Текст книги "Черная река"

Автор книги: Джон Твелв Хоукс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)

36

Оставив Элис на попечение монахинь, Холлис и матушка Блэссинг вернулись в Лондон. За первые сутки Холлис успел составить план действий. Один из Свободных бегунов, студент по имени Себастьян, вернулся к родителям в Южную Англию, но Джаггер с Роландом никуда не делись. Лидер команды целый час расхаживал по двухкомнатной квартирке в Чизвике, произнося речь против Табулы и размахивая руками. Роланд все это время, сгорбившись, сидел на стуле.

Холлис спросил йоркширца, о чем он задумался, и тот ответил:

– Они за все ответят…

В шесть Холлис вернулся в магазинчик Абосы – охранять Габриеля. Через четыре часа объявился и Джаггер. Походив по лавке, осмотрев каждую статуэтку и ударив разок по каждому барабану, он вынес вердикт:

– Обалдеть, я будто в Конго попал!

Близилась полночь, и Джаггер начал заметно нервничать. Он поедал одну шоколадку за другой и дергался от малейшего звука.

– Они э… знают, что я здесь?

– Нет, – ответил Холлис.

– У… уверен?

– Не бойся ты. Расскажешь все, что рассказал мне…

– А с чего ты взял, что я боюсь?! – Джаггер выпрямился и втянул брюшко. – Мне только ирландка не нравится. На нее дышать нельзя – зарежет.

Мягко щелкнул замок, входная дверь открылась, и в лавку вошли Линден с матушкой Блэссинг. При виде Джаггера ни тот ни другая особого восторга не испытали. Ирландка прошла к плакату, скрывающему проход в потайные комнаты, и встала на страже.

– Обзавелись новым знакомым, мистер Уилсон? – заметила она. – Не припомню, чтобы вы нас друг другу представили.

– Майя спасла Джаггера и его друзей из горящего дома. Это она сказала, где их искать. Вы же знаете: Габриель выступил перед Свободными бегунами с речью, а те обещали выяснить, что планирует Табула.

– И поэтому нас хотели убить, – вставил Джаггер. – Кто-то, наверное, ляпнул лишнего по сотику или в инете. Но только перед тем, как спалили наш домик, кое-что мы да узнали, добыли важную инфу.

– Сомневаюсь, что ты и тебе подобные знают суть слова «важно», – возразила матушка Блэссинг.

– У Табулы есть официальное представительство, прикрытие в виде центра «Вечнозеленые», – не сдавался Джаггер. – Они занимаются генной инженерией, а заодно привозят в Англию легавых, чтобы те учились, как следить за людьми через инет.

– Мы и без тебя знаем о программе «Юные лидеры мира». Она проводится уже несколько лет.

Бегун встал между барабаном, обтянутым кожей зебры, и статуэткой африканского божка.

– У нас в Берлине друзья. Они рассказали, что «Вечнозеленые» придумали программу, которая называется «Тень». Уже запускают бета-версию. Эта прога следит за всеми в городе, используя данные от радиочипов и камер наблюдения. Если она пройдет испытание в Берлине, ее запустят в Германии, а потом – по всей Европе.

Линден взглянул на матушку Блэссинг.

– В Берлине у них теплое местечко. В этом городе расположен компьютерный центр Табулы.

– Мы даже знаем, где этот центр находится, – добавил Джаггер. – Наш человек, бегун по имени Тристан, говорит, что здание – там, где раньше была Берлинская стена.

– Все, пока нам большего знать и не нужно, – сказал Холлис. – Спасибо, что пришел, Джаггер, – поблагодарил боец, открывая Свободному бегуну дверь. – Не теряйся.

– Где меня искать, ты знаешь. – Джаггер не спеша подошел к выходу. – Я хочу только знать, у Габриеля все хорошо?

– Беспокоиться не о чем, – ответил Линден. – Его охраняют.

– Я и не беспокоюсь, просто знайте: Свободные бегуны все еще говорят о нем. Габриель заставил нас поверить, что есть еще хоть какая-то надежда.

Джаггер ушел. Матушка Блэссинг сняла с плеча футляр с мечом и пересекла комнату.

– Он может проболтаться об этом месте. Странника нужно унести.

– Вам больше нечего сказать? – спросил Холлис. – А как же информация, которую сообщил Джаггер?

– Происходящее в Берлине нас не касается.

– Если «Тень» заработает, то скоро везде будет, как в Берлине.

– И это неизбежно, – ответила матушка Блэссинг.

Холлис посмотрел на серебряный медальон у себя на шее, и сердце захлестнул ледяной гнев.

– Носитесь себе по миру с мечом и думайте что угодно, но я не позволю Табуле победить.

– Вообще-то, мистер Уилсон, от вас требуется подчинение. Никак не инициатива. Только слепое подчинение и храбрость.

– Вот зачем вы показали мне тело Вики! Чтобы сделать из меня идеального солдатика?

– Судя по всему, – холодно улыбнулась матушка Блэссинг, – не получилось.

– Я уничтожу убийц моей Вики. Но я привык делать все по-своему.

– Вы не знаете историю Табулы и Арлекинов. Война между нами длится тысячи лет.

– И к чему это привело? Вы, Арлекины, настолько погрязли в прошлом – в своих мелочных традициях, – что проиграли войну.

Линден присел на скамейку.

– Не думаю, что поражение окончательно. Сейчас мы на перепутье, нас ждут перемены. Пора предпринять решительные действия.

Матушка Блэссинг развернулась ко второму Арлекину. Лицо ее было каменной маской, но темно-зеленые глаза смотрели решительно и сосредоточенно.

– Это что же, ты на стороне мистера Уилсона?!

– Я не вставал ни на чью сторону. Надо признать, мадам: Табула нас больше не боится. Пора перестать прятаться.

Матушка Блэссинг принялась расхаживать по комнате, дотрагиваясь до футляра с мечом. Казалось, она готова убить кого-нибудь, лишь бы доказать, что еще жива.

– У вас есть предложения, мистер Уилсон?

– Я собираюсь в Берлин. Выйду на немецких Свободных бегунов и уничтожу программу «Тень».

– В одиночку?

– Все к тому и идет.

– Вы обречены на провал… если только с вами не будет Арлекина. Любой, даже самый успешный план потребует моего участия.

– А что, если я не возьму вас? – спросил Холлис.

– Выбора нет, мистер Уилсон. Из того, что вы нам сказали, ясно, что вы не хотите быть наемником, а намерены участвовать как союзник, на равных. Будь по-вашему, я принимаю это условие. Но даже союзникам требуется чуткое руководство.

Холлис выждал несколько секунд, затем кивнул. Матушка Блэссинг слегка расслабилась и улыбнулась Линдену.

– Не вижу причин, по которым мистер Уилсон не захотел бы взять меня с собой. Ведь я всего лишь милая ирландочка среднего возраста…

–  Oui, madame. Une femme Irlandaise… [19]19
  Да, мадам. Ирландка… (фр.)


[Закрыть]с очень острым мечом.

37

Время от времени к Габриелю в камеру наведывались блондин и темнокожий в белом халате; отвозили его вниз, в школьный спортзал, где больше не играли в бадминтон или баскетбол. Ныне там допрашивали пленников. Как ни странно, в аду методы были те же, что на земле – боль и страх вызывались теми же способами; но волки проведали о барьерах, разделяющих измерения, а потому называли пытки: огненная, воздушная, земляная и водная.

Во время воздушных пыток Габриелю связывали руки и за локти подвешивали к баскетбольному кольцу. Странник висел в нескольких дюймах над полом, а его спрашивали:

– Летаешь? Ну полетай-полетай, может, станешь сговорчивей… – Тут кто-нибудь толкал Странника, и он раскачивался взад-вперед, пока плечевые суставы почти не расходились.

В другие дни Габриелю прижигали кожу раскаленными прутьями, окунали его головой в бак с водой.

Но страшнее всех была земляная пытка. Как-то Габриеля выволокли из камеры и, завязав глаза, потащили на задний двор школы. Опустили в глубокую яму и… начали медленно закапывать. Холодная земля закрыла ступни, поднялась до колен, потом выше… Время от времени двое волков останавливали пытку, чтобы задать все те же вопросы: «Где проход? Как найти его? Кто знает, как отсюда выбраться?» Земля дошла до лица, с каждым вдохом попадая Габриелю в нос. Наконец волки откопали его.

