Текст книги "Джеймс Поттер и Зал Пересечения Старейших"

Автор книги: Джордж Норман Липперт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 35 страниц)

Грохх наклонился, чтобы Хардкасл смог забраться к нему на спину.

– Странностей здесь более чем достаточно, не так ли? – хмыкнул Хардкасл.

Зейн протянул руку, собираясь помочь Хардкаслу забраться, но вместо этого чуть было сам не плюхнулся на землю.

– Так что это была за штуковина, которую вы преследовали? – спросил он, засопев носом.

– Паук. Один из родственничков старика Арагога, полагаю. Последние поколения были на диво тупы и неразговорчивы, этот, к примеру, сбежал и нашел себе интересную игрушку, – Хардкасл раскрыл ладонь, и Джеймс увидел портативную видеокамеру, похожую на те, которые были у злоумышленника на Поле для квиддича. – Это все еще работало, когда я догнал зверюгу, по крайней мере, экран светился. Жаль, сломалось, когда я… эээ… уничтожил помеху. В любом случае, он хорошо провел свою последнюю трапезу.

Джеймс невольно вздрогнул, когда Грохх начал свой путь через лес.

– Ты правда думаешь, что это… сожрало того парня?

Хардкасл поджал губы.

– Круг жизни, Джеймс. Хотя, строго говоря, пауки не едят людей. Скорее, они сосут их них соки. Не самый лучший способ решения проблем, но, по крайней мере, этот вопрос исчерпан.

Джеймс ничего не ответил, но не мог избавиться от ощущения, что настоящие проблемы только начинаются.

Утром в среду, войдя в Большой Зал, чтобы подкрепиться, Джеймс ощущал себя довольно вялым и раздражительным. Погода снаружи соответствовала настроению – по небу на потолке быстро бежали низкие клочковатые тучи, окна запотели от тумана. Ральф и Зейн сидели за столом Слизерина, Зейн дул на кофе, который он пил каждое утро, а Ральф яростно атаковал апельсин с помощью ножа для масла, разрезая очищенные дольки на кусочки перед тем, как отправить в рот. Похоже, сейчас они не были склонны общаться между собой. Зейн был явно не из тех, кто радуется возможности встать пораньше, а лег он еще позже, чем Джеймс. Ни Зейн ни Ральф даже не взглянули на него, чему Джеймс был несказанно рад. Он все еще сердился и ощущал легкую неприязнь по отношению к Ральфу. Помимо прочего, ему было больно и грустно от предательства мальчика. Он попытался не обижаться на Зейна за то, что тот сидел рядом с Ральфом, но не стал прилагать к этому слишком много усилий – сложись все по-другому, это не исправило бы его настроения.

Джеймс направился к столу Гриффиндора, по дороге бросив быстрый взгляд на помост для учителей. Ни его отца, ни Титуса Хардкасла не было видно. Он сообразил, что несмотря на насыщенную событиями прошлую ночь они уже давно встали и позавтракали задолго до него, а теперь отправились куда-то по своим утренним делам. При мысли о том, что его папа и Титус уже начали свой день, полный захватывающих событий и интересных встреч, а его, Джеймса, ждут впереди только унылые классные помещения, его охватила настоящая тоска. Он нашел свободное местечко среди беззаботно болтающих гриффиндорцев, плюхнулся на него и без особой радости принялся за свой завтрак.

Накануне вечером после возвращения с озера Джеймс провел почти два часа в компании Титуса Хардкасла, своего отца и директрисы МакГонагалл. Титус при помощи своей палочки как только они дошли до замка подал сигнал, сообщая Гарри, Теду, Пречке и Хагриду об их приходе. Когда они все собрались возле обиталища Хагрида, директриса отпустила Грохха и Пречку, официально объявив им благодарность и наградив их баррелем масляного эля. После чего все прошли в хижину Хагрида, где, собравшись вокруг огромного круглого стола, пили подозрительно мутный чай с явным лекарственным привкусом и старательно избегали даже нюхать предложенное им не слишком свежее печенье.

