Текст книги "Когда под ногами бездна (ЛП)"

Автор книги: Джордж Алек Эффинджер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц)

4

Вы наверняка знаете, что такое похмелье. Голова раскалывается, не переставая ноет живот, ужасно хочется потерять сознание и очухаться только когда снова придешь в норму. Но известно ли вам, что происходит, когда заканчивается действие солидной порции гипнонаркотиков? Ты словно попал в чей-то сон: не веришь, что существуешь на самом деле, убеждаешь себя: «Сейчас я просто вспоминаю то, что случилось давным-давно». Причем время от времени сознаешь, что ты – это ты, находишься в определенном месте в определенное время, и диссонанс в ощущениях рождает новый цикл мучительного беспокойства, усиливает иллюзию полнейшей нереальности происходящего. Иногда трудно отыскать собственные руки и ноги; кажется, тебя выстругали из куска дерева, и, если будешь хорошим мальчиком, когда-нибудь станешь человеком из плоти и крови. «Мысль» и «движение» – чуждые понятия, присущие настоящим людям, но не тебе. Прибавьте симптомы обыкновенного алкогольного похмелья, которые я перечислил в начале, не забудьте жуткую депрессию и сокрушительное изнеможение, а еще озноб, тошноту, спазмы – остаточные явления после треугольников, проглоченных позавчера. Сложите, хорошенько перемешайте. Теперь вы способны представить мое состояние, когда меня разбудили на рассвете. Ах, рассвет… Все живое радостно приветствует первые лучи солнца. Увы, я не чувствовал себя живым.

Оглушительный стук вырвал меня из забытья как раз в тот момент, когда раздался призыв муэдзина: «Спешите на молитву! Спешите на молитву! Молитва лучше сна! Аллах велик!» Если бы я сейчас мог соображать, меня наверняка рассмешила бы напоминание о преимуществах духовного над физическим. Я перекатился на матрасе, уставился на покрытую трещинами зеленую стену и сразу же пожалел о том, что вообще пошевелился; это походило на замедленную съемку, причем часть кадров куда-то исчезла. Вселенная начала пульсировать вокруг меня…

В дверь продолжали колотить. Через несколько секунд до меня дошло, что ее пытаются проломить сразу несколько могучих кулаков.

– Подождите, я сейчас, – откликнулся я и сполз с постели, стараясь не потревожить те части тела, которые еще сохраняли чувствительность. Благополучно опустился на пол и очень осторожно, очень медленно поднялся на ноги.

Постоял, немного покачиваясь, стараясь убедить себя в том, что я тот самый, реальный Марид Одран, но потерпел неудачу и решил все-таки двинуться к входу. Проковыляв добрую половину пути, сообразил, что я совершенно голый. Остановился. Черт, как же трудно постоянно принимать ответственные решения в таком состоянии… Возвратиться назад и накинуть что-нибудь на себя? К грохочущим ударам прибавились негодующие вопли. Тут не до одежды, решил я.

Открыл дверь и остолбенело уставился на самую ужасную картину, которая когда-либо открывалась человеческому взору с тех пор, как некому герою пришлось столкнуться лицом к лицу с Медузой и двумя Горгонами в придачу. Передо мной стояли три жутких чудовища, секта Сестер Черной Вдовы в полном составе: Тамико, Деви и Селима. Гигантские сиськи едва помещались в одинаковых черных пуловерах, под ними – узкие юбки и туфли на шпильках того же цвета. Их рабочая форма. Зачем наряжаться, словно идешь на дело, в такую рань, мелькнула в моей одурманенной голове нелепая мысль. Рассвет… Никогда его не вижу, разве что время от времени встречаю «наоборот»: ложусь спать после восхода солнца. Ну, надеюсь Сестры не…

Деви, беженка из Калькутты, втолкнула меня в комнату, остальные, захлопнув дверь, последовали за ней. Селима, чье имя по-арабски означает «спокойствие, мир», повернулась, вскинула правую руку и, рыча, воткнула твердый локоть прямо мне под дых. Она вышибла весь воздух из легких; задыхаясь, как рыба на суше, я рухнул на колени. Чья-то нога жестоко врезала мне по челюсти, и я повалился навзничь. Одна из Сестер подхватила меня и держала, а две другие неторопливо и методично били, не оставляя без внимания ни одного незащищенного чувствительного места. Я с трудом соображал и до начала истязания, а после первых безжалостных ударов утратил всякое представление о реальности. Просто висел как мешок в чьих-то цепких руках и в своем бреду почти радовался, что на самом деле ничего не происходит, это – кошмарный сон, воссоздавший пережитое в далеком-далеком прошлом, который я сейчас безмятежно наблюдаю…

Не знаю, как долго они меня били. Когда пришел в себя, часы показывали одиннадцать утра. Я лежал на полу и старательно втягивал в себя воздух. Наверняка сломаны ребра, потому что каждый вдох вызывал немыслимую боль. Я сделал попытку собраться с мыслями: по крайней мере, наркотическое похмелье немного прошло. Коробочка с пилюлями! Я должен найти коробочку! Ну почему никак не удается отыскать проклятую коробочку?? Со скоростью черепахи я пополз к кровати. Сестры поработали надо мной очень тщательно и эффективно: с каждым движением я проникался все большим почтением к их профессиональному мастерству. На мне буквально не осталось живого места, но они не пролили ни капли крови. До меня дошло, что если бы Сестры хотели меня убить, хватило бы одного-единственного игривого укуса. То, что они со мной сделали – предупреждение или наказание. За что? Надо не забыть спросить у этих милых девочек, когда снова увидимся.

Наконец я свалился на постель и потянулся через матрас за одеждой. Коробка лежала в кармане джинсов, где я всегда ее держу. Слава Аллаху! Я открыл ее в твердой уверенности, что найду парочку болеутолителей быстрого действия. Но весь запас «красоток», таблеток бутаквалида аш-си-ай, бесследно исчез. Они строжайше запрещены повсюду, так же как, например, порнуха, а стало быть, продаются на каждом углу. Вчера у меня имелось по крайней мере восемь штук. Куда они подевались? Наверное, пригоршню я проглотил, чтобы заснуть назло бесновавшимся треугольникам, а остальные сожрала Никки. Ладно, какая разница? Сейчас мне срочно требуются любые опиаты. Я нашел семь пилюлек соннеина. Когда они засияют внутри меня, словно утренние лучи, пронзающие угрюмо-серые облака, я смогу купаться в их теплом, ласкающем свете; иллюзия счастья и благополучия распространится по телу, окутает поврежденные Сестрами места. Одна мысль о том, чтобы попытаться доползти до кухни и налить стакан воды, заставила меня содрогнуться. Я набрался решимости, набрал побольше слюны и проглотил похожие по вкусу на мел «солнышки» одну за другой. Они начнут действовать минут через двадцать, не раньше, но одно сознание грядущего облегчения уже заставило боль немного утихнуть.

Однако еще до того, как заработали «солнышки», ко мне опять постучали. Помимо воли из горла вырвался тревожный полувскрик-полувсхлип. Я замер. Снова звуки – негромкие, но неотвязные. Потом раздался голос: «Йа шабб». Хассан. Я закрыл глаза. Если бы мог верить во что-либо, облегчил бы сейчас душу, помолившись о спасении.

– Одну минуту, – прохрипел я. Громче не получалось. – Позволь мне одеться.

Шиит только что использовал достаточно дружественную формулу приветствия, но это ни черта не значило. В одних джинсах, я доковылял до входа так быстро, как только способен. Наконец, распахнул дверь. Рядом с Хассаном стоял Абдулла. Плохой признак…

– Бисмиллах! – я пригласил гостей войти во имя Аллаха. Пустая формальность, и Хассан никак не отреагировал на мои слова.

– Абдулла должен получить три тысячи киамов, – просто сказал он, разведя руки в стороны.

– Деньги причитаются с Никки. Иди приставать к ней. Мне сейчас не до твоих нудных поучений.

Наверное, не следовало так говорить. Лицо Хассана омрачилось, словно небо перед приближающейся бурей. – Находящаяся под покровительством скрылась, – произнес он резко. – Как ее представитель, ты отвечаешь за своевременную уплату долга.

Никки сбежала? Я не мог поверить, что она способна так поступить со мной.

– Полдень еще не наступил, – выдавил я наконец. Неуклюжая отговорка, но больше ничего в голову не приходило.

Хассан кивнул:

– Мы воспользуемся твоим гостеприимством и подождем.

Они уселись на матрас и пронзительно уставились на меня. Мне совсем не нравилось выжидательно-хищное выражение на лицах дорогих гостей.

Что делать? Попробовать разыскать Никки? Нет смысла: Хассан и Абдулла наверняка уже посетили дом на Тринадцатой улице. Неожиданно до меня дошло, что исчезновение моей бывшей подружки и то, что я претерпел от Сестер, связаны между собой. Никки была их приемной деточкой, чем-то вроде любимой зверюшки. Да, что-то здесь вырисовывается, но пока я ничего не способен придумать. Ладно, оставим это. Так или иначе, придется найти и выложить три куска Абдулле, а потом уже вытащить хрустики у Никки – как только поймаю ее.

– Слушай, Хассан, – сказал я хрипло, облизывая распухшие, разбитые губы, – я могу сейчас дать, максимум, две с половиной. Ровно столько лежит у меня на счету в банке. Остальные полтыщи заплачу завтра. Больше просто достать негде.

Шиит и Абдулла переглянулись.

– Ты заплатишь мне две с половиной тысячи сегодня, – произнес Абдулла, – и еще тысячу завтра. – Снова быстрый обмен взглядами. – Поправка: полторы тысячи завтра.

Я сообразил, в чем суть. Пятьсот законного долга плюс пятьсот навара Абдулле, а остальные пятьсот – доля Хассана.

Я молча кивнул. В любом случае, выбора мне никто не оставлял. Неожиданно вся боль и злость, которую я испытывал, сфокусировалась на Никки. Я отвлекся от собственных проблем, предвкушая нашу встречу. Ах, что я с ней сделаю! Даже если поймаю ее возле мечети, наплевать! Каждый унизительный момент, каждый миг ада, через который прошел я по милости старой подружки, то, что мне пришлось претерпеть от Сестер, а теперь – от двух толстозадых ублюдков, испытает и она, поганая сука!

– Я вижу, ты не очень хорошо себя чувствуешь, – слащавым тоном сказал Хассан. – Мы поможем тебе добраться до кредитного автомата. Воспользуемся моим автомобилем.

Я долго не отрывал глаз от Шиита, страстно желая стереть тошнотворно-благостную улыбку с его лица; в конце концов просто проявил вежливость:

– Не нахожу слов, чтобы выразить свою признательность.

Хассан снисходительно помахал рукой.

– Правоверный не ждет благодарности, когда исполняет долг милосердия. Аллах велик.

– Хвала Аллаху! – отозвался Абдулла.

– Точно, – буркнул я. Мы вместе вышли на улицу: Хассан по-братски прижимался к моему правому плечу, его спутник – к левому.

Абдулла сел рядом с водителем, я устроился сзади вместе с Шиитом и закрыл глаза, вжавшись в сидение с обивкой из настоящей кожи. Никогда в жизни не приходилось ездить в такой роскошной машине. Но сейчас мне было абсолютно наплевать на все, кроме боли. Она росла, постепенно сжимала тело тисками… Я почувствовал, как по лбу медленно текут капли пота.

Наверное, я застонал, потому что Хассан шепнул:

– Когда покончим с расчетами, обязательно позаботимся о твоем здоровье.

Остальную часть дороги я молчал, ни о чем не думая. Где-то на полпути к банку заработали «солнышки», и я обнаружил, что могу свободно дышать и даже немного двигаться. Возбуждение росло, на секунду мне даже показалось, что я вот-вот потеряю сознание, но потом улеглось, оставив прочное ощущение приподнятости, предчувствие чего-то прекрасного. Я едва услышал голос Хассана, когда мы приехали. Засунул в автомат кредитную карточку, проверил, все ли в порядке, и получил две с половиной тысячи пятьдесят киамов. Теперь на счете у меня числилась вдохновляющая сумма в шесть монет. Протянул крупные банкноты Абдулле.

– Остальные полторы тысячи – завтра, – буркнул он.

– Иншалла! – сказал я насмешливо.

Абдулла занес руку, чтобы ударить меня, но Хассан удержал его и что-то пробормотал, – я не смог разобрать слов. Оставшийся полтинник я запихнул в карман джинсов и при этом обнаружил, что больше денег там нет. Странно… Хоть немного должно было остаться – хрустики, полученные от Богатырева, плюс сотня Никки (минус потраченное прошлой ночью). Наверное, стянула моя сбежавшая клиентка или позарилась одна из Черных Вдов. Господи, какая разница? Хассан и Абдулла что-то оживленно обсуждали вполголоса. Наконец Абдулла приложил ладонь ко лбу, губам, сердцу и оставил нас вдвоем. Шиит крепко взял меня за локоть и помог дойти до своего роскошного сверкающего черного чуда техники. Я старался заговорить, но первая попытка провалилась.