Пока длились пытки, Габриель не переставал думать, не попал ли в плен отец? А может, на острове есть еще группировка, которая и захватила Мэтью? Или он давно нашел выход? Тогда какой урок извлек отец из посещения этого мира?

Ненависть и гнев обладали здесь бесконечной силой, но Габриель сумел сохранить в сердце сострадание.

Странник отказывался есть, а голодные тюремщики с радостью сжирали все, что он оставлял нетронутым в миске. Постепенно юноша ослаб, исхудал. Однако живы были воспоминания о Майе. Габриель помнил, как они тренировались в Нью-Йорке – помнил неудержимую фацию Арлекина, помнил грусть в глазах Майи, и как тела их соединились тогда в часовне. Те мгновения ушли навсегда, но иногда казались намного реальнее того, что окружало здесь Габриеля.

Блондин называл себя доктором Дьюитом, а негр – мистером Льюисом. Оба страшно гордились именами, как если бы они предполагали аристократическое прошлое и, вероятно, светлое будущее. Льюис – возможно, из-за лабораторного халата – вел себя сдержанно, тихо; Дьюит напоминал большого мальчика на школьной площадке. Порой, когда они вдвоем волокли Габриеля по коридорам, Дьюит шутил и сам же смеялся. Оба боялись комиссара – в этом секторе города тот был властен над жизнью и смертью каждого.

Время шло.

Габриеля снова привели в спортзал, к баку с водой. Когда ему связывали руки, он поднял взгляд на мучителей.

– Думаете, вы поступаете верно?

Они удивленно переглянулись. Льюис, покачав головой, ответил:

– На этом острове не знают, что значит «верно» и «неверно».

– А чему вас учили родители?

– Здесь нет родителей, – прорычал Дьюит.

– А в библиотеке… В школьной библиотеке были какие-нибудь книги? По философии, религии? Хотя бы Библия?

Волки заговорщицки переглянулись. Потом Льюис достал из внешнего кармана халата блокнотик с отрывными листами (странички были запачканы).

– Библией мы называем это, – пояснил он. – Когда война началась, один умник допетрил, что в конце концов убьют всех. Тогда он записал в такой блокнот, где спрятано оружие и как покончить с врагами.

– Понимаешь, когда людей убивают, начинается новый круг – а у них уже готов план. Они прячут свои библии, чтобы найти книгу, когда воскреснут. Видел надписи на стенах? Это шифры – по ним воскресшие вспоминают, где схрон с оружием.

– Конечно, попадаются особенно хитромудрые типчики, которые пишут фальшивые библии, – сказал Льюис, осторожно передавая Габриелю блокнот. – Специально, чтобы запутать того, кто найдет записи. Вот это библия или фальшивка? Определи, а?

Приняв блокнот, Габриель раскрыл его и увидел страницы, исписанные инструкциями. Были тут и пространные умозаключения о том, зачем существует ад и кому уготовано здесь жить.

– Я не знаю, настоящая она или нет. – Габриель вернул блокнот Льюису.

– Именно, – пробормотал Дьюит. – Здесь вообще никто ничего не знает.

– И правило тут только одно, – добавил Льюис. – Каждый сам за себя.

– Лучше измените стратегию, – посоветовал Габриель. – Комиссар в конце концов казнит и вас, потому что собирается стать последним выжившим.

Льюис поморщился, как маленький ребенок.

– Ну-у… ладно, поверим мы тебе, но сделать-то ничего не сможем.

– Объединимся: я нахожу выход, а спасаемся вместе.

– А это возможно? – спросил Льюис.

– Да мне бы только проход найти. Комиссар говорил, что все легенды говорят о комнате, в которой у вас хранятся школьные документы.

Волки переглянулись. Страх перед комиссаром почти пересилил желание вырваться отсюда.

– Я… Я, пожалуй, смогу быстренько отвести тебя туда, – пробормотал Дьюит. – Чтобы ты осмотрелся.

– Если бежите с острова, тогда и я с вами, – решился Льюис. – Давайте по-быстрому, пока остальные ловят тараканов…

Волки развязали Габриеля и, крепко держа за руки, вывели его из спортзала и дальше – вниз по пустому коридору к архиву. Они осторожно отперли дверь и втолкнули Габриеля в архив.