Хардкасл заговорил первым. Он рассказал всем присутствующим, как почувствовал присутствие паука, как затем начал преследование, оставив Джеймса и Зейна под защитой Грохха. Гарри беспокойно заерзал на стуле, но воздержался от комментариев. В конце концов, он был одним из тех, кто попросил, чтобы Джеймса взяли в экспедицию, а также весьма неохотно дал согласие на участие Зейна. Директриса и так уже одарила его долгим испепеляющим взглядом, увидев Зейна, входящего в хижину. Теперь же МакГонагалл повернулась к Хардкаслу, расспрашивая его о том, как тому удалось прикончить паука.

Маленькие глазки Хардкасла блеснули, когда он ответил:

– Самый лучший способ убить паука, размеры которого не позволяют вам прихлопнуть его ботинком – это оторвать ему ноги. Это самая сложная часть. Все остальное уже гораздо проще.

Хагрид сокрушенно провел рукой по лицу.

– Бедный старый Арагог. Если бы он был жив и увидел, во что превратились его дети, то это убило бы его. Но они просто следуют своей природе, их нельзя обвинять в этом.

– У паука была камера нарушителя, – сказал Гарри, бросив короткий взгляд на сломанный предмет, лежащий на столе. Объектив треснул, а маленький экран на задней части не подавал признаков жизни. – Итак, мы знаем, что этот человек попытался сбежать в сторону озерного леса.

– Не лучший способ умереть, кто бы он ни был, – сказала МакГонагалл.

На лице Гарри не дрогнул ни единый мускул.

– Мы до сих пор не можем с уверенностью утверждать, что этот человек действительно был схвачен пауком.

– Сомнительно, что эта зверюга попросила у него разрешения воспользоваться камерой, чтобы поснимать своих детишек, не правда ли? – хмыкнул Хардкасл. – Пауки вообще не слишком разговорчивы, гораздо чаще они голодны.

Гарри задумчиво кивнул.

– Наверно, ты прав, Титус. Хотя всегда остается возможность, что нарушитель просто выбросил камеру, а паук нашел ее. Думаю, не помешает повысить уровень безопасности, Минерва. Мы все еще не знаем, как он сюда проник и кто это вообще был. Пока мы изучаем находки, лучше предотвратить возможность нового вторжения.

– Больше всего меня интересует вопрос, как они смогли заставить камеру работать в данных условиях, – фыркнула Директриса, кладя прибор обратно на стол. – Общеизвестный факт, что маггловские устройства подобного рода не будут работать в магической среде возле Школы.

– Это, конечно, общеизвестно, Госпожа Директриса, – прогрохотал Хагрид, – но малоизученно. Магглы успели изобрести огромное количество различных инструментов. Так что то, что было фактом когда-то, теперь может вовсе не иметь значения. Все мы знаем, что защитные заклинания, возведенные вокруг территории после Битвы, немного менее эффективны, чем те, которые были во времена Дамблдора, упокой Господь его душу.

В голове Джеймса мелькнула мысль о GameDeck'е Ральфа, но он решил не упоминать об этом. Сломанной видеокамеры было вполне достаточно в качестве доказательства существования работающих маггловских приборов на территории школы.

Под конец все внимание обратилось на Джеймса и Зейна. Джеймс рассказал, как Грохх отправился на поиски еды, как они оба преследовали его, как нашли возле озера. Рассказали и о странном топком острове. Зейн в красках описал таинственный остров и мост. Он подробно рассказал о том, что случилось, когда Джеймс попытался открыть ворота с помощью магии, чему Джеймс был несказанно рад, поскольку со стороны это выглядело большой глупостью, и ему вовсе не хотелось говорить об этом самому. Тем не менее, тогда это решение казалось ему таким логичным. Затем они, перебивая друг друга, рассказали о голове дракона, попытавшейся проглотить их, о живых лозах, атаковавших их впоследствии и почти утянувших под землю. Затем Джеймс поведал всем о появлении древесного духа.

– Наяды и дриады? – воскликнул Хагрид. Джеймс и Зейн замерли на полуслове, недоуменно моргая. Хагрид продолжил:

– Но ведь они же не существуют? Это миф, верно?

