Текст книги "Когда под ногами бездна (ЛП)"

Автор книги: Джордж Алек Эффинджер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 21 страниц)

– Повернитесь на живот. Куда колоть: слева, справа?

Я немного поворочался, и в конце концов решил, что мой бедный зад везде болит примерно одинаково.

– А еще куда-нибудь нельзя? В руку?

– Не получится. Могу только пониже, в ногу. – Он довольно грубо стащил простыню, протер ваткой бедро и всадил иглу. Потом опять быстро обработал кожу спиртом, повернулся и молча направился к выходу. Я явно не принадлежал к его любимым пациентам.

Мне захотелось остановить парня, растолковать ему, что я не самовлюбленный, сластолюбивый и порочный сын свиньи, каким он меня считает. Но прежде чем я успел открыть рот, а он – дойти до двери, голова сладко закружилась и знакомое, по-матерински теплое и ласковое забвение приняло меня в свои объятия, избавив от всех ощущений. Последняя мысль перед тем, как я полностью отключился: «Так здорово никогда в жизни не было…»

13

Я не ожидал наплыва посетителей. Я сам заранее предупредил знакомых, что ценю их заботу, но предпочитаю, чтобы меня оставили в покое, пока не поправлюсь. Как правило, в ответ мне тактично намекали, что навещать меня никто и не собирался. Ну и пусть, гордо сказал я себе. Мне действительно не хотелось никого видеть, потому что я примерно представлял, как проходят такие визиты. Доброхоты усаживаются на кровати у тебя в ногах и с притворной бодростью в голосе начинают со стандартных фраз: прекрасно выглядишь, скоро почувствуешь себя лучше, все ужасно скучают. А если ты к тому времени не успеешь заснуть, перейдут ко второй части – в подробностях опишут каждую перенесенную ими когда-то операцию. Таких развлечений мне не надо. Я предпочитал в одиночестве наслаждаться последними молекулами эторфина, постепенно рассасывающимися в моем мозге. Конечно, на всякий случай я приготовился играть роль мужественного страдальца в течение нескольких минут в сутки. Но репетиции оказались напрасными. Мои друзья были верны слову: ни один из паршивцев не удосужился зайти и поинтересоваться, как у меня дела, вплоть до последних часов перед выпиской! Никто даже не нашел времени позвонить, прислать открытку или хотя бы какой-нибудь трогательный цветочек. Ну погодите, я вас взял на заметку!

Я видел доктора Еникнани каждый день, и он ни разу не забывал напомнить о том, что есть многое на свете гораздо страшнее гибели бренного тела. Ему нравилось творчески развивать эту оригинальную мысль: такого зануду я еще не встречал. Его попытки успокоить встревоженную душу пациента приводили к обратному результату; лучше бы он ограничился обычными средствами – пилюльками. Они – то есть, настоящие больничные лекарства, изготовленные на фармацевтических фабриках – действовали просто замечательно, заставляя забыть и о смерти, и о страданиях, в общем, о любых неприятностях.

Понадобилось меньше недели, чтобы выяснить, как сильно ценит мое благополучие родной Будайин: даже если бы я погиб и удостоился погребения в новенькой мечети в Мекке или, скажем, в египетской пирамиде, воздвигнутой в мою честь, никто у нас и не узнал бы! Ну и друзья у меня! Вопрос: как мне вообще пришло в голову рисковать своей шкурой ради таких крыс? Я задавал его снова и снова, но ответ всегда был один: потому что кроме них у тебя никого нет. Печально, правда? Чем дольше я наблюдаю за поведением окружающих, тем больше радуюсь, что никогда не принимал их поступки близко к сердцу. Иначе легко свихнуться или повеситься с тоски…

Подошел конец рамадана, а с ним и праздник – пир, знаменующий завершение поста. Жалко пропустить его, потому что этот день – ид аль-фитр – для меня один из самых светлых в году. Я всегда отмечал его, поглощая горы атаиф– лепешек с густым кремом наверху, пропитанных сиропом, обсыпанных тертым миндалем, сбрызнутых водой, настоянной на апельсиновых корках. Вместо них меня угостили парочкой уколов соннеина. И вот наконец некий религиозный лидер города объявил, что узрел молодой серпик луны, а значит, начался новый месяц, и жизни разрешается вернуться в обычное русло.