Помещение не изменилось. Все также горели газовые факелы. Габриель осмотрелся. Хоть он и испытывал сильную боль, чутье не подвело – выход был именно здесь. Льюис и Дьюит смотрели на Странника, будто на фокусника, который вот-вот исполнит захватывающий трюк.

Габриель медленно зашаркал вдоль шкафов. В детстве они с Майклом играли в одну игру: мать прятала где-нибудь маленькую вещицу, а братья искали. Мама направляла сыновей, говоря «тепло» или «холодно».

Габриель прошел один ряд, двинулся мимо другого. Что-то в этой комнате было – в центре, у рабочей зоны. «Тепло, – думал Габриель. – Теплее… Нет, не сюда».

Внезапно входная дверь распахнулась. Льюис с Дьюитом не успели опомниться, как в архив вломилась толпа вооруженных людей.

– Взять их, – велел голос. – Не дайте им уйти.

Волки схватили двоих предателей, и тут вошел комиссар – с пистолетом наготове.

38

Поезд «Евростар» въехал в тоннель под Ла-Маншем. Вагон первого класса напоминал салон самолета; по коридору шел стюард, толкая перед собой тележку с завтраком: круассаны, апельсиновый сок, шампанское.

Холлис смотрел в окно. Матушка Блэссинг сидела напротив. На ней были серый деловой костюм и очки. Непослушные рыжие волосы ирландка собрала в аккуратный тугой узел на затылке. Читая зашифрованное письмо с экрана ноутбука, Арлекин походила на банкира, который едет в Париж на встречу с клиентом.

Холлис поразился, как быстро и четко ирландка-Арлекин организовала поездку. Всего за сорок восемь часов ему достали деловой костюм и поддельные документы, по которым он теперь – лондонский кинопродюсер.

Покинув тоннель, поезд ехал дальше на восток, через Францию.

Матушка Блэссинг выключила компьютер и попросила стюарда налить шампанского. Было в ее манере нечто такое, повелевающее, что заставляло людей прислуживать ирландке, опустив голову.

– Могу ли помочь чем-то еще, мадам? – спросил стюард. – Я заметил, вы не позавтракали…

– Вы все сделали верно, – ответила матушка Блэссинг. – Нам от вас более ничего не требуется.

Налив вина из обернутой салфеткой бутылки, стюард удалился дальше по проходу.

Впервые с начала поездки матушка Блэссинг повернулась и посмотрела на Холлиса, будто только сейчас заметила, что в поезде еще кто-то есть. Неделю назад Холлис улыбнулся бы, стараясь очаровать эту трудную даму, но сейчас бойца душил гнев – как будто некий злой дух овладел его телом.

Сняв с шеи золотую цепочку, на которой висел черный предмет размером в одну десятую толстого карандаша, матушка Блэссинг сказала:

– Возьмите, мистер Уилсон. Это флэш-карта. Если получится проникнуть в компьютерный центр Табулы, ваша задача – пробиться к серверу и подсоединить карту к USB-порту. Не надо нажимать никаких кнопок – устройство запрограммировано и само закачает информацию на их жесткий диск.

– Что на флэшке?

– В ирландском фольклоре есть персонаж – баньши, привидение, она воет под окнами дома, если его хозяин должен умереть. На флэш-карте – вирус «Баньши». Он уничтожит не только данные на жестком диске мейнфрейма, но и само «железо».

– Какой хакер написал такую мощную программу?

– Власти любят обвинять в создании вирусов семнадцатилетних мальчишек, однако сами прекрасно знают, что самые мощные вирусы пишутся правительственными командами исследователей или криминальными группировками. Конкретно этот вирус я приобрела у бывшего бойца Ирландской республиканской армии, который сейчас живет в Лондоне. Он со своими людьми специализируется на вымогательстве у виртуальных казино.

Повесив цепочку на шею и спрятав флэш-карту под рубашкой рядом с медальоном Вики, Холлис спросил:

– А на что способен этот вирус, если вырвется в интернет?

– Такое вряд ли случится. Он написан под замкнутую систему.

– И все же?

– У этого мира начнутся большие неприятности. Но это не моя проблема.

– Скажите, все Арлекины такие эгоцентристы?

Сняв очки, матушка Блэссинг посмотрела на Холлиса тяжелым взглядом.

– Я не эгоцентристка, мистер Уилсон, просто сосредоточиваюсь на одной-двух проблемах одновременно и отрешаюсь от остального.

– Давно это у вас?

– Послушайте, мистер Уилсон… Я не обязана объяснять, почему мы ведем себя так, а не иначе.

– Мне только интересно, как становятся Арлекином.

– У меня был выбор: я могла выйти из игры, но не захотела. Арлекины свободны от жалкого, нудного существования, которое зовется повседневной жизнью. Нам не надо беспокоиться о плесени в подвале или о счетах. Нас никто не ждет, но и огорчаться некому, потому что мы никому не обещаем приходить домой вовремя. Кроме своих мечей, мы ни к чему не привязаны. Даже к собственным именам. Мне, например, с возрастом становится все труднее запоминать имена у себя в поддельных паспортах.

– Полагаю, вы счастливы?

– Слово «счастье» давно потеряло истинное значение – так часто его используют, по любому случаю. Я вовсе не говорю, что счастья нет – оно есть, несомненно. Но счастье – это краткий миг. Если принять идею о том, что Странники приносят людям счастье, тогда жизнь Арлекина полна смысла.Мы обороняем право людей на рост и развитие.

– На будущее?

– Да, хорошо подмечено. – Допив вино, ирландка отставила бокал на складной столик, оценивающе смотрела на Холлиса, и тот понял, насколько глубокий и ясный разум скрывается за этой грубой внешностью. – Говорите, вам интересно, как становятся Арлекинами? Обычно это судьба, право наследства, но, случается, мы принимаем людей «с улицы».

– На Арлекинов мне плевать, я только хочу отомстить за Вики. И, клянусь, Табула пожалеет…

– Ваше право, мистер Уилсон. Однако по собственному опыту скажу: иногда голод нельзя утолить.

В десять утра они прибыли на вокзал Жар-дю-Норд и на такси отправились на северо-восток, в пригород Парижа – Клиши-су-Буа. Место было застроено в основном муниципальными домами. Повсюду стояли закопченные остовы разбитых автомобилей. Единственными светлыми пятнами казались белые простыни да детское бельишко, сушившиеся на веревках. Проезжая мимо девушек в паранджах и молодых людей в балахонах с накинутыми капюшонами, водитель француз запер двери машины.

У автобусной остановки матушка Блэссинг попросила их высадить. Дальше она повела Холлиса к арабскому книжному магазину; хозяин без слов принял у ирландки конверт с деньгами и взамен выдал ключ. Арлекин вышла из магазина через заднюю дверь и отперла висячий замок на двери гаража. Внутри их дожидался новенький «мерседес-бенц» последней модели с полным баком. Хозяин магазина обо всем позаботился; в чашкодержателях были бутылки с водой, а в замке зажигания – ключ.

– Машина зарегистрирована?

– Записана на подложную корпорацию в Цюрихе.

– Как у нас с оружием?

– Посмотрите в багажнике.

Открыв багажник, матушка Блэссинг достала картонную коробку, в которой лежал ее Арлекинский меч, и черную брезентовую сумку, куда ирландка поместила ноутбук. Еще Холлис заметил в сумке болторезы, отмычки и небольшую емкость с азотом для обезвреживания инфракрасных датчиков движения. Были в багажнике и два алюминиевых чемоданчика – с бельгийским пистолетом-пулеметом, двумя автоматическими пистолетами калибра девять миллиметров и кобурами к ним.

– Кто продал оружие?

– Не имеет значения, купить его можно когда, где и у кого угодно. Бывали когда-нибудь на фермерском аукционе в Керри? Там скотину продают. Принцип такой: приезжаете на аукцион, находите продавца и торгуетесь – с оружием здесь так же.

Матушка Блэссинг отошла в уборную, где переоделась в черные шерстяные штаны и свитер. Достав из сумки винтоверт, она пояснила:

– Сейчас демонтирую «черный ящик» нашего «мерседеса». Устройство замкнуто на подушку безопасности.

– Зачем? Думаете, попадем в аварию?

– Записывать информацию об авариях – первоначальный замысел создателей «ящика». – Открыв переднюю дверь со стороны водительского места и растянувшись на сиденье, ирландка принялась откручивать панель под рулевым колесом. – Поначалу записывающее устройство создавалось именно на случаи аварий, потом компании-прокатчики стали использовать систему электронного наблюдения, чтобы отслеживать водителей, превышающих скорость. Сегодня у всех машин «черный ящик» соединен с устройством GPS. Можно не только вычислить, где вы находитесь, но и узнать, когда жмете на газ, на тормоз и когда забываете пристегнуться.

– Как такое удалось провернуть?

Матушка Блэссинг сняла панель, обнажив нутро системы безопасности.

– Представьте, что право на личную жизнь умерло, и ему поставили надгробие. Что бы на нем было написано? «Не волнуйтесь, так всем будет лучше».

По шоссе А2 и дальше через французскую границу они въехали в Бельгию. Пока матушка Блэссинг следила за дорогой, Холлис подсоединил к компьютеру сотовый и вышел в интернет проверить почту. Джаггер писал, что двое Свободных бегунов из Берлина будут ждать в доме на Августштрассе.

– Мы знаем, как их зовут? – спросила ирландка.

– Тристан и Крете.

– Крете, – усмехнулась матушка Блэссинг, – по-немецки значит «жаба».

– Кличка как кличка. То есть… Вас, например, зовут матушкой Блэссинг. К чему бы это?

– Я не сама себя так назвала. Выросла в семье из шести человек; Арлекином был мой дядя – семья выбрала меня, чтобы продолжать традицию. В итоге мои сестры и братья остались простыми людьми, у которых есть работа и семья, а я стала учиться убивать.

– И затаили обиду?

– Мистер Уилсон, вы на психолога не учились? Или все американцы такие? На вашем месте я бы не стала зацикливаться на детстве. Мы живем настоящим потихоньку, худо-бедно, но идем к будущему.

На въезде в Германию за руль сел Холлис. Поразительно, но на автобане не было скоростных ограничений. «Мерседес» мчался со скоростью сто шестьдесят километров в час, а мимо проносились другие машины. Через несколько часов появились указатели: сначала «Дортмунд», потом «Билефельд», «Магдебург» и, наконец, «Берлин».

Холлис повернул к выходу номер семь – на Кайзердамм, и уже через несколько минут они ехали вниз по Шарлоттенштрассе. Близилась полночь. Небоскребы из стекла и металла сверкали огнями, но на улицах было почти безлюдно.

Остановив машину на боковой улочке, Холлис и матушка Блэссинг вышли и достали из багажника оружие. Пистолеты они спрятали под одеждой; меч ирландка вложила в металлический футляр и повесила на плечо. Разрядив пистолет-пулемет, Холлис убрал его в сумку. Он думал, придется ли умереть сегодня? Внутри чувствовалась пустота, отрешенность. Возможно, это матушка Блэссинг и увидела в бойце; он был теперь достаточно холоден, чтобы стать Арлекином. Представился шанс защитить будущее, но Арлекинов постоянно преследуют, у них – ни друзей, ни любимых. Неудивительно, что у Майи в глазах столько тоски и боли.

Дом на Августштрассе оказался ветхим пятиэтажным зданием. На первом этаже, где раньше был танцевальный зал для рабочего класса, ныне располагались ресторан и ночной клуб. У входа выстроилась очередь молодых людей; они курили, наблюдая, как одна парочка страстно целуется. Открываясь, двери выпускали наружу волны шума и грубой электронной музыки.

– Нам в комнату 4В, – сказала матушка Блэссинг.

– Еще целый час, – ответил Холлис.

– Всегда полезнее прийти заранее. Никогда не являйся на встречу с незнакомцем в назначенное время.

Холлис проследовал за матушкой Блэссинг внутрь, а там – к лестнице. Похоже, здесь переносили электропроводку, потому что стенные панели были вскрыты, и ступени покрывала гипсовая пыль. По мере того как Арлекин с бойцом поднимались, музыка из ночного клуба постепенно стихала.

На четвертом этаже матушка Блэссинг приложила палец к губам и достала пистолет. Взявшись за ручку, Холлис обнаружил, что дверь не заперта. Оглянулся на ирландку и открыл дверь – Арлекин ворвалась в пустую комнату.

Внутри было полно разбитой мебели: диван без ножек, старые матрацы, столы и стулья из разных комплектов. Стены украшали фотографии, на которых Свободные бегуны выделывали сальто и пируэты, перепрыгивали с крыши на крышу; казалось, гравитация над ними не властна.

– Что дальше? – спросил Холлис.

– Ждем, – ответила матушка Блэссинг, пряча пистолет в наплечную кобуру и садясь на кухонный стул.

Ровно в час ночи Холлис услышал, как кто-то спускается по фасаду здания. В окне показались две ноги. Спустившись на орнаментированный карниз, ползун открыл окно и влез в комнату. На вид ему было лет семнадцать; наряд из потертых джинсов и балахона дополняли черные дреды и татуировки в виде геометрических фигур на тыльных сторонах ладоней.

Следом в окне показалась еще пара ног. Второму бегуну было лет одиннадцать-двенадцать. Из-за гривы спутанных каштановых волос он напоминал эдакого Тарзана с mp3-плеером на поясе и наушниками на голове.

Младший бегун впрыгнул в комнату, и старший поклонился; было в его движениях нечто театральное – от актера, который ощущает постоянное внимание публики.

–  Guten Abend [20]20
  Добрый вечер (нем.)


[Закрыть]и добро пожаловать в Берлин. – Зря расходуете свой талант, – произнесла матушка Блэссинг. – Есть же лестница.

– Нам показалось, так будет лучше преподнести свои – как это по-английски? – «рекомендации». Мы из команды района Шпандау. Я – Тристан, это – мой брат Крете.

Волосатый паренек покачивал головой в такт музыке. Заметив, что все смотрят на него, он смутился и отбежал к окну – того и гляди выпрыгнет.

– Он знает английский? – спросил Холлис.

– Только пару фраз. Крете! – крикнул Тристан. – Что-нибудь по-английски, bitte! [21]21
  пожалуйста (нем.)


[Закрыть]

– Многомерная визуализация, – прошептал Крете.

–  Sehr gut! [22]22
  Отлично! (нем.)


[Закрыть]– Тристан гордо улыбнулся. – Кто сказал, что в интернете ничему не научишься?!

– О программе «Тень» вы тоже в Сети узнали?

– Нет, от сообщества Свободных бегунов. Наша подруга Ингрид работает в компании «Персонал кастомер». Надо думать, хорошо работает, потому что некто Ларс Райххардт пригласил ее к себе в отдел. Они выполняют каждый небольшое задание и молчат, друг с другом не делятся. Когда Ингрид повысили, она получила доступ к другой секции – там и узнала о «Тени». А потом пришел е-мейл от британских бегунов.

– Мне и Холлису надо проникнуть в компьютерный центр, – сказала матушка Блэссинг. – Поможете?

– Ну конечно! – Тристан протянул руки, словно предлагая дар. – Положитесь на нас во всем – от и до.

– Надеюсь, по стенам лазать не придется? – спросила ирландка. – А то мы не захватили веревки.

– Веревки не понадобятся. Мы пойдем… под землей. В конце Второй мировой Берлин постоянно бомбили, и Гитлер прятался в бункере. Большая часть тоннелей сохранилась. Наш Крете облазил их вдоль и поперек еще в девять лет.

– А в школе вы, ребята, бываете? – спросил Холлис.

– Заглядываем иногда. Там ведь девчонки, и в футбол играют.

Они вчетвером покинули здание и по мосту пересекли реку. Крете все время забегал вперед брата; с рюкзачком, в котором лежали диггерские приспособления, он смотрелся, будто лохматый бойскаут.

По широкому проспекту вдоль парка Тиргартен они вышли к мемориалу убитым евреям. Памятник жертвам Холокоста представлял собой большую наклонную решетку, на которой крепились бетонные плиты разной величины – будто тысячи серых гробов. По словам Тристана, они были защищены от граффити слоем химического вещества, предоставленного филиалом фирмы, производившей «Циклон Б», которым травили в газовых камерах.

– Во имя войны они производили ядовитый газ, а во имя мира борются с бунтовщиками. – Тристан пожал плечами. – И все это – часть Большого Механизма.

Прямо через дорогу выстроился ряд сувенирных лавок и кафе. Пробежав мимо «Данкин-Донатс», Крете исчез за углом. Когда все догнали его, он уже отпирал замок на крышке канализационного люка.

– Откуда у тебя ключ? – спросила матушка Блэссинг.

– Год назад мы срезали с люка замок и повесили свой.

Крете достал из рюкзака три фонарика, а себе взял мощную налобную лампу.

Под крышкой оказалась металлическая лестница. Холлис спускался, одной рукой держась за ступеньки, второй прижимал к груди сумку. Внизу был тоннель для техперсонала, вдоль которого по стенам тянулось множество кабелей. Крете отпер стальную дверь.

– Как вы так ловко срезали замки, что никто не заметил? – спросил Холлис.

– Все просто – кроме нас, сюда никто не лазит. Здесь темно и страшно, ведь это – altes Deutschland. [23]23
  старая Германия (нем.)


[Закрыть]Прошлое.

Один за другим они прошли в коридор с бетонным полом и оказались в бункере, прямо под мемориалом (здесь во время бомбежек укрывался Йозеф Геббельс). Холлис ожидал чего-то внушительнее: покрытых пылью рабочих столов, нацистских штандартов… Но фонарики высветили стены из бетонных блоков, выкрашенных грязно-белой краской, и надписи: «Rauchen verboten».«Не курить».

– Надписи – флуоресцентные. Столько лет прошло, а они светятся.

Крете медленно прошел до конца коридора, светя лампой на стену.

–  Licht, [24]24
  Свет (нем.)


[Закрыть]– еле слышно произнес он.

Тристан пояснил Холлису и матушке Блэссинг, чтобы те выключили фонарики. В темноте стало видно, что там, где прошел Крете, на стене на две-три секунды держится ярко светящаяся зеленая полоса.

Включив фонарики, пошли дальше. В одной комнате обнаружилась старая кроватная рама без матраца. Другая комната походила на больничный кабинет с белым операционным столом и пустым стеклянным шкафом.

– Русские насиловали женщин, почти все разграбили. В бункере осталось только одно место, куда они не сунулись – то ли им лень было, то ли испугались.

– Ты о чем? – спросила матушка Блэссинг.

– Когда пришли русские, тысячи немцев покончили с собой. И как вы думаете где? В туалете – в последнем месте, где можно остаться наедине с собой.

Крете остановился у стены с надписью «Waschraum» [25]25
  Уборная (нем.)


[Закрыть]– у открытого прохода. Отсюда в двух направлениях расходились стрелки, подписанные «Mannern» [26]26
  Мужчины (нем.)


[Закрыть]и «Frauen». [27]27
  Женщины (нем.)


[Закрыть]

– В кабинках лежат кости, – сказал Тристан. – Хотите, можете взглянуть… если не боитесь, конечно.

– Не стану я тратить времени, – покачала головой матушка Блэссинг.

Однако Холлис не мог не последовать за Крете вверх по трем ступенькам и дальше – в дверь, ведущую в дамскую комнату. Два фонаря высветили ряд деревянных кабинок – дверцы были заперты, и Холлис догадался, что немцы закрывались и убивали себя далеко не поодиночке. Мальчик прошел чуть вперед и указал на кабинку в конце. Дверца была чуть приоткрыта; в щель, будто черный коготь, выглядывала мумифицированная рука.

Будто страна мертвых.

Холлис задрожал всем телом и поспешил назад в коридор.

– Видели руку? – спросил Тристан.

– А… да, видел.

– И на этом построен новый Берлин. На костях.

– Да начхать мне, – отрезала матушка Блэссинг. – Идемте.

В конце коридора оказался еще один люк, но крышка была не заперта. Присев, Тристан поднял ее за ручки.

– Это старая канализационная система, – предупредил он. – Она проходила рядом со Стеной; и Восточный, и Западный Берлин забросили ее.

Спустились в дренажную трубу около восьми футов в диаметре. Под ногами текла вода, и лучи фонариков бликами отражались на ее поверхности. Здесь успели нарасти соляные сталактиты, грибы, а еще странные грибки, похожие на шарики желтоватого жира. Крете шел впереди, указывая путь. Достигнув шва, он остановился, чтобы подождать остальных. Свет его фонарика подрагивал, напоминая светляка.

Наконец по узкой трубе вышли в систему побольше. Встав, Крете затрещал по-немецки с кузеном, указывая рукой на трубу и жестикулируя: