Текст книги "Властелин колец"

Автор книги: Джон Рональд Руэл Толкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 103 страниц) [доступный отрывок для чтения: 37 страниц]

– Это может оказаться задачей не из легких, – сказал я последнее, что мог сказать. Он рассмеялся мне в лицо, ибо знал, что за моими словами ничего не стоит.

Меня взяли под стражу и отвели на крышу Орфанка, откуда Саруман обычно наблюдал за звездами. Спуск оттуда только один – по узкой лесенке во много тысяч ступеней. Долина сверху кажется с воробьиное яйцо. Я присмотрелся и увидел: там, где раньше зеленела трава, теперь зияли шахты и дымились горны. Саруман населил свою крепость волчьими стаями и отрядами орков. Соперничая с Черной Башней, он собрал под свое начало поистине огромное войско! Похоже, он не спешил переходить в подчинение к Саурону… Так вот, из долины поднимался темный дым и окутывал стены Орфанка. Я стоял один среди туч, словно на маленьком островке. Бежать я не мог, и плен мой был горек. Я сильно мерз: площадка на вершине Орфанка крошечная, в несколько шагов, так что даже ходьбой трудно согреться. Так я и шагал взад–вперед по этому тесному пятачку, думая о Всадниках, мчащихся к северу.

Я был уверен, что это те самые Девятеро, но не потому, что поверил Саруману. Еще по дороге в Исенгард я получил известия, в которых никак не мог сомневаться. Сердце мое терзал страх за друзей, оставшихся в Заселье, – и все же я не терял надежды. Может быть, Фродо все–таки поспешил уйти из Хоббитона раньше намеченного срока, как я убеждал его в письме, и достиг Ривенделла прежде, чем началась погоня? Но ни мой страх, ни надежда не оправдались. Надежда зиждилась на забывчивом брийском толстяке, а страх – на предположении, что Саурон хитрее, чем он есть на самом деле. У толстого корчмаря и без моего письма хватало забот, а Саурон пока еще не столь всемогущ, как рисует нам воображение! Но тогда, замкнутый в кольце скал, один, в ловушке, я не мог тешить себя надеждой на то, что охотники, перед которыми бежит и гибнет все живое, потерпят неудачу в крошечном Заселье.

– Я тебя видел! – вдруг закричал Фродо. – Ты шагал туда–сюда, а над тобой светила луна.

Гэндальф смолк и с удивлением посмотрел на Фродо.

– Это был сон, – пояснил тот. – Но я его почему–то вспомнил только сейчас. Он мне приснился, когда я уже выехал из Заселья, но в какую ночь – сказать не могу.

– Тогда твой сон опоздал, – сказал Гэндальф. – Сейчас ты узнаешь, как все было на самом деле. Итак, я попал в скверную переделку. Те, кто меня знает, согласятся, что мне редко доводилось бывать в таком отчаянном положении, а потому я очень тяжело переживал свой плен. Гэндальф Серый – муха в паучьей сети! Подумать только! И все же самый искусный паук допускает слабину в своей паутине.

Сперва я подумал было, что Радагаст – тоже изменник. Саруману на руку было, чтобы я заподозрил Радагаста, я в этом уверен. Но я не заметил ни в голосе Радагаста, ни в его взгляде ровным счетом ничего странного. Почувствуй я, что он лжет, – я ни за что не отправился бы в Исенгард. По крайней мере, вел бы себя осмотрительнее. Саруман хорошо знает меня и потому, скрыв от Радагаста свои истинные замыслы, ввел его в заблуждение. Да он и не смог бы склонить Радагаста к предательству – тот слишком прям и открыт. Радагаст искал меня, будучи убежден, что делает доброе дело, – вот почему я так легко поверил ему.

Это и подвело Сарумана. У Радагаста не было причины не выполнить данное мне обещание. От меня он поскакал прямиком в Черную Пущу, где у него еще со старых времен осталось множество друзей. Во все концы полетели дозором горные орлы, и глазам их предстало многое: они увидели, что на равнинах собираются стаи волков, что отряды орков проходят военный смотр, что по дорогам рыщут Девятеро. Даже побег Голлума не укрылся от взгляда этих зорких птиц. И орлы послали ко мне гонца, чтобы рассказать обо всем этом.

Лето уже кончилось, и вот как–то раз лунной ночью Гвайир Князь Ветра, самый быстрый из всех горных орлов, незамеченным подлетел к Орфанку – и увидел на крыше башни меня. Я поговорил с ним, и он унес меня прочь прежде, нежели Саруман понял, что происходит. Когда волки с орками высыпали из ворот и погнались за нами, я был уже далеко от Исенгарда.

– Далеко ли ты сможешь меня унести? – спросил я Гвайира.

– За много лиг, – отвечал тот, – но не поручусь, что до края света. Я – Орел–Посланник, а не Орел–Носильщик.

– Значит, мне нужен конь, который скачет по земле, – сказал я, – но не обычный, а неслыханно быстрый, ибо никогда еще не приходилось мне так спешить!

– Тогда я отнесу тебя в Эдорас[226]226
  Рох. «двор». О роханском языке и названиях см. прим. к гл. 2 ч. 3 кн. 2, Что тебе известно об этих всадниках, Арагорн?


[Закрыть], где восседает в своих палатах Повелитель Рохана, – решил орел. – Это не слишком далеко.

Я обрадовался: в Риддермарке, иначе Рохане[227]227
  Риддермарк – см. прим. ниже …лучшего скакуна степей Марки. Рохан – см. прим. к гл. 2 ч. 3 кн. 2.


[Закрыть], обитает народ Рохирримов, правящий лошадьми, и нет в Средьземелье коней, подобных тем, что пасутся на бескрайних лугах меж Туманными и Белыми Горами.

– Как ты думаешь, роханцам по–прежнему можно верить? – спросил я у Гвайира: теперь, после предательства Сарумана, я во всем готов был усомниться.

– Поговаривают, что они платят Мордору дань лошадьми, – отвечал орел, – и отсылают их туда ежегодно чуть ли не целыми табунами. И все же роханцы еще не склонили голову под ярмо Саурона. Правда, если Саруман, как ты говоришь, перешел на службу злу, их час близок.

Он опустил меня на землю Рохана еще до рассвета… Впрочем, мой рассказ затянулся. Теперь я буду краток. Зло действительно начинает проникать в Рохан: ложь Сарумана дала там свои плоды, и король этой страны не захотел слушать моих предупреждений. Он предложил мне выбрать коня по своему усмотрению и покинуть Рохан, но мой выбор – а я взял себе того коня, какого хотел – пришелся королю не по нраву, так как я выбрал лучшего скакуна степей Марки[228]228
  Марка – так сами роханцы называли свою страну. Марками назывались окраинные области империи Карла Великого. Этот корень сохранился и в некоторых современных европейских названиях, например в названии Дании (по–английски Denmark). Риддермарк приблизительно означает «страна всадников» (на рох. языке). См. прим. к гл. 2 ч. 3 кн. 2.


[Закрыть], подобного которому не видывал еще никто.

– Должно быть, это и вправду благородный скакун, – вставил Арагорн. – Но меня печалит, что роханцы вынуждены платить такую дань – и кому?! Когда я покидал Рохан, об этом не было и речи.

– Готов поклясться, что они не платят никакой дани, – вступился за роханцев Боромир. – Это вражьи домыслы. Мне ли не знать людей Рохана? Они правдивы и доблестны, они – наши союзники и живут на наших землях, подаренных им прежними властителями Гондора.

– Тень Мордора уже покрыла дальние страны и движется на запад, – возразил Арагорн. – Вот уже и Саруман в ее власти. А это значит, что Рохан осажден. Кто знает, что увидишь ты в степях Марки, если тебе суждено будет вернуться?

– Все может случиться, но роханцы на службу Злу не перейдут! – запальчиво воскликнул Боромир. – Они не станут покупать себе жизнь ценой табунов. Роханцы считают лошадей чуть ли не за родню. И этому есть своя причина. Дело в том, что лошади Марки ведут свое происхождение от скакунов Севера, из земель, куда Тень не достигала даже в древности, и предки этих коней, как и предки самих роханцев, жили на свободной земле.

– Истинная правда, – подтвердил Гэндальф. – Так вот, среди этих благородных скакунов есть один, который словно перенесся в наш мир из тех благословенных времен или родился на самом утре мира. Кони Девятерых ни в чем не могут с ним состязаться. Он быстр, как буйный ветер, и так же неутомим. Имя его – Скадуфакс[229]229
  В оригинале Shadowfax (читается приблизительно как Шэдоуфакс), что представляет собой слегка англизированный вариант роханского слова Scadufax, которое означает «тень+грива». Fax – старое английское слово, в отличие от более позднего mane, употребленного в имени другого роханского коня – Снежногрива (Snowmane), почему второе название переведено, а первое оставлено в роханском варианте (согласно совету самого автора). О языке роханцев и его отношении к английскому и древнеанглийскому см. гл. 2 ч. З кн. 2, Что тебе известно об этих всадниках, Арагорн?


[Закрыть]. Днем шерсть его блестит, как серебро, а ночью он подобен тени, и увидеть его в сумраке невозможно. Как легки его шаги! Никто до меня не ездил на нем, но я укротил его, и он помчал меня так быстро, что я достиг Заселья не позднее, чем Фродо – Курганов, хотя выехал я из Рохана примерно тогда же, когда он – из Хоббитона.

Страх мой все рос. Чем дальше на север, тем чаще до меня доходили слухи о Всадниках – но, хотя расстояние меж нами сокращалось, я все никак не мог настичь их. Вскоре я понял, что их отряд разделился: часть осталась на восточной границе, неподалеку от Зеленого Тракта, а остальные вторглись в Заселье, объехав его с юга. Я поспешил в Хоббитон и, конечно, Фродо там уже не застал, но зато успел перекинуться словечком со стариком Гэмги. Если быть точным, слов мы потратили много, но узнать я почти ничего не смог. Старик был не в духе и без конца ругал новых хозяев Котомки.

«Перемены не по мне, – повторял он. – В мои годы – увольте! Особенно если эти перемены к худшему. – И приговаривал: – К худшему, да, да, к худшему!» – «К худшему? – переспросил я. – Нет уж! Надеюсь, на твоем веку это худшее еще не настанет!»

Из разговора я вынес одно: Фродо уехал из Хоббитона всего с неделю назад, но тем же вечером на Холм наведался черный человек на коне. В страхе я поскакал по следу Фродо. В Бэкланде царил переполох. Гора кипела, как муравейник, куда сунули палку. Дом в Крикковой Лощинке был взломан и пуст, на пороге валялся плащ. Я узнал его: это был плащ Фродо. В отчаянии я не стал расспрашивать местных жителей, а сразу помчался по следу Всадников. Держаться его было трудно: следы шли в разных направлениях, и поначалу я растерялся. Но один или двое Всадников, как мне показалось, направились в Бри, и я поскакал туда, чтобы заодно потолковать по душам с растяпой корчмарем.

«Его зовут Подсолнух, – думал я по дороге. – Если Фродо задержался по его вине, пусть готовится: я выжму из него добрую бочку подсолнечного масла, а жмых поджарю на медленном огне!»

Он меньшего и не ждал. Увидев меня, бедолага рухнул наземь и затрясся так, словно я уже разводил под ним огонь.

– Что ты с ним сделал? – встревожился Фродо. – Он был с нами очень добр и так помог нам!

Гэндальф рассмеялся.

– Не бойся! – успокоил он Фродо. – Я его не укусил и даже почти не облаял. Когда он смог пролепетать первые несколько слов, я был так рад тому, что услышал, что тут же расцеловал его в обе щеки. Оказалось, ты ночевал в Бри и утром вышел в путь вместе с Бродягой, хотя я никак не мог взять в толк, как тебе удалось дойти до Бри живым и невредимым.

– Так значит, с Бродягой! – заорал я вне себя от радости.

– Да, господин Гэндальф, боюсь, что так, – промямлил Подсолнух, который понял меня наоборот. – Он к ним так приставал, что у меня прямо руки опустились. Ну, они его и взяли с собой. Они, надо сказать, тоже странно себя вели: что хотели, то и делали, не слушали никого…

– Ах ты осел! Ах ты дурень! Дражайший мой и возлюбленный господин Пивовар! – расхохотался я. – Да это лучшее, что я слышал с самого Преполовения! За такие новости платят золотом! Я заколдую твое пиво на семь лет вперед и оно превзойдет все, что ты когда–либо пробовал! А сам пойду и высплюсь – уж не помню, когда мне в последний–то раз удавалось это сделать!

Так я и поступил – остался в корчме на ночь, размышляя, куда подевались Всадники? В Бри побывали только один или два. А остальные?..[230]230
  О том, что происходило «за сценой», известно из приложения и набросков Толкина, опубликованных его сыном в книге «Неоконченные сказания» (с. 337 и далее). Из НС мы узнаем, что Саурон выслал Всадников на охоту за Кольцом, когда узнал, что Голлум находится в плену у эльфов. В то время Предводитель Кольцепризраков – Князь Моргула – обитал в Мордоре с шестью другими, а Кольцепризрак Кхамул (Тень Востока) вместе с подчиненным ему Всадником стерег Дол Гулдур – замок Некроманта в Чернолесье. 17 июня Всадники собрались близ перекатов Сарн Гебир, где получили лошадей. 22 июня они были на Поле Кэлебрант и встретились там с Кхамулом. Там Всадники узнали, что Голлум, освобожденный орками, ускользнул от своих спасителей. Тогда же они узнали, что у Сабельников хоббиты больше не живут и что жилища их много веков как покинуты. Всадники решили проверить, не перебрались ли они ближе к Лориэну или в Лориэн, и отправились вверх по течению Андуина, однако в Лориэн проникнуть не смогли и вскоре вернулись ни с чем. К тому времени Саурон узнал, что Гэндальф в плену у Сарумана и что Боромир направляется в Ривенделл для разгадки таинственного пророчества. Всадники отправились в Исенгард. По одной из версий, они прибыли туда через два дня после бегства Гэндальфа. Увидев у своих ворот Всадников Мордора, Саруман по–настоящему испугался, ибо понял, что Саурон догадался о его измене; теперь у него оставалась надежда только на Кольцо. Саруману, однако, удалось обмануть Черных Всадников, указав им на Гэндальфа и сославшись на свою неосведомленность о Заселье (кстати, слова «хоббиты» Всадники, по–видимому, тогда еще не знали). Началась охота за Гэндальфом, однако еще на пути в Эдорас Всадники повстречали советника короля Теодена, Гриму Червеуста (см. гл. 5 ч. З кн. 2), который спешил в Исенгард с донесением. Объятый смертельным ужасом, Грима рассказал Всадникам все, что знал: он открыл им, что Саруману известно, где находится Заселье, и указал им туда дорогу. Оставив Гриму, Всадники разделились на четыре группы и поскакали в Заселье.
  По другой версии, Всадники прибыли в Исенгард, когда Гэндальф был, по мнению Сарумана, еще там, и страх перед ними чуть было не привел Сарумана к раскаянию. Он бросился на башню, чтобы просить у Гэндальфа совета, но обнаружил, что пленник исчез. Тогда он разыграл перед Всадниками спектакль, убедив их, что добился у Гэндальфа сведений о Заселье, и указав приблизительную дорогу туда. Встретив Червеуста, Всадники узнали, что Саруман солгал им, но окончательные доказательства получили, только перехватив в Мингириате одного из шпионов Сарумана, у которого оказалось с собой множество бумаг с подробными сведениями о Заселье, картами и информацией о различных хоббичьих семействах (помимо интереса к Кольцу Саруман торговал с Засельем; шпион, дунландский изгнанник, был одновременно и торговым агентом Сарумана). Окончательно убедившись в предательстве Сарумана, Всадники поспешили в Заселье и 22 сентября собрались у Сарн Форда. Здесь их встретили охранявшие Заселье Следопыты. Однако без Арагорна они не могли ничего сделать против Всадников и удерживали брод только до вечера. Таким образом, ночью, до петухов, Всадники въехали в Заселье и направились, согласно бумагам дунландца, прямо в Хоббитон (дунландца под страхом смерти перевербовали и отправили в Бри – следить, не появится ли там Бэггинс). Однако у самого Хоббитона всадники опять разделились: Кхамул (и позже его подчиненный) отправился в сам Хоббитон и пошел по следам Фродо, а Предводитель Кольцепризраков встал лагерем между Курганами и Южными Холмами. Несколько Всадников были посланы к восточным границам. Тем временем Черный Король проехался по округе, разбудив и насторожив все, что там было злого. Шиппи замечает, что эта позднейшая добавка противоречит ранним заявлениям Толкина о том, что Навьи и Старый Лес не зависели ни от Всадников, ни от Саурона. О дальнейшем см. Приложение Б.


[Закрыть] Ночью, однако, эта загадка разрешилась. Пятеро, а может, и больше Черных Всадников ворвались в Бри с запада, опрокинули ворота и ураганом промчались по улицам. Брийцы до сих пор трясутся и ждут конца света. Ну а я поднялся до зари и бросился в погоню.

Не скажу точно, но мне кажется, события разворачивались так. Предводитель Девятерых скрывался где–то к югу от Бри, в то время как двое Всадников отправились в поселок, а четверо вторглись в Заселье. Когда же в Бри и Крикковой Лощинке и тех и других обвели вокруг пальца, они вернулись к своему предводителю с донесением, а Тракт на какое–то время оказался свободен – мелкие соглядатаи не в счет. Предводитель отправил нескольких Назгулов на восток, по бездорожью, а сам, прихватив остальных, в великом гневе помчался по Тракту.

Помчался и я туда же – к Пасмурной Вершине, и достиг ее перед закатом, на второй день по выходе из Бри. Всадники были уже там. Я заставил их отступить – во мне закипала ярость, и они, чувствуя это, боялись встретиться со мной при свете солнца. Но к ночи они окружили кольцо древней Амон Сул, где я укрылся. Тут мне пришлось крепко потрудиться. Столько огня и света над Пасмурником не видывали, наверное, со времен древних сигнальных костров!

На рассвете я вырвался из осады и поскакал на север. Больше я ничего не мог сделать. Найти Фродо в этой глухомани было невозможно, да я и не пошел бы на такое безумие, когда Девятеро гнались за мной по пятам. Оставалось возложить надежду на Арагорна. Я рассчитывал, что отвлеку на себя хотя бы нескольких Всадников, а сам поскачу в Ривенделл и вышлю помощь. Четверо действительно последовали за мной, но вскоре прекратили погоню и, как мне кажется, отправились к Броду. Так что, как видите, мой маневр помог: на ваш лагерь напало только пятеро Назгулов вместо девяти.

В Ривенделл я добирался долго и непросто: сперва – вверх по течению Шумливой, потом – через Плато Огров, потом – обратно к югу. Это заняло у меня почти четырнадцать дней, так как мой конь не мог идти по каменным нагромождениям страны троллей, и я отпустил его, послав к прежнему хозяину. Но мы успели крепко сдружиться с ним, и он прискачет по первому же моему зову. Вот почему я опередил Кольцо только на три дня. В Ривенделле уже знали, какая опасность грозит Фродо, и поспешили на помощь.

На этом, Фродо, я закончу свой рассказ – да простят мне Элронд и все остальные, что он получился таким долгим! Однако не бывало еще, чтобы Гэндальф нарушил слово и не пришел к назначенному часу. Хранитель Кольца должен был услышать о причинах столь небывалого опоздания.

Теперь вы знаете все, от первого дня до последнего. Мы вместе, и Кольцо у нас. Но к цели мы еще не приблизились ни на шаг. Что мы сделаем с Кольцом? Вот вопрос!

Воцарилось молчание. Наконец заговорил Элронд.

– Все мы скорбим о том, что произошло с Саруманом, – молвил он. – Мы верили ему, и он посвящен в наши дела, как никто другой. Опасно целиком погружаться в изучение хитростей Врага и его деяний, какой бы доброй ни была твоя цель! Но подобные падения и предательства, как это ни печально, случались и прежде. Дивиться меня заставило не это. История Фродо – вот что оказалось новым для моего слуха. Кроме Бильбо, ныне живущего в Ривенделле, я почти не встречал хоббитов. Теперь мне понятно, что Бильбо – не исключение: он отличается от своих соплеменников не так сильно, как мне представлялось. С тех пор как я в последний раз был на Западе, мир во многом изменился.

Навий мы знаем под многими именами, и о Старом Лесе у нас рассказывают немало легенд. Но сегодняшний Лес – всего лишь северный край вчерашнего, куда более могучего и обширного. Было время, когда белка могла, не спускаясь на землю, по деревьям добраться из теперешнего Заселья до самого Тусклоземья, что к западу от Исенгарда… Я бывал там в свое время и повидал много странностей и диковин… Но я совсем забыл о Бомбадиле – если это тот самый Бомбадил, что гулял по лесам и холмам в прежние времена и тогда уже слыл старейшим из старых. Однако звали его тогда по–другому. Иарваином Бен–Адаром величали мы его, древнейшего из всех жителей Средьземелья, никого не зовущего своим отцом. С тех пор прошло много времени, и новые эпохи прозвали его по–своему. Форном именовали его гномы, Оральдом[231]231
  Иарваин – кв. «старейший». Бен–Адар – кв. «безотчий». Форн – древнеисл. «древний». Оральд – древнеангл. oreald («очень старый»).


[Закрыть] – люди Севера. Были и другие имена. Иарваин – странное создание! И все же я, надо полагать, напрасно не позвал его на Совет.

– Он не пришел бы, – заметил Гэндальф.

– И все же, может, не поздно отправить к нему гонца с просьбой о помощи? – спросил Эрестор. – Как я понял, ему дана некая власть над Кольцом…

– Я бы сказал иначе, – покачал головой Гэндальф. – Скорее, Кольцу не дано овладеть им. Он сам себе хозяин. Но он не может изменить природу Кольца и не может лишить его власти над другими. Сейчас он укрылся в своем краю, в границах, которые сам установил и которые не видны никому, кроме него – и, должно быть, ждет, пока мир переменится, а до тех пор за них не переступит, что бы ни случилось.

– Но в этих границах его, как видно, никто не беспокоит, – снова вступил в беседу Эрестор. – Почему бы ему в таком случае не взять Кольцо и не хранить у себя в Лесу, где оно никому не сможет причинить вреда?

– Нет, – ответил Гэндальф. – По своей воле Иарваин его не взял бы. Он мог бы, конечно, уступить, если бы его попросили об этом все свободные племена, но он даже не поинтересовался бы, зачем нам это нужно. И потом, если дать ему Кольцо, он на второй день запамятует, куда его сунул, а на третий и вовсе потеряет. Такие вещи не кажутся ему важными. Более ненадежного хранителя сыскать трудно. Вот тебе и весь ответ.

– Даже если Гэндальф ошибается, – подхватил Глорфиндэл, – отдав Кольцо Иарваину, мы бы только отсрочили страшный день. Иарваин живет далеко отсюда. Мы не сможем пробраться к нему незамеченными, не сможем укрыться от соглядатаев. Но даже если бы нас и проглядели, рано или поздно Властелин Колец все равно узнает, где скрывается Единое, и обрушит против Иарваина всю свою мощь. Сможет ли Бомбадил в одиночку выстоять против такой силы? Думаю, нет. Если Враг завоюет все Средьземелье, Бомбадил, мне кажется, тоже падет – тот, кто был Первым, станет на этот раз Последним, и наступит Ночь.

– Об Иарваине я, кроме имени, ничего не знаю, но Глорфиндэл, мне думается, прав, – поддержал его Галдор. – Иарваин не обладает силой, способной дать отпор Врагу, если этой силы нет в земле, по которой мы ходим. А мы видим, что Саурон способен уродовать и уничтожать все, даже горы. Только мы можем еще противостоять Врагу – Имладрис, Кирдан из Гавани да Лориэн. Но долго ли мы сможем продержаться, если Саурон грянет на нас войной, сокрушив все остальное?

– Я не выдержу битвы, – склонил голову Элронд. – И никто не выдержит.

– Но если мы не можем оставить Кольцо у себя и защитить его в оружеборстве, нам остается одно из двух: либо послать Кольцо за Море, либо уничтожить, – подвел итог Эрестор.

– Гэндальф уже сказал нам, что уничтожить это Кольцо подручными средствами нам не по силам, – возразил Элронд. – А те, кто обитает за Морем, его не примут: на счастье, на беду ли – оно принадлежит Средьземелью, и нам, а не кому–нибудь другому, решать судьбу Кольца. Нам, все еще живущим здесь.

– Тогда бросим Кольцо в морские бездны, и ложь Сарумана станет правдой, – предложил Глорфиндэл. – Теперь нам ясно, что уже тогда, на Совете, Саруман кривил душой. Он знал, что Кольцо не потеряно для Средьземелья, но хотел, чтобы мы в это поверили. Значит, в сердце его уже тогда поселилось желание завладеть им. Что ж, и во лжи часто кроется зерно правды! Море будет надежным хранилищем.

– Надежным, но не вечным, – покачал головой Гэндальф. – Морские глубины обитаемы. И потом, что, если море и суша поменяются местами? Неужели мы будем думать только о себе, о кратком отрезке нашей истории длиной в несколько поколений, пусть даже в целую эпоху, преходящую, как и все в мире? Нет, мы должны положить конец угрозе или хотя бы поставить себе такую цель, если у нас нет надежды на удачу.

– Хочу добавить, что на дорогах к Морю удачи ждать нечего, – молвил Галдор. – Здесь говорилось, что возвращаться к Иарваину опасно. Сколь же гибельным может оказаться прорыв к Морю! Сердце говорит мне, что Саурон, прознав о случившемся, будет ждать нас именно на западе. А прознает он скоро. Девятеро лишились коней, но это только отсрочка. Скоро они найдут себе новых, куда более быстрых. Только теряющий силы Гондор мешает Врагу теперь же выступить со всем своим войском на Север и перекрыть дороги к Морю. Если это случится, если Саурон нападет на Гавань и Белые Башни, эльфы навеки останутся среди удлиняющихся теней Средьземелья.

– Врагу придется надолго отложить свой поход, – горделиво проговорил Боромир. – Ты сказал, что сила Гондора на исходе. Но Гондор стоит, как прежде, и он все еще могуч, хотя мощь его уже не та, что в былые времена.

– Мужество Гондора – не преграда Девятерым, – возразил Галдор. – Кроме того, есть иные дороги, в обход Гондора…

– Пред нами два пути, – молвил Эрестор. – Те самые два пути, о которых сказал Глорфиндэл. Один – спрятать Кольцо так, чтобы оно снова исчезло на веки вечные, другой – вернуть его в небытие. Ни того, ни другого мы сделать не можем. Кто разрешит эту головоломку?

– Никто, – сказал Элронд, сдвинув брови. – Никто не знает заранее, чем обернется тот или иной шаг. Но мне представляется, что выбор ясен. Путь на запад на первый взгляд легче. Именно поэтому нам придется отказаться от него. Враг не спускает глаз с этого пути: эльфы слишком часто пользовались им, покидая Средьземелье, и Саурону это хорошо известно. Надо пойти той дорогой, на которой нас никто не ждет, хотя она и трудна. В этом наше спасение – если у нас есть надежда на спасение. Надо идти навстречу опасности – в Мордор. Кольцо должно вернуться в Огонь.

Вновь воцарилось молчание. Даже здесь, на террасе, в прекрасном Доме Элронда, глядя на освещенную солнцем долину и слушая шум чистой воды, Фродо почувствовал в сердце мертвую тьму. Боромир пошевелился. Хоббит глянул в его сторону. Гондорец вертел в руках окованный серебром рог и хмурился. Наконец он прервал молчание:

– Ничего не понимаю! Допустим, Саруман – предатель. Но ведь он не мог в одночасье поглупеть! Почему Кольцо непременно надо спрятать или уничтожить? Разве не приходит вам в голову мысль, что Кольцо пришло к нам, чтобы помочь в борьбе? С его помощью мы могли бы одолеть напасть. Обладая им, Свободные Властители Свободных племен без труда одержат победу над Врагом. Не этого ли он и боится? Люди Гондора – доблестные воины, они не станут никому кланяться. Но их можно одолеть в бою, поскольку доблесть – ничто без могучей армии и оружия. Пусть же Кольцо послужит вам оружием, если оно действительно наделено такой силой, как вы говорите! Возьмите его себе – и победа ваша!

– Увы, этот путь нам заказан, – сурово молвил Элронд. – Мы не можем воспользоваться Кольцом Власти. Этот урок мы усвоили хорошо. Кольцо принадлежит Саурону. Он сделал его сам, в одиночку, и вложил в него все зло, какое носил в себе, не оставив места ни для чего другого. Сила Кольца, Боромир, так велика, что не всякий может управлять ею, а тот, кто решится попробовать, сам должен обладать великой силой. Но для сильных мира сего Кольцо еще гибельнее, чем для всех остальных. Стоит один раз пожелать его, и ты уже подверг свое сердце необратимому растлению[232]232
  Это свойство Кольца опять возвращает нас к одной из сторон многомерного символического подтекста, которым обладает этот образ, а именно – Кольцу в качестве символа греха, как он понимается в христианской традиции. Согласно учению Святых Отцов греческой церкви, контакт человека с грехом происходит в несколько этапов. На первом в ум человека проникает «помысел», насланный демонами. Человек, распознав этот помысел, волен его отвергнуть, и в таком случае он чист. Если же он начинает раздумывать над ним, вертеть так и этак – наступает второй этап, «сосложения», уже куда менее безопасный. Наконец, человек принимает в себя «помысел» и отвечает демоническому внушению желанием совершить данный грех. На этой стадии воля человека еще может запретить ему исполнить желаемое, однако дело уже сделано, мысленный грех совершен, и человек несет все его последствия: одно желание греха уже растлевает духовное существо человека и требует покаяния и духовного врачевания.


[Закрыть]. Вспомни Сарумана! Если кто–нибудь из Мудрых овладеет Кольцом и поразит Властелина Мордора с помощью его же искусства – не миновать ему Сауронова трона. Он займет место поверженного врага и станет новым Черным Властелином. Вот почему Кольцо должно исчезнуть: пока оно в мире, опасности подвержены все – даже Мудрые. Ничто не бывает злым изначально[233]233
  Шиппи пишет, что в ВК Толкин пытается примирить два взгляда на зло – «оба старые, оба авторитетные, живые до сих пор и, по видимости, противоречащие друг другу…» Первый взгляд довольно широко распространен в христианской традиции; согласно этому взгляду, зла как такового не существует, зло есть отсутствие добра. Зло не было сотворено Богом, оно не имеет онтологического корня и представляет собой продукт злоупотребления свободной волей, руководимой желанием отделиться от Бога и жить самостоятельно. В комментируемой фразе явственно слышится отзвук этой точки зрения. Не будучи само сотворенным, зло лишено способности творить и способно только привносить небытие в уже созданное – т.е. искажать, портить первоначальный замысел. Однако, несмотря на все усилия, зло в итоге порождает добро, производя, так сказать, умножение минуса на минус. Как пишет сам Толкин к сыну в одном из писем 1944 г., когда тот был в действующей армии (П, с. 76): «Иногда мне становится страшно при мысли об общей сумме человеческого горя в эти дни: миллионы разлученных… не говоря уже о муках, боли, смерти, сиротстве, несправедливости. Если бы страдание обрело видимую форму, чуть ли не вся… планета покрылась бы плотным черным туманом, который скрыл бы ее от удивленного взора небес. Все итоги этой войны с исторической точки зрения будут негативными. Но исторический взгляд на мир – не единственный. Все вещи и деяния имеют собственную цену, независимо от их «причин» и «следствий». Никто не может судить sub specie aeternitatis <<С точки зрения вечности (лат.).>> o том, что теперь происходит. Все, что мы знаем, причем большей частью из собственного опыта, – это что все труды зла, вся его огромная мощь и постоянный успех – пропадают впустую: они всегда только готовят почву для того, чтобы из нее неожиданно проросло добро…» «В этом вопросе Толкин не шел ни на какие компромиссы», – замечает Шиппи.
  Другой взгляд на зло признает за ним собственную реальность. Это отношение к злу неизбежно напрашивается из повседневного опыта и подразумевает, что со злом надо бороться. Несмотря на кажущуюся очевидность, в чистом виде эта точка зрения встречает множество возражений. Древние христианские святые, которые, казалось бы, имели богатейший опыт общения с активными демоническими силами, предостерегали от признания за ними настоящей реальности и вступления с ними в борьбу «на равных»: небытие именно этого и добивается, говорили они, – признания за ним равных прав с бытием. В своей крайности рассматриваемый взгляд приводит к манихейству – модели мироздания, в которой добро и зло признаются равноправными противниками, а Вселенная – ареной вечной борьбы между ними. В то же время первая точка зрения в своей крайности вообще отрицает всякое противодействие злу. О «непротивлении» писал в своем трактате «Утешение философией» римлянин Боэций. Трактат Боэция в средневековой Англии был переведен на древнеанглийский образованнейшим человеком своего времени и знаменитым воином – королем Уэссекса Альфредом, жившим и правившим в XI в. Король–христианин не только по имени, но и по многим оставшимся в памяти истории поступкам, Альфред вел тяжелые бои с викингами, и в ереси «непротивления злу» его не упрекнешь никак. Возможно, именно поэтому, переводя Боэция, он внес в его текст некоторые изменения, отстаивая взгляд, который представляет собой середину между двумя крайностями. То же можно сказать и о Толкине: он как бы продолжает линию короля Альфреда, оставаясь верным первой точке зрения, но допуская активное сопротивление злу, более того – делая это сопротивление моральным императивом для своих героев. Только один из них «принимает» первую точку зрения целиком – Фродо в конце гл. 8 ч. 6 кн. 3.


[Закрыть], и сердце Саурона не всегда было черным. Я страшусь брать Кольцо даже на сохранение. А использовать его – тем более.

– Я тоже, – сказал Гэндальф.

Боромир поглядел на них с сомнением, но наклонил голову, соглашаясь.

– Да будет так, – сказал он. – Стало быть, нам, гондорцам, придется обходиться тем, что есть. Мудрые будут охранять Кольцо, мы – сражаться, если только Сломанный Меч не заградит готовый хлынуть поток – и если рука, которая его держит, унаследовала от Королей не только оружие, но и силу!

– Кто знает? – молвил Арагорн. – Настанет день, когда мы сможем испытать это в бою[234]234
  Шиппи (с. 93) говорит, что эти слова являются цитатой, характерным для героев средневековья речевым оборотом, – ср. слова воина Эльфвина из древнеангл. поэмы «Битва при Мэлдоне» (пер. В.Тихомирова, в сб.: Древнеанглийская поэзия. М., 1982):
  Часто кричали мы
  за чашей меда,
  клялись–хвалились
  в тех застольях
  стойкостью ратной – пускай же каждый
  покажет свою отвагу…


[Закрыть].

– Пусть же этот день поторопится! – отозвался Боромир. – Я не прошу о помощи, но мы в ней нуждаемся. Если мы будем знать, что Гондор не одинок и кто–то в меру своих сил тоже сражается с Врагом, – это придаст нам мужества.

– Гондор не одинок, – ответил Элронд. – Есть в Средьземелье силы, о которых ты не знаешь, ибо от тебя их скрывает завеса тайны. Андуин Великий многое видит на пути, прежде чем достигает Аргоната – Врат Гондора.

– Не лучше было бы собрать все эти силы воедино и действовать сообща? – вмешался гном Глоин. – Ну, а что до колец, то не все они предательские. Мы вполне можем использовать и другие. У гномов было целых семь! Правда, они утеряны – если только Балин не отыскал в Мории последнего Кольца, некогда принадлежавшего Трору, – но с тех пор, как Мория взяла Трора, об этом Кольце ничего неизвестно. Открою вам, что Балин надеялся найти это Кольцо, и это было одной из причин его ухода.

– Балин не найдет в Мории ничего, – сказал Гэндальф. – Трор передал это Кольцо Траину, своему сыну, но Торин от Траина уже не получил его. Кольцо отняли у Траина в подземельях Дол Гулдура под пыткой. Я пришел туда слишком поздно.

– Горе нам! – вскричал Глоин. – Наступит ли день отмщения? Но есть еще Три Кольца. Какова их судьба? Говорят, это были весьма могущественные Кольца. Разве они не сохранились? Разве эльфийские владыки не берегут их у себя? А ведь эти Кольца тоже выкованы Сауроном. Что с ними сталось? Неужели они бездействуют? Среди нас есть эльфийские князья. Что они на это скажут?

Эльфы не отвечали. Вместо них заговорил Элронд:

– Разве ты не слышал меня, Глоин? Саурон непричастен к созданию Трех Колец. Его рука к ним не притрагивалась. Но говорить о них не разрешено. Это все, что я могу открыть тебе сегодня, в час сомнения. Кольца эльфов не лежат праздно. Но они изначально замышлялись не как оружие и не для того, чтобы вести войну. В них такой силы нет. Те, кто их выковал, не стремились ни к власти, ни к могуществу, ни к обладанию сокровищами. Творцы этих Колец хотели созидать, исцелять, постигать суть вещей и ограждать мир от порчи[235]235
  В письме к Н.Митчисон от 25 сентября 1954 г. (П, с. 197) Толкин писал: «Некоторые обозреватели называли все это (первую книгу ВК, в то время только что опубликованную. – М.К. и В.К.) простоватым: якобы нет тут ничего, кроме элементарной борьбы добра со злом, причем все хорошие герои на редкость хороши, а плохие – на редкость плохи. Возможно, такое мнение простительно для человека, у которого совсем нет времени и у кого перед глазами только часть целого (хотя уж Боромира–то можно было бы не проглядеть!), а главное – у которого нет под рукой написанных гораздо раньше, но пока что не опубликованных эльфийских сказаний. Но эльфы вовсе не безупречны и не всегда правы. Не столько потому, что они заигрывали с Сауроном; с его помощью или без нее, они были и всегда оставались по натуре своей «бальзамировщиками». Они хотели, как говорится, есть пирог так, чтобы от него не убывало: жить в смертном, историческом Средьземелье (они полюбили его, и, возможно, привилегированное положение представителей высшей расы сыграло в этом свою роль) и в то же время делать все возможное, чтобы остановить в нем всякие изменения, задержать историю, прекратить рост, хранить Средьземелье неизменным для собственного удовольствия, пусть наполовину пустынным – ничего, только бы они могли неизменно оставаться в нем творцами и художниками. Это желание неизменности исполняло их печалью и ностальгическим сожалением».


[Закрыть]. И в какой–то мере эльфы Средьземелья этого добились, хотя и дорогой ценой – ценой знакомства с печалью. К тому же все, созданное творцами Трех, обратится в ничто, если Саурон вернет себе Единое: он в тот же миг узнает наши помыслы и проникнет в сердца. Тогда лучше, если бы Трех не было и никогда не бывало! Вот чего доискивается Саурон.

– Но что, если Кольцо Власти по твоему совету будет уничтожено? Что тогда? – не унимался Глоин.

– Точно сказать невозможно, – ответил Элронд с грустью. – Некоторые лелеют надежду, что Три Кольца, которых рука Саурона никогда не касалась, освободятся, и те, кто ими владеет, смогут заживить раны, нанесенные Врагом этому миру. Но может случиться иначе: когда Единое сгинет, Три потеряют силу, и тогда много прекрасного покинет мир и сотрется из памяти поколений. Сам я думаю, что именно так и будет.

– И все же эльфы пойдут на то, чтобы испытать судьбу, – твердо сказал Глорфиндэл. – Только бы сломить мощь Саурона! Мы должны навсегда освободиться от страха подпасть под его владычество!

– Вот мы и вернулись к тому, с чего начали, – заметил Эрестор. – А начали мы с того, что Кольцо должно быть уничтожено. Но что дальше? Пока мы и на шаг не продвинулись. Можем ли мы добраться до Огня, где оно было выковано? Ведь это путь в безнадежность. Я сказал бы, что это безумие, не чти я вековую мудрость Элронда.

– Так безнадежность или безумие? – переспросил Гэндальф. – О безнадежности речи нет: отчаиваются и теряют надежду только те, чей конец уже предрешен. А наш – нет. В чем истинная мудрость?[236]236
  Как отмечают исследователи, Элронд представляет на Совете так называемую «северную теорию мужества», о которой Толкин писал в эссе «Чудовища и критики». «Северная теория мужества» – существенная часть мировоззрения древних скандинавов и англосаксов до принятия ими христианства (и – в измененном виде – после). Толкин писал об авторе древнеангл. поэмы «Беовульф»: «…Он и его слушатели мыслили себя обитателями eormengrund, великого материка, окаймленного garsecg – безбрежным морем, под недостижимой крышей небес; и вот на этой–то земле, в небольшом круге света, окружавшем их жилища, мужественные люди… вступают в битву с враждебным миром и исчадиями тьмы, в битву, которая для всех, даже королей и героев, кончается поражением. То, что эта «география», когда–то считавшаяся материальным фактом, теперь может классифицироваться лишь как обыкновенная сказка, ничуть не умаляет ее ценности. Она превосходит астрономию. Да и астрономия не очень–то способствовала тому, чтобы этот остров стал казаться более безопасным, а внешнее море – менее устрашающим и величественным» (ЧиК, с. 18). И далее: «…Северное мужество – особая теория мужества, которая является великим вкладом ранней северной литературы в мировую… Я имею в виду ту центральную позицию, какую всегда занимала на Севере вера в непреклонную волю». «Северные боги, – цитирует далее Толкин одного исследователя, – похожи… более на Титанов, чем на Олимпийцев; правда, в отличие от Титанов, они сражаются на правой стороне, хотя эта сторона и не побеждает. Побеждают Хаос и Иррациональное… Но и побеждаемые, боги не считают поражение свидетельством своей неправоты». В этой войне люди – избранные союзники богов, и если они герои, то они могут иметь свою долю в этом «абсолютном сопротивлении, совершенном, ибо безнадежном» (ЧиК, с. 20). Необходимо бороться до конца, даже если на победу рассчитывать не приходится, бороться, зная, что высшие силы сражаются на твоей стороне и тоже могут в конечном итоге потерпеть поражение, – в этом, согласно Элронду и «северной теории мужества», и есть истинная мудрость.


[Закрыть] В том, чтобы, взвесив все возможные пути, выбрать среди них единственный. Может быть, тем, кто тешит себя ложными надеждами, это и впрямь покажется безумием. Что же, прекрасно! Безумие станет нам покровом, оно застелет глаза Врагу – ибо он мудр, он весьма мудр и взвешивает все с точностью до грана на весах своей злобы, но мерой ему служит только одно – жажда власти. Ею он мерит всех без исключения. Никогда не придет ему на ум, что, завладев Кольцом, мы попытаемся его уничтожить. Но если мы все же попытаемся, его расчеты пойдут прахом.

– Видимо, на малое время нам действительно удастся ввести его в заблуждение, – подтвердил Элронд. – Мы должны вступить на этот путь. Но он будет трудным. Ни сила, ни ум нам не помогут. Кто из нас вступит на него, неважно – у слабого будет ровно столько же надежды, сколько у сильного. Жернова истории нередко приводятся в движение слабыми мира сего, помнящими свой долг, а глаза сильных смотрят тем временем совсем в другую сторону.

– Отлично сказано, досточтимый Элронд! Отлично! – подал вдруг голос Бильбо. – Дальше можешь не продолжать! Всем давно ясно, куда ты метишь. Глупый хоббит Бильбо заварил кашу, пусть Бильбо ее и расхлебывает, а если, не расхлебав, потонет в ней – так ему и надо! Право же, я здесь пригрелся, и мне так уютно было работать над своей книгой! Я даже конец успел придумать: «И жил он счастливо до конца дней своих». Это хорошая концовка. Ничего страшного, что она затерлась от частого употребления! Но теперь придется ее убрать: не похоже, чтобы она обернулась правдой. Да и глав, как я понимаю, добавится, если только я останусь жив, чтобы все записать. Когда в дорогу?

Боромир удивленно обернулся к Бильбо, но смех замер у него на устах, когда он увидел, что все остальные слушают старого хоббита без улыбки и с уважением. Только Глоин слегка улыбнулся, но улыбка не была насмешливой – просто он вспомнил прошлое.

– Да уж, конечно, дорогой Бильбо, – молвил Гэндальф. – Если бы ты и вправду заварил эту кашу, тебе и пришлось бы ее расхлебывать, спору нет. Но ты отлично знаешь, что притязать на такую честь – дело для тебя слишком серьезное! Кроме того, ты здесь ни при чем. Даже героям вроде тебя в таких великих событиях отводится роль совсем крохотная. И не кланяйся! Я не шучу, называя тебя героем, и никто здесь не сомневается, что ты тоже не шутишь, вызываясь идти в Мордор. Мы оценили твое мужество. Но ты отваживаешься на подвиг, который тебе уже не под силу, Бильбо. Тебе нельзя брать Кольцо. Оно ушло от тебя навсегда. Спроси ты у меня совета, я бы сказал, что тебе осталась скромная роль летописца. Заканчивай свою книгу и не меняй концовки! Может, она еще оправдает себя. Но будь готов приняться за продолжение, когда вернутся посланцы!

Бильбо рассмеялся.

– Впервые слышу от тебя совет, которому приятно последовать, – сказал он. – Но если вспомнить, что твои неприятные советы всегда шли на благо, то как бы теперь не получилось иначе! Впрочем, деваться некуда. Здоровье у меня уже не то, да и удачу я всю растратил, а у Кольца сил, наоборот, прибавилось… Но кто же эти посланцы, которые принесут продолжение?

– Те, кто возьмет Кольцо, кто же еще?

– Это ясно! Речь о другом. Кто они будут – вот в чем штука! Я понимаю так, что эту загадку вы и должны сегодня разрешить. Для этого Совет и собрался! Эльфы питаются словесами, с ними все понятно, гномы выносливы, как мулы, тут я тоже молчу, но я – всего лишь старый хоббит, давно опоздавший ко второму завтраку. Можете вы назвать имена, не откладывая дело в долгий ящик? Или займемся этим после обеда?

Никто не ответил. Колокол прозвонил полдень, и снова стало тихо. Фродо оглядел собравшихся и понял, что на него никто не смотрит. Все члены Совета сидели опустив глаза, словно размышляя. Фродо почувствовал страх, словно в ожидании давно предрешенного приговора. И все–таки – вдруг отменят? Его охватило неодолимое желание – остаться в Ривенделле, с Бильбо, и отдохнуть от всех забот. Он с трудом разлепил губы и молвил, удивляясь своему голосу, словно говорил не он, а кто–то другой: