Текст книги "Властелин колец"

Автор книги: Джон Рональд Руэл Толкин

Этим вечером Кэлеборн снова призвал Отряд к себе. Владыка и Владычица милостиво приветствовали гостей, и Кэлеборн заговорил о расставании:

– Тем, кто хочет продолжать Поход, настало время укрепить сердце и покинуть этот край. Те же, кто не хочет идти дальше, могут пока остаться в Лориэне. Но ни тем ни другим покой не обещан. Мы подошли к роковой черте. Кто пожелает – может ждать своего часа здесь. В конце концов пути мира снова откроются перед ним, а если нет – мы призовем его на последний бой за Лориэн. А потом он сможет вернуться к себе домой – или уйдет в вечные обители павших.

Наступило молчание.

– Они решили продолжать путь, – молвила Галадриэль, глядя в глаза членам Отряда.

– Что до меня, – пожал плечами Боромир, – то мой дом – впереди, а не за спиной.

– Это так, – кивнул Кэлеборн. – Но разве остальные тоже идут за тобой в Минас Тирит?

– Мы еще не выбрали дороги, – ответил за него Арагорн. – Куда собирался идти Гэндальф после Лотлориэна, я не знаю. Но не думаю, чтобы цель была ему ясна. Даже ему…

– Возможно, – сказал Кэлеборн. – Но когда вы покинете наш край, вам в любом случае не миновать Великой Реки. Некоторым из вас прекрасно известно, что пешеходу с грузом на плечах без лодки через нее не переправиться, – от Лориэна до самого Гондора нет ни одного моста. А в Осгилиате мосты разрушены, и все причалы в руках Врага – верно, Боромир? А если так – каким берегом вы пойдете? Если вы решите держать путь в Минас Тирит, переправляться незачем, но прямая дорога лежит к востоку от Реки, по темным и опасным землям. Так как же?

– Если бы моего совета послушали, я выбрал бы этот берег и дорогу в Минас Тирит, – быстро ответил Боромир. – Но Отрядом командую не я.

Остальные промолчали. Арагорн казался озабоченным; видно было, что он колеблется.

– Вижу, вы не знаете, как поступить, – заметил Кэлеборн. – Не мне делать выбор за вас, но я помогу вам, насколько это в моих силах. Среди вас есть такие, кто умеет править лодкой, например Леголас, чей народ хорошо знаком с быстрой Лесной Речкой, Боромир из Гондора, Арагорн, испытанный путешественник…

– И один хоббит! – обрадовался Мерри. – Не все у нас в Заселье думают, что лодка – вроде дикой лошади. Мой народ живет на берегах Брендивина!

– Это хорошо, – одобрил Кэлеборн. – Тогда я снабжу вас лодками. Они должны быть маленькие и легкие – если вам предстоит долгий путь по воде, то по дороге встретятся и волоки. Вам придется миновать перекаты Сарн Гебир[285]285
  Синд. «каменные острия».


[Закрыть], а может, и великий водопад Раурос[286]286
  Синд. «ревущие брызги».


[Закрыть], низвергающийся с уступа Нэн Хитоэль[287]287
  Синд. «озеро многих туманов».


[Закрыть]. Встретятся на пути и другие опасности. Лодки на время облегчат ваше путешествие, но с выбором пути не помогут: в конце концов вам придется оставить и лодки, и Реку, и свернуть к западу – или к востоку.

Арагорн горячо поблагодарил Кэлеборна. Этот дар – лодки – очень обрадовал его, и не в последнюю очередь потому, что теперь решение можно было на несколько дней отложить. Прибавилось надежд и у остальных. Какие бы опасности ни ожидали впереди – лучше плыть к ним по могучим волнам Андуина, чем брести, сгорбив спину, по берегу! Сомневался один Сэм: что бы там ни было, он продолжал считать, что лодка – та же дикая лошадь, если не хуже. Даже пережитые испытания не могли заставить его сменить гнев на милость.

– Все будет готово завтра, еще до полудня. Лодки будут дожидаться вас у причала, – обещал Кэлеборн. – Утром я пошлю вам на помощь эльфов. А теперь – доброй ночи и бестревожного сна!

– Спокойной ночи, друзья! – улыбнулась Галадриэль. – Спите в мире! Не утруждайте себя излишне, не думайте о завтрашнем дне. Может статься, каждому из вас уже уготована своя дорога, хотя вы и не видите этого. Спокойной ночи!

Владыки отпустили гостей, и те вернулись в шатер. Вопреки обыкновению, Леголас остался ночевать с Отрядом, – это была последняя ночь, которую им предстояло провести в Лотлориэне, и они, не вняв пожеланиям спокойной ночи, все–таки решили обсудить, как быть дальше.

Они долго спорили, что делать и как лучше всего подступиться к цели, о которой напоминало Кольцо на шее у Фродо, но в итоге так ни к чему и не пришли. Ясно было, что большинству хотелось бы пойти в Минас Тирит, чтобы хоть ненадолго отсрочить страшный поход в логово Врага. Никто, правда, не стал бы роптать вслух, поведи их Арагорн за Реку, в тень Мордорского Хребта, но Фродо отмалчивался, а сам Арагорн по–прежнему разрывался между двумя решениями.

