ему огромного труда, закрыл лицо руками.

Глава 31

Сидя в удобном красном кресле, Рассел ждал.

Он привык ждать. Годами ждал, даже не зная чего. Возможно, и сам не осознавал, что находится в состоянии ожидания. И все это время смотрел на мир как опасливый зритель, прячущий свои страхи за сарказмом и настолько отупевший от постоянной жизненной гонки, что не понимал простой истины: единственный способ забыть о своих проблемах – это разрешить их.

Когда же понял, то обрел уверенность и как результат – непривычное душевное спокойствие. И действительно, даже сейчас, снедаемый нетерпением, он сидел спокойно, равнодушно оглядывая обстановку.

Он находился в небольшой приемной ультрасовременного офиса, спроектированного и обставленного Филиппом Старком и занимавшего целый этаж красивого небоскреба на Пятидесятой улице.

Стекло, кожа, позолота, чуть-чуть разумного китча и несколько продуманных дерзких штрихов. Аромат мяты и кедра. Миловидные секретарши, соответствующие обстановке сотрудники. Все тщательно продумано для того, чтоб принять и ошеломить посетителей.

Рассел ожидал в нью-йоркском офисе «Уэйд Энтерпрайз», компании своего отца. Фирма с головным офисом в Бостоне, с представительствами в крупнейших городах Соединенных Штатов и основных столицах мира работала в самых разных направлениях – от строительства до технологических поставок армии, от финансов до торговли сырьем и прежде всего – нефтью.

Рассел посмотрел на табачного цвета ковровое покрытие с фирменным логотипом в центре, которое наверняка обошлось в целое состояние. А возможно, приобретено и по фабричной цене, поскольку изготовлено на одном из предприятий группы.

Все вокруг являло собой молчаливую и немалую дань уважения божеству по имени «Деньги» и его почитателям. Рассел хорошо знал их и знал, как крепка их вера.

Его лично деньги мало интересовали, тем более сейчас. Единственное, чего ему хотелось, – перестать быть неудачником.

Раз и навсегда.

До сих пор он оставался неудачником, повсюду пребывая в тени. В тени своего отца, своего брата, своей фамилии, огромного офисного здания фирмы в Бостоне. В тени заботливого крыла матери, пока ей удавалось справляться с огорчениями и затруднениями, которые он обрушивал на нее своими поступками.

Теперь пришел момент выйти из тени и самому рисковать. Он не стал спрашивать себя, что на его месте сделал бы Роберт. Теперь он сам знал, что делать. Поведать миру историю, попавшую ему в руки, можно только одним-единственным способом – необходимо расследовать ее до конца, а потом изложить с самого начала.

Самому.

Когда он наконец понял это, воспоминание о брате изменилось. Рассел всегда настолько идеализировал его, что отказывался считать человеком со своими достоинствами и недостатками, каковых годами упрямо не замечал. Теперь брат перестал быть мифом, а стал другом, чей образ его не покинет, точкой отсчета, а не кумиром на слишком высоком пьедестале.

В дверях появился лысый мужчина в очках, в безупречном синем костюме и направился к секретарше. Увидев его, она поднялась ему навстречу:

– Мистер Кли, если будете так любезны и подождете несколько секунд, мистер Робертс сразу же примет вас.

Посетитель кивком поблагодарил ее и осмотрелся, куда бы сесть. Заметив Рассела, брезгливо окинул взглядом его измятый костюм и прошел к креслу подальше. Рассел понимал, что его присутствие в этом офисе – фальшивая нота в уютном царстве гармонии и хорошего вкуса. Он улыбнулся. Похоже, его главный талант – неизменно служить неприятной неожиданностью.

Невольно вспомнились слова Вивьен в тот вечер, когда он поцеловал ее.

Единственное, в чем я уверена, – мне не нужны осложнения…

Он заявил тогда о том же, но знал, что лжет. Он чувствовал, что Вивьен – это новая история, мост, по которому он хотел пройти, чтобы узнать, кто там, на другом берегу. Впервые в жизни не убежал. И на своей шкуре испытал то, от чего нередко заставлял страдать других женщин. С горьким чувством иронии, смешанной с неловкостью, он услышал тогда слова, которые сам произносил много раз, прежде чем повернуться и уйти. Он даже не позволил Вивьен закончить разговор. Чтобы не получить ранения, предпочел ранить сам.

Потом, сидя в машине и глядя в окно, почувствовал себя одиноким и ненужным, обдумывая единственную истину: та ночь оказалась хороша для него, словно костюм, сшитый по мерке, и тем не менее без осложнений не обошлось.

Только для него, судя по всему.

Когда у него на глазах Вивьен вдруг превратилась в незнакомого человека, он вышел из квартиры на Бродвее, убитый разочарованием и обидой. Зашел в какой-то жуткий бар с желанием выпить что-нибудь крепкое, что растопило бы ледяной ком в желудке. Но, пока ожидал бармена, это намерение рухнуло. Он заказал кофе и стал думать, что же делать дальше.

Он совершенно не собирался отказываться от расследования, но понимал, насколько трудно добиться результата только своими силами. И с огорчением признал, что единственный возможный путь – это обратиться за помощью к своей семье.

Мобильник не работал – и батарейка села, и деньги кончились, – но он приметил в глубине бара телефон-автомат. Оплатив кофе и получив пригоршню центов, он решил сделать один из самых трудных в своей жизни звонков.

Монетки опустились в щель с обнадеживающим шумом, и он набрал номер своего дома в Бостоне, нажимая на кнопки, словно судовой радист, посылающий в эфир отчаянный призыв SOS.

Ответил, естественно, безликий голос кого-то из слуг:

–  Дом семьи Уэйд. Добрый день.

–  Добрый день. Это Рассел Уэйд.

–  Здравствуйте, мистер Рассел. Это Генри. Чем могу помочь?

Лицо дворецкого, всплывшее в памяти, наложилось на рекламные плакаты, висящие перед глазами. Среднего роста, аккуратный, безупречный. Именно такой человек и необходим для управления огромным домом, где живет семья Уэйд.

–  Я хотел бы поговорить с моей матерью.

Последовала вполне понятная короткая пауза. Слуги, как упрямо называла их мать, имели весьма четкие указания на этот счет и, конечно, знали о его трудных взаимоотношениях с родителями.

–  Сейчас выясню, дома ли миссис.

Рассел улыбнулся, в который уже раз столкнувшись с подобным проявлением дипломатии. На самом деле осторожный ответ слуги означал:« Выясню, хочет ли миссис говорить с вами».

После некоторого ожидания, показавшегося ему нескончаемым и стоившего еще пары монет,

звяк, звяк

проглоченных автоматом, он услышал ласковый, но настороженный голос матери:

–  Привет, Рассел.

–  Привет, мама. Рад слышать тебя.

–  Я тоже. Что с тобой случилось?

–  Нужна твоя помощь, мама.

В ответ молчание. Вполне понятное молчание.

–  Я понимаю, что прежде злоупотреблял твоей помощью. И не умел благодарить тебя. Но на этот раз мне нужны не деньги и не услуги адвоката. Я не попал ни в какой переплет.

Легкое любопытство прозвучало в аристократическом голосе матери:

–  Тогда что же тебе нужно?

–  Поговорить с папой. Когда звоню в офис, там, услышав мое имя, сразу отвечают, что его нет, он на совещании или на Луне.

звяк

Любопытство женщины внезапно сменилось озабоченностью:

–  Что тебе нужно от отца?

–  Нужна его помощь. В связи с одним важным делом. Первым важным делом в моей жизни.

–  Не знаю, Рассел. Наверное, это не очень разумно.

Он понял, что мать колеблется. И в какой-то мере извинил ее. Она находилась между молотом и наковальней – между безупречным мужем и беспутным сыном. Но он не мог отступить, даже если бы пришлось умолять.

–  Я прекрасно понимаю, что ни разу не сделал ничего, чтобы завоевать твое доверие, но сейчас оно мне крайне необходимо.

Спустя несколько мгновений аристократический голос Маргарет Тейлор Уэйд сообщил ему по телефону, что она сдается.

звяк

–  Твой отец в нью-йоркском офисе, на пару дней. Сейчас поговорю с ним и перезвоню тебе.

Рассел почувствовал, как ликование вскружило ему голову посильнее любого спиртного. Это была неожиданная удача.

–  У меня села батарейка. Скажи ему только, что я иду к нему в офис и буду ждать. Не уйду, пока не примет, даже если придется ждать весь день.

Он помолчал. Потом сказал то, чего не говорил уже многие годы:

–  Спасибо, мама.

звяк

Ответ он услышать не успел, потому что с последней монеткой разговор оборвался.

Рассел вышел на улицу и потратил свои последние доллары на такси до Пятидесятой улицы.

И вот теперь он сидел тут уже два часа под взглядом мистера Кли и ему подобных, дожидаясь аудиенции у собственного отца. Он знал, что тот примет его не сразу, что не упустит случая унизить ожиданием. Но он нисколько не чувствовал себя униженным, лишь страдал от нетерпения.

И ждал.

Высокая элегантная секретарша неожиданно возникла перед ним. Ковер приглушил ее шаги по коридору. Со своей красотой она хорошо вписывалась в обстановку и, должно быть, отлично знала свое дело, раз ее пригласили работать сюда.

– Мистер Рассел, проходите. Мистер Уэйд ждет вас.

Он понял, что, пока его отец жив, будет существовать только один мистер Уэйд. Но ему предоставилась возможность изменить такое положение вещей. И он всей душой желал этого.

Он поднялся и последовал за девушкой по длинному коридору. Рассматривая ее ягодицы, слегка двигавшиеся под юбкой, заулыбался. Всего несколько дней назад он, наверное, позволил бы себе какое-нибудь двусмысленное замечание, поставив эту молодую женщину в неловкое положение и вызвав тем самым раздражение отца. Но сейчас он напомнил себе, что еще недавно и мечтать не мог о том, чтобы оказаться в этом офисе и увидеться с Дженсоном Уэйдом.

Секретарша остановилась возле темной деревянной двери. Слегка постучала, не ожидая ответа, открыла створку и знаком велела Расселу войти. Он шагнул вперед и услышал, как дверь за ним закрылась.

Руководитель огромной экономической империи сидел за письменным столом, стоящим так, что за его спиной сходились под углом два огромных окна, из которых открывалась фантастическая панорама города. Контражур компенсировался светильниками, искусно размещенными в просторном кабинете – одном из командных пунктов его отца.

Они давно не виделись. Отец немного постарел, но сохранял безупречную форму. Рассел рассматривал его некоторое время, пока тот читал какие-то бумаги, не обращая на него внимания. Дженсон Уэйд являл собой точную копию своего младшего сына. Или, вернее, все видели в Расселе сходство с ним, которое прежде нередко оказывалось весьма неудобным для обоих.

Единственный и неповторимый мистер Уэйд поднял голову и смерил сына жестким холодным взглядом:

– Что нужно?

Его отец не любил преамбул. И Рассел сразу перешел к делу:

– Мне нужна помощь. И ты единственный человек из всех, кого я знаю, кто может оказать мне ее.

Ответ прозвучал сухо и безапелляционно:

– Не получишь ни цента.

Рассел покачал головой. Ему не предложили сесть, но он спокойно выбрал кресло и опустился в него.

– Мне не нужно ни цента.

Человек, не питавший к нему никаких чувств, смотрел ему прямо в глаза. Конечно, он спрашивал себя, что еще сотворил Рассел на этот раз, и неожиданно столкнулся с чем-то новым. Никогда прежде сын не выдерживал его взгляда.

– Тогда чего ты от меня хочешь?

– Я веду журналистское расследование для газетной статьи. Очень важное дело.

– Ты?

За этим кратко выраженным удивлением стояли годы съемок для желтой прессы, счета адвокатов, обманутое доверие, деньги, выброшенные на ветер. Годы, когда он оплакивал двух сыновей: один умер, другой делал все для того, чтобы его не считали за живого.

И в конце концов сумел этого добиться.

– Да. И добавлю, что масса народу погибнет, если не поможешь.

– В какую беду ты попал на этот раз?

– Я – ни в какую. Но в беде оказалось очень много других людей, и они даже не подозревают об этом.

В подозрительном взгляде Джейсона Уэйда засветилось любопытство. Голос сделался чуть мягче. Наверное, он почувствовал, что этот решительный человек перед ним вовсе не тот Рассел, которого он знал прежде. Так или иначе, множество неприятностей в прошлом вынуждали его держаться крайне осторожно.

– О чем речь?

– Не могу сказать. Это, конечно, мне в минус. Боюсь, в данном случае необходимо просто твое доверие.

Отец откинулся на спинку кресла и улыбнулся, как хорошей шутке:

– В данном случае слово «доверие» мне кажется по меньшей мере преувеличением. Почему я должен верить тебе?

– Потому что я заплачу.

Улыбку сменила насмешливая гримаса. Когда речь заходила о деньгах, могущественный мистер Уэйд оказывался в своем любимом охотничьем заповеднике. И Рассел знал, что там мало кто может соперничать с ним.

– Какими деньгами, скажи на милость?

Он ответил такой же улыбкой:

– У меня есть одна вещь, которая, безусловно, доставит тебе больше удовольствия, чем деньги.

Он достал из внутреннего кармана пиджака сложенный втрое лист бумаги. Развернул его, поднялся и аккуратно положил перед своим отцом.

Дженсон Уэйд взял очки, лежавшие рядом на столе, надел их и прочитал написанное.