Наконец пробормотал: «Куда?»

Голос показался мне чужим – хриплым, срывающимся, словно голосовые связки томились без работы уже многие годы.

– Я отвезу тебя в больницу, – ответил он, – и там покину. Надеюсь, ты не обидишься. У меня масса неотложных дел. Увы, бизнес есть бизнес…

– А дело есть дело, – закончил я. Хассан улыбнулся. Не думаю, что у Шиита имелась какая-то личная неприязнь ко мне. «Салаамтак», – он пожелал мне мира. «Аллах йисаллимак», – произнес я в ответ. Когда мы добрались до бесплатного госпиталя, я вывалился из машины и заковылял к отделению неотложной помощи.

Пришлось показать удостоверение личности и ждать, когда из компьютера извлекут информацию обо мне. Я примостился на стальном сером стуле с распечаткой своих данных на коленях и терпеливо ждал, когда меня вызовут. Просидел так много часов. «Солнышки» перестали действовать через девяносто минут, потом начался ад… Полубред-полуявь: огромная комната, переполненная искалеченными, страдающими людьми, все – хронические бедняки, всех мучает боль. Нескончаемый стон, вопли младенцев. Воздух пропитан табачным дымом, вонью немытых тел, мочи, блевотины, сладковатым запахом крови. Наконец меня принял ошалевший от работы доктор; он долго бурчал что-то, осматривая меня, не задавал никаких вопросов, прощупал ребра, выписал рецепт и вызвал следующего.

Сегодня я уже не успею зайти в аптеку, но зато мне известно, где достать кое-какие дорогие пилюльки. Сейчас примерно два часа – на Улице жизнь должна кипеть. Пришлось пешком добираться до Будайина. Меня подстегивала нестерпимая злость на Никки. Еще надо поквитаться с Тами и ее подружками.

В клубе Чириги было до странности безлюдно и гораздо тише, чем обычно. Девочки и гетеросеки казались безжизненными, словно куклы; клиенты мрачно разглядывали свои кружки с пивом. Но музыка, конечно, ревела как всегда, и ее перекрывал пронзительный голос Чири, с ее неповторимым суахильским прононсом. Однако не слышалось смеха, отсутствовал привычный фон – негромкий гул деловых переговоров. Работа замерла… В баре царил застоявшийся запах пота, пролитого пива и виски, гашиша.

– Марид, – произнесла Чири, увидев меня. Она тоже выглядела осунувшейся. Значит, прошлая ночь оказалась мучительно долгой и неудачной в смысле заработка не только для меня.

– Можно я угощу тебя чем-нибудь? – спросил я. – Судя по виду, выпивка тебе явно не помешает.

Она с трудом растянула губы в улыбке:

– Я когда-нибудь отказывалась от таких предложений?

– На моей памяти – нет, – отозвался я.

– И не откажусь.

Она повернулась и нацедила себе зелья из специальной бутылки, которую держала под стойкой. – Это что? – поинтересовался я.

– Тэнде. Особый напиток из Восточной Африки.

После недолгих колебаний я решился:

– Давай и мне!

Чири изобразила беспокойство и утрированно-озабоченным тоном пробормотала:

– Тэнде плохо-плохо для белый бвана! Белый бвана выпить – и сразу бум-бум свой белый мгонго.

– У меня сегодня тоже выдался длинный и поганый день, Чири. – Я протянул ей бумажку в десять киамов.

Она сочувственно кивнула, налила мне и подняла собственный стакан:

– Ква сихо яко!

– Сахтайн! – сказал я по-арабски, отхлебнул немного и сразу вытаращил глаза и поднял брови. Тэнде обжигало, как огонь, и имело неприятный привкус, но я знал, что, если как следует постараюсь, смогу оценить его. И осушил стакан.

Чири покачала головой:

– Моя сильно-сильно бояться за белый бвана. Моя думать, белый бвана вот-вот облюет мой чистый хороший бар.

– Еще раз, Чири. А когда прикончу порцию, сразу наливай следующую.

– Такой плохой был, значит, день? Ну-ка, милый, подойди к свету.

Я обошел вокруг стойки и встал так, чтобы она могла меня разглядеть. Лицо, наверное, выглядело жутко. Чири протянула руку, осторожно коснулась ужасных ссадин на лбу, кроваво-синей вздувшейся кожи вокруг глаз, носа, разбитых вспухших губ.

– Хочу хорошенько напиться как можно быстрее, – сказал я. – Кстати, я остался без гроша.

– Ты разве не сорвал три тысячи с того бедняги? Ты ведь, кажется, сам мне сказал. Или я слышала от кого-то другого? Может, от Ясмин? Знаешь, сразу после того, как русский поймал пулю, мои новенькие попросили расчет, и с ними ушла Джамиля. – Она снова налила мне своего зелья.

– Ну, Джамиля небольшая потеря. – Это предоперационный гетеросек, который и не собирался идти к хирургу.

Я протянул руку к выпивке. Кажется, сегодня я угощаюсь за счет заведения.

– Тебе легко говорить… Посмотрела бы я, как ты заманиваешь сюда туристов без баб, трясущих голыми сиськами на сцене. Расскажешь, что с тобой приключилось?

Я осторожно взболтал содержимое стакана.

– Как-нибудь в другой раз.

– Ищешь кого-нибудь?

– Никки.

Чири коротко рассмеялась:

– Да, это кое-что объясняет, но даже она не могла тебя так хорошо отделать…

– Сестры.

– Все три?

Я поморщился:

– Да, все три вместе и каждая в отдельности.

Чири подняла глаза к потолку.

– Почему? Что ты им сделал?

Я фыркнул:

– Пока еще не знаю.

Она наклонила голову и искоса посмотрела на меня.

– Послушай, – произнесла она вполголоса, – я ведь видела сегодня Никки.

– Она приходила сюда примерно в десять утра. Просила, чтобы я передала тебе ее благодарность. Правда, не объяснила, за что, но, думаю, ты в курсе. Потом отправилась искать Ясмин.

Я почувствовал, как во мне закипает злость.

– Не сказала, куда идет?

– Нет.

Я снова расслабился. Если кто-нибудь в Будайине знает, где обретается моя бывшая подружка, это конечно Тамико. Мне совсем не хотелось снова столкнуться с толстомордой бешеной сукой, но, как видно, придется.

– Не знаешь, где мне достать немного пилюлек?

– Что именно тебе нужно, детка?

– Ну, скажем, полдюжины «солнышек», столько же треугольников и «красоток».

– При том, что ты сейчас без гроша? – Она снова запустила руку под стойку и вытащила свою сумочку. Порывшись в ней, извлекла черный пластмассовый цилиндрический контейнер. – Держи. Зайдешь сейчас в мужской туалет и отсчитаешь сколько нужно. Потом заплатишь. Что-нибудь придумаем. Скажем, я приведу тебя сегодня ночью к себе?

Волнующая и одновременно пугающая перспектива. Вообще-то меня не осаждают толпы жаждущих моих ласк фем, обрезков, гетеросеков или мальчиков, я не какой-нибудь гигант секса, машина любви, но в общем справляюсь, когда нужно… Однако от мысли о ночи с Чири сразу мороз по коже продирает. Эти зловещие узоры из шрамов по всему телу, вампирские клыки…

– Скоро вернусь, – сказал я, нежно поглаживая контейнер с пилюльками.

– Я только что купила новый модик Хони Пилар, – крикнула Чири мне вслед. – Не терпится испробовать. Когда-нибудь хотел ее трахнуть, Марид?

Ужасно соблазнительное предложение, но, увы, в ближайшее время у меня есть другие дела, никак не терпящие отлагательства. А потом… потом Чири вставит в башку пластиковую коробочку с личностью непревзойденной Хони Пилар и превратится в нее. Чернокожая амазонка станет любить меня так, как это делала знаменитая секс-бомба, когда записывала свой очередной хит. Достаточно закрыть глаза, и в твоих объятиях – самая желанная женщина на свете, и из всех мужчин она жаждет лишь тебя одного, молит о ласке…

Я пополнил запас таблеток за счет хозяйки клуба и вернулся в бар. Чири рассеянно оглядывалась по сторонам. Я вложил контейнер в ее руку.

– Похоже, сегодня никто не добывает хрустики, – сказала она подавленно. – Еще по стаканчику?

– Надо бежать, Чири. Дело есть дело…

– А бизнес есть бизнес, – отозвалась она. – Какой угодно. Лишь бы он вообще был. Скажем, если собравшиеся здесь дешевые ничтожества решатся наконец потратить хоть немного денег, я снова займусь бизнесом, а не бесцельным отсиживанием задницы… Не забывай, что я тебе сказала о моем новом модике, Марид.

– Слушай, Чири, если ты еще останешься здесь, когда я освобожусь, мы испробуем его вместе. Иншалла.

Она подарила мне свою замечательную улыбку.

– Ква кери, Марид.

– Ассалам алейкум, – я вышел из клуба.

Меня окутал теплый, влажный ночной воздух; я глубоко вдохнул аромат распустившихся цветов и зашагал по улице.

Тэнде здорово подстегнуло меня, вдобавок, я проглотил треугольник и одно «солнышко». Когда ворвусь в крысиную нору поганой толстомясой Тамико, ей придется плохо. Я почти бегом добрался до Тринадцатой улицы. Почти… Выяснилось, что такой подвиг мне не по силам. Раньше я мог без проблем преодолеть куда большее расстояние. В конце концов я сказал себе, что причина не в возрасте, а в истязании, которому меня подвергли утром. Хорошая отговорка.

Сейчас пол-третьего или три часа ночи, а из окна Тами по всей улице разносятся грохочущие звуки музыки «кото»! Я барабанил в дверь, пока не отбил кулаки.

Она не слышала меня, то ли из-за этой какафонии, то ли из-за наркотиков. Я налег плечом на дверь и обнаружил, что она не заперта. Медленно и осторожно поднялся по ступенькам. Практически каждый житель Будайина как-нибудь модифицировал себя. Воткнутые в голову модики и приставки-училки дарят какие угодно знания, навыки, целые библиотеки информации, или, как в случае с Хони Пилар, другое «я», совершенно новую личность. Я один оставался нетронутым, хранил верность данному мне богом естеству, полагаясь лишь на природные рефлексы, опыт и осмотрительность. Я превосходил других, используя дарованный Аллахом разум против их компьютеризированных способностей.

И вот сейчас этот самый разум говорил мне, что здесь что-то не так. Тами никогда не оставила бы дверь открытой, разве что из-за Никки, если ее подопечная забыла дома ключи…

Она лежала примерно в той же позе, в какой я застал ее вчера. Лицо густо набелено, иссиня-черная краска на веках. Но теперь псевдо-гейша была совершенно голой, и ее странное созданное хирургами тело выделялось кричащим белым пятном на деревянном полу. Кожа имела болезненно-бледный синеватый оттенок, на ней ярко проступали островки потемневшей обожженной плоти и багрово-красные полосы вокруг запястий и шеи. Горло перерезано от уха до уха; белила смешались с кровью, растекшейся огромной лужей вокруг Тами. Эта Черная Вдова больше никого не ужалит.

Я опустился на подушки рядом с безжизненной тушей и попытался сообразить, что здесь произошло. Может, Тами выбрала слишком крутого клиента, и он нанес удар первым? Следы ожогов и кровоподтеки говорят о том, что ее истязали; пытали долго, неторопливо, так, чтобы причинить максимальную боль. Она с лихвой заплатила за причиненные мне страдания. Квадаа уквадар – правый суд Аллаха и судьбы.

Телефон на моем поясе ожил как раз в тот момент, когда я собрался позвонить лейтенанту Оккингу. Я настолько ушел в свои мысли, уставившись на труп, что резкий звук ударил по нервам. Что ж, сидеть в чужой квартире в компании мертвой женщины, которая неотрывно глядит тебе в лицо – довольно неприятное времяпрепровождение. Это кого угодно выведет из душевного равновесия. Я поднес аппарат к уху.

– Слушаю.

– Марид? Ты должен… – Связь прервалась. Трудно сказать, кому принадлежал голос, но, кажется, я все-таки узнал его. Похоже на Никки.

Я посидел еще немного. Что она хотела передать мне – попросить о чем-то, предупредить? Тело сковал озноб, я не мог пошевелиться. Стали действовать наркотики, но я почти не почувствовал обычного подъема. Сделал несколько глубоких вдохов, собрался с силами и продиктовал код Оккинга в трубку. Сегодня ночью Хони Пилар мне не светит.