Последний вопрос был адресован более взрослой части аудитории.

– Озерные леса – это тоже часть Запретного Леса, – сказал Гарри. – Если и есть место, где могут существовать наяды и дриады, то это там. Впрочем, если это правда, то их никто не видел уже сотни лет. Естественно, что мы начали считать их мифом.

– Что ты подразумеваешь под словами «если это правда»? – спросил Джеймс немного громче, чем собирался. – Мы видели ее. Она говорила с нами.

– Твой отец – Мракоборец, Джеймс, – успокаивающе сказала МакГонагалл – Необходимо рассмотреть все возможности. Вы оба находились под воздействием сильного стресса. Это не значит, что мы не верим вам. Мы просто должны найти наиболее вероятное объяснение произошедшему с вами.

– Для меня самым вероятным объяснением являлось бы то, что все именно так, как она и сказала, – пробормотал Джеймс себе под нос.

Джеймс намеренно не стал рассказывать отцу и остальным обо всем, о чем им поведала дриада, особенно ту часть, где она рассказывала о наследнике, о том, что кровь врага наполняет чье-то живое сердце. Частично причиной его нежелания были рассказы о том, как мир отнесся к его отцу после Турнира Трех Волшебников, с которого он вернулся с вестью о возрождении Волан-де-Морта, как его слова были подвергнуты сомнению, а сам он – осмеянию. Частичной причиной было и то, что, если папа не поверил даже в существование дриады, то с какой стати он поверит в предсказанное ею возвращение Волан-де-морта через кровь, через наследника? Но самой главной из всех были последние слова дриады «Прошли дни твоего отца. Твоя же битва впереди еще».

Беседа окончилась после того, как все детали были описаны и обсуждены, после чего Джеймс заскучал. Он хотел спать больше, чем думать о том, что сказала дриада. Джеймс хотел узнать что-это был за остров, и что за стихотворение было начертано на вратах. Он старался вспомнить его, и жаждал записать, но ничего не удавалось. Джеймс был уверен так или иначе, что все это связанно с историей Астромадукса и секретным заговором Слизеринцев возвратить Мерлина, и начать заключительную войну с Миром маглов. Он даже не спрашивал сам себя верно ли это, ведь ответ был ясен. Это должна быть правда, и мальчик был обязан ее предотвратить.

Наконец, взрослые закончили говорить. Они решили, что таинственный остров, был только одной из многих таинственных и необъяснимых опасностей, которые как-раз и сделали Запретный Лес запретным. Первоочередная задача все-еще стояла на том, как злоумышленник вошел, и проверка, что никто больше не сможет этого сделать снова. На таком решении все разошлись.

Директриса МакГонагалл сопровождала Джеймса, Зейн и Теда назад в замок, приказывая им приложить все усилия, чтобы сохранить эту ночь в тайне.

– Особенно вы, мистер Люпин, – сказала она серьезно, – последняя вещь, в которой мы нуждаемся, это вы и ваша группа хулиганов, убегающих в лес посередине ночи, пытаясь повторить события мистера Поттера и мистера Уолкера.

К счастью, Тед знал достаточно, чтобы не попытаться отрицать эту возможность. Он просто кивнул и сказал, «Да, мэм».

Джеймс видел своего отца только еще один раз в течение всего посещения, это случилось вечером после уроков, как раз тогда, когда Гарри, Титус и сотрудники Министерства готовились отбыть. Невилл вернулся в Хогвартс незадолго до полудня, и он взял Джеймса с собой в кабинет Директрисы, чтобы попрощаться с Гарри и остальными. Группа собиралась использовать камин Директрисы для ухода, поскольку это было безопаснее. Если Невиллу до сих пор и казалось странным, что в кабинете, некогда принадлежавшем Альбусу Дамблдору, теперь обитает профессор МакГонагалл, то он не подал виду. Он только на секунду притормозил возле портрета бывшего директора.

– Его опять нет, верно? – спросил он у Гарри.

– Я вообще думаю, что здесь он только спит. У него достаточно других портретов в иных местах, – Гарри вздохнул. – Не говоря уже о старых карточках от Шоколадных Лягушек. Он по-прежнему показывается в них, просто для веселья. Я держу одну такую в моем бумажнике – просто так, на всякий случай.

Он извлек кошелек и выудил оттуда помятую карточку. Рамка для портрета пустовала. Гарри улыбнулся Невиллу и положил карточку обратно.

Невилл направился к группе людей, собравшихся возле камина, а Гарри присел на корточки рядом с Джеймсом.

– Я хотел бы поблагодарить тебя, Джеймс.

Джеймс ощутил, как его лицо приобретает горделивое выражение, и поспешно стер его.

– Я просто сделал все, как ты и просил.

– Я имею в виду не просто то, что ты пошел с нами и помог разобраться в случившемся, – сказал Гарри, положив руку Джеймсу на плечо. – Я говорю про то, что заметил пришельца на поле и указал мне на него. И за готовность дать о нем знать при необходимости. У тебя острый глаз и живой ум, сынок. Я не должен был быть удивлен, и я не удивлен.

Джеймс улыбнулся.

– Спасибо, пап.

– Только не забудь, о чем мы говорили той ночью, хорошо?

Джеймс помнил.

«Я не буду спасать мир в одиночку. Со мной хотя-бы будет Зейн» подумал он, но ничего не сказал.

«И возможно, Тед тоже, теперь, когда Ральф бросил меня».

Гарри приобнял своего сына. Они улыбнулись друг другу, и Гарри, положив руку на плечо Джеймса, уже подходил вместе с ним к камину.

– Передай маме, что я хорошо себя веду и кушаю овощи каждый день, – проинструктировал Джеймс своего отца.

– А на самом деле? – Гарри приподнял бровь.

– Ну, и да и нет, – ответил Джеймс, слегка смущенный тем, что все за ними наблюдали.

– Вот когда это будет правдой, тогда и передам, – сказал Гарри, снимая очки и пряча их в складках своей мантии.

Через мгновение комната опустела, в ней остались только Джеймс, Директриса и Невилл.

– Профессор Долгопупс, – произнесла Директриса, – я подозреваю, что сейчас мне лучше всего поведать вам обо всем, что произошло в течение последних двадцати часов.

– Вы имеете в виду нарушителя, Мадам? – спросил Невилл.

Директриса явно казалась слегка удивленной.

– Именно так. Может, чтобы мне не повторяться, вы сначала расскажете, что вам уже известно, Профессор?

– Только то, о чем я уже сказал, мадам. Вчера несколько студентов видели этого человека на поле для Квиддича. Основной теорией среди них является та, что он принадлежит к одному из игорных обществ или тотализаторов, желающих повлиять на исход матча. Все это, конечно, ерунда, но я полагаю, пусть лучше просто треплют языками, чем докопаются до истины.

– Мистер Поттер, несомненно, согласен с вами, – произнесла Директриса многозначительным тоном. – Поскольку мне потребуется ваша помощь в обеспечении безопасности территории, я расскажу вам, что произошло на самом деле. Джеймс, у вас сейчас нет занятий, не так ли? Подождите немного, пожалуйста. Я не задержу профессора надолго, и он проводит вас.

Не дожидаясь ответа, она повернулась к Невиллу и посвятила его в детали произошедшего.

Джеймс, конечно, был в курсе всего произошедшего, но сейчас подумал, что его просто отправили ждать возле двери, чтобы позволить услышать как можно меньше. Это было неудобно и вызывало досаду. Он считал себя связанным с нарушителем, ведь именно он первым заметил его на Поле для Квиддича. Все как обычно: сначала взрослые отрицают все, что утверждает ребенок, потом, когда это оказывается правдой, они берут все на себя и отодвигают ребенка со сцены. Он был рад, что решил сохранить часть информации в тайне, особенно ту, что касалась планов Слизерина относительно Мерлина. Он чувствовал себя увереннее, поскольку вознамерился хранить свой секрет, по крайней мере, до тех времен, пока не найдет доказательств.

