Текст книги "Когда под ногами бездна (ЛП)"

Автор книги: Джордж Алек Эффинджер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 21 страниц)

Некоторые строения кое-как отремонтированы, их обитатели пытались даже посадить кусты или еще какие-то растения в иссохшей земле возле стен. Другие, казалось, давно уже пустуют: зияющие провалы окон, полусорванные ставни раскачиваются, едва держась на ржавых гвоздях, словно вывалившийся язык голодной, усталой собаки. Я выбрал довольно аккуратный домик и постучал в дверь. Пришлось подождать несколько минут. Наконец выглянул высоченный мускулистый мужчина с пышной черной бородой и, подозрительно прищурившись, уставился на меня; изо рта у него торчала щепка, которую он использовал вместо жвачки. Хозяин ждал, когда пришелец скажет, что ему нужно.

Без всякой уверенности в успехе я приступил к изложению своей легенды:

– Меня бросили здесь, в незнакомом городе, подлые компаньоны. Они похитили товары и деньги. Во имя Всевышнего и его пророка, да благословит его Аллах и да приветствует, прошу тебя оказать гостеприимство.

– Понятно, – мрачно произнес он. – Этот дом закрыт для чужих.

– Я не доставлю никакого беспокойства. Я…

– Советую тебе просить о ночлеге тех, чье радушие основано на благополучии. Люди говорят: здесь есть счастливцы, у которых имеется в избытке еда для домашних, собак и гостей, подобных тебе. Что касается меня, то, заработав на хлеб и горсть бобов для жены и четырех детей, я считаю день удачным.

Я понял, на что он намекает.

– Конечно, ты не хочешь затруднений для своей семьи. Проклятые лжедрузья, ограбившие меня, не знали, что я постоянно ношу в сумке немного денег. Урча от жадности, они схватили то, что лежало на виду, но у меня осталось достаточно средств, чтобы прожить день-два в вашем городе, пока я не вернусь и не потребую законного возмещения убытков.

Мужчина молча смотрел на меня; словами его не проймешь, нужна маленькая демонстрация.

Я дернул молнию и открыл сумку; под его внимательным взглядом неторопливо порылся в одежде – рубашках, носках, штанах, засунул руку поглубже и извлек банкноту.

– Двадцать киамов, – произнес я душераздирающим тоном. – Вот все, что они мне оставили.

На его лице отразилась жестокая внутренняя борьба. Такая сумма для здешних жителей – серьезное подспорье. Он мог питать сомнения на мой счет, но я знал, о чем он думает.

– Если ты примешь меня как гостя под свое покровительство на два дня, – объявил я, – они станут твоими. – Я помахал бумажкой перед его расширившимися от жадности глазами.

Мужчина покачнулся, словно змея, зачарованная движениями факира. Будь он деревом с большими плоскими листьями, они бы сейчас громко зашелестели.

Он не жаловал чужаков – а кто их любит? Ему вовсе не улыбалась идея поселить у себя незнакомца на несколько дней. С другой стороны, предложенные мной деньги равнялись заработку за несколько суток. Я снова оглядел его и убедился, что теперь его мысли приняли нужное направление: он уже не пытался угадать, кто я такой, а прикидывал, какой из сотни различных способов потратить свалившиеся с неба хрустики ему выбрать. Осталось лишь немного подождать.

– О, мой господин, мы люди небогатые…

– Тогда двадцать киамов облегчат твою жизнь.

– О да, еще бы, господин, и я хочу получить их; но мне стыдно ввести в такое убогое жилище обладателя стольких достоинств!

– Я вкушал роскошь и богатство, которые тебе и вообразить не под силу, мой друг, но возвысился над земными благами, что доступно и тебе. Тот, кого ты видишь – лишь бледная тень меня прежнего. Ибо Аллах пожелал ввергнуть своего раба в нищету и страдания, дабы потом я вернул отнятое обидчиками. Ты меня выручишь? Всевышний дарует удачу тем, кто поддержит скитальца.

Озадаченный мужчина долго смотрел на меня; первое, что пришло ему в голову – перед ним обычный псих, и лучше убежать от такого подальше. Моя выспренняя речь как две капли воды походила на исповедь какого-нибудь похищенного принца из старых сказок. Но волшебные истории хороши, когда, поужинав нехитрой снедью, ими делятся вполголоса, собравшись у очага, перед тем как заснуть тревожным сном. Днем они теряют большую часть убедительности. Единственное, что способно вернуть доверие к рассказчику – банкнота в двадцать киамов, которая колыхалась в моей руке, словно пальмовый лист под порывом ветра. Мой новый знакомый так впился в нее глазами, что вряд ли сумеет потом припомнить лицо своего собеседника.

В конце концов, я стал гостем Исхака Джарира, достойного хозяина дома. Он поддерживал у себя строгий порядок, так что женщин я не увидел. На втором этаже располагалась общая спальня, а на первом устроили несколько чуланчиков для хранения всякой снеди. Джарир распахнул деревянную дверь одного из них и невежливо впихнул меня внутрь.

– Здесь ты можешь чувствовать себя спокойно, – прошептал он. – Если заявятся твои негодяи-друзья и начнут расспрашивать, мы никого не встречали. Но ты останешься здесь только до завтрашнего дня. После утренней молитвы придется покинуть нас.

– Хвала Аллаху за то, что направил меня к такому щедрому и великодушному человеку! Но мне еще надо завершить одно дело. Если оно пройдет так, как я ожидаю, вернусь с двойником бумажки, которую ты сейчас сжимаешь в руке. Она также станет твоей.

Джарир не хотел ничего знать о подробностях моего предприятия.

– Да будут успешными все твои начинания! – пожелал он. – Но знай, если не успеешь прийти до вечернего намаза, дверь не откроют.

– Как скажешь, о достойнейший. – Я оглянулся на ворох тряпок, которые послужат мне постелью сегодня ночью, невинно улыбнулся Исхаку Джариру и, подавив невольную дрожь, вышел наружу.

Я выбрал узкую мощенную камнем улочку, которая, как я думал, выведет меня на бульвар Иль-Джамил. Но дойдя до места, где она сворачивала налево, понял, что ошибся. С направлением я не напутал, и решил идти вперед. Однако за углом увидел лишь голые стены домов: тупик. Я вполголоса выругался и повернул. Придется топать обратно.

Путь преграждал ужасно тощий человек с растрепанной жиденькой неряшливой бородкой. По его лицу медленно расползалась заискивающая улыбка деревенского идиота. Одежда его состояла из желтой рубашки без воротника, потертого и сильно мятого коричневого костюма, белой в красную клетку кафии и поношенных коричневых английских ботинок. Его дурацкий вид напомнил мне будайинского блаженного Фуада. Похоже, парень следовал за мной, однако я не слышал его шагов.

Ненавижу, когда ко мне так подкрадываются; я открыл сумку, настороженно разглядывая незнакомца. Он не сходил с места, переминаясь с ноги на ногу и ухмыляясь. Я вытащил несколько училок, снова задернул молнию и попытался пройти мимо, но в грудь мне уперлась рука. Я остановился.

– Не люблю, когда до меня дотрагиваются.

Он сразу отпрянул, словно осквернил величайшую святыню.

– Тысяча извинений, – проблеял он дрожащим голосом.

– Зачем ты шел за мной? Чего ты хочешь?

– Я подумал, что уважаемого господина заинтересует мое предложение. – Он тряхнул портфелем из фальшивой кожи.

– Ты что, торговец?

– Я продаю личностные модули, господин, а также набор самых полезных и интересных обучающих программ, поступивших на рынок. С вашего разрешения, я вам их продемонстрирую.

– Спасибо, не стоит.

Парень поднял брови, словно я не отказался, а попросил поскорее показать товар. Он уже не выглядел тупым и жалким.

– Это не займет много времени. Вполне возможно, у меня найдется как раз то, что ищет уважаемый господин.

– Я ничего не ищу.

– Наверняка вам что-то нужно; иначе зачем модифицировать мозг, не так ли?

Я пожал плечами. Он опустился на корточки и раскрыл портфель с образцами.

Я твердо решил, что ничего у него не куплю. Не имею дела с хорьками.

Он извлек разноцветные коробочки, аккуратно выкладывая их в ряд возле портфеля. Закончив, парень поднял на меня глаза. Он очень гордился своим товаром. – Итак… – Он выжидающе уставился на меня.

– Что «итак»?

– Что вы скажете о них?

– О твоих игрушках? По-моему, ничем не отличаются от любых других. Что в них особенного?

Он схватил модик, лежащий первым, и бросил мне. Я поймал его на лету.

Этикетка отсутствует; корпус сделан из гораздо более прочного пластика, чем у фирменных изделий в магазине Лайлы и других модшопах. Кустарное производство. – С ним ты уже познакомился, – произнес он, снова расплывшись в жалкой, извиняющейся улыбке.

Я вздрогнул и пристально посмотрел на него.

Он сорвал с головы кафию. Пряди редеющих волос свисали до плеч. Похоже, парень не мылся, по крайней мере, месяц. Он протянул руку и выдернул модик из своей розетки. Маска ничтожного торговца исчезла. Взгляд незнакомца остекленел, челюсть отвисла, но он быстрым отработанным движением воткнул другую самоделку и мгновенно преобразился. Глаза неожиданно сузились, а рот исказила садистская гримаса-усмешка. За считанные доли секунды он стал совершенно другим существом. Никакой маскировки: абсолютно иная манера говорить, двигаться, вести себя, выражение лица – все это действует гораздо эффективнее, чем фальшивые усы, парик и грим.

Я здорово влип. В руке у меня был модик Джеймса Бонда, а смотрел я прямо в холодные безжалостные глаза Ксаргис Мохадхил Хана. Глаза, горящие огнем безумия.

Я дотянулся до розетки и вставил две училки. Первая придаст особую силу мускулам, блокирует боль или усталость, пока моя плоть не начнет рваться в клочья. Вторая полностью «отключила» звук. Мне надо сконцентрировать внимание.

Хан, оскалившись, зарычал. Теперь его пальцы сжимали длинный, зловещего вида кинжал; серебряную с золотом рукоятку украшали разноцветные камни. « Сесть, – прочитал я по его губам. – Сесть на землю».

Я не собирался облегчать ему задачу; вместо того чтобы подчиниться, осторожно опустил руку, пытаясь нащупать под складками галабийи игломет. И вспомнил: он до сих пор лежит под подушкой в номере отеля. Хотя нет, горничная уже наверняка нашла его. А парализатор у меня в сумке, закрытой на молнию. Я медленно попятился.

« Я давно уже шел за вами, господин Одран. Я следил за вами, когда вы находились в полицейском участке, у Фридландер-Бея, в доме Сейполта, в отеле. Я мог убить вас в ту ночь, когда притворился, что считаю вас просто обыкновенным воришкой.

Но я не хотел, чтобы нам мешали. Я ждал, когда наступит подходящий момент. И вот теперь, господин Одран, теперь вы умрете». – Разбирать его речь оказалось на удивление простым делом: жизнь затормозила свое течение, мир двигался в два раза медленнее, чем обычно. У нас было время, много времени. Столько, сколько потребуется…

Его искривленный в усмешке рот подергивался. Хан от души наслаждался каждой секундой своего триумфа. Шаг за шагом он оттеснял меня к стене. Я, не отрываясь, смотрел на сверкающий клинок, которым он собирается не только зарезать меня, но и разрубить на кусочки. Маньяк хочет украсить моими потрохами скользкие от грязи камни мостовой и кучи мусора, словно праздничной гирляндой! Одних ужасает сама мысль о гибели; других гораздо больше пугает перспектива предсмертных мук. Честно говоря, я принадлежу ко второму типу. Понимаю, что когда-нибудь умру и надеюсь, что конец станет быстрым и безболезненным – например, если повезет, наступит во сне. Но издохнуть после страшных пыток, которые придется претерпеть от руки Хана – нет, это явно неподходящий способ расстаться с жизнью.

Училки не давали мне впасть в панику. Если сейчас мной овладеет страх, через каких-нибудь пять минут превращусь в ромштекс. Я отступил, оглядывая улочку, стараясь нащупать взглядом что-нибудь, способное дать мне хоть какой-то шанс одолеть мясника с его проклятым кинжалом. Времени почти не осталось…

Издавая истошные крики, он бросился вперед, держа оружие на уровне плеча, словно неистовая леди Макбет. Я дал Хану приблизиться шага на три, потом отклонился влево и устремился ему навстречу. Он ожидал, что я отпряну, и слегка опешил от неожиданности. Я сумел ухватить кисть руки с ножом; правой я надежно фиксировал ее, а левой резко вывернул. Обычно такой способ позволяет без особого труда обезоружить нападающего, но Хан оказался очень крепким человеком. Неестественно выносливым для обладателя такого тела. Безумие, модик и училки придали ему дополнительную мощь.

Свободной рукой Хан сжал мне горло, пытаясь запрокинуть голову. Мне удалось сделать подсечку, мы оба потеряли равновесие. Падая, я вцепился ему в лицо и постарался, чтобы он как можно сильнее приложился затылком о каменную мостовую. Мое колено уперлось в его запястье, и пальцы, сжимавшие кинжал, разжались. Я отбросил клинок подальше, потом охватил обтянутый скользкой кожей череп и еще пару раз ударил о липкие зловонные камни. В результате Хан вышел из строя, но, увы, ненадолго. Он ухитрился вывернуться и опять набросился на меня, кусаясь, царапаясь, рыча… Какое-то время мы боролись, стараясь одолеть друг друга, но так тесно сплелись, что у меня никак не получалось стукнуть его хорошенько. Господи, я не мог даже высвободить руки! Тем временем он, как зверь, терзал мою плоть своими черными когтями, впиваясь в тело зубами, пиная и молотя ногами.

Наконец с пронзительным воплем он отбросил меня, потом прыгнул и, прежде чем я успел откатиться в сторону, навалился опять. Я лежал, словно распятый: одна рука придавлена к земле его коленом, другая – когтистой лапой. Он занес сжатый кулак, чтобы обрушить его на мое незащищенное горло. Я вскрикнул, попробовал сбросить своего палача, но он не дал мне даже пошевелиться. Напрягая все силы в отчаянных попытках спастись, я увидел, как глаза Хана зажглись огнем ликования. Он нараспев читал какую-то бессвязную молитву металлическому ангелу смерти. Наконец, дико взвизгнув, нанес удар. Он пришелся по лицу. Я едва не потерял сознание.

Хан вскочил и бросился за кинжалом. Я заставил себя сесть, лихорадочно шаря по мостовой. Надо достать оружие! Хан подобрал клинок и метнулся ко мне. Я рванул молнию и вывалил содержимое сумки на землю. Ему осталось сделать лишь пару шагов – но тут я нажал кнопку парализатора, и долго не отпускал ее. Раздался жуткий булькающий вопль; Хан как подкошенный свалился рядом. Он очнется лишь через несколько часов.

Училки блокировали боль, правда не полностью, скорей, они ее приглушали. Я пока не в состоянии двигаться, и сумею сделать что-нибудь толковое не раньше чем через несколько минут. На моих глазах кожа Хана приобрела синеватый оттенок, он задыхался, разевая рот, словно выброшенная на берег рыба. Потом начались судороги. Неожиданно он обмяк и замер. Убийца, наводивший страх на целый квартал, неподвижно лежал в нескольких сантиметрах от меня. Я с трудом приподнялся, всхлипывая, как маленький мальчик. Немного очухавшись, первым делом выдернул модик Хана из головы неизвестного. Потом подобрал телефон и позвонил Оккингу, чтобы сообщить хорошие новости.

18

Я разыскал заветную коробочку и проглотил семь или восемь «солнышек». В чисто познавательных целях. После драки ныла каждая клеточка тела, но дело не только и не столько в желании немного забыться. Я хотел знать, как подействуют наркотики во время работы училок. И томясь в ожидании Оккинга, опытным путем познал горькую истину: приставка, очищающая организм от алкоголя, выбивает также и пилюльки. На кой черт она тогда нужна? Я выдернул зловредную ханжу и сожрал еще горсть таблеток.

Примчавшийся Оккинг был на седьмом небе от радости. Он просто ликовал – другого слова не подберешь. Первый раз в жизни я видел его таким счастливым и довольным. Лейтенант выказал небывалую вежливость и предупредительность, трогательную заботу о моем самочувствии. Он настолько хорошо себя вел, что я решил: вместе с легавыми приехали ребята из программы городских новостей и снимают нас, но, как ни странно, ошибся.

– Что ж, с меня причитается, Одран.

По-моему, он должен мне гораздо больше.

– Я сделал за тебя всю паршивую работу, Оккинг.

Он не отреагировал даже на такой укол.

– Возможно, возможно… Теперь я, по крайней мере, высплюсь хорошенько. Мне ведь даже кусок в горло не лез из-за постоянных мыслей о Селиме, Сейполте и остальных.

Убийца очнулся: однако, потеряв модик, он сразу же начал вопить. Я вспомнил, через какие мучения прошел, когда вытащил училки, хотя носил их лишь пару дней. Кто знает, сколько времени Хан – или как там его настоящее имя? – скрывался, пряча свое истинное «я» сначала под одной электронной маской, потом под другой… Что, если лишившись искусственной личности, руководившей его поступками, он полностью осознал дикость совершенных им преступлений и оказался не в силах перенести такой удар? Он лежал на мостовой, скованный по рукам и ногам, извиваясь и посылая страшные проклятия на наши головы. Оккинг молча наблюдал за ним несколько секунд.

– Унесите его отсюда, – велел он наконец двум полицейским в форме.

Они не очень-то церемонились, выполняя приказ, но я не испытывал никакого сочувствия.

– Что теперь? – спросил я Оккинга. Тот сразу посерьезнел:

– Думаю, пора мне уйти в отставку.

– Когда пронюхают, что ты получал деньги от европейской державы, ты станешь не очень-то популярной личностью в городе. Ты запятнал репутацию.

Он кивнул:

– Уже узнали, мой друг, по крайней мере те, чье мнение имеет здесь силу. Мне предоставили выбор: либо поискать работу в другом месте, либо провести остаток жизни в одной из ваших типичных крысиных нор, которые почему-то называются тюрьмами. Не понимаю, как в наше время держат людей в таких адских дырах, просто средневековье какое-то!

– Ты сам немало сделал для того, чтобы поддерживать прирост населения в тамошних камерах. Их обитатели ждут тебя с бо-ольшим нетерпением…

Он вздрогнул:

– Как только улажу дела, просто упакую чемоданы и тихо исчезну в ночи… Но они могли бы, по крайней мере, как-нибудь отметить мою службу. Видишь ли, пусть даже я иностранный агент, я сделал немало полезного для города и никогда не шел на сделку с совестью, за исключением одного-двух случаев.

– Многие ли осмелятся, положа руку на сердце, сказать подобное о себе? Да, ты редкий человек, Оккинг. – Он действительно принадлежал к уникальной породе людей, которые способны уйти от ответственности да еще и обратить любые обстоятельства в свою пользу. Он обязательно где-нибудь устроится.

– Тебе нравится видеть меня в беде, правда, Одран?

Если честно, мне действительно было приятно. Но отвечать не хотелось; я молча отвернулся и стал запихивать в сумку разбросанные по мостовой вещи. Горький урок не прошел даром: я засунул парализатор под галабийю.

Насколько я понял, с формальностями покончено и я волен идти куда захочу.

– Ты дождешься, пока поймают убийцу Никки? Хоть на такое ты способен? – спросил я.

Он искренне удивился:

– Никки? Ты о чем, Марид? Мы схватили злодея. Ты просто спятил со своими навязчивыми идеями. Никаких доказательств того, что существует второй, у тебя нет. Успокойся и не морочь людям голову, иначе очень скоро убедишься в том, что герои зачастую превращаются в бывших героев. Ты начинаешь надоедать.

Вот слова настоящего легавого! Я поймал Хана и передал Оккингу; теперь проклятый сукин сын объявит, что парень, арестованный полицией, пришил всех, от Богатырева до Сейполта. Ну, в том, что эти два – работа Хана, сомнений нет, однако я убежден, что Никки, Абдулла и Тами стали жертвами другого, неизвестного нам субъекта. Доказательства? Ни одной серьезной улики, но иначе произошедшее попросту не складывается в единую картину. Международная интрига: одни пытаются похитить преобразившегося принца и вернуть на родину к отцу, другие стремятся убрать его, чтобы предотвратить скандал при дворе. Если допустить, что Хан убивал агентов обеих сторон, то объяснить его действия можно лишь тем, что парень психопат, которому просто нравилось играть в ангела-мстителя, и искать логику в его поступках бессмысленно. Чушь! Он был профессионалом, наемным убийцей, который уничтожал намеченные объекты, чтобы защитить интересы хозяев и обеспечить собственную безопасность, убрав свидетелей. Человек, искромсавший Сейполта, – не сумасшедший, он только носил модик маньяка.

Бонд-Хан не имеет никакого отношения к смерти Никки.

Даже если лейтенант решил, что удобнее думать иначе, по нашему кварталу бродит второй убийца.

Спустя восемь-десять минут после разговора с Оккингом, зазвонил мой телефон. Шиит. Он обещал сообщить мне о решении Папы насчет нашей беседы.

– У меня есть еще кое-какие новости, Хассан, – объявил я.

– Фридландер-Бей примет тебя незамедлительно. Он вышлет машину минут через пятнадцать. Надеюсь, ты дома?

– Нет, но я подожду у входа. Я встречался с довольно интересными людьми, однако мы уже разошлись по домам.

– Очень хорошо, мой племянник. Ты заслужил развлечение в компании добрых друзей.

Я уставился в затянутое облаками небо, вспоминая недавнюю смертельную схватку с Ханом; в принципе, слова Шиита должны меня развеселить, но смеяться не хотелось.

– Отдыхать мне не пришлось, Хассан – Я рассказал, что произошло, вплоть до того, как брыкающегося убийцу унесли легавые.

Хассан от удивления лепетал что-то неразборчивое. – Одран, – объявил он, наконец взяв себя в руки, – Аллаху приятно, что ты, Его верный слуга, жив, маньяк схвачен, и мудрость Фридландер-Бея восторжествовала.

– Да, конечно, – подхватил я. – Правильно, Хассан, приписывай все заслуги нашему Папе. Ничего не скажешь, он сильно поддерживал меня своим сверхъестественным гением! Если подумать, он помогал не больше, чем Оккинг. Конечно, Папа загнал меня в угол и заставил покорно подставить, башку хирургам, но потом наш любимый босс просто восседал в кабинете и подбрасывал верному слуге хрустики время от времени. Бею известна каждая мелочь, происходящая в Будайине, Хассан. Ты хочешь сказать, что они с Оккингом ничего не видели, ничего не слышали и просто стояли с разинутыми ртами? Ерунда. Я выяснил, как участвовал в этом деле лейтенант; но еще больше хотел бы знать, в чем подлинная роль Папы.

– Молчи, отродье шелудивого пса! – Шиит сбросил маску сладкоречивого святоши и позволил увидеть свое истинное лицо, что случалось нечасто. – Тебе еще предстоит научиться разговаривать с теми, кто старше и выше тебя! – Затем, так же неожиданно, вернулся прежний смиренный слуга Аллаха:

– Ты еще не пришел в себя после сражения со злодеем. Прости меня за то, что я на миг сорвался, сын мой, именно я должен проявить большее понимание и сочувствие. Все в руках Аллаха, и подвластно воле Его. Итак, о племянник, скоро приедет машина. Фридландер-Бей будет очень доволен.

– Я не успею купить ему маленький презент, Хассан.

Он хмыкнул:

– Твой рассказ – лучший подарок. Ступай с миром, Одран.

Я ничего не ответил и убрал телефон. Потом поправил сумку на плече и поплелся к своему бывшему дому. Я встречусь с Папой, а потом спрячусь в пыльном чулане Исхака Джарира. Хорошие новости: из игры выбыл Хан. Именно он стремился меня убрать. Значит, второй убийца не жаждет моей смерти. По крайней мере, очень надеюсь, что в моих рассуждениях нет ошибки.

