Текст книги "Властелин колец"

Автор книги: Джон Рональд Руэл Толкин

Они вытащили из воды последнюю лодку и перенесли ее в лес. Ненужное добро упрятали под днище лодки – и покинули Парт Гален. Когда они вернулись на поляну, где пал Боромир, уже вечерело. Арагорн быстро отыскал след: особого искусства тут не требовалось.

– Только орки топчут траву так бесцеремонно, – сердился Леголас. – Можно подумать, им в радость давить и крушить своими сапожищами все, что растет и тянется к солнцу, даже если для этого надо сойти с дороги!

– Но ходят они от этого ничуть не медленнее, – напомнил Арагорн, – и, кстати, никогда не устают. А мы, видимо, скоро выйдем на голую, каменистую землю. Там мне придется как следует потрудиться, чтобы не потерять след!

– Ну что ж! В погоню! – воскликнул Гимли. – Гномы тоже отличные ходоки и устают не скорее орков. Но погоня будет долгой: мы позволили им уйти слишком далеко.

– Это так, – подтвердил Арагорн. – Нам всем сегодня не мешало бы занять выносливости у гномов. Но вперед! Есть надежда или нет – мы не отступим и не свернем с дороги. И горе им, если мы их настигнем! Погоня эта войдет в легенду у Трех Племен – эльфов, людей и гномов. В путь, Трое Охотников!

И он, словно олень, рванулся в чащу. Отбросив сомнения, не зная устали, он вел свой маленький отряд все вперед и вперед. Лес и озеро остались позади. На красном закатном небе очертились холмы, к реке протянулись длинные пологие склоны. Смеркалось. Три серые тени исчезли среди камней.

Надвигалась ночь. Позади, в низине, сгустилась вечерняя дымка, туман окутал стволы деревьев, облег тусклые берега Андуина. Но небо оставалось чистым. Зажигались звезды. На западе плыл месяц, уже на прибыли; под камнями залегали черные тени. Трое Охотников вышли к подножию скал, где шаг пришлось убавить: отыскивать след стало труднее. Нагорье Эмин Муйл тянулось с севера на юг двумя неровными грядами. Западные, неприступные склоны обоих каменных хребтов обрывались в пропасть; восточные, прорезанные ущельями и узкими расселинами, сбегали вниз более полого. Всю ночь пробирались по камням трое преследователей. Путь их лежал вверх, на крутой перевал, а оттуда – снова вниз, в темноту, в глубокую, извилистую долину между хребтами.

Здесь, в долине, в тихий и холодный предрассветный час, Охотники ненадолго остановились. Месяц, светивший поначалу прямо в лицо, давно закатился[315]315
  Толкин приложил много усилий, чтобы упорядочить фазы луны, время ее восхода и захода. Луна в книге ведет себя в полном согласии с законами астрономии.


[Закрыть], вверху мерцали звезды; первые лучи нового дня в долину еще не проникли – их заслоняли высокие горы, замыкавшие долину позади. Арагорн встал в тупик: следы орков спускались со склона и пропадали.

– Куда же они свернули, как ты думаешь? – спрашивал Леголас. – На север, чтобы короткой дорогой попасть в Исенгард или Фангорн, если ты угадал и они метят именно туда? Или на юг, к переправе через Энтвейю?

– Какой бы ни была их цель, к Реке они не пойдут, – ответил Арагорн. – Я думаю, наши враги не рискнут долго разгуливать по роханским степям и выберут кратчайший путь через них, если только в Рохане все по–прежнему и могущество Сарумана не слишком возросло. Будем искать на севере!

Долина каменным желобом врезалась в скалистое, зубчатое взгорье; по дну, журча среди валунов, бежал ручей. Справа хмурились мрачные утесы; слева вздымались покатые серые склоны, смутно темневшие в сумраке поздней ночи. Охотники прошли еще версты с полторы на север. Арагорн то и дело нагибался, внимательно осматривая входы в каждое ущелье и каждый овраг на западном склоне. Леголас шел чуть впереди. Вдруг он вскрикнул, и все бросились к нему.

– Мы уже кое–кого настигли, – обернулся к друзьям эльф. – Смотрите!

Вглядевшись в полутьму, Арагорн и Гимли поняли, что валуны, грудой черневшие на склоне, – на самом деле не валуны, а сваленные в кучу тела пяти орков. Трупы были жестоко изрублены, а два еще и обезглавлены. По земле растеклась темная орочья кровь.

– Вот вам и еще загадка, – помрачнел Гимли. – Поди пойми, что тут произошло! В темноте не разберешь. Но не ждать же утра!

– Как бы то ни было, для нас это знак надежды, – сказал Леголас. – Враги орков, скорее всего, окажутся нашими союзниками. В этих горах кто–нибудь живет?

– Нет, никто, – ответил Арагорн. – Рохирримы сюда редко заглядывают, а до Минас Тирита далеко. Разве что кто–нибудь решил поохотиться… Но на кого здесь охотиться и зачем?.. Нет, думаю, это не охотники.

– Как же ты все это объясняешь? – спросил Гимли.

– Наши враги привели своих врагов с собой, – сказал Арагорн. – Все убитые орки – с севера, издалека. Среди них нет ни одного великана с тем незнакомым гербом на шлеме. Похоже, у них вышла драка: у этого поганого отродья ссоры – дело обычное. А повздорить они могли из–за чего угодно. Например, из–за выбора дороги.

– Или из–за пленников, – добавил Гимли. – Хочется думать, хоббиты вышли из этой переделки живыми!

Арагорн тщательно обследовал все вокруг, но больше никаких следов не обнаружил. Погоня продолжалась. Небо на востоке побледнело, звезды одна за другой гасли; занимался серый рассвет. Пройдя еще чуть–чуть, Отряд Охотников остановился у оврага, по дну которого пробил себе в камне извилистое ступенчатое русло маленький ручеек. У ручейка росли кусты, по берегам топорщилась травка.

– Наконец–то! – воскликнул Арагорн. – Вот они, следы, которые мы ищем! Они идут вверх по ручью. Сюда орки и двинулись, когда кончили выяснять отношения!

Они свернули вправо и поспешили вдоль ручья, перепрыгивая с камня на камень так легко, словно не было за плечами бессонной ночи. Наконец овраг вывел их на гребень, где налетевший ветер – сильный, холодный предутренний бриз – взъерошил им волосы и взметнул полы плащей.

Охотники оглянулись: вдали, за Рекой, холмов уже коснулись первые лучи рассвета. Из–за темных вершин показался алый край солнца. Впереди, на западе, лежали серые, расплывающиеся в дымке степи, но готовая пробудиться земля на глазах обретала краски: широкие луга Рохана зазеленели, над речными долинами забелели туманы, а слева, далеко–далеко, лигах в тридцати, а может, и больше, сверкнули в розовых лучах солнца блистающие ледники остроконечных Белых Гор Гондора, облаченных в синежь и багряницу.

– О Гондор, Гондор! – воскликнул Арагорн. – Увижу ли я тебя в более счастливый час? Если бы я мог повернуть на юг, к твоим сияющим рекам! Но пока что путь мой лежит в другую сторону…

О Гондор, Гондор!

 
От гор до моря ты простер
благословенные пределы –от моря и до гордых гор
твои владения, о Гондор!
Там Древо свет струит с ветвей,
священным серебром заката
кропя пороги Королей…
Ты – сила башен, ты оплот, – и трон, что ярче злата!
Ты – коронованный крылом,[316]316
  Имеется в виду гондорская корона с чаячьими крыльями из мифрила.


[Закрыть]
глядящий в Край Заката!
Скажи о Древе[317]317
  Речь идет о священном Белом Дереве, которое росло во дворе Королей Гондора. См. гл.1 ч.5 кн.3.


[Закрыть], – суждено ль ему расцвесть?
Пошлет ли нам Закатный Край благую весть?
 

– А теперь идем! – произнес он, отвернулся и устремил взор на запад, куда лежала его дорога.

Прямо из–под ног склон уходил вниз. Ниже, в двенадцати саженях или даже больше, начинался широкий, выветренный карниз, обрывающийся отвесной скалой; то была так называемая Восточная Роханская Стена. Нагорье Эмин Муйл осталось позади; впереди, сколько хватало взгляда, простирались широкие равнины Рохирримов.[318]318
  Образовано от синд. корней рох- + -хир- + -рим («лошадь» + «князь» + «войско»). Ср. кв. рокко («лошадь»).


[Закрыть]

– Смотрите! – Леголас указал в бледное небо. – Опять орел! Только на этот раз очень высоко. Похоже, он возвращается назад – на север. И летит очень быстро. Видите?

– Нет, мой добрый Леголас, даже мои глаза его не видят, – ответил Арагорн. – Наверное, он и впрямь летит очень высоко. Хотел бы я знать, с каким он послан поручением, если это та же самая птица, что я видел прежде! Но взгляни, на равнине тоже кое–что движется, и гораздо ближе. Кажется, к нам это имеет самое прямое отношение!

– Действительно, – подтвердил Леголас. – Это большой пеший отряд. Но что за отряд – сказать не могу. Он далеко, примерно лигах в двенадцати отсюда, но на равнине я могу ошибиться в расстоянии.

– Мне кажется, нам больше не придется искать след. Теперь мы уже не собьемся, – приободрился Гимли. – Давайте поскорее отыщем спуск, только не самый длинный!

– Орки отыскали его прежде нас, – молвил Арагорн.

И Отряд продолжил погоню – теперь уже при свете дня. Все говорило за то, что орки спешили изо всех сил. То и дело на пути попадались оброненные впопыхах или брошенные предметы: мешки из–под еды, черствые серые корки, иногда – черный плащ, изодранный в клочья, а то и тяжелый, подбитый гвоздями сапог, стертый от ходьбы по камням… След повел Охотников налево, вдоль обрыва; наконец справа показалась глубокая расселина, пробитая в скале шумно бегущим потоком. Вдоль берега шла грубая тропа, напоминавшая крутую лестницу с неровными ступенями.

Сделав шаг с последней ступеньки, преследователи внезапно – да так внезапно, что вздрогнули, – очутились по колено в траве Рохана. У подножия Эмин Муйла колыхалось зеленое море. Ручей пропадал в густых лопухах и зарослях осоки; слышно было, как он приглушенно журчит в зеленых протоках, начиная свой долгий путь пологими склонами Рохана к заболоченной долине Энтвейи.

Охотникам показалось, что зима осталась за спиной, среди скал и камней. Воздух здесь был мягче и теплее, ветер доносил слабые ароматы трав – как будто на равнине уже просыпалась весна и живой сок снова струился по стеблям и листьям… Леголас вздохнул всей грудью. У него был вид путника, приникшего к краю ковша после многих дней пути по бесплодной пустыне.