Джеймс скрестил руки на груди и угрюмо встал возле двери, время от времени оборачиваясь, чтобы взглянуть на Невилла, сидящего перед столом Директрисы, и на МакГонагалл, вышагивающую с другой стороны стола во время рассказа.

– Что это с тобой, Поттер? – за спиной Джеймса раздался голос, манерно растягивающий слова. От неожиданности мальчик подпрыгнул. Голос продолжил, не давая ему возможности ответить. – Даже не думай спрашивать, кто я и не трать мое время на бессмысленную ложь. Ты знаешь, кем я являюсь. И я тоже знаю, даже больше, чем твой отец, о том, что ты что-то скрываешь.

Это был, конечно же, портрет Северуса Снейпа. Темные глаза холодно смотрели на Джеймса, рот кривился в презрительной усмешке.

– Я… – начал было Джеймс, затем запнулся, понимая, что портрет в любом случае поймает его на лжи. – Я не собираюсь ничего говорить.

– Более честный ответ, чем когда-либо предоставленный твоим отцом, по крайней мере, – протянул Снейп, чтобы не привлекать внимание МакГонагалл и Невилла. – Печально, что я уже мертв, чтобы быть директором, но я так или иначе найду способ получения всей истории лично от тебя…

– Хорошо, – прошептал Джеймс, чувствуя себя немного храбрее, когда шок прошел.

– Я считаю, что очень хорошо то, что вы больше не директор.

Он подумал, что это было немного чересчур – сказать, что то, что ты мертв, это хорошо. Отец Джеймса очень уважал Северуса Снейпа. Он даже сделал имя Северус вторым именем Альбуса.

– Не умничай тут, Поттер, – ответил портрет больше устало, чем сердито. – Ты, в отличии от своего отца, знаешь достаточно хорошо, что я был предан Альбусу Дамблдору и хотел падения Волан-де-морта так же, как и он. Твой отец считал, что в одиночку выиграл сражение. Он был безрассудным и заносчивым. Не думай, что я не видел такой же взгляд пять минут назад.

Джеймс не знал что сказать. Он встретился взглядом с темными глазами портрета и упрямо нахмурился.

Снейп театрально вздохнул.

– Будь по-твоему. Каков Поттер, таков и сын. Никогда не усваивает уроки прошлого. Но знай: я буду наблюдать за тобой, как и за твоим отцом. Если ваши неизвестные подозрения против всей вероятности точны, будьте уверены, что я буду работать в том же направлении, что и вы. Старайтесь, Поттер, не повторить тех же ошибок, что и ваш отец. Старайтесь не заставлять других платить за последствия вашего высокомерия.

Это последнее ударило Джеймса до глубины души. Снейп остался, с тем же проницательным взглядом на лице, читая мысли Джеймса как книгу. Тем не менее, не было ничего особенно злого в этом взгляде, несмотря на колкие слова.

– Хорошо, – сказал Джеймс, наконец, совладев со своим голосом.

– Я буду иметь это в виду.

Это был неубедительный ответ, и он знал это. В конце концов, ему было всего одиннадцать.

– Джеймс? – сказал Невилл за его спиной. Джеймс повернулся и посмотрел на профессора. – Похоже, у вас было бурная ночь вчера вечером. Мне интересно узнать о виноградных лозах, которые вас атаковали. Мог бы ты рассказать мне о них побольше?

– Конечно, – сказал Джеймс, чувствуя, что его губы онемели. Когда он повернулся к двери, следуя за Невиллом, Снейп на портрете не сдвинулся с места. Его глаза мрачно последовали за ним, когда мальчик вышел из комнаты.