Я заснул безмятежным сном. На следующее утро проснулся рано: санитар пришел, как обычно, чтобы взять кровь на анализ. Остальные мусульмане могут оставаться прежними, но мне суждено свернуть с проложенного пути и шагать в неведомом направлении… Все! Чресла мои опоясаны, меня ожидает поле брани… Разверните знамена, о братья мои, и ринемся на врага, как волки на овец. Я несу не мир, но меч. Во имя Аллаха, вперед!

Я расправился с завтраком; меня умыли. Я потребовал укольчик: хорошо принять в себя соннеин после утренней разминки челюстей и покайфовать перед полдником. Открыл глаза часа через два – поднос с яствами: голубцы, хамуд, кюфта на шампуре с приправой из лука, кориандра и специй, рис. [24]24
  Хамуд– густой суп типа айнтопфа, ингредиенты различаются в разных странах; кюфта– шашлык из фарша со специями.


[Закрыть]Молитва лучше сна, о правоверные, а еда лучше наркотиков… во всяком случае, иногда. Потом еще одна иньекция, и снова безмятежный сон. Меня разбудил немолодой угрюмый санитар Али. Он тряс меня за плечо, бормоча: «Господин Одран…»

Ох нет, подумал я, только не очередной анализ крови, и попытался снова уснуть.

– К вам посетитель!

Ко мне? Нет, тут какая-то ошибка.

Я умер и похоронен на вершине величавой горы, и делать мне теперь совершенно нечего, разве что ждать визита ребят, грабящих могилы великих людей. Но я еще не успел окоченеть. Не могли подождать, пока я остыну в гробу, мерзавцы. Готов поспорить, к Рамзесу II проявляли больше почтения. Или, скажем, к Гаруну аль-Рашиду, и к принцу Саалиху ибн Абдул-Вахиду ибн Сауду… В общем, даже после смерти меня не уважают. Я с трудом сел.

– О мой проницательный друг, ты прекрасно выглядишь!

На мясистой физиономии Хассана расползлась неискренняя улыбка, придававшая его лицу ханжески-елейное выражение. Она не обманет и самого тупого туриста.

– Все в руках Всемогущего, – ответил я невпопад.

– Да, да, восхвалим Аллаха. Очень скоро ты совсем поправишься, иншалла.

Я не потрудился ответить. Хорошо хоть не уселся на моей кровати!

– Знай, о мой возлюбленный племянник: Будайин погружен в печаль без тебя, общего любимца, чье присутствие несет радость нашим уставшим душам.

– Да, я понял это, – сказал я, – из целого потока открыток и писем. Другое свидетельство – толпы друзей, которые дежурят в коридорах больницы днем и ночью, чтобы узреть меня или хотя бы услышать, как я себя чувствую. И тысячи маленьких знаков любви, облегчивших мое пребывание здесь. Не нахожу слов, чтобы выразить свою признательность.

– Правоверный не ждет благодарности…

– …когда исполняет долг милосердия. Знаю, Хассан. Что еще?

Он выглядел слегка смущенным. Неужели догадался, что я над ним издеваюсь? Но вообще-то Шиит просто неспособен воспринимать иронию. Он снова улыбнулся:

– Я очень рад, что сегодня вечером ты вернешься к нам.

Я вздрогнул.

– Неужели?

Он воздел жирную руку.

– Разве я когда-нибудь ошибался? Тебя выписывают после полудня. Фридландер-Бей послал меня, чтобы известить: ты должен нанести ему визит, когда почувствуешь себя лучше.

– Я даже не знал, что меня собираются выпустить отсюда, и уж точно не ожидал, что встречусь с Беем завтра; но он «не хочет торопить» меня. Полагаю, у входа ждет машина, чтобы отвезти меня домой?

Хассан изобразил страшное огорчение, хотя ему явно не понравились мои слова.

– О мой дорогой, как бы мне хотелось помочь тебе! Но, увы, меня ждут неотложные дела в другом месте.

– Иди с миром, – тихо сказал я, откинулся на подушки и попытался задремать.

Но сон испарился.

– Аллах йисаллимак, – пробормотал Хассан и тоже будто испарился…

Безмятежный покой, царивший в моей душе последние дни, улетучился с обескураживающей быстротой; его заменило какое-то извращенное чувство омерзения к собственной персоне. Помню, пару лет назад я бегал за одной фемой, работавшей в «Красном фонаре» и иногда появлявшейся в «Старом Чикаго Большого Ала». Моя жизнерадостная, заводная манера произвела на нее впечатление. В конце концов удалось пригласить ее пообедать вместе (не помню где), потом отправились ко мне. Через пять минут после того, как я открыл дверь, мы уже завалились в постель, трахались примерно четверть часа или даже меньше, и вдруг я почувствовал, что все прошло! Я лежал на спине и смотрел на нее. У моей возлюбленной были плохие зубы и повсюду выпирали кости. От нее несло кунжутным маслом так, словно она использовала его вместо дезодоранта. «Боже мой, – подумал я, – что здесь делает эта девица? И как мне от нее избавиться?» После полового акта животные становятся грустными; точнее, когда испытают удовольствие любого рода. Мы не созданы для наслаждения. Наш удел – бесконечно долгая агония жизни и проклятая способность видеть собственное существование с беспощадной ясностью, что часто – нестерпимая мука. Я ненавидел себя тогда и сейчас испытывал то же. Раздался осторожный стук в дверь. Вошел Еникнани; он рассеянно взглянул на пометки санитара.

– Меня выписывают? – спросил я. Он посмотрел на меня ясными черными глазами.

– Что, что? А, да, верно. Врач уже оформил нужные бумаги. Пусть кто-нибудь приедет и заберет вас. Таковы больничные правила. Вы можете покинуть нас в любое время, когда пожелаете.

– Хвала Аллаху, – заметил я совершенно искренне. Странно, но факт: я действительно обрадовался.

– Хвала Аллаху, – отозвался доктор. Он посмотрел на пластмассовую коробку с приставками, лежащую на столике возле кровати. – Уже опробовали их?

– Да, – ответил я.

Ложь. Я «примерил» лишь несколько штук под руководством терапевта; результаты в основном разочаровали. Трудно сказать, чего я ожидал. Когда вставляешь училку, заложенные в ней знания мгновенно поступают в память; чувство такое, словно приобрел их раньше. Как будто, просидев за книгами целую ночь накануне экзамена, досконально изучил предмет, с тем преимуществом, что точно ничего не забудешь и хорошо выспался. Стоит вытащить программу, и ты опять круглый невежа… Не впечатляет. Но я предвкушал возможность попробовать что-нибудь специфическое из модшопа Лайлы. Иногда училки очень полезны. По-настоящему я боялся личностных модулей – зловещих устройств, с помощью которых чужая индивидуальность овладевает разумом и телом, отпихивая твое «я» в дальний уголок. Такая перспектива по-прежнему страшно пугала меня.

– Что ж, хорошо, – сказал доктор Еникнани. Он не пожелал мне удачи, поскольку судьба человека – в руках Бога. Господь заранее знает конец любой истории, а значит, проблема везения отпадает. – Да пошлет тебе Аллах успешного завершения всех начинаний.

Прекрасное напутствие. Теперь, когда мы прощались, доктор определенно начал мне нравиться.

– Иншалла.

Мы пожали друг другу руки, и он ушел. Я вытащил из шкафа свое нижнее белье, рубашку, ботинки, носки, новые джинсы (не помню, когда успел купить их), и бросил на кровать. Быстро одевшись, попробовал связаться с Ясмин. Длинные гудки… Тогда я позвонил домой: может, она у меня.

Опять никого… Пошла на работу? Рано, еще нет двух часов. Однако я набрал номер Френчи – в баре ее пока не видели. Записку здешнему персоналу я оставлять не стал, и вызвал такси.

