Текст книги "Когда под ногами бездна (ЛП)"

Автор книги: Джордж Алек Эффинджер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц)

– Так ведь она и сама когда-нибудь умрет, разве нет, старик?

– Да, – отозвался я, опасливо прижимаясь к спинке заднего сиденья такси, мчащегося с бешеной скоростью по узким петляющим улочкам.

– Прикинь: если возьмет и откинется сразу целый выводок – бух! – в твоих похоронах поучаствует любой, кто захочет, а ты сам ни фига уже не сделаешь. Тебя в землю закапывают, конец, финита. А я лично провожу в последний путь свои клеточки, одну за другой, и каждой скажу гуд-бай. Ребята, вы много чего для меня сделали. Гуд-бай, гуд-бай, прощайте навсегда, нам было хорошо вместе. Вот так, каждой трахнутой малявке – персональное гуд-бай! Если подыхаешь как обычный человек – бух! – и ты мертвяк: все механизмы внезапно отказали, вода в карбюраторе, мотор заглох, отвалились тормоза, дымятся шины, скрежет, стук – стоп, отъездились, у тебя секунда, ну, от силы, две, чтобы проорать небесам: «Эй, боженька, я уже иду!» Ужасно так околеть… Ладно, бурной жизни – бурная смерть, старик. А я… я протягиваю бармену через стойку по одной клеточке, ага? И если придется уйти в тот самый добрый мрак [11]11
  «…Не уходи покорно в добрый мрак…» – классическое стихотворение Дилана Томаса, в котором поэт призывает не покоряться старости и смерти: «Ярись, ярись, как быстро век иссяк!».


[Закрыть], отправлюсь туда покорно, тихонько, ага? И плевать я хотел на умника, который писал, что надо по-другому, понял? Он в могиле, давно уже рассыпался в прах, откуда ему знать? Может, когда окажусь там, ифриты наконец потеряют меня, если не забуду держать рот на замке. Оставят беднягу Билла в покое. Не желаю, чтобы меня продолжали трахать и после смерти, понял? Как ты себя защитишь в гробу? Подумай-ка, пораскинь мозгами! Хотел бы я добраться до того, кто придумал демонов, старик. И они еще называют меня чокнутым!

Мне не хотелось продолжать обсуждение неприятной темы.

Билл довез меня до логова Сейполта. Каждый раз, когда отправляюсь в город, сажусь в его машину. Безумие американца отвлекает от назойливой нормальности окружающего, железной упорядоченности жизни, в которой все расписано до мелочей. Ездить по здешнему раю для домохозяек вместе с Биллом – примерно то же, что носить в кармане кусочек Будайина; он – как баллон с кислородом, который цепляешь на себя, спускаясь в океанские глубины.

Особняк Сейполта располагался довольно далеко от центра, на южной окраине города, откуда можно разглядеть границу, за которой простиралось вечное царство пустыни, где гигантские дюны терпеливо ждали урочного часа, когда люди немного расслабятся и забудут о ненасытных соседях, чтобы похоронить нас под грудами пепла, под слоями пыли. Пески сгладят конфликты, сотрут плоды столетних усилий, съедят надежды. Как победоносная армия, обрушатся волна за волной и умиротворят навсегда. Когда-нибудь они поглотят нас, похоронят в своих глубинах. Придет вечная ночь… Но все это в будущем, урочный час еще не настал.

Сейполт следил, чтобы в его владениях поддерживался должный порядок, а наступление пустыни сдерживалось. Виллу окружали финиковые пальмы и сады, потому что здесь, в негостеприимном, мало пригодном для жизни месте, человек создал систему искусственного орошения. Крошечный оазис оделся зеленью и цветами, ветерок доносил пьянящее, пряное благоухание. Железные ворота периодически чинили, регулярно смазывали, они сверкали свежей краской; белоснежные стены сияли, словно дом только что построен; длинные, изогнутые подъездные аллеи разровнены и расчищены. Впечатляющее место, резиденция миллионера. Надежное убежище от моря песков, от вечного мрака, терпеливо ждущего своего часа.

Мотор нашей машины вульгарно тарахтел и булькал, а мой полоумный приятель бормотал и время от времени посмеивался. Я чувствовал себя маленьким нелепым человечком. Как я ни старался сохранять бесстрастность, здешнее великолепие подавляло… Что я скажу Сейполту? Такой, как он, обладает властью, а мне даже горсть песка не удержать, и тут не помогут никакие усилия и горячие молитвы.

Я попросил Билла подождать и следил за ним, пока не убедился, что одна из функционирующих клеток мозга удержала информацию. Потом вышел из такси и направился через ворота по усыпанной белой галькой подъездной дороге к парадному входу. Я давно знал, что Никки психопатка, а Билл совсем чокнутый; чем ближе я подходил к особняку немца, тем больше во мне крепла уверенность, что я тоже явно не в порядке.

Мои шаги сопровождались уютным поскрипыванием. Успокаивающие звуки… Интересно, почему люди не желают просто возвратиться к собственным истокам? Вот оно, подлинное обретение, величайший дар: находится там, где тебе предназначено свыше. Если повезет, когда-нибудь я найду свое особое, истинное место (иншалла)!

Массивная дверь из какого-то светлого дерева, с гигантскими шарнирами и железной решеткой, внушала невольное почтение. Не успел я дотронуться до медного молотка, как она распахнулась. Сверху вниз на меня смотрел высокий, стройный золотоволосый европеец. Глаза голубые, как у Билла (в отличие от безумного взора американца, взгляд, которым он меня окинул, принято называть «пронизывающим», и, клянусь бородой Пророка, я почувствовал себя пронзенным!), тонкий прямой нос с раздувающимися, как у жеребца, ноздрями, квадратная челюсть и тонкогубый рот, кажется, с рождения искаженный гримасой едва сдерживаемого брезгливого отвращения. Европеец произнес какую-то фразу на языке истинных арийцев.

Я покачал головой и сказал: «Анаа ля афхам», ухмыляясь как тупой феллах, за которого он явно меня принял.

Блондин потерял остатки терпения. Он попробовал заговорить по-английски. Я снова покачал головой и, подобострастно улыбаясь и извиняясь, наполнил его уши вязкой арабской речью. Видно было, что европеец не понимает ни слова и вряд ли продолжит попытки объясниться с аборигеном. Он уже собрался захлопнуть тяжелую дверь перед моим носом, но заметил машину Билла. Это заставило его задуматься. Я выглядел как типичный араб, а для такого как он все мы примерно одинаковы. Одним из главных отличительных признаков здешних недочеловеков является бедность. Однако грязный нищий дикарь в моем лице нанял такси, чтобы добраться до резиденции богатого и влиятельного белого господина. Подобное обстоятельство никак не укладывалось в обычную схему и повергло немца в легкое замешательство, что мешало ему сразу прогнать меня. Он ткнул пальцем в мою грудь и что-то пробормотал, очевидно: «Жди здесь». Я растянул рот до ушей, прикоснулся к сердцу и лбу и вознес хвалу Аллаху не менее четырех раз.

Минуту спустя он вернулся с пожилым слугой арабом. Они коротко переговорили о чем-то, затем старик повернулся ко мне, улыбнулся и приветствовал:

– Мир тебе!

– И с тобой да будет мир! – отозвался я. – О мой добрый сосед, скажи, человек, стоящий рядом с тобой – известный своими достоинствами, почтенный Люц Сейполт-паша?

Тот коротко рассмеялся:

– Ты ошибся, о мой племянник. Он всего лишь привратник, такой же слуга, как и я.

Я сильно сомневался в их равном положении. Блондинчик явно принадлежал к свите Сейполта, вывезенной из Германии.

– Клянусь честью, я глупец! – воскликнул я. – Я приехал, чтобы задать важный вопрос Его Превосходительству.

Арабские правила приветствия допускают сложную многоступенчатую лесть. Сейполт занимался каким-то не очень крупным бизнесом; я уже успел назвать его пашой (архаичный титул, используемый для восхвалений и приветствий) и Превосходительством (словно он посол). Слуга из местных хорошо понял, чего я хочу. Он повернулся к немцу и перевел наш разговор.

Теперь блондинчик выглядел совсем не радостно. Он пролаял короткую фразу. Старик обратился ко мне:

– Привратник Рейнхарт желает услышать твой вопрос.

Я ухмыльнулся, глядя прямо в глаза немцу:

– Я только разыскиваю свою сестру Никки, господин.

Араб пожал плечами и перевел мои слова. Рейнхарт моргнул и поднял было руку, но спохватился. Он сказал что-то старику, тот объявил:

– Здесь нет никого с таким именем. В нашем доме вообще нет женщин.

– Я уверен, что она у вас. Речь идет о семейной чести. – Я говорил угрожающим тоном; глаза слуги-араба удивленно расширились.

Рейнхарт не знал, что предпринять: то ли расквасить мне нос дверью и избавиться от назойливого посетителя, то ли переложить решение проблемы на плечи начальства. Я решил, что блондинчик трус, и оказался прав. Он не захотел брать на себя ответственность и препроводил меня внутрь, в прохладный, роскошно обставленный дом. Я был рад избавиться от палящих лучей солнца. Старик куда-то пропал, вернувшись к исполнению прямых обязанностей. Рейнхарт не удостоил меня ни словом, не взглядом; он просто шел впереди, а я следовал за ним. Мы добрались до еще одной массивной двери, вырезанной из прекрасного темного дерева. Рейнхарт постучал, раздался резкий грубый голос, привратник ответил. После небольшой паузы прозвучал приказ, Рейнхарт повернул ручку, приоткрыл дверь всего на несколько миллиметров и удалился. Я вошел в комнату, вновь преобразившись в тупого араба, сложил ладони и несколько раз поклонился, приветствуя важного белого пашу.

– Я имею честь разговаривать с Его Превосходительством? – спросил я по-арабски.

«Его Превосходительство» оказался грузным, лысым человеком с тяжелыми чертами лица; я дал бы ему лет шестьдесят. В гладкий череп, блестящий от пота, воткнут модик и две-три училки. Он сидел за столом, заваленным бумагами, сжимая в одной руке телефон, в другой – большой, сверкающий голубоватой сталью игломет.

Сейполт улыбнулся.

– Окажи мне честь, пожалуйста, подойди поближе, – произнес он на безупречном арабском: очевидно, за него старалась языковая училка.

Я снова поклонился. Необходимо срочно что-то придумать, но мозг словно отключился. Иногда со мной такое происходит при виде оружия, направленного прямо в лоб.

– О почтенный, известный своими достоинствами господин мой, – начал я, – молю, прости меня за то, что я отвлек от важных дел такого…

– Оставь всю эту шелуху. Зачем пришел? Ты знаешь, кто я. Тебе известно, что мое время дорого стоит.

Я вытащил из сумки записку Никки и протянул ее Сейполту; думаю, он сам разберется.

Немец внимательно прочитал ее, потом опустил телефон, но, к сожалению, не игломет.

– Значит, ты Марид? – Он перестал улыбаться.

– Так меня назвала мама, – ответил я.

– Не надо строить из себя умника. Садись вот сюда. – Он махнул рукой, держащей оружие, в сторону стула. – Я кое-что слышал о тебе.

– От Никки?

Сейполт покачал головой:

– От разных людей в городе. Сам знаешь, как арабы обожают сплетничать.

Я улыбнулся:

– Не думал, что приобрел такую репутацию.

– Ну, радоваться тут особенно нечему, сынок. Теперь скажи мне, что дает тебе повод предполагать, что так называемая Никки, кем бы она ни была, находится здесь? Твое письмо?

– Я решил, что логично начать поиски с вашего дома. Если ее здесь нет, почему вы играете такую важную роль в ее планах?

Сейполт, казалось, искренне недоумевал.

– Не имею ни малейшего представления. Я говорю правду, Марид. Никогда не слышал о твоей девице, и мне она ни к чему. Прислуга подтвердит: уже много лет меня вообще не волнуют женщины.

– Никки – немного другой вариант, – заметил я. – То, что связывает ее со слабым полом, создано хирургами на каркасе мальчика. Может, именно это поддерживало ваш интерес столько лет…

Сейполт начал терять терпение.

– Буду краток, Одран. У меня попросту отсутствуют физические возможности для того, чтобы чувствовать влечение к кому-либо. Я больше не испытываю желания восстановить данные функции, так как обнаружил, что сейчас меня по-настоящему привлекает лишь бизнес. Ферштеен?

Я кивнул:

– Думаю, вы не позволите мне осмотреть ваш прекрасный уютный дом? Я не помешаю вашей работе, пройдусь тихо, как тушканчик.

– Нет, – сказал Сейполт злорадно. – Арабы – известные воришки. – По лицу его расползлась очень неприятная улыбка.

Меня не так-то легко спровоцировать; я сделал вид, что ничего не случилось.

– Могу я получить письмо обратно?

Сейполт безразлично пожал плечами.

Я подошел к столу, взял записку Никки и засунул обратно в сумку. Бросил взгляд на кипу документов.

– Импорт-экспорт?

Сейполт удивился.

– Да, – произнес он и опустил глаза на стопку накладных.

– Что-нибудь конкретное, или, как обычно, всякая всячина?

– Какая тебе, к черту, разница, чем я за… – Я подождал, пока он дойдет до середины своей гневной тирады, затем внезапно ударил левой рукой по его запястью, отбив в сторону дуло игломета, а правой хлестнул по пухлой белой физиономии. Потом попытался заставить его бросить оружие. Какое-то время мы безмолвно боролись; Сейполт продолжал сидеть, я возвышался над ним. Выгодная позиция и неожиданность нападения дали мне преимущество. Я резко вывернул кисть немца. Он захрипел, игломет вывалился из онемевших пальцев и упал на стол; свободной рукой я отшвырнул его в дальний угол комнаты.

Сейполт не пытался вернуть свою стальную игрушку.

– У меня имеются иные средства защиты, – сказал он тихо. – Есть сигнальное устройство, чтобы вызвать Рейнхарта и других.

– Не сомневаюсь, – произнес я, не ослабляя хватки. Маленький садистик, сидящий в темном уголке моей души, начал наслаждаться ситуацией. – Расскажи мне о Никки.

– Твоя девка сюда никогда не приходила, я ничего о ней не знаю, – сказал Сейполт. Ему уже было по-настоящему больно. – Пожалуйста, можешь приставить пушку к моему виску, драться со мной, с моими людьми, обшарить дом. Но, черт тебя возьми, я в жизни не встречал никакой Никки! Если ты вбил себе в голову, что я вру, все равно не поверишь ни единому слову, что бы я ни сказал. Теперь проверим, умный ты или дурак.

– По меньшей мере, еще четыре человека получили такое же письмо, – сказал я, будто размышлял вслух. – Два уже лежат в морге. Если мне не удастся найти здесь улики, может, лучше справится полиция?

– Отпусти руку, – произнес он повелительным ледяным тоном. Я разжал пальцы: зачем бесполезно напрягаться? – Давай, вызывай их! Пусть ищут. Пусть они тебя убедят. А когда уйдут ни с чем, я заставлю тебя пожалеть, что ты вообще появился здесь. Если сию же секунду не покинешь мой кабинет, ты, некультурный идиот, другого шанса покончить дело миром не будет. Ферштеен?

«Некультурный идиот» – популярное в Будайине ругательство. В переводе оно звучит довольно глупо. Сомневаюсь, что подобное выражение имелось в словарном запасе училки, из которой Сейполт черпал сейчас знания арабского; удивительно, что такой человек за годы, проведенные среди нас, смог выучить именно эту фразу.

Я бросил взгляд на игломет, лежащий на ковре примерно в дюжине футов от меня. Надо бы забрать его, но не хочется поступать «некультурно». Однако подбирать и услужливо подавать оружие Сейполту я тоже не собирался; пусть блондинчик отрабатывает жалованье.

– Спасибо вам за все, – произнес я тепло и дружелюбно. Затем опять превратился в тупого араба, потрясенного оказанной ему честью. – Я твой должник, о обладатель многих достоинств! Да будут твои дни счастливыми, да проснешься ты завтра сильным и здоровым!

Сейполт пронзил меня полным ненависти взглядом. Я, пятясь, стал отступать, – не из-за боязни нападения, а просто утрируя традиционную манеру учтивого прощания, чтобы поиздеваться над ним. Когда добрался до двери и тихонько приоткрыл ее, передо мной снова возник Рейнхарт. Я ухмыльнулся и почтил его глубоким поклоном; он подтолкнул меня к выходу. По пути я замешкался, чтобы полюбоваться содержимым шкафов, где красовались разные редкостные произведения искусства: ацтекские фигурки, европейское стекло, хрусталь, русские иконы, обломки древнеегипетских и античных статуэток. Среди этого невероятного смешения стилей и эпох я заметил ничем не примечательное, простенькое серебряное колечко с лазуритом. Когда Никки играла своими золотистыми волосами, оно было у нее на пальце. Я хотел стянуть его, но не смог: Рейнхарт очень внимательно следил за мной.

На пороге я обернулся и начал произносить витиеватую формулу благодарности, но блондинчик не дал мне закончить: на сей раз арийский ублюдок с великим наслаждением захлопнул дверь так, что едва не расквасил мне нос. Погруженный в размышления, я зашагал по гальке, забрался в такси Билла.

– Поехали домой.

– Ха, – прорычал безумный американец. – Играй с болью, играй боль… Ему легко говорить, сукин ты сын, ему легко говорить. Вот она, лучшая в истории линия обороны, только и ждет, чтобы я подставил им маленькую розовую попку, понял? «Пожертвовать собой ради победы!» Я надеялся, что они попасуют немного и дадут мне отдохнуть; нет, ни фига! Квортербек-то оказался ифритом, только прикинулся человеком. Я его раскрыл, понял? Когда он подает, мяч всегда раскаленный, как уголь в печке! Что мне стоило сразу догадаться, просечь с самого начала? Огненные демоны! Понимаешь, немного горящей серы с дымом, и судья не замечает, что они пытаются сорвать лицевую маску. Ифриты всегда обманывают. Ифриты хотят, чтобы ты знал, что случится после смерти, когда они смогут делать с тобой все, что заблагорассудится. Им нравится забавляться с мозгом. Ифриты… Весь вечер одни бланжировки. Печет, как в аду.

– Поедем домой, Билл, – произнес я погромче. Тот повернулся, окинул меня взглядом.

– Тебе легко говорить, – пробормотал он наконец; старенькое такси тронулось с места.

По пути в Будайин я позвонил лейтенанту Оккингу и рассказал о Сейполте и записке Никки. По-моему, информация не очень его заинтересовала.

– Немец – ноль без палочки, пустышка, – сказал он. – Богатая пустышка из Нового Рейха.

– Никки была очень напугана.

– Наверняка, она наврала о том, куда хочет уйти. Уж не знаю, зачем. А когда все пошло не так, как она планировала, попыталась рассказать тебе правду. Ну, а тот, с кем она спуталась, прервал разговор. – Здесь Оккинг, наверное, пожал плечами. – Никки сделала большую глупость, Марид. Очевидно, ей пришлось плохо, но Сейполт тут ни при чем.

– Возможно, немец действительно богатая пустышка, – ответил я мрачно, – но он умеет очень хорошо врать при допросе с пристрастием. Что-нибудь прорисовывается с делом Деви? Как думаешь, оно имеет отношение к смерти Тамико?

– Скорее всего, никакой связи нет, дружок, как бы ты с твоими блатными коллегами ни старался ее придумать. Черные Вдовы просто принадлежат к типу людей, которых, как правило, убивают. Они ежедневно напрашиваютсяна это, и рано или поздно кто-нибудь решает их уважить. То, что двух Сестер прикончили почти одновременно, – обычное совпадение.

– Какие улики ты нашел в квартире Деви?

Оккинг долго не отвечал. Потом сказал:

– Черт возьми, Одран, ни с того ни с сего у меня появился новый напарник? Что ты о себе возомнил? Ты что, допрашиваешь меня? Как будто не знаешь, что я не могу обсуждать с тобой результаты расследования, даже если вдруг захочу, а такое бредовое желание мне и в голову не приходило. Пошел к своей матери, Марид. Ты приносишь несчастье.

Я сунул телефон в сумку и закрыл глаза. Поездка была долгой, пыльной и душной. Я бы добавил – тихой и комфортабельной, если бы не бесконечное бормотание Билла и прединфарктное состояние его такси. Я размышлял о Сейполте и Рейнхарте, Никки и Сестрах, неизвестном убийце Деви, о маньяке, замучившем Тамико… Никакой логики; нет даже намека на причину и цель преступлений.

Именно это пытался только что втолковать мне Оккинг: события последних дней выглядят хаотичным нагромождением жестокостей, потому что так оно и есть! Нельзя найти мотивдля немотивированногоубийства. До меня вдруг дошло реальное значение в нашей жизни бессмысленного насилия, среди которого я существую, составляющего неотъемлемую часть быта. Я игнорировал его, воображая, что у меня природный иммунитет. Мой разум вопреки логике пытался объединить никак не связанные между собой события, составить из них общую картину, – словно увидеть в рассыпанных по небу звездах очертания мифических животных и воинов. Бессмысленное, дурацкое занятие; но человеческий мозг ищет причину любого явления. Он жаждет упорядочить все и вся, и только сильнодействующее зелье типа РПМ или соннеина способно унять или, по крайней мере, немного отвлечь серые клетки.

Кстати, отличная идея! Я вытащил коробочку с пилюльками и проглотил четыре «солнышка». Биллу я не стал предлагать: он получил за свое удовольствие авансом и не нуждался в дополнительных развлечениях.

Я велел безумному американцу остановить машину у Восточных ворот. Плата за проезд составила тридцать киамов, я дал ему сорок. Он долго не отрываясь смотрел на деньги, пока я не засунул хрустики в карман его куртки. Билл поднял на меня взгляд, прищурился, словно впервые увидел.

– Тебе легко говорить, – прошептал он.

Я хотел выяснить еще кое-что и сразу отправился на Четвертую улицу в магазин, торгующий модиками (улично-жаргонное – модшоп). Им владела чудная, вечно дергающаяся старуха, которая одной из первых вставила в свою башку розетку. Думаю, хирурги, промахнулись на миллиметр-другой – она всегда возбуждала горячее желание поскорее убраться подальше от нее. Лайла не могла ни с кем говорить не скуля и не хныкая: пожилая дама склоняла голову набок и смотрела на собеседника так, словно она – маленькая улитка в саду, а он вот-вот на нее наступит. Иногда очень хотелось сделать это, но старуха была слишком шустрой… Вот вам ее портрет: длинные нечесаные белые волосы, густые седые брови, бескровная сморщенная полоска губ, зубы давно покинули насиженные места; кожа почти черная, сухая и будто покрытая коростой, длинные скрюченные пальцы идеально соответствуют расхожим представлениям о ведьмах. На башке у нее круглые сутки красовался какой-нибудь модик, но ее собственная яркая личность – к слову сказать, не очень приятная, – пробивалась сквозь любые искусственные преграды. Не знаю, то ли модик воздействовал не на те участки мозга или влиял недостаточно сильно, то ли он охватывал меньше серых клеточек, чем положено, но факт остается фактом. Получалась нелепая и одновременно довольно забавная картина: Дженис Джоплин [12]12
  Дженис Джоплин – легендарная рок-певица 60-х годов.


[Закрыть]с вкраплениями характера Лайлы, маркиза Жозефина Кеннеди, то и дело разражавшаяся совсем нехарактерными для изысканной леди гнусавыми взвизгами-всхлипами. Что ж, модшоп принадлежит Лайле, и тот, кто не в силах ее выносить, просто делает покупки в другом месте.

Я пошел к Лайле, потому что хозяйка любезно позволяла мне использовать любые поступавшие в ее заведение модики и училки, вставляя их в собственную розетку. Когда срочно требовалось обогатиться знаниями, я всегда отправлялся к Лайле, каждый раз надеясь, что, пройдя через ее мозг, искомые сведения не исказятся настолько, чтобы стать причиной моей преждевременной смерти.

Сегодня вечером она решила побыть собой и носила лишь училки по ведению документации и учетно-хозяйственной работе. Боже мой, значит, уже прошел год: как незаметно летит время для усердных пользователей пилюлек вроде меня!

– Лайла, – произнес я негромко.

Она так похожа на ведьму из «Белоснежки и семи гномов», что трудно подобрать подходящие слова для разговора: Лайла принадлежит к тому типу людей, с которыми избегают вести задушевные беседы, даже если нуждаются в помощи.

Она оторвала взгляд от накладных, но губы еще беззвучно шевелились, а стимулируемый училкой мозг продолжал подсчитывать, проверять, перепроверять… Наконец она кивнула.

– Что ты знаешь о Джеймсе Бонде? – спросил я.

Лайла отложила микрокалькулятор и выключила его, потом несколько секунд молча меня разглядывала. Глаза ее сначала расширились, потом сузились до узких щелочек. Наконец, она с трудом проскулила:

– Марид!

– Что ты знаешь о Джеймсе Бонде?

– Фильмы, книги; эскапистская литература двадцатого века, с помощью которой находила выход жажда силы и власти. Супер-шпионы, секретные службы, в общем, приключения подобного рода… Он неотразим; ни одна женщина не способна устоять перед Бондом. Хочешь стать неотразимым, Марид? – призывно проскулила она.

– Спасибо, я стараюсь обходится собственными возможностями. Просто вспомни, покупал кто-нибудь у тебя в последнее время его модик?

– Нет, могу сказать тебе совершенно точно. Я давненько не получала такого товара. Образ тайного агента с правом на убийство безнадежно устарел, Марид. Люди ищут чего-то новенького. Рыцарь плаща и кинжала не очень подходящая личность для интересного времяпрепровождения… – Она умолкла. Губы снова зашевелились, словно она пережевывала цифры доходов и расходов.

Я знал, кто такой Бонд, потому что читал книги Флеминга, – да, да, настоящие, с бумажными листами и переплетом. Ну, по крайней мере, четыре-пять его романов. Бонд – часть американо-европейской мифологической традиции, вроде Тарзана или Джонни Карсона.

Жаль, что у Лайлы не нашлось его модика: он помог бы мне понять ход мыслей убийцы. Я потряс головой: снова что-то не давало покоя, словно щекотало мозг…

Выходя из модшопа, я невольно бросил взгляд на 3-D рекламу рядом с витриной. Невозможно просто пройти мимо – два с лишним метра экрана заполняла собой Хони Пилар. Она была абсолютно обнаженной: для такой женщины это самый естественный способ показываться на людях. Она скользила изящными нежными руками по самому сексуальному телу в мире. Гигантская Хони совсем по-девичьи потрясла головой, чтобы убрать пряди золотистых волос с прозрачных изумрудных глаз, и пристально посмотрела на меня. Провела влажным розовым языком по неестественно пухлым, словно набухшим от страсти, губам.

Забыв обо всем на свете, я застыл на месте, задрав голову. Как раз на такую реакцию и рассчитывают создатели 3-D порнухи, а они зря деньги не получают. Какая-то часть моего мозга сознавала, что другие мужчины и женщины тоже остановились, выбросили заботы из головы, и не отрываются от экрана. И тут Хони заговорила. Ее голос, чью магию электроника многократно усилила, чтобы заставить дрожать в лихорадке страсти мое и так уже томимое желанием тело, воскресил давным-давно забытые тайные мечты подростка. Во рту пересохло, сердце колотилось как бешеное.

Она рекламировала свое очередное воплощение, тот самый товар, который предложила мне обновить Чирига. Если я куплю его для Ясмин…

«Мой модик далёко-далёко…»– выдохнула Хони Пилар, а тем временем ее руки медленно скользили по упругим яблокам великолепных грудей…

«Мой модик уплыл за моря». – Она сжала соски, ущипнула их, пальцы опустились ниже, прошлись по нежной коже на склонах вздымающихся холмов плоти, и продолжали путешествовать по телу…

«Вот кто-то ласкает мой модик». – Огненно-красные ногти коснулись гладкого живота, пока еще не насытившись, продолжая поиски центра наслаждения…

«Я чувствую – любят меня!»– Ее глаза полузакрыты в экстазе; слова перешли в мучительно-сладкий стон – мольбу о том, чтобы испытанное удовольствие повторилось, повторилось снова и снова… В миг, когда ее руки наконец-то нашли желанную цель, исчезнув между золотистых загорелых ляжек, она умоляла меня, и только меня, подарить ей счастье.

Изображение медленно погасло, затем энергичный женский голос перекрыл монотонное чтение данных о производителе и стоимости изделия: «Еще не попробовали личностные модули-стимуляторы? До сих пор удовлетворяетесь 3-D порнухой?

Давайте начистоту: если использовать резинку – все равно что целовать собственную сестру, то смотреть 3-D порнуху – целовать изображение сестры! Зачем разглядывать картинку Хони Пилар, если, купив ее новый модик, можно затрахать до полусмерти живую богиню любви, и делать это снова и снова, пока есть желание! Смелее! Подарите подружке или дружку новый модик Хони Пилар уже сегодня! Личностные модули-стимуляторы продаются только по ценам новинок».

Голос замолк; я перевел дыхание и вернулся к реальности. Другие прохожие, освобожденные от чар рекламного ролика, неуверенно оглядываясь, разошлись по своим делам. Я зашагал по направлению к Улице. Сначала мои мысли целиком поглотила Хони Пилар, потом модик, который, как только выдастся возможность, я обязательно подарю Ясмин (повод найдется, а если нет, то придумаю!). Наконец принялся размышлять о том, что давно уже не давало мне покоя. Эта мысль впервые мелькнула у меня в голове еще в чиригином клубе во время разговора с Оккингом об убийстве; сегодня догадка превратилась в уверенность.

Тот, кто просто захочет устроить себе маленький праздник, наделав несколько трупов, не выберет модик Бонда. Нет, агент 007 чересчур специфичен и стерилен, у него слишком узкая «специализация». Он не получал удовольствие от убийства. Психопат, решивший использовать личностный модуль, чтобы тот помог ему испытать максимальное удовлетворение, возьмет кого-нибудь из доброй дюжины темных личностей, имевшихся в широкой продаже. Вдобавок, существует черный рынок, на котором предлагаются самоделки, недоступные посетителям модшопов; выложив немалую пачку хрустиков, раздобудешь кого угодно, хоть Джека Потрошителя! Там есть персонажи 3-D фильмов и книг, а также реальные личности в записях, сделанных прямо с их мозга, или искусно реконструированные специалистами. Когда я думаю о дегенератах-пользователях нелегалок и паразитирующем на них большом подпольном бизнесе, который выпускает из своих зловещих лабораторий Чарльзов Мэнсонов, вампиров Носферату или, скажем, Гиммлеров, меня просто кидает в дрожь [13]13
  Чарльз Мэнсон– глава преступной секты, объявивший себя новым мессией и толковавший песни «Битлз» как откровения, подтверждающие его проповеди. По его приказу в 60-х годах в Голливуде была совершена серия зверских преступлений, в частности, убита жена режиссера Романа Поланского, актриса Шарон Тейт. «Носферату, вампир»– знаменитый немой фильм Мурнау, созданный в Германии, одна из первых экранизаций «Дракулы» Брэма Стокера.


[Закрыть].

Человек, нацепивший модуль агента 007, преследовал совсем иную цель, отлично зная, что особой радости от его применения не получит.

Нет, псевдо-Бонд вовсе не стремился к запретным наслаждениям. Он не маньяк-извращенец, а, скорее, хладнокровный исполнитель, ликвидировавший намеченный к уничтожению объект.

Смерть Деви – и, конечно, русского! – не дело рук какого-нибудь нового Потрошителя, безумца, наводящего ужас на обитателей трущоб и притонов. Оба преступления были заранее продуманными убийствами. Политическими убийствами.

Лейтенант не станет слушать подобные рассуждения без серьезных доказательств. Я и сам не до конца разобрался, что к чему. Какая связь может существовать между неким Богатыревым, мелким функционером небольшого слабого восточноевропейского царства, и Деви, одной из печально знаменитых в Будайине Черных Вдов? Их миры никак не пересекались.

Требовалась дополнительная информация, но неясно, где ее искать… Тут я очнулся от напряженных размышлений. Куда же я шел? Ну конечно, в квартиру Деви. Люди Оккинга наверное до сих пор прочесывают там каждый миллиметр в поисках следов, а у здания протянуты ленты с надписями «Проход запрещен». Там всюду расставлены фараоны. Там…

…никого и ничего нет! Ни ограждений, ни оцепления, вообще ни одного полицейского. В ее комнате горит свет. Я подошел к зеленым ставням, закрывавшим смотровое окошко в двери. Теперь они были распахнуты; с того места, где я стоял, хорошо просматривалось бывшее пристанище Деви. Немолодой араб, стоя на коленях, красил стену. Мы приветствовали друг друга, и он пожелал узнать, не хочу ли я снять помещение: дня через два ремонт закончится. Вот и все почести, которых посмертно удостоилась Сестра Черной Вдовы. Вот и все, что сделал Оккинг для поимки убийцы. Деви, как и Тамико до нее, не стоила того, чтобы ради нее болела голова у власть предержащих. И та, и другая плохо выполняли обязанности граждан своей страны; они не заслужили правосудия.