Ожидая появления Папиного авто, я размышлял о своем поединке с Ханом. Я искренне ненавидел его – стоило только воскресить в памяти изуродованное тело Селимы или ужас, испытанный в доме Сейполта, и гнев переполнял душу. Сначала наемник расправился с Богатыревым, пожелавшим уничтожить собственного племянника. Никки – главная фигура; остальные убийства лишь следствие лихорадочных попыток убрать следы, чтобы замять скандал в благородном семействе. Думаю, усилия увенчались успехом. Конечно, многие в нашем городе знали подоплеку событий, но раз принц умер, на его родине бунт не состоялся. Царь Вячеслав по-прежнему правил страной; партия монархистов выиграла. Более того, хорошенько поработав, они смогут даже использовать смерть Никки, чтобы усилить контроль над бурлящей державой.

Мне на все это наплевать. Что касается Хана, я сохранил ему жизнь; ненадолго, конечно. Его ждет свидание с палачом во дворе мечети Шимаал, где происходят казни. А в оставшееся время пусть перебирает в памяти свои зверства, с ужасом ожидая часа возмездия.

Появилась машина; мы быстро добрались до владений Фридландер-Бея. Лакей оставил меня в той же комнате, где я уже дважды ожидал приема. Папа молился. Он никогда не выставлял напоказ свою набожность, что заставляло относиться к нему с особым уважением. Иногда, глядя на старца, я испытывал стыд за собственное поведение; в такие минуты я воскрешал в памяти зверства и злодеяния, в которых он виновен. Обычный самообман. Кто из нас безгрешен? Уверен, Фридландер-Бей не строил никаких иллюзий. По крайней мере, он взывал к Господу, моля о прощении. Однажды Папа объяснил мне суть политики, которой придерживался: он должен заботиться о благополучии огромной армии «друзей и помощников», и зачастую оградить их от беды можно лишь обходясь с беспощадной жестокостью с теми, кто не принадлежит к его клану. Если подходить к делу с подобной позиции, Папа представал умелым лидером и строгим, но любящим и справедливым отцом для своих подопечных. Я же, напротив, выглядел ничтожным отщепенцем, нарушившим никак не меньше запретов, но, в отличие от Фридландер-Бея, не по необходимости, а из голого эгоизма. Вдобавок, меня не хватало даже на то, чтобы хорошенько попросить у Аллаха прощения.

Наконец один из Булыжников, охраняющих Папу, сделал мне знак. Я вошел в кабинет; Бей ожидал меня, сидя на старинном диване.

– Ты снова оказываешь нам честь, – он показал, чтобы я располагался на таком же антикварном чуде напротив него.

– Ты оказал мне великую честь, позволив приветствовать тебя в твоем доме, – откликнулся я.

– Прошу, раздели со мной мой скромный обед.

– Ты – отец щедрости, о шейх! – В отличие от прежних встреч с Папой, я не чувствовал страха или неловкости. В конце концов, сегодня я совершил для него невозможное! Мне постоянно приходилось напоминать себе, что теперь великий человек – мой должник.

Слуги внесли первую перемену блюд; Фридландер-Бей тем временем говорил о разных пустяках. Мы отведали понемногу от каждого яства: все удивительно вкусно приготовлено. Я избавился от программы, подавляющей чувство голода, и сразу же осознал, что страшно хочу есть и с готовностью поучаствую в небольшом банкете, который устроил Папа. Но остальные училки решил пока не трогать. Причина простая – страх.

Появилось блюдо с мясом ягненка, курицей, говядиной, рыбой и гарниром – рисом и овощами. В конце трапезы нам предложили несколько сортов сыра и свежие фрукты. Когда грязные тарелки унесли, Папа и я раскинулись на диванах, попивая крепкий кофе со специями.

– Да будет вечно обильным твой стол, о шейх, – произнес я. – Это была лучшая трапеза в моей жизни.

Ему явно пришлись по вкусу мои слова.

– Слава Аллаху, я рад, что сумел угодить тебе. Выпьешь еще чашку?

– Да, благодарю, о шейх.

Все слуги, включая даже Говорящих Булыжников, удалились. Фридландер-Бей налил мне напиток сам – почет, который оказывают особо дорогому гостю.

– Теперь ты должен признать, что мои планы относительно тебя оказались верными, – сказал он негромко.

– Да, о шейх, моя признательность безгранична.

Он отмахнулся.

– Не ты, а жители нашего города, включая меня, должны благодарить тебя, о сын мой. А сейчас надо поговорить о будущем.

– Прошу прощения, о шейх, но пока мы полностью не обеспечили нашу безопасность сегодня, рано строить планы. Один из угрожавших нам злодеев пойман, но второй еще на свободе. Возможно, он уже вернулся туда, откуда его к нам послали, он уже давно не давал о себе знать. Однако не стоит отвергать вероятность того, что он до сих пор прячется где-то в городе. Мы поступим мудро, если постараемся выяснить, кто он и где его логово.

Старец нахмурился и потер щеку.

– Сын мой, лишь ты один веришь в существование другого убийцы. Не вижу, почему человек, который сначала назывался Бондом, а затем Ханом, не мог стать и палачом, так неслыханно надругавшимся над Абдуллой. Ты упоминал о том, что видел у него множество личностных модулей. Разве нельзя допустить, что один из них сделал из Бонда-Хана демона, убившего принца Николая Константиновича?

Господи, как мне убедить этих людей? – О шейх, по твоей теории выходит, что один и тот же человек работал и на коммуно-фашистов, и на белорусских монархистов. Если так, то он на каждом шагу гасил бы собственные усилия. Подобная позиция способна оттянуть развязку, чем он, очевидно, хотел воспользоваться, хотя очень трудно понять, как именно. Кстати, появляется возможность рапортовать о положительных результатах и той, и другой стороне. Но как потом выпутаться из создавшегося положения? В конце концов, один хозяин наградит, а другой – покарает такого «слугу двух господ». Нелепо думать, что кто-то одновременно защищал и старался уничтожить Никки. Вдобавок, экспертиза установила, что неизвестный, растерзавший Тами, Абдуллу и Никки, ниже ростом и массивнее, чем Хан. И у него короткие толстые пальцы.

По лицу Фридландер-Бея скользнула слабая улыбка.

– Твое видение событий, о достойный сын мой, не лишено остроты, но, увы, страдает ограниченностью. Я сам иногда вынужден поддерживать обе стороны. Что еще остается делать, если ссорятся твои возлюбленные друзья?

– Прости меня, о шейх, но мы обсуждаем не обычные распри, а целую серию хладнокровных убийств. Кроме того, ни немцев, ни русских нельзя назвать друзьями. Их трения никак не касаются нас, жителей города.

Папа покачал головой.

– Ограниченное видение, – тихо, словно про себя, повторил он. – Когда империи неверных рассыпаются, пред миром предстаем мы, обретая новую силу. Когда два великих шайтана, Советский Союз, а потом Соединенные Штаты, распались на множество государств-осколков, это был дар Аллаха.

– Дар? – Я не понимал, при чем здесь Никки, мой модифицированный мозг и несчастные, заброшенные обитатели Будайина.

Брови Фридландер-Бея сошлись в единую линию; неожиданно он стал похож на великого воина пустынь, подобного могучим полководцам, за многие сотни лет до него поднимавшим гигантские армии на битву. Причем каждый потрясал непобедимым мечом Пророка.

– Джихад, – прошептал он.

Джихад. Священная война. Один из пяти столпов ислама.

В ушах зашумело, кожа на мгновение покрылась мурашками. Теперь, когда бывшие великие державы, истерзанные голодом и распадом внутренних связей, с каждым днем становились беспомощнее, настало время для истинной веры завершить завоевание мира, начатое много столетий назад. В глазах Папы сейчас горел тот же огонь безумия, который я видел у Хана.

– Все свершится по воле Аллаха, – сказал я. Фридландер-Бей шумно вздохнул и одарил меня благосклонной улыбкой. Он не заметил иронии в моем тоне. Папа гораздо опаснее, чем я когда-нибудь мог вообразить. В нашем городе он обладает абсолютной властью; если прибавить еще сверхпочтенный возраст и одержимость подобной навязчивой идеей… С ним надо держаться с особой осторожностью.