Пока с ними был Гэндальф, Арагорн собирался идти с Боромиром и предложить свой меч в помощь Гондору. Он верил, что весть, поданная братьям во сне, была призывом к действию и что настал час, когда наследник Элендила должен явиться миру и вступить в открытую борьбу с Сауроном. Но в Мории на плечи Арагорна легло бремя, которое раньше нес Гэндальф, и он знал, что теперь уже не имеет права бросить Кольцо на произвол судьбы, если Фродо откажется идти с Боромиром. Но чем он – или любой из них – может помочь Фродо, кроме как разделить с ним слепой путь во тьму?

– Я пойду в Минас Тирит, и, если придется, пойду один. Это мой долг, – повторял Боромир. Потом он замолчал и вперил взгляд в лицо Фродо, словно пытаясь прочесть мысли невеличка. Вскоре он заговорил снова, негромко, будто споря сам с собой: – Если ты хочешь уничтожить Кольцо и ничего больше, то война и оружие тут бессильны и люди Минас Тирита тебе не помогут. Но если надо разгромить военную мощь Черного Властелина, то разве не безумие – идти в его владения безоружным? И разве не безумие – жертвовать… – тут он внезапно осекся, словно только сейчас заметил, что говорит вслух, – …жертвовать жизнями, хочу я сказать? Выбор простой – защищаться, оборонять последний оплот свободы или же открыто пойти навстречу смерти. Во всяком случае, так я вижу.

Фродо заметил во взгляде Боромира что–то новое, чужое. Ясно было, что гондорец хотел сказать не то, что сказал. Разве не безумие жертвовать – чем? Кольцом Власти? На Совете он тоже усомнился в необходимости такой жертвы, но Элронд его поправил, и он вроде бы согласился… Фродо посмотрел на Арагорна, но Следопыт, казалось, думал о своем и ничем не показал, что обратил внимание на слова Боромира. Совет кончился. Мерри и Пиппин уже спали, Сэм клевал носом. Ночь перевалила за половину.

Наутро, когда они начали укладывать свой нехитрый скарб, пришли эльфы, умеющие говорить на Западном Языке, и принесли гостям множество даров, в том числе – запас еды и дорожной одежды. Запасы еды состояли в основном из тонких хлебцев, снаружи запеченных до светло–коричневой корочки, а внутри – беловатых. Гимли взял один и с недоверием осмотрел.

– Крам, – процедил он, отламывая кусочек и пробуя его на зуб. Но выражение лица у него тут же изменилось, и он с охотой доел остальное.

– Остановись! – смеясь, закричали эльфы. – Ты съел дневную порцию. Этого тебе хватит надолго!

– Я думал, это крам, такой же, как делают в Дейле, – оправдывался гном.

– Почти что, – подтвердили эльфы. – Но мы эти хлебцы называем лембас[288]288
  Синд. ленн + мбас – «дорожный хлеб». Кв. коимас («хлеб жизни»). Второе название содержит прямую отсылку к богословскому выражению, означающему хлеб Святого Причастия у христиан. У католиков он имеет вид тонких лепешек из пресного теста (облаток). Однако это не означает, что лембас является аллегорией Святого Причастия; соотношение здесь, как всегда у Толкина, более сложное. В письме к Д.Уэбстер от 25 октября 1958 г. (П, с. 288) Толкин пишет: «Некоторые увидели в подорожниках (лембасах), поскольку они питают волю и действуют сильнее во время поста, – viaticum, производную от Евхаристии. Так более высокие вещи могут влиять на ум и окрашивать его, пока автор занят менее важными деталями своей волшебной сказки».


[Закрыть], или подорожники. Они питательнее, чем любая другая пища, и при этом, как ни крути, повкуснее твоего крама!

– И вправду, – не спорил Гимли. – Да что крам! Они лучше медовых лепешек Беорнингов, а высшей похвалы быть не может – ведь таких пекарей, как Беорнинги, еще поискать! Правда, теперь они не спешат делиться своими лепешками с каждым встречным и поперечным. Вы куда любезнее!

– А все–таки берегите их, – наставляли эльфы. – Не съедайте сразу помногу, а без крайней нужды лучше не ешьте эти хлебцы совсем. Мы даем вам лембас на тот случай, если вы останетесь без пищи. Если их не крошить и не развертывать листья, в которые они обернуты, они останутся съедобными надолго. Одного такого «подорожника» хватит путнику на день долгой и трудной ходьбы – даже если это богатырь из Минас Тирита.

Затем эльфы развернули и вручили каждому принесенную одежду. Это были плащи с капюшонами, пригнанные точно по мерке, из легкой, но теплой шелковистой ткани – такую ткут только Галадримы. Какого она цвета, сказать было трудно. Сначала Фродо показалось, что серого, с оттенком лесного сумрака; но когда складки меняли расположение или если менялось освещение вокруг, ткань превращалась в зеленую, как листья в гуще тенистого леса, или бурую, как сжатое поле к ночи, или тускло–серебряную, как вода в звездном свете. У шеи каждый плащ скрепляла застежка в виде зеленого листа с серебряными прожилками.

