Текст книги "Разум и чувства"
Автор книги: Джоанна Троллоп
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц)
4
– Марианна, – позвала Элинор, – будь добра,отложи гитару и помоги нам собраться!
Марианна сидела в кресле, где так любила музицировать, в своей спальне, поставив правую ногу на стопку книг – словарь французского языка и два тома исторических пьес Шекспира как раз давали нужную высоту, – перебирая струны. Она наигрывала песню Тейлор Свифт, которую стала часто вспоминать после смерти отца, несмотря на то – а может, наоборот, потому, – что все вокруг твердили, будто музыкант ее уровня мог бы выражать себя и через более серьезные произведения. Песня называлась «Слезинки на моей гитаре», и Элинор находила ее приторной до отвращения.
– Эм, пожалуйста!
Марианна, не обращая на нее внимания, доиграла припев до конца. Закончив, она сказала:
– Я знаю, ты ненавидишь эту песню.
– Я ее вовсе не ненавижу…
– Конечно, в ней нет ничего особенного. Я и сама понимаю. Она совсем простенькая. Но она подходит к моему настроению. К моим нынешним чувствам.
Элинор повторила:
– Мы пакуем вещи. Книги. Ты не представляешь, сколько их накопилось.
– А разве коттедж сдается без обстановки?
– С обстановкой. Но там нет книг, картин и еще много чего. Мы бы закончили гораздо быстрее, если бы ты хоть немножко помогла.
Марианна подняла голову и стала смотреть в окно. Обеими руками она крепко обнимала гитару.
– Ты можешь представить, что мы больше не будем здесь жить?
– Только не начинай все заново! – устало ответила Элинор.
– Посмотри на эти деревья. Ну посмотри! И на озеро. Я всегда занималась музыкой, сидя у этого окна, наслаждаясь видом. Я играла здесь на гитаре целых десять лет,Элли! – Она посмотрела на свою гитару. – В этой комнате отец подарил мне ее.
– Я помню.
– Когда я закончила пятый класс.
– Да.
– Он сам все разузнал – какой должна быть настоящая, классическая испанская гитара. Сказал, обязательно с кедровым верхом и боками из розового дерева, а гриф – из черного. Он радовался вместе со мной.
Элинор подошла к сестре поближе и успокаивающим тоном произнесла:
– Она же поедет с нами, Эм. Никто не отбирает у тебя гитару.
– Фанни… – внезапно перебила ее Марианна и замолчала.
– Фанни? Что Фанни?
Марианна подняла глаза.
– Вчера. Она спросила у меня, сколько моя гитара стоит.
– Не может быть! И что ты ей ответила?
– Сказала, – пробормотала Марианна, – что точно не помню, кажется, около тысячи, а она спросила, кто мне ее купил.
– Вот гадина! – не сдержалась Элинор.
– Понимаешь, она меня застала врасплох! Спрашивает – это твой отец заплатил за нее? – а я растерялась и говорю – это был их общий подарок, от папы и дяди Генри, на окончание пятого класса, – а она говорит, значит, раз дядя Генри участвовал в покупке, гитара должна остаться в Норленде.
Элинор, пошатнувшись, присела на кровать.
– Ты же не позволишь Фанни одержать над собой верх, правда? – спросила она.
Марианна прижалась щекой к боковине гитары из розового дерева.
– Этой ночью я спрятала ее под кроватью. Не хотела ни на минуту выпускать ее из виду.
– И ты все равно хочешь остаться здесь? Даже если это означает жить рядом с Фанни?
Марианна подняла голову, а потом встала, держа гитару за гриф.
– Все дело в этом месте, Элли. В этих деревьях, в солнечном свете – в том, как я чувствую себя тут. Я не верю, что найдется другое место, где я смогу чувствовать себя дома. Я боюсь, что домау меня больше никогда не будет. Даже рядом с Фанни я все равно ощущаю, что мое место здесь – в Норленде.
Элинор вздохнула. Марианна унаследовала от отца не только астму, но и его склонность к депрессии. Со временем они все научились принимать ее, смирились и с внезапными сменами настроения, и с апатией, и с фатализмом. Элинор отдавала себе отчет в том, каких гигантских усилий потребует переезд в новое, незнакомое место; периодически она, без особой надежды, спрашивала себя, сможет ли вынести уныние Марианны, одновременно борясь с материнской легкомысленностью и страхами Маргарет, не желавшей расставаться с одноклассниками и друзьями, которых знала всю – всю! – свою жизнь.
– Пожалуйста, – повторила Элинор, – не сдавайся заранее, мы ведь даже еще не переехали!
– Я постараюсь, – жалобно ответила Марианна.
– У меня нет сил смотреть, как все вы страдаете…
– Мама не страдает. А ведь все это по ее вине!
– Она просто довольна, что сумела уязвить Фанни. У нее это ненадолго, вот увидишь.
Марианна всмотрелась в лицо сестры.
– Я постараюсь, – сказала она еще раз. – Честно. Я попробую.
– Там будут другие деревья…
– Не надо!
– И долины. И развеселый сэр Джон.
Марианна едва заметно поежилась.
– Что, если мы больше ни с кем там не познакомимся?
– Быть такого не может.
– Хорошо бы, – сказала Марианна, – Эдвард нас навестил.
Не говоря ни слова, Элинор поднялась с кровати и направилась к двери.
– Элли?
– Что?
– Ты общаешься с Эдвардом?
Элинор ответила не сразу.
– Он не звонил, – коротко сказала она.
– А в Фейсбуке?
Стоя на пороге, Элинор обернулась.
– Я не смотрела.
Марианна наклонилась, пряча, словно ребенок, гитару под кровать.
– Ты ему нравишься, Элли.
Последовала новая пауза.
– Да… я знаю.
– Нет, я хотела сказать, – снова заговорила Марианна, – это всерьез.По-настоящему.
– Но он себе не принадлежит.
– Полная глупость: в наши дни беспрекословно подчиняться своей мамочке! Как он!
Элинор, негодуя, воскликнула:
– Всю жизнь она только давила на него! И испортила остальных своих детей! Она к нему несправедлива.
Марианна поднялась с кровати и подошла поближе к сестре.
– Ну надо же, – улыбнулась она, – ты защищаешь Эдварда! Хороший знак.
Элинор посмотрела ей в лицо и сказала с неожиданной прямотой:
– Я не могу сейчас об этом думать.
– Как это?
– Не могу и все, – ответила Элинор. – Я стараюсь думать о книгах, которые надо упаковать, чтобы не вспоминать, что мне придется бросить университет.
Марианна, потрясенная, отступила.
– Ох, Элли, я как-то не подумала…
– Ну да. Никто и не вспомнил обо мне. Мне осталось доучиться всего год, но я должна позвонить своему научному руководителю и сообщить, что не вернусь на следующий семестр. – Секунду она молчала, потом заговорила снова: – В этом году мы должны были заниматься моделированием. Он говорил, что я лучшая на своем курсе по техническому рисунку. А еще он говорил… хотя какая теперь разница, что он там говорил!
Марианна крепко обняла сестру.
– Ох, Элли…
– Со мной все в порядке.
– Нет, неправда! Это нечестно!
– Возможно, – сказала Элинор, стоя неподвижно в ее объятиях, – я попробую продолжить учебу через год.
– В Эксетере? Ты сможешь закончить курс в Эксетере?
– Пока не знаю.
– А ты сказала маме?
– Пыталась. Мне не хочется обременять ее лишними проблемами, тем более сейчас.
– Пожалуйста, поговори с ней толком. Объясни, что хочешь закончить курс в Эксетере.
Элинор опять вздохнула. На мгновение она прижалась к сестре, а потом высвободилась из обвивавших ее рук.
– Попробую. Со временем. А сейчас… Сейчас я не могу думать ни о чем, кроме переезда – как нам поскорей перебраться в Девон, сохранив здравый рассудок и хотя бы остатки денег.
Она сделала паузу, а потом спросила:
– Так что, ты поможешь с книгами?
Сэр Джон отправил в Норленд работника из Бартон-парка на хозяйском «Рендж Ровере», чтобы тот перевез Дэшвудов в Девон. Он же организовал перевозку их книг и картин, стекла и фарфора, оплатив услуги транспортной компании в Эксетере. Белл со злорадным удовлетворением наблюдала за тем, как представители компании упаковывают тарелки из Прованса в ящики с ветошью, размашисто надписанные черным маркером, – Фанни, от начала до конца отслеживающая процесс сборов, никак не могла заметить их исчезновения.
Джон Дэшвуд все это время чувствовал себя весьма неловко. Каждый вечер, возвращаясь с работы, где он номинально управлял коммерческой империей Феррарсов, а на самом деле просто путался под ногами у людей, действительно выполнявших важную работу, которым пришлось смириться с его тягостным, но неизбежным присутствием, Джон усаживался в гостиной или на кухне у Белл и трагическим тоном начинал перечислять расходы, которых требовал Норленд, эта бездонная бочка, поглощающая все его силы и средства, постоянно повторяя, какая удача выпала Белл с дочерьми, готовящимся сменить Норленд на простую, беззаботную и скромную жизнь в Девоне. Однажды Джон настолько вывел ее из себя своими бесконечными жалобами, что она, не сдержавшись, напомнила ему об обещании, данном в палате госпиталя Хейворда, – обещании, которого он так и не сдержал. Джон Дэшвуд был оскорблен в своих лучших чувствах, поскольку, по его мнению, проявил невиданную щедрость и заботу.
– Вы не имеете права так говорить, Белл. Никакого права. После смерти Генри вы с дочерьми совершенно запустили хозяйство: и в доме, и в саду. Полностью! Фанни испытывала массу неудобств от вашего присутствия, ей даже пришлось отложить ремонт в доме, но она вела себя как сущий ангел. Впрочем, как и всегда. Иногда, Белл, я задаюсь вопросом, не слишком ли Генри вас избаловал, да-да! Вы совершенно не замечаете и не цените щедрости, проявляемой по отношению к вам. Если честно, я потрясен. Надеюсь, бедняга Джон Мидлтон представляет, во что ввязывается, пытаясь оказать помощь людям, не знающим, что такое благодарность.
Он глядел на нее в упор, сжимая стакан с виски в руке.
– Простого «спасибо тебе, Джон» было бы вполне достаточно. Но вы, похоже, считаете по-другому. И это после всего, что я для вас сделал! Вы даже не сказали мне спасибо, Белл.
Все они вздохнули с облегчением, наконец-то рассевшись в машине, присланной сэром Джоном. Белл вскарабкалась на переднее сиденье рядом с Томасом, молоденьким работником, который по такому случаю нарядился в свои новые джинсы, а девочки расположились сзади. Маргарет захватила с собой в салон iPod, старый Nintendo DS и планшетник: для нее они представляли собой последнее звено, связывавшее ее с цивилизацией и с единственным известным ей образом жизни. Томас сложил в багажник их чемоданы, а сверху водрузил футляр с гитарой Марианны, который она не выпускала из рук до самого отъезда, даже во время прощания с Джоном и Фанни. Фанни так вцепилась в ручонку Гарри, будто это была ее козырная карта, которую она собиралась открыть в последний момент. В другой, свободной руке Гарри держал огромное круглое американское печенье, которое занимало все его внимание, – ему было мало дела до отъезда кузин. Элинор присела перед малышом на корточки и улыбнулась.
– Пока, Гарри!
Не переставая жевать, он посмотрел на нее. Она наклонилась и поцеловала мальчика в щеку.
– От тебя пахнет сладкими лепешками.
– Нет, печеньем, – возразил он, силясь поглубже затолкать печенье в рот.
– Бедняжка, – заметила Элинор, усевшись в машину.
– Почему?
– А разве нет? С такой-то мамашей…
Белл развернулась на переднем сиденье и сказала, многозначительно указав на Томаса глазами:
– Давайте не будем говорить о Фанни.
– Она нам даже не помахала, – пробормотала Марианна. Глядя в окно, она в последний раз наслаждалась пейзажем, пробегавшим перед ней.
– Да уж.
– А когда я подошла ее поцеловать, она так вывернула шею, что подставила чуть ли не ухо.
– Фу, зачем вообще надо было с ней целоваться!
– И она постоянно хмыкала!
– Вела себя отвратительно!
– Все уже закончилось, – твердо сказала Белл. – Все позади.
Она повернулась и широко улыбнулась Томасу, который спокойно и уверенно вел машину, а потом, театральным тоном, воскликнула:
– Мы начинаем новуюжизнь, в Девоне!
В светлой маленькой кухоньке Бартон-коттеджа, окна которой выходили на мощеную площадку с веревками для сушки белья, Элинор стояла над нераскрытыми коробками. Она взялась разбирать кухонную утварь отнюдь не из альтруизма: ей было просто необходимо остаться наедине с собой, чтобы восстановить душевное равновесие, полностью утраченное в ходе переезда из Норленда.
Первые несколько часов промелькнули незаметно. Поначалу они пребывали в нервозной эйфории от того, что наконец-то покинули дом, где от них столь откровенно стремились избавиться, однако потом Марианна вдруг притихла и побледнела, а когда Элинор, за долгие годы хорошо изучившая ее симптомы, спросила, все ли у сестры в порядке, та задышала с присвистом и хрипами, поэтому Белл в срочном порядке велела Томасу остановить машину.
Они выскочили на обочину шоссе А31, в глуши, к западу от Саутгемптона, и Элинор тут же прониклась к Томасу уважением за то, что он сразу подхватил Марианну под руки и держал ее, пока все они толкались на траве возле урны, на пятачке для парковки, а Элинор держала у ее рта голубой флакон-ингалятор и ровным голосом успокаивала сестру, как уже неоднократно делала раньше.
– Бедненькая, – снова и снова повторяла Белл, – бедненькая моя! Конечно, все дело в стрессе! Уехать из Норленда!
– Или в собаках, мисс, – прозаично заметил Томас.
– Каких собаках? Тут нет никаких собак.
– Но в машине полно их шерсти, – сказал Томас. Даже в этой ситуации он не лишился своей практичности, за что Элинор была ему бесконечно благодарна. – Собаки сэра Джона везде ездят вместе с ним. Как ни пылесось, все равно в салоне будет шерсть. У моей бабушки была астма, так они даже попугайчика не могли завести, не то что собаку или кошку.
– Извините, – выдавила Марианна между вдохами. – Мне очень жаль.
– Ну что ты, не извиняйся! Просто в следующий раз скажи пораньше.
– А что, если это дурной знак? Может такое быть?
Маргарет сказала:
– Мы проходили суеверия в школе: древние греки считали…
– Магз, замолчи!
– Но…
– Мы посадим тебя на переднее сиденье, – сказал Томас Марианне, – и откроем пошире окно.
Она кивнула. Элинор посмотрела на него: на лице у юноши она заметила знакомое покровительственное выражение, немедленно появлявшееся у молодых людей, подпадавших под обаяние ее сестры. Очень осторожно, с помощью Элинор, он помог Марианне подняться на ноги.
– Благодарю, – сказала Элинор.
Томас повел Марианну к машине, обхватив ее за плечи одной рукой.
– Не за что, – ответил он, и в голосе у него звучала гордость.
Практически весь остаток пути они провели в молчании. Томас, нахмурившись, уверенно вел автомобиль. Марианна устроилась на переднем сиденье, откинувшись на спинку и повернув лицо к открытому окну, с ингалятором на коленях. Элинор на заднем сиденье держала за руку Марианну, а Белл сидела с закрытыми глазами (хотя было видно, что она не задремала, а просто погрузилась в воспоминания), пока за стеклом проносились сначала Гемпшир, потом Дорсет и наконец, после еще нескольких, показавшихся нескончаемыми часов, – Девон.
По мере приближения к Бартону местность становилась все живописнее, так что путешественницы постепенно воспрянули духом и даже начали обмениваться восторженными восклицаниями касательно открывающихся их взорам пейзажей.
– Вы только посмотрите!
– Какая прелесть!
– Боже, Томас, неужели в Бартоне так же красиво?
Бартон оправдал их ожидания: свернув с шоссе между двумя каменными столбиками с декоративными вазами, они оказались на дороге, которая вилась по пологому склону холма с лесистой вершиной. Свежевыкрашенные указатели на обочинах указывали путь к главному дому, конторе, парковке для посетителей и – сразу за поворотом – Бартон-коттеджу. И вот он перед ними, такой же новехонький, необжитый, как на фотографиях у сэра Джона в ноутбуке, но стоящий на зеленом склоне, с леском позади и живописно распадающейся надвое долиной перед окнами. Увидев свое будущее жилище, они не смогли скрыть потрясения: как от изумительных видов вокруг, так и от вопиющей банальности его дизайна.
Томас глядел на них с удовлетворением.
– Мы думали, ему никогда не добиться разрешения на строительство, – заметил он. – На сто процентов уверены были. Но он доказал, что там якобы стоял когда-то домик пастуха, то есть, имелось жилье. Таков уж сэр Джон: если что задумал, будет биться до конца.
Заботливый хозяин оставил для них бутылку вина и приветственную записку на кухне, а в гостиной возле камина полную корзинку дров. В холодильнике они нашли молоко, яйца и хлеб, а на новеньком сосновом столе большую миску с яблоками. Маргарет, заскочив в ванную, отрапортовала, что там имеется целый рулон туалетной бумаги, а в душе висит свежая шторка с золотыми рыбками. Элинор никак не могла понять, почему такая доброта со стороны, по сути, незнакомых людей и зрелище практичного небольшого домика в окружении живописных видов вызывают у нее одно желание: спрятаться где-нибудь в укромном уголке и дать волю слезам. Однако Марианну надо было скорее проводить в дом, а Белл с Маргарет уже взялись на все лады превозносить достоинства (младшая) и сокрушаться о недостатках (старшая) их нового жилища, так что возможности всплакнуть Элинор пока не представилось: такая роскошь, как уединение и возможность привести в порядок свои мысли, как обычно, выпадала ей на долю в последнюю очередь.
Но вот, наконец, момент настал: Элинор была одна в кухне, заставленной нераспечатанными коробками с посудой. Забавно, что именно ей пришлось взять на себя распаковку кухонной утвари, в то время как остальные, при живом одобрении и поддержке Томаса, решали, где какие картины лучше повесить, и из какого окна открывается наиболее вдохновляющий вид для игры на гитаре. Маргарет обнаружила во дворе дерево, на нижних ветках которого индикатор сети в ее мобильном показывал все пять делений, и Томас тут же обещал построить для нее там домик; с не меньшим энтузиазмом он подхватил идею Белл о том, что коттедж можно расширить, пристроив к гостиной оранжерею с южной стороны, и взялся раздобыть информацию о местных архитекторах. Элинор в ответ негромко поинтересовалась: «А как же я?»
Белл и головы не повернула, продолжая обозревать пространство, где планировалась оранжерея.
– А при чем тут ты, дорогая?
– Ну, – ответила Элинор, – большинство архитекторов начинало как раз с пристроек к собственным домам. Даже Ричард Роджерс…
Белл бросила на дочь короткий взгляд.
– Но ты же еще не архитектор, дорогая.
– Уже почти. Моих знаний вполне достаточно.
Белл улыбнулась, но отнюдь не Элинор.
– Я так не думаю, дорогая. Мне хотелось бы найти профессионала, который строит оранжереи тысячами каждый год.
Элинор зажмурила глаза и медленно досчитала до десяти. Затем открыла их снова и сказала, стараясь, чтобы голос звучал как можно ровней:
– Ты кое о чем забываешь.
Белл в этот момент любовалась видом из окна.
– Да?
– Да, – сказала Элинор, на этот раз более твердо. – Да.Как насчет оплаты?
Даже сейчас, расставляя на кухне сковородки, развешивая на крючки кружки и деревянные лопатки, которые сотрудники компании по перевозке упаковали в плотную бумагу с той же казенной скрупулезностью, что и пастушек из мейсенского фарфора, она не могла не думать о деньгах. Деньги занимали все ее мысли. Им необходимо купить и содержать машину – иначе как Маргарет будет добираться до новой школы в Эксетере? Надо платить за аренду коттеджа, за электричество и воду, одежду и еду, по возможности позволять себе хоть какие-то минимальные развлечения, а их средства, даже при самом выгодном инвестировании, дадут не больше семисот фунтов дохода в неделю – то есть, подсчитывала она, с грохотом заталкивая огромную суповую кастрюлю Белл на полку рядом со сковородами, меньше тридцати фунтов в день. И это на четверых женщин со смехотворными шансами найти себе заработок, одна из которых еще в школе, вторая никогда не работала, а у третьей слабое здоровье и нет никакой профессии. Иными словами, остаюсь я, Элинор Дэшвуд, всю жизнь парившая в облаках в уютном гнездышке в Норленде и предававшаяся глупым, нерациональным мечтам об архитектуре. Она выпрямилась и обвела взглядом кухню. Зрелище – яркая новенькая мебель и их наваленная кучей старая рухлядь – было неутешительным. Мало того, положа руку на сердце, оно просто пугало. Ей такое не осилить. Ни одной из них не осилить этих перемен. Они бежали в Девон, повинуясь импульсу – это была реакция на скорбь и отвержение, через которые им пришлось пройти, – ухватились за протянутую им дружескую руку, не подумав о последствиях.
Элинор закрыла глаза. Ей нельзя паниковать. Ни в коем случае. Они справятся – иначе и быть не может. Что, если обратиться к сэру Джону; а может, он и сам уже догадался… Возможно… За окном она заметила какое-то движение: это Томас тащил доски к дереву, которое Маргарет выбрала в качестве переговорного пункта. Так скоро! Они только вчера переехали, а строительство домика на дереве уже началось. Элинор выхватила из открытой коробки крышку от сковороды и в отчаянии швырнула об стену кухни. Ктобудет платить за домик, черт побери?!
– Великолепно, – воскликнул сэр Джон. Он стоял в распахнутых дверях Бартон-парка, придерживая их гигантские створки, и широко улыбался гостьям.
– Проходите, проходите. Знаете, я ведь хотел сразу вас позвать на ужин, еще вчера, но Мэри мне не позволила. Сказала, вы наверняка устали с дороги. Пожалуй, оно и верно. Женщине ведь виднее.
Захлопнув за собой двери, он наклонился и расцеловал каждую в обе щеки.
– Она сейчас наверху, с ребятишками. Укладывает их спать. Это целое событие, занимает кучу времени. И так каждый вечер. А потом они начинают бегать вниз, под всякими дурацкими предлогами. Никакой дисциплины. Ни малейшей! Боже, благослови их. Потрясающие малыши.
– А вы не помогаете жене? – спросила Белл, высвобождаясь из его объятий.
– Укладывать карапузов? Ну нет. Я играю с мальчишками в Тинтина,по субботам. Я, знаете ли, придерживаюсь патриархальныхвзглядов. И горжусь этим. Ну ладно, – сэр Джон развернулся, обводя рукой просторный холл. – Как вам моя избушка?
Гостьи молча поглядели по сторонам. Холл был громадный, даже больше, чем в Норленде, с нишами для статуй и причудливой гипсовой лепниной в виде позолоченных гирлянд. Он выглядел настолько парадно, что внушал чуть ли не благоговейный ужас, радикально отличаясь от норлендского как внешне, так и по духу, и напоминал не то музей, не то какое-то учреждение, оформленное по всем историческим канонам. Элинор заметила, как Марианна невольно поежилась.
– Жуть, верно? – жизнерадостно продолжал сэр Джон. – А эти мраморные уродины – ими, понимаете ли, украсили дом к визиту королевы Виктории. Просто идиотизм! Столовая вмещает тридцать шесть персон. Тридцать шесть!
Маргарет, до этого в изумлении крутившая головой, вдруг остановилась и спросила:
– Тогда почему вы тут живете?
Сэр Джон расхохотался.
– Это же родовое гнездо! Мое наследство и все такое. Не могу жить ни в нем, ни вдали от него.
Марианна натянуто заметила:
– Это нам знакомо.
– О да. Точно. Радуйтесь, что вам повезло оттуда вырваться; будете жить в коттедже со всеми современными удобствами. А теперь пойдемте-ка пропустим по рюмочке. – Он остановился перед дверями в огромную, ярко освещенную гостиную, заставленную мягкими диванами, и заговорщицки прошептал:
– Сейчас познакомлю вас с тещей.
– Так-так, – воскликнула Эбигейл Дженнингс, поднимаясь с одного из диванов в вихре цветастых шалей и комнатных собачек, – вот и знаменитые барышни Дэшвуд!
Она распростерла руки и радостно рассмеялась.
– Джонно говорил, что вы все красотки, и на этот раз оказался абсолютно прав. Вообще-то он редко бывает прав, уж хотя бы потому, что родился мужчиной, благослови его Господь, а мужчины всегда не правы по определению, но про вас он сказал, что вы восхитительны, и это чистая правда. Бог ты мой, вы прелестны!
Она обернулась к высокому худощавому мужчине, стоявшему рядом с ней, и больно ткнула его локтем между ребер.
– Ты со мной согласен, Билл?
Мужчина улыбнулся, но предпочел промолчать. Гостьи стояли рядком на пороге гостиной – Белл на шаг впереди – и, потупившись, смотрели в пол.
– Это невыносимо, – сквозь стиснутые зубы прошипела Марианна, обращаясь к Элинор.
– Тише!
– Она толстая, – злорадно заметила Маргарет, – и вообще стерва – сразу видно.
– Магз!
– Я же говорила, что не хочутащиться на этот ужин, я хотела посмотреть…
Элинор подняла голову.
– Извините.
Высокий мужчина понимающе посмотрел на нее. Потом перевел взгляд на Марианну, и Элинор заметила, как на его лице появляется хорошо знакомое ей выражение восхищенного потрясения, определенно связанное с загадочной комбинацией черт, придававшей личику Марианны необъяснимое очарование, и – напротив – никак не связанное с застывшим на этом личике выражением ослиного упрямства.
Сэр Джон вытолкал тещу в центр гостиной, словно она была призом, которым ему хотелось похвастаться, не обращая внимания на собак, с лаем крутившихся возле их ног.
– Белл, познакомьтесь с Эбигейл, моей тещей. Проклятие всей моей жизни, но я ее, как видите, просто обожаю. Девушки, представляю вам миссис Дженнингс. Она у нас частая гостья – можно сказать, и не уезжает. Дети от нее в бешеном восторге. Когда она тут, джин течет, словно вода из крана. – Он ласково обхватил Эбигейл за плечи одной рукой. – Правда, Эби?
– Было бы правдой, оставайся после тебя хоть капля! – вскричала Эбигейл.
Она сбросила его руку и поспешила к гостьям, чтобы их расцеловать.
– Белл, добро пожаловать, дорогая! И девочки – до чего хороши! Дайте-ка я вас рассмотрю. Ты, должно быть, Элинор? А это Марианна, знаменитая музыкантша? Да-да, знаменитая,деточка, именно так! Билл – вон он – тоже играет на гитаре. Мы в Бартоне все-все знаем про гитару – вот увидишь. А вот и Маргарет. Ну-ну, крошка, не пугайся, я вовсе не ведьма. С моим весом меня не выдержит ни одна метла. Так, Джонно, ты собираешься представить Билла?
Сэр Джон махнул рукой в сторону высокого мужчины, который неподвижно стоял у необъятного мраморного камина и до сих пор не вымолвил ни слова.
– Девочки, познакомьтесь с моим старинным приятелем. Белл, это Уильям Брэндон. Последний из «Молниеносных драконов». Так назывался наш полк. В нем служил еще мой отец. – Внезапно посерьезнев, сэр Джон взглянул на мужчину у камина. – Мы вместе воевали в Боснии, Билл и я. Так ведь, старина?
Он снова повернулся к Белл.
– А потом он остался в армии и дослужился до командира полка. Теперь вот занимается общественной работой, Господь ему в помощь, и наезжает сюда ради денька нормальной жизни и отличного кларета. Это его второй дом, правда, Билл? – Жестом он подозвал мужчину к себе. – Ну же, Билл, иди сюда! Вот так-то лучше. Познакомьтесь с полковником Брэндоном, Белл.
Она с улыбкой протянула руку. Уильям Брэндон шагнул вперед и пожал ее с легким поклоном.
– Добро пожаловать в Девон.
– Он такой старый, – прошептала Марианна Элинор.
– Ничего подобного, на вид ему…
– Они все старые. И старомодные, и…
– Скучные, – сказала Маргарет.
Миссис Дженнингс развернулась к ним и посмотрела на Маргарет, а потом опять расхохоталась.
– А кто же для тебя не скучный, дорогая? Мальчики?
Щеки Маргарет стали пунцовыми. Марианна обхватила сестру за плечи.
– Ну же, рассказывайте, – продолжала смеяться Эбигейл. – Наверняка у вас уже есть кавалеры.
Марианна, изумленная, уставилась на нее.
– Нет, – пробормотала она.
– Нет есть! – выпалила вдруг Маргарет.
– Да что вы?
– Замолчи, Магз!
Полковник Брэндон шагнул к ним и предупреждающим жестом положил руку на плечо Эбигейл.
– Не хотите ли чего-нибудь выпить? – успокаивающим тоном спросил он.
Белл с признательностью взглянула на полковника.
– С удовольствием. Кстати, вы играете на гитаре?
– Очень плохо.
– Зато часто, – вмешался в разговор сэр Джон. – Он у нас как заноза в заднице!
– Может быть, попозже вы нам сыграете? – спросил полковник у Марианны.
Та не удостоила его взглядом.
– Я не захватила с собой гитару, – безапелляционно заявила она.
– Мы можем за ней послать! – сказала Эбигейл.
– Может быть, в другой раз? – перебил ее полковник.
Марианна улыбнулась с отсутствующим видом.
– Да-да. Как-нибудь в другой раз.
– Тем хуже для нас, – вздохнула Эбигейл, – тем хуже. Мы-то хотели устроить вечеринку. Так ведь, Джонно? Но у нас нет ни кавалеров, ни музыки…
Сэр Джон обогнул стоящую в центре гостиной группу и обнял Маргарет.
– Ничего, мы это быстро поправим! – Улыбаясь во весь рот, он склонился к ее лицу, чуть ли не упершись в ее нос своим. – Так ведь? Начнем с торжественного открытия твоего домика на дереве!
Маргарет постаралась откинуть голову как можно дальше – насколько позволяли его объятия.
– Откуда вы знаете про домик?
Указательным пальцем свободной руки он нажал ей на кончик носа.
– Ничего в Бартоне не происходит без моего ведома. Ничего! – Он подмигнул теще, и оба они разразились оглушительным хохотом. – Это точно!
– Второй раз мне такого не вынести, – позднее тем же вечером пожаловалась Марианна.
Она сидела в ногах материнской кровати, среди полуразобранных коробок, грея руки о чашку с мятным чаем.
Белл отложила в сторону книгу.
– Да уж, вечер был не из легких.
– Просто ужас!Их жуткий смех и шуточки – совсем не смешные…
– Никто не хотел нас обидеть. У них самые благие намерения, Марианна.
– Которыми вымощена дорога в ад.
Белл рассмеялась.
– Брось, дорогая. А как же доброта?
Марианна отпила из кружки.
– Ее светлость вовсе не показалась мне доброй.
– Ну не знаю. По отношению к нам она вела себя безупречно.
Марианна посмотрела на мать.
– Мы ей совершенно безразличны. Она просто во всем соглашается с мужем – предпочитает плыть по течению. Кстати, она оживилась только тогда, когда пришли дети.
– Милые крошки.
– Ты правда так считаешь?
– Боже, Эм, – сказала Белл, – ну конечно же они милые – как наш Гарри. Не их вина, что мать квохчет над ними, как наседка.
Марианна вздохнула.
– До чего тяжело, – сказала она, – провести целый вечер среди людей, с которыми у тебя так мало общего.
– Про Билла Брэндона этого не скажешь. Ты согласна? По-моему, он очень симпатичный.
– Вот именно, по-твоему, мам. Он для тебя идеальная пара. Подходящего возраста, с хорошими манерами, и даже читает…
– Прекрати! Он намного меня моложе.
Марианна толкнула мать ногой под одеялом.
– Моложе тебя быть просто невозможно, мамочка.
Белл проигнорировала ее слова. Она склонилась к дочери.
– Дорогая…
– Что?
Белл приглушила голос.
– Есть вести от Эдварда?
Марианна покачала головой.
– Вряд ли.
– Она ничего не говорила?
– Нет.
– А ты спрашивала?
– Мам, – с упреком ответила Марианна, – ну как я могу?
– Но это все так странно.
– Он и самстранный.
– Я думала…
– Знаю.
– Может, ему Фанни не позволяет?
Марианна медленно поднялась с кровати.
– Сомневаюсь. По-своему он весьма упрямый.
– И как нам быть?
Марианна посмотрела на нее сверху вниз.
– Мы ничего не можем поделать, мам.
– Может, напишешь ему СМС?
– Не могу.
Белл снова взялась за книгу.
– Твоя сестра для меня загадка. Мое сердце разбито из-за переезда из Норленда, а ей хоть бы что. Мы все не в своей тарелке в этом новом доме, вдали от привычных мест, а она занимается тем, что расставляет приправы по алфавиту, как будто ее ничто не волнует, кроме порядка на кухне. А тут еще Эдвард. Неужели она безразлична к нему?