Не знаю, что говорится на этот счет в больничных правилах, но никто и не подумал остановить пациента, покидавшего палату без сопровождающих. Санитар отвез меня в кресле на колесиках вниз, и я пересел в машину, сжимая сумку с личными вещами в одной руке, а пакет с училками – в другой. В душе царило смятение, но я не чувствовал ничего – ни радости, ни печали…

Я щелкнул замком и открыл дверь, ожидая увидеть полный беспорядок. Пока я оставался на попечении лекарей, Ясмин наверняка забегала сюда, а за моей подружкой никогда не водилось привычки убирать после себя. Я думал, что на полу будут разбросаны колготки, трусики и лифчики, в раковине – красоваться горы грязной посуды, на столе и плите – остатки еды, пустые банки и бутылки. Но в комнате царил такой же порядок, как и тогда, когда я вышел отсюда в последний раз. Да нет, пожалуй, стало даже чище – я никогда настолько тщательно не подметал и не вытирал пыль, не мыл окна. Как-то подозрительно – а вдруг в мое жилище проник искусный взломщик-маньяк, помешанный на опрятности и гигиене? Возле матраса лежали три туго набитых конверта. Я наклонился и поднял их. На всех напечатано мое имя, внутри каждого – семьсот киамов десятками: семьдесят новеньких бумажек, перетянутых резинкой. Две тысячи сто. Моя зарплата за прошедшие недели. Честно говоря, не ожидал, что мне засчитают время, проведенное в больнице. Вообще-то, я с удовольствием задержался бы там и задаром: соннеин, особенно в сочетании с эторфином – очень неплохая смесь …

Я свалился на кровать и бросил деньги рядом, где часто лежала Ясмин. Я до сих пор ощущал странную пустоту в голове, словно бессознательно ожидал появления чего-то, способного придать смысл моему существованию, или, по крайней мере, намекнуть насчет планов на будущее. Часы показывали четыре без нескольких минут. Я решил не откладывать самое трудное на потом, и сразу покончить с тяжелой обязанностью.

Встал, сунул пачку хрустиков в карман, нашел ключи, спустился вниз. Ага, проснулись какие-то чувства… Однако ничего хорошего я не испытывал – только леденящий страх и инстинктивную уверенность в том, что я сейчас шагаю навстречу очень большим неприятностям, например, взбираюсь по пресловутым тринадцати ступеням к виселице, и горло скоро сдавит петля, правда, пока невидимая. Я прошел к Восточным воротам и поискал безумного американца Билла, но его, как назло, на месте не оказалось. Пришлось сесть в другую машину.

– К дому Фридландер-Бея.

Водитель обернулся и внимательно посмотрел на меня.

– Нет, – отрезал он.

Я вылез и нашел не столь щепетильного таксиста, предусмотрительно договорившись о плате заранее.

Мы добрались до логова Папы; я сунул деньги шоферу и вылез. Я никому не сказал, что появлюсь здесь; думаю, Бей не ожидал меня увидеть раньше завтрашнего дня. Тем не менее его лакей открыл полированную дверь красного дерева еще до того, как я успел одолеть белую мраморную лестницу.

– Господин Одран, – произнес он вполголоса.

– Удивляюсь, как ты меня запомнил.

Слуга пожал плечами (возможно, улыбаясь про себя), и после традиционного приветствия повернулся ко мне спиной, безмолвно приглашая следовать за ним.

– И с тобой да пребудет мир, – отозвался я и вошел.

Он проводил меня в комнату возле кабинета, где я ожидал приема во время первого визита. Я присел, но сразу вскочил и принялся беспокойно мерять шагами пол. Черт, зачем я сюда явился? Мне абсолютно нечего сказать Папе, кроме «здравствуйте, как поживаете?». Но Фридландер-Бей умеет быть хорошим хозяином (когда ему это выгодно); он не позволит гостю испытать неловкость.

Пока я раздумывал, дверь открылась и один из истуканов-охранников жестом дал понять, что можно пройти. Я протиснулся мимо него и увидел Папу. Он выглядел утомленным, словно занимался решением неотложных финансовых, политических, религиозных, юридических, военных вопросов (и что там еще определяют за нас столпы общества) много часов без передышки. На белой рубашке проступили пятна пота, волосы растрепались, глаза покраснели от усталости. Когда Папа поднял руку, обращаясь к Говорящему Булыжнику, она заметно дрожала.

– Кофе, – приказал он тихо, хрипловатым голосом. Потом повернулся ко мне. – Подойди, подойди к нам, племянник, присядь. Как твое самочувствие? Хвала Аллаху, операция прошла успешно. Я получил доклады доктора Лисана. Он вполне удовлетворен результатами. В этом отношении я тоже доволен, но, разумеется, истинным доказательством эффективности устройств станет их правильное использование.

Я молча кивнул.

Вернулся Булыжник с напитком, что дало мне несколько минут передышки. Пока мы угощались и перебрасывались пустыми фразами, я чувствовал на себе внимательный взгляд Бея; его брови сошлись в единую линию, на лице появилось слегка брюзгливое выражение. Я опустил веки, проклиная собственную глупость: как же меня угораздило явиться в такой одежде! Джинсы и ботинки выглядят нормально в клубе Чири или когда я слоняюсь по городу в компании Махмуда, Жака и Сайеда, но для визита к Папе нужна галабийя. Слишком поздно: раз уж сел в лужу, придется как-нибудь выбираться из нее.

После второй порции я слегка покачал чашку, показывая, что больше не хочу. Кофе унесли; Папа прошептал что-то Булыжнику. Второй охранник тоже вышел из комнаты. Впервые меня оставили с Беем наедине. Я терпеливо ждал.

Старец, сжав губы, напряженно думал о чем-то.

– Меня радует, что ты настолько проникся моими заботами, что согласился на операцию, – произнес он наконец.

– О, шейх, – начал я. – Я…

Он сразу поднял руку, прервав меня.

– Однако это не решает наши проблемы. Увы, мой племянник, никак не решает. Мне передавали также, что ты медлишь, не решаясь применять в полном объеме возможности, которыми мы тебя одарили. Ты полагаешь, что выполнил соглашение, модифицировав мозг, но не обязан использовать электронные устройства. Не обманывай себя. Нашу общую задачу нельзя осуществить, пока ты не смиришься с необходимостью задействовать оружие, которое я тебе вручил, причем в полной мере. Сам я не имею такие… приспособления, ибо считаю, что они противоречат основам веры, следовательно, возникает вопрос, вправе ли я давать советы. Думаю, я обладаю нужными знаниями в данной области. Ты не хочешь обсудить со мной, какой модуль выбрать?

Он читает мои мысли; что ж, ведь это Фридландер-Бей! Как ни странно, чем сильнее я запутывался в его паутине, тем легче становилось общаться со старым пауком. Например сейчас, отказываясь от его «предложения», я не трясся от страха перед последствиями.

– О шейх, мы пока даже не обговорили, кто наш противник. Разве можно, не обнаружив врага, найти наилучшее орудие мести?

Молчание. В моих ушах, словно удары колокола, отдавалось биение собственного сердца. Папа чуть приподнял брови, потом лоб его разгладился.

– Ты вновь доказал, племянник, что я не ошибся в выборе доверенного помощника. Ты прав. С чего же ты предлагаешь начать?

– О шейх, сначала я упрочу сотрудничество с лейтенантом Оккингом и выужу собранные полицией факты. Я знаю о жертвах кое-что, неизвестное ему, и не вижу веских причин делиться информацией. Он ее получит позднее. Затем опрошу наших общих друзей: наверняка отыщутся какие-то ниточки, ведущие к тем, кого мы ищем. Итак, первым делом я предлагаю тщательно, применяя научные методы, изучить имеющиеся материалы.

Фридландер-Бей задумчиво кивнул:

– Оккинг располагает данными, которых нет у тебя, ты – сведениями, которых нет у него. Кто-то должен составить единую картину, и я предпочитаю, чтобы это был ты, а не наш верный слуга закона. Да, я одобряю твое предложение.

– Те, кто видят тебя, живут в мире, о шейх.

– Пусть дарует тебе Аллах счастливое возвращение из похода.

Я не считал нужным посвящать его в свои истинные планы: присмотреться как следует к герру Люцу Сейполту. То, что я знаю о Никки и обстоятельствах ее убийства, придает делу гораздо более зловещий смысл, чем соглашаются признать Папа или Оккинг. Вдобавок, у меня имеется неизвестный модик, лежавший в сумочке Никки. Я никому о нем не сказал. Необходимо с ним разобраться. Буду держать рот на замке и насчет других находок – кольца и скарабея.

Потребовалось не больше пары минут, чтобы покинуть дом Фридландер-Бея, но найти такси оказалось невозможно, и в конце концов я отправился в Квартал пешком. Но я особо не огорчался, потому что всю дорогу вел с собой мысленный спор. Вот какие аргументы рождались в моей голове:

Мое первое «я» (боится Папы): «Почему ты не желаешь работать так, как он хочет? Собери факты, а босс пусть сам решает, что предпринять дальше. Смотри, пойдешь по другому пути – сделают инвалидом! Или даже убьют!»

Мое второе «я» (боится смерти и прочих несчастий): «Потому что каждый новый шаг неумолимо приближает меня к парочке – парочке, умник! – психопатов, которым сто раз наплевать, живой я или труп. Вообще-то, если хорошенько подумать, любой из них не пожалеет усилий, чтобы всадить мне пулю между глаз или перерезать глотку. Вот почему!»

У воображаемых оппонентов имелся богатый арсенал вполне разумных, безупречно логичных доводов. Похоже на призрачный турнир по теннису: один мощным ударом посылает свое умозаключение, словно мячик, через сетку, другой – отбивает на сторону соперника, опровергая его. Силы примерно равны, так что поединок может продолжаться вечно… Спустя какое-то время я заскучал и перестал следить за ходом игры. В конце концов, у меня теперь есть возможность стать аль-Сидом, Хомейни, или другой великой личностью – так в чем же дело? Почему меня до сих пор мучают подозрения и страхи? Ни одного из тех, кого я знал, не терзали никакие сомнения! И трусом я не был. Вопрос: сколько еще мне потребуется копить решимость, чтобы наконец вставить модик?

Ответ не заставил себя долго ждать. Заходя в Ворота, я услышал вечерний призыв муэдзина. В городе их голоса звучат по-ангельски кротко, но стоит попасть в Будайин, и в них уже слышится упрек… Или у меня разыгралось воображение? Я забрел в ночной бар Чириги и сел у стойки. Хозяйку я не застал. Посетителей обслуживала Джамиля, проработавшая здесь две недели. Она уволилась, когда подстрелили русского, а теперь, значит, все-таки решила вернуться. Люди у нас часто бегают с места на место: нанимаются в один из клубов, затем их выгоняют или они, повздорив из-за пустяка, уходят сами, устраиваются в другое заведение, но в конце концов, словно попали в заколдованный круг, спешат к началу пути. Джамиля завершала свой цикл быстрее других. Если девочке удается где-нибудь продержаться дней семь, это для нее выдающееся достижение.

– А где Чири? – спросил я.

– Придет в десять. Выпьешь?

– Бингара и джин со льдом.

Джамиля кивнула и повернулась, чтобы приготовить коктейль.

– Ой, чуть не забыла, тебе звонили. Оставили записку. Сейчас посмотрю.

Я удивился. Кому я так срочно понадобился, и откуда он знал, что я зайду сюда сегодня вечером?

Джамиля вернулась с напитком и бумажной салфеткой, на которой было нацарапано два слова: «Позвони Оккингу». Я заплатил, и она молча отошла.

Подходящее начало для новоиспеченного супермена: не успел освоиться после госпиталя – и сразу таинственное задание! Нет покоя грешным душам… Тянет на мой персональный девиз. Я отцепил от пояса телефон, пробормотал код Оккинга и стал ждать ответа.

– Слушаю, – отозвался он наконец.

– Марид Одран.

– Отлично. В больнице сказали, что ты уже выписан. Я связался с твоей подружкой, она не в курсе; позвонил в «Солас», где ты обычно ошиваешься, но тебя не видели. Поэтому я оставил записки в разных местах, где ты бываешь. Жду тебя через полчаса.

– Непременно приду, лейтенант. Где ты?

Он продиктовал номер комнаты и адрес отеля, принадлежащего Содружеству Фландрии, расположенного в самом богатом квартале города. Никогда не заглядывал в него и даже близко не подходил. Там живет другой сорт людей.

– А что случилось?

– Убийство. Всплыло твое имя.

– Ничего себе! Я знаю жертву?

– Да. Странное дело, как только ты лег в больницу – никаких новых трупов. Почти три недели тишина и покой. Стоило тебе выйти, и в тот же день вернулось царство ужаса…

– Ладно, лейтенант, сознаюсь, ты меня поймал! Будь я посообразительнее, организовал бы парочку злодейств, пока прохлаждался в палате, чтобы отвести подозрения.

– Какой ты умник, Одран. Что ж, тем хуже для тебя.

– Ты так и не сказал, кого пришили.

– Приезжай быстрее. – Он прервал разговор.

Я залпом допил коктейль, оставил Джамиле пол-киама чаевых и вышел наружу. Билл так и не появился на своем обычном месте. Я сторговался с другим таксистом, и мы помчались к отелю. У дверей номера меня остановил полицейский, стоящий за огораживающим место преступления желтым барьером. Я сообщил, что меня ждет лейтенант. Легавый узнал имя и пропустил меня.

Комната походила на бойню. Куда ни посмотри, везде кровь: красные лужи на полу, потеки на стенах, пятна на кровати, на стульях и бюро, на ковре… Убийца не пожалел ни времени, ни сил, чтобы, расправляясь с очередной жертвой, расписать все вокруг: настоящий этюд в багровых тонах. Он, видимо, наносил удар за ударом, как при ритуальных жертвоприношениях. Дьявольски жестоко, нелепо, безумно. Ни Джеймс Бонд, ни даже неведомый второй психопат так не поступали. Либо у нас появился третий маньяк, либо кто-то из старых знакомых обзавелся другим модиком. В любом случае, о прежних теориях придется забыть. Только такого поворота нам и не хватало для полного счастья.

Полицейские закончили упаковывать труп в пластиковой мешок, положили его на носилки и вынесли из комнаты. Я нашел лейтенанта.

– Так кого же, черт побери, прикончили сегодня?

Он впился в меня глазами, словно надеялся по реакции определить, виновен я или нет.

– Селиму.

Я сник; нахлынула ужасная усталость…

– О Аллах, Милостивый, Милосердный, – прошептал я. – Но почему ты меня вызвал? При чем здесь я?

– Ты расследуешь убийства для Фридландер-Бея. Кроме того, тебе надо заглянуть в ванную.

– Зачем?

– Увидишь. Но учти, зрелище не из приятных.

После такого предупреждения сразу расхотелось туда идти. Но пришлось подчиниться. Первое, что попалось на глаза – сердце, вырезанное из груди Селимы. Оно лежало в раковине. Меня сразу вывернуло наизнанку. Фарфор покрывала темная кровь последней из Черных Вдов. Потом я заметил размалеванное красным зеркало над умывальником. Волнистые линии, геометрические узоры и плохо различимые символы. Несколько слов в центре, выведенных расплывшимися буквами с потеками, добили меня окончательно:

«Одран, ты следующий».

Что знал обо мне сотворивший этот кошмар сумасшедший мясник? Какая связь между моей скромной персоной и страшным убийством Селимы и других Сестер? До сих пор единственным моим желанием было защитить друзей, которым угрожали неизвестные психопаты. Никаких персональных мотивов, разве что месть за Никки и остальных. Но после того как я увидел собственное имя, начертанное кровью, дело стало личным. На карту поставлена моя жизнь.

Произошло единственное в мире событие, которое могло заставить меня полностью капитулировать и начать использовать модули. Теперь мне действительно понадобится любая помощь. Обычный инстинкт самосохранения, облагороженный цивилизацией. Я проклял гнусных палачей, вынудивших принять мучительное для меня решение.