– Они волшебные? – спросил Пиппин, с восхищением разглядывая плащи.

– Смотря что ты разумеешь под словом «волшебные», – ответил старший из эльфов, пожав плечами. – Это красивая одежда, из добротной домотканой материи, – ведь и ткали, и шили эти плащи у нас, в Лориэне[289]289
  Эльфийское ткачество и плащи, помогающие скрыться от вражеских глаз, связывают текст со сказочной традицией. Эльфы в английских сказках могут становиться невидимыми (в том числе и с помощью плащей–невидимок). В то же время эльфы трилогии – как говорит в ч. 3 Эомер – «плетут сети чародейства». Толкин превращает метафору в реальность, усаживая эльфов за ткацкий станок.


[Закрыть]. Но одежда эта эльфийская, и этого у нее не отнимешь – если я правильно тебя понял. Они вобрали в себя всю красоту Лориэна и все оттенки лесных сумерек, все, что мы любим, ибо в то, что мы создаем, мы всегда вкладываем память о том, что любим. Но это одежда, а не доспехи. Она не отведет удара меча или кинжала, хотя сослужит другую службу. Когда надо, эти легкие плащи теплы, когда надо – прохладны. А главное, вы увидите, как они пригодятся, когда потребуется укрыться от недобрых глаз – будь то среди камней или меж деревьев. Воистину, вы снискали благоволение Владычицы! Ибо она сама со своими служанками ткала эту ткань, и никогда еще не облекали мы чужеземцев в подобное одеяние!

После утренней трапезы Отряд попрощался с поляной и серебряным фонтаном. Уходили с тяжестью в сердце: это удивительное место стало им домом, хотя они не могли бы сосчитать, сколько дней и ночей здесь провели. Друзья остановились поглядеть на чистую воду в блеске солнца; в это время по зеленой траве поляны к ним приблизился Халдир. Фродо радостно его приветствовал.

– Я вернулся от Северных Заград, – сказал эльф. – Меня снова назначили вашим проводником. Долина Димрилл полна пара и дыма, горы содрогаются, в глубинах земли слышны раскаты. Если бы кто–нибудь из вас думал вернуться домой, на север, вам пришлось бы с этой мыслью расстаться. Но ваш путь – на юг! Идемте!

Зеленые тропинки Карас Галадона были пусты, но в кронах, вверху, переговаривалось и пело множество голосов. Гости шли молча. Халдир повел их вниз по южным склонам холма; они вышли к большим воротам со светильниками, затем к белому мосту, миновали ров и покинули город эльфов. Там они свернули с мощеной дороги и углубились в густую рощу маллорнов, а оттуда, через серебряные лесные тени, отправились вниз – к берегам Великой Реки.

Они прошли уже около пятнадцати верст и полдень был не за горами, когда впереди выросла высокая зеленая стена. За стеной деревья внезапно кончились; перед глазами лежала длинная поляна со сверкающей травой, усыпанная искорками эланоров. Поляна узким языком – словно клювом – врезалась в воду; справа, играя на солнце, бежала Серебряная, слева катила могучие волны Великая Река, глубокая и темноводная. За водой, сколько видел глаз, продолжались леса, но совсем другие – блеклые, облетевшие. Ни один маллорн не простирал своих золотых ветвей за пределы Лориэна.

На берегу, недалеко от слияния двух рек, из белого камня и белого дерева был сооружен причал. На воде покачивалось множество лодок и барок. Одни, ярко раскрашенные, сверкали серебром, золотом и зеленью; другие – и таких было большинство – были просто белыми или серебристыми. Путешественников ожидали три маленькие серые лодочки; эльфы уже трудились возле этих лодочек, укладывая вещи.

Впридачу к уже завязанным мешкам в лодках лежало по три мотка веревки. Веревка оказалась тонкой, но крепкой, шелковистой на ощупь и, наподобие эльфийских плащей, серого цвета.

– Что это? – спросил Сэм, приподняв один из мотков.

– Да веревка же! – рассмеялся эльф, стоявший в лодке. – А ты думал – что? Никогда не пускайся в дальний путь без веревки! И не какой–нибудь, а длинной, крепкой и легкой – вот как эта, например. Пригодится не раз!

– Не учи ученого, – отозвался Сэм. – Я вот на этот раз забыл веревку, так всю дорогу душа не на месте. Речь о том – из чего она сделана? Я в этом кое–что смыслю. Семейное ремесло, так сказать!

– Из хитлайна[290]290
  Синд. «туманные нити».


[Закрыть], – ответил эльф. – Но сейчас некогда учить тебя искусству плести веревки. Если бы мы раньше знали, что ты любишь канатное ремесло, мы бы тебя многому научили! Но теперь – увы! – если ты не приедешь сюда еще раз, тебе придется довольствоваться нашим подарком. Пусть он послужит тебе верой и правдой!

– Идите сюда! – позвал Халдир. – Все готово. Садитесь! Только будьте поначалу осторожнее!

– Как можно осторожнее! – поддержали другие эльфы. – Наши лодки легкие, на волнах так и пляшут. Таких больше ни у кого нет! Нагружать их можно сколько угодно – они не осядут, но, если управлять ими неумело, наживешь неприятности. Лучше вам сперва поучиться садиться и вылезать из них прямо здесь, у причала, а потом проверить, как они держатся на плаву.

Отряд занял места в лодках: Арагорн, Фродо, Сэм – в одной, Боромир и Мерри с Пиппином – в другой, в третьей – Леголас и Гимли, которые за это время успели крепко сдружиться. В их лодку сложили основной запас вещей и большинство мешков. К каждой лодке полагались весла с короткими рукоятями и широкими лопастями в форме листьев; они же заменяли руль. Когда все было готово, Арагорн решил для пробы проплыть немного вверх по Серебряной. Течение оказалось быстрым, лодки продвигались с трудом. Сэм, вцепившись в борта, сидел на носу и с тоской глядел на берег. Сверкающая на солнце вода так и слепила. Лодка миновала зеленую полосу луговины; у берега столпились деревья. Золотые листья, кружась, слетали на воду и уносились рябящим на солнце потоком. Пронизанный светом воздух был неподвижен; стояла тишина – только где–то вдали, высоко, звенели жаворонки.

Река сделала крутой поворот – и стало видно, что навстречу, по течению, гордо плывет огромный лебедь. От белой груди под изогнутой шеей расходились две волны, клюв горел как золото, глаза светились янтарем, крылья были приподняты. Над рекой послышалась музыка. Лебедь приближался, и вдруг стало понятно, что это не лебедь, а ладья, которой искусники–эльфы придали вид горделивой птицы. Два эльфа, одетых в белое, умело управлялись с черными веслами. В середине ладьи сидел Кэлеборн; за ним стояла Галадриэль, высокая, вся в белом. На голове у нее был венок из золотых цветов, рукой она касалась струн арфы – и пела. Печально и мягко звучал ее голос в чистом, прохладном воздухе:

 
О золотой листве пою – и плещется листва,
О древнем ветре – и, шумя, колышется трава.
И вновь – ни Солнца, ни Луны[291]291
  Галадриэль вспоминает о времени, когда над Средьземельем светили только звезды, а в Валиноре (см. прим. к этой части, гл. 1) – Золотое и Серебряное Деревья (см. прим. к гл. 11 ч. 3 кн. 2). Солнце и Луна были созданы только после гибели Деревьев Валинора.


[Закрыть], лишь рев морских равнин,
И вновь лелеет Дерева блаженный Илмарин[292]292
  См. прим. к этой части, гл. 1. Обитель Манвэ и Варды на горе Менелтарме в Валиноре.


[Закрыть].
Благословенный Элдамар![293]293
  См. прим. к этой части, гл. 1.


[Закрыть] Велик твой Древний Трон.
Там высит крепости свои Эльфийский Тирион[294]294
  См. прим. к этой части, гл. 1.


[Закрыть].
В теченье долгих–долгих лет на Древе лист растет,
А эльф на Берегу Разлук поныне слезы льет.
О Лориэн! Придет зима – начнется листопад,
И листья в реку упадут – их не вернешь назад.
О Лориэн! О Лориэн! Века прошли с тех пор,
Как я живу здесь – и в венце двулистник–эланор.
Но если петь о кораблях, то где корабль тот,
Что, на борт взяв Галадриэль, за Море унесет?..
 

Когда Ладья–Лебедь поравнялась с ними, Арагорн остановил свою лодку, и Владычица ласково приветствовала их.

– Мы пришли проститься с вами, – сказала она, – и благословить вас благословением нашей страны. Да исчезнут с вашего пути все преграды!

– Вы были нашими гостями, но мы ни разу не сели за совместную трапезу, – добавил Кэлеборн. – А посему просим вас разделить с нами прощальный пир – здесь, у быстротекущих вод, что вскоре унесут вас далеко от Лориэна.

Лебедь медленно поплыл к причалу; развернув лодки, гости последовали за ним. Там, на острие Эгладила, на зеленой траве, устроен был прощальный пир, но Фродо почти ничего не пил и не ел – только глядел на Владычицу и слушал ее голос. Она не казалась больше грозной и страшной, и скрытой силы в ней теперь не чувствовалось. Но она неуловимо изменилась – словно, оставаясь рядом, одновременно отдалилась и стала недосягаемой, превратилась в живое видение далекой, давно прошедшей эпохи, что осталась позади, за волнами вечнотекущего Времени. Такими и по сей день кажутся эльфы людям поздних веков, пришедших на смену былым эпохам.

Когда яства были съедены, а питье – выпито, но вставать еще никто не торопился, Кэлеборн снова заговорил о путешествии и, подняв руку, указал на юг, на леса за луговиной.

– Ниже по течению, – сказал он, – леса редеют и вскоре кончаются. Дальше лежит бесплодная равнина. Река течет среди каменистых пустошей и плоскогорий, и пройдет много времени, прежде чем поток вынесет вас к высокому острову под названием Каменец, или, по–эльфийски, Тол Брандир. Река, разделяясь надвое, омывает его отвесные берега и с великим шумом и грохотом, поднимая облако водяных брызг, обрушивается в Ниндальф, или, на вашем наречии, Низкодолье. Это обширная и топкая, заболоченная низина, где Река петляет и разделяется на множество рукавов. Там в Андуин впадает разветвленная дельта реки Энтвейи[295]295
  В оригинале Entwash: pox. энт + «мыть». Можно было бы перевести данное название как «Энтмыя», но это звучит по–русски неуклюже. Скорее всего, по внутренним законам языка подобное название со временем могло бы преобразиться во что–нибудь вроде «Энтвейи», по аналогии с изобретенным переводчиками суффиксом–вейя в имени Ветвейя. Оставить роханское слово без перевода, как в большинстве других случаев, здесь было невозможно по соображениям благозвучия.


[Закрыть]; эта река течет с запада, из Фангорнского леса[296]296
  Фангорн – Синд. «борода + дерево».


[Закрыть]. Берега Энтвейи принадлежат Рохану. Земли роханцев – по эту сторону Великой Реки. С другой стороны – голые скалы Эмин Муйла. Там дует восточный ветер: нагорье выходит к Мертвым Болотам и Номанским Степям[297]297
  То же, что и Бурые Увалы.


[Закрыть], за которыми лежит Кирит Горгор и Черные Врата Мордора. Боромир и те из вас, кто пойдет с ним в Минас Тирит, должны будут оставить Великую Реку, не доходя Рауроса, и пересечь Энтвейю выше ее болотистого устья. Но слишком далеко вверх по течению Энтвейи лучше не заходить, и тем более не стоит углубляться в Фангорнский лес, а то как бы вам не заплутать! Это край вам чуждый, и о нем мало что известно – особенно теперь. Но Боромир с Арагорном знают это и сами.

– Действительно, в Минас Тирите ходят странные легенды о Фангорне, – согласился Боромир. – Но все это по большей части выдумки старых кумушек. Такое мы рассказываем ребятишкам. Все, что лежит к северу от Рохана, сегодня так отдалилось от нас, что воображение населяет эти земли кем и чем вздумается. Древний Фангорн лежит на границе нашего королевства, но вот уже много поколений, как гондорцы там не бывали, так что опровергнуть пришедших из глубины времени легенд некому – но некому и подтвердить их. Я бывал наездом в Рохане, но к северным его окраинам не приближался. Когда меня послали гонцом в Имладрис, я выбрал путь через Щель и, оставив позади Белые Горы, Исену и Хойру, оказался на северных равнинах. Это была долгая, изнурительная скачка. Я преодолел не меньше четырехсот лиг и добирался не один месяц, ибо в Тарбаде, при переправе через Хойру, потерял коня. Но теперь, проделав этот путь и тот, что я прошел вместе с Отрядом, я легко найду дорогу через Рохан – а если понадобится, и через Фангорн.

– Тогда мне нечего добавить, – проговорил Кэлеборн. – Но не стоит так легко пренебрегать легендами былых времен. Старые кумушки нередко хранят в памяти отголоски истины, которая когда–то была уделом Мудрейших.

Галадриэль поднялась с травы, взяла у одной из служивших ей девушек кубок, наполнила его белым медом и протянула Кэлеборну.

– Пора пригубить прощальную чашу, – молвила она. – Испей, о Повелитель Галадримов! Да не печалится твое сердце о том, что за полуднем настает черед ночного мрака и вечер наш уже близок!

Затем она поднесла кубок всем гостям по очереди, приглашая их глотнуть меда и прощаясь с каждым отдельно. Когда обряд был завершен, она вновь пригласила их сесть на траву; ей и Кэлеборну принесли кресла. Девы–прислужницы молча окружили ее; Владычица тоже молчала, глядя на гостей, – и наконец произнесла:

– Мы выпили прощальную чашу, и между нами пролегла тень расставания. Но прежде, чем вы нас покинете, я хочу предложить вам в память о Лотлориэне дары Владыки и Владычицы Галадримов. Они – в ладье, на которой мы приплыли сюда.

Вручая дары, она обратилась к каждому по очереди.

– Этот дар Кэлеборн и Галадриэль вручают предводителю Отряда, – сказала она Арагорну, передавая ему ножны, сделанные точно по его мечу. Их покрывало хитросплетение серебряно–золотых цветов и листьев, а меж листьями вкраплены были эльфийские руны из драгоценных камней; вместе они образовывали имя меча – Андарил – и рассказывали его историю.

– Меч, хранимый в этих ножнах, не потускнеет и не сломается, даже если потерпит поражение, – сказала Галадриэль. – Не желаешь ли попросить меня еще о чем–нибудь на прощание? Меж нами ляжет тьма, и может случиться, мы уже не встретимся – разве что далеко отсюда, на дороге, с которой нет возврата.

И Арагорн ответил ей:

– О госпожа, мое желание тебе известно. Ты долго хранила у себя то единственное сокровище, коего я взыскую. Но не в твоей власти дать мне его, даже если бы ты того пожелала. Лишь пройдя сквозь тьму, я обрету его.

– Что ж, может, то, что я дам тебе взамен, послужит тебе утешением, – молвила Галадриэль. – Эта вещь была оставлена мне на хранение, дабы я передала ее тебе, если ты пройдешь через нашу землю.

Она взяла с колен крупный прозрачно–зеленый камень, оправленный в серебро[298]298
  В НС (с. 248) можно прочесть, что у Толкина существовало две версии происхождения и смысла этого подарка Галадриэли. В Гондолине (см. прим. к этой части, гл. 4) эльфийским мастером Энердилом (синд. «одинокое острие»), который мечтал соединить воедино свет солнечных лучей и зелень листвы, был некогда создан камень с волшебными свойствами. Те, кто смотрел в этот камень, видели мир юным, а руки того, кто носил этот камень на груди, давали исцеление больным и страждущим. От Энердила камень попал к Идрил, дочери короля Гондолина Тургона; Идрил спасла чудесный кристалл из пожара Гондолина, когда тот был разрушен. Идрил стала женой человека – Туора и передала камень своему сыну Эарендилу (см. эту часть, гл. 1), запретив передавать его кому бы то ни было. Сама же она отплыла за волны Моря. Когда Эарендил покинул Средьземелье, камень был с ним. Однако по прошествии столетий камень Энердила (или его копия) вновь объявился в Средьземелье. Согласно первой версии, это был тот же камень, по милости Валар(ов) привезенный в Средьземелье Олорином (Митрандиром) (см. прим. к этой части, гл. 2, Он принадлежит к моему Ордену…). Он же и передал камень Галадриэли, сердце которой к тому времени снова обратилось к Валинору: она тосковала по его неумирающим цветам и деревьям. Передавая Галадриэли камень, который звался Элессар, Митрандир заповедал ей вручить его тому, кто будет носить то же имя. Согласно другой версии, Элессар Энердила так и остался в Валиноре, но по просьбе Галадриэли Кэлебримбор создал точное подобие этого камня, так как в искусстве не уступал Энердилу и в свое время тоже жил в Гондолине. Кэлебримбор любил Галадриэль и не мог отказать ей в просьбе. В некотором смысле камень Кэлебримбора по своим волшебным свойствам даже превосходил камень Энердила, но свет прежнего камня был чище, так как с тех пор Средьземелье накрыла тень, омрачившая свет солнца.


[Закрыть]. Брошь имела вид орла, распростершего крылья. Галадриэль подняла камень – и он вспыхнул, как луч солнца в свежей листве.

– В свое время я дала этот камень Кэлебриан[299]299
  Дочь Кэлеборна и Галадриэли, супруга Элронда, мать Элладана, Элрохира и Арвен Вечерней Звезды.


[Закрыть], своей дочери, – продолжала Владычица, – а та подарила его своей. Теперь он переходит к тебе как знак и символ надежды. Прими же ныне предреченное тебе имя: Элессар, Эльфийский Камень из рода Элендила!

Арагорн приколол брошь к груди – и всем показалось, что он стал выше и обрел поистине царственное величие. Бремя многолетних трудов и забот, отягощавшее его плечи, бесследно исчезло. Он выпрямился и произнес:

– Благодарю тебя за дары, о Владычица Лориэна, что привела в этот мир Кэлебриан и Арвен Вечернюю Звезду! Может ли быть похвала выше этой?

В ответ Галадриэль наклонила голову и обратилась к Боромиру. Ему она подарила широкий золотой пояс, Мерри и Пиппину – маленькие серебряные пояски с золотыми пряжками в виде цветка, Леголасу вручила лук, какими пользуются Галадримы, – он был длиннее и крепче чернолесских, а тетива его сплетена была из волос эльфов. К луку прилагался полный колчан стрел.

– А для тебя, маленький садовник, любящий деревья, – сказала она Сэму, – у меня совсем крошечный подарок.

Она вложила ему в руку небольшую шкатулку из простого серого дерева, ничем не украшенную, кроме одной–единственной серебряной руны на крышке.

– Это «Г», что означает «Галадриэль», – ответила она на вопрошающий взгляд Сэма. – Но на твоем языке это может значить и другое – например, «грядка» или «гроздь». В этой шкатулке – земля из моего сада, а с ней – самое могущественное благословение, какое может дать Галадриэль. Оно не защитит тебя в пути, не спасет от опасности, но, если ты сохранишь эту землю и вернешься в конце концов домой, она вознаградит тебя за все. Если твой край будет разорен и опустошен – разбросай эту землю у своего дома, и во всем Средьземелье не будет сада, который сравнился бы с твоим! Когда твой сад расцветет, ты вспомнишь Галадриэль, и тебе покажется, что вдали блеснул свет Лориэна, хотя повстречался ты с нами в дни нашей зимы. Весна и лето миновали и не вернутся уже на землю – разве что как воспоминание!

Сэм покраснел до ушей, пробормотал что–то невразумительное и, крепко сжав коробочку, как можно изысканнее поклонился.

– Какого же дара испросит у эльфов гном? – И Галадриэль перевела взгляд на Гимли.

– Никакого, госпожа, – смиренно ответил Гимли. – С меня довольно и того, что я видел Владычицу Галадримов и внимал ее милостивой речи.

– Слышите, эльфы?! – воскликнула Галадриэль, оборачиваясь к своим подданным. – Пусть никто из вас не говорит больше, что гномы алчны и неблагодарны! Но все же, Гимли, сын Глоина, у тебя наверняка есть заветное желание, и, возможно, я могла бы его исполнить. Назови же его! Я не хочу, чтобы ты, один из всех, ушел без подарка!

– У меня нет заветного желания, о Владычица Галадриэль, – молвил Гимли, низко поклонившись, и вдруг запнулся. – Разве что… разве что если бы мне позволено было просить об одной милости – впрочем, просить о ней я не дерзаю, но твоя благосклонность внушает мне отвагу назвать свою просьбу. Так вот, я просил бы о пряди твоих волос[300]300
  Когда Галадриэль жила в Валиноре, многие считали, что в ее волосах заключена частица Света Двух Деревьев, и ее родич – сам великий Феанор – обратился к ней однажды с просьбой подарить ему локон, но Галадриэль отказала ему, так как относилась к нему с подозрением. Без сомнения, эта история была известна лориэнским эльфам – немудрено, что они изумились дерзости Гимли и согласию Владычицы.
  Один из литературных предшественников Толкина – Г.К.Честертон – в своей биографии католического учителя церкви св. Фомы Аквинского рассказывает о случае, который произошел со св. Фомой в церкви св. Доминика в Неаполе. Из деревянного распятия, перед которым молился св. Фома, донесся голос: «То, что ты написал, будет жить вечно. Выбери же себе любую награду из всего, что ни есть на свете». И св. Фома ответил: «Я выбираю Тебя».


[Закрыть], что превосходят блеском все золото земли, как свет звезд превосходит сияние гномьих алмазов. Ты сама велела мне назвать свое заветное желание, о Владычица!

Эльфы зашевелились, по их рядам пробежал потрясенный шепот. Кэлеборн глядел на Гимли с удивлением, но Владычица улыбнулась:

– Говорят, у гномов руки золотые, а язык деревянный. Но гном Гимли красноречив! Никто еще не обращался ко мне с просьбой столь дерзкой и вместе с тем столь учтивой! И как я могу отказать, если сама велела ему держать речь? Но скажи мне, что бы ты сделал с таким даром?

– Сохранил бы как сокровище, госпожа, в память о словах, которые ты произнесла при нашей первой встрече, – ответствовал Гимли. – И если когда–нибудь я вернусь в родные кузницы, то заключу твой дар в кристалл, который никто не сможет расколоть, и завещаю своим потомкам в знак вечного обета дружбы между народами Гор и Леса.

Тогда Владычица расплела одну из длинных кос, отрезала три золотых волоска и вложила в руку Гимли, молвив:

– С этим даром прими от меня вот какое слово. Я не предрекаю – предрекать сейчас нет смысла: по одну сторону – тьма, по другую – единственная надежда. Но если надежда наша оправдается, говорю тебе, Гимли, сын Глоина: золото будет само течь тебе в руки, но власти над тобой не возымеет.

– А теперь твоя очередь, Хранитель Кольца. – Она повернулась к Фродо. – К тебе я обращаюсь последним, хотя ты далеко не последний в череде моих дум. Для тебя я приготовила вот это.

Она подняла маленький хрустальный сосуд; тот брызнул лучами белого света.

– В этой склянице, – сказала она, – заключен свет звезды Эарендила, растворенный в воде из моего источника. Чем чернее будет ночь вокруг тебя, тем ярче он загорится. Пусть он укажет тебе дорогу во тьме, когда погаснут остальные огни! Помни Галадриэль и ее Зеркало!

Фродо взял скляницу, и в ее свете Владычица на мгновение вновь предстала ему в королевском обличии. Однако величие и красота ее уже не казались грозными. Фродо поклонился, но слов для ответа не нашел.

Владычица поднялась; Кэлеборн повел гостей обратно к причалу. На зеленом лугу сиял золотистый полдень, и вода блестела, как серебро. Все было готово. Отряд занял прежние места в лодках. Звонко прощаясь, эльфы Лориэна длинными серыми шестами оттолкнули их от берега. Лодки вышли на быстрину – и журчащая у бортов вода понесла суденышки вперед. На зеленом берегу, на остром конце Клюва, одиноко стояла Владычица; она молчала – как и те, кто покидал Лориэн. Проплывая мимо, они обернулись к ней и долго смотрели, как мало–помалу уплывает вдаль белое пятно ее платья. Ибо им внезапно пригрезилось, что это Лориэн, словно сверкающий корабль с зачарованными деревьями вместо мачт, удаляется, держа курс к забытым берегам, а они беспомощно и неподвижно покачиваются в лодках на окраине серого, безлистого мира.

Они все еще смотрели назад, когда струи Серебряной влились в быстрые воды Великой Реки и лодки, повернув, устремились к югу. Вскоре белая фигурка Галадриэли превратилась в маленькую блестку – словно окно на дальнем холме, в которое нечаянно ударил луч заходящего солнца, словно дальнее озеро, увиденное с горной вершины, – хрустальная искра на необъятном земном лоне. Фродо показалось, что Галадриэль подняла руки в последнем прощании, и попутный ветер донес слова ее песни – далекой, но внятной и отчетливой. Песня была на древнеэльфийском языке, на котором говорили эльфы, жившие за Морем, и Фродо не понимал слов – понимал только, что прекрасная мелодия не несет утешения.

И все же – так всегда бывает с эльфийскими песнями – слова навеки запечатлелись у него в памяти, и много, много времени спустя он перевел их, как мог; это была эльфийская песня, и жителю Средьземелья трудно было понять, о чем в ней поется.

 
Аи! лауриэ лантар ласси суринен,
Йени унотимэ вэ рамар альдарон!
Йени вэ линтэ йулдар аваниэр
ми оромарди лиссэ–мируворэва
Андунэ пэлла, Вардо теллумар
ну луини йассэн тинтилар и элени
омарйо аиретари–лиринен.
Си ман и йулма нин энквантува?
Ан си Тинталлэ Варда Ойолоссэо
ве фанйар марйат Элентари ортанэ
ар илйэ тиер ундулавэ лумбулэ;
ар синданориэлло каита морниэ
и фалмалиннар имбэ мэт, ар хисиэ
унтупа Калакирио мири ойалэ.
Си вануа на, Ромелло вануа Валимар!
Намариэ! Наи хирувалиэ Валимар
Наи элиэ хирува. Намариэ! [301]301
  Песня–жалоба и одновременно песня–молитва. Галадриэль знает, что ей самой заказан путь в Валинор (см. прим. к гл. 7, Кэлеборн и Галадриэль), и тоскует по своей родине, хотя в свое время предпочла Средьземелье Валинору по собственной воле. Галадриэль надеется, что Фродо дарована будет высшая милость – после всех трудов и испытаний найти покой в Землях Бессмертных, и обращается к Варде с молитвой за него, уступая Фродо свое место на Сером Корабле. Правда, в таком толковании выражена лишь одна из версий истории Галадриэли, но, судя по всему, в момент написания ВК Толкин придерживался именно ее. Другие версии убедительного истолкования этой песни не дают. Галадриэль поет на языке Валинора и Высших эльфов – Квэнии.


[Закрыть]
 

«Ах! Листья сыплются, как золото – длинные годы бесчисленны, словно крыла у деревьев! Долгие годы прошли, протекли, опустели, словно чаши сладкого меда в обширных чертогах за гранью Заката, за синим пологом Варды, где звезды трепещут, внемля песне ее, святой и державной. Кто же наполнит мой опустевший кубок? Возжигательница Варда, Королева Звездного Неба, словно тучи, руки свои подняла над Вечнобелой Горою, и пути погрузились в тень, а из серой земли, словно пенные волны, вздымается тьма, и сокрылись навеки в тумане алмазы Калакирии. Плачьте, живущие на востоке: Валимар уже не обресть вам. Прощай! Но может, ты отыщешь его в тумане? Может, хотя бы ты? Прощай!»

Варда – имя Владычицы звезд, которую эльфы–изгнанники зовут Элберет.

Река внезапно повернула; берега круто ушли ввысь – и Лориэн скрылся. Никогда больше Фродо не довелось ступить на землю этого благословенного края.

Все перевели взгляд вперед. Солнце ударило прямо в лицо, и путники на какой–то миг ослепли: глаза у них были полны слез. Гимли плакал, не таясь.

– Ничто не затмит в моих очах красоты эльфийской Владычицы, – сказал он Леголасу, сидевшему с ним в одной лодке. – Отныне я смогу называть прекрасным только то, что исходит от нее. – Он приложил ладонь к груди и воскликнул: – Зачем я только пустился в этот Поход? Скажи, Леголас! Что мог я знать о главной опасности, подстерегавшей меня на пути? Прав был Элронд: нам не дано было предугадать, что нам повстречается. Я боялся тьмы, боялся пытки, и этот страх не остановил меня – а оказалось, что опаснее всего свет и радость. Если бы я о том ведал, я никогда не отважился бы покинуть Ривенделл. Прощание с нею нанесло мне такую рану, что куда там Черному Властелину, даже если бы я прямо сегодня попал к нему в руки! Горе Гимли, сыну Глоина!

– Нет! – откликнулся Леголас. – Вернее, да! Горе всем нам! Горе всем, кто живет в эти закатные дни, сменившие дни прежние! Таков закон: те, чью ладью несет быстрый поток, обречены находить и терять. Но я считаю, что отныне ты благословен, Гимли, сын Глоина: ты отрекся от того, что тебе дорого, по доброй воле – ведь твой выбор мог бы быть иным. Но ты не оставил друзей, и самое меньшее, что ты обрел в награду, – память о Лотлориэне, навеки чистая и незамутненная; она не увянет и не пожелтеет.