Глава 9. Вероломные дебаты

По мере того, как Джеймс все более и более осваивался со школьной жизнью, время проходило мимо, не оставляя никаких воспоминаний. Зейн продолжал блистать на Квиддичной площадке, вызывая у Джеймса смешанные чувства по поводу этого. Он по-прежнему ощущал уколы ревности, когда слышал, как другие студенты расхваливают на все лады удачно забитые Зейном бладжеры, но не мог не улыбаться при мыслях о том, насколько того захватил спорт, насколько тот радуется каждому матчу и успешной работе в команде. За это время Джеймс успел развить свои навыки полета на метле до вполне приемлемого уровня. Вечерами он тренировался на Квиддичной Площадке вместе с Зейном, не стесняясь просить его совета относительно различных приемов. Зейн же, в свою очередь, был полон энтузиазма и всегда поддерживал Джеймса, постоянно говоря ему о том, что тот наверняка попадет в команду Гриффиндора в следующем году.

– Тогда мне придется прекратить заниматься с тобой и давать тебе советы, как ты знаешь, – сказал Зейн, летя около Джеймса и перекрикивая рев воздуха: – Это было бы как общение с врагом.

Как обычно, Джеймс не мог сказать, шутит Зейн или нет.

Хотя Джеймс и наслаждался полетами на метле, в то же время, к своему удивлению, он обнаружил, что ему стал нравиться футбол. Тина Карри поделила все свои классы на команды и организовала случайный график игр, так что им частенько приходилось играть друг против друга. Основные правила игры через некоторое время стали понятны практически всем студентам, между ними даже возникло нечто вроде духа соперничества, что сделало матчи еще интереснее. Впрочем, время от времени они забывали о не-магической природе футбола, что приводило к забавным казусам, когда кто-нибудь посреди игры принимался шарить по карманам в поисках волшебной палочки или кричать что-то вроде «Акцио мяч!», в результате чего матч приостанавливался, поскольку игроки не в силах были одновременно играть и хохотать.

Однажды какая-то девочка из Пуффендуя просто схватила мяч обеими руками и бросилась с ним через поле, забыв про все правила, словно решила поиграть в регби. Джеймс обнаружил, впрочем, довольно неохотно, что оценка, данная профессором Карри его навыкам, была довольно точной. У него все получалось автоматически. Легко выходило вести мяч, рывками мчась через поле. Его умение обращаться с мячом было расценено как одно из самых лучших среди новичков, а единственным человеком, попадавшим в ворота чаще его, была пятикурсница Сабрина Хильдегард, которая не только подобно Зейну была магглорожденной, но еще и играла в команде, когда была младше.

Общение между Джеймсом и Ральфом можно было назвать прохладным. Гнев и возмущение Джеймса привели к возникновению отчуждения между ними. Некая разумная часть мальчика сознавала, что ему стоило бы простить Ральфа, может быть, даже извиниться за то, что случилось тогда в Главном Зале. Он понимал, что, держись он тогда достойно, Ральфу было бы проще принять то, что его выбор относительно других слизеринцев был ошибочным.

Ральф чувствовал, что должен поддерживать слизеринцев и «Прогрессивный элемент» cо всей искренностью, на которую он способен. Если бы поддержка Ральфа не была такой безвольной и унылой, Джеймсу было бы легче злиться на него. Ральф носил синие значки и присутствовал на дебатах в библиотеке, но делал это с таким упрямством, что, казалось, оно принесет ему больше вреда, чем пользы. Если кто-нибудь из слизеринцев заговаривал с ним, он вскакивал с места и отвечал с маниакальным рвением, но сдувался, как только они отвлекались на что-то другое. Джеймсу было больно смотреть на это, но не настолько, чтобы изменить свое отношение к Ральфу.

По ночам в своей комнате или углу библиотеки Джеймс изучал стихотворение, которое они с Зейном видели на воротах в Пещерной Цитадели. С помощью Зейна он записал его по памяти и был уверен, что все точно. Тем не менее, это мало ему помогло. Все, что он знал наверняка, это что первые две строки гласят о том, что Цитадель можно найти только при лунном свете. Остальное оставалось загадкой. Он продолжал водить пальцем по строкам и читать «тревожен сон…», задавая себе вопрос, может ли это относиться к Мерлину. Но Мерлин ведь не спал, не так ли?

– Звучит так, будто он Рип Ван Винкль, – однажды прошептал в библиотеке Зейн. – Дрыхнет где-то под деревом несколько сотен лет.

Зейну пришлось рассказать сказку о Рип Ван Винкле, и Джеймс обдумал ее. Он слышал от своего отца, что многое из маггловской мифологии пришло от древних, далеких встреч с ведьмами и колдунами. Истории волшебного мира пробились в маггловские сказки, изменились и переросли в легенды и мифы. Возможно, подумал Джеймс, что эта история о спящем, который проснулся через сотни лет, была отголоском маггловской истории про Мерлина. Тем не менее, это не приблизило Джеймса или Зейна к разгадке того, как Мерлин мог вернуться столько веков спустя, равно как и не было никаких подсказок относительно того, кто может быть замешан в таком заговоре.

Ночью, когда он не мог заснуть, Джеймс часто думал, как ни странно, о разговоре с портретом Северуса Снейпа. Снейп сказал, что будет присматривать за Джеймсом, но Джеймс никак не мог себе представить, каким образом. Насколько Джеймсу было известно, на территории Хогвартса был только один портрет Снейпа, и находился он в кабинете директрисы.

Как Снейп будет присматривать за Джеймсом? По рассказам мамы и папы Снейп был могущественным волшебником и гением зельеварения, но как это поможет ему видеть за пределами замка? Тем не менее, Джеймс не сомневался в словах Снейпа. Если Снейп сказал, что он наблюдает за ним, то Джеймс был уверен, что, так или иначе, это правда. И только после двух недель размышлений над разговором с бывшим профессором зельеварения, Джеймс понял, что поразило его больше всего. У Снейпа, в отличие от Джеймса и остальной части волшебного мира, было предвзятое мнение, насчет того, что Джеймс такой же как и его отец. «Каков Поттер, таков и сын», – сказал он, насмехаясь. Как это ни странно, для Снейпа, и только для него, это не было похвалой.

Когда листья в Запретном Лесу начали сменять свой привычный зеленый цвет на коричневые и желтые оттенки осени, синие кнопки Прогрессивного Элемента выросли до постеров и огромных баннеров в преддверии Все-школьных дебатов. Как и предсказывал Ральф, темой стало «Переосмысливание прошлого: правда или заговор». И, как будто слов на плакатах было недостаточно, нарисованный символ молнии на них беспрестанно сменялся знаком вопроса. Зейн, который, по словам Петры, был довольно хорош в дискуссиях, сообщил Джеймсу, что комитет школьных дебатов провел немало времени в спорах относительно темы данного мероприятия. Табита Корсика не входила в комитет, но зато председателем там была ее подруга, Филия Гойл.

– Таким образом, – рассказывал он, – команда дебатов оказалась отличным примером демократии в действии: они спорили всю ночь, затем она решила.

Он устало пожал плечами.

Кровь Джеймса кипела при виде всех этих значков и плакатов, особенно тех, на которых была изображена молния. Ральф, вешающий один из них на дверь кабинета Техномантии, стал последней каплей.

– Я поражен, что ты смог подняться так высоко, Ральф, – произнес Джеймс сквозь зубы, – наверно, нежные ручки Табиты Корсики подталкивали тебя под зад.

Зейн, шедший рядом с Джеймсом, вздохнул и нырнул в класс. Ральф не замечал Джеймса, пока тот не заговорил. Он оглянулся с удивленным и обиженным выражением лица.

– О чем ты толкуешь? – спросил он.

– Я имею в виду, что надеялся, что тебе надоест быть марионеткой-первокурсником к этому времени, – Джеймс пожалел о своих словах при виде явного страдания, отразившегося на бесхитростном лице Ральфа.

Все это Ральф слышал уже не раз.

– Что-то мне подсказывает, что ваши люди тоже не дураки относительно кукловодства, наживаясь на страхах слабаков и тем самым поддерживая дух предрассудков и несправедливости, – ответил он, впрочем, довольно неуверенным тоном.

Джеймс закатил глаза и молча прошел в класс.

Обычное место профессора Джексона за учительским столом еще пустовало. Джеймс сел рядом с Зейном за первую парту. Присев, он почувствовал себя обязанным перекинуться парой шуток с другими гриффиндорцами, чувствуя спиной, что Ральф смотрит на него через дверной проем. Полученное удовольствие было более чем сомнительным и отдавало гнильцой, но оно было лучше, чем ничего.

Когда вокруг воцарилась тишина, Джеймс поднял взгляд и увидел профессора Джексона, входящего в класс. Под мышкой у него был зажат какой-то большой плоский предмет, завернутый в ткань.

– Доброе утро, класс, – сказал он своим обычным грубоватым тоном. – Ваши сочинения, сданные на прошлой неделе, проверены и находятся на моем столе. Мистер Мердок, не могли бы вы их раздать, пожалуйста? В целом я не настолько разочарован, как ожидалось, хотя большинство из вас определенно не способствует тому, чтобы Хогвартс занял достойное место в шкале посреди других Школ Магии.

Джексон аккуратно положил сверток на стол. Когда он развернул обертку, Джеймс увидел, что это стопка небольших картин. У него промелькнула мысль о портрете Северуса Снейпа, и его интерес к изображениям резко возрос.

– Сегодня вам лучше записывать, могу вас уверить, – зловеще сказал Джексон, расположив картины в ряд на доске. Первая из них изображала худого плешивого человека с совиными очками. Он смотрел на класс, щурясь, с легким напряжением, как будто ожидал, что кто-нибудь может вскочить и крикнуть ему «Бу!». На следующей картине не было ничего, кроме банального деревянного фона. На последней же был изображен довольно ужасный клоун с белым лицом и страшно большой красной улыбкой, нарисованной поверх его рта. Он смотрел на класс, глупо ухмыляясь, и тряс тросточкой с набалдашником. Джеймс с содроганием отметил, что набалдашник представлял собой уменьшенную версию головы клоуна с еще более безумной ухмылкой.

Мердок закончил раздавать работы и скользнул на свое место. Джеймс взглянул на своё сочинение. На первой странице была надпись аккуратным, косым почерком Джексона: «Равнодушно, но фактически убедительно. Необходимо работать надо грамматикой».

– И, как обычно, вопросы относительно ваших оценок должны быть представлены мне в письменной форме. Дальнейшее обсуждение при необходимости будет проходить в мое рабочее время, надеюсь, никому не нужно напоминать, где располагается мой рабочий кабинет. А теперь начнем, – Джексон медленно повернулся к ряду картин, обводя их рукой. – Насколько большинство из вас помнит, во время первого классного занятия у нас произошла небольшая дискуссия, основным участником которой был мистер Уолкер, – он повел своими густыми бровями в направлении Зейна, – относительно природы магического искусства. Я объяснил тогда, что стремление художника запечатлеть что бы то ни было на холсте происходит как магический психо-кинетический процесс, таким образом, создается подобие движения и положения в пространстве. Результатом является рисунок, который движется и меняет выражение лица по прихоти художника. Сегодня мы рассмотрим различные виды искусства, которые по-разному представляют жизнь.

В классе раздался скрип перьев, когда ученики принялись записывать основную часть монолога Джексона. Как обычно, Джексон вышагивал туда-сюда перед классом по мере повествования.

– Существует два вида магической живописи. Первый из них есть улучшенная версия того, что я продемонстрировал в классе, то есть, чистое творение фантазии, воображения художника. Отличается от магловской живописи лишь тем, что в волшебном варианте изображения могут двигаться и проявлять эмоции, основываясь на замысле и ни в коем случае не выходя за рамки воображения художника. Наш друг, мистер Бигглс – тому пример, – Джексон указал рукой на рисунок с клоуном. – Мистер Бигглс, к счастью, никогда не существовал вне воображения художника, изобразившего его.

Клоун отреагировал на проявленное к нему внимание движением – пальцы одной руки в белой перчатки шевелились вверх-вниз, другая рука покачивала тросточку. Маленькая клоунская головка на рукоятке трости высунула язык и свела глаза к переносице. Джексон сердито глянул на рисунок, а затем вздохнул и снова начал ходить взад-вперед.