Текст книги "Когда под ногами бездна (ЛП)"

Автор книги: Джордж Алек Эффинджер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)

На самом деле своему оптимизму и способности воспринимать ситуацию спокойно и с юмором я обязан действию «солнышек». Видишь, как они помогли, сказал я себе. Только подумай, к чему могла привести драка с Сайедом?

– Ну, что теперь? – сказала Ясмин.

Лучше бы не спрашивала…

– Найду другой модик, как ты и предлагала. А пока начну собирать сведения, как желает Папа. Попытаюсь их систематизировать, чтобы посмотреть, вырисовывается у меня какая-то схема, закономерность или черт его знает что…

– Ты ведь на самом деле не трусил тогда, а, Марид? Я имею в виду, перед операцией.

– Сама знаешь, что трусил. Хотя… И да, и нет. Скорее пытался избежать неизбежного. В последнее время постоянно чувствую себя Гамлетом. Даже если вижу – того, что меня пугает, никак не миновать, все равно сомневаюсь, нужно ли это делать. Вероятно, датскому принцу из пьесы удалось бы решить свои проблемы, не нагромождая столько трупов вокруг, действуй он по-другому, не провоцируя дядю. А вдруг то, что я сотворил с мозгами, только кажется правильным решением? Или я сейчас пропускаю что-то очень важное…

– Если станешь попусту терять время на нытье, убийцы выберут новые жертвы, возможно даже тебя. Подумай сам, раз пол-Будайина в курсе, что ты идешь по следу, значит, и они тоже слышали …

Такая мысль мне еще не приходила в голову. После ее слов, несмотря на «солнышки», настроение сразу испортилось. Через час я уже стоял в кабинете Оккинга. Как обычно, лейтенант не проявил должной радости, увидев старого друга.

– А, Одран… Как у нас дела? Нашел еще один труп для папочки? Нет? Ну, раз в нашем маленьком Багдаде все спокойно, тогда чему обязан? Дай сообразить… Наверное так: ты, смертельно раненый, дополз сюда из последних сил, отчаянно жаждая получить напоследок мое прощение. Правильно?

– Мне очень жаль …

– Что ж, каждый имеет право иногда помечтать, верно?

Видит Бог, он умеет шутить, как никто.

– По идее, я должен трудиться под твоим началом, а ты – искренне стремиться к сотрудничеству. Папа считает, что необходимо свести воедино собранные нами факты.

Лейтенант поморщился, словно в нос ему ударила вонь, и пробормотал что-то неразборчивое. Потом сказал:

– Мне не нравится бесцеремонное вмешательство в мою работу, Одран; можешь ему передать. Он только затрудняет расследование и навлекает опасность на собственную персону.

– Ему так не кажется.

Оккинг мрачно кивнул:

– Хорошо, что тебе нужно?

Я сел, стараясь скрыть неуверенность.

– Полная информация о Люце Сейполте и русском, убитом в клубе Чири.

Оккингу понадобилось несколько секунд, чтобы взять себя в руки.

– Господи, Одран, какая тут связь?

Ну, это мы уже проходили: он просто увиливал от ответа.

– Должны существовать какие-то общие мотивы или масштабный конфликт интересов, о котором мы не знаем; его следствие – происходящие у нас события.

– Не обязательно, – сказал лейтенант. – Русский вовсе не часть Будайина. Он мелкая политическая букашка, залетевшая на нашу территорию только потому, что ты назначил ему здесь встречу.

– Ты прекрасно умеешь менять тему разговора, Оккинг. Ладно, откуда взялся Сейполт и что он здесь делает?

– Немец приехал в город три или четыре года назад из Четвертого Рейха, по-моему, из Франкфурта. Значится как агент по импорту и экспорту. Сам понимаешь, под этим может скрываться что угодно. В основном имеет дело с продовольствием, специями, кофе, хлопком, тканями, восточными коврами, медью и бронзой, дешевыми украшениями, каирскими изделиями из стекла и другой мелочью. Похоже, заслужил большой вес среди здешних европейцев, заколачивает неплохие денежки. Ни разу не вызвал подозрений, что замешан в незаконной торговле, по крайней мере в солидных масштабах. Вот практически все, что мне известно.

– Тогда почему он направил на меня пушку, стоило мне задать пару невинных вопросов насчет Никки?

Лейтенант пожал плечами:

– Возможно, просто не любит, когда нарушают его уединение. Послушай, Одран, по твоему виду не скажешь, что ты самый честный человек на свете и благородный искатель истины. Бедняга вполне мог подумать, что ты явился, чтобы, угрожая оружием, ограбить его и исчезнуть, прихватив коллекцию древних статуэток, скарабеев и всяких мумифицированных мышек.

– Значит, ты был у него?

Оккинг покачал головой.

– Эх, Одран, Одран! Хочешь верь, хочешь нет – мне регулярно докладывают о том, что происходит. Разреши напомнить тебе: я довольно влиятельное лицо, глава местных правоохранительных органов.

– Извини, постоянно забываю о твоем высоком статусе. Итак, версия Никки-Сейполт тупиковая. А мертвый русский, Богатырев?

– Он ноль, мелкий чиновник, работавший на белорусов. Сначала пропал его сынишка, потом он поймал пулю психованного Бонда. Связывать его с убийствами еще нелепее, чем Сейполта.

Я улыбнулся:

– Спасибо, лейтенант. Фридландер-Бей хотел, чтобы я узнал, не появились ли у тебя за последнее время новые сведения. Уверяю тебя, я действительно не хочу мешать расследованию. Только скажи, что мне делать дальше.

Он поморщился.

– Я, конечно, могу тебе предложить отправиться добывать улики, скажем, в Терродель-Фуэго, или в Новую Зеландию, или еще куда-нибудь, лишь бы подальше от меня, но ты ведь только посмеешься… Так что, если хочешь, проверь тех, кто точил зубы на Абдуллу, или самых страстных ненавистников Сестер Черной Вдовы. Выясни, видел ли кто-нибудь покойных дам с чужим или подозрительным человеком незадолго до их убийства.

– Ладно, – согласился я, поднимаясь. Меня только что послали… скажем, погостить у папуасов, но я хотел, чтобы у Оккинга сложилось впечатление, что я принял его слова за искренний совет. Возможно, у него имеются данные, которыми он не желает со мной делиться, несмотря на настойчивые призывы Папы. Это объясняет его наглую ложь. В любом случае, я обязательно вернусь сюда, когда лейтенант уберется из участка, залезу в полицейский компьютер и пороюсь в прошлом Сейполта и Богатырева.

Когда я вернулся домой, Ясмин указала на стол.

– Кто-то оставил тебе письмо.

– Письмо?

– Ну да, засунул его под дверь и постучал. Я подошла, и никого не застала; спустилась по лестнице, но на улице тоже не увидела ни души.

По моей спине пробежал холодок. Я разорвал конверт: короткая записка, напечатанная на компьютере.

«Одран, ты следующий!

Джеймса Бонда больше нет.

Я стал другим. Угадай, кем?

Подумай о Селиме – и поймешь.

Но это не принесет тебе пользы, потому что скоро ты станешь трупом!»

– Что там? – спросила Ясмин.

– Ничего интересного, – ответил я. Руки у меня слегка дрожали. Я отвернулся от Ясмин, скомкал бумажку и сунул ее в карман.

15

С тех пор, как у меня на глазах застрелили русского, я познал полную гамму доступных человеку эмоций: отвращение, ужас и ликование; любовь и ненависть; надежду и отчаяние; робость и решимость. Но ничто не сравнится со слепой яростью, переполнявшей меня сейчас. Игры кончились; любые соображения насчет справедливости, чести и долга вытеснились одной простейшей целью – остаться в живых. Время колебаний и сомнений прошло; сегодня угрожали мне. Анонимная записка расставила все по своим местам.

Клокотавшая во мне злоба обратилась на Оккинга. Он скрывал информацию, вероятно, что-то прятал, а значит, подвергал опасности мое существование. Поступи он так с Абдуллой или с Тами, я сказал бы: ладно, дело полиции. Но когда речь идет о шкуре Одрана, это уже личное, и, как только доберусь до лейтенанта, я заставлю его понять, в чем тут разница, заставлю!

Вне себя от бешенства, я шагал по Улице и репетировал предстоящее выступление в участке. Много времени мне не потребовалось. Вот как будет: Оккинг удивится, увидев меня снова, после того как выпроводил из кабинета где-то час назад. Я врываюсь внутрь, хлопаю дверью так, что у поганца заложит уши, а стекла едва не вылетят, сую ему под нос смертный приговор, вынесенный мне неизвестным автором записки, и требую правду и ничего, кроме правды. А станет упираться – сволоку его вниз, запру в одной из камер для допросов и немного побью о стены его собственного заведения. Готов поспорить, сержант Хаджар окажет мне любую помощь, если потребуется.

Подойдя к Восточным воротам, я невольно замедлил шаг. Еще одно внезапное озарение. Мои мозги пытались разродиться идеей дважды: утром, во время разговора с лейтенантом, и позже, у трупа Селимы. Как всегда, я возложил функцию акушера на подсознание, и теперь, наконец, на свет появился младенец!

Итак, вопрос: какая деталь головоломки отсутствует?

Ответ: взглянем на ситуацию повнимательней. Первое: в нашем квартале за последние несколько недель совершено несколько безнаказанных убийств. Сколько? Богатырев, Тами, Деви, Абдулла, Никки, Селима. Второе: как ведут себя при расследовании таких дел легавые, когда упираются в стену или заходят в тупик? Суть их работы – дотошность и методичность, прокручивание одних и тех же эпизодов по несколько раз: скажем, каждого из свидетелей вызывают заново, заставляя раз за разом повторять показания на тот случай, если упущена какая-то важная деталь. Тебя спрашивают одно и то же пять, десять, двадцать, сто раз! Тащат за шкирку в участок или будят посреди ночи и опять начинают мучить: вопрос – ответ, вопрос – ответ…

Почему полиция, имея шесть нераскрытых, совершенных подряд и явно связанных между собой особо тяжких преступлений, демонстрирует нулевую активность? Меня выслушали, как очевидца, и больше не тревожили; очень сомневаюсь, что Ясмин, или кого-то еще, заставляли исповедоваться дважды. Такое впечатление, что Оккинг решил устроить себе и своим ребятам внеочередной отпуск. Почему легавые подонки сидят сложа руки? Шестеро уже убиты; уверен, трупов станет больше. Скажем, лично мне клятвенно обещали еще один – мой собственный.

Добравшись до полицейского участка, я молча прошел мимо дежурного сержанта. Мне было глубоко наплевать на правила и формальности, я жаждал крови… Наверное, от меня исходили флюиды жуткой злобы, а физиономия запечатлела такую гамму чувств, что никто не осмелился меня остановить. Я поднялся наверх, прошел сквозь лабиринт узких коридоров и наконец добрался до Хаджара, сидящего возле скромной ставки своего шефа. Сержант наверняка тоже правильно оценил мое состояние, потому что, не говоря ни слова, указал пальцем на дверь. Он не собирался закрывать грудью вход к Оккингу и в то же время не хотел злить начальника. Хаджар не отличался глубоким умом, но зато обладал примитивной хитростью. Он отойдет в сторонку, с удовольствием наблюдая за нашей дракой. Обменялись мы с ним парой фраз или нет – в памяти не отложилось. Не знаю даже, как очутился в кабинете. Помню только, что перегнулся через стол Оккинга, правой рукой вцепившись в ворот его рубашки. Мы оба кричали.

– Какого черта, что это значит, мать твою! – орал я, размахивая бумажкой перед его глазами.

Вот все, что я успел сделать, прежде чем меня развернули, повалили и прижали к полу два полицейских; еще трое направили на меня оружие. Сердце частило, как бешеное, еще немного – и оно вырвется из груди. Я поднял голову, окинул взглядом одного из легавых и уставился прямо в крошечное черное отверстие игломета. Как мне хотелось заехать уроду ногой в лицо! Но, увы, я не мог даже пошевелиться.

– Отпустите его, – скомандовал Оккинг. Он тоже тяжело дышал.

– Лейтенант, – возразил один из его людей, – если…

– Я сказал, отпустить!

Они молча повиновались. Я поднялся на ноги и наблюдал, как они неохотно убрали свои стальные игрушки и направились к выходу, недовольно бормоча что-то. Оккинг дождался, пока последний из них вышел за порог, затем медленно закрыл дверь, провел рукой по волосам и вернулся к столу. Он тянул время, чтобы успокоиться: лейтенанту не хотелось начинать разговор, пока он не возьмет себя в руки. Наконец, опустившись в свое вращающееся кресло, он обратился ко мне.

– В чем дело?

Ни насмешки, ни сарказма, ни скрытой угрозы в голосе. Для меня закончилось время неопределенности и метаний; для Оккинга безвозвратно ушли дни, когда он самозабвенно играл роль снисходительно-презрительного профессионала.

Я положил послание перед ним. Присев на жесткий пластмассовый стул, терпеливо ждал реакции.

Внимательно изучив записку, Оккинг закрыл глаза, устало потер веки:

– Господи.

– Кем бы ни был наш «Джеймс Бонд», он сменил модик. Тут написано: если как следует подумаю, догадаюсь, кто он теперь. Мне ничего не приходит в голову.

Оккинг уставился на стену, восстанавливая в памяти подробности убийства Селимы. У него отвисла челюсть, глаза широко раскрылись; он снова простонал:

– Боже мой!

– Ну?

– Тебе что-нибудь говорит имя «Ксаргис Мохадхил Хан»?

Где-то слышал, только в связи с чем? Не помню. Но могу сказать заранее – парень мне не понравится.

– Расскажи о нем.

– Лет пятнадцать назад он наделал немало шума. Этот психопат провозгласил себя новым пророком то ли в Ассаме, то ли в Сиккиме, то ли еще где-то на востоке. Сказал, что к нему спустился сияющий голубой металлический ангел, и одарил откровением и священными заветами, основной из которых гласил: новоявленный посланец Аллаха должен начать джихад против белых женщин, уничтожая всех, кого встретит, а заодно отправлять на тот свет каждого, кто станет у него на пути. Он хвастался, что прикончил две или три сотни человек, включая детей, прежде чем его остановили. Перед казнью, сидя в тюрьме, он убил еще четверых. Парню нравилось вырезать различные части тела и приносить в жертву ангелу. Определенные органы для каждого дня недели, фазы луны, или что-то в таком роде.

Воцарилась напряженная тишина.

– Как Хан, он гораздо опаснее, – заключил я.

Оккинг мрачно кивнул.

– По сравнению с ним будайинские головорезы кажутся компанией невинных сорванцов типа Тома и Джерри.

Я закрыл глаза, чувствуя собственную беспомощность.

– Надо выяснить: он просто чокнутый или работает на кого-то?

Лейтенант созерцал стену за моей спиной и напряженно размышлял. В правой руке он вертел дешевую бронзовую статуэтку русалки, украшавшую стол. Наконец перевел взгляд на меня и вполголоса произнес:

– Насчет этого я могу тебя просветить.

– Я с самого начала не сомневался, что ты что-то недоговариваешь. Ты знал, кто стоит за Бондом, ставшим Ханом. Знал, что я прав насчет политической подоплеки, верно?

– Послушай, давай отложим раздачу орденов на потом? Сейчас нет времени.

– Выкладывай-ка лучше свою историю. Если Фридландер-Бею донесут, что ты утаивал от него сведения, ты полетишь с работы прежде, чем успеешь покаяться.

– Не уверен, но испытывать судьбу не собираюсь.

– Ну хорошо; ты скажешь наконец, кто хозяин Бонда?

Лейтенант отвернулся. Когда снова взглянул на меня, лицо его было искажено, словно от физической боли.

– Он работал на меня, Одран.

Честно говоря, такого я не ожидал; не знал, как отреагировать, и промолчал.

– Ты наткнулся на нечто гораздо более масштабное, чем просто серия убийств. Полагаю, ты уже догадался, однако понятия не имеешь, насколько серьезная сложилась ситуация. Ладно. Я получал деньги от одного европейского правительства за то, что взялся найти субъекта, сбежавшего оттуда в наш город. Он дожидался своей очереди управлять страной. Определенные политические силы желали от него избавиться. Люди, которым помогал я, хотели его отыскать и вернуть живым и здоровым на родину. Тебе ни к чему знать подробности интриги; я излагаю дело в общих чертах. Я нанял Джеймса Бонда, чтобы он нашел пропавшего человека и помешал противнику его устранить.

Мне понадобилось несколько секунд, чтобы переварить услышанное. Трудно усвоить такое количество информации в один присест: можно заработать острое несварение мозга.

– Ноль-ноль-семь убил Богатырева. Затем Деви. А после того, как превратился в Ксаргис Хана, Селиму. Значит, я с самого начала не ошибался – русского пришили не просто так. Его смерть вовсе не нелепая случайность, как ты, Папа, и остальные упорно пытались внушить нам. Вот почему ты не очень-то ревностно вел расследование. Ты с самого начала знал, кто преступник.

– Если бы так, Одран. – Оккинг выглядел невероятно уставшим, почти изможденным. – Я не имею ни малейшего понятия, кто работает на другую сторону. У меня хватает улик: одинаковые следы – кровоподтеки, отпечатки ладоней и пальцев на телах, довольно полные данные о габаритах и весе неизвестного. В общем, масса мелких деталей. Но я не знаю, кто он, и это меня пугает.

– Да ну? Тогда ты просто образец смелости! Мы в квартале неделями не высовываем носа из-под одеяла, молясь о том, чтобы нож маньяка располосовал кого-то другого, а тебе просто немного не по себе… Чего же ты боишься, Оккинг?

– Наши враги выиграли; наследник престола ликвидирован. Однако убийцы не успокоились. Почему? Цель достигнута, операция завершена. Возможно, они уничтожают всех, кто может их опознать.

Я задумчиво прикусил губу:

– Вернемся немного назад, хорошо? Богатырев работал на посольство одного из русских царств. Что связывало его с Деви и Селимой?

– Я ведь говорил, что не хочу углубляться в детали. Это грязное дело, Одран. Может, хватит того, что я уже рассказал?

Я снова взорвался.

– Оккинг, твой поганый наемник наметил меня в качестве следующей жертвы! Так что я имею полное право знать подробности. Например, почему ты не прикажешь парню немного отдохнуть?

– Потому что он исчез. Когда принца убили, Джеймс Бонд словно растворился в воздухе. Я не знаю, где он и как войти с ним в контакт. Теперь он работает на самого себя.

– Или новый хозяин выдал ему другие инструкции.

Первый, о ком я подумал, был не Сейполт (что выглядело бы вполне логично), а Фридландер-Бей, и невольно содрогнулся. Теперь я понимал, что обманывался, рассуждая о том, что двигало Папой, когда он принял решение поучаствовать в расследовании – страх за собственную жизнь и похвальное желание защитить паству. Нет. Бей никогда ничего не делает так просто. Каждый его поступок имеет как бы двойное дно. Что, если он стоял за ужасными событиями последних месяцев? Подобную возможность больше нельзя отвергать…

Оккинг тоже напряженно размышлял. В глазах его то и дело мелькал страх, руки нервно вертели статуэтку.

– Богатырев не обычный чиновник из посольства. На самом деле он Великий Князь Василий Петрович, младший брат Вячеслава, царя Белоруссии и Украины. Его племянник, наследный принц, натворил столько дел, что его выслали. Партия неофашистов в Четвертом Рейхе вознамерилась вернуть его на родину, надеясь использовать в своих целях, чтобы сбросить папашу с трона и заменить самодержавное правление «протекторатом» под германским контролем. Возродившиеся после краха Союза коммунисты поддержали их, тоже мечтая разрушить монархию, но, естественно, планируя создать собственное правительство.

– Стратегический союз красных и коричневых?

Лейтенант слабо улыбнулся:

– Подобные вещи случалось и раньше.

– И ты работал на немцев?

– Точно.

– Через Сейполта?

Оккинг молча кивнул. Наш разговор ему ужасно не нравился.

– Богатырев хотел, чтобы ты нашел принца. Разыщи ты парня, человек князя сразу бы его ликвидировал.

Мою арабскую половину возмутила сама мысль о подобном попрании принципов родства.

– Он готовил убийство собственного племянника? Сына своего брата?

– Да, во имя сохранения монархии. Они сочли такое решение печальной необходимостью. Я предупреждал тебя, Одран, это мерзкое дело. На высшем уровне международных отношений постоянно натыкаешься на непролазную грязь…

– Почему Богатыреву понадобился именно я?

Оккинг пожал плечами:

– За последние три года изгнания принц ухитрился изменить облик и хорошо замаскировался. Очевидно, в один прекрасный день до него дошло, что ему угрожает опасность.

– Значит, так называемый сын Богатырева не погиб во время аварии, ты наврал мне, когда объявил, что его дело закрыто. Он остался жив. Но ты только что сказал, что в конце концов его убили?

– Претендент на трон – твоя подружка-обрезок, Никки. До модификации пола она была наследным принцем Николаем Константиновичем.

– Никки? – пролепетал я севшим голосом. Груз страшной правды и горьких сожалений полной тяжестью лег мне на плечи. Что ж, сам напросился. Я вновь услышал голос смертельно напуганной Никки, три слова, которые она успела прокричать в трубку, прежде чем разговор оборвался… Мог ли я спасти ее? Почему она не открыла мне правду, не поделилась подозрениями? – Потом прикончили Деви и ее подруг.

– Им слишком хорошо знакома Никки. Неважно, обладали Сестры какой-нибудь опасной информацией или нет. Оба – немецкий убийца, сейчас ставший Ханом, и русский агент – не хотели рисковать. Вот почему ты, Одран, тоже занесен в черный список. Вот почему… вот почему я получил это.

Лейтенант выдвинул ящик стола и, вытащив клочок бумаги, бросил мне.

Еще одна записка, напечатанная на компьютере, по содержанию ничем не отличавшаяся от моей. Только адресована Оккингу.

– Я не уйду отсюда, пока все не закончится. Останусь в кабинете, под защитой полутора сотен верных полицейских, – объявил он.

– Надеюсь, среди них нет наемника Богатырева.

Оккинг поморщился. Видимо, такая мысль уже приходила ему в голову.

Как много имен в перечне намеченных жертв? Кому суждено умереть после меня и Оккинга? Я с ужасом подумал о Ясмин. Она знает не меньше Селимы, даже больше, потому что я делился с ней своими выводами и догадками. А Чирига? Как насчет Жака, Сайеда и Махмуда? Сколько еще моих знакомых должны погибнуть? Я воскресил в памяти Никки, превратившуюся из принца в уличную «принцессу», а затем – в труп, представил, что ждет меня в будущем, и новыми глазами посмотрел на Оккинга. Он тоже раздавлен случившимся. Причем его положение гораздо хуже моего. С карьерой лейтенанта полиции в нашем городе придется распроститься: он ведь признался, что работал иностранным агентом.

– Мне больше нечего тебе сказать, – заключил Оккинг.

– Если раскопаешь что-нибудь новое, или мне понадобиться с тобой связаться…

– Я буду здесь, – отозвался он безжизненным голосом. – Иншалла.

Я встал и быстро вышел из убежища Оккинга. Мне казалось, что я бегу из тюрьмы.

Отстегнув телефон, позвонил в больницу доктору Еникнани.

– Здравствуйте, господин Одран, – ответил знакомый низкий голос.

– Я хотел узнать о пожилой женщине по имени Лайла.

– Честно говоря, ничего определенного пока сказать нельзя. Не исключено, что она со временем поправится, но шансов мало. Пациентка уже немолода, она слаба. Приходится пичкать ее успокоительными и держать под наблюдением. Боюсь, она может впасть в кому. Даже если удасться избежать такого исхода, велика вероятность, что мозг нормально функционировать уже не сумеет. Она теперь не в состоянии жить без постоянного присмотра, делать простейшие вещи.

Я с шумом втянул в себя воздух. Вот что я натворил…

– Такова воля Всевышнего, – пробормотал я наконец.

– Да, Аллах велик.

– Я попрошу Фридландер-Бея оплатить расходы. То, что с ней случилось, произошло в результате расследования.

– Понимаю, – сказал доктор Еникнани. – Нет нужды обращаться к вашему покровителю. Женщину лечат бесплатно.

– У меня нет слов, чтобы выразить благодарность за вашу работу. Я говорю от себя и от имени Фридландер-Бея.

– Мы исполняем священный долг правоверного, – ответил он просто. – Да, кстати, наши специалисты выяснили, что записано на модуле, который вы передали. Хотите послушать?

– Конечно.

– Там три слоя. Первый, как вы уже догадались, – запись поведения большого, сильного хищника, очевидно бенгальского тигра, с которым скверно обращались, безжалостно дразнили, мучили и не кормили. Второй – мозг младенца. Последний слой – самый ужасающий – затухающее сознание смертельно раненой женщины.

– Я знал, что имею дело с чудовищем, но не ожидал подобного ужаса. – Меня трясло от отвращения и ненависти. Этот несчастный отверг простейшие нормы нравственности!

– Разрешите дать вам небольшой совет, господин Одран. Никогда не пользуйтесь такими самодельными, кустарными программами. Они плохо записаны, с большим уровнем вредного «шума». У них отсутствуют предохранители, встроенные в продукты фирменного производства. Частое использование нелегальных изделий приводит к повреждению центральной нервной системы, а следовательно – организма в целом.

– Интересно, чем все закончится?

– Ну, предсказать несложно: убийца добудет второй подобный модуль.

– Если Оккинг, я, или кто-нибудь еще не доберется до него раньше.

– Будьте осторожны, господин Одран. Как вы сами только что заметили, он чудовище.

Я поблагодарил доктора и прицепил телефон к поясу. Меня терзало сознание собственной вины за жалкое прозябание, на которое я обрек Лайлу. Не давали покоя мысли о неизвестном враге, который использовал задание белорусских властей как предлог для удовлетворения своей тайной страсти – мучить и убивать. Известия из больницы полностью изменили почти готовый план действий. Зато теперь я точно знал, что предпринять и как придется поступить.

Шагая по Улице, я наткнулся на беднягу Фуада.

– Мархаба, – объявил он, скосив на меня глаза, прикрываясь рукой от солнца, чтобы лучше видеть.

– Как дела?

Мне не хотелось застрять на час посредине дороги; нет настроения слушать местного дурачка, к тому же нужно кое-что приготовить…

– Хассан хочет тебя видеть по какому-то делу; это связано с Фридландер-Беем. Сказал, ты поймешь.

– Спасибо, Фуад.

– Ты и вправду догадался, да? Ну, то есть, на что он намекает? – Несчастный, моргая, смотрел на меня; он клянчил свежую порцию сплетен, как собака – кость.

– Да, точно. Извини, мне надо бежать. – Я пытался поскорее избавиться от его общества, но Фуад не отставал.

– Хассан говорил о чем-то очень-очень важном. Что он имел в виду, Марид? Объясни, ну пожалуйста! Можешь со мной поделиться. Я умею хранить тайну.

Я промолчал; очень сомневаюсь, что Фуад вообще что-то способен хранить, тем более тайну. Я по-товарищески похлопал беднягу по спине и отвернулся. Прежде чем отправиться домой, заглянул к Хассану. Юный американец, по-прежнему восседавший на стуле в пустом помещении магазина, одарил меня призывной улыбкой. Черт побери, я определенно нравлюсь парнишке! Не говоря ни слова, я нырнул за занавес. Шиит, как обычно, проверял накладные, считал свои бесконечные ящики и коробки с товаром. Когда заметил меня, рот его расплылся до ушей. Как видно, мы с Хассаном теперь – лучшие друзья. Вообще, за переменами в его отношении к людям так трудно уследить, что я уже и не пытаюсь. Он убрал папку, положил руку мне на плечо и, как принято у арабов при встрече, поцеловал в щеку. – Добро пожаловать, дорогой племянник!

– Иль-Манхус передал, у тебя есть сообщение для меня от Папы.

Он сразу стал серьезным.

– Да, я так сказал специально для Фуада. Я очень обеспокоен, более того – ужасно напуган. Четыре ночи подряд ни на минуту не сомкнул глаз: ужасные кошмары… Когда я увидел растерзанного Абдуллу, то думал, что хуже ничего уже не встречу… Да, когда я нашел тело… – Его голос задрожал. – Мы оба знаем, что его нельзя назвать достойным человеком, однако нас с ним не один год связывали деловые отношения. Тебе известно, что он работал на меня, как я на Фридландер-Бея. А теперь Папа предупреждает, что… – Голос Хассана прервался, на несколько секунд он словно онемел.

Я испугался, что у него начнется настоящая истерика. Мысль о том, что придется успокаивающе похлопывать эту раздувшуюся свинью, приговаривая: «Ну, ну, маленький, я не дам тебя обидеть», вызвала тошноту. Но Шиит сумел взять себя в руки и продолжил:

– Фридландер-Бей известил меня, что над его друзьями нависла такая же опасность. Она угрожает и тебе, о мой проницательный племянник, и мне. Я уверен, ты уже давно понял, на какой идешь риск, но я, увы, не отличаюсь храбростью. Папа избрал тебя, а не меня, потому что знает – я не обладаю ни мужеством, ни стойкостью, ни честью. Приходится быть безжалостным к себе, ибо так я лучше вижу правду. Да, я низкодушный, думаю только о собственной шкуре, дрожу при мысли об ужасе, который готов на меня обрушиться, о том, что, возможно, придется принять страдания и смерть, подобно… – Тут он все-таки сорвался и зарыдал. Я терпеливо ждал, когда иссякнет ливень; тучи постепенно разошлись, но солнышко так и не показалось.

– Я принял необходимые меры, Хассан. Нам просто следует соблюдать осторожность. Те, кого убили, поплатились за собственную глупость или беспечность, что, в общем-то, одно и то же.

– Я не доверяю никому, – объявил Шиит.

– Знаю. Это поможет тебе сохранить жизнь, если что-то вообще способно нам помочь.

– Что ж, наверное, ты прав, – произнес он с сомнением.

Интересно, чего он ждал от меня – письменного обязательства? «Дано настоящее в том что я, Марид Одран, гарантирую полную безопасность жирного ханжи по прозвищу Шиит»?

– Если ты так боишься, почему не попросишь убежища у Папы, пока убийц не поймают?

– Думаешь, злодей не один?

– Не думаю – знаю!

– Тогда дело обстоит ровно в два раза хуже. – Он несколько раз с размаху ударил себя кулаком в грудь, умоляя Аллаха о справедливости: чем заслужил его раб, правоверный и богобоязненный Хассан, такую напасть? – Что ты собираешься делать?

– Пока не знаю.

Он задумчиво кивнул. – Что ж, пусть Аллах защитит тебя.

– Мир тебе, Хассан.

– И с тобой да пребудет мир. Прими небольшой подарок от Фридландер-Бея.

«Подарком», естественно, оказался еще один конверт, туго набитый хрустящими банкнотами.

Я вышел на улицу, по пути не удостоив Абдул-Хассана взглядом. Теперь надо навестить Чири: предупредить об опасности, дать несколько ценных советов… А если честно – просто хочется на полчаса укрыться в ее баре от реального мира, в котором мне самому грозит смерть.

Чирига приветствовала меня с обычным энтузиазмом. «Хабари гани?» («Как жизнь?» на суахили) вскричала она; потом, прищурившись, стала разглядывать мою обновленную голову.

– Я слышала, но пока не увидела – не верила. Неужели и правда две розетки?

– Ага.

Пожав плечами, она пробормотала:

– Сколько возможностей…

Интересно, что именно пришло ей на ум? Если надо извлечь выгоду из любых благонамеренных начинаний, она соображает куда быстрее меня.

– Как ты? – поинтересовался я. Она пожала плечами.

– Да как обычно. Никаких доходов. Никаких событий. Ни-че-го; одна и та же осточертевшая нудная работа.

При этом Чири широко улыбнулась, продемонстрировав свои замечательные клыки. Она давала понять, что, несмотря на хроническое отсутствие прибыли, на жизнь ей хватает. И скучать на самом деле не приходится.

– Ох, Чири, – произнес я мрачно, – нам, здешним обитателям, придется сообща как следует потрудиться, чтобы все действительно осталось как обычно.

Она нахмурилась.

– Ты имеешь в виду это дело… – Она описала рукой круг в воздухе.