Текст книги "Разум и чувства"
Автор книги: Джоанна Троллоп
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)
Она начала потихоньку спускаться по склону к проезжей дороге, откуда тропинка вела в Бартон-коттедж. Автоматическим движением Марианна сунула руку в карман, чтобы проверить мобильный телефон, и тут же ее отдернула. Она не станет мучить себя, каждую минуту проверяя, нет ли от него сообщений. Именно по этой причине она уже перевела телефон в беззвучный режим. Он сказал, что свяжется с ней и все объяснит, когда ситуация будет улажена, значит, так тому и быть. Она ему верит. Она знает его – он выполнит все, что обещал. Более того, думала Марианна, осторожно ступая по крутому склону к дороге, где впервые увидела его машину, он, вполне возможно, кое-чем ее приятно удивит.
Так, пройдя полпути до коттеджа, Марианна вдруг ощутила, что на сердце у нее стало гораздо легче. Здорово было поглядеть на Алленем, снова вернуться в тот волшебный день, напомнить себе, что у исключительных людей и отношения должны быть тоже исключительными. И тут, обогнув угол коттеджа и оказавшись ввиду площадки, которую сэр Джон засыпал гравием под парковку, она заметила серебряное пятно – серебристо-серый автомобиль, точно того же цвета, что и у Уиллза, и бросилась бежать, спотыкаясь и еле дыша, к нему, распахнув объятия.
Оказалось, на дороге стоял «Форд Сиерра». Старенький «Форд Сиерра» с ободранной полосой белой краски на борту. А из него вылезал Эдвард Феррарас, осунувшийся и усталый, в свитере, который Уиллз не согласился бы надеть даже под страхом смертной казни.
Эдвард слабо улыбнулся ей и сказал:
– Здравствуй, Эм.
– И где же ты пропадал? – спросила Маргарет.
Они расселись в кухне вокруг стола, на котором стояли макароны с сыром и большая миска салата, – Маргарет специально поставила ее так, чтобы остальные не видели, ест она салат или нет.
Эдвард опустил вилку с макаронами, которую только-только поднес ко рту.
– О, в разных местах, – ответил он туманно. – В Плимуте и еще кое-где. Как обычно.
Элинор не смотрела на него. Она вообще ни на кого не смотрела. Они с Маргарет приехали домой только под вечер и застали там Эдварда с Марианной, по очереди играющих на гитаре, и Белл, орудующую на кухне: «Как славно, когда есть для кого готовить, дажеесли это просто макароны с сыром!» – приветствовала она дочерей. Никто, казалось, не был особенно рад видеть Элинор, не говоря уже о том, чтобы поинтересоваться, как прошел ее день на работе. Ладно, день был уже четвертый, а не первый, но все равно это ее первая неделя.А Эд – разве не должен он был поздороваться с ней хоть немного теплее, чем с Маргарет? Разве нет?
– Ты заезжал в Норленд? – поинтересовалась Белл.
Дожидаясь, пока сварятся макароны, она, судя по всему, пропустила бокальчик вина – щеки у нее раскраснелись.
Он ответил по-прежнему туманно:
– Где-то месяц назад.
Марианна наклонилась вперед; глаза ее сияли.
– И как там? О, расскажи, как там сейчас?
– Как и везде осенью, – коротко бросила Элинор. – Все усыпано мертвыми листьями.
– Элли!
Элинор молча смотрела на макароны у себя в тарелке.
– Есть вещи, – продолжала Марианна, – которые совсем не обязательно говорить вслух. Вот, например, про эти твои мертвые листья. Магз, ты совсем не ешь салат.
– А как вам Мидлтоны? – спросил Эдвард.
– Ненавижусалат! – скривилась Маргарет.
Марианна зажмурила глаза.
– Они ужасны! Просто нет слов.
– Вовсе нет! – возмутилась Элинор.
– Из-за них, – голос у Марианны стал трагическим, – мне пришлось пережить больше, чем я вообще, как мне казалось, способна пережить.
Элинор пододвинула к Эдварду миску с салатом.
– Не обращай на нее внимания.
– Дорогая! – с упреком воскликнула Белл.
– Места здесь красивые, – твердо сказала Элинор. – Дом вполне удобный. А Мидлтоны к нам очень добры.
Белл посмотрела на Эдварда.
– Кстати говоря, Эд, как там ваша мама?
Он скорчил гримасу.
– Не спрашивайте.
– Почему? – спросила Марианна.
Эдвард выудил из салата маленькую помидорку и забросил ее в рот. Потом ответил, жуя:
– Она никакне хочет понять, что я лишен всяческих амбиций.
– Но это же не так, – негромко возразила Элинор.
– Ладно. Лишен ееамбиций.
– Я думаю, дорогой, – звонко произнесла Белл, – что она просто волнуется за вас. Наверняка ей хочется быть уверенной, что вы сможете себя содержать.
Эдвард мрачно откликнулся:
– Деньги еще не все.
Элинор сделала глубокий вдох.
– Да. Но лучше, когда их достаточно, – сказала она.
– Достаточно, – мечтательно заговорила Марианна, – чтобы содержать красивый дом и путешествовать по всему миру.
– А я хочу выиграть в лотерею, – провозгласила Маргарет. – Отличный вариант!
– Вот только…
Элинор улыбнулась младшей сестренке.
– Ох, Магз!
Эдвард, тоже улыбаясь, сказал:
– Тогда ты сразу же купила бы машину.
– А я, – подхватила Марианна, – покупала бы картины. И одежду. Виллы на островах. И приглашала бы музыкантов у меня петь.
Эдвард ухмыльнулся, глядя на нее.
– Значит, Марианна все так же верна романтике. А Маргарет – машинам. Как хорошо, что хоть что-то в этом мире остается неизменным.
Марианна внезапно посерьезнела.
– На самом деле, я оченьизменилась, Эд.
Повисла короткая пауза. Потом Эдвард несчастным голосом сказал:
– Я тоже.
– А я нет, – нарочито громко заметила Элинор.
– Ты – нет, – с облегчением сказала Белл. – Ты совсем не изменилась.
– Я по-прежнему, – продолжала Элинор, – плохо разбираюсь в людях. Например, считаю, что какой-то человек очень хороший, а на самом деле оказывается наоборот. Наверное, глупо с моей стороны верить пустым словам. Надо смотреть на поступки, да? И верить только собственным глазам и ушам. А вы как думаете?
За столом опять воцарилось молчание, на этот раз гораздо более неловкое. Потом Маргарет потянулась через стол и схватила Эдварда за руку.
– Что это у тебя?
– Ты о чем?
– Это кольцо! Ты носишь кольцо.
Эдвард убрал руку с кольцом на колени.
– Ничего особенного.
– Ну-ка, покажи! – потребовала Маргарет.
Эдвард заколебался. Белл с улыбкой склонилась к нему.
– Ну же, дорогой! Покажите нам.
Преодолевая внутреннее сопротивление, Эдвард поднял правую руку и снова положил ее на стол. На безымянный палец было надето серебряное кольцо с плоским голубым камнем.
– Ты же не носишь кольца, – сказала Марианна. – Ты не тот человек, кто заботится о всяких побрякушках.
– Это подарок, – принужденно улыбнулся Эд.
– От кого?
– Фанни, – снова вмешалась Маргарет, – никому не станет дарить таких колец.
На Эдварда жалко было смотреть. Кое-как ему удалось стащить кольцо с пальца и, извернувшись на стуле, затолкать его в задний карман джинсов.
– Да так, ни от кого, – ответил он. – Это не имеет значения.
– Оно похоже на кольцо Элли, – сказала Маргарет. – Нет, правда, у нее такое же кольцо.
Элинор помахала в воздухе рукой.
– И где же оно? – спросила она. – Что-то я его не ношу.
Эдвард снова опустил глаза. Маргарет настаивала:
– Оно похоже на твое.
– Серьезно? – спросила Элинор, обращаясь к Эдварду. – Оно похоже на мое?
Он ничего не отвечал. Белл взяла в руки бутылку с вином.
– Кому-нибудь добавить?
Все сидели молча. Она вылила остатки вина себе в бокал.
– Ладно, тогда я допью. Это подарок от Джонно. Он так добр к нам: постоянно то приглашения, то подарки. – Она бросила на Эдварда короткий взгляд. – Наверняка он захочет повидаться с вами. Закатит вечеринку, как только прознает о вашем приезде.
– Если я еще когда-нибудь и поеду в Бартон на вечеринку, – заявила Маргарет, – то только с Уиллзом на его машине.
Эдвард, встрепенувшись, обвел взглядом всех сидевших за столом.
– А кто такой Уиллз?
– Знакомый Марианны, – быстро ответила Элинор.
Эдвард поглядел на Марианну. Лицо у нее сияло.
– И, похоже, владелец роскошного авто? – поддразнил он ее.
Марианна развернулась к Эдварду; от радости слезы навернулись у нее на глаза.
– О, он тебе обязательно понравится! – пылко воскликнула она.
– Я в этом не сомневаюсь. И когда же вы сможете нас познакомить?
Марианна, с мокрыми глазами, широко улыбнулась ему.
– Скоро, – ответила она. Потом, все так же улыбаясь и кивая головой, обвела глазами мать и сестер. – Скоро!
8
В доме было очень тихо. Ветер на улице тоже успокоился, так что Белл была уверена, что услышит шорох шагов или автомобильных шин по гравию, если кто-то вдруг появится. Вряд ли ее застанут врасплох: Магз сейчас в школе, Элинор на работе, а Марианна пошла с Эдвардом прогуляться – для него это была последняя прогулка перед отъездом, а для нее еще одна возможность бросить печальный, истосковавшийся взгляд на Алленем.
Если бы Эдвард не сказал, что это их последняя прогулка, поскольку ему надо ехать, Белл не учинила бы обыска в спальне Элинор. Если бы он не пожаловался на то, что совсем не хочет уезжать и ни одно место на земле, кроме их дома, ему не мило, она ни за что не стала бы копаться в вещах старшей дочери, тем более таким постыдным, скрытным образом. Все дело в том, что она совсем не понимала, что движет Эдвардом, да, собственно, и Элинор. Всю неделю та держалась с ним исключительно вежливо, но не выказывала ни особенной теплоты, ни внимания. А ведь он так явно этого хотел, прямо-таки напрашивался! Любая нормальная женщина, думала Белл, чуть ли не оскорбляясь таким поведением дочери, непременно постаралась бы как-то утешить мужчину, столь очевидно нуждавшегося в теплоте и ласке, как Эдвард Феррарс.
Но только не Элинор. Она считала не только допустимым, но даже естественным вести себя с Эдвардом как со славным, но немного утомительным младшим братишкой. Когда Белл с легким упреком сказала, обращаясь к ней: «По-моему, он ужасно подавлен, бедняжка», – Элинор ответила лишь: «Значит, у нас таких двое, он и Марианна, родственные души», – и прибавила громкость в радиоприемнике.
Когда же Белл попыталась пересказать Элинор содержание весьма важного разговора между ней и Эдвардом касательно расхождений в представлениях о жизни у него и остальных членов его семьи, а также отчаяния, в которое его повергали их попытки его переубедить, та вежливо дождалась, пока мать закончит, а потом сказала:
– Мне все это известно, мама. Я знаю, чего они хотят. И знаю, чего он хочет. И я в курсе, что его мать всю жизнь давит на него.
– Тогда почему бы тебе не быть с ним чуть-чуть добрее?
– Я и так с ним добра. Даже очень.
Белл, раздраженная, негромко фыркнула.
– Дорогая, ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. В Норленде вы…
– В Норленде все было по-другому, – перебила ее Элинор. – Мы были другими.
– Но мне казалось, ты любишь его, разве нет?
– Мама, – воскликнула Элинор, полыхнув в ее сторону гневным взглядом, – я не собираюсь ни за кембегать, это понятно? И не собираюсь сплетничать об Эдварде и обсуждать свои чувства к нему. Ни с кем и никогда. Тебе ясно?
Белл в ответ только моргнула. У себя в голове она вдруг услышала знакомый голос Генри, утешавший ее сочувственным тоном: «Прошу, не расстраивайся, дорогая. Не надо». Она сглотнула.
– Хорошо. Хорошо, Элли.
Элинор немного успокоилась.
– Спасибо.
– Мне просто не хочется, чтобы и тыбыла несчастна.
Элинор чмокнула мать в щеку.
– Я не несчастна.
Она действительно не выглядела несчастной – по крайней мере, так явно и неприкрыто, как Марианна, большую часть времени. Однако оставалось что-то – какая-то тень, сдержанность, недоговоренность, – от чего на сердце у Белл было по-прежнему неспокойно: вот почему она и отправилась в комнату Элинор в поисках какого-то свидетельства в пользу Эдварда Феррарса и искренности его намерений, шедших вразрез с планами его тщеславной мамаши. Ужасно, иначе не скажешь, когда сразу две из трех твоих дочерей влюбляются в мужчин, жизнь которых окутана всякими загадками и тайнами.
Комната Элинор сильно отличалась от спален Маргарет и Марианны. Младшие сестры жили в вечном хаосе: правда, у Марианны он был элегантный, этакое художественное смешение цветов и фактур, а у Маргарет – просто неразбериха. У Элинор же во всем наблюдалась система и определенный порядок. Она точно знала, где лежит синий свитер, где – ручки и карандаши, а где водительские права. К своему стыду, Белл обнаружила у нее в комнате папки с документами, подписанные «Бартон-коттедж» и «Важное», а также стопку счетов, придавленную тяжелым гладким камешком, поперек которых красной ручкой было написано «оплачен». На комоде были расставлены фотографии Генри – короткий всхлип, – и маленького Гарри, и всех трех сестер в рождественских нарядных платьицах и веночках из мишуры, и ее самой, на фоне цветочной клумбы в Норленде, в широкополой соломенной шляпе и с букетом дельфиниумов. Перед фотографиями Элинор выставила в ряд лакированные индийские шкатулки разных размеров, в которых хранила свои бусы и браслеты, перепутанные между собой и слегка запыленные. Белл сунула руку в самую маленькую из шкатулок, где лежали скрепки для бумаги, один-два ключа и несколько колец, которые она вытащила и разложила на комоде: одно пластмассовое, бирюзового оттенка, одно латунное – из Индии? – с круглым красным камешком, похожим на мрамор с прожилками, и серебряное, в виде гладкой полосы. Белл покрутила серебряное кольцо в пальцах и увидела, что в него вставлен голубой камень. Она сразу же узнала его. Кольцо было в точности такое же, как то, что Маргарет заметила на руке Эдварда за ужином в день его приезда, отчего тот ужасно смутился, разве что меньшего размера. Значит, у Элинор и Эдварда одинаковые кольца.
Белл осторожно собрала все три кольца и снова положила их в шкатулку, смешав с кучкой скрепок. У них все время были одинаковые кольца, но они их не носили. И уж точно не хотели, чтобы этот факт кем-то обсуждался. Они не поссорились, иначе Эдвард ни за что бы не приехал, – это во-первых, и, во-вторых, не остался бы на целую неделю. Кроме того, как справедливо заметила Элинор, она была к нему очень добра. Возможно, они чего-то ждут. Может, это имеет отношение к матери Эдварда, может… Настороженный слух Белл уловил шорох шагов по гравию. Кто-то приближался к дому. Она быстро вышла на лестничную площадку и выдвинула ящик комода, куда Элинор сложила полотенца и постельное белье после переезда в Бартон-коттедж. Может, Элинор права, и ей не о чем волноваться? Дочь не выглядит несчастной, а Эдвард не более несчастен, чем обычно. Парадная дверь распахнулась.
– Мам? – позвала Марианна.
– Я здесь, наверху, – откликнулась Белл. – Разбираю полотенца.
Тони Мазгроув, ассистенткой которого работала Элинор, раздобыл для нее машину. Она принадлежала его пасынку, который на три года уехал в Боливию: тот сказал, что пусть уж лучше кто-нибудь на ней ездит, чем она будет стоять на кирпичах в гараже у Тони. Тони обещал, что компания оплатит страховку и налоги, так что Элинор придется тратиться только на бензин.
Элинор не сразу нашлась, что ответить. Тони, резковатый мужчина лет сорока, в упор поглядел на нее.
– Вам она не нужна? Большинство людей в вашем положении не преминули бы воспользоваться таким шансом.
– О нет, очень нужна!
– Тогда в чем дело?
– Просто вы, – сказала Элинор, – слишкомдобры ко мне. Может, через три месяца вы решите, что я вам не подхожу. И тогда…
– Вот уж нет, – ответил Тони Мазгроув. – Вы работаете чертовски здорово.
Он протянул ей ключи от машины.
– И не требуете прибавки. А теперь бегом из моего кабинета.
Машина, думала Элинор, с усилием переключая передачи, чтобы опробовать их, не заводя двигатель, вряд ли произведет впечатление на Маргарет. Она была еще более потрепанной, чем у Эдварда, – о нет, нельзя думать об Эдварде! – да еще и выкрашена вручную ярко-оранжевой краской, что только привлекало к ней лишнее внимание, в данном случае совершенно нежелательное. Тем не менее на ней можно было передвигаться. Теперь она сможет ездить из Бартона на работу и завозить Маргарет в школу. Они больше не будут полностью зависеть от сэра Томаса и чувствовать себя обязанными ему. И пасынок Тони Мазгроува, и их компания в целом – все были к ней очень добры. Ей здорово повезло, поэтому она должна быть благодарна и старательно демонстрировать всем окружающим, а особенно своей семье, что между ней и Эдвардом ничего не изменилось, во-первых, потому, что и меняться-то было нечему,а во-вторых, все равно ничего не изменишь, пока он не вырвется из-под материнской опеки.
А вот уж к этому, твердо сказала себе Элинор, осторожно выводя машину со стоянки и выезжая на улицу, я не собираюсь иметь никакого отношения. Мать Эдварда – его проблема, а не моя. Мне, может, и хотелось бы, чтобы он перестал слепо ей подчиняться, но я по собственному опыту знаю, как тяжело противостоять члену своей семьи, который, если ему что-нибудь не по душе, способен надолго испортить жизнь всем вокруг. Эд в безвыходном положении. Я, в каком-то смысле, тоже. Однако, по неизвестной причине, о которой я пока не готова у него спросить, он носит в точности такое кольцо, как то, которое подарил мне, сказав, что купил его в ремесленной лавке в Плимуте, потому что девушка, которая его изготовила, была местная и звали ее Элинор. Мне надо как можно скорее взять себя в руки, и я это сделаю. Я смогу.Очень неприятно осознавать, что я так и не забыла его – даже совсем наоборот, – но я уверена, что и он тоже не забыл обо мне, и поэтому мне нельзя постоянно спрашивать себя, в порядке я или нет, ведь это все равно что трогать языком больной зуб, и если я буду так делать, то просто сойду с ума.
Она притормозила перед школьным подъездом, отчего машина резко содрогнулась. Маргарет теперь приходилось оставаться в школе на вторую половину дня и прямо там делать уроки – «Это ужасно несправедливо, с какой такой стати, когда Томас всегда может приехать и забрать меня, он сам сказал, ты ужасно, ужасно противная», – чтобы Элинор могла забирать ее после работы и привозить домой. Маргарет уже стояла на тротуаре в перекошенной на один бок форменной юбке и сердито копалась в своем телефоне. Она во все глаза вытаращилась на автомобиль.
– Ты же не хочешь сказать, что это чудовище наше?
Элинор похлопала ладонью по пассажирскому сиденью.
– Залезай!
– Шутишь? Это ведь просто утиль.Что обо мне подумают друзья!
– Подумают, что тебе везет: не надо ездить в переполненном автобусе. Как прошел день?
Маргарет вздохнула и потянулась за ремнем, чтобы пристегнуться.
– Фигово.
– Что?
– Ты слышала.
– Что значит, – строго переспросила Элинор, – «фигово»?
Маргарет развернулась к сестре и громко повторила:
– Фи-го-во. Значит, плохо.
– А-а.
Маргарет снова взялась за телефон.
– Вот, глянь-ка.
– Не могу, Магз, я же веду машину.
– Нам надо ехать не домой, а в Бартон-парк.
– Зачем?
– Мама просит. Она прислала СМС. Там Джонно, и миссис Джей, и все остальные. Нас зовут познакомиться с еще одной дочерью миссис Джей. В этом роде.
Элинор тихонько застонала.
– Ну почему именно сегодня?
– Вот и я думаю. Достаточно того, что Эд уезжает, так тут еще это. – Она снова вздохнула. – В нашей школе у всех нормальная жизнь, а у меня черт-те что.
Элинор похлопала ее по коленке.
– Бедняжка!
– Конечно, тебе-то все равно, – рассерженно бросила Маргарет. – Тебя ничего не колышет.
– Что ты имеешь в виду?
– Я имею в виду, – сказала Маргарет, – что тебя ничем не выбьешь из колеи. У тебя всегда все тип-топ. – Она искоса взглянула на Элинор. – Так или нет?
– Какой ужасный дождливый день, – громогласно воскликнул сэр Джон, стоявший в дверях, целуя их всех по очереди, пока они проходили мимо него в холл Бартон-парка. – Льет как из ведра.
Он ухватил Марианну за руку.
– Слишком сыро для твоей обычной прогулки в Алленем, да?
В ответ она одарила его мрачным взглядом исподлобья.
– Зато у нас сегодня вечеринка! – объявил сэр Джон. – И гости! И еда, и вино, и камин разожжен! Жаль только, бедняга Билл до сих пор не может вырваться из Лондона.
Из библиотеки послышался шум, и в дверях появилась миссис Дженнингс, а за руку с ней очень миниатюрная, очень хорошенькая и, очевидно, беременная молоденькая женщина.
– Дорогие мои! Знакомьтесь, это Шарлотта.
Сэр Джон обнял свояченицу за плечи.
– Ни дать ни взять персик, правда?
Белл, сообразив, чего от нее ждут, сделала шаг вперед и поцеловала Шарлотту в щеку.
– Это точно.
Шарлотта выглядела польщенной.
– Да уж, персик! И какой большущий! Мне рожать только под Рождество, а я уже просто необъятная.Хуже кита, выброшенного на берег. – Она звонко рассмеялась. – Хотя нет, зачем же так обижать китов!
Элинор улыбнулась ей в ответ. Шарлотта казалась такой очаровательной и такой веселой – в отличие от своей более рослой, стройной и не менее хорошенькой сестры. Элинор поискала глазами Марианну. Та стояла, разглядывая висевшую на стене картину – мальчик в синих брюках, а рядом с ним породистый пес, – и выражение ее лица не предвещало ничего хорошего.
Элинор тихонько позвала:
– Эм?
Марианна тяжело вздохнула и отошла еще дальше.
– Оставь ее, – театральным шепотом посоветовал сэр Джон. – Позволь спокойно потосковать в одиночестве.
Шарлотта Палмер привстала на цыпочки, словно пытаясь привлечь внимание Марианны.
– По мне, так ты нашла великолепный объект для страданий! – провозгласила она. – Он просто потрясающий! Честное слово, даже лучше Джорджа Клуни. Уиллз великолепен.Кстати, в Лондоне он живет по соседству с нами.
Марианна по-прежнему не сводила глаз с картины, но отсутствующее выражение немедленно исчезло с ее лица, сменившись напряженным вниманием.
– Вовсе нет, – послышался вдруг чей-то голос из библиотеки.
Все они, как по команде, обернулись. На пороге стоял молодой мужчина в деловом костюме, пристально смотревший в экран своего Blackberry.
– Ну почти, – с очаровательной улыбкой сказала Шарлотта. – Подумаешь, за углом.
– Джон Уиллоби, – сказал мужчина на пороге, по-прежнему не отрывая глаз от экрана, – живет от нас за несколько кварталов. На Кингз-роуд.
Шарлотта, нисколько не смутившись, негромко фыркнула.
– Ну-ка отложи эту штуку, – приказала зятю миссис Дженнингс, указывая на его Blackberry.
Сэр Джон замахал руками.
– Бросьте, миссис Джей, он волен заниматься чем хочет.
Мужчина, похоже, не обратил ни малейшего внимания ни на тещу, ни на сэра Джона; он поднес Blackberry к уху и направился обратно в библиотеку, разговаривая на ходу.
– Каков грубиян! – смеясь, заметила Шарлотта. – Просто кошмар какой-то! Даже не спрашивайте, чем он занимается, – я понятия не имею.Сплошные цифры и таблицы, и этот Blackberry – он словно приклеилсяк нему. Никогда ничего мне не рассказывает. А уж как заделается депутатом парламента, станет и того хуже!
– Господи! – пробормотала себе под нос Белл. – Депутат парламента!
– Знаю-знаю, – продолжала щебетать Шарлотта, – безумная затея! Особенно с учетом характера Томми. Я хочу сказать, он же ненавидитлюдей, просто ненавидит,ты согласна, мама?
– Совершенно, – кивнула миссис Дженнингс и разразилась хохотом. – А уж меня он вообще на дух не переносит,особенно теперь, женившись на Шарлотте.
Шарлотта, зарумянившаяся от смеха, наклонилась к матери.
– А самое смешное, правда, мама, что ему придется делать вид, будто он заботится о своих избирателях, чтобы они проголосовали за него! Какой вздор! Только представьте, – она подняла пухлую ручку и принялась чертить ею в воздухе, – Томас Палмер, депутат парламента, и это на фирменной писчей бумаге палаты общин. Умереть со смеху! Правда, он говорит, что не даст мне ни малейшей возможности этим похвастаться. Даже близко такого не допустит. По-моему, ужасно забавно, вы согласны?
Элинор механически кивнула. Маргарет, стоявшая возле нее, затопталась на месте.
– А можно мне… можно…
– Сбежать? – жизнерадостно подхватил сэр Джон. – Смыться?
Маргарет кивнула.
– Вот ведь неугомонная! – торжествующе заключил он. – Давай, беги наверх, поищи детей. Боже, Белл, ты точно так же не можешь справиться со своими дочками, как Мэри с нашим хулиганьем. А теперь прошу внимания! Как насчет легкого ужина?
– Похоже, – после ужина обратилась Шарлотта Палмер к Элинор, – вам сегодня здорово повезло. Сидели с Джонно по одну руку и с Томми – по другую. Вот это удача!
– О, – слегка опешила Элинор, – все было и правда хорошо, но…
– Он от вас в полном восторге, – продолжала щебетать Шарлотта. – Следующим шагом будет приглашение к нам на Рождество, вот увидите!
– Ну что вы, я вовсе…
– Он обожает собирать вокруг себя интересных людей. Просто обожает! Только уж постарайтесь не разбить и его сердце тоже, кажется, тут их и без того хватает.
Элинор наклонилась к Шарлотте и, перейдя на шепот, спросила:
– Вы… вы знаете Уиллза?
Шарлотта заулыбалась.
– Уиллза всезнают.
– Да что вы?!
– И мне прекрасно известно, почему вы о нем спрашиваете. Да-да, известно! Не только потому, что он красавчик и…
– Я спрашиваю потому, – твердо остановила ее Элинор, – что хочу больше о нем узнать.
– Ну, естественно! – смеясь, ответила Шарлотта. – Вы хотите больше узнать о нем, потому что у вашей сестры с ним роман!
Элинор бросила быстрый взгляд на другой конец стола, где ее мать пила кофе с Мидлтонами и миссис Дженнингс.
– Не стоит обращать слишком много внимания на нихи на то, что они говорят.
– О, я и не обращала, – с легкостью согласилась Шарлотта. – Я прожила с матерью почти тридцать лет – не забывайте об этом! Мне вовсе не она сказала, а Билл Брэндон. Вы ведь знаете Билла Брэндона?
Элинор была потрясена.
– Билл Брэндон рассказал вам…
– Ага! В Лондоне. В понедельник. Мы встретились абсолютно случайно: я что-то покупала на Бонд-стрит, а он шел на какую-то встречу, очень торжественную, кажется, в Королевскую академию, и мы с ним разговорились о Бартоне и обо всех вас, а я сказала, мол, мама говорит, вы все ужасно хорошенькие, а одна даже успела закрутить интрижку с Уиллзом, а он ответил… – она прервалась на полуслове.
– Что? Ответил что?
Шарлотта прижала ладонь к губам, словно пытаясь сдержать новый приступ смеха.
– Представляете, я не помню! Может, он вообще промолчал! Может, я просто по его взгляду поняла, что так и есть? Ну, в любом случае это не имеет особого значения. То есть, я имею в виду, для всех, кроме него. Для него-то имеет, и еще какое. Бедняга Билл!
– Почему же? – натянуто спросила Элинор.
– Ну, – по-прежнему жизнерадостно воскликнула Шарлотта, – по словам мамы, он тоже увлекся вашей сестрой. Вы не представляете, какой он романтичный, хоть немного и староват. – Теперь уже она наклонилась вперед, насколько позволял выступающий живот. – Должна вам кое в чем признаться: мама и Джонно пытались свести нас с ним, когда Джонно женился на Мэри, но потом мама поняла, что я совсем не гожусь на роль миссис Брэндон. Мне с ним было бы чертовскискучно. Бррррр, даже подумать страшно!
– Так вы, – с трудом выдавила из себя Элинор, – встречались? С Биллом?
Шарлотта изумленно вытаращилась на нее, а потом откинулась на спинку стула, разразившись хохотом.
– О мой бог, конечно нет! Он даже ни разу не предложил мне сесть рядом с ним. Хотя, по-моему, я нравилась ему. Но мне так хорошо с Томми! Он такой лапочка! Даже несмотря на то, что редко со мной говорит.
Тут словно по волшебству рядом с ними материализовался Томми Палмер, по-прежнему с Blackberry в руке. Словно не замечая Элинор, он обратился к жене:
– Это не имеет никакого смысла, ты все равно никогда не слушаешь.
– Вот видите? – радостно воскликнула Шарлотта, обращаясь к Элинор. – Видите?
– …поэтому я и предпочитаю молчать. Зачем расходовать слова втуне. – Он протянул жене пустой стакан из-под виски. – Пойди-ка, Чарли, налей мне еще. Я женился на тебе не из-за твоего ума, а из-за твоего тела. По-моему, это очевидно.
Шарлотта с трудом поднялась со стула и взяла стакан из его рук. Потом наклонилась и примирительно чмокнула мужа в щеку.
– Ну видите? – снова обратилась она к Элинор. – Разве он не прелесть?
Томми Палмер даже не обернулся к жене. Вместо этого он пристально посмотрел на Элинор. Взгляд его был на удивление добрым.
– Как вы? – поинтересовался он.
Изумленная, Элинор пробормотала:
– Хорошо… Хорошо, большое спасибо, мы…
Он улыбнулся. Потом, кивнув на жену, сказал:
– Знаете, у этих Дженнингсов золотое сердце, но они толстокожи, как африканские гиппопотамы. Им и в голову не приходит, что развеселые вечеринки в Бартон-парке не то развлечение, о котором вы мечтали.
Элинор взглянула на Шарлотту. Та, нисколько не смутившись, продолжала радостно смеяться. Элинор растерянно произнесла:
– Большое спасибо. Я хочу сказать… все так к нам добры… – Она замолчала.
Томми Палмер положил свободную руку на голову жене.
– Делать добро для них так же естественно, как дышать. Но вот воображения они напрочь лишены, видно, фея-крестная позабыла о нем, собираясь к ним на крестины. – Он едва заметно, без намека на игривость, подмигнул Элинор. – Иными словами, вы должны знать, что у вас есть союзник. На случай, если вам таковой понадобится.
Запинаясь, она пробормотала:
– С… спасибо. – Томми снял руку с макушки Шарлотты и помахал ею в воздухе.
– Не благодарите. Просто запомните это. Так что, Чарли, где мой виски?
Из своей спальни, где она наигрывала на гитаре прелюдию Вилла-Лобос – очень навязчивую и до крайности меланхоличную, – Марианна слышала, как мать разговаривает по телефону. Судя по всему, с Джонно: несмотря на то, что на нем лежало руководство компанией, он обязательно звонил каждое утро, чтобы доложить последние сплетни и разузнать, что происходит у них. Марианна почти презирала его за такую низменную склонность, сравнивая с Уиллзом, который, хоть и любил порой позлословить у кого-нибудь за спиной, компенсировал излишнюю язвительность любовью к искусству, что для нее было очень важно. Они могли часами беседовать о поэзии, пейзажах, истории с ее романтизмом и, конечно же, о музыке. О, музыка! Как-то раз он даже пробовал сыграть на ее гитаре: конечно, если говорить честно, ему было далеко до Эда или Билла Брэндона, зато как он чувствовалмузыку! С гитарой в руках, Уиллз спросил Марианну:
– А на пианино ты тоже играешь?
Она удивилась:
– Ну, я могу.Но предпочитаю все же гитару.
Посерьезнев, он заглянул ей в глаза.
– Я очень рад.
– Правда?
– Понимаешь, пианино делает музыканта каким-то… отстраненным.По крайней мере, мне так кажется. С гитарой в руках становишься, наоборот, более страстным, открываешься для чувства. – Он склонился к ней. – Ты ощущаешь ее вибрацию, когда играешь?
Она кивнула. Потом мягко сказала:
– Конечно, я ее ощущаю. Ощущаю тон.
Его лицо было совсем близко.
– Это так чувственно! Так сексуально, – жарко шепнул Уиллз.
Марианне стало трудно дышать. Она попыталась понять, что с ней происходит. Воспоминания о подобных мгновениях таили в себе одновременно и муку, и блаженство. Постоянно возвращаясь к ним, она лишилась способности с головой погружаться в музыку – если ей и хотелось сейчас куда-нибудь погрузиться, так только в его объятия. Потом пришли слезы, принесшие вместе с облегчением еще и тоску, и жалость к себе, и новые воспоминания, которые накрыли ее словно волной, и…
