Текст книги "Тихие воды (ЛП)"

Автор книги: Джон Харви

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

  Он изо всех сил пытался сказать «нет » крем-брюле , принял проигрыш с храбрым лицом и попросил двойной эспрессо и счет. По словам Джеки, клуб, в который он собирался, находился всего в нескольких минутах ходьбы, и он не хотел пропускать первый сет.

  Резник никак не мог знать, что бабушка Грабянски – не полька, а англичанка – привела его сюда, на Часовню, во время своих редких поездок к северу от реки. Дешёвые овощи, чулки, открытки на день рождения и сыр, они пошли, шатаясь домой, отягощенные покупками и молодым Ежи, изо всех сил пытающимся удержать свою авоську от волочения по земле. Но не раньше, чем они забрели в магазин пирогов с угрями за бифштексом, пирогом с почками и пюре, голова Ежи была как раз на уровне прилавка и края его белой фарфоровой тарелки.

  Улица, по которой шел Резник, была завалена мусором с рынка того дня, ящиками и коробками, переплетенными ярко-синей бумагой, гниющими апельсинами, виноградом, луком, сочащимся гноем.

  Ритмик находился с левой стороны, за тем местом, где заканчивался рынок. Главная комната была большой, больше, чем ожидал Резник, половина, обращенная непосредственно к нему, была занята обеденными столами. Он успел купить бутылку Будвара и прислониться к боковой стене, прежде чем погас свет, и после краткого объявления на сцену вышла Джессика Уильямс.

  Высокая, рыжеволосая, в длинном свободном струящемся платье, она села за рояль и какое-то время ерзала на высоте табурета. Еще до того, как она начала играть, ее пальцы колебались над клавишами, Резник заметил размер ее рук. Затем, без представления, она начала «I Should Care». Сначала почти почтительно, протирая мелодию по краям, нащупывая новый путь к мелодии, которую она, должно быть, играла – и Резник слышал – сто раз. Десять минут спустя, когда она испробовала все вариации, левая рука, наконец, сделала такой шаг, который заставил бы Джеймса П. Джонсона или Фэтса Уоллера сиять от удовольствия, она закончила под рев недоверчивых аплодисментов.

  И остановился, закрыв глаза, ожидая, пока тишина возобновится. На этот раз это был медленный блюз, построенный из самых простых паттернов и ослепительно демонстрирующий контрапункт, который напомнил Резнику старый альбом, который он купил у Ленни Тристано – «Комплекс до-минор», «Комплекс соль-минор» – боп в сочетании с Бахом. . После этого она явно почувствовала себя достаточно расслабленной, чтобы говорить, и проиграла два набора стандартов и оригиналов, которые быстро привлекли внимание публики и Резника.

  К тому времени, как несколько часов спустя он снова вышел в лондонскую ночь, он знал, что находится в присутствии чего-то – кого-то особенного.

  Я должен волноваться , слова пришли к нему, я должен позволить этому расстроить меня . Когда он набрал номер Ханны из телефонной будки на углу, автоответчик был выключен, и он звонил, звонил, звонил, пока он не прервал связь большим пальцем.

  Четырнадцать

  Резник просидел там не дольше, чем оторвал крышку от своей первой чашки кофе, когда увидел Джеки Феррис, приближавшуюся с противоположного угла площади. Этим утром на ней был коричневый плащ, расстегнутый поверх ржаво-красного хлопкового свитера и синих джинсов. Черно-белые Nike на ногах.

  Это было ухоженное место, окруженное перилами, цветущими кустами и деревьями; цветочные клумбы обозначали периметры скошенной травы. Столовая представляла собой невысокое сборное здание в северо-восточном углу, мощеный полумесяц перед ним, усеянный столами и стульями. Со всех сторон красные и зеленые автобусы тянулись друг за другом в плотном утреннем потоке машин, а тротуары были заняты людьми, направлявшимися на работу.

  – Значит, вы нашли его в порядке?

  «Без проблем.» Рассел-сквер находился менее чем в десяти минутах ходьбы от отеля Резника.

  Джеки кивнул на свою чашку. – Готов к другому?

  «Еще нет.»

  Резник откинулся на спинку металлического стула и стал ждать; кофе был немного горьким, но, по крайней мере, крепким. Джеки снова появилась со своей полистироловой чашкой и двумя ломтиками тостов на бумажной тарелке. Прежде чем попробовать тост или кофе, она закурила сигарету.

  – Так как прошла прошлая ночь?

  «Отлично.»

  «Наслаждаетесь джазом?»

  «Очень.»

  Глядя, как Джеки Феррис откусывает свой первый кусочек, Резник пожалел, что не заказал себе тост.

  «Знаете, я кое-что читал о ней. Джессика Уильямс, верно? Один из таких журналов. Взял ее – что? – за двадцать лет до того, как она смогла получить какое-либо должное признание. Она играла в этих барах, где-нибудь в Калифорнии – Сакраменто, кажется, так было сказано – просто ждала перерыва. В любом случае, судя по тому, что я читал, ее удерживал не только тот факт, что она была женщиной. Тем более, что она была лесбиянкой». Она посмотрела через стол на Резника, слегка прищурившись из-за очков. – Она что-нибудь поняла из этого прошлой ночью?

  Резник покачал головой.

  – И ты бы не догадался, ты не мог сказать по тому, как она играла?

  – Не понимаю, как.

  «Нет.»

  Джеки потушила недокуренную сигарету. – Знаешь, иногда легко быть обманутым. Вы смотрите на кого-то вроде kd lang, который бесчисленное количество раз заполняет Wembley Arena, и думаете, что все изменилось, но на самом деле это не так. Я не знаю, но сколько там джазменок, женщин, которые действительно добились успеха, пробились наверх? Не певцы, а музыканты».

  Барбара Томпсон, Кэти Стобарт, Мэриан МакПартленд – конечно же, Мэри Лу Уильямс, Мельба Листон – та японская пианистка, имя которой он никак не мог вспомнить. «Не так много, – сказал Резник.

  – Мужской мир, а, Чарли? Даже сейчас."

  «Может быть.»

  «Как в полиции».

  – Я думал, что дела пошли лучше.

  Джеки Феррис рассмеялась. «Сколько женщин, какой процент, инспектор и выше?»

  – Вот ты один.

  – И не думай, что это мне ничего не стоило, Чарли. Что, ты не хочешь знать.

  Резник допил кофе и поднял пустую чашку. – Время для другого?

  «Множество.»

  На этот раз он вспомнил тост.

  – Я говорил со своим боссом, – сказал Джеки. «Вот как мы хотели бы, чтобы это разыгралось».

  Комната уголовного розыска была пуста, если не считать Линн, возившейся за электронной пишущей машинкой, которую давным-давно следовало списать на пенсию. Резник стоял в дверях, гадая, сколько времени пройдет, прежде чем она признает, что он здесь.

  – Группа поддержки семьи, – наконец сказала Линн. «Я сам спустился посмотреть на них. Они дали мне интервью, в пятницу. Полдевятого. Если все в порядке.

  Резник кивнул. «Это нормально.»

  Он прошел в свой кабинет и закрыл дверь. Прежде чем он успел сесть, зазвонил телефон; это была Сюзанна Олдс.

  – Марк Дивайн, – сказала она. – Он получил залог.

  Резник вздохнул с облегчением.

  «Конечно, они поставили условие проживания».

  – Квартира здесь, в городе?

  "Да. Запрещено посещать центр города Дерби или любой ночной клуб по эту сторону суда. Запрещено контактировать или вмешиваться в дела любого из свидетелей обвинения. Все в значительной степени то, что вы ожидаете.

  – А Марк?

  «Сказали, что если они думают, что могут сказать ему, что он может делать со своим временем, то они держат свои головы в своих задницах».

  – Он успокоится.

  «Может быть.» Она звучала менее чем уверенно.

  – Я позвоню, – заверил ее Резник, – поговорим. В конце концов, он увидит смысл.

  Судя по тону ее ответа, Сюзанна Олдс не выглядела убежденной.

  Резник пробежал сквозь пробки к Canning Circus и стал торговаться, какую горчицу подать к жареной ветчине в меду и бутерброду Emmenthal, а на гарнир щедро порционный маринованный укроп. Он нес это обратно в здание, когда Джек Скелтон в сияющих ботинках, словно завтра не наступит, торопливо спускался по лестнице.

  – В Централ, Чарли. Что-то произошло с этими встречами по делу о тяжких преступлениях. Пау-вау с шефом. Поезжай со мной, тебя всегда могут подвезти.

  Сидя рядом со Скелтоном на заднем сиденье машины, Резник рассказал ему о ситуации с Дивайн и рассказал подробности его встречи с Джеки Феррис.

  – Хм, – проворчал Скелтон, – Двор не будет помогать нам следить за твоим приятелем Грабьянски и давать экспертные советы, не требуя многого взамен.

  – Немного информации, – сказал Резник, не совсем веря в это. – Им интересна какая-то афера с подделкой документов. У них есть идея, что Грабянски может привести их к причастным к делу людям. Что бы мы ни получили от него, они хотят, чтобы мы им вернули».

  «И это все?»

  Резник пожал плечами. «Уже.»

  Скелтон достал из кармана пачку очень крепких мятных леденцов и бросил одну в рот. «Ну, беги с ним пока. Но не делайте больше, чем мы можем себе позволить. И следите за тем, чтобы они не давали вам повода. Умные ублюдки, их много. Обращайтесь с нами как с деревенскими кузенами, если мы дадим им шанс.

  У Резника все еще был сэндвич, более раздавленный, чем, возможно, было бы удобно, но вкус был почти таким же. Когда он сел на скамейку напротив Пичи-стрит, алкаши, которые останавливались там ежедневно, от рассвета до заката, косо посмотрели на него. Он запил его порцией эспрессо в соседней итальянской кофейне и уговорил Альдо позволить ему воспользоваться своим телефоном.

  Только что вернувшись с работы, настроение Ханны поднялось от звука его голоса.

  В морозилке был суп из огурцов и укропа, и они ели его с ржаным хлебом, который Резник купил после того, как ушел от Альдо; позже смешанный салат, заправленный медом и оливковым маслом, кусок сыра Wensleydale и узкие ломтики сливового пирога. Когда Ханна ненадолго поднялась наверх, чтобы поработать, Резник позвонил Грэму Миллингтону домой и вместо этого позвал его жену. Сержант отсутствовал до вечера и вернется поздно; увидев одного из его осведомителей, подумала Мадлен, не в силах скрыть отвращение в голосе.

  Резник снял обувь, закинул ноги на диван и заснул, слушая Бонни Райт.

  – Я думал, тебе это нравится? – сказала Ханна чуть позже, разбудив его бокалом вина. Бонни и Сиппи Уоллес шутили во время «Женщины, будь мудрыми».

  «Я делаю.»

  «И это?» склонившись над ним.

  – Ммм, – сказал он, отдышавшись, – мне это тоже нравится. В постели, после того как они занялись любовью, она рассказала ему о Джейн, о синяке над почками, о своем состоянии.

  – Ты уверен, что это был Алекс?

  – Кто еще это может быть?

  Медленно Резник перекатился на бок лицом к ней. – И она ничего тебе раньше не говорила?

  "Нет. Не имел представления. Я имею в виду, я знала, что он запугивал ее словесно – мы говорили об этом, – но не… не об этом.

  Резник погладил ее по плечу. «Она должна сообщить об этом официально. Оформите жалобу. И если она еще этого не сделала, идите к ее врачу или в больницу, туда или сюда».

  Ханна подошла ближе, ее грудь упиралась в его руку. – Я думаю, она боится встречаться с кем-либо. Что Алекс может сделать, если узнает.

  «Если она этого не сделает, это может быть еще более пугающим». Ханна перевернулась на спину. – Ты не мог с ним поговорить? Неофициально, я имею в виду?

  «Это трудно.»

  – Но если он ее бьет, если ты знаешь, что он ее бьет…

  «Если она не пожалуется…»

  «Он может делать все, что ему заблагорассудится».

  – Я этого не говорил.

  «Не хуже». Ханна теперь сидела, подтянув ноги к груди.

  Он потянулся к ее руке, и она стряхнула его.

  «Не надо».

  – Что не так?

  – Попробуй обойти меня.

  – Я не пытался тебя обойти.

  – Тогда покровительствуй мне.

  «Отлично!»

  Он откинул одеяло и почти вскочил на ноги, когда Ханна схватила его за руку и крепко сжала.

  Через мгновение Резник встал на колени на кровати и поцеловал ее в лоб, в уголок рта, в глаза.

  – О, Чарли.

  Он лег рядом с ней, и они прижались друг к другу, прислушиваясь к вою и гулу машин с дороги, к грубой синхронности собственного дыхания.

  – Почему она не уходит от него? – сказал в конце концов Резник.

  «Чарли, хоть убей меня, я не знаю».

  Пятнадцать

  Квартира Дивайна располагалась над мясной лавкой на Бат-стрит: пара ветхих комнат, одна из которых также служила кухней, и ванная дальше по коридору. Несмотря на протесты в витрине внизу, что продается только первосортная шотландская говядина, запахи чего-то старого и гниющего внутри бесконечно просачивались сквозь доски.

  Это было третье место, где Дивайн жила за столько месяцев; запертый в своем окружении, застенчивый перед лицом других и, несмотря на себя, испуганный, он быстро возненавидел любые стены, удерживающие его в плену, и набросился, оскверняя и грабя, прежде чем он сбежал. Его предыдущий домовладелец, азиатский предприниматель из Снейнтона, преследовал его со счетом за ущерб, который не намного меньше тысячи фунтов. Резник должен был взять на себя поручительство, прежде чем владелец этого здания согласился взять на себя Дивайн; обещание, что молодой округ Колумбия свернул за угол, успокоился, и если бы это было не так, Резник сам возместил бы все необходимое.

  Так что Дивайн проводил свои дни с несоответствующими шторами, телевизором, играющим в углу одной комнаты, коробками еды на вынос, ненадежно сложенными рядом с эмалированной раковиной, многочисленными пивными банками, кружками с оранжево-коричневыми пятнами от остатков бесконечного чая. Ночь слилась с днем. Когда он отваживался выйти, он должен был идти по улицам, руки в карманах, сгорбившись, лицо отвернуто. Пабы, в которые он ходил, были теми, в которых он мог быть уверен, что его бывшие коллеги не будут найдены, старые плевки и опилки, бары, которые никто не удосужился омолодить, навсегда на грани закрытия. Здесь Дивайн сидел с медленной пинтой, вяло переворачивая страницы « Пост» , « Миррор » или « Сан » .

  Еще месяц назад он проскальзывал в телефонную будку, набирал номер отделения, ждал, пока Миллингтон, или Нейлор, или кто-то еще назовет себя, крепко прижимая ухо к трубке, прислушиваясь к звукам всей этой деятельности, втягивая ее в себя. .

  Несколько раз он звонил Нейлор домой, один раз звонил самому Кевину, а иногда и Дебби – болтовня маленького ребенка на заднем плане, жужжание и треск электрической косилки – Дивайн прерывал связь, не говоря ни слова.

  Сначала медсестра, которую он видел в больнице, проявляла сочувствие, изо всех сил старалась быть понимающей, пыталась убедить его продолжить терапию, проводила с ним время, пытаясь заставить его рассказать о том, что произошло. . Но где-то на линии была одна угрюмая, полупьяная тихая ночь, слишком много, и она перестала звонить, перестала заботиться. Дивайн, сидевший там, сгорбившись от собственной болезненности, почти не слушал, что она сказала в качестве объяснения, едва замечал звук ее шагов, теперь бодрых и уверенных, с облегчением удаляющихся.

  Он подобрал женщину на повороте Мапперли-роуд и, как обычно, заплатил ей за то, чтобы она разделась; когда его эрекция исчезла, она отшутилась и вместо этого приготовила ему чашку чая, показала ему фотографии своих детей. Ночь была медленная и холодная: ей не хотелось бежать обратно на улицу.

  Неделю назад Дивайн впервые вышла на улицу, где это произошло. Несколько часов бесцельных блужданий привели его в лабиринт узких улочек на окраине Рэдфорда, и вот он здесь. Кожу на руках покалывал холод, а ноги отказывались двигаться. В доме горели огни, затемнялись; нормальные люди, живущие нормальной жизнью. Что бы нормальный не имел в виду. Желудок Дивайна сжался, когда он снова увидел краем глаза человека, быстро приближающегося к нему, ощутил тяжелый шорох и взмах бейсбольной биты, ломкий и ясный звук раскалывающейся кости. А потом его ноги выбивают из-под него, разводят в стороны. Руки тянут его ремень, его одежду. Разве я не говорил тебе, что это будут я и ты? Разве я не говорил, что буду с тобой? Рука вокруг его шеи, мощная, запрокидывающая голову назад, пальцы сильно впиваются между его ног. Пизда. Шлюха. Вот оно, это то, что вы хотите . Зубы, когда мужчина достиг кульминации внутри него, впились глубоко в плечо Дивайн, разорвав кожу.

  Потребуется много времени, сказал терапевт, прежде чем вы сможете усвоить все это.

  Костяшки рук Дивайна, прижатых к стене позади него, были исцарапаны и кровоточили. Чего он ожидал, придя сюда в таком виде?

  Рано или поздно, сказал ему терапевт, ты должен противостоять тому, что с тобой произошло, даже принять это, только тогда ты сможешь увидеть это в какой-то перспективе, двигаться дальше.

  «Чушь», – сказала Дивайн. Примите это, сволочи. Чего я, черт возьми, хочу, так это забыть.

  И были времена, когда он уже достаточно выпил, иногда, когда он спал, когда он забывал то, что он делал. Те времена, когда он не просыпался с красными глазами и мокрым от пота, когда сладкий запах крови и бойни скользил между планкой и штукатуркой, пока он не почувствовал его на языке.

  Он стоял у раковины, склонив голову под кран, когда понял, что кто-то стучит в дверь внизу, вероятно, уже давно.

  Резник отвел его в кафе. на Бат-стрит и усадил его у окна, рыночные торговцы расставили свои прилавки на неровном треугольнике земли снаружи. Яйца, бекон, колбаса, фасоль. Резник обильно намазал коричневым соусом, сложил тонкие ломтики хлеба с маслом и, обмакнув их в желток, вытер соки с краев тарелки.

  – Ешь, – приказал он Дивайну. – Ты не выглядишь так, как будто ты уже несколько дней не ел прилично.

  Дивайн был неопрятным, небритым, его одежда начала хаотично свисать с фигуры регбиста.

  «Есть.»

  – Не голоден, – сказал Дивайн, но мало-помалу, неохотно ел – вот что он делал. Десять минут спустя, когда собственная тарелка Резника полностью очистилась, Дивайн поспешила к маленькому туалету в задней части, и ее вырвало. К тому времени, как он вернулся, вытирая салфеткой бледное лицо, Резник уже ждал свежую кружку чая, сладкого и горячего.

  Дивайн закурил сигарету и почти так же быстро потушил ее.

  «Эти условия залога», – начал Резник.

  Нервничая на стуле, Дивайн отвернулся.

  «Проблемы не будет? Марк, проблем не будет?

  – А почему должно быть?

  «Сюзанна Олдс пришла навестить меня…»

  «Заносчивая корова».

  «Хорошо справляется со своей работой».

  «Да, возможно.»

  «Она пришла ко мне, потому что волновалась…»

  «Ну, теперь она может перестать волноваться, не так ли, потому что ты видишь. Смотреть. Слушай, что я буду делать? Удрать на юг Франции? Коста-дель-Соль?

  «Вы ездили в Дерби», – сказал Резник, почти улыбаясь.

  «Чертово Дерби!»

  – У тебя был нож.

  – Да, у меня его больше нет.

  – И ничего подобного?

  Дивайн опустил голову; кожа зудела, а внутри горла было ощущение, будто кто-то проткнул трубку промышленным очистителем. Он поднес кружку ко рту, и чай сгорел. Больше всего на свете ему хотелось скинуть с себя одежду и опуститься в горячую ванну, закрыть глаза.

  – Скажи ей, что ей не о чем беспокоиться. Я буду оставаться чистым.

  «Хорошо.» Резник полез в карман за деньгами, чтобы оплатить счет. «Вы согласны на наличные?»

  Дивайн кивнул: хорошо.

  – Ладно, мне лучше вернуться. А Марк…”

  «Да?»

  – Если когда-нибудь понадобится, позвони мне, на работу или домой, неважно, понял?

  «Ага. Да, спасибо.»

  Поколебавшись всего мгновение, Резник выудил одну из своих карточек, выгнул из верхнего кармана и написал на обратной стороне свой номер, а затем номер Ханны в ручке.

  – В любое время, верно?

  «Правильно.»

  Быстрое рукопожатие, и Резник оставил его сидеть с чашкой чая в руках.

  Джек Скелтон с намерением слонялся по окрестностям офиса Резника. Скелтон, хотя и не совсем вернулся к пику физической формы, когда он когда-то пробегал по четыре мили каждое утро, тем не менее сбросил лишние десять фунтов, которые он набрал за последний год, и сегодня утром выглядел нарядно в легкой шерстяной клетчатой ​​куртке и загорелые брюки, волосы расчесаны до полусантиметра от их жизни.

  Следуя за Резником в его комнату, разделенную перегородками, Скелтон плотно закрыл дверь за его спиной.

  – Объявление, по-видимому, будет сделано со дня на день.

  «Объявление?»

  «Тяжелые преступления. Кто будет главным здесь, в городе».

  – Я думал, Килмартин.

  «Килмартин выбыл. Собрались в Пейсли, предложили ему то, от чего он не смог отказаться.

  – Сезонный абонемент в «Рейнджерс», да?

  «Может быть.»

  – И ты понятия не имеешь?

  Скелтон покачал головой. – Слухи, ты же знаешь, как это бывает.

  Резник знал.

  – Надо было подняться, Чарли, тогда бы у нас не было всего этого… – Суперинтендант замолчал, увидев, что Резник широко улыбается. "Что? Что тут чертовски смешного?»

  «Марлон Брандо. Это было на коробке прошлой ночью. Где он боксер, работает в доках. Я мог бы быть соперником, Чарли . Сидит там со своим братом на заднем сиденье машины».

  Скелтон покачал головой. – Должно быть, пропустил.

  Резник тоже, если бы Ханна не придиралась к нему. Чарли, тебе понравится. Честно. Просто дайте ему шанс.

  – А как насчет другого дела? – спросил Резник. – Эта сделка с Ярдом.

  Скелтон похлопал себя по карманам в поисках сигарет, снова вспомнив, что сдался. «Передали его власть предержащие. Беспокойство о возможных расходах, сверхурочных, вы знаете, что это такое, но в основном, да, до тех пор, пока вы не думаете, что они будут давать нам отмазку, присваивать себе все заслуги, вы можете двигаться вперед.

  Резник кивнул. – Я думал, что возьму на борт Карла Винсента. Он расследовал первоначальную кражу. Даже знает кое-что об искусстве.

  – Как правило, не так ли, Чарли. Его вид. К этому склоняюсь, если вы понимаете, о чем я.

  – Джеки Феррис, – сказал Резник. «Я помещу ее в картину. Позвони ей».

  В конце концов, он дозвонился до нее в половине пятого дня, Джеки была занята отслеживанием нескольких зацепок, которые пришли ей ранее днем.

  «Хорошо», – бодро сказала она, когда Резник сказал ей, что они могут продолжать. «Великолепно». А потом: «Ваш приятель Грабьянски, моя лучшая информация, он заигрывал с персонажем по имени Эдди Сноу. Возможно, он использует его, чтобы застрелить Далзейлов.

  – А Сноу, ты думаешь, он мог быть замешан в этом деле с подделкой документов?

  – Это большая вероятность, да.

  Резник рассказал ей немного о Карле Винсенте, о причинах, по которым он хотел вовлечь DC.

  "Отлично. Почему бы мне не подойти к вам на этот раз? Мы можем пройти по земле».

  «Ты уверен?»

  "Почему нет? Вы можете показать мне замок. Познакомь меня с Робин Гудом».

  Шестнадцать

  Карлу Винсенту оставалось семнадцать дней до своего двадцать девятого дня рождения; достаточно стар, чтобы быть DC, почти слишком стар, если учесть, что он был умным, быстрым, хорошим в том, что он делал. Конечно, не помогло то, что Винсент был черным. В Лестере, городе с очень большим азиатским населением, где он служил большую часть своей карьеры, было менее чем удобно, что он был совершенно не тем оттенком черного, тем, чье происхождение уходит корнями в Карибское море, а не в Бангладеш. или Пакистан.

  Как ни странно, на пути продвижения Карла Винсента не помешало то, что он был геем. Это не было просто фактором, потому что, пока он не переместился на тридцать или около того миль дальше на север, никто в Иове не знал. С момента своего первого поста Винсент установил распорядок, согласно которому его личная жизнь оставалась именно такой. В тех редких случаях, когда он посещал гей-клуб, он тщательно следил за тем, чтобы не было других офицеров; один раз, когда его заметили, а затем бросили вызов, Винсент выдал свой визит за работу, тайную проверку информатора, и его объяснение было принято. У него никогда не было отношений с другим офицером; он отрекся от коттеджа; он не был членом Ассоциации полиции лесбиянок и геев. В том, как он ходил, стоял или говорил, не было ничего женственного или манерного.

  Но почти сразу после того, как он присоединился к команде Резника, что-то произошло, дело об убийстве, над которым они работали, потребовало от него заявления о своих сексуальных предпочтениях, а затем, более или менее по предложению Резника, выступить перед всем отрядом.

  Он подумал, что в том факте, что единственным офицером, у которого, похоже, были проблемы с принятием своей гомосексуальности, была неприятная ирония, думал он, был Марк Дивайн. Ирония усугубилась, когда именно Винсент первым прибыл на место нападения Дивайна и отбился от нападавшего; Винсента, который осторожно накрыл Дивайн грязной простыней и держал его, хотя и ненадолго, в колыбели на руках.

  Для сегодняшней встречи Винсент выбрал свободный легкий шерстяной костюм бледно-песочного цвета и темно-синюю рубашку с оттенком черного. Он не носил галстука. Следящий за модой, заметил бы Скелтон: модно. Так склонен, в его роде, если вы понимаете, о чем я.

  Джеки Феррис решила путешествовать поездом и поделила свое путешествие между чтением распечаток из « Электронного телеграфа » о ста шестидесяти одной картине, пропавшей из коллекции Министерства обороны, и новой Стеллы Даффи. Из них двоих у Даффи был лучший секс.

  Однажды она побывала в книжном магазине Стеллы Даффи где-то в Ковент-Гардене. Все рыжие волосы и развевающийся белый хлопок. Когда один из зрителей спросил ее, беспокоит ли ее реакция на смазливые любовные сцены, она ответила, что рассказала историю своей матери в Новой Зеландии, которая после прочтения «Девушки из календаря» сообщила ей, что собирается приехать . вернуться на землю лесбиянкой, потому что им явно было веселее.

  Что ж, подумала Джеки, отбрасывая чашку бесплатного чая «Интер-сити», на эту точку зрения нельзя чихать.

  Резник послал Карла Винсента встретить ее на вокзале; он сразу узнал ее, стройную фигуру в коричнево-белом платье на пуговицах и льняной куртке с широкими лацканами, с мягким кожаным портфелем под мышкой.

  «Инспектор Феррис? ДК Винсент. Карл. Местный УГО». Он протянул руку и ухмыльнулся. «Добро пожаловать в город».

  "Спасибо. Джеки Феррис, детектив-инспектор. Подразделение по искусству и антиквариату, прикрепленное к группе специалистов Верфи по борьбе с организованной преступностью. Не то, чтобы я пытался принизить ранг.

  «Точно нет.»

  «И я обычно получаю розы». Она широко улыбалась.

  "Держу пари. Но пока это лифт в Замковый музей. Начальник подумал, что там будет легче поговорить, чем в его кабинете».

  – Хорошо, – сказала Джеки, и Винсент повел ее к своей машине. «Дайте мне шанс взглянуть на их Бомберг».

  «Прости?»

  «Дэвид Бомберг. Я просмотрел владения Замка. У них не так много современных вещей, но его стоит проверить».

  Винсент придержал пассажирскую дверь. – Боюсь, я еще не так много знаю.

  – Но ты быстро учишься.

  «Я надеюсь, что это так.»

  «Хорошо.»

  Резник прибыл в Замок на двадцать минут раньше и медленно обошел территорию. Он стоял на южном парапете и смотрел вниз на канал: дети ловили рыбу, мужчина в ярко-синем спортивном костюме катался на велосипеде, пары, сокращавшие путь до супермаркета или базы отдыха, степенное движение красно-желтой баржи по серому… голубая вода. По всей вероятности, к тому моменту она уже была мертва, молодая женщина, чье тело уплыло к дальнему шлюзу и так и не было опознано, ее пустое, почти безликое лицо на мгновение всплыло на поверхность сознания Резника.

  Сколько было тех, чья смерть все еще нуждалась в надлежащем объяснении и разрешении? Сколько женщин в воде, канаве или скоропалой могиле, их тела валяются на обочинах дорог или на лестничных клетках заброшенных домов?

  Сто девяносто по всей стране? Двести?

  Полдюжины в его непосредственной близости, и они достаточно близки по причинам и средствам, чтобы предположить, что между ними может быть связь. Но не его дело, не больше. Тяжкие преступления: их дело. Повернувшись, Резник выкинул это из головы и увидел, как один из служителей в форме открыл ворота на Лентон-роуд, и Винсент въехал.

  «Чайкейки», – с энтузиазмом сказала Джеки Феррис. «В таком месте должны быть кексы».

  Уже нет.

  Они сидели в дальнем углу удивительно светлого и просторного помещения кафе. недавно отремонтированный, со свежей краской, модными, но удобными стульями, а также дорогими, но вкусными пирожными и пирожными. Официантка, молодая и бодрая, целеустремленно пробиралась между ними тремя и парой бывших дам в солидных шляпах.

  «Что касается мошенничества, – сказала Джеки, – то это почти классика. В основном просто и с красотой охвата всех основ ». Ее первый укус сказал ей, что датский абрикос был таким же вкусным, как и выглядел – она была в своей стихии. «Вечная проблема с продажей подделок, независимо от того, насколько хорошо они выполнены, – это установление авторства. Очевидно, что копирование произведения, которое уже есть в известной коллекции, – пустая трата времени. Выбирайте художника, у которого вообще нет репутации и от которого мало что можно выиграть. Итак… – делает паузу для эффекта и пробует свой чай „Английский завтрак“, – … умный ход – рисовать в стиле того, кто богат, но не очень знаменит, выбрать тему, над которой они работали бы на определенном этапе своего творчества. карьеру, а затем предоставить ей безупречную аутентификацию».

  – Звучит не так просто, – сказал Винсент.

  «Они совершают вторую подделку. Или набор подделок. Архивы Тейт, например, признаны основным источником документации по искусству ХХ века. Эти люди получили доступ к архивам, что само по себе несложно при соответствующей аккредитации, и каким-то образом изменили информацию, включив в нее ссылки на поддельную картину».

  «Высокоспециализированный», – заметил Резник.

  "Абсолютно. Кто бы ни отвечал за это, они очень осторожны, очень хороши. И они знают историю своего искусства задом наперёд».

  «Какие вещи они подделывают?» – спросил Винсент. «Какие документы вам нужны?»

  «Умная вещь – и именно поэтому ничего из этого не было замечено в течение, ох, пяти или шести лет, возможно, больше, – это то, что они использовали всю гамму. Поддельные письма от родственников или покровителей, иногда от самих художников. Ссылки в критических монографиях. Внесены дополнения в каталоги. По крайней мере, в двух случаях они специально отпечатали целый каталог, якобы относящийся к шоу, которое, когда вы вернетесь, так и не состоялось. И по мере того, как развиваются информационные технологии, некоторые из этих поддельных дополнений уже попали на компакт-диски».

  – Но мы не говорим здесь о Пикассо, – сказал Винсент. «Так кто?»

  Джеки Феррис пожала плечами. «Бен Николсон. Некоторые абстрактные импрессионисты. Например, Джоан Митчелл и Адольф Готтлиб».

  Резник подал официантке еще один фильтрованный кофе. – Кольцо за этим, значит, их должно быть как минимум три. Кто-то подделывает картины, кто-то обрабатывает фальшивую документацию, а третья сторона продает картины».