– Ах! Запах зеленых лугов! – восхитился он. – Вдохнешь – и забудешь, что не спал ночь. Вперед!

– Мы налегке, и бежать сможем быстро, – сказал Арагорн. – Быстрее, чем подкованные железом орки. Может, нам и удастся сократить разрыв.

И они помчались дальше, друг за другом, как гончие по свежему следу, и в глазах их горел огонь. Орки оставили за собой широкую вытоптанную полосу, ведущую почти точно на запад: и везде, где ступила их нога, благоуханные травы Рохана поникли и почернели.

Вдруг Арагорн крикнул:

– Стойте! Не ходите пока за мной! – и свернул направо, в сторону от главной тропы: туда вел слабый одиночный след маленьких босых ног. Вскоре, правда, след пересекли отпечатки орочьих сапог, а маленькие следы резко свернули и затерялись на вытоптанной земле. Здесь Арагорн нагнулся, что–то поднял и бегом вернулся к товарищам.

– Я был прав, – сообщил он. – Это следы хоббита! Скорее всего, оставил их Пиппин: ростом он ниже, чем Мерри. Глядите!

И он протянул друзьям блестящий на солнце березовый листок; казалось, он только–только распустился. Странно и дивно было видеть его в степи, где не росло ни единого дерева.

– Брошка с эльфийского плаща! – воскликнули Леголас и Гимли одновременно.

– Лориэнские листья без причины не облетают, – сказал Арагорн. – Застежку оставили умышленно – подать знак тем, кто будет идти следом. Думаю, Пиппин затем и отбежал в сторону.

– Выходит, он жив и голова у него на месте, да и ноги тоже! – возликовал Гимли. – Вести добрые. Не зря мы затеяли погоню!

– Надо надеяться, ему не пришлось слишком дорого заплатить за свою дерзость, – покачал головой Леголас. – Бежим! У меня горит сердце, когда я думаю, что наших веселых малышей гонят неизвестно куда, как ягнят на убой…

Солнце прошло зенит и стало медленно клониться к западу. С дальнего юга, с моря, приплыли легкие облака; степной ветер подхватил их и повлек дальше. Солнце коснулось горизонта. За бегущими протянулись на восток длинные тени. Но преследователи не останавливались. Прошло уже больше суток после гибели Боромира, а орки по–прежнему были далеко впереди. Плоская равнина казалась пустынной.

Когда стало темнеть, Арагорн остановился. Только дважды отдыхали они за этот день, и то понемногу; теперь гребень хребта, где они встречали рассвет, отстоял от них на целых двенадцать лиг.

– Нам предстоит трудный выбор, – сказал Арагорн. – Переждем ночь или будем бежать, пока достанет сил и воли?

– Если враги не остановятся на ночлег, они уйдут слишком далеко, – сказал эльф.

– Разве оркам не нужен отдых? – удивился гном.

– Редкий орк не побоится открытого места, да еще днем, под солнцем, – возразил Леголас, – а эти не побоялись. Тем более не станут они останавливаться ночью.

– Но мы в темноте можем сбиться с пути, – заметил Гимли.

– До сих пор след шел прямо, не отклоняясь ни влево, ни вправо, – сказал Леголас. – Сколько видят мои глаза, тропа не меняет направления.

– Может, мне и удастся не потерять тропу, – вмешался Арагорн, – но если мы все–таки собьемся со следа или орки свернут куда–нибудь, нам придется возвращаться, а это займет много времени.

– И потом, – добавил Гимли, – что, если мы проглядим какой–нибудь след, отходящий вбок? Если пленникам удастся бежать или если их утащат в другую сторону – к Реке, например, или на восток, в Мордор, – мы можем проглядеть поворот и никогда не узнаем о том, что с ними сталось.

– Ты прав, – сказал Арагорн. – Но если до сих пор я читал следы правильно, орки с гербом Белой Руки взяли верх. Видимо, теперь злодеи всем скопом держат путь в Исенгард. Все говорит именно за это.

– На орочьи решения полагаться нельзя, – возразил гном. – И потом, хоббиты могут под шумок улизнуть. Разве впотьмах нашли бы мы эльфийскую брошку?

– После выходки Пиппина орки наверняка удвоили бдительность, а пленники, должно быть, на ногах не стоят от усталости, – заспорил Леголас. – Если мы им не поможем, далеко они не убегут. Правда, как именно мы им поможем, загадывать трудно. Главное пока – настичь орков.

– Я привык к далеким путешествиям и считаюсь гномом довольно крепким, но даже я не могу без отдыха бежать до самого Исенгарда, – вздохнул Гимли. – У меня тоже горит сердце, и будь это возможно – я пустился бы в погоню сразу, по теплому следу. Но теперь я должен немного отдохнуть – иначе толку от меня будет мало. А когда же и отдыхать, если не ночью, когда не видно следа?

– Я предупреждал, что выбор будет трудным, – напомнил Арагорн. – Что же мы решим?

– Слово за тобой, – сказал Гимли. – Ты – опытный охотник. Решай – а мы подчинимся твоему выбору.

– Мое сердце рвется вперед, – сказал Леголас. – Но мы должны держаться вместе. Я смирюсь с решением Арагорна.

– Напрасно вы доверили этот выбор мне, – вздохнул Арагорн. – С тех пор как мы прошли Аргонат, я совершаю ошибку за ошибкой.[319]319
  Внимательный читатель заметит, что ткань повествования во второй книге резко меняется по сравнению с первой. В первой книге все строилось вокруг пути Фродо и Отряда; когда же Отряд рассеялся, нитей сразу стало несколько, и они прихотливо переплелись между собой. Шиппи (с.121) соотносит этот художественный прием со средневековым приемом «переплетения» (interlacement). Повествование идет не поступательно – оно то забегает вперед, то возвращается, и требуется усилие, чтобы выстроить все события в одну линию. В разговоре Гэндальфа с Теоденом (гл.8) содержится прямой намек на «переплетение»: «Спроси у детей! Они легко извлекут нужный ответ из перепутанных нитей древних легенд», – говорит Гэндальф. При этом, замечает Шиппи, автор держит все нити в своих руках, но герои знают об этом еще меньше, чем читатель, и, следуя за своей нитью, узора видеть не могут. Это рождает у них чувство неуверенности, сомнения, уныния. Они стоят перед трудным выбором, не зная, что все уже решено заведомо. Блуждания персонажей по Роханским степям и позже в Фангорнском лесу приводят на память «Сон в летнюю ночь» Шекспира, где Пак, Оберон и Титания водят героев за нос, переплетая их пути и сталкивая друг с другом. Столкновения и выборы героев определяет wyrd – «случай, который на самом деле не совсем случай», но проявление Промысла (см. об этом подробнее в прим. к гл.2 ч.1 кн.1). Wyrd (случай) превращается в запутанную сеть, из которой тщетно пытаются выбраться герои. Злодеи невольно творят добро, добрые начинания приводят к совершенно неожиданным результатам – одним словом, в повествование вмешиваются скрытые, но могущественные силы, действующие под прикрытием «случая». Здесь правильность выбора и поступка значит во много раз больше, чем успех дела, и наоборот. Средневековая техника «переплетения» подразумевает, что мир – прекрасный персидский ковер с чудесным узором, где все продумано и выверено, все имеет свои причины, – а мы, «как муравьи, ползающие по ковру, видим только хаос красок и полное отсутствие смысла» (Шиппи, с.122). Смысл виден только Богу – или по крайней мере тому, кто так или иначе смотрит на этот ковер извне. В случае человеческого творчества это соответственно автор и читатель. Однако творение человека неизбежно вплетается в «узор» Большого Божьего Творения, порождая новые линии и узоры, которые автор и читатель, в свой черед, видят лишь частично; на то и существуют комментарии, чтобы показать хотя бы часть этого «большого» узора, не мешая комментируемому произведению оставаться абсолютно самодостаточным.


[Закрыть]

Он смолк, всматриваясь в сгущающуюся на северо–западе тьму.

– Нет, ночью идти нельзя, – сказал он наконец. – Из двух зол большее все–таки – пропустить боковой след или какой–нибудь важный знак. Свети месяц ярче, разговор был бы другой, но месяц, к сожалению, садится рано, и до полнолуния еще далеко.

– Небо все равно затянуто тучами, – пробормотал Гимли. – Вот если бы Владычица дала нам светильник, как Фродо!

– Дар Владычицы пригодится Фродо куда больше, – ответил Арагорн. – Истинное Дело вершится там, где сейчас Хранитель. Нам поручено лишь малое звено в цепи деяний, из которых слагается эпоха. Не исключено, что мы с самого начала гонимся за тенью, и от моего слова ничего не зависит. Тем не менее выбор сделан. Времени мало, так пусть каждый использует его как можно лучше!

Он лег на землю и сразу же заснул, ибо не смыкал глаз с той самой ночи, что Отряд провел в тени Тол Брандира. Но еще до рассвета он вновь был на ногах. Гимли пока не просыпался; Леголас стоял, глядя на север, во тьму, молчаливый и задумчивый, словно молодое деревце в безветренную ночь.

– Они ушли очень, очень далеко, – печально молвил он, поворачиваясь к Арагорну. – Сердце говорит мне, что ночью они шли без передышки. Теперь догнать их мог бы только орел.

– И все же мы будем идти по следу, пока хватит сил, – отозвался Арагорн и, нагнувшись, потряс гнома за плечо. – Вставай, Гимли! Нам пора! След стынет!

– Но еще темно. – Гном сел, протирая глаза. – До восхода их даже Леголас не увидит, взберись он хоть на гору!

– Боюсь, мне их уже ниоткуда не увидеть, ни с горы, ни отсюда, ни в лунном свете, ни в солнечном, – вздохнул Леголас.

– Когда подводит зрение, могут помочь уши, – возразил Арагорн. – Или не стонет земля под погаными сапогами наших врагов?

Он лег на траву и прижался ухом к земле. Так долго лежал он без движения, что Гимли подумал: уж не заснул ли Следопыт? Или, может быть, потерял сознание? Небо за это время посветлело, и над равниной разлился серый полусвет. Наконец Арагорн поднялся; лицо его было бледным и усталым, взгляд выдавал тревогу.

– Гул неясный и смешанный, – сказал он. – Несомненно одно: на много верст впереди равнина пустынна. Топот наших врагов доносится слабо и еле слышен. Они очень, очень далеко. Зато все отчетливее стук копыт. Мне кажется, я слышал его еще во сне… Мне привиделись кони, галопом несшиеся на запад. Но теперь они повернули к северу и стремительно удаляются от нас. Хотел бы я знать, что творится в этих землях!

– Идем же! – воскликнул Леголас.

Так начался третий день погони. Снова они шли и бежали, бежали и шли – то под лучами проглядывавшего иногда сквозь тучи солнца, то в тени облаков, и никакая усталость не могла погасить сжигавшего их огня. Разговаривали редко. Кругом простирались бескрайние необитаемые равнины. Эльфийские плащи поблекли, посерели, позеленели, слились с травой, так что теперь даже в прохладном свете здешнего полдня их могли бы заметить только зоркие глаза какого–нибудь эльфа, да и то вблизи. Много раз друзья в душе благодарили Владычицу Лориэна за эти плащи и еще за лембас, который можно было есть прямо на бегу, каждый раз ощущая прилив свежих сил.

Весь день след вел на северо–запад, никуда не сворачивая и не разветвляясь. Когда приблизился вечер, потянулись длинные, пологие безлесые склоны, волнами уходившие к низким горбатым холмам. Орочий след, забиравший к северу, временами почти терялся: земля стала твердой, а трава – короткой и жесткой. Далеко слева серебряной нитью на зеленом ковре поблескивала извилистая Энтвейя. Все казалось мертвым и неподвижным. Арагорн не переставал удивляться, что до сей поры на пути не встретилось ни человека, ни зверя. Правда, роханцы обитали южнее, ближе к лесистым предгорьям Эред Нимраис, Белых Гор, скрытых теперь облаками и туманами, – но ведь Хозяева Табунов пасли когда–то коней в степях Восточного Эмнета[320]320
  Шиппи (с.100) указывает, что Эмнет – название местности в графстве Норфолк. Emneþ – древнеангл. «степь» или «прерия», а также «зеленая трава». В этой связи обмен репликами Арагорна и Эотайна чуть ниже обретает новый смысл.


[Закрыть], окраинной провинции Роханского королевства, и раскидывали здесь свои шатры и палатки, оставаясь иной раз даже на зиму. Теперь эта земля была пуста, но тишина, объявшая равнины, отнюдь не казалась ни мирной, ни благостной.

С наступлением сумерек Охотники снова остановились. Дважды по двенадцать лиг оставили они за спиной. Стена Эмин Муйла давно скрылась из виду среди мглы, обложившей горизонт. Молодая луна едва мерцала на туманном небе, почти не давая света, а звезды подернулись дымкой.

– Чем дальше, тем больше печалюсь я о времени, потерянном на отдых, – горько молвил Леголас. – Орки так спешат, будто их нахлестывают бичи самого Саурона! Боюсь, они уже добрались до темных лесистых холмов и входят под сень деревьев.

Гимли скрипнул зубами.

– Конец всем нашим трудам и надеждам! – пробормотал он.

– Надеждам – возможно, но трудам – нет! – откликнулся Арагорн. – Назад мы не повернем. Но как я устал!.. – Он посмотрел назад, где сгущалась ночная тьма, и добавил: – Здесь происходит что–то странное. Не верю я этой тишине. И этой бледной луне тоже не верю. Звезды светят слабо, и на меня навалилась небывалая усталость. Следопыту, идущему по следу, так уставать не положено. Кто–то помогает нашим врагам, придавая им сил, а перед нами воздвигает невидимую преграду. Честно говоря, ногам моим не так тяжело, как сердцу!

– Поистине так, – сказал Леголас. – Я почувствовал эту тяжесть, едва мы покинули Эмин Муйл. Но враждебная воля гнездится не за спиной у нас, а впереди. – И эльф показал на запад, на темные поля Рохана, освещенные месяцем.

– Саруман, – вполголоса произнес Арагорн. – Ну, он не заставит нас повернуть обратно! Но остановиться на ночь все же придется. Видите? Месяц и тот прячется в тучи. А путь наш лежит по–прежнему на север, между холмами и низиной. Дождемся рассвета – и вперед!

Как и прежде, Леголас оказался на ногах первым, если спал вообще.

– Поднимайтесь! Быстрее! – торопил он остальных.– Край неба уже алеет. Вставайте! На опушке нас ждут странные встречи. К добру, к беде ли – не знаю, но день зовет нас. Вставайте!

Арагорн и Гимли вскочили на ноги, и, не тратя времени даром, отряд пустился в путь. Холмы понемногу приближались. До полудня оставался почти целый час, когда Охотники достигли первых зеленых склонов, постепенно переходивших в голые хребты. Сухая земля под ногами едва щетинилась коротким быльем, но между склонами и рекой, скрытой в густых зарослях тростников и камышей, тянулся заливной луг верст в пятнадцать шириной. У крайнего холма на зелени резко выделялось темное пятно вытоптанной травы. Орочья стоянка! От этого места следы орков сворачивали влево, к реке, и шли вдоль нее, ближе к подножию холмов, где луг был суше. Арагорн остановился и внимательно осмотрел темное пятно, а заодно и землю вокруг него.

– Здесь они устроили небольшой привал, – сказал он. – Но даже тот след, что ведет отсюда, давно остыл. Похоже, сердце тебя не обмануло, Леголас: с тех пор как они тут останавливались, минуло уже трижды по двенадцать часов. Если они не сбавили скорости, то вчера на заходе солнца были уже на границе Фангорна.

– Ни на севере, ни на западе ничего не видно, кроме травы, уходящей в туман, – сказал Гимли. – Хоть с холмов–то мы лес увидим?

– Лес еще далеко, – ответил Арагорн. – Если я верно помню, холмы тянутся на север еще лиг на восемь, а потом надо будет отклониться к западу. До места, где река вытекает из леса, останется еще добрых лиг пятнадцать степью.

– Ну что ж, вперед! – вздохнув, сказал гном. – Ногам лучше не знать, сколько верст впереди. Правда, будь на сердце полегче – и ногам шагалось бы веселей…

До последнего холма Охотники добрались, когда солнце уже садилось. Долгие часы бежали они без отдыха и теперь все чаще переходили на шаг. Гимли горбился от усталости. Обычно гномы и в пути, и в работе крепки как скалы, но эта бесконечная погоня тяжело сказывалась на Гимли, поскольку в сердце у него уже не оставалось никакой надежды на удачу. Арагорн шел за ним, хмурый и молчаливый, время от времени нагибаясь к земле – не отыщется ли на тропе какой–нибудь знак или неожиданный след? Только Леголас ступал так же легко, как прежде, – казалось, ноги его почти не касаются травы; по крайней мере, следов он не оставлял. Из пищи он довольствовался одними эльфийскими подорожниками, а спать мог прямо на ходу – если можно было назвать это сном. Дух его блуждал странными тропами эльфийских грез, а разум оставался на земле, с товарищами, в ярком дне земного мира.

– Давайте поднимемся вон на тот зеленый холм! – предложил эльф и побежал вверх по склону.

Арагорн и Гимли устало последовали за ним. Это был круглый лысый холм, крайний в цепи; он стоял немного особняком. Пока они поднимались, солнце село и на землю упал занавес вечернего полумрака. Охотники стояли посреди серого, расплывшегося мира, над однообразной плоской равниной; все вокруг смешалось в сплошную мглу без конца и края. Только далеко на северо–западе что–то смутно темнело в умирающем свете: это начиналась гряда Туманных Гор, у подножия которых раскинулся лес.

– Ничего не видно, – сказал Гимли. – Пора делать привал и как–нибудь коротать ночь. А холодает, однако!

– Ветер с севера, от снежных вершин, – сказал Арагорн.

– К утру ветер переменится и подует с востока, – пообещал Леголас. – Отдохнем, если вы устали. Не теряйте надежды! Неизвестно, что нас ждет утром. Рассвет часто приносит неожиданные вести.

– С тех пор как мы пустились в погоню, солнце восходило уже трижды, и что толку? – пожал плечами Гимли.

Ночь выдалась холодная. Арагорн и Гимли спали урывками; просыпаясь, они видели, что Леголас стоит рядом или расхаживает из стороны в сторону, тихонько напевая что–то на своем родном языке, а на черном, глухом небосклоне в ответ его песне одна за другой загораются звезды. Так прошла ночь; поутру все трое вместе смотрели, как занимается заря, ясная и безоблачная. Наконец взошло бледное солнце. Восточный ветер прогнал туманы, и яркий безрадостный свет озарил блеклые степи.

На восток, сколько видит глаз, тянулись продуваемые сильными ветрами высокие пастбища роханской области Волд – те самые пастбища, которые они видели много дней назад из лодок. На северо–западе темнел Фангорнский лес, но до его тенистой опушки оставался еще добрый десяток лиг. Предгорья таяли в голубой дали. За лесистыми склонами, словно возлежа на сером облаке, мерцала белая глава великана Метедраса[321]321
  Синд. «последний пик». На Западном Языке это название звучит как «Последняя Гора».


[Закрыть], последнего пика Туманных Гор. Из леса навстречу Охотникам вилась Энтвейя, узкая, сжатая высокими берегами; теперь это был стремительный, водоворотистый поток. След вел прямо к нему.

Вдалеке, на зеленой равнине, Арагорн приметил темную, быстро движущуюся точку. Он припал ухом к земле и прислушался. Леголас – он стоял рядом – прикрыл глаза длинной, узкой ладонью, и его зоркий эльфийский взор различил вдали большой отряд всадников. В свете утреннего солнца кончики их копий сияли, как дальние звезды, недоступные взору смертных. Еще дальше, на горизонте, к небу клубами поднимался черный дым.

В пустынных полях стояла такая тишина, что Гимли слышал, как шелестит трава.

– Всадники! – воскликнул Арагорн, вскакивая. – Сюда скачет большой отряд всадников на быстрых лошадях!

– Верно, – подтвердил Леголас. – Их сто и еще пять. У них светлые волосы, а копья сверкают на солнце. Предводитель всадников очень высок ростом.

Арагорн улыбнулся:

– Зоркие же глаза у эльфов!

– Что же тут особенного? – пожал плечами Леголас. – Всадники всего в пяти лигах отсюда.

– В пяти или в одной, – махнул рукой Гимли, – какая разница? Здесь, в голой степи, встречи не миновать. Будем ждать их тут или пойдем дальше?

– Подождем, – решил Арагорн. – Мои силы на исходе, и погоня кончилась ничем. А может, нас опередили? Эти всадники тоже скачут по орочьему следу, только в обратную сторону. Скорее всего, нас ждут свежие новости.

– Или острые копья, – невесело усмехнулся Гимли.

– Три коня без седоков, – продолжал Леголас. – Но хоббитов с ними что–то не видно.

– Я не говорил, что новости непременно будут добрыми, – сказал Арагорн. – Но какими бы они ни были – мы останемся здесь и будем ждать.

Друзья покинули вершину, где на фоне бледного неба их силуэты слишком бросались в глаза, и не спеша спустились. Немного не дойдя до подножия холма, они сели в траву и завернулись в серые плащи. Время тянулось медленно, тяжесть на сердце росла. Пронизывающий ветер обшаривал полы запахнутых плащей. Гимли было не по себе, и молча он сидеть не мог.

– Что тебе известно об этих всадниках, Арагорн?[322]322
  Шиппи (с.89) утверждает, что «роханцы до малейших подробностей похожи на англосаксов», хотя сам Толкин от этой параллели открещивался. Единственное, в чем между роханцами и древними племенами англов и саксов наблюдается серьезная разница, – это отношение к лошадям, которые в жизни англосаксов играли весьма незначительную роль, в то время как у роханцев даже название страны – Eoþeod (Эотеод) – говорит об их страсти к коневодству (оно составлено при участии древнеангл. элементов ео– – «лошадь» и Þeod – «народ»). Шиппи (с.96) считает, что Толкин воссоздал не реальный, а «песенный» образ англосаксов: как ни странно, в поэтическом наследии последних образ коня окружен большим почтением. Возможно, это более древняя, готская традиция (по одной недоказанной гипотезе, этимологически слово «готы» означает «лошадиный народ»). Аналогия роханцев с готами подтверждается тем, что до Эорла Юного вожди роханцев у Толкина носили готские имена (например, Видумави). Однако язык роханцев далек от готского и является на самом деле диалектом англосаксонского (см. ниже). Страну свою они называют Марка, но на одном из диалектов древнеанглийского название англосаксонского королевства Мерсии звучало бы очень похоже – Миарк (Mearc); мерсийский же диалект (письменных источников, отражающих этот диалект, не сохранилось; он относится к числу наречий, реконструированных лингвистами по отрывочным свидетельствам того времени. Предположительно именно на нем говорили в самой Мерсии) дает вариант Марк (Marc). В письме к сыну Кристоферу от 9 декабря 1943 г. (П, с.65) Толкин замечает, что в случае повального распространения английского языка по земному шару в качестве языка массовой культуры ему ничего не останется, кроме как перейти на «старомерсийский».
  Границу древней Мерсии издавна обозначала так называемая «Белая Лошадь» на зеленом меловом холме недалеко от Оксфорда – загадочная стилизованная фигура, считающаяся одной из достопримечательностей Оксфордшира.
  О конниках «темных веков» Европы (VI–IX вв.) известно довольно много. В книге Франко Кардини «Истоки средневекового рыцарства» (М., 1989. С.248–260) можно вычитать много немаловажных для образа роханцев подробностей. Достаточно помянуть, например, о заимствованном германцами у римлян обычае окружать себя «букцелляриями» – стражниками, телохранителями, личной дружиной (есть и другие названия, например древнерусское гридь). «У германцев личная дружина (гвардия) на протяжении столетий была кузницей лучших и самых благородных воинов… доступ в нее был открыт только свободным людям… нередко… отпрыскам прославленных родов». В этой свите «верность своему вождю – самый главный долг». Королевские дружинники были «постоянным войском, отличавшимся от народного ополчения, в которое по призыву собирались все свободные люди».
  Первоначально как конники среди германских племен особенно славились готы, одерживавшие победы с помощью своей легкой кавалерии (см. выше). Одежда конника в позднейшее время (под влиянием Византии) состояла из туники, закрывавшей колени, кольчуги с капюшоном и поясом (раньше – кожаной рубахи с железными бляхами), пелерины, войлочного плаща с капюшоном, металлического шлема с шишаком, который надевался во время сражений, и небольших круглых щитов из бронзы (для королевской свиты – еще кольчужные перчатки). Известен византийский трактат, в котором автор так описывает западных воинов (западные народы он именует «белокурыми», что справедливо и в отношении роханцев!): «Белокурые народы весьма ценят свою свободу. Они смелы и непреклонны в сражении, у них отважный и пылкий характер… Смерть они презирают. Они свирепы на поле брани и верхом на коне, и в пешем строю… Вооружены они щитами, копьями и короткими мечами…»


[Закрыть] – допытывался он. – Не смерти ли мы ждем, тут сидючи?

– Я бывал у них, – ответил Арагорн. – Они горды и своевольны, но сердце у них открытое, щедрое и благородное. Они храбры, но не жестоки; не слишком учены, но ум их остер; книг не пишут, зато поют песни, как певали в давние дни, до наступления Темной Годины[323]323
  Также Проклятые Годы, Черные Годы. Годы, когда Саурон почти безраздельно властвовал над Средьземельем, поработив многие народы. Продолжались с 1000 г. ВЭ, когда Саурон поселился в Мордоре, до 3441 г., когда он был низвергнут войсками Последнего Союза. За это время Саурон построил Барад–дур, выковал Кольца Власти и одержал победу над эльфами Эрегиона. В письме к М.Уолдмену (конец 1951 г., П, с.154) Толкин пишет об этом времени так: «Во Вторую Эпоху… в Средьземелье растет и укрепляется королевство зла, теократия зла (ибо для своих рабов Саурон был еще и богом). На Западе… лежат непрочные королевства эльфов, и в тех местах люди остаются более или менее неиспорченными, хотя и невежественными. Лучшие и благороднейшие из них – дальние родичи тех, кто отбыл в Нуменор, но и они ведут простую патриархально–племенную жизнь «в духе Гомера»».


[Закрыть], все дети человеческого племени. Но я не знаю, что творилось тут в последнее время и какой выбор сделали роханцы. С севера их искушает предатель Саруман, а с востока грозит Саурон… Роханцы издавна водили дружбу с гондорцами, хотя в их жилах течет разная кровь. Когда–то давно, в забытые годы, роханцев привел сюда с севера Эорл Юный[324]324
  Годы жизни Эорла Юного – 2485–2545 гг. ТЭ. Правитель народа Эотеод (что в переводе с рох. означает «нация лошадей») (2501–2510 гг.) и первый король Рохана (2510–2545 гг.). См. о нем Приложение А, II. Имя Эорл означает на рох. «смельчак, воин». Родственно датскому ярл – «князь». Слово это было заимствовано английским языком после вторжения датчан и стало писаться eorl вместо jarl; означало благородного вельможу. Ср. совр. англ. earl – «герцог».


[Закрыть]. Ближе всего к ним по крови племя Бардингов из Дейла и Беорнингов из Пущи, среди которых много высоких светловолосых мужей, с виду очень похожих на всадников Рохана. Во всяком случае, орков роханцы не жалуют.

– Но Гэндальф говорил, будто роханцы, по слухам, платят дань Мордору, – вспомнил Гимли.

– Боромир этому не верил, не верю и я, – сказал Арагорн.

– Скоро мы узнаем правду, – остановил их Леголас. – Они уже близко.

Наконец даже Гимли услышал вдали топот копыт. Всадники, держась орочьего следа, свернули от реки к холмам. Неслись они как ветер.

Над степью зазвенели резкие звонкие голоса. Всадники внезапно пришпорили коней и с громовым топотом понеслись вперед. Предводитель повернул на юг и повел отряд в объезд холма. Ряд за рядом скакали они мимо – сильные, опьяненные скачкой, облаченные в кольчуги.

Серые бока статных, выносливых роханских коней лоснились, гривы на гордых шеях были заплетены в косицы, длинные хвосты развевались по ветру. Всадники – высокие, крепкие, длинноногие – не уступали своим коням. Из–под легких шлемов струились светлые, как лен, волосы, заплетенные в длинные косы; лица были умны и суровы. В руках у роханцев покачивались длинные копья с ясеневыми древками, за плечами красовались цветные щиты, у пояса висели мечи, блестящие кольчуги доставали до колен.

Галопом, по два в ряд, мчались они мимо холма – и, хотя время от времени то один, то другой всадник приподнимался в стременах и оглядывался по сторонам, никто, казалось, не замечал чужаков, молча сидевших на траве. Отряд уже почти миновал холм, когда Арагорн внезапно выпрямился во весь рост и громко крикнул:

– Что нового на севере, всадники Рохана?

С достойным изумления искусством и быстротой всадники осадили коней, развернулись и окружили незнакомцев. Друзья оказались в широком, медленно сжимавшемся кольце роханцев. Арагорн стоял не двигаясь; Гимли и Леголас остались сидеть, гадая, какой оборот примут события.

Неожиданно всадники безо всякой команды остановились. Копья их были направлены на чужестранцев. Некоторые из воинов натянули луки. Предводитель, на голову выше всех остальных, в шлеме с белым конским хвостом[325]325
  Шиппи (с.97) пишет, что конский хвост на шлеме – не английское украшение, оно было свойственно скорее гуннам и татарам. Правда, в позднее время его взяла на вооружение английская гвардия, но оно было позаимствовано из прусской армии, которая, в свою очередь, взяла его у армии русской. Военный термин panache означает одновременно белый плюмаж (или конский хвост) на шлеме воина и внезапную отчаянную атаку, сметающую всякое сопротивление (в английской военной традиции к этому приему ведения боя относились более чем прохладно, пишет Шиппи).


[Закрыть], выехал вперед; конец его копья почти коснулся груди Арагорна. Арагорн не шелохнулся.

– Кто вы и зачем здесь? – грозно вопросил всадник на Общем Языке. Выговор и мелодия речи сразу напомнили эльфу и гному о гондорце Боромире.

– Меня зовут Бродяга–Шире–Шаг, – ответил Арагорн. – Я прибыл с дальнего севера и охочусь на орков.

Предводитель соскочил с седла. Перебросив копье одному из воинов, который тут же подъехал ближе и спешился вслед за ним, он выхватил меч и встал перед Арагорном, пристально и не без удивления его разглядывая. Наконец он заговорил снова:

– Сперва я подумал, что вы сами орочьей породы, но теперь вижу, что ошибся. Однако ты, должно быть, не знаешь орков! Кто же охотится на них с таким отрядом? Они ловки в бою, хорошо вооружены, а кроме того, на этот раз их было много. Если бы ты с ними повстречался, то превратился бы из охотника в дичь! Право же, в тебе есть что–то странное, Бродяга! – Он устремил на Следопыта пронзительный светлый взгляд. – Бродяга – разве это имя?.. И одежда на тебе странная. Может, ты вырос из–под земли? Как могли мы вас не заметить? Или вы из эльфов?[326]326
  Ответ – да, мол, один из нас эльф – удивляет Эомера, потому что под словом «эльф» он разумеет то же, что разумел бы на его месте древний англичанин, задавая подобный вопрос, а именно – «вы не колдуны?» (Шиппи, с.98). Эомер и его люди в этой сцене предстают, по Шиппи, одновременно как скептики и люди, подверженные суевериям (Толкин считал это сочетание не только возможным, но и весьма распространенным). Сарумана они называют dwimmer–crafty, что на древнеангл. означает «кошмар», «иллюзия», «оборотень». Этот эпизод показывает, как мало знают роханцы о других племенах и о том, что составляет глубинную суть истории Средьземелья. Здесь можно при желании прочесть горький намек на современное человечество, утратившее истинное знание о мире и существующее «на поверхности бытия», как считал Толкин.


